Ледниковый человек

ТАИНСТВЕННЫЕ СЕКТЫ Личные наблюдения

Поклонники дьявола. — Смешение религий. — Идея персидских религий — не иллюзия, а действительность. — Добро и зло. — Совесть. — Молитвы прыгающих дервишей. — Глотание стекла, гвоздей и скорпионов.

Наши кавказские войска в своем движении через Персию и Турцию проникают в самые тайные уголки этих стран, и русское общество знакомится с некоторыми подробностями их походов, похожими по своей фантастике на сказку Востока.

Зная местности, прилегающие к Кавказу, изучению которых мы посвятили много сил и труда, позволяем себе кратко описать несколько интересных сект, имена которых широкая публика встречала в телеграммах при взятии того или другого пункта, являющегося их религиозным центром.

Взять, например, центр земли езидов, дьяволопоклонников.

Это самая старая религия мира и самая конспиративная. Насколько нам удалось узнать ее — она представляет собой соединение массы учений. Кроме великого верховного Существа, езиды или дьяволопоклонники признают Иисуса Христа, Св. Духа, Божию Матерь, солнце Мохаммеда и четыре стихии. В религии этой много колдовства и суеверий. Попробуйте очертить езида кругом, и он не выйдет из круга без вашего согласия. Религия езидам позволяет питаться падалью и запрещает смотреть на голубое. Нашего спутника по путешествию однажды ранним утром мы застали за странным занятием. Он сидел около туши павшего осла и ловил мух, слетавшихся на падаль, чтобы их есть. Его товарищи объяснили, что это является своеобразным причастием к дьяволу — отцу всех насекомых, и некоторые езиды очень ревностно этим занимаются. Глава езидов находится в Турции, это— великий шейх.

Священные книги их окутаны самой непроницаемой тайной и представляют по своей догматике самое удивительное смешение маздеизма, христианства и магометанства с философией Заратустры. Тут и халдейские предрассудки и библейские сказания и магометанство. Единственный экземпляр Корана находится у факира, имя которого они не называют. Этот подлинник так свят, что «нет в мире руки, достойной к нему прикоснуться». Вместе с тем, езиды поклоняются шейху Адда, т. е. апостолу Фаддею — первому халдейскому патриарху. Гробница его находится в Шейхане. У иезидов есть идолы; одного из них, Мелек-жовуси, мы видели. Это — петух с обрезанными крыльями. Эта секта стоит вне персидских и турецких верований.

В то время, как все религии человечества живут иллюзиями и строят миражи будущей жизни, персы в своих исканиях действительность поставили центром мира. Превратить благословенный Иран в сад радости — вот девиз маздеизма. «Брат-человек, трудись, — говорит автор XXII яшты, — в конце третьей ночи после смерти, когда станет рассветать, душа увидит свою совесть в виде девушки в белых одеждах, сильной, стройной, благородной по осанке и прекрасной. Душа спросит: „Кто ты — самая красивейшая из тех, кого созерцали глаза мои?“ И услышит: „О ты, только мысливший о добром и говоривший хорошее — я твоя совесть. Когда ты видел богохульника, ты пел псалмы, когда видел бедного, оттолкнутого грубым, ты давал милостыню“». Религия прогресса соединена у персов с религией бессмертия. В конце концов, небо и земля и все законы будут изменены; уничтожится смерть, все воскреснут реально. Бессмертие плотское — награда за труд. «Ты воскреснешь на земле, воскреснет только благо — розы, но не вредные растения, домашние животные, но не дикие и не змеи. Зло исчезнет в океане света. Злые духи обратятся в добрых. Исчезнет лишь Атра Майпью, — но он есть абсолютный ноль, минус, ничто, живущее призрачной жизнью, тьма».

При наличности таких верований народу дается широкая возможность творить религии. Отсюда и возникает дьяволопоклонство, как конгломерат целого ряда религиозных воззрений. Отсюда возникают и другие секты, оригинальные и крайне интересные. Опишу одну из них, на молитву которой я попал совершенно случайно.

Это, очевидно, одно из разветвлений прыгающих дервишей, подвергающих себя всякого рода истязаниям. В туземном костюме, я с своим знакомым хаджи очутился на небольшом дворе, устланном плитками и украшенном колоннами. На подушках, среди многочисленных присутствующих, лица которых выражали самое напряженное благоговение, сидело несколько полураздетых людей (одного я потом случайно снял (см. фотографию), а перед ними стояла маленькая жаровня, на которой дымились благовония.

Один из старших аскетов, глотавший скорпионов.

Двое из аскетов были совсем юные, с белыми до странности лицами и утомленными глазами, один, совсем мальчик, был одет в странную фантастическую одежду. Глубокое молчание царило вокруг, боялись даже сильным вздохом нарушить его. Все напряженно, до боли в глазах, смотрели на горящие уголья, вдыхая благовонный дым, поднимавшийся вверх. Эта немая таинственность страшно действовала на душу; пока мы входили и отыскивали себе место, на нас никто даже не посмотрел, несмотря на все любопытство детей Востока. Казалось, никто не замечал чужого присутствия — так напряженно все смотрели на маленькую жаровню и аскетов, вдыхавших испарения благовоний. Интересны были глаза присутствовавших: мрачно-глубокие, расширенные, как будто погруженные в таинственное созерцание чего-то минувшего, в немое общение с Высшим существом. У них был какой-то удивительно старческий вид. Все сильнее и сильнее был слышен запах благовоний, он раздражал и возбуждал даже тех, кто, как мы, находились далеко от маленькой жаровни.

Хотелось двигаться, действовать, трудно было сидеть, хотелось что-то сделать необычное. Тишина, глубокая тишина была вдруг нарушена рычанием; так рычит лев, когда бывает рассержен. Трудно было уяснить, кто издал этот звук — так неподвижно, как статуи, сидели аскеты в усталых безвольных позах египетских царей, с почти бессмысленным взором, устремленным на жаровню.

Звук повторился еще и еще, казалось, он исходил от самого бледного из них. Подняв голову, он вдруг вскочил, быстро задвигался, ему протянули руки, кто-то заиграл на странном инструменте, похожем на маленький барабанчик. Вскочивший аскет стал танцевать и кланяться, как будто он выражал почтение божеству; быстрее и быстрее становился темп музыки, быстрее и быстрее низкие поклоны чередовались с мелькающими в пляске ногами. Наконец все обратилось в одно движение, деталей которого не улавливал уже глаз. На губах забилась белым ключом пена, а глаза стали неподвижными, с жестоким, бессмысленным выражением. Он стал извиваться, как маленькая змейка, самая грациозная из змеек Персии.

Один из окружавших аскетов с важными медленными движениями, как бы совершая богослужение, поднялся и достал тонкую стеклянную пластинку до 1/2 аршина в квадрате и маленьких гвоздиков. Не глядя ни на кого, он то и другое дал в руки фанатику-танцору. Последний проявил радость; он мгновенно прервал свою дикую пляску, зарычал, облизываясь, схватил зубами стеклянный лист и стал жевать его, потом проглотил и стал рычать, пока не съел всего. Маленькие гвоздики он целыми пригоршнями отправлял в рот.

Фанатик, утыкавший свое тело стрелами и гвоздями.

Мы думали, что это гипноз, что это не стекло, и потому совершили маленькое воровство, взяв себе случайно упавшие во время еды кусочек стекла и гвоздик. Все оказалось натуральным, и обмана не могло быть. Съев все, аскет упал на земляной пол и оставался неподвижным.

Другой его товарищ уже давно рычал и тихими прыжками отталкивался от земли. На его губах выступило немного пены. Нагнувшись над жаровней, он сильно втягивал благовонный дым. Потом с диким криком вскочил на уголья, так легко, что тонкие ножки жаровни не колыхнулись. Вынув руками раскаленный уголек, он с наслаждением положил его в рот, другой уголек положил себе на голову, третий и четвертый вставил как пенсне около глаз, а пятый и шестой — под руки. Все это он делал, не прекращая танца.

Вслед за ним поднялся третий аскет, игравший на маленьком барабанчике. Он проделал свои прыжки и поклоны, а затем стал втыкать себе острые прутья в щеки, около глаз, в губы, в живот и руки (см. фотографию). Деревянным молотком он вбил себе в череп длинный гвоздь и стал ногами на острия кинжалов. С воткнутыми прутьями, придававшими ему вид ежа, со страшными глазами, он быстро вращался, издавая какой-то вой.

Наконец вскочил четвертый аскет при новой, еще более сильной музыке барабанчиков. Он достал из кармана горсть черных скорпионов, которые стали бегать по полу, подняв свои хвосты. Черные скорпионы очень ядовиты. Укус их смертелен.

Опустившись на землю, юноша стал класть их себе на руки, а они в озлоблении стали колоть его. Лицо его было лицом человека в гипнозе. Около скорпионов он провел в воздухе круг, и животные, загипнотизированные, не выходили из этого круга. Трудно передать душевное состояние присутствовавших при этом яростном фанатизме, чувствовалось веяние злой силы и каких- то таинственных духов.

Один из скорпионов вдруг побежал, мгновенно аскет стал на колени и, схватив его в рот, проглотил. Мы больше не могли выносить этого зрелища и быстро вышли. Голова кружилась.

Настал вечер, зажглись лампады, закрыты были лавки караван-сарая, и вступила в свои права музыка вечера. Мулла кричал с высоты минарета, стоя рядом с аистом, свившим себе там гнездо. Сторожа проходили у стен и протяжно трубили. В окрестностях кричали лягушки, и крик их был особый, музыкальный, как будто неведомый артист ударял в деревянные колокольчики. Зеленое небо с снежно-белыми звездами, большими, наивными, как широко раскрытые глаза ребенка, покрывало город. Журчали арыки, и с полей и из пустыни ползла малярия в своей кисейной одежде белых туманов.