Лемартес

Глава пятая: Голос

Они умирают так быстро…

Слишком быстро.

Это скорее впечатление, чем мысль. Словно гудение мелькнувшего рядом насекомого, оно возникает и исчезает.

Но не совсем. После него в моем цельном неистовстве возникает изъян — тончайшая трещинка в уголке поля зрения. Я повергаю еще двоих врагов, круша их непрерывными ударами Кровавого Крозиуса.

Слишком легко.

Гудение становится настойчивым. Неровный разлом удлиняется, в него просачивается свет. Такое нельзя игнорировать.

Остановись.

Сознавая, что гудение хочет сдержать меня, я возмущенно кричу и сражаюсь еще неистовее. Предатели, которых я караю, распадаются на куски. Ничтожества, жалкие мешки мяса и жизненной влаги…

Чувствую густой запах крови. Она покрывает мой доспех, капает с булавы и латных перчаток.

Остановись.

Теперь гудение доносится с разных сторон, превращаясь в нестройный хор шепотков. Но как прекратить, если передо мной выстроились бойцы Хоруса?..

Слишком маленькие.

Слишком слабые.

Остановись.

Возникают более рослые создания в красном и черном. К изменникам пришли подкрепления! Положение на Терре ухудшается. Неприятель окружил нас. Сосредоточившись на угрозе, я проникаю взором через завесу гнева, подобную всполохам зарницы. Вижу бронемашины. Они мощнее танков, только что подбитых нами.

И выглядят привычнее.

И предатели намного крупнее тех, которых мы убиваем.

«Нет».

Те, с кем мы бьемся, слишком малы.

Остановись.

Отступники взяли нас в кольцо, но не нападают. Стоят неподвижно. Почему они не атакуют? Я в замешательстве.

Подумай. Присмотрись. Остановись.

Кровавый Крозиус замирает в воздухе.

Силуэты обретают резкие очертания. Проявляются детали, оттенки. Снова вижу красные пятна, но это не багрянец возмездия. Настоящий, несомненный, почти осязаемый красный цвет. Якорь реальности.

Броня.

Это доспехи. Красные доспехи, такие же, как у меня…

Нет. На моем наруче не краска, а кровь. Керамит под ней черен.

Что я такое?

Голос в ушах звучит яснее и громче. Его нельзя не услышать. Ему придется внять.

Ты — Хранитель. У тебя есть долг. Ты забыл о нем.

Остановись немедленно, ради Сангвиния…

— Хватит! — оглушительно реву я, отдавая приказ не только братьям, но и себе.

Мой взор проясняется. Краснота и чернота отступают, вновь превращаясь в рябь и проблески на краях поля зрения. Я не на Терре, а на Флегетоне.

И мои сабатоны утопают в крови верных солдат Империума. В моей хватке зажат какой-то смертный в мундире полковника. Раздробленные кости его руки сдвигаются у меня под пальцами. Офицер в состоянии шока, у него подгибаются ноги. Как только я выпускаю человека, он падает на колени. Вокруг нас стоят боевые братья 4-й роты. Они держались чуть поодаль, давая мне шанс самому покончить с развязанным нами бесчинством.

Отголоски моего вопля еще не смолкли. Рядом со мной неуверенно замерли воины Роты Смерти, прервавшие истребление Железных Гвардейцев.

— Братья! — взываю я. — Враг отступает!

В моих словах смешиваются правда и морок. Перед глазами у меня подрагивает мираж Императорского Дворца. Я знаю, что нахожусь на Флегетоне, но ощущаю себя на Терре. Выбираю фразы, верные для обеих реальностей Черной Ярости.

— Нельзя тратить время на простых слуг! Ангел нуждается в нас!

Мои братья по проклятию, еще держащие жертв, выпускают их. Мне удалось перенаправить неистовство воинов, но лишь потому, что резня давалась им слишком легко.

Посмотрев влево, я понимаю, куда мы должны отправиться.

— За мной! За Сангвинием!

