Леди Арт

29

Прошёл почти месяц. Эдвард жил на Санарксе и с каждым днём чувствовал себя увереннее. Он познакомился с Элжерном Рейверном, и тот чуть ли не сразу стал вводить его в курс дела: рассказывал о стране и курсе её политики, показывал карты и документы — не все, только основные, переведённые с языка Санаркса на общий. Эдвард с интересом рассматривал наборы завитков и засечек на оригиналах, просил то Хелену, то Рейверна что-нибудь прочесть, и, хотя он ничего не понимал, звучало интересно.

С дворцовой свитой Эдвард подружился быстро, служанки строили ему глазки, и, что было важнее всего, Хелена начинала оттаивать. Медленно, неохотно, но всё же. Эдвард даже узнал, что она умеет смеяться, и это, наверно, было лучшим, что он обнаружил. Такие редкие моменты!

Они проводили дни раздельно, разбираясь с делами, встречались на обед, ужин и иногда вечерами сидели в какой-нибудь из многочисленных гостиных. Разговаривали обычно мало. Хелена читала, призвав световой шар. Эдвард лежал в кресле, перекинув ноги через один из подлокотников и упершись спиной в другой. Хелена не обращала внимания на то, что Эдвард пускал по комнате огненных зайцев, которые проскакивали рядом, наматывали круги у её кресла, и только когда один из огоньков любопытно заглянул на страницы, Хелена щелчком сбила его, подняла взгляд и сказала: «Мешаешь». Эдвард закатил глаза и пустил новых зайцев (только те были осторожнее и книги не трогали), а потом, налюбовавшись на её сосредоточенное лицо, ни с того ни с сего стал рассказывать истории. Глупые, но уморительные, ни о чём и обо всём одновременно.

— Эдвард, я читаю! — воскликнула Хелена, бросая на него раздражённый взгляд.

— Да, я вижу. Знаешь, я однажды тоже решил поч… — В лицо прилетела диванная подушка. Он посмотрел на неё, на Хелену, предупредительно сверкающую глазами, — и сунул подушку под спину. — Спасибо, так намного удобнее! Так вот, решил я…

Она взвыла, взгляд заметался по сторонам, пытаясь найти, чем ещё можно кинуть. Эдвард рассмеялся.

— Тебе что, не нравятся мои истории? — спросил он, выпрямляясь в кресле с самым возмущённым видом.

— Если я скажу, что не нравятся, ты перестанешь их рассказывать? — огрызнулась Хелена.

— Нет. — Эдвард пожал плечами и встал. Сунул руки в карманы, нарочито медленно, расслабленно обошёл сначала своё кресло, а потом направился к Хелене. — Вероятно, я начну рассказывать их ещё чаще, пока не найду ту, что тебе понравится. — Он облокотился на спинку её кресла. — Ну так что? Тебе нравятся мои истории?

— Ты играешь нечестно! — заявила Хелена, закрывая книжку. Они неотрывно смотрели друг на друга.

Эдвард улыбнулся.

— Я абсолютно честен в моих намерениях, ваше высочество!

Она раскрыла рот, хотела возмутиться, но… Рассмеялась. Тихо, опустив голову, пытаясь спрятать улыбку и сжимая обложку лежащей на коленях книги.

— Иди к себе и не мешай! — Вскинула голову Хелена, тыча в его кресло. Она отвернулась, снова раскрыла книгу и начала листать — быстро, шумно — и давя смешки. Эдвард развёл руками и вернулся на место. Он продолжил смотреть: тихо, больше не мешая, но с тёплым удовлетворением, потому что её лицо разгладилось, стало спокойнее и светлее. И он не требовал большего. Для историй находилось другое время: пока они катались по самым красивым местам Ренджерелла, выезжали в другие города, заглядывали в Летний, в порт неподалёку, прогуливались по опустевшей пристани, несмотря на холодавшие, усилившиеся осенние ветра.

А осень кончалась стремительно, приближался день рождения Хелены, и, воодушевлённый успехами, Эдвард заикнулся про весёлую вечеринку, даже не бал — например, в Летнем. Ответ застал его врасплох. «Я не праздную» — коротко и холодно. Лицо её застыло, взгляд потемнел. Эдвард понял, что сказал что-то не то, а позже — через пару часов — ударил себя по лбу. Ну конечно! Как он мог не понять сразу?

Но, несмотря на то что он услышал Хелену и даже понял её, это было выше — или ниже? — его сил не подарить ей что-то. В день рождения, который мог бы стать для Эдварда худшим, хватило одного Джонатана, чтобы всё раскрасить, чтобы разогнать тоску. И Эдвард хотел сделать подобное для Хелены, и не нужны были ни балы, ни приёмы, ничто и никто — кроме него.

Только когда важный день наступил, всё пошло не так. На обед, который они обычно проводили вместе, Хелена не вышла. Когда он постучал в её комнату, служанка, проходящая мимо, извинилась и сказала, что её высочества сейчас нет. Поиски ни к чему не привели, и Эдвард неприкаянно бродил по замку, не зная, куда себя деть. В руках он сжимал тонкую бархатную коробочку.

— Что-то случилось, сэр Керрелл?

Эдвард вздрогнул от неожиданности и поднял глаза на сэра Рейверна. Тот смотрел, выгнув бровь, но глаза его, обычно холодно-колючие, как, кажется, у всех на Санарксе, смягчились и будто бы жалели Эдварда.

— Я ищу Хелену, — вздохнул он, пряча руки за спиной.

Сэр Рейверн понимающе кивнул. Сочувствие в его взгляде стало ещё более явным.

— Позвольте, я вам кое-что покажу.

Не успел Эдвард ничего сказать, как сэр Рейверн взял его под руку и повёл дальше по коридору. Они остановились у окна, и Эдвард, непонимающе взглянув на улицу, приоткрыл рот. Взгляд привлекла чернеющая фигурка вдалеке. Окружённая белоснежными силуэтами, она стояла в центре у мраморной статуи Гардиана Арта и не двигалась, только ветер вздымал полы чёрного плаща.

Эдвард отвёл взгляд.

— Ей плохо? — глухо спросил он. — Мне не стоит мешать?

— Наверно, не стоит. — Рейверн вздохнул. — Я никогда не пробовал. Никто не пробовал. Вряд ли ей нужен там кто-то ещё.

— Тогда… — Эдвард опустил глаза на зажатую в руке коробочку. — Тогда это подождёт до вечера.

Он посмотрел в окно ещё раз, сжал губы и ушёл, чувствуя, как Элжерн Рейверн следит за ним весь путь до угла.

Эдвард, как парализованный, сидел у себя в спальне. Голову разрывали мысли и сожаления, он постоянно возвращался к силуэту в мраморном парке, порывался броситься туда, разделить с Хеленой её скорбь, но вспоминал, что «вряд ли ей нужен там кто-то ещё», и оставался. А тело обращалось в камень, и каждое движение давалось тяжелее и тяжелее.

Оцепенение прошло, когда вечер заглянул в незакрытые окна. Эдвард пропустил ужин, но есть не хотел и сразу пошёл проверить, вернулась ли Хелена. Постучал — ответа не последовало, но Эдвард не ушёл — нажал на ручку. Было открыто. И пусто. Он ожидал найти Хелену здесь, может, она устала, уснула и поэтому не слышала. Он бы просто оставил подарок, как оставил цветы, но только холодный воздух царствовал в тёмной комнате.

Наверно, стоило уйти, но любопытство взяло верх, и Эдвард закрыл дверь изнутри. Создав бледный световой шар, он медленно пошёл по комнате. Ничего не трогал — только смотрел. На мебель из тёмного дерева, на обтянутые мягкой тканью подушки, на тяжёлые шторы и спокойный легкий тюль. Эдвард рассмотрел вазу с гербом Санаркса, хотел провести по её объёмным тонким узорам, но не стал: кто знает, может, она рассыплется, как роза в коридоре.

Эдвард прошёл мимо письменного столика, совсем не похожего на те, какие обычно стоят в кабинетах — широкие, громоздкие, со множеством ящиков. Этот был в половину меньше и уже, на витых изящных ножках и с узорами на углах. И главное — на нём почти ничего не было. Филипп всегда работал в диком бардаке, и никто, кроме него, не знал, что где лежит. У Хелены же всё лежало аккуратно: на одном краю стопка книг, на другом — ручки, кисти и карандаши в светлом стаканчике, а посередине — подложка, защищающая полированную поверхность от пятен и царапин. И из-под неё торчал уголок.

Эдвард, заинтригованный, оглянулся на дверь, помедлил — и поддел уголок. Из-под подложки он вытянул… рисунок. На плотной зернистой бумаге прозрачная акварель превращалась в замок, сделанный будто из стекла, на фоне тёмной безлунной ночи. Над замком чернели облака, а под ним — переливались оттенками голубого снежные сугробы. Эдвард поражённо разглядывал рисунок и только через несколько минут понял: он этот замок знал, просто тот выглядел совсем другим без цветных крыш и золотых деталей. А ещё на картинке он был не из стекла — изо льда.

Эдвард убрал лист на место — так же высунув уголок — и прошёл дальше, к высокому окну. Он отодвинул штору и вздохнул: вид открывался на мраморный парк, и тёмный силуэт всё ещё стоял среди белоснежных статуй. Эдвард грустно отвернулся, огляделся и упал в кресло. Световой шар погас. А Эдвард в одиночестве, в темноте уходящего дня остался ждать, пока случайно не задремал.

Хлопнула дверь. Он вздрогнул, распахнул глаза и столкнулся с возмущённым взглядом Хелены.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, зажигая свет.

Эдвард вскочил.

— Я ждал тебя. Сэр Рейверн показал мне… — Эдвард запнулся не в состоянии подобрать верных слов и продолжил о другом: — Это не лучший способ провести день рождения.

Хелена мотнула головой, поджав губы, и скинула плащ.

— Это не твоё дело.

Резко, холодно. Она думала, что эти слова его спугнут, даже пожалела немного, но Эдвард не испугался — оказался рядом, взял за холодные руки и посмотрел в лицо. Её щёки покраснели от ветра, а в глазах читалась лёгкая растерянность.

— Может быть, — сказал Эдвард. — Но ты — моё дело. Я уже говорил. Я не хочу, чтобы ты мёрзла на улице в одиночестве, когда все должны восхвалять твоё имя.

— Они будут. В другие дни, — спокойно отозвалась Хелена, но глаза опустила.

— Конечно. Но мне ведь ты позволишь сделать для тебя кое-что сейчас?

Он улыбнулся с надеждой, и Хелена не смогла отказать.

Эдвард забрал с кресла тонкую продолговатую коробочку и, вернувшись, торжественно открыл крышку. Тонкая витиеватая цепочка на бархатной подушечке блеснула в тусклом свете шаров.

Хелена смотрела на неё, заворожённая. Дрожащими пальцами она дотронулась до серебряных завитков, в которых прятались прозрачные кристаллы размером с песчинки, провела до крошечного замочка, на котором подвеской болтался сапфир-капелька.

— Это, конечно, не осколок легендарной розы, — сказал Эдвард, — но тоже красивый. А самый важный у тебя скоро будет.

Хелена посмотрела на него, словно не верила, что он вообще существует. Стоит здесь перед ней, и можно дотронуться до него, взять за руку…

— Ты слишком хороший, Эдвард… — прошептала Хелена и улыбнулась. — Спасибо.

Он без слов кивнул: не за что.

Она взмахнула пальцем, и цепочка, взлетев, обвилась вокруг тонкого запястья. Маленький сапфир скатился с тыльной стороны ладони и повис, покачиваясь.

Они недолго стояли в тишине. Хелена смотрела на браслет, Эдвард — на неё. На то, как у неё на губах играет лёгкая улыбка, а глаза нежно светятся. А потом она вдруг сказала:

— Ты можешь остаться, если хочешь. Я ничего не имею в виду. Просто не собираюсь спать ещё долго. А ты любишь поговорить вечерами…

И Эдвард остался. Говорил много, рассказывал о себе, но почти ничего не спрашивал — слишком просто при этом было пересечь границу, которую он то и дело задевал. Хелена перестала реагировать так остро, но темы прерывала, и приходилось — опасливо, на ощупь — искать новые. Поэтому сейчас Эдвард не рисковал, а Хелена неотрывно смотрела на него, улыбалась шуткам и позволяла ему вести.

Когда ночь была в зените, они вышли на балкон. Небо, испещрённое крошечными точками звёзд, синело над головами высоким куполом. Сияли парковые фонари под балконом, тепло и ярко мерцали огни столицы у подножья замкового холма, а озерная гладь переливалась, отражая и звёзды, и далёкую луну, и окружавший его город.

— Здесь очень красиво, — сказал Эдвард, довольно улыбаясь.

— Ты до сих пор сомневаешься? — голос Хелены смеялся.

Эдвард долго не отвечал. Взглянул на её руку, на которой теперь серебряной змейкой вился браслет, и со вздохом перевернулся к перилам балкона спиной. Запрокинув голову, он разглядывал белые стены, сомневался, задумчиво покусывал губы и всё же — готовый, что за это Хелена его прогонит — спросил:

— Мы как-то говорили про видения. Я нашёл картинку… На ней был замок, совсем как этот. Только… Только прозрачный. Изо льда, кажется. Ты его видела в детстве?

— Какая картинка? — Хелена напряглась, её глаза сверлили его, но Эдвард оставался спокоен.

— Она лежала на столе. Я случайно увидел.

— Она была под… — Хелена осеклась и отвернулась, нахмурившись.

— Извини.

Она молчала, глядя вдаль, и Эдвард был уверен, что на этом разговор закончится, но Хелена ответила, и слова давались ей с трудом.

— Я не знаю. Видимо, этот… Тогда я смотрела изнутри, но в последнее время часто вижу его во сне. Таким, как на рисунке. — Она бросила взгляд на замок, поглаживая перила балкона. — И я боюсь представить, что это значит. Не хочу даже думать. Думала, если… нарисую, оно пройдёт. Нет. Но порой это всё, что я могу сделать.

— Красиво. Правда.

Эдвард посмотрел на неё и осторожно накрыл её ладонь своей. Хелена никак не отреагировала: не вздрогнула, не убрала руку. Лишь через время тихо попросила:

— Давай не будем говорить об этом. Ни о замках. Ни о картинках.

— Хорошо. Тогда-а, — Эдвард снова перевернулся, облокотился на перила и прищурился, придумывая тему. — Я знаю, что ты не училась в Академии. Где тогда?

— Дома. — Хелена пожала плечами. — Я сказала, что не хочу никуда ехать, и никто не был против.

— Мне нравилось в Академии, — улыбнулся Эдвард. — А в Мидланде ты когда-нибудь была?

Хелена покачала головой.

— Только на балах и у… — она осеклась и после паузы добавила: — В городах — нет.

Как так вышло, Хелена не знала. Мидланд — такая знаменитая страна, привлекающая молодых людей больше сотни лет, никогда не казалась ей интересной, разве что в историческом плане. Хелене не нравились их «прогрессивные» устои: демократия, стёртые классовые границы, их мода и традиции. Когда нужно было сделать выбор, где учиться, разница между тем, что она знала, к чему привыкла, и тем, куда ей предлагали уехать, напугала. И Хелена была счастлива, когда отец позволил остаться, хотя все настаивали: у неё был потенциал, в школе могли его раскрыть, отточить. Может, будь аргументы весомее, сейчас бы она не задавалась вопросами, куда делось то, что называли потенциалом, почему забылось то, чему учил отец.

— Зря! — заявил Эдвард. — Там классно, правда! Столько всего! И так свободно… Я понимаю, почему Джон не хочет оттуда уезжать. Филиппу, конечно, не понравилось, но Филиппу ничего не нравится. Только книги, драконы и девицы сомнительного происхождения.

Эдвард хмыкнул и тряхнул головой. Хелена одобрительно улыбнулась уголками губ.

— А знаешь! — воскликнул он, подскочив, и на лице его зажглось такое выражение, будто идея захватила всё его существо. — Может, слетаем в Мидланд? Я оценил Санаркс. Теперь твоя очередь.

Хелена с недоверием посмотрела на него, горящего энтузиазмом, а потом, виновато поджав губы, отвернулась и произнесла тихо:

— Не сегодня.

— Конечно. — Эдвард понимающе кивнул: сегодня был не тот день, и завтра будет не тот. Не в его силах было разрушить эту странную гнетущую традицию, он понимал это с самого начала, и всё равно плечи у него опустились. — Может, через неделю-две? — неуверенно спросил он.

Хелена задумалась и вздохнула.

— Хорошо. Правда, Эд. Я съезжу с тобой в Мидланд. Позже. — Она подняла на него усталый взгляд. — А сейчас, думаю, тебе пора.

Эдвард развёл руками — так и быть, уже действительно было поздно. Они вернулись в комнату; Эдвард тяжело вздохнул у дверей и притянул Хелену к себе.

— С днём рождения, милая, — прошептал он.

Она прерывисто вдохнула, её пальцы скользнули по его спине, сжали ткань пиджака, и Эдвард хотел её поцеловать тогда, но не решился, только улыбнулся на прощание и с удовольствием чувствовал, как она провожала его взглядом, пока не дверь закрылась.

А потом Хелена опустилась на край постели и закрыла лицо руками.

Эдвард крутился рядом с самого утра, взволнованный и возбуждённый. Две недели до этого он тоже не мог успокоиться и по тысяче раз уточнял её планы, чтобы ничего не сорвалось. Сначала Хелена искренне недоумевала, потом раздражалась (но отказываться назло не стала), затем смирилась с неизбежностью поездки, а в тот самый день поняла: эмоции Эдварда заразительны. Эдвард пылал энтузиазмом, непонятной ей гордостью, и Хелена не могла не улыбаться, глядя на него.

А он так осмелел, захваченный своей идеей, что даже осадил сэра Рейверна, когда тот во время работы с документами сделал замечание, что вместо «детских развлечений» пора «браться за ум».

Позднее тем же днём Эдвард жаловался на это Хелене, когда они сидели в гостиной и пили чай, и та пыталась не засмеяться, представляя оскорблённого до глубины души советника.

— Я сказал ему, что мир не рухнет за день, а наша поездка больше не займёт. Потом мы вернёмся, запрёмся в замке и будем работать-работать-работать. К тому же сейчас делами официально должен заниматься он.

Сэр Рейверн бы был очень недоволен, если бы увидел, как Хелена веселится, будто одобряет подобное, но Эдвард рассказывал всё так естественно, что сложно было удержаться.

— Надеюсь, он нас простит, — сказала Хелена. — Когда мы отправляемся?

Эдвард посмотрел на часы. Разница между Санарксом и Мидландом составляла пять часов, не было смысла выезжать рано, тем более что Эдвард планировал остаться до полуночи и встретить первый день зимы там.

— Уже можно, — сказал он, встал и подал Хелене руку. А потом окинул взглядом её длинное платье. — У тебя ведь есть что-то покороче, правда? Так будет неудобно.

Хелена изогнула бровь.

Мидланд оказался самым странным местом, которое она когда-либо видела. С одной стороны, город походил на Ренджерелл: низкие светлые дома, классическая архитектура, большие окна, просторные улицы. С другой стороны, он горел. Он бурлил энергией настолько живой и неоднородной, словно весь мир съехался в одно место. Балы и приёмы не шли ни в какое сравнение. В Мидланде скопилось столько экзотики, столько силы — и сколько хаоса. Хелена сильнее вцепилась с плечо Эдварда: атмосфера давила ей на голову. В любой другой ситуации она бы не продержалась здесь ни минуты.

Перед ней, гремя колёсами по брусчатке, проносились машины, редкие, но новые, сверкающие чистыми крыльями и гудящие клаксонами, как обычно делали, чтобы возвестить о прибытии важных персон. Хелена сомневалась, что все в столице Мидланда были такими важными. Повсюду мелькали люди, слишком громкие и цветастые, и девушек в длинных платьях они почти не встречали.

— Я чувствую себя глупо, — призналась Хелена, проводя рукой по юбке. Плиссированная, оливкового цвета, она открывала высокие шнурованные сапоги.

— Почему? — удивился Эдвард.

— Я лет шесть не носила ничего короткого на людях. С тех пор, как мать решила, что я достаточно взрослая, чтобы носить платья в пол.

— Ты прекрасно выглядишь. В чём угодно.

Хелена поймала взглядом его улыбку и выдохнула. Эдвард был слишком органичен для этой пышущей жизнью страны, его восхищало всё вокруг и вряд ли беспокоило хоть что-то. Он не мог её понять — только поддержать словами. И, Хелена не знала, как и почему, но они работали, пусть и не прогоняли тревогу полностью.

Она ещё раз осмотрела улицу. Они шли мимо сверкающих витрин: от одних, выставляющих красочные торты, пирожные, мешки цветных карамелек в форме фруктов, пахло горячим сахаром; в других в огромных аквариумах, как древние рыцари, боролись раки — воины в хитиновой броне, бессмысленно глазели остроносые серебробокие щуки; третьи привлекали платьями — к счастью, и длинными тоже, струящимися, легкими, — шляпками, туфлями. Хелена рассматривала всё подряд, отвлекаясь и от пронизывающей энергии, и от разглядывания людей — не понятно, от чего становилось более некомфортно.

— Квартира Джонатана через пару домов отсюда, — сказал Эдвард. — Можем заглянуть. Он неплохо заваривает чай. А ещё маленький Миши такой забавный. Круглый и вообще на Джона не похож.

Хелена нахмурилась.

— Почему я должна видеться с твоими друзьями?

— Ну, потому что они хорошие люди?

— Это твои друзья.

— А у тебя есть свои?

Эдвард рассмеялся под её разъярённым взглядом.

— Ладно, ладно! Я понял: в следующий раз.

Хелена демонстративно отвернулась, закатила глаза, но руку его не отпустила. С витрин она переключилась на коньки на крышах, изысканные витиеватые узоры лепнин, раскрытые окна, из которых вырывались, надуваясь, как паруса, легкие занавески, а на наружных подоконниках пестрели уже пустые цветочные горшки.

— А тут на самом деле всем плевать, кто мы? — вдруг спросила Хелена, рассеянно провожая взглядом стайку голубей.

— Да, — пожал плечами Эдвард. — Им абсолютно всё равно. Наши титулы просто — пф! — испаряются на территории Мидланда. Нет, разумеется, если с правительством списаться, я уверен, нас примут как положено, но обычным людям — особенно местным, не приезжим — всё равно.

— Это необычно…

Мидланд привлекал многих именно этим: здесь все были равны, никаких титулов от рождения, никаких привилегий, связанных с благородным происхождением. Если ты мог позволить себе жить в Мидланде — в столице ли, на отшибах, — ты становился частью единой системы, где класс твоей прежней жизни становился историей и значение имело лишь то, что ты делал здесь и сейчас. Этим Мидланд уже более века переманивал к себе энтузиастов и жаждущих свободы так же успешно, как таинственный скрывающийся за океаном Форкселли. И никто никогда не говорил, словно это было табу, о том, насколько счастливы и успешны перебежчики на самом деле.

Лиф, например, точно не страдал и вряд ли жалел, что ещё во время учёбы в Академии переехал в столицу и завёл бизнес, выкупив старый дуэльный клуб на окраине и сделав из него злачное место: нуарный, горящий неоном и пропахший кальянным дымом клуб, где можно было отдохнуть, посмотреть шоу и, при желании, устроить шоу самому. Но вряд ли так повезло всем.

— Мы почти на месте, кстати! — возвестил Эдвард.

Они прошли мимо ещё одного дома — неожиданного нежно-розового и с большой аркой, ведущей на внутренний двор, который выглядывал через ворота белоснежными скамейками, мощёными дорожками и фонтаном с крылатым мальчиком, — вышли к широкой реке, по которой плавали катера. На другой стороне зеленело здание парламента, перед ним разливались фонтаны — последний день в этом году — и высилась стела, с её макушки взирал человек, благодаря которому Мидланд вышел из Альянса, наладил связь с Советом Магии и объявил независимость.

Они недолго смотрели через реку на живую, полную людей площадь, а потом Эдвард потянул Хелену за собой.

— Нам вообще вот сюда. — Он остановился у следующего же дома и торжественно представил: — «Мировой маяк» — самое высокое здание Мидланда и всей восточной части Мэтрика от гор до океана. И, кстати, очень классный ресторан.

Фасад у «Маяка» был обычный — бледно-жёлтый с такими же большими окнами и коричневыми деревянными дверями, но в центре его росла башня, спрятавшая вершину в облаках.

— Мы поднимаемся туда? — удивилась Хелена.

— Обязательно! — И Эдвард со всей галантностью пригласил её к дверям.

Открыл им одетый в адмиральские китель и фуражку швейцар. У них забрали плащи, улыбчивая девушка за высокой стойкой поинтересовалась именем в резервации (на бумаги она не взглянула — узнала по лицам и проверила заранее, но устав нужно было выполнить). Затем спросила, нужна ли помощь подняться наверх: юноша за неё спиной выпрямился по струнке, готовый исполнять обязанности, но Эдвард мотнул головой.

— Спасибо, мы сами.

И в следующий миг они стояли в украшенной букетами лилий и множеством световых шаров комнате. Все стены были прозрачными, а за ними вились улицы, дороги, бежала река, вырывались ввысь купола и шпили, такие крошечные, как в игрушечных городах. Быть может, давным-давно маяк освещал речной путь торговым судам именно из этой комнаты.

Хелена бросила взгляд на стол на двоих и повернулась к выглядящему крайне довольным Эдварду.

— Серьёзно?

— Вполне! Я слышал, кстати, что такие жесты делают обычно до помолвки, но у нас особый случай, верно?

— Верно. Пойдёшь со мной? — Она поманила его к прозрачным дверям на смотровую площадку.

Там в лицо тут же ударил ветер. Внизу его не чувствовалось — мешали вереницы домов, река дала ему толику свободы, но только здесь, в вышине ветер смог разгуляться: вольно пролететь над миром, взметнуть волосы, кинуть их в лицо, игриво проникнуть под ситцевую блузку, расцеловать холодными прикосновениями. Хелена вцепилась в железные перила, открыв рот и улыбаясь тому, насколько же здесь много воздуха, насколько он лёгок и заражающ.

И как такое место обошло её стороной? Или это она его обходила? Хелена столько раз бывала в Мидланде — у Лифа и на приёмах — но ни разу не слышала о «Мировом маяке». А ведь они как-то поднимались на колоннаду в Кивене, а потом спорили, насколько гениальным было решение разделить столицу Нефрита на районы по цветам. Мариус утверждал, что это крайне удобно для назначения свиданий и «стрелок». Мидланд столь важной особенности был лишён, и взгляд свободно блуждал по идущим почти вровень крышам, замечал проспекты и парки, бежал за очередным автомобилем до поворота и стремился за горизонт, где всё таяло в полупрозрачной дымке.

— А вон там, — показал Эдвард, — Академия.

Молочно-белый фасад стоял будто особняком, окружённый сбросившим листву парком. Купол основного корпуса возвышался над другими зданиями и башнями, как шарик мороженого на штруделе, и на его верхушке развивался жёлтый флаг — единственное яркое пятно на фоне отцветшей природы. И никакие разноцветные дома не могли спасти от того, как зима обедняла даже южные страны. Позолота ни на одном здании уже не блестела под слабым зимнем солнцем, не мелькала радуга в брызгах катеров, и Хелена представляла, как Мидланд заиграет в буйстве весенних красок, как речные потоки будут отражать лучи, а не натянутый бледный небесный свод, и всё будет ещё ярче, живее, активнее.

— Тебе нравится? — шёпотом спросил Эдвард.

Хелена кивнула. Она не знала почему, но этот странный город, так не похожий на столицы королевств, пугающий и сводящий с ума поначалу, вдруг показался на удивление привлекательным, интересным. Ей нравилось смотреть на то, как текла жизнь по его улочкам. А ещё она понимала, почему Эдвард любил Мидланд: у них была схожая завораживающая аура, от которой поначалу хочется сбежать, а потом невозможно оторваться.

И тут произошло странное: руки Эдварда обвились вокруг её плеч, прижали к его груди. Хелена вцепилась в перила сильнее. В сознании мелькнула вспышка, ослепляя и глаза, и разум, по телу прошла обжигающая волна, и дыхание перехватило. Ей захотелось сбежать, исчезнуть. Ни разу такие объятия не заканчивались хорошо, и она едва не вывернулась, но так же быстро, как пришло, это страшное чувство отхлынуло, унеслось с плохими воспоминаниями — и оставило только тепло. Хелена нервно выдохнула и взяла ладонь Эдварда, которая лежала у неё на плече, в свою и прикрыла глаза, упираясь ему в грудь и чувствуя, как он прижимается своей щекой к её. Сердце застучало спокойнее, и за это неожиданное умиротворение Хелена могла бы отдать что угодно.

Но когда он дотронулся губами до её пальцев, зазвенел первый звонок. Совесть проникла в только-только начавший складываться мир и отравила его горечью.

Хелена отпустила его ладонь, и Эдвард, чтобы избежать неловкости, предложил пойти поужинать.

— До заката нам нужно успеть в ещё одно место, — говорил он. — Оно за городом, и я уверен, тебе понравится ещё больше.

Хелена усмехнулась, готовая к сюрпризам и к тому, чтобы повредничать и сказать, что Мидланд её ни капли не впечатлил. Эдвард изобразил бы оскорблённость, а потом сказал бы что-то тонкое и уморительное и разрядил обстановку, может, даже заставил бы её сознаться, что Мидланд таки не плох.

После ужина, они вернулись в вестибюль, Эдвард помог ей накинуть плащ, и они вышли на улицу, провожаемые уважительным молчанием и поклоном от швейцара. Заметно темнело. Эдвард взглянул на часы, и не успела Хелена возразить, как он потянул её к проезжей части, где поймал машину и назвал место, не сказавшее Хелене ровным счётом ничего. Он открыл дверь, придержал Хелену за руку, помогая подняться на высокую ступеньку, а затем зашёл сам и сел напротив.

— Мы могли бы телепортироваться, конечно, — объяснил он, когда они тронулись, — но такой способ мне нравится больше. Во-первых, так мы доберёмся точно к полуночи. Там, куда я тебя везу, прекрасные виды именно ночью. И потом, Мидландом можно любоваться не только с высоты, а ты не видела ещё очень многого!

Эдвард откинулся на мягкую спинку сидения, блаженно потянулся и завёл руки за голову. Хелена хмыкнула и, подперев подбородок рукой, стала рассматривать улицы.

Они ехали долго, словно в экскурсионной карете, а Эдвард в роли гида быстро показывал то на одно здание, то на другое. Вот здесь они с Джонатаном играли в бильярд в первый раз. А вот тут всегда вкусные обеды. Ну, а в этом здании сейчас живёт Джонатан. «Но мы, конечно, к нему не заедем», — Эдвард выразительно возвёл глаза к небу, поднимая руки.

И тут он подскочил.

— Смотри!

Огромное светлое здание показалось в окне. Академия была намного больше, чем казалась со смотровой площадки. Она тянулась и тянулась, к середине вырастая, а после снова теряя высоту; тянулись с ней и высокий кованый забор с пиками, и облетевшие кусты, и множество людей, гуляющих за этими кустами и прутьями. Семестр в Академии должен был кончиться только через две недели — к началу Восхождения, но пока дворы были заполнены студентами.

— Это Академия! — благоговейно произнёс Эдвард, не отрывая взгляда от проносящегося мимо здания.

— Красиво, — отозвалась Хелена. Монументальность и необычность дизайна замка поражали.

Они проехали Академию, несколько парков и крошечных площадей, где в окружении скамеек стояли мраморные статуи, будто произносящие речь с трибун перед всеми, кто пришёл посидеть в их компании. Потом машина свернула с главной улицы, река стала отдаляться, теряться за разноцветными фасадами, и провожал их уже промышленный пригород неприметных серых домов. Не осталось больших светлых окон — только чёрные маленькие квадраты, расставленные по стенам, как клетки на шахматных досках. Пыхтели трубы, меж стука колёс по брусчатке можно было различить монотонное гудение механизмов внутри фабричных домов. Не было и пёстрых людей: все переоделись в форму цвета сизого темнеющего неба. Мимо машины пронеслось несколько всадников, один из которых точно был девушкой в брюках и жокейских сапогах, и Хелена в ужасе поклялась себе, что никогда до такого ужаса не опустится.

Вскоре и этот город исчез, совсем как его шикарный собрат. Дорога пошла сначала вверх по пологому холму, а потом завилась парапетом вниз по склону, мимо ухоженных полей и редких коттеджей. Эдвард снова взглянул на часы и, нервно нахмурившись, кивнул.

— Что-то не так? — устало спросила Хелена.

— Нет, всё хорошо. Просто… Плохо опаздывать.

Она согласилась, а потом взглянула в окно и радостно подалась вперёд. В конце петляющей дороги виднелся залив. На одном его берегу сгрудились огни пирса, яхт, катеров и прибрежного коттеджа, белым гигантом выделяющегося на фоне ночи. Хелена открыла окно, влажный воздух тут же забрался в салон, напомнил морские бризы Летнего, и на душе стало тепло и весело. Хелена с восторгом, затаив дыхание следила за тем, как приближается этот сверкающий мир пристани. На подъезде уже слышалась музыка, казалось, можно различить и смех, и перезвон бокалов.

Но машина к коттеджу не поехала — свернула в другую сторону на развилке, и Хелена непонимающе смотрела на то, как удаляются и огни, и звуки.

— Мы не туда? — неуверенно и расстроенно спросила она.

— Что? — Эдвард снова рассеяно взглянул на часы. — Нет. Не сейчас.

Машина остановилась. Эдвард расплатился и открыл перед Хеленой дверь. Впереди стелилось поле сухой высокой травы, позади осталась дорога, по которой машина уже уезжала прочь, а вся жизнь сверкала на другом берегу залива.

Эдвард взял Хелену за руку и повёл за собой прямо в траву, каблуки тут же провалились в сырую землю. Хелена расстроенно обернулась в последний раз и вздохнула: они всё сильнее удалялись от коттеджа. Идти было неудобно, трава цеплялась за одежду, но Эдварда это не волновало: он шёл вперёд, снова и снова смотрел на часы и был так взволнован, словно они опаздывали ни много ни мало на встречу с Советом Магии.

Вдруг Эдвард довольно воскликнул, одёрнул себя и, отпустив руку Хелены, спрыгнул с невысокого — в половину его роста — холма на широкий берег залива. Ботинки тут же утонули в песке, но Эдвард, не обращая на это внимания, развернулся и протянул Хелене руку.

— Ну уж нет! — Хелена отступила и завертела головой. Она искала, где можно удобнее спуститься, но взгляд зацепился за весёлые огни вдали, и она взмолилась: — Давай вернёмся!

— Нет! — воскликнул Эдвард. — Здесь невысоко. Я поймаю тебя. — Он снова протянул ей руку и закивал. — Ну ты ведь веришь мне?

Хелена взглянула на него исподлобья: такие фразы — запрещённое, очень нечестное оружие! Она нахмурилась и подошла к краю холма, тот казался выше, чем говорил Эдвард, и так ловко, как у него, у неё спрыгнуть бы не получилось. Но Хелена глубоко вдохнула: она не боялась тёмных магов, угрожающих её жизни, что ей мог сделать холм? Она присела, сжала несколько травинок, будто те могли её спасти, зажмурилась — и спрыгнула, тут же обнаружив себя в объятиях Эдварда. Он держал её за талию, улыбался глядя в глаза, а она вцепилась ему в руки, будто всё ещё падала.

— Ну ведь не страшно?

Она, неуклюже поскальзываясь на песке и злясь на это, отстранилась и хотела спросить, что дальше, но Эдвард крепко сжал её запястье и приставил палец к губам.

— А теперь тихо. Осталось совсем чуть-чуть. Я нашёл нам лучшие места.

— Лучшие места на что? — шёпотом спросила Хелена, но он снова показал, мол, тихо, и поманил за собой.

Ступая за ним след в след, Хелена пыталась понять, что же он хочет ей показать. Их окружала лишь холодная ночь уходящей осени: тёмное небо без звёзд; тёмный песчаный берег, омываемый тёмными волнами тёмного залива.

Эдвард остановился у каменного пояса на берегу и, не отпуская запястье Хелены, замер, всматриваясь в поверхность воды, покусывая губы и хмурясь. Хелена проследила за его взглядом, не ожидая ничего, и поначалу всё было обычно: шуршание волн, шелест травы — а потом что-то замерцало. Хелена вздрогнула, присмотрелась, и из груди вырвался восторженный выдох. Сотни, тысячи огоньков зажигались на поверхности, усеивая залив, будто звёзды — небосклон.

Огоньки горели ярче и ярче. Всё вокруг застрекотало, захлюпало, сверкающие шарики приподнялись над водой — и взмыли ввысь. Небо зажглось, и свет его завораживал сильнее, чем огни катеров и праздника вдали. Тысячи живых искр в воздухе — и звенящий несмелый смех. Хелена прикрывала рот ладонью, но не могла ни оторвать взгляд, ни сдержать радостные, такие детские и чистые чувства. Вокруг неё всё сверкало, кружилось, рисуя беспокойные линии, и это казалось самым волшебным, что она видела в жизни.

Только в душе затаился страх, что на самом деле это виде́ние, что нет здесь светлячков, есть только ночь да водная гладь.

— Они взлетают в небо каждый год в последнюю осеннюю ночь, — прошептал Эдвард, и слова почти сливались с его дыханием.

Хелена обернулась. Он всё ещё держал её за руку — единственная связь с реальностью, единственное доказательство, что ей не кажется.

Они были так близко. И Эдвард был таким реальным и нереальным одновременно… Хелена протянула руку, прикоснулась к его щеке. Холодная… Она одёрнула руку, но глаз не отвела: вдруг бы он исчез?

Но Эдвард шагнул ближе, его руки легли ей на спину, её — ему на грудь. Настоящий. Он убрал прядь с её лица. Их взгляды встретились — и они оба закрыли глаза. Не нужно было видеть — только чувствовать. Холодная кожа. Горячие губы. Ногти, скользящие по шершавой ткани пальто, задевающие пуговицы. Пальцы, путающиеся в длинных распущенных волосах. И сердца. Быстрые. Рядом. По-настоящему.

И как потом было приятно тихо стоять в его объятиях, положив голову ему на плечо, смотреть на светлячков, всё ещё кружащих над тихим заливом, и на мир — неожиданно волшебный, понятный и светлый даже ночью. Будто все осколки реальности возвращались на свои места.

И только противный колокольчик — уже второй — звенел на задворках сознания.