«Если», 2012 № 03

Бернард Шнайдер Рутина

Арнольд Хоффмайстер умер, как жил. Спокойно и уединенно. По крайней мере, у комиссара полиции Себастьяна Шеффера не было повода в этом усомниться. Профессор всеми любим, успешен, что не мешало ему оставаться замкнутым и немного робким человеком. Ученый до мозга костей: так думал каждый, кто хотя бы поверхностно его знал. Нобелевский лауреат, полностью погруженный в науку. Невозможно представить, что у него есть враги.

Вернее, было невозможно.

Себастьян осмотрелся. Дверь номера «Кельнер Маритим» притворена. Мягкий свет, лившийся из ниши, где стояла кровать, казался умиротворяющим. Профессор лежал на животе, из его спины торчал нож, словно это была мизансцена в любительском спектакле; на полу натекла лужа крови, и все же в самой позе трупа было что-то удивительно спокойное и отрешенное. Он умер мгновенно. Первым же ударом убийца достал до сердца, второго не потребовалось.

После того как фотограф отошел от тела, комиссар внимательно осмотрел руки жертвы. Никаких порезов. Никаких частиц кожи под ногтями. Профессор не пытался обороняться. Он не ожидал нападения и подпустил убийцу совсем близко. Скорее всего, они были хорошо знакомы, и причина убийства сугубо личная. Впрочем, как говорил немалый опыт комиссара, чаще всего убийства совершают люди из ближайшего окружения жертвы. Обиженная жена, ревнивый муж, любовница, любовник, обманутый бизнес-партнер… Так было и будет всегда, со времен сотворения мира. Собственно, самый первый в истории убийца расправился с родным братом — куда уж ближе! Гораздо реже жизнь отнимают таинственные незнакомцы и одержимые жаждой крови психопаты.

Из соседней комнаты доносились судорожные рыдания. Горничная на диване билась в истерике. Бедная девочка, ее можно понять — в первый раз увидела мертвое тело, причем так неожиданно. Директор отеля не плакал, но был бледен, как лист бумаги. Стоял у дивана на коленях, сжимая руку горничной, но не пытался ее успокоить. Его губы беззвучно шевелились, словно он молился.

Себастьян подошел поближе и смог расслышать молитву:

— Нужно вызвать врача… Когда же придет врач…

Комиссар дружелюбно улыбнулся и похлопал директора по плечу. Это был как раз тот случай, когда врач мог не торопиться.

— Ну, и что ты думаешь? — Анна Хартманн, напарница Себастьяна, внимательно глядела на него.

В последние дни потеплело, и девушка была одета в легкую кофточку и юбку до колен, открывавшую длинные стройные ноги. Себастьян надеялся, что хорошая погода задержится подольше.

— Все очень просто, — ответил он коллеге. — Отель нашпигован видеокамерами, на дверях комнаты электронный замок с регистрацией посещений, в номере наверняка полно отпечатков пальцев и ДНК-материалов… Рутинное дело.

«И даже более того, — закончил комиссар мысленно. — Но об этом говорить рано. Если повезет, то об этом вообще не придется говорить».

Анна кивнула и отбросила длинные светлые волосы за спину.

— Мы закончили?

Один из золотистых локонов снова скользнул ей на щеку, и Себастьян представил, как касается его кончиками пальцев.

— Да, пожалуй. — Он стряхнул наваждение. — Теперь пусть работают эксперты.

Они вошли в стеклянную кабину лифта, и Себастьян зябко передернул плечами — он боялся высоты. Зеркало на задней стенке отражало стеклянный купол, и кабина казалась открытой со всех сторон. Эффектно, что и говорить. Комиссар уставился на свое отражение, пытаясь одолеть приступ акрофобии за счет нарциссизма. Гладкие волосы, статная фигура — пара килограммов, пожалуй, лишние, но все же не настолько, чтобы испортить впечатление. И главный козырь — темно-голубые глаза, необыкновенно яркого и в то же время глубокого цвета. Пожалуй, его все еще можно назвать привлекательным. Искоса он взглянул на Анну. Девушка с равнодушным видом изучала конструкцию из стекла и металла.

Лифт начал снижать скорость, заскрипели тормоза. Себастьян нервно сглотнул. Анна осталась невозмутима. Она в отделении недавно, и пока непонятно, можно ли к ней подкатить. Впрочем, совсем уж неприступной она не выглядит. Главное — выбрать подходящие время и место. Немного удачи, и все в порядке. Мертвый профессор — хороший повод для сближения, это точно.

— Первый этаж, — сказала Анна.

Они вышли в атриум отеля, напоминавший главный зал готического собора. Без малого тридцать метров высотой, огромные стрельчатые окна, пронизанные лучами солнца, галереи на высоте второго этажа сверкают полированным металлом… Тихий рокот голосов отражался от стен, накатывался и отступал, как морские волны. Атриум был полон почтенных пожилых господ в костюмах-тройках, на носах красовались очки в золотой оправе, из углов рта торчали трубки. Господа собирались в группы и что-то обсуждали, оживленно жестикулируя. Здесь проходил конгресс, и покойный Хоффмайстер был его участником.

В толпе Себастьян потерял Анну и дрейфовал без цели, разглядывая плакаты. «Международный конгресс по проблемам симметрии», «Волна — частица», «Дуализм или дефицит информации?» Он задержался перед экраном, дожидаясь новой картинки и надеясь, что следующая позволит ему понять, о чем тут идет речь. Итак: «Арнольд Хоффмайстер. Новая интерпретация Копенгагенской интерпретации»[14].

Наконец, из толпы вынырнула Анна и схватила Себастьяна за плечо. Другой рукой она придерживала большую картонную коробку.

— Здесь кассеты из камер наблюдения и протоколы с электронных замков, — ответила девушка на немой вопрос коллеги. — Преступник у нас в кармане.

— Точно, — кивнул Себастьян. — Терпение и труд все перетрут. Работа в отделе убийств еще не кажется тебе скучной?

Анна удивленно взглянула на него, но он, не желая вдаваться в эту тему, развернулся и пошел к выходу.

Служебный автомобиль был припаркован перед отелем. Себастьян поставил коробку на заднее сиденье.

— Кто поведет: ты или я?

Девушка ответила ему улыбкой и скользнула за руль.

— Давай к дому профессора, — распорядился комиссар.

— Хорошо.

Рутина есть рутина. Когда Себастьян расследовал свое первое дело, он не мог удержаться от слез. Но молодая вдова, чей муж, отец трехлетнего ребенка, погиб в автокатастрофе, реагировала совсем не так, как он ожидал. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Себастьяну почти хотелось, чтобы она наконец разрыдалась…

Тогда он впервые понял, что некоторые вещи лучше не допускать в сознание, если не хочешь, чтобы твой мозг взорвался. Они должны оставаться где-то там, в сундуке, за семью замками. Только иногда, бессонными ночами, этот сундук раскрывается, и наружу выходят призраки прошлого, а точнее — все то дерьмо, что ему пришлось разгребать за свою жизнь.

По дороге Себастьян думал о докладе Хоффмайстера. «Новая интерпретация Копенгагенской интерпретации». Эти яйцеголовые совсем свихнулись. Наверняка какой-нибудь умник уже строчит доклад «Новая интерпретация Кельнской интерпретации Копенгагенской интерпретации». Он лично совершенно не нуждается в интерпретациях. Иногда факты надо просто принимать такими, каковы они есть. Всё. Точка.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. От Анны пахло свежестью. Духи или туалетная вода? Он представил себе, как кладет Анне руку на колено, как его палец скользит вверх по бедру, приподнимая край юбки. А Анна, не отрываясь, смотрит ему в глаза. Возможно, стоит попытаться. И лучше сделать это прямо сейчас. Но тут машина начала замедлять движение. Они приехали, проклятье, уже приехали. А он — полный идиот.

Дом профессора находился в часе езды от отеля. Коттедж окружала изгородь из кустов шиповника. Широкая подъездная дорога огибала аккуратно подстриженную лужайку. В открытую дверь гаража был виден черный лимузин. Анна остановилась рядом с крыльцом, и они вышли из машины. Себастьян поймал себя на том, что хочет положить девушке руку на плечо. Не как соблазнитель, просто друг. Ей сейчас не помешала бы дружеская поддержка.

Анна нажала кнопку звонка, дверь отворилась и Себастьян увидел, как бледнеет лицо коллеги. Он поддержал ее за локоть, но она, кажется, даже не заметила этого.

Ситуация стала невыносимой. Решительно. Дженет мне изменяет. И с кем? С доктором Бауманом, этим дипломированным ничтожеством — он держится в университете только благодаря покровительству декана. Они познакомились на вечеринке, которую я же и устроил летом. Дженет даже не пытается скрыть эту связь, вероятно, надеясь на развод. Тогда она могла бы тратить мои денежки вместе с Бауманом. У меня есть план. Правда, трудновыполнимый.

Анна приглушенно вскрикнула, но тут же глубоко вздохнула и снова обрела контроль над собой.

Перед ними в дверях стоял профессор Хоффмайстер. Живой и невредимый. Он удивленно вскинул брови и повернулся к Себастьяну:

— Простите, чем могу быть полезен?

Себастьян показал ему свое удостоверение. Профессор изумился еще больше.

— Отдел убийств? Комиссар? Кого-то убили? — Он отступил на шаг и пристально вгляделся в стоящую на пороге пару. — И похоже того, кого я знаю. Иначе вы не приехали бы ко мне. Не так ли?

Себастьян боялся, что Анна просто сбежит, но она лишь сглотнула и хрипло произнесла:

— Мы… