Леон. Встань и иди

Глава 2 Продолжение воспоминаний

Всю свою маленькую жизнь мечтал поступить в Высшее Командное Дважды Краснознаменное… Заблаговременно подал заявление через военкомат, как интернатовец и сирота. Дождавшись вызова на сдачу экзаменов, ухватил свой аттестат, кстати, с очень хорошими оценками и рванул по указанному адресу: на полигон, в учебный центр военного училища, который дислоцировался в лесу, в сорока километрах от города.

Сдал русский язык и математику устно на пять баллов, физику на четыре, а вот последний экзамен, математику письменно — на два. Документы забирал с другими прочими неудачниками в летнем домике с настежь открытой дверью, из которой, разговаривая по телефону и вспоминая чью-то маму, громко орал дяденька подполковник:

— Какой на! из него курсант?! Он на! в сочинении всего двадцать шесть слов написал, из них двадцать пять — с ошибками! Он на! по письменной математике пустой лист сдал! У меня некуда его всунуть! Да у меня на! двенадцать человек на место!.. Есть! Есть! Есть, товарищ полковник! — затем послышался резкий удар трубки по аппарату, — Что за жизнь на? Следующий!

Я зашел и назвался.

— А! Это ты Львов? А чего ж ты родной на! не написал в анкете, что твой отец растратчик государственного имущества? А бабка — вообще американка? — швырнул на стол картонную папку с моими документами, — Забирай.

Последние годы меня не воспитывали добропорядочным комсомольцем, почем фунт лиха — очень хорошо знал, поэтому, молча стиснув зубы, забрал документы, развернулся и ушел.

Да, был такой факт в жизни нашей семьи, который не афишировали, но и не скрывали. Бабушка Катя, мамина мама, родилась в штате Монтана и, когда-то, в 1911 году, ее родители на семейном совете решили возвращаться на историческую Родину. В газетах писали о широкой продаже царских земель (именно так бабушка говорила) и весьма недорого. С напряженного труда двух поколений, семья скопила в Штатах приличный капитал, поэтому, на территории Украины, в районе реки Тетерев, удалось выкупить семьдесят две десятины запущенного поля, около тридцати десятин смешанного леса и двенадцать десятин болотистой балки с ручейком. Через три года здесь был убран первый приличный урожай, лесок расчистили, на ручье стояла водяная мельница, а вместо болота красовалось огромное озеро.

В конце 1913 года, тогда еще совсем молоденькая бабушка Катя вышла замуж. Но счастье длилось недолго, через год муж ее был призван в армию и погиб на русско-германском фронте. Бабушка осталась молодой вдовой с двумя малюсенькими сыновьями на руках, Лавром и Федором.

Однако, пришла советская власть и в 1926 году отобрала все поле, мельницу, озеро и лес в пользу комитета бедноты. Всю семью уничтожили, старших постреляли, а детей закололи вилами. Бабушка Катя тогда спаслась, перед этим она вдвоем с новым мужем, дедом Иваном, уехала гостить к его родственникам.

Годы заглушили боль утрат, бабушка родила трех деток, в том числе мою маму. Землю, которую у них отобрали, никто не обрабатывал, она стала зарастать подлеском, поэтому, никто не отказал деду Ивану в выделении надела для строительства хутора на развалинах сгоревшей усадьбы. Были они работящими и вскоре опять выбились из нищеты в хозяева.

Но семья недолго радовалась, их интересы и нужды с интересами и нуждами государства не совпадали. Кроме того, советской власти хозяева не нужны, они дискредитируют саму ее суть, и их нужно было уничтожить, как класс. В 1932 году из амбаров повсеместно был выметен весь урожай, все до последнего зернышка.

В 1933 году дед был пойман в колхозном коровнике на краже, в карманах нашли толчь — корм для телят, который он тащил, чтобы накормить голодных детей. За это его посадили на пятнадцать лет, и оттуда он уже не вернулся. Бабушку с двумя малолетними детьми (старшая девочка быстро опухла и умерла от голода), вместе с другими раскулаченными выслали на поселение в Иркутскую область.

Бабушка Катя вдвоем с мамой, вернулись в Украину в 1953 году, а дядя Володя остался жить в Иркутске, женился и стал там укоренять свой род.

После провала с военным училищем, я еще успел сдать документы в политехнический институт, поступил и успешно, через пять лет окончил. Светулька моя тоже окончила спортивный институт и достигла определенных успехов в художественной гимнастике. Где-то на соревнованиях познакомилась с молодым, симпатичным австрийским бизнесменом Вольдемаром Карпински и после полугода ухаживаний, вышла за него замуж. Вместе они живут уже шестой год, а три года назад мне сестричка родила двойню племянников — Александра и Анну.

Проведывал их трижды, последний раз гостил в прошлом году, при этом был и в венской квартире и в Альпах, их загородном доме.

Светочка вместе с еще одной девочкой-киевлянкой, тоже гимнасткой, открыли в Вене приватную спортивную школу и тренируют маленьких девчонок, говорят, весьма успешно. Вольдемар бурчит на нее и ругается: видите ли, ей хочется быть самодостаточной и финансово независимой, но любит. Я вижу, как нежно они относятся друг к другу и к детям. А мне, готовому жизнь положить во благо своих близких, это чертовски приятно.

Дядя Володя не был в Украине шестьдесят лет, с того смертельно-ужасного тридцать третьего года. Сейчас мы впервые увидели друг друга и, наконец, познакомились. Проведали могилы бабушки и моих родителей, затем, съездили на тот самый родовой хутор. Ни поля, ни озера не нашли, на том месте, между болотистых прогалин рос осиново-березовый лес, и чащи непроходимого кустарника.

В тот августовский день, когда трое государственных смотрящих вступили в преступный сговор и в Беловежской пуще раздерибанили Великую Страну, дабы самим стать главными паханами в законе, у меня состоялся серьезный и длительный разговор с дядей Володей.

Мы приехали в вареничную, долгое время располагавшуюся в том самом бывшем нашем доме на улице Прорезной, между улицами Владимирской и Крещатиком. Заведующая, которая меня прекрасно знала, налила из-под полы для дяди Володи большой сферический стакан настоящего пятизвездочного азербайджанского коньяку, в те времена редкости огромной. А для меня — бокал грузинского «Саперави».

Только сейчас, в конце концов, узнал, почему мой отец так долго и настойчиво хотел выкупить здесь квартиру. И именно на втором этаже. Оказывается, этот дом до 1919 года был нашим домом, и наша семья занимала весь второй этаж с отдельным парадным входом.

Ильф и Петров утверждали, что до революции здесь рядом, по соседству, жил некий Паниковский — Великий Слепой. Возможно, в каком-нибудь углу и жил, но отношусь к этому с большой долей сомнения, т. к. в те времена, именно в этих домах проживали Пожарские, Ростовы, Конецпольские, Терещенки, Самойловичи, Самсоненки. Да и в трех прочих доходных домах, жил народ более обеспеченный и благопристойный, чем этот самый Слепой.

В восемнадцатом году, резко перекрасившийся в красный цвет бывший подполковник Русской армии, товарищ Муравьев, привел к Киеву красную гвардию и с помощью газовой атаки отравляющими веществами ворвался в город, где установил режим жестокого террора. Тогда да, для господ Паниковских большевистская идея выглядела наиболее коммерчески привлекательной, тогда-то они и вошли в наши дома вместе с пьяными от вина, крови и вседозволенности революционными матросами. Они грабили дома и церкви, насиловали горожанок и монашек, в том числе и взрослых женщин и совсем маленьких девочек. Тогда же был ограблен и убит Киевский митрополит Владимир.

На зачистку нашей квартиры, например, которую потом разделили на три — вошел большевистский функционер, товарищ Левинзон, и остался жить. Трупы отсюда вынесли, но следы остались: брызги мозгов на стенах от разбитых детских голов и потеки плохо замытой крови изнасилованных и зарезанных женщин и девочек-гувернанток, были спрятаны за передвинутой мебелью.

Дядя Володя вспоминал рассказ мамы, когда они всеми правдами и неправдами все же вселились сюда и занялись ремонтом, то за шкафами, которые долгие годы никто ни разу не удосужился передвинуть, обнаружили голые грязно-бурые стены. Отец эти пятна соскоблил и отдал через какого-то знакомого на подпольную экспертизу. Тогда-то и прояснилась картина разыгравшейся пятьдесят лет назад трагедии. После этого в квартиру тайно привезли попа, и он целые сутки молился, родители тоже отстояли на коленях целую ночь.

Дедушка Сережа, полковник лейб-гвардии конно-гренадерского полка, вернулся с Русско-Германского фронта, пролежав полгода в госпитале, — раненной, бездомной собакой. Даже могилок жены и детей не нашел. Некоторое время жил в квартире у своих знакомых, но рана на груди не заживала и ему рекомендовали уехать на лечение к доктору, который эмигрировал во Львов. Дедушка вынужден был покинуть Родину, правда, перед этим отдал долг, встретил и убил Левинзона.

К этому времени город Львов был выведен из состава Австро-Венгерской империи и отошел к Польше, но он хорошо знал и немецкий и польский язык, как и восемь других языков, поэтому, проблем общения не существовало. Так и остался здесь жить после излечения. В гражданской войне участвовать отказался, стал работать представителем попечительского совета, затем, директором одной из приватных школ. Создал новую семью, здесь же и родился мой папа.

Однако, пришел 1939 год, и по договору между гитлеровской Германией и Советским Союзом, советская власть осчастливила часть народов Европы освобождением от гнета западной загнивающей цивилизации, в том числе и Львов, который был под этим самым гнетом целых пятьсот девяносто лет.

Чтобы не превратить себя и свою семью в удобрение и не оказаться в загородной канаве, деду в муниципалитете шепнули зарегистрироваться простым учителем русского языка.

Почему-то в отделе образования, созданном после утверждения новой власти, ему предложили переехать на работу учителем в степной район Днепропетровской области, и он согласился. Вот так судьба сделала новый поворот.

Утро 22 июня 1941 года, застало группу школьников, во главе с дедом, в которой были и бабушка, и папа, на подъезде с экскурсией к Ленинграду. Вернуться уже не смогли, поэтому, дед ушел добровольцем на фронт, а бабушка с папой, которому тогда было тринадцать лет, и с другими детьми осталась в одной из школ города.

Блокаду бабушка не пережила. Дед, дослужившись от рядового до старшего лейтенанта, с тремя медалями и двумя орденами, вернулся с фронта без левой ноги. Папа, после освобождения города, ушел учиться в военное училище.

О военном прошлом всех моих предков я, конечно, знал, и про блокадный Ленинград тоже, но такой конкретики, которую поведал дядя Володя, даже не предполагал.