Ледниковый человек

КАК ПОГИБ МУРАТ Черкесская легенда

Мурат был самым отважным из всех джигитов… но не любил войны Мурат… Долго, долго простаивал он, смотря на звезды, любуясь горами, следя за караванами облаков, идущих в Мекку… Иногда кроваво-красное солнце заходило за горы… Мурат начинал тосковать. В душе его рождались песни-слезы и он выливал их в тоскливо-жалобных звуках… И никогда Мурат не пел веселых песен с тех пор, как увидал он прекрасную Гури — дочь князя. Она была так красива, что на языке не было слов — описать ее красоту. И песни его, сплетаясь как струи реки, лились в серебристо-звенящей жалобе. От них стонало эхо гор и плакали ручьи… А ветер в ущелье, вспугнутый песнью, рыкал… А когда звуки песни падали в сердце людей, то глаза их становились влажными, как скалы от тумана осенью.

«Как красива ты, моя милая, — пел Мурат, — очаровательница очей, твоя шея — прекраснее шеи лебедя, а тело — белее молока; твои груди, как нежные ледники в горах, розовые при восходе солнца. Когда ты пьешь, видно, — как льется вода в твоем нежном горлышке, твои щеки, — как яблоки Рая, пальцы тоньше стрелы, а стан твой тонок, как тростинка… Твои глаза смущают мудрецов и дивят юношей…» И еще пел он: «Кто хоть раз увидит тебя, вечно будет влюбленным… Если бы весь мир был моим, я бросил бы его за одни твои глаза, смотря в глубину их, — я счастливее всех». И сердце его трепетало, как пойманный сокол, и великая тоска обнимала его.

Но он знал, что и ее сердечко трепещет от любви… И когда он глядел на звезды, — он думал, что ее глаза прекраснее звезд юга.

Когда синее небо заглядывало в его душу, — он вспоминал ее глаза, более нежные, чем синева неба, и проникающие прямо в сердце. И если бы не было ее, — то солнце не было бы так прекрасно; мир бы опустел… Далеко, далеко за горами жила она в богатом ауле и люди не знали, кого любит она, по ком вздыхает ее сердце, отчего не веселы ее синие глаза…

Соскучился Мурат, целую неделю не видел он ее, своей милой красавицы, и хоть была буря и ночь, — не выдержало тоски его сердце… Собрался он ехать один, через горы, покрытые облаками…

А в горах жила красавица — царица гор… И ревновала красавица Мурата, стройного, красивого… В порыве ветра, в тумане облака — пряталась она, чтобы следить за Муратом… И знала, что делается в сердце джигита, и было ей завидно и больно… Она притаилась у сакли Мурата, поднялась из-за скалы к двери, дохнула порывом ветра и заплакала от ревности. А когда Мурат вышел из сакли, — она поцеловала его своим дыханием и шепнула ему: «Ты будешь мой». Но не понял Мурат, его сердце было полно любви к милой Гури и некогда было слушать голоса ночи.

А когда Мурат сел на своего скакуна, царица гор подхватила полу его черкески и с досадой бросила ее; подняла белый башлык и шепнула Мурату: «Люби меня одну». Но опять не понял Мурат: пред его глазами носился образ милой, его губы шептали слова любви.

И тронул коня Мурат и поскакал к ущелью, через горы и пропасти — туда, туда, где жила его ясная Гури. Сердитым визгом засвистала в его уши царица гор, дочка великого духа и, гневаясь, направила на его грудь волны тяжелого ветра…

Но ни о чем не думал Мурат и подгонял он коня, чтобы стрелой мчался он к его дорогой жемчужинке Гури.

Гриву и хвост коня рвала с горя царица гор и не хотел идти конь… А Мурат думал, как красивы ножки его Гури, ножки, которые можно поставить на ладонь, а ее груди, точеные, как персик, — нежнее зари и прекраснее облаков, бегущих по небу в час восхода солнца.

И ударила царица гор Мурата бурей, — так сильно, что грудь животного и грудь Мурата задрожали, как бубен и кипучая кровь бросилась в голову…

Но Мурат думал о стане милой, о ее ручках, нежных, как луч солнца, но крепких в объятиях любви, как сталь кинжала. От ярости бури проснулось эхо гор, и захохотал сам великий дух… Один Мурат ничего не замечал. За высокой стеной скалы притаилась царица гор, как барс, следящий за добычей, и тихо, тихо запела песнь-жалобу об неразделенной любви, об одиночестве и горной метелью подкралась к Мурату, — закрыла ею пропасть, замела дорогу мелкой снежной пылью. Ласкаясь к лицу Мурата, целовала его глаза, черные, как буря; его губы, — краснее граната… И казалось Мурату, что его милая вышла к нему и покорно-нежно ласкает его — скромными ласками несмелости. И падал снег все больше и больше, и были это белые струны между небом и землей, — белые струны, полные жалобной мелодии. И открылась душа Мурата.

Никогда, никогда не приехал Мурат к Гури… И никто не знает, куда делся он.

Елизаветполь