Ледниковый человек

I Когда это было

Наш рассказ относится к тому времени, когда, вследствие изменения климата в древней Европе, произошло великое обледенение. С Скандинавских гор стал сползать огромный ледник, который мало-помалу охватил громадные пространства. Нашему далекому предку пришлось отступать все дальше и дальше от ледника и, в связи с наступившими холодами, изменить свою жизнь. К этому времени относится и употребление человеком для защиты от холода — одежды, и целый ряд других открытий, давших возможность ему приспособиться к изменившимся условиям жизни.

Отвернем же страницу истории первобытного человечества и посмотрим, на основании последних данных науки, как жили наши предки за много лет до нас.

II Двуногий у костра

В первобытном лесу горел огонь, единственный на много сотен верст кругом. Его зажгли на открытом месте под нависшей стеной утеса, задерживавшего ветер. В лесу гремела буря, ночь была темна. Шел дождь, но огонь, защищенный утесом, горел весело.

Вокруг костра лежала в глубоком сне группа людей. Они были голы. Каждый спал, подложив близко к себе большую дубину. Около людей валялись плетеные корзины с разными плодами и корнями.

Один не спал. Неподвижно сидел он около огня, глаза его ни на секунду не закрывались. Это был большой парень, высокого роста, его звали Двуногим за очень большие ноги. Рядом с ним была набросана огромная куча веток и хвороста, откуда он брал и подкладывал в огонь. В левой руке Двуногого был необделанный кусок кремня, и когда костер горел хорошо и не требовал внимания, он брал брусок из рога оленя и, уперев его в то или другое место камня, откалывал кусок кремня. Он хотел сделать топор, и при этой работе грубые черты его лица освещались творческим огнем. Старый топор из кремня лежал около него: он представлял жалкий осколок без формы и без лезвия.

Двуногий с детства был посвящен охране огня, так как принадлежал к высокочтимому роду, за членами которого признавалось право ухаживать за пламенем. С раннего детства он был склонен к одиночеству; огонь он хранил лучше, чем кто бы то ни было до него. У него были сильные руки, и он лучше других мог рубить дрова для костра. Он любил охоту, племя помнило, как он во времена юности с помощью закаленного в огне ясеневого сука убивал жеребят трехпалой лошади, молодых медвежат-пещерников. Ему удалось однажды притащить убитого молодого носорога.

Потом ему дали священный топор для рубки дров для огня, и все его блуждания и охотничьи подвиги должны были окончиться. В жилах, его, однако, текла кровь искателя приключений и, сидя около охраняемого костра, он продолжал мечтать о них.

III Нашествие холода

Первобытный народец давно стал замечать, что окружающая его обстановка жизни меняется. У них не было больше постоянного местожительства. Они принуждены были опять начать кочевку. Лес перестал служить им защитой. В воздухе носилось что-то такое, что делалось с каждым годом все опаснее. Холод и дождь стали угрожать всему живущему.

Откуда пришли они?

Об этом и думал Двуногий, сидя около огня. Он помнил еще время, когда люди жили недалеко отсюда, потом стало холоднее и пришлось пойти южнее в поисках тепла. На этом месте, под утесом, племя прожило около года, пока были запасы еды. Они видели здесь следы чьих-то хижин, размытых дождем и разнесенных ветром по холодной земле. Но следов живших в этих хижинах уже не было. Голые камни торчали из земли, размытой бесконечными дождями. Племя отнеслось к своему отступлению спокойно. Когда деревья вымирали и животные исчезали, они снимались всем своим станом и шли искать другое пристанище. Двуногому это не нравилось. Ему хотелось повернуть назад, пойти навстречу холоду и, оскалив зубы от злости, встретиться с этой силой, которая губит все живое. Желания эти вспыхивали в нем особенно сильно в долгую ночь, когда он сторожил огонь. Что-то разжигало в нем жажду действия, но он сам не отдавал себе ясного отчета в своих переживаниях.

Он был первобытным человеком: с сильными чувствами, но еще лишенным разума.

Он просто не хотел отступать ни перед кем.

И вот эта дикая сила, возмущавшаяся против всего, что насиловало его волю, и была причиной того, что судьба его разошлась с судьбой его племени.

Это было в самом начале ледникового периода, когда наступили холодные ночи и пошли беспрерывные дожди. Холод изгонял людей из их беззаботного состояния. Люди мерзли вследствие изменения климата. С горя они пели жалобные песни, но северный ветер заглушал их; они пытались сделать себе одежду из листьев, но она спадала и разлеталась. Со вздохом отчаяния покидали они свои жилища и искали тепла, света и пищи. Они отступали все дальше и дальше, но Двуногий не мог примириться с этим. Его сердце питалось упрямством.

Когда для первобытного народа настало время выбирать между лесом и холодом, Двуногий избрал невозможное. И из него вышел первый человек в истинном смысле этого слова.

Ночь длинна, тьма и холод окружают эту жалкую, затерявшуюся в пространстве кучку людей; Двуногий оглядывается на окружающее. Пальмы погибли, они стоят без вершин. Их отмершие стволы напоминают в воздухе обглоданные кости. Папоротники беспомощно повисли, почернели их гниющие края. Мимозы и акации уже не разворачивают своих листьев и изменились до неузнаваемости. Кедры и каучуковые деревья повалены ветром, и дождь размыл их громадные корни, торчащие из-под обломков других деревьев. Холод убил все кустарники и цветы. Почва превратилась в гниющее болото с большими камнями.

Только хвойные деревья пока борются с холодом, но от ветра они пригнулись и искривились.

— Ух, ух! — глухо гудит ветер. — Ух, ух! — хриплым вздохом пролетает по голым вершинам леса, а над ними в темноте слышен прерывистый звук частых ударов крыльями. Это птицы летят от холода, и с высоты ночного неба Двуногий слышит их оборванные звуки, чувствуя в них бездомность и тоску.

IV Переселение зверей

В глубинах леса на тропинках, протоптанных зверями, слышен шорох. Двуногий хорошо знает эти тропы. Он чутко прислушивается к этому переселению животных через ущелье, где бур я бушует с большой силой. Идут, крадутся и тяжко ступают стаи зверей, спускающихся с севера. Двуногий узнает их по теплому запаху пота; он чувствует их, хотя глаза его не могут различить движущихся животных. Через ущелье проходят длинные ряды толстокожих первобытных слонов, громадных носорогов, внимательно настороживших уши, полных напряжения, дрожащих от холода. В животе у них бурчит голод, точно где-то случился обвал; часто слон поднимает свой хобот, кашляет, и по лесу разносится гулкое эхо.

Большой пещерный лев простудился и озабоченно чихает. Немного спустя слышен топот легких копыт, то переселяются пугливые травоядные лесные животные. Бегут газели — быстрые, легкие, за ними крадутся вонючие гиены, дикая лошадь идет с тигром. Переселяющиеся звери забыли страх друг перед другом. Длинным, холодным бичом подгоняет их северный ветер. Стада зверей сменяют друг друга. Жираф качает длинной шеей, на ходу срывая оставшиеся листья, за ним торопятся дикобраз, муравьед; все, у кого есть ноги, бегут к югу.

Над тропой, по деревьям, тоже тянутся переселенцы. Это подвижные обезьяны, охваченные неожиданным волнением; они сердито ворчат, прыгая с ветки на ветку. Им не нравится хвататься руками за мокрые сучья и дрожать при порывах северного ветра. Ни одна из обезьян не оглядывается. По всему лесу раздается шуршание от собирающихся в путь зверей. Бегемот выходит на сушу, с него капает вода и ил, ему холодно. Двуногий слышит, как он выталкивает воздух из громадного брюха и пробирается через лес в поисках теплых вод.

Странная боль сжимает сердце Двуногого, когда он прислушивается к бегству зверей. Некоторые из животных не хотят идти: северный олень стоит неподвижно под деревьями, он перестал понимать окружающее и только изредка потряхивает намокшей головой. Мускусный бык — совсем сошел с ума; он идет, не различая дороги, поворачивая из одной стороны в другую. Медведь крайне недоволен, но переселяться не хочет. Он сгребает в кучу опавшие листья и хочет лечь в свою постель. Он и не знает, что его ожидает долгий сон. Барсук и еж следуют его примеру и тоже зарываются в землю в ожидании лучшего. Но не все животные так практичны. Двуногий слышит, как бредут олени, буйволы, дикие козы, а в полночь он заметил в чаще леса два зеленых сверкающих огонька и блеск оскаленных зубов.

Это прокрадывалась дикая кошка, ужасный зверь. Голод и холод мучают ее. Вода скатывается с ее худых боков. Она тихо крадется вперед. Ее гонит кто-то страшный, кто идет с севера, уничтожает леса, изгоняет зверей…

И Двуногий сжимает топор, горя желанием — сразить это невидимое существо…

Ночь длинна. Вдали слышен жалобный вой волков, из дупла доносится стон филина; крокодил набрал полный рот воды и бьет по грязи лапой, гиены извиваются в своем злорадном смехе… Все бегут втихомолку и ни один не хочет сразиться с этим страшным существом, которое насылает холод и дождь… Двуногий поклялся отомстить за всех.

Это было в одну из многочисленных ночей переходного климата, когда воспоминание о тепле еще жило в сердце и животных и людей. Ночь проходила. Ненадолго выглянула луна, осветив бесконечное море облаков, шествовавших по небу. Потом дождь пошел сильнее, точно старался потопить в своих ручьях все. Двуногий слышал, как вода низвергается с гор через скалы в бездонные пропасти. Казалось, будто небо, бичевавшее землю непрестанными убийственными ливнями, от которых надвигалась непроницаемая тьма, собралось теперь с силами для последнего всеуничтожающего наводнения, которое должно было поглотить мир. Мертвые пальмы с треском ломались и падали массами под напором воды. С гор спускались на водных потоках поваленные деревья. И как холоден был этот дождь!

Спящие у костра сплотились теснее, дрожа от страшных снов.

Долго длилась эта ночь. Двуногий мешал огонь и глядел на дождь, враждебно сверкая глазами. Сердце его ожесточалось все более и более. Потом дождь стал слабеть и, наконец, перестал. Стало так тихо, что слышно было, как далеко бурлила вода. Ветер тоже стих, но было холодно. Потом откуда-то нашла темная туча, и из бездны неба синим пламенем сверкнула молния, осветив на мгновенье облака и землю. Непосредственно за молнией грозным, коротким, рассекающим ударом прокатился гром.

Одновременно с этим разверзлись облака и бросились с головокружительной быстротой на землю. Но это был не дождь, а белые, больно бьющие шарики: град падал с неба. Частым, воющим, свистящим залпом проносился он над размокшей землей. Гром испугал все живущее. В лесу раздался разноголосый придавленный плач. Звери, долго боровшиеся с водой, олени, тигры, все вперемешку в последних судорогах поднялись из волн навстречу синей молнии, и ослепленные глаза их потухли прежде, чем животные погрузились в воду. Далеко-далеко носорог своим криком ужаса будил в расщелине раскатистое эхо.

V Уход Двуногого

Удар грома разбудил спящих у костра. Все они пали ниц перед этим разгневанным божеством и плача умоляли о сохранении своей жизни. Когда за первым ударом не последовало второго, они успокоились, подползли к костру и стали мокрыми от слез глазами смотреть на пламя, чувствуя громадную благодарность к благодетелю-огню, около которого они могли согреться. Они протягивали к костру руки и шевелили губами, они благодарно кивали головой: огонь — единственный господин и друг. Потом они усердно почесались, откусили кусок яблока, с которым не расставались даже во сне, немного поспорили друг с другом и опять уснули, счастливые, что им удалось спастись от гневного грома.

День наступал, но людям так хорошо было спать в уютном тепле костра! После града выглянуло солнце. Белые зерна быстро растаяли, превращаясь в испарения, поднимавшиеся к небу. На короткое время солнце осветило жалкие полузатопленные леса. Но скоро все опять подернулось туманом.

Творилось что-то тихое, незаметное. Земля точно застывала, и холод становился единственным властителем здесь. Двуногий не мог больше терпеть; злоба, скопившаяся в нем за эти месяцы безжалостного дождя, переливала через край. Он должен положить предел этому разрушению — он должен пойти, отыскать того, кто изгоняет людей из их жилищ, душит зверей, разрушает землю.

Двуногий снял с дерева старый, плохой кремневый осколок и вместо него прикрепил новый — острый, только что выделанный им клинок. Потом сгреб в кучу теснее костер, прикрыл огонь ветвями и пошел. Мягким взглядом окинул он спящих; он чувствовал свою привязанность к ним. Их беззаботность, их безответственность требовали, чтобы он шел в бой — для их защиты, они не должны мерзнуть, не должны гибнуть. И он пошел навстречу холоду, чтобы сразиться с ним.

В лесу было особенно холодно. В воздухе утра висел какой-то невидимый яд. Двуногий точно обезумел, он принялся бежать, скакать, продираться сквозь непроходимую чащу. Лесная почва от холода обжигала ему ноги. Точно укушенный, он подпрыгивал вверх и затем с топором в руках мчался дальше и дальше к северу. Инстинктивно он направлялся вверх, в гору, где вода была не так высока. Здесь к нему вернулось до некоторой степени душевное равновесие. Высоко на горной террасе перед ним открывалась лесная прогалина, и Двуногий, как житель леса, боявшийся открытых мест, заранее пригнулся и пополз на четвереньках. Осторожно он раздвинул кусты на краю прогалины и стал высматривать, что делается на равнине. Ни одного живого существа не увидел он кругом. Вырытая и перепутанная дождем трава замерзла и опрокинутые деревья были покрыты ледяной коркой. Куст, у которого он стоял, точно оброс волосами, все его мертвые ветки были покрыты мелкими, прозрачными иглами. Несколько игл упало на руку, они укололи кожу и превратились в воду. Верхушки опрокинутых деревьев были белы. Иногда по долине пролетал ветер, и тогда с легким звоном иглы падали на землю.

Двуногий втягивал морозный воздух, но тот лишь обострял его обоняние, не принося никаких известий. Он не чуял ни зверей, ни растений. Он фыркал, изо всех сил встряхивался и вызывающе оглядывался кругом: где этот убийца, против которого он вышел!..

Далеко в долине разнеслось кряканье. Через мгновение он увидел, как две дикие утки с размаха опустились на небольшое озеро, поверхность которого блистала среди берегов. Утки почти сложили крылья и хотели плыть, но в то же время Двуногий увидал, что они скользят по этой воде на растопыренных ногах. Наконец, они заковыляли по озерку, падая набок и снова поднимаясь, смущенные тем, что никак не попадут в воду. Двуногий коснулся озерка ногой и удивился, что лед хрустнул, обжегши ему ноги.

VI Одиночество

Двуногий быстрее и быстрее поднимался в гору, где светило еще солнце. Лес сменился кустарником. Потом остался лишь мох, покрывавший скалы. Когда Двуногий достиг высшей точки, он глянул в долину, где клубилось море ледяного тумана. Ветер разбивал туман, и в прорывах белого моря Двуногий видел совершенно опустошенные долины, где валялись с корнем вывернутые деревья, и ледяные болота с целыми стадами погибших зверей. Но врага Двуногий все еще не встречал. Далеко впереди поднимались горные кряжи с белыми полями — откуда шел мороз и северный ветер. Двуногого охватили сомнения. Долго стоял он. Потом он забрался под камень. Одиночество давило его. Гнев против холода стихал. Потом он быстро стал спускаться с горы в долину к оставленным им товарищам. В конце концов, он побежал так сильно, что от его спины поднимался пар. Достигнув утеса, где он оставил племя утром, Двуногий удивился, не видя дыма от костра. Страшная мысль мелькнула в его сознании. Он бросился к месту стоянки, там не было никого. Огонь уже потух. Под навесом было пустынно. Острый глаз Двуногого заметил смерть огня; очевидно, племя спало долго после его ухода, и дождь залил костер. Проснувшись, они отправились дальше, охваченные глубоким отчаянием. Двуногий пустился по их следам, спасаясь от своего одиночества.

Спускалась ночь. Поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, он плакал, скалил зубы и в то же время, охваченный ужасом, несся вперед.

Что, если ему не удастся их догнать? Вдруг они умерли?!

Он пробегал много мест, где они останавливались. Он наткнулся на несколько жалких связок провианта, отброшенных, чтобы было легче идти. Тьма и страшное одиночество леса гнали его вперед. По свежим следам он узнал, что они теперь недалеко, он стал плакать, смеяться и все бежал, бежал. Наконец он нагнал их в пещере, где они остановились, чтобы дать себе отдых, и сидели в темноте, тесно прижавшись один к другому. Еще издали он услышал их плач, их крики перешли в однотонные жалобы и звучали, как усталая песня: «Огонь потух и нам холодно и страшно». Двуногий остановился и крикнул им, он приветствовал их от всей души. Он подбежал к ним, задыхаясь, полумертвый от усталости…

Когда он был уж близко, они все поднялись и бросились на него с бешеными криками. Они выбежали из пещеры и встретили его сплоченной группой, выкрикивая ему брань и угрозы. Он различал в темноте камни в их руках, чтобы бросить в него, они размахивали дубинами, чтобы убить его. Двуногий помнил, что совершенно таким же способом племя встречало волка или тигра, когда они осмеливались приближаться к лагерю.

Было темно. Холодный дождь хлестал людей.

— Да ведь это я! — крикнул Двуногий надломленным голосом и двинулся к ним. Камни полетели в ответ на это. Один из них ударил ему в грудь. Он умолк и отступил. Он хотел было сказать, почему он ушел от них, но они не давали ему этого сделать, да и не было достаточно слов у него в запасе.

Все больше и больше камней бросали в него и потом все кинулись с бешеным криком. Они называли его-предателем, губителем, тушителем пламени. Двуногий не отступил. Он начал часто дышать, фыркал точно зверь, он хотел объяснить им, что произошло, что он не предатель… но они криками не давали ему говорить. Другой камень попал в Двуногого, вызвав его ярость. Он задрожал, приоткрыл рот и издал крик гнева. Когда один из племени приблизился к нему, Двуногий быстро двинулся навстречу и расколол ему череп так, что каменный топор застрял среди коренных зубов. Пока другие, застыв от ужаса, смотрели на это, Двуногий бросился бежать назад в затопленный лес. Он провел ночь в дупле дерева, в полубессознательном состоянии от холода, недалеко от пещеры, где, обняв друг друга и громко плача, ночевали его соплеменники.

Дождь лил все затопляющими ручьями, к утру стал падать град и ударил мороз. Утром Двуногий двинулся в путь, он не имел теперь крова, он был лишен огня, он был один среди враждебной природы, он страдал от холода… И он пошел к северу, все выше и выше — к холодным, умершим лесам, нагой и совершенно одинокий..

VII У священного огня

Шел снег. Двуногий был на пути к священной горе. Большие мягкие хлопья таяли на его волосатой спине, но он не замечал этого, погруженный в думы. Вначале ему показалось, что само небо падает ему на спину, но потом он догадался, что это только дождь, но какой-то особенный. Двуногий стремился теперь к вершине огневой горы, откуда много поколений тому назад его предок принес людям огонь. Двуногий держал в руке свой молот, он был в неистовстве. После этих ночей одиночества, что он провел в лесу, он не боялся ничего на свете. Добром или злом, но он добудет огонь. Ни разу не оглянувшись, поднимался Двуногий на гору.

Гора лежала далеко к северу, по ту сторону нескольких долин, где жило племя Двуногого. Каждый вечер, бывало, любовался он картиной, как огненно-красное жерло горы дышало дымом, поднимавшимся к небу. Он видел однажды, что огонь протянулся к долине, как длинная пылающая рука, и пожрал на много миль вокруг весь лес.

Поднимаясь на гору, Двуногий испытывал тревогу. Гора, к которой раньше нельзя было приблизиться из-за огненных молний и каменного дождя, теперь была как-то странно спокойна. Она как будто заснула и не откликалась ни одним громовым ударом, не посылала огненных рек, не разевала пылающих пропастей. Она была спокойна и холодна. Двуногий давно миновал границу, где кончался лес и всякая растительность, он шел теперь по круто поднимающемуся полю из странно искривленных, застывших камней, которые еще носили на себе следы огня, но были холодны и пропитаны ледяной водой. Только вечером Двуногий достиг вершины; последний крутой подъем вел по черному неровному пеплу, он до крови порезал ноги об острые камни. Наконец, Двуногий взошел на вершину и увидал, что она была безжизненна и холодна, подобно камням горы.

Огненная гора потухла. Двуногий стоял наверху, глядя вниз, в разверстую пасть горы. Она была наполнена снегом. Кругом была сплошная пустыня. Нигде не найти больше Двуногому огня… Могучий дух горы исчез.

Мир холодеет, мир гибнет.

Долго стоял Двуногий в глубоком отчаянии, огнепоклонник — без огня, лесной житель без леса, охотник без животных.

И тогда он начал новое странствование по земле, одинокий и голый среди дождя и холодов.

На краю пропасти сидела старая обезьяна и скалила длинные желтые клыки, дрожа от холодного дождя. Когда Двуногий с отчаянием в душе пошел назад с горы, она последовала за ним, держась в некотором отдалении. Она тоже страдала от одиночества и холода…

Едва Двуногий спустился с холодного кратера, как разразилась ужасная буря. Горы и небо слились в одно. Двуногий убил отставшего лося, напился его крови и заснул под его теплым телом. Через несколько часов вся животная теплота исчезла из зверя, и Двуногий проснулся от холода.

Когда взошло солнце, а он отошел далеко к северу, — священная гора оказалась покрытой блестящим белым тонким снегом. Вечный огонь сменился вечным снегом. В горах падал снег и не таял, в долинах шел снег и дождь.

Ледяной период вступал в свои права.

Двуногий не знал, сколько дней и ночей подряд он бродил, — направляясь к северу в царство холода. Он много терпел, холод был таким режущим, что в конце концов он брел в состоянии полусна, не сознавая, что делает. Он все шел туда, где обитает этот ужасный бог-холод. Он потерял все свои ощущения; он чувствовал лишь, что существует, так как должен был бороться, чтобы не погибнуть.

А северный ветер гудел: «Помогай себе — сам».

Ночью наступал мороз, и вода застывала и больно жгла ноги. Двуногому не удалось бы сохранить жизнь, если бы нужда не заставила его совершать невозможное.

В одну морозную ночь, лежа усталый у оледеневшей скалы, он почувствовал, что не доживет до утра. Полубессознательно он направился к логовищу медведя, присутствие которого узнал чутьем. Он почти заплакал от радости, когда попал в теплую пещеру, наполненную испарениями зверя. Его охватило такое чувство, будто он попал к себе домой. Он опустился около зверя и заснул. Но медведь поднялся и в темноте стал его обнюхивать. Двуногий проснулся, и в пещере завязался бой, в котором человек был бы побежденным, если бы не имел у себя каменного топора. Он убил медведя и напился его крови.

VIII К леднику

Утром Двуногий проделал в трупе медведя отверстие и залез в мертвого зверя. Он спал, пока медведь не остыл, и ушел только тогда, когда ему удалось содрать с животного шкуру. Следующую ночь он проспал под скалой, завернувшись в шкуру, и с тех пор таскал ее с собой всегда.

Теперь он мог кое-как выдерживать ночи, а через некоторое время научился и днем закутываться в медвежью шкуру. Он всовывал ноги в лапы и таким образом довольно хорошо предохранял ступни от холода каменистой почвы. В борьбе с медведем Двуногий лишился глаза. Он подвигался к северу. Пищу он брал везде, где находил, а находил он только живое, что попадалось ему под руку. Растений и плодов ведь не было больше. Во время странствований он наклонялся и собирал полевых мышей, отбрасывая в сторону камни, где они прятались. Он совал их в рот живыми и теплыми. Такая мышь, желудок которой был полон пряных вещей, а мягкие кости заключали сладкий мозг, была лакомым куском для странника. Двуногий убивал своим каменным топором всякое попадавшееся ему животное, начиная от зайца и кабана и кончая — лосем. Даже могучий зубр падал, когда Двуногий всаживал в череп его лезвие своего топора. Во время отдыха Двуногий усовершенствовал свое оружие, он вытесал себе из камня нож — для свежевания дичи и привязал его к палке, чтобы доставать им вглубь тела. Но животных становилось меньше, и Двуногому приходилось все больше и больше терпеть нужду в пище. Бездомность и скитания наложили на него свою печать, он часто тосковал, но не падал духом, борясь за жизнь. День за днем он подвигался к северу. Он находился уже там, где снег лежал на горах постоянно и превращался в лед, спускаясь по крутым склонам в долины.

Когда Двуногий впервые увидал ледник — последний светился зеленоватым блеском. Двуногий пригнулся к земле, как делал, завидя что-нибудь неизвестное, и пошел дальше. Его отделяли от ледника горные хребты и дали. Двуногий бежал и взбирался, полз на руках и ногах по крутым, отвесным скалам и, наконец, добрался до ледника. Здесь, в бесплодных ледяных полях, можно было жить. Двуногий бродил между зелеными гребнями льда, слышал, как внизу в глухих провалах глетчера раздавались вздохи и гул таявшего и сползавшего вниз льда, но он не боялся ничего. Холод его не страшил, так как он был завернут в две медвежьи шкуры, ноги его были обернуты в куски лосиной шкуры, перевязанные ремнями. Ночью Двуногий спал в каком- либо углублении между скал, разметанных по льду. Когда мороз сделался свирепым, опыт научил его, что лучшим прибежищем может быть сам снег. Двуногий зарывался в него, устраиваясь удобно на своих шкурах. Выспавшись и проголодавшись, Двуногий выползал и с развевающимися на нем шкурами спешил снова по снежным полям в поисках пищи. Двуногий перерос свою цель. Вначале он направился к северу, чтобы померяться силами с холодом и отомстить за все его злодеяния, но теперь эта цель отступила перед ежедневной борьбой за существование. Он не нашел на севере никакого другого властелина, кроме снежной бури и ледника, которые заставили его тратить все свои силы на защиту своей жизни. Никого, кроме снега и льда, он не нашел. Упрямство, с которым он отправился в свое странствование, превратилось в непреклонную волю и непоколебимую настойчивость в борьбе с погодой на леднике. Днем и ночью он упражнял свою силу сопротивления, борясь с препятствиями. Его инстинкты закалялись, в слепом исступлении он развивал большую энергию в борьбе за жизнь. А холодный ветер пел ему в уши: «Помогай себе сам».

Двуногий остался на севере.

Совсем один расположился он среди холодных гор. Вьюга и снег были его спутниками, его родиной был ледяной простор.

Все суровее становилась зима. Все чернее и глубже становилась тьма, длинная ночь почти поглощала короткий день. Часто по ночам вспыхивало северное сияние, на которое глядел Двуногий. Но от этого не становилось ни теплее, ни сытнее. И он склонялся над следами оленя в хрустящем снегу. Только бы не умереть сегодня с голоду. Только бы достать себе пропитания… Эта мысль поглощала все его стремления.

IX Зима на леднике

Двуногий рыскал за дичью, жил в пещерах под каменными глыбами, а когда не мог найти подходящего убежища, то с силой медведя — сворачивал большие камни и громоздил их друг на друга, пока не образовывалась пещера, где он мог провести ночь. Это новое приспособление уменьшило его страх перед жизнью и направило его силы в новую сторону. В своем доме из камней он проводил ночи, а иногда забегал туда и днем. Там он сидел перед кучей камней, впивая в себя бледное зимнее солнце. Кругом него летали и звенели осколки кремня, из которого он изготовлял себе новые орудия. Временами он, подняв глаза от работы, удивлялся тому, как холодно солнце и как низко оно стоит на небе.

Двуногий был теперь не одинок, около него была собака. Вначале близ него держалась старая обезьяна, которую он встретил на огненной горе. Она питалась остатками мяса, что бросал ей Двуногий, но эта еда не нравилась ей. Она страдала от холода, однажды Двуногий видел, как она подняла медвежью шкуру и пробовала в нее завернуть свое тело. На другое утро Двуногий нашел обезьяну замерзшей на куче камней около его пещеры. Он вырвал сердце обезьяны, чтобы его съесть, но оно не годилось для еды.

Дикие собаки давно ходили за Двуногим стаями, так как они знали, что большая часть зверей, убитых Двуногим, достанется им. Когда не было подходящей пищи, Двуногий убивал собаку. В стае была одна собака, которую Двуногий отличал и которую щадил. Она постоянно бегала за ним, отбившись от своей стаи. Она была скромна, никогда не приближалась, пока Двуногий ел, и доедала его остатки. Двуногий и собака замечали все одновременно, но у собаки было более острое обоняние и она помогала Двуногому — особенно, когда он травил оленя. Это содействовало укреплению их дружбы.

Долгой зимой Двуногого утешала мысль, что собака верна ему и не покинет его каменного жилища. Так проходило время, и человек и собака сживались друг с другом больше и больше. Особенно хорошо было им просиживать короткие зимние дни, когда была пища и солнце ясно светило с неба, но не скучно было и ночью, когда ревел ветер и буря свирепствовала вокруг.

В руках Двуногого стучали кремни и сыпались искры. Когда он сидел в пещере — он изготовлял оружие. Часто ударяя кремень о кремень, он жадно обнюхивал воздух. Ему казалось, что он слышит запах огня. Он глубоко втягивал воздух и тяжело вздыхал. Без огня трудно было жить, особенно в длинные ночи.

Растительность на его теле редела, так как звериные шкуры, в которые он одевался, заменили ему собственную шерсть. При этом он был очень здоров, свежий воздух, заставлявший его работать, действовал на него хорошо. Он делался сильнее и его ум углублялся более и более.

Между тем, зима проходила. Двуногий сначала не понимал этого, но потом заметил, что ночи стали теплее, и солнце все выше и выше стало подниматься на небе.

Только тогда, когда дни стали удлиняться, Двуногий почувствовал, что ему пришлось вытерпеть за время этой длинной ужасной тьмы. Радость его стала прорываться в каких-то странных звуках, вылетавших судорожно из горла.

Это был смех.

Первый смех, вызванный первой большой радостью. Ему было плохо, теперь стало легче. Наступало лето, неся с собою тепло и свет. Но ледник не таял и летом. Верхние слои льда давили на нижние и превращали их в могучее, текучее, ледяное тесто, которое сползало с вершины по склонам и начало заполнять долины. Короткое лето еще более спаивало ледник, растопляя снег только на его поверхности. Ледник заметно расползался вокруг, занимая все большее и большее пространство. Он дробил и раздавливал землю своей ужасной тяжестью. В тихие дни, когда воздух щипал его тело и дыхание вырывалось из ноздрей в виде пара, Двуногий радостно кричал, чувствуя, как под его кожей переливается кровь. Несмотря на холод, он все же живет…

X Охотничьи годы

Двуногий теперь был вполне взрослым. Зима на леднике закалила его. Бессознательная борьба с голодом и холодом сменяется у него более осмысленным образом жизни. Он стал умнее, поняв смену времен года. Летом он готовился к зиме, он провяливал мясо, сберегая его до холодов. Он устроил себе глубокий, прочный каменный дом и жил в нем во время всей холодной поры, — это и заставляло его делать запасы. Он еще не сделался совсем оседлым, так как каждую весну он выбирал себе новое место вблизи нетронутых охотой областей. Он особенно старательно сооружал свой дом и работал по своему плану. Если он находил естественную пещеру, он селился в ней, предварительно убив ее обитателя. Когда поблизости не было такой пещеры, тогда Двуногий наваливал кучу камней так, чтобы из больших глыб образовалась своего рода искусственная пещера, стены он уплотнял при помощи мелких камней. Внутри он устилал свою хижину мхом и шкурами и здесь проводил долгие зимние ночи. Охотился он постоянно, но зимой уходил недалеко, чтобы успеть к ночи вернуться домой.

В темноте ночи он занимался в пещере всевозможными изделиями. Он обрабатывал, например, кожи: часами жевал он твердые и грубые шкуры, пока они не делались гибкими. Во тьме, ощупывая шкуры, терпеливо сверлил в них маленьким костяным шилом дыры и скреплял их с помощью длинных ремней, вырезанных из оленьих шкур. Он умел одеваться в шкуры так, что они наилучшим способом защищали его от холода.

Зимы все удлинялись. Ледник раскинулся по всей стране. Он доходил теперь до самой глубины долины, где зеленый растрескавшийся лед столкнулся с последними остатками вымершего леса. Где прежде стояли бамбуки и мимозы, теперь лежал панцирь изо льда; где росли древовидные папоротники, теперь поднимались ледяные своды, откуда вырывались потоки мутной воды, когда наступало лето.

По мере того, как рос ледник и становилось холоднее, Двуногий копил свои силы для сопротивления. Каждая зима была для него суровой школой. Он видел, что холод растет и зима становится продолжительнее. В первые годы его одиночества — летом было еще довольно жарко, хотя и шли постоянные дожди. Они лили неделями, и Двуногий превращался в водяного жителя. Он научился плавать по воде на бревнах, отталкиваясь суком. Собака и тут сопровождала его, то сидя на другом конце бревна, то плывя рядом.

В короткие летние промежутки Двуногий снова впадал в беззаботность лесного жителя. Он, сбросив шкуры, бродил всюду, таская с собою каменное оружие. Он целыми днями валялся на солнце. Когда наступал голод, он уходил далеко. Где заставала его ночь, он строил себе шалаш из хвороста и наутро шел дальше. В охотничьих скитаниях своих он иногда заходил далеко к югу в лесные области. Прежние деревья едва ли можно было различить, они образовали почти непроницаемую подпочву из поваленного леса, над которым, покрывая его, разрастались кустарник и сорные травы.

Первобытный лес уже не возрождался. Некоторые из погибших деревьев выгоняли ежегодно корневые ростки, но и последние быстро погибали. Зато другие растения, которые в первобытном лесу не имели никакого значения, теперь поднялись и начали соединенными силами работать над созиданием нового леса. Это были хвойные растения, хорошо выносившие холод. Ели и сосны разрастались быстро и даже можжевельник, который в тропическом лесу красовался, как родственное кипарису гигантское дерево, перезимовал и стал маленьким растением.

Береза и дуб превратились в большие деревья, они сбрасывали листву на время зимы и снова покрывались ею весной.

Все стало теперь сообразовываться с новым порядком вещей и со сменой времен года. Многие звери возвращались летом на север и повторяли это из года в год.

Почти все птицы летели на север, когда солнце посылало свои ослепительные лучи на затопленную землю. Изобилие воды не пугало их. Гуси, утки, лебеди, жаворонки приветствовали Двуногого весной, прилетая на бесконечные озера, оттаивающие под лучами солнца.

XI Ледниковое лето

Двуногий любил лето, так как заботы его о пище тогда не так были сильны, ибо ее было много вокруг. А главное, было весело и шумно. Все озера и болота кишели живыми существами. Лягушки весело квакали, пока не приходили важные журавли и не хватали их клювами. Черви кишели в нагретой солнцем воде и приманивали уток. Большие щуки, преследуемые выдрой, бороздили зеркальную поверхность воды; между сваленных в кучу деревьев целые племена бобров строили свои поселения. У птиц начиналась усиленная кладка яиц, их высиживание. Двуногий наслаждался яйцами и дичью, целые недели он мечтательно блуждал по островам.

В дуплах мертвых деревьев роились пчелы. Многие сухопутные животные тоже пытались возвращаться на свою родину. Часто, сидя в горах, Двуногий замечал на горизонте знакомый ему силуэт льва с его тяжелой передней частью. Или же он узнавал стройные линии антилоп, пришедших, быть может, за сотни миль от новых своих пастбищ в места своей родины. Это были одинокие разведчики, возвращавшиеся потом назад, к себе домой, испугавшись холода…

Некоторые животные приходили регулярно летом и возвращались на юг зимой, но число их все уменьшалось. Дикие лошади и другие быстроногие животные были упорнее в своих летних переселениях. Первые два лета пытался возвращаться и бегемот, но потом решил остаться на юге. Очень холодная была вода.

В первое же лето состоялось собрание бесхвостых обезьян, живших, подобно человеку, на земле. Они, конечно, позабыли про зиму и самодовольно стали устраиваться в горном лесочке, изобиловавшем во время теплых месяцев орехами и ягодами. Когда Двуногий на следующий год пришел сюда, то нашел скелеты всего общества на островке, до которого они, очевидно, добрались, спасаясь от холода. Их здесь настигла зимняя буря, и по голым костякам их можно было видеть, что они сидели все, тесно прижавшись и обняв друг друга, пока не застигла их смерть. Они в свое время раздражали Двуногого подсматриванием и подражанием ему, они постоянно воровали у него вещи. Он был рад от них отделаться. Это были последние обезьяны, которых он видел на своем веку.

Умнее их оказался мамонт. Двуногий часто видал его в первые годы своей охотничьей жизни. Он даже дружил с этим громадным животным, они жили рядом, не нападая друг на друга.

Из-за холодов мамонт оброс длинной шерстью, и когда он тяжело шагал между скал, отряхивая иней с лиственниц, он походил на большую, движущуюся, обросшую белым мхом гору. Зимой Двуногому эта фигура была хорошо знакома. Часто заставал он это могучее животное в занесенном снегом леске, когда оно стояло под защитой скалы, подняв хобот, а снег так и наметало в промежуток между его длинными клыками.

Мамонт стоял, бесконечно терпеливый, осторожно покачиваясь среди зимней метели. Из-под густых бровей его, запорошенных снегом, выглядывали маленькие, живые, умные глаза, где чувствовалось одиночество. Во время этих морозных ночей, когда Двуногий лежал в своей каменной пещере, он слышал, как в ледяных ущельях отдавался глухой кашель мамонта и замирал в молчании ледяной пустыни. Затем старик, осторожно ступая могучими ногами по ледяным глыбам, направлялся в путь, в поисках пищи, которой были низкорослые сосны. Летом мамонт оживал. Он лениво разгуливал по молодому березняку и играл со своим кормом, клал его себе на спину, переворачивая своим хоботом в разные стороны. В светлые летние ночи, когда стволы берез так резко выделялись на фоне неба, можно было видеть, как мамонт стоял далеко-далеко в горах, отмахиваясь ушами от мух. Далеко тогда было слышно крепкое, сытое хрустение его тяжелых зубов. Но чем короче становилось лето, тем реже мамонт спускался с гор.

Двуногий запасался летом пищей на долгую зиму, он отъедался за это время и чувствовал себя все лучше и лучше. Но и в летние ночи томила его тоска, ему хотелось идти куда-то к людям. Одиночество и тоска все чаще и чаще подымали свои песни. И песни эти были печальные.

XII Встреча

Двуногий стал серьезно размышлять. Время, проведенное им в суровом одиночестве, способствовало развитию его ума. Он теперь не терпел ни в чем недостатка, он вполне господствовал над окружающим его миром и находил все больше средств облегчать свою жизнь. Он никого не боялся. Топором и копьем он подчинял себе зверей. Непобедимость и упрямство в нем сплавились воедино. Но одиночество давило его сильнее и сильнее. Это было именно одиночество, а не скука. Скучать ему было некогда.

Но к чему он сделался таким могучим?

Он охотился и делал запасы на будущее, он работал даже и в темноте, когда у него имелось свободное время. Он долго по ночам сидел у своей каменной хижины, запоминая движение звезд. Взгляды его летали во все стороны, руки его хватались за новое. Он был доступен разным впечатлениям, всегда пылал, каждое новое открытие заставляло его мозг усиленно работать. Но радости он не чувствовал, одиночество томило его.

Этим летом он предпринял большое путешествие к югу. Он шел от одного пепелища, оставленного людьми, к другому — на расстоянии многих миль пути. Он шел через горы, по незнакомым ему местам, он шел неуверенно, пока не увидал между деревьями дым лагеря…

Как ни было ему тоскливо, он не пошел к людям… Он бродил около, боясь людей, вспоминая их брань, их ссоры, их ругань друг с другом… Он бродил около, сердитый, одинокий.

Ему не раз удавалось наталкиваться на человека, из любопытства или по глупости ушедшего из своего лагеря. Он убивал неосторожного и был доволен своим успехом, особенно если это был молодой человек с хорошей кровью и мягким мясом.

Один раз ему попался старый исхудалый лесной человек, которого он настиг у ручья за ловлей раков. Ой, как у него болели зубы от его жесткого мяса, а потом заболел и живот. После этого Двуногий бросил охотиться за человеческим мясом. К тому же и люди почти перестали заходить в северную часть леса, ибо среди племени распространилась молва о странном людоеде, жившем здесь, наполовину медведе, наполовину человеке.

В конце концов, Двуногий решил направиться обратно к северу, но он пошел не прямо по старой дороге, а выбрал себе новую. Когда он возвращался, он встретил человека; желание убить это существо зажглось в нем, и он бросился в погоню. Добыча, заметив преследование, быстро исчезла за холмами, но Двуногий решил нагнать беглеца. Полные три дня и три ночи шла погоня и привела Двуногого в новую, неведомую для него местность. Дичь, бежавшая скоро, вывела его далеко, далеко туда, где кончалась суша и была только одна вода, безмерное количество воды. То было море.

С первого момента, когда человек обратился в бегство, Двуногий заметил, что он не направился ни к лесу, ни в горы, а несся по низким степям и болотам, поворачивая к западу, в страну заходящего солнца. Разве там тоже жили люди? Или же у беглеца не было племени, где бы он мог искать убежища? Еще больше его удивило то, что он на этом человеке увидел одежду, не шкуру, а что-то другое, развевавшееся по ветру во время бега. Затем он заметил, что беглец не обнаружил намерения защищаться или спастись какою либо хитростью, он просто бежал, бежал все вперед, считая это единственным способом спасения подобно тому, как поступают дикие коровы. Надо было, значит, только загнать дичь в тупик или затравить ее до смерти.

Нужны были все силы и вся опытность Двуногого, чтобы не потерять следа. В первое время беглец далеко ушел от него вперед, потом Двуногий стал нагонять его, сначала едва заметно, потом сильнее.

Ночью Двуногий отдохнул несколько часов, ел и спал, на следующий день он пошел по следам и только к полудню увидел свою добычу.

В следующую ночь бедный загнанный человек прибегнул к некоторым уловкам, перешел бродом реку и, вернувшись обратно, спрятался среди скал. Но Двуногий нашел его и еще более усилил преследование. Огромные пространства пробежали они и очутились в незнакомых местах.

Там и здесь бешено мчались вспугнутые стада диких лошадей, затем останавливались и глядели на Двуногого. В последний день беглец уже медленно двигался вперед. Он казался больным или расслабленным.

Они достигли теперь моря и двигались вдоль берега, где лежал песок вперемешку с круглыми камнями. Двуногий бежал, окидывая все любопытными взглядами. Раздутыми ноздрями втягивал он крепкий запах моря.

Бежавший перед ним человек теперь почти не подвигался вперед. Несколько раз, споткнувшись, он падал на песок, затем вновь поднимался и пробовал бежать дальше; наконец он пополз на четвереньках. Охота приближалась к концу. Двуногий приближался к своей добыче крупными шагами. Он не бросал в нее копья, не замахивался топором. Здесь достаточно было одних зубов. Голодный, он облизывал губы, готовясь хорошо покушать. Но тут он увидел, что это была женщина. Она лежала на коленях, лицом в песок, ожидая своей судьбы. Она не издала ни звука, когда Двуногий перевернул ее и глаза их встретились. Мысль об убийстве исчезла. Но в последнем мстительном сознании того, каких трудов стоило ему догнать ее, он оскалил зубы. А ужас от сознания, что она в его власти, вызвал ответную гримасу женщины. Она тоже оскалила зубы в его сторону, как бы желая его укусить. Так родилась первая улыбка.

С тех пор они оставались вместе — два одиноких изгнанника. Солнце, раздвинув тучи, увидело их. Но теперь Двуногий уже не чувствовал тоски.

Жизнь пробудилась в нем с новой силой.

XIII Маа

Двуногий с женой долго блуждали около моря. Они питались свежими моллюсками. Этот обед, при котором Двуногий впервые попробовал соленой пищи, ему очень понравился. Маа, как называл он свою подругу, научила его есть содержимое некоторых раковин, которые стали его любимой пищей. Двуногий исследовал тогда круглые камни и все незнакомые ему предметы; он жадно втягивал в себя запах моря… Вода, которую он пытался пить, — ему не нравилась. Над нею кружились белые птицы, перекликавшиеся особым пискливым голосом, в минуты отдыха Двуногий и Маа любили наблюдать их суетливые полеты.

Побродив около моря, Двуногий с женой направились в страны севера, к леднику. Здесь они жили, сначала кочуя, потом осев на постоянном месте.

Холод не был новым для Маа; она привыкла применяться ко всем временам года. Двуногий с интересом наблюдал за ее уловками, к которым она прибегала для самозащиты. Одежда, которую она носила, была ею изобретена, и платье ее отличалось от платья Двуногого. Она делала его из мамонтовой шерсти, скрутив последнюю в толстую и грубую нитку. На ногах ее была плетеная из лыка обувь, а в руках она всегда держала искусно сработанную корзинку, куда собирала самые разнообразные предметы. Тут были и перья, и засохшие цветы, и травяной пух. Тут же лежали и запасы пищи, вроде семян, сушеных корней и т. д. Когда корзина переполнялась, Маа устраивала под камнями или в пещерах кладовую.

Двуногому не удалось узнать, как Маа попала в глушь. Она была молчалива — запас ее слов был слишком мал. Для нее, очевидно, не существовало прошлого. Она воплощала настоящее.

Когда Двуногий спрашивал ее, как она отделилась от своего племени, она лишь выразительно трясла головой, пробовала рассказать длинную историю, но у ней ничего не выходило. Очевидно, она была изгнана из своего племени и удалилась в глушь. Северный ветер обдул ее и она научилась помогать себе сама. Как она жила до встречи с Двуногим? Охотой она никогда не занималась, все звери, даже маленькие, нагоняли на нее страх. Но она спокойно поедала муравьев, улиток, мух и всяких других насекомых, кроме ядовитых, например, пауков. В общем, она питалась растениями и придумала ряд вкусных кушаний. Она ела траву, корни, которые находила в болотах. Она выбирала самые питательные из них и была здорова и жизнерадостна. Любила она и ягоды, которых было всюду много до самых заморозков. Двуногого интересовал вопрос, как же она могла переживать зимы до встречи с ним: ведь тогда не было ни червей, ни корней.

Очевидно, ей помогала любовь к собиранию, доходившая до того, что даже в долгое и голодное время, когда негде было достать пищи, она могла прокормиться собранными в корзину и спрятанными семенами и корнями. Маа умела сушить всевозможные съедобные корни. У нее таких запасов собиралось постепенно много. Больше всего она любила семена разных трав, которые она очищала от кожуры. Когда приходила нужда, она поедала эти семена. Особенно она любила собирать зерна высокого травяного растения с длинными щетинистыми колосьями — дикого ячменя. Двуногий знал это растение и часто пробовал раскусывать зерна его. Маа собирала их ежегодно массами, так что они сделались постоянным дополнением к их пище.

Годы шли один за другим. Ледник все рос, и люди, отступая перед ним, кочевали с места на место. Маа становилась все изобретательнее. Она собирала всюду шерсть мамонтов и волосы других животных, сучила из них нити, чтобы плести себе одежду. На лето она изготовляла себе легкие юбки из крупных травяных волокон; она пробовала различные виды трав, пока не остановилась на одном растении с голубым цветком.

Это — был лен.

Познакомившись с его свойствами, она не расставалась с ним.

Для своего зерна Маа плела новые корзины и обмазывала их глиной, чтобы ничто из них не высыпалось. Ее потомкам оставалось потом перейти к гончарному ремеслу. Но это ремесло требовало для своего развития изобретения огня, а огня не было. Холодные зимы были для Двуногого по-прежнему мучительны, хотя теперь уже и не одиноки.

XIV Дети

У Двуногого и Маа родилось несколько детей. Очень интересно было смотреть на эти маленькие существа с тельцем, покрытым пухом. Маа носила их всегда за спиной, в мешке. Росли они на ветре, не боясь холода и голода. Старший, обладавший большим животом, топтался у хижины, исследуя все, что было ему доступно. Отец сделал ему каменный топор, и с помощью его маленький мужчина вносил немало опустошений в среду молодых собак, осаждавших жилище Двуногого.

Увеличение семьи вызывало необходимость постройки прочного и просторного жилища. Уходя на охоту, Двуногий заваливал вход большим камнем. Внутри сидела Маа с детьми, занимаясь плетением. Днем она отодвигала один из маленьких камней хижины, чтобы в последнюю мог проникнуть свет. Во время холодов они жили всегда в одном месте. Двуногий должен был устраивать особые помещения для всех запасов из корней, зерен, сушеного мяса. Он выбирал такое место, которое само по себе было защищено, охотнее всего природную пещеру или выступ скалы.

Ледник заставлял их непрестанно переселяться, ледяной слой доходил до их жилища или даже переходил через него. Он оттеснял их к югу, к местности, где Двуногий родился и провел детство. Недалеко был потухший вулкан, но все изменилось так, что Двуногий с трудом узнавал окружающее.

Со временем перекочевка делалась для них более и более затруднительной. У Маа каждую весну рождался новый ребенок; она охотно таскала одного ребенка на руках, двух за спиной, четвертого держала за руку, а остальные сами держались за нее. У семьи набралось столько вещей, что переселяться стало невозможно, но ледник заползал к их жилищу и заставлял идти дальше.

Двуногий ввел много усовершенствований в хозяйстве, и это еще больше затрудняло подъем с насиженного места. Он начал держать около своего жилища животных. На охоте ему удавалось иногда словить то или другое животное живым, как, например, дикого жеребенка или самку северного оленя. Он приводил их к дому, привязывал ремнями и оставлял пастись вблизи жилища. На случай, когда не будет хватать мяса, они могли пригодиться. С течением времени это дело развилось, и у него было несколько диких лошадей, быков, оленей и коз, которые размножались и в плену. Так как на них часто нападали волки, Двуногий сделал ограду из камней и веток. Осенью он часть животных закалывал и сушил мясо в запас. Некоторых, ставших ручными, он оставлял жить на зиму. Маа и дети кормили их травой, которую собирали и высушивали за лето. Полуручные лошади и олени следовали за ними в кочевках; Маа даже клала на них часть ноши. Дети подружились с ними и вскакивали на маленьких умных лошадей, почти утративших свою дикость.

Их переселение совершалось так. Впереди шел Двуногий с каменным топором, готовый ко всякому нападению. Правда, у него один лишь глаз, но он все видит. Двуногий хватал руками огромные, лежащие на пути камни и отбрасывал их в стороны. Он шагает вперед и вперед, не отводя глаз от горизонта. За ним идет Маа с ношей, дети и домашние животные идут в тесном содружестве друг с другом. Дети взгромоздились на лошадок. Сзади под небом светит зеленый ледник, как будто говоря: «Вам не уйти далеко!».

В один год они поселились на горе, а ледник их окружил. Гора имела широкую окружность и плоскую вершину, до которой, к счастью, лед не добрался. На этом острове среди ледяного моря — они стали жить.

Семья увеличивалась, мальчиков и девочек было больше, чем пальцев на руках, и все они хотели есть. Ежегодно весной, когда горный островок убирался цветами, из заплечной сумки Маа, — выглядывала еще новая пушистая головка.

У Двуногого имелись и помощники, подрастали сыновья, которые пытливо исследовали все кругом, искали дичь. Они обнюхивали воздух — точно настоящие охотники. У них большая дружба была с собаками, которые сопровождали странствующую группу в ее блужданиях.

XV Огниво

Двуногий и его семья не выдержали бы жизни на северном горном острове среди ледника, с зимами, становившимися все холоднее, если бы не удалось найти огня, которого так всем недоставало.

Огонь явился в самое холодное время, когда нужда достигла наибольшего своего напряжения. Не молния послала его, не раскаленный камень свалился с неба.

Нет, Двуногий сидел посреди льдов, бедный, предоставленный самому себе, и пробивал дорогу к огню, борясь так долго с камнем, пока последний не дал ему огня. Это было великое чудо. Когда в руках Двуногого родился огонь, его охватило чувство победы, как в ночь, когда он убил медведя в его берлоге и надел его шкуру на себя.

Двуногий давно уже знал, что огонь заключался в камне, но он не мог добыть его оттуда. Когда он откалывал осколки кремня для ножей или делал другие орудия, он чувствовал какое-то дуновение; сильный запах гари опьянял его тогда воспоминаниями об его детстве. Перед ним вставал запах костра и у него сделалось постоянной привычкой сильно нагибаться вперед во время оббивания камня. Таким образом он ловил приятный запах, раздувая ноздри. Иногда он видел сами искры, которые слишком быстро потухали, а с ними гасла и надежда на тепло. Однажды зима была необыкновенно лютой, ледник со всех сторон окружил Двуногого, свирепый мороз сковал все, что двигалось. В разреженном воздухе было так холодно, что Маа и дети лежали недвижимо, прикрывшись целой грудой шкур. Двуногий в отчаянии, чтобы согреться, и в то же время в приливе злобы на холод, стал колотить камень. День за днем сидел он, закутанный до самых глаз в медвежью шкуру, и колотил камнем о камень. Он не давал себе отдыха, камень за камнем разбивали его проворные руки, и он видел, как от них в морозном воздухе поднимался пар. Он сидел среди огромной кучи осколков и не оставлял работы, пока солнце, казавшееся холодной растрескавшейся глыбой льда, не заканчивало своего короткого пути и не исчезало на южном краю неба, за неизмеримыми снеговыми площадями. Приходила ночь со своими большими дрожащими звездами, а огня не было и холод проникал в каменную хижину.

Стадо оленей, гремя путами, пробежало по скрипящему снегу. Из глотки их от холода вылетал странный, больной звук: «рау». Над ледником поднялось сверкающее северное сияние. Сквозь него едва виднелось семизвездие, а Двуногий все колотил камень, отыскивая в нем огонь.

Утром он принялся за прежнее занятие; надежды оставляли его. Выражение лица было мрачное, ноздри гневно раздувались. Он согревал себя этой безумной работой, а Маа думала, что муж сошел с ума. Толку не было, но Двуногий не сдавался. Если огонь существует, то его можно схватить. Он должен найтись в одном из камней, и если придется хотя бы все их расколотить, Двуногий сделает это. Двуногий стал не похож на самого себя, лицо его посерело и осунулось. Пыль и осколки камня застряли в его волосах, его единственный глаз горел огнем безумия. Однажды, когда Двуногий, расколотив сотни камней, сидел, опьяненный запахом гари, ему попался в руки камень, который при первом же ударе о кремень дал большие светлые искры, становившиеся все длиннее. Целый дождь огня летел из его рук, туча красных искр, длинных как змеи. Огонь, огонь! Тут силы покидают Двуногого, его охватывает смертельная усталость, и он сидит некоторое время неподвижно. Руки его опускаются и он оглядывается, как бы умоляя о помощи. Его глаза устремляются на слепо глядящее сквозь морозный воздух далекое солнце. Он оглядывает занесенный снегом островок и ледник, идущий белой пустыней до самого горизонта. Никогда он еще не видел мир так ясно, как сейчас. И глубокий вздох вырвался из его груди.

Потом он опять принялся за работу. Снова стали вылетать большие живые искры и, упав в снег, они тухли, оставив темное пятно.

XVI Первый костер

Двуногий поднялся спокойный, с чувством огромной серьезности момента, источником которого был он сам. Он почти боялся дышать, сооружая первый костер. Ведь он знал, что надо было для этого, знал с давних пор, когда еще был хранителем огня; он знал, как добывается трут, умел раздуть огонь. И несколько минут спустя он обладал пламенем. Он уронил на трут искры и с радостью увидел, как образовалась огненная точка, задымилась и почернела в середине; она увеличивалась все более и более. Двуногий подул и тление стало ярким, послышалось потрескивание. Он подбросил щепок и продолжал дуть. В это время в воздухе свободно и прямо взвилось пламя, — маленький сине-вато-красный язык огня сначала нерешительно, потом смелее и смелее стал лизать дерево. Двуногий не переставая дул на него, и с прожорливым вздохом пламя бросилось, наконец, на кучу щепок. Огонь загорелся! Двуногий добыл его!

Маа услыхала крики; радость звучала в них. Она испугалась, подумав, что ее муж окончательно сошел с ума. Она бросилась и увидела его танцующим с горящей веткой. У ног его горел костер. Тогда запрыгала и засмеялась Маа. Ее муж, ее властелин создал огонь! Маа щурит глаза, дети удивлены более ее, они никогда еще не видали такого странного зверька. Они выползают вперед, чихают от холода и удивленно смотрят, вытянув шейки, на первый костер их жизни. Что это был за день! Огонь светил и ночью, он давал тепло. Его освятили жареным мясом. Семья наслаждалась теплым дымом, роскошной едой и светом.

Огонь стал сильным, он жадно простирал свои щупальцы по дереву, обнимая свою жертву хищным телом. Он вытягивался, прыгал в воздухе, рождал все новые, то исчезавшие, то появлявшиеся языки. Костер грел, он был горячее солнца. Двуногий видел, как его дети улыбались огню и на их загрубелых, неизбалованных личиках светилось какое-то новое чувство. Они протягивали к костру руки, желая схватить тепло. Когда пламя подходило близко к ним, они отшатывались от него со страхом. Маа глядела на детей, освещенная огнем радости. Хотя лицо ее было морщинисто, но глаза глядели молодо. Она принесла свое плетенье и при свете огня продолжала его.

Вечером огонь горел в пещере. Они впервые увидели внутренность своего жилища. Как было весело и тепло. Началась новая эра для семьи.

Двуногий исследовал чудесный камень, который высек из кремня огонь. Он был блестяще-желтого цвета и искрился при поворачивании на свет, он был тяжел и имел запах. Никогда еще Двуногий не держал в руке столь важный и драгоценный предмет. Огниво делало его всемогущим. Оно было первым его сокровищем. Если бы огонь потух, Двуногий мог бы во всякое время его высечь снова. Этого не знали другие люди.

У них имелся костер, от которого они брали огонь и клали его в корзину с трутом, чтобы сберечь во время путешествий. Стоило огню на время потухнуть, и он уже не сможет воскреснуть. Двуногий же мог добыть огонь, когда хотел. Позднее он соорудил себе хижину из самых тяжелых булыжников, где и спрятал свое драгоценное огниво.

Когда настала ночь и все, убаюканные теплом, заснули в пещере глубоким сном, Двуногий не мог уснуть. Он лежал и осматривался, беспокойно ворочаясь на своем ложе. Приглушенный огонь тлел, не давая света, но распространяя тепло. В маленьком отверстии, которое Двуногий проделал для дыма наверху, виднелась крохотная ласковая звездочка. В каменной хижине все было полно запахом огня и горелого дерева. Двуногому казалось, что он в первобытном лесу, среди смолистых, покрытых росой деревьев. В глаза его ударяет ослепительный свет солнца. Вернется ли когда-либо то время, когда земля была покрыта шумящим теплым лесом, когда светило и грело солнце?

Кругом было холодно, до слуха Двуногого долетали привычные ночные звуки: глубокий подземный скрежет утесов и камней, сопротивляющихся движущемуся льду, грохот от падения ледяных глыб, завывание северного ветра; но теперь ему было не страшно. С ним был огонь и тепло. Волны радости приподнимали его грудь!

XVII Смерть Двуногого

А время все шло. После изгнания Двуногого прошло полвека — и он стал совсем старым. Его потомки, жившие на леднике, образовали маленький народец, сильное закаленное племя, не боявшееся холода.

Двуногий стал старым, взмах души его занимал теперь лишь узкое пространство в его согнувшемся закостеневшем теле. Время!

Однажды в нем проснулась тоска и он сошел в пещеру, сделанную исключительно для огнива, куда никто не смел входить. Он завалил за собой вход; затем лег на свою постель. Сыновья, внуки и правнуки собрались около и слышали, как он сопел, точно медведь, залегший в берлогу, и от страданий ворочался на ложе.

Прошел день, наступила ночь, Двуногий не возвращался; он сидел в пещере, готовясь к своему последнему путешествию. Изредка из гробницы-пещеры вырывался огонь и все отскакивали с испугом. Двуногий, лежавший три дня и три ночи, погруженный в свои думы, отыскал своими дряхлыми руками в темноте огниво и стал высекать искры.

Искры вылетали и гасли. Двуногий лежал один опять в темноте, камни окружали его. Тесная и голая могила, похожая на те хижины, какие он строил тогда, когда пришел сюда впервые, давала ему тот покой, о котором он мечтал всю свою трудовую жизнь.

Искры погасли; Двуногий лежал один, в темноте. Мрак и холод окружали его; только в дыру между камнями он видел кусочек неба и звездочку, приветливо ему сиявшую.

Его последняя радость была в том, что он лежит в собственной хижине под созвездиями, знакомыми ему с детства. Двуногий умирал, а звезда сияла над ним.

Дети и внуки, не слыша больше шума из хижины, забросали ее землей. Вырос курган, считавшийся священным курганом великого предка. Имя Двуногого вошло в легенды и песни. О нем рассказывали в темные ночи целые сказания. Особенно интересным было в этих сказаниях то, как он добыл огонь, высекши его из камня.

Племя Двуногого росло более и более; тесный ледник не вмещал его и оно принуждено было идти в далекие странствования и менять свое хозяйство.