Бросив клич, возглавляю товарищей в новом наступлении. Нас уже ждут три «Носорога» с открытыми люками, и я забираюсь в средний БТР, «Кровавое погребение». Рота Смерти следует за мной. Жаль, я не могу ехать во всех трех машинах сразу… Впрочем, облегчить братьям тяготы путешествия невозможно.

«Носороги» переделаны под нас. Выкрашены в цвета Роты Смерти, превращены в надежный транспорт для полезных безумцев. Адамантиевые фиксаторы опускаются нам на плечи, вынуждая неподвижно сидеть на скамьях. Обращаюсь к подопечным по воксу:

— Мы отправляемся в новое сражение, братья. Мы пронзим сердца предателей нашими клинками!

Я не лгу им. Мне не следует обманывать. Но проникают ли мои речи в истерзанное сознание родичей? Удается ли мне хоть немного успокоить их? Оказавшись в оковах, воины испытывают смятение и гнев. Находят ли они утешение в моих словах? Хочу надеяться, что да, пусть помощь и невелика.

Потерянные беснуются, рвутся из кандалов. Корпус «Носорога» вибрирует от их воя.

Стиснув кулаки, снова вцепляюсь в реальность. Удерживаю ее так же, как фиксаторы удерживают меня.

С грохотом захлопываются люки. Нас увозят с места устроенной нами резни.

Нужно закрепиться на позициях. Два десятка боевых братьев страдают от Красной Жажды, 237-й полк лишился всей бронетехники и половины пехоты. Возникновение кровавого столпа полностью изменило ситуацию. Следует выработать новую стратегию.

На равнине окапываться негде: от Профундиса до Коримбуса только голая земля. Раньше между ульями находилось несколько маленьких поселений, но они уже разрушены, поэтому мы возвращаемся туда, где Ученики осаждали мордианцев. На пологом возвышении остались импровизированные стены из танковых остовов, теперь укрепления пригодятся нам. Сержант Гамигин расширяет периметр охранения, выставив там караульных при поддержке «Хищников». Струями огня и цепными мечами 4-я рота сдерживает орду.

Гвардейцы, сохранившие достаточно палаток, обустроили для себя безыскусный полевой госпиталь. У наших братьев раны иного рода. Корбулон и Альбин по мере сил помогают им в одном из «Носорогов».

Рота Смерти не покидает отведенных ей транспортников. Наши передвижные клетки расположены на восточном краю базы. В случае атаки врага нас первыми спустят на него. Главная угроза лагерю будет использована для его защиты.

Я покинул БТР, так как до возобновления битвы должен уделить внимание одному делу. Но сначала захожу под навес к пострадавшим солдатам.

В медпункте воцаряется молчание. Вокруг базы непрерывно ревет толпа, поэтому полная тишина тут невозможна, однако в этой части госпиталя все замирает. Никто не говорит ни слова. Очень немногие бойцы оказались здесь по вине Роты Смерти — мы убили почти всех, на кого напали, — но каждый из раненых видел ту трагедию.

Мордианцы не тянутся за оружием, что многое говорит о выучке Железных Гвардейцев. Инстинкты определенно велят им защищаться от меня, даже без надежды на успех, но солдаты справляются с этим порывом и подчиняются приказу, требующему не провоцировать нас на повторную резню. Я уважаю тех, кто умеет сдерживаться. Знаю, как это тяжело.

Оба моих орудия висят у пояса на магнитных зацепах. Заставляю себя разжать руки — не буду стискивать кулаки, пока не выйду из палатки. Прохожу в ее центр, к Райнекеру, который сидит на груде пустых патронных ящиков. Левое плечо и рука полковника неподвижно зафиксированы бинтами. Мне казалось, что после таких повреждений, которые я нанес ему, конечность должны ампутировать.

Мордианец выглядит бледным и изможденным. Возможно, шок еще не прошел. Тем не менее он поднимается, и мы встаем лицом к лицу, как положено воинам.

— Полковник Райнекер, я — капеллан Лемартес. Сожалею о понесенных вами потерях.

Офицер отвечает не сразу. Заметно, что он подавляет гнев. Ему явно хочется вспылить. Мои слова не утешают мордианца, но я и не стремился к этому. Я сказал правду. Произнес только то, что необходимо.

Немногие люди способны требовательно говорить с космодесантником. Райнекер относится к их числу.

— Мой полк заслуживает услышать объяснение.

Он, как и другие выжившие, получил психическую травму. На душе Железной Гвардии появился рубец. Прискорбно, такого исхода можно было избежать.

— Сержант Гамигин сообщил мне, что вам отдали недвусмысленное распоряжение не вмешиваться. Если бы вы остались на прежних позициях, то обошлось бы без жертв.

— Мы не вмешивались.

— Вы вошли в зону боестолкновения.

Если Райнекер примется спорить со мной о формулировке и интерпретации приказа, то он худший командир, чем я предполагал.

— Я думал… — Он умолкает.

— Нет, полковник, вы не думали.

Офицеру лучше не испытывать мое терпение. Я утратил его навсегда, и такая настойчивость опасна для мордианца. Однако ему неизвестно об этом, ведь Черная Ярость — не только тяжкое, но и тайное бремя Кровавых Ангелов. Свидетели бойни будут задаваться вопросами, выдвигать теории… но ничего не узнают наверняка.

— Вы унизили мой полк!

Гордость… Райнекер отважен, но чрезмерно спесив, что делает его безрассудным.

— Нет, — возражаю я, — мы разгромили его.

Все бойцы под навесом слышат меня. Мы не унижали мордианцев, и если они так считают, то ошибаются. Но сейчас я унижаю их командующего офицера, потому что должен.

— Нет бесчестия в поражении, если шансов на победу изначально не имелось. Ваши солдаты давали нам отпор по мере своих возможностей. Но руководили ими вы, и вам захотелось личной славы. Вас предупреждали, поэтому все потери на вашей совести.

Я ухожу, не давая полковнику возможности ответить. Теперь он в равной мере ненавидит и боится меня. Надеюсь, себя Райнекер тоже возненавидел — так будет лучше для его гвардейцев.

Выжившие воины отделений, участвовавших в атаке на мордианцев, доковыляли до опорного пункта. Возглавлял их Лхессек, который направился прямо к Хевраку и остановился в шаге от вожака, словно хотел ударить его.

— Где вы были? — прошипел Ученик.

Динамики его шлема растягивали звуки.

Хеврак подался вперед. Если Лхессек не успокоится, то обсуждение случившегося на равнине выйдет коротким и кровопролитным.

— Здесь. Следили, чтобы никто не помешал трудам Пророка.

— Ты видел, что произошло?

— Достаточно, чтобы понять: вы не преуспели.

— Мы не преуспели? Да, капитан, ты прав. Мы потеряли воздушное прикрытие и половину братьев. А как твои успехи, капитан? Не слишком ли вы тут рисковали? Хорошо ли идет война?

Вожак Учеников не носил шлем. На Лхессека он смотрел с деланным спокойствием — если черты, искаженные бороздами постоянно обновляемых ран, складывающихся в руны, вообще могли выглядеть спокойными. Слегка улыбнувшись брату, Хеврак тут же приставил ему болт-пистолет к лицевой пластине и ударил плоскостью цепного топора по шлему. Включенная секира зарычала в руке командира.

До начала стычки Лхессек не вытаскивал оружие. Теперь воин схватился за собственный цепной топор.

— Ты уверен? — предостерегающим тоном произнес вожак.

Кровавый Ученик не был уверен, но не отступился.

— При поддержке бронемашин мы бы отбросили их.

— Возможно. — Прежде, когда капитан заметил, что подчиненные бегут, у него возник соблазн ввести в бой тяжелую технику. Хеврак все же оставил танки в резерве, хотя после такого поражения его ярость словно прогоркла. Впрочем, искупление близилось, и скоро Ученикам предстояло достигнуть идеального неистовства. Скоро, но не сейчас. Кровавый Пророк пока не закончил своих трудов. Нужно подождать еще немного. — А если бы они успели перенаправить на тот участок свою бронетехнику? Или проигнорировали бы танковую атаку и двинулись на наши позиции? Что тогда?

Лхессек замешкался. Намек на вероятность повторной гибели Пророка явно вразумил его.

— Тогда нужно атаковать сейчас, пока они не перегруппировались, — сказал воин.

— Ты еще успеешь отомстить, — пообещал ему Хеврак.

Все они отомстят — Кровавым Ангелам, Империуму, воплощению слабости под названием «реальность».

— Когда же?

К ним подошел Дхассаран.

— Смотри! — прорычал темный апостол, указывая на багряный столп. — Неужели твоя вера так слаба, брат? Ты сомневаешься, даже узрев чудо?

Лхессек вновь сжал рукоять цепного топора, но не выхватил оружия. Воин повернулся к Дхассарану, что позволило ему отойти на шаг от Хеврака, не уронив при этом своего достоинства.

Вожак заметил жест Лхессека. Поняв, что победил, он опустил секиру и болт-пистолет.

— Я верю так же истово, как и ты, — заявил воин темному апостолу. — Но я жажду крови наших врагов.

— Скоро, — посулил Дхассаран. — Уже скоро.

— Скоро! — взревел Кровавый Пророк.

Хеврак изумленно вскинул глаза. Проповедник не мог отозваться на слова темного апостола, однако обещание и возглас совпали не просто так. Смертный сосуд Кхорна так бешено взмахнул руками, что вождь Учеников услышал щелчок плеч, выскочивших из суставов. Земля вокруг снова задрожала, трещина в ней расширилась, а кровавый смерч резко прибавил в мощи.

— Надо посмотреть, — указал вверх Дхассаран.

— Следуй за нами, — велел капитан Лхессеку и, повысив голос, добавил: — Все, кто обрушил наш гнев на Кровавых Ангелов, следуйте за нами!

— Это награда за ваше самопожертвование, — сказал им темный апостол. — Вы не бесцельно пролили кровь за Кхорна. Вы не проиграли схватку, но помогли нам сделать еще один шаг по дороге к предназначению.

Бойцы взмыли на прыжковых ранцах к вершинам шпилей Профундиса. Хеврака и Дхассарана сопровождали Лхессек и еще двенадцать уцелевших воинов тех отделений, что сражались вместе с ним. Они поднимались к цели поэтапно, от пика к пику, взбираясь на небеса сквозь клубы дыма. В городе еще оставались миллионы людей, которые дрались и пылали, убивая себя и превращая улей в огненную гору.

Такой радости вождь Учеников не испытывал со дня обращения в новую веру. Целая планета стала аватарой их ярости. Близилось вознесение, и Кровавые Ангелы ничем не могли помешать ему.

Отступники вошли в облачный слой и преодолели его. Добравшись до верхней точки самого высокого шпиля, они воззрились на кровавую колонну. Профундис уже казался маленьким в сравнении с ней. Наступала ночь, и алая влага тянулась до самых светил. По прикидкам Хеврака, столп уже вышел за пределы атмосферы. Его кровавые щупальца раскинулись по всему небосводу.

— Он хочет вцепиться в звезды, — благоговейно промолвил Лхессек, пораженный могуществом своего божества.

— Скоро он сорвет их, — отозвался Дхассаран.

«Скоро», — подумал вождь. В голове у него зазвучали отголоски послания Пророка.

Щупальца колонны обвились вокруг искорок света. На секунду Хеврак вообразил, что смерч действительно захватил звезды, но потом заметил: блестки на небе движутся.

Капитан Учеников понял, что кровавый столп вцепился в пояс из лун на орбите Флегетона.

И в тот миг он услышал настоящий голос Пророка, уже не эхо в своих мыслях. Вопль одного человека, наделенный той же мощью, что и гигантский фонтан крови, прогремел с далекой поверхности, скрытой под облаками. Проповедник в экстазе выкрикнул единственное слово:

— Падите!

Я подхожу к Корбулону и Кастигону, стоящим у кормы «Флегетона». Кроме них, здесь сержанты Рыцарей Баала. Понаблюдав за верховным судией, убеждаюсь, что он оправился от Красной Жажды, но не без потерь. Кожа у глаз капитана натянулась, он выглядит уже не так благородно, как раньше. Одно из наших проклятий вкусило душу Кастигона, и ему понятно, что изъян алчет поглотить его. Теперь офицер внимательнее следит за собой. Это хорошо.

Памятую я и о других потерях. Возможно, сейчас они незаметны, но этот мир испытывает нас. Я ожидаю самого худшего.

Речь верховного судии перемежается шумом огненных струй из пушки «Флегетона». Братья не прекращают выжигать и рубить безумцев. Мы ведем битву между сражениями. Обсуждаем следующий ход в кампании, продолжая убивать. Гнев планеты не ослабевает. Кровь льется, и льется, и льется…

Голод, жажда и ярость пропитывают сам воздух, которым мы дышим. Даже нашим мультилегким не отфильтровать такие яды.

— Угроза демонического воплощения ясна всем нам, — произносит Кастигон и указывает в сторону алого торнадо, не глядя на него. — Приближаться к колонне губительно для нас. Чем меньше расстояние до нее, тем сильнее мы вынуждены сопротивляться ее воздействию, что снижает эффективность боевых операций против Кровавых Учеников. При этом мы не можем достичь их опорного пункта, не проходя мимо столпа.

— Артобстрел с дальней дистанции? — предлагает Гамигин.

— Половинчатое решение. Так мы вряд ли выбьем предателей с позиций.

— Возможно, рано или поздно им придется покинуть базу, — вмешивается Корбулон, — но кто-нибудь из вас считает, что время на нашей стороне?

Мы так не думаем. Кровавые Ученики не просто дожидаются нас. Судя по первой стычке, их банда почти целиком состоит из штурмовых десантников. Если при этом они выбрали оборонительную тактику, у них наверняка имеются на то серьезнейшие причины.

— Значит, если мы атакуем, то поддадимся безумию, но не атаковать нельзя? — подытоживает сержант.

Услышав замечание Гамигина, я не улыбаюсь: даже столь малое ослабление самоконтроля опасно. Смех мне заменяет краткий хрип. Ирония ситуации очевидна, как и наш путь.

— Тогда наступление должны возглавить безумцы, — говорю я.

Кастигон кивает. Более осторожный Корбулон спрашивает:

— Но ведь на вас тоже действует это явление?

— Да.

— Из-за него вы напали на Железных Гвардейцев?

— Нет, из-за полковника Райнекера. Кровь, разумеется, влияет на нас, однако жертвы Черной Ярости не поддаются Красной Жажде.

— Думаю, Райнекер и его солдаты не заметили различий, — указывает капитан.

— Но они существуют. Мы видим наших врагов. Сражаемся с честью и пониманием цели.

В моем тоне звучит гордость, и я не стыжусь ее. Даже сейчас я осознаю, что обязан отомстить за Ангела. Его гибель — свежая, кровоточащая рана в душе.

Я устал от разговоров.

Мир вновь начинает размываться. Запрещаю ему.

— У вас такое особенное неистовство? — интересуется Кастигон, уязвленный моими словами.

— Верно.

«Что вызывает Жажду? — мог бы спросить я. — И что вызывает Ярость? Неужели ты не видишь разницы? Не отличаешь инстинкт от страсти?»

Он машет рукой, отказываясь от спора.

— Тогда решено: первый удар нанесет Рота Смерти. Главная цель — убить пророка изменников. Неизвестно, исчезнет ли после его гибели демонический феномен, но проповедника нужно устранить, поскольку он управляет ордой, союзной Кровавым Ученикам. Минимальная задача — ослабить оборону противника настолько, чтобы Четвертая рота смогла пробиться в лагерь, невзирая на воздействие столпа.

«Флегетон» вновь изрыгает пламя, и капитану приходится умолкнуть. Теперь он все же смотрит на город и по-змеиному гибкую колонну перед ним.

— Улей Профундис ждет своих освободителей, — добавляет верховный судия.

Совещание заканчивается, и сержанты расходятся по отделениям. Я иду к «Носорогам» Потерянных в сопровождении Корбулона.

— Тебе известно, что Кастигона обуяла Красная Жажда, — произносит жрец.

— Да.

— Также ты должен знать, что мне удалось вытащить его из хватки одержимости.

Корбулон явно ожидает, что я увижу в этом надежду на лучшее.

— Два наших проклятия нельзя сравнивать в данном аспекте, — отвечаю я.

— Думаю, вполне можно. Особенно учитывая то, чего мы с тобой добились сегодня.

— О чем ты?

Жрец глядит на меня, сдвинув брови.

— Ты не помнишь?

— Нет.

— Когда вы убивали мордианцев, я говорил с тобой. Звал тебя по имени. Ты внял моему голосу и, следуя за ним, вернулся к свету здравомыслия.

В тот момент я слышал себя, а не Корбулона.

— Твой голос не достиг меня.

— Уверен, что нет? Может, в какой-нибудь измененной форме?

У меня нет определенного ответа.

— Что-то позвало тебя из мрака неистовства, — продолжает верховный жрец.

Верно, но что именно: его голос или моя воля? То и другое вместе? Если Корбулон хотя бы отчасти прав, не указывает ли это на возможный успех? На то, что жрец все-таки сможет отыскать ключ к нашему спасению?

Возможно, мой скептицизм вызван нежеланием принимать помощь братьев. До сих пор я удерживался на краю бездны Черной Ярости, полагаясь только на собственную веру и силу воли.

— Да, что-то позвало, — неопределенно соглашаюсь я.

Корбулон трактует мои слова в свою пользу, но в них вложен противоположный смысл.

Я не согласен со жрецом.

Однако мысль, что исцеление реально, пускает корни в моей душе. Хочет разрастись в надежду. Подавляю ее. Такая слабость недопустима. Опасно даже желание поверить Корбулону.

Мы подходим к «Носорогам». Из бронемашин доносятся исступленные тирады моих братьев. Приглушенные молитвы, декламации, угрозы, рыки. Сангвинарный жрец с минуту вслушивается в них, после чего смотрит вдаль, за баррикаду и свирепую толпу на равнине, в сторону Профундиса и колонны.

— Если эта мерзость утопит тебя, ты, возможно, уже не выплывешь, — говорит он.

— Никогда не выплывал, — напоминаю я. — Ярость и сейчас владеет мной.

С каждой секундой жизни, с любым вдохом, со всяким произнесенным слогом я пытаюсь удержаться на поверхности черного океана.

Красные всполохи. Образы Терры прорываются на передний план бытия.

— Ты понимаешь, о чем я, — произносит Корбулон. — Если случится худшее, тебе ничто не поможет.

Мне уже ничто не поможет.

— Безумие — не самое худшее, — заявляю я. — Нет ничего хуже поражения. Кровавый столп не помешает нам биться. В тебе больше нуждаются здесь.

— Сделаю для капитана все, что смогу, — помрачнев, обещает сангвинарный жрец.

Показываю на орду. Бесноватые непрерывно вопят, непрерывно пытаются добраться до нас, непрерывно умирают.

— Он в большой опасности, как и все прочие воины, поддавшиеся Жажде.

— Понимаю. Истребление не прекращается ни на миг, и воздух пропитан кровью. Но ты же знаешь меня, Лемартес, — я храню бдительность.

Да, я несправедлив к Корбулону.

— Верно.

Поворачиваюсь к боевым братьям, стоящим в карауле возле «Носорогов». Хочу приказать им открыть кормовые люки, но не успеваю — вокруг нас грохочет сама земля. Алая колонна утолщается и еще более неистово выстреливает в небо.

Верховный жрец вздрагивает. Внутри моего черепа прокатывается ударная волна, словно размягчающая бытие. Подо мной уже не твердь, а морок.

Враги стараются запутать меня.

Хорус меняет обличье Терры, но я вижу очертания Императорского Дворца. Неприятель пожалеет о своих жалких трюках! Он…

«Нет».

Почва вновь крепнет. Я крепче хватаюсь за реальность и молюсь, чтобы прошлое наполняло силой мою ярость, но направляло меня только настоящее.

Из «Носорогов» раздается вой. Мои братья, охваченные невообразимым страданием, молотят кулаками по корпусам машин. Мы должны преподнести им в дар битву с предателями. Воины не избавятся от терзаний, но найдут довольство в уничтожении мучителей. Этого достаточно.

Гибко извиваясь, потусторонний столп выбрасывает потоки неистовства, которые врезаются в нас, как приливные волны. Готовясь к сражению, я глубже погружаюсь в море ярости.

Поочередно заходя в бронетранспортеры, говорю с каждой группой братьев. Увещеваю их, молюсь вместе с ними. Воины слушают. Некоторые из них понимают меня. Мои речи не успокаивают Потерянных, ибо это невозможно, но их бешенство становится целенаправленным.

Нам нечего дать друг другу, кроме истребления врагов.

Пора. Прибывают водители, которые провезут Роту Смерти по равнине, но не до самой базы изменников, и выпустят на волю. Я забираюсь в среднего «Носорога» и сажусь, принимая оковы-фиксаторы. Входной люк захлопывается, теперь отсек освещен лишь тусклыми люменами. Рык пробудившихся двигателей сливается с рычанием Потерянных.

Тьма пытается расползтись с краев моего поля зрения и затмить мне взор. Краснота пульсирует в полумраке внутри бронемашины. Нет ничего, кроме ярости. Я обрушу ее на Хоруса…

«Нет».

…на Кровавых Учеников.

Но я готов навсегда исчезнуть в иллюзии битвы за Терру.

«Носорог» движется вперед.

— Падите!

Вопль заполняет мой череп, пассажирский отсек, весь мир. Рвет его в клочья. Трясу головой, стараясь избавиться от засевшего в ней эха, и не понимаю, галлюцинация это или нет. Потерянные на мгновение затихают, потом начинают реветь с удвоенной силой. Братья по Роте Смерти тоже слышали крик, но это не значит, что он реален.

Наш транспорт содрогается и замирает.

Люк снова распахивается, лучи люмен-прожекторов на столбах пронзают сумрак. Мы все еще в лагере. Фиксаторы поднимаются, и я выхожу из «Носорога». Что-то пошло не так — следовательно, голос не был наваждением.

Иду к ждущему меня Корбулону.

— Мы опоздали, — произносит жрец, показывая вверх. — Враг ударил первым.

Черноту ночи рассекают красные полосы. Лишь миг спустя я осознаю, что они настоящие, что это не проблески Ярости у меня перед глазами. Огонь за облаками. Что-то приближается. Весь купол неба сияет и пульсирует, рассекаемый мириадами снижающихся тел.

Они пронзают облачный слой. Момент понимания сути происходящего и неизбежную катастрофу разделяют лишь несколько мгновений. Мне не сразу удается охватить умом атаку таких масштабов. Небосвод исчезает за массой пылающих скал.

На нас падает рой метеоритов, град камней всевозможных размеров. Одни так малы, что сгорят, не долетев до поверхности. Другие величиной с десантный корабль. У горизонта несется вниз целая гора.

Астероидная буря обрушивается на Флегетон.

Исчезает все, кроме пламени.

И голоса.