Лёд Апокалипсиса

Глава 15 Убить или прокормить

Не торопясь, пыхтели по полосе, где пролегала железная дорога, которая превратилась в громадный неравномерный снежный занос между мрачных стен леса, кое-где навалены настоящие «волны» из снега, льда и вмерзшей в них пыли с грязью.

Даже наш сверхмощный клаас преодолевал эти грёбаные барханы с огромным трудом. Я опасался, что может «оторвать» биндюгу. Пока везло. Всё-таки сельскохозяйственная техника создана с бычьим запасом прочности.

Стемнело и от этого стало только хуже. Слава Всеотцу, хотя бы ветра нет. Небо тёмное, мрачное, что с одной стороны — хорошо, нет мороза, а с другой — темно как в жерле у мушкетёра.

Ползём на штатной иллюминации клааса. Надо сказать, трактора такой свет дают, чтобы в поле всю ночь работать, а любой чёткий пацан с райэна позавидует. Но в наше время помогает не всегда, если снегопад, то видишь только танец миллиона маленьких светящихся лебедей.

Ползём, ориентируясь по карте. В какой-то момент лес слева кончился, началась никак не обозначенная пустошь. Возможно, военный полигон. До части не меньше двух километров в сторону от железки.

Обсудили план действий. Запасная точка сбора — одинокая будка путевого обходчика, в четырех километрах на восток, на путях. Её можно найти визуально как пешком, так и «на коне».

Даю левее, в свете фонарей блеснули глаза одинокого шального зайца. Или кошки. Мигнули, ускакали. Снег чистый, ровный, навалило порядочно.

Двигаемся уже вдоль железки, постепенно поворачивая в сторону редкого леса на болотистой местности. Виляем между хвостами ёлочек, по сравнительно ровной плоскости, до того места, где на карте не проиндексированная военная часть. Насколько известно от Данилы — четырехротный батальон радиоразведки и радиоподавления.

На карте пиксельный квадратик КПП. Мда. В реальности снег и лёд. Тоска, серость, никого людей и волки спать боятся.

Двигатель потише. Приподнимаюсь по очередному косогору, гашу все фары, разворот на «уход» или разгрузку. Как карта ляжет. Останавливаюсь. Согласно навигатору, до «расположения» осталось метров двести.

Парни сделались серьезными, Кабыр полез в телегу, Денис «на рули».

Спрыгиваю. Двигатель не глушил, чтобы чуть что — валить. Кого или куда, смотря по ситуации. Хакас должен укутаться в биндюге потеплее (у нас там наши «спальники», просит брать сразу все три), замереть и ждать «на винтовке», прикрывать.

Мороз дышал. Руки в карманы, топор за спиной, уж привык всюду его таскать. Пешкарусом в сторону КПП. Строение занесено. Время на моём всё ещё работающем кварце: двадцать тридцать пять. Итак, проходной нет. Нежели замерзли? Мой рейс сюда исходил из рассказов о существовании тут части, рисунка-карты от Данилы, с расположением оружейки и складов (для чего мне рисунок, не стал объяснять) и предположения, что российские военные, это не такие люди, которых способна остановить или убить даже ледниковая эра.

Впереди наблюдательная вышка. Правда, торчит она всего метра на полтора.

— Стой, стрелять буду!

Остановился, поднял руки вверх, хотя голос меня об этом не просил. Ну, наконец-то, ёб вашу медь. А я уж переживать начал. Откуда вояка меня подкараулил, так и не опознал.

— Стою!

— Кто такой?

— Конь в манто. Веди меня к капитану.

— У нас майор.

— Да хоть фельдмаршал. Веди, Джим Хокинс.

— Не положено. Вали отсюда, приятель, пока цел.

— Что положено, а что нет, не твоего пацанского ума дела. Не еби мне мозг. Веди его ко мне или меня к нему. Скажешь, задержал нарушителя периметра, он требует начальства, говорит это вопрос выживания военной части. Андестенд? Топор возьми. Только не проеби, потом чтоб вернул. Иначе, что это у тебя задержанный с топором бродит?

Солдат зло блеснул глазами, но забрал, кивнул «стволом» и повёл куда-то среди сугробов. Моим дал команду ждать час. Если не нарисуюсь, валить на точку сбора, там караулить да обеда следующего дня. Не появлюсь и там — считать меня коммунистом, дуть на Базу и докладывать об неуспехе.

Пробитая в плотном снегу, уходящая вниз траншея. Темно.

Спустились. Откопанная дверь. Мой конвоир стучит, потом сам же открывает, запускает, велит отряхивать ноги и ждать в углу. Ну окей. Никого нет. Угрюмое мрачное помещение, жирно крашенное в зеленый цвет. Квадратное, почти пустое. Два покосившихся шкафа, стол, четыре стула. Из света только фонарик солдата. Жестом велит мне «постоять тут», уходит куда-то по бесконечно длинному коридору, постепенно оставляя меня в кромешной тьме.

Вообще-то у меня свой фонарь, плюс запасной тонкий фонарь-карандашик в нагрудном кармане, но включать лень, посижу в темноте.

Нашёл себе стул, пока свет не исчез полностью, придвинул его к обшарпанному, некогда солидному столу, со скрипом сел. Чертовски холодно, особенно без движения. Прикрыл нос и рот тряпичной маской. Иногда на ветру так делаем. Подремать, что ли? Нет. Нельзя спать на морозе, зима приснится, замерзну.

В былые времена человек в таких условиях лез в телефон. Соцсети, новостные ленты, игры. Само собой сейчас этого нет (только некоторые смартфонные игры готовы работать в режиме оффлайн). На иных компьютерах и ноутбуках сохранились электронные книги, игры, музыка и фильмы. Теперь они — настоящая ценность. Наш хакер их индексирует, сохраняет и делает копии. Коллекция постепенно растет. По каким-то причинам далеко не вся электроника пережила обледенение и морозы.

Где ж их босс?

Исходил из того, что вояки вертикально структурированы и даже если часть начальства пропали или погибли, оставшиеся в живых сохранят прежние порядка и иерархию. Логика в этом — новых правил нет, придерживайся старых. Если, конечно, это не убивает тебя.

В дальнем краю коридора хлопнула дверь, громыхают торопливые шаги. По звукам — двое. Ледниковый период здорово развивает восприятие. Так сказать — по мере удаления цивилизации.

— Фамилия! — громыхнула грузная фигура офицера, который плюхнулся рядом со мной, поставил керосиновую лампу на стол, негромко нечленораздельно рыкнул бойцу «вернуться на пост», потом уставился на меня усталыми сердитыми глазками.

— Старший лейтенант полиции Осоедов. Сейчас вроде как отставке. Или Антон Странник-один.

— А я… это. Зови меня Майор.

— С большой буквы «Мы»?

— С самой огромной. Задаю вопрос ребром. Хуле тебе тут надо, старлей и о какой жизни и смерти говорил Воскобойников?

Для убедительности Майор достал из-за пазухи пистолет (это оказался новенький пистолет Ярыгина «Грач»), с грохотом положил на стол по правую руку. Потянулся, стул протестующе скрипнул, достал сигареты, дешевую зажигалку, не торопясь закурил. Мне не предложил.

Я вздохнул, достал из кармана свой вальтер, уложил на столе так чтобы чуть что схватить, сложил на столе руки «пирамидкой».

Собеседник недовольно скосил глаза, крякнул, глядя на мой пистолет, но промолчал.

— Майор. Надо мне — оружие.

Офицер чуть сморщил лицо, но продолжил молчать.

— В двух словах. Я из города. Мы, если точнее. Нас, выживших, около ста человек. И нам угрожает не иллюзорная опасность. Вы знаете о ситуации в центре и на окраинах? Или из своих болот не выползаете?

— Наши дела тебя не касаются, пиздюк.

— Вы воевали?

— Тебе-то какое дело?

— Такое. Я не воевал. В армии не служил. И всё же за последний месяц убил человек двадцать. Может, больше. Честно говоря, не считал, и покойники не приходят ко мне перед сном. Это я к чему, Майор Гром. У нас там жопа. Жопенция. Жопищща. Жопецкий. Жопенштрейн. Больше нет власти. Анархия. Смерть. У нас там бандиты, гопники, банды отморозков. Людей убивают, грабят, похищают, насилуют, даже маленьких девочек. Их выкидывают на снег. Гопники забавляются, вспарывая животы людям и вытаскивая их кишки, разматывая ещё теплые, по снегу. Смеясь. Потому что их больше никто не может остановить. Мрази, маргиналы, банды, отбросы общества. Их много, по меньшей мере, тысяча человек. И никто не может им ничего противопоставить. То, что мы смогли пощипать пару банд, не в счёт. За моей спиной сто человек. Им нужна помощь. Защита. И что-то мне подсказывает, что, если я попрошу вмешаться, ты нихуя не поможешь. Потому что без приказа не станешь действовать. А приказа, получается, нет. Сколько вас ещё осталось в живых?

— Не твоё дело.

— Моё. Ты, сучий потрох, моя армия, — его глаза полыхнули гневом, но лицо осталось спокойным. — А я твой народ. И твой народ гибнет. И если ты не придешь мне на помощь, то хотя бы продай оружие.

Майор спокойно продолжал курить, прищуривая глаза от дыма, стряхивая пепел в банку с надписью «Красная фасоль. Скатерть-самобранка».

— Доложи обстановку, старлей. В целом.

Выдохнул. Принялся неторопливо рассказывать, как день за днём снега становилось всё больше, а цивилизованности всё меньше. Про землетрясение, как укрылись в цеху, утеплили его, как Иваныч построил внутри всё для выживания, про нападения гопников, забитого монтировкой водителя, застреленного Аяза, Алика, про найденные продукты, дрова. Майор достал вторую сигарету, предложил мне, я отказался.

Рассказ мой был скомканным (и говорил далеко не всё), но картину давал. Он слушал, как будто этот месяц просидел в бункере и смотрел гротескные сериалы про корейских подростков. Молчал. Майор мог бы быть великим психологом, потому что умел внимательно слушать, хотя в нем отсутствовала даже толика уважения к собеседнику.

Ожидал, что он в ответ поделится, что у них тут за ситуацию, спят ли в казарме две-три роты или солдат Воскобойников единственное, что осталось от военной мощи части. Но он просто молчал.

— Майор. Если у вас тут остались солдаты. У меня есть информация о длительности зимы. Она продлится тысячу шестьсот дней. Примерно. Я предлагаю на обмен три тонны зерна и муки, ткань, мелочевку и пятьдесят литров самогона. Не думаю, что в части были шикарные запасы. Значит, вам нужно продовольствие или вы просто умрёте от голода и вот это, действительно вопрос жизни и смерти.

Он впервые кивнул, и это было хотя бы отдаленно похоже на переговоры.

— Чего просишь за свою жратву, старлей?

— Гэ-Ша-двенадцать, штурмовой, булл-пап под патрон двенадцать и семь. Десяток. Боеприпас к ним.

— Он называется А-Ша. И я сам такой в руках не держал. А если бы были, не дал бы. Есть АК.

— Мужики, пулемёт я вам не дам, — попытался пошутить, чтобы разрядить обстановку.

— Какой пулемёт? — не понял цитаты офицер.

— Гм. Нужен пулемёт Корд. С патронами.

— Нет таких. Есть ПКМ. Но не дам.

— Нужен АСВК, под двенадцатый калибр.

— Где ты эту информацию берешь, старлей? Из журнала «охоты и рыбалка»? Ты дохера интересуешься оружием, даже для мента. У меня тут не международная выставка вооружений в Париже. Есть четыре старых добрых СВД. Оптика, глушитель. Один дам. Итого одна винтовка, десять автоматов, цинки ко всему.

— Дай тридцать АК.

— Десять и десять АКСУ. Больше не могу. Я и так пойду под трибунал.

— Не пойдешь. Ты не на фронте оружие душманам продаешь. Мы свои граждане. Считай, ополченцы. Хочешь, вообще оружие не давай. Перевезём твоих ко мне. Мы вас прокормим. Только твоим бойцам тоже работать придется.

— Мы работы не боимся. Но расположение без приказа не покинем. Показывай своё барахло на обмен. Спекулянт.

— Нет. Мало. Добавь что-то ещё.

Он засопел.

— Два ящика ТэТэ имеется. В масле. Старьё при закрытии автобата на нас скинули. Лет сорок как должны были списать. Всё руки не доходили. Штык-ножей десятка три стареньких, но надежных. Лимонок пару коробов. Хотя не дам. Сами поподрываетесь, долбоёбы. Десять карабинов СКС-сорок пять. Всё ещё боеспособны, лично проверял каждый при инвентаризации.

— Да ну, а пулемёта «Максим» в загашнике нет?

— Дался тебе пулемёт, старлей.

— Пулемёт единственное оружие, которое способно справится с численным преимуществом противника. Нивелировать перевес.

— Не единственное.

— Подскажешь что-то другое???

— РСЗО «Град». Пойдём барахло смотреть. Пукалку свою не забудь.

Солдаты у него были. Пока я ждал на улице и искал своего конвоира, чтобы беззастенчиво отнять топор (парнишка дремал, некоторые вещи не меняются из-за конца света), Майор вывел два десятка полуодетых сонных солдат.

Подошёл, попросил его людей держать подальше от трактора, пока не увижу «оплату». При виде моей техники Майор впервые сделался заинтересованным. Походил вокруг, цокнул языком, оценивающе посмотрел на меня.

«Думает напасть и отнять», — подумалось мне.

За рулями насупленный Денис, чья морда красноречиво говорила, что в случае чего он сквозанет в сторону горизонта, оставив меня в качестве гостя (это была моя твердая просьба, трактор более ценен чем моя жизнь и свобода), пусть даже придется повторить мой фокус с импровизационным раздавливанием противника.

— Откуда машинка? — сделал равнодушное лицо офицер.

— Из Германии, — буркнул я. — Что по оружию?

— Несут, — вздохнул он. Видимо решил не нападать. Но расслабляться нельзя.

Майор повернулся к своим.

— Лившиц, притарабань эРэС Акведук. Установи на тягач, проверь. Шустрее. И где там Мазанцев тараканит?

С оружием не обманули. Принесли, показали, принялись беззастенчиво разгружать биндюгу, потом закидывать туда вооружение. Я волновался. Кабыр незаметно улизнул, держась в тени трактора, всё ещё полурасслабленно держа мосинку и сворачивая наши спальники (солдаты готовы были утащить всё что не приколочено). Параллельно сержант Лившиц принес какую-то аппаратуру. Спросил разрешения установить её в кабине. Я — многозначительно кивнул. Тот подсел к Денису, попросил сигаретку, получил одну из запасов Кабыра, принялся возится.

Короче, нам поставили армейскую рацию на несколько каналов. По нашей просьбе Лившиц настроил канал нашей базы (себе тоже данные записал) и два армейских. Основной, запасной. Показал, как искать сигнал, пользоваться. Рация нелепая на вид, но вещь! Только с чего такой аттракцион невиданной щедрости?

Майор с умным видом бродил рядом, поглядывая на тёмное небо, изредка курил. Безветрие. Ночь черная, жутковатая. Через какое-то время второй сержант отрапортовал о выполнении приказа и удалился, оставив офицера с нами наедине.

— Старлей. Если тебе и правда так помощь нужна. Пулемёт этот твой. Ты как съездишь, возвращайся. Лучше, ещё зерна возьми.

— Зачем?

— За пулемётом.

— Ты же сказал не дашь?

— Вы. Вы, товарищ Майор, сказали, что не дадите. Где субординация? Ты точно мент?

— Полиции как таковой больше нет.

— Гм. Старлей. Мы тут не просто так сидим. Раньше была связь с пятью другими частями. Две из них занимались спасением людей. От одной по цепочке связь дальше и так до штаба округа. Пока нам был дан приказ держаться и бороться за живучесть. Окапываться, готовится к зимовке. Неделю назад буря была нехорошая. Помехи, мороз, связь пропала. Со всеми. Надо кое-куда прокатиться, одно место проверить. Я летёху с парнями посылал на башмаке. Пропали. Надо бы съездить поискать этих дурней. Короче, задание для тебя. Если не зассышь. Ну, бывай. Сигарет привези, побольше.

Отчего он уверен, что я вернусь? Козёл старый.

Сел в кабину. Двигатель по-прежнему работает. Денис на рулях, Кабыр садится на своё место. Майор и ухом не повёл, когда из темноты появился монгольский воин с тюком одеял и винтовкой времен Второй Мировой.

Двинулись. Время — десять пятьдесят. Поползли от части в сторону железки. Через километр пересел за руль. Оглянулся. Форт имени безымянного Майора перестал быть виден почти сразу. Но я выдохнул только когда стали карабкаться по своим же следам сквозь снежные барханы.

Съездить на задание мутных военных? Твою мать.

Задействовали рацию, вышли на связь с Базой. У них была перестрелка, одна из групп сталкеров была атакована. Один убит, один ранен. Оружие нужно край.

Ехали и ехали. Разозлился, взял курс прямо, через город. Через полтора часа лес кончился, начались поля и неухоженные пустыри. При скорости в сорок километров в час должны были бы уже доехать до Базы. Но снежные заносы, неровности, спуски, подъемы, вносили свои коррективы.

Примерно после полночи вступили в границы города.

Мертвые улицы, мертвые дома. Расстановка зданий наглядно показывает очертания улиц. Я не ехал, не двигался и не перемещался, а пёр, слегка увязая в снегу, волоча за собой почти пустую биндюгу, прикрытую припорошенным тентом.

Бравые парни заметно напряглись (честно говоря, у меня тоже мочеточник сжался в плотную бусину). С другой стороны, ночью традиционно никто не шастает.

Время без десяти час. Ночь по-прежнему чёрная, мрачная, нереальная в отсутствии ветра и падающего снега. Ну, зато ехать просто.

Ориентируясь по навигатору, протаптывали путь в самый центр. Любопытно. Тут площадь, театр, администрация, Ленин со снежной шапкой на месте, какой-то сквер имени Лермонтова (в отличие от Ильича, его не видать).

Остановился. Парни задвигали головами, Кабыр заметно напрягся.

— Просто осмотримся.

В глазах Дениса блеснуло внутреннее несогласие, которое он не стал выражать вслух.

Открыл дверь, вышел из кабины на площадку за ней. Небо заволочено, темно как на картине Малевича. И тем не менее глаза привыкли, силуэты зданий ощущаются. Поводил лицом, пытаясь уловить какой-нибудь запах. Ощущается только неприятная гарь как от пожара. Гопники ищут здесь большое бомбоубежище для блатных. Находясь прямо на площади, я вполне мог поверить в его существование. Да к гадалке не ходи, СССР работал серьезно и для партийной верхушки должен быть бункер чтобы чуть что продолжали рулить в непосредственной близости. Другое дело, что в нём ценного и стали ли люди туда прятаться? Не уверен. В любом случае тут могут быть патрули банд. На их месте я бы посадил засаду и ждал, когда кто-то любопытный покажется из подземелий. Мда. Тогда торчать тут на виду попахивает самоубийством.

Без слов залез в кабину (парни всё это время просидели безвылазно).

Тронулись. Тут где-то улица по диагонали налево, от неё прямиком к Одеону, а оттуда рукой подать и до Завода.

Усталость стояла надо мной, как снежный человек, который ждёт команды чтобы задавить в объятиях и слопать. Кажется, за последнее время слегка устал.

Адреналин не давал ни уснуть, ни поддаться желанию отдохнуть.

Едем и едем. Большая поездка. Эту часть города, включая площадь, никогда и не видел.

В одном из окон мелькнул огонёк. Сглотнул. Ну его нахер. Притопил педаль газа и резвее помчался в свой район. Только после Стрелецкого заложу гигантский круг чтобы если по следу пойдут не пришли к проходной Завода. Не знаю, поможет ли это.

Связались по рации чтобы не напугать (всё же по ночам никто не ездит), там передали внешнему дежурному. Большую часть иллюминации погасили ещё пару километров назад.

Голова болит, прямо разламывается. Въехали на территорию завода, подогнали технику к шлюзу. Несмотря на позднюю ночь Вышел Иваныч в тулупе, удерживая в зубах папиросину, отцепил биндюгу.

Пока загонял технику в специально сооруженный для тракторов «сарай», пока вышли разминаясь, биндюгу уже разгрузили.

— Симонова? Серьезно? — Иваныч с интересов вертел в руках карабин, застывшее масло поблескивало в отблесках света от Цеха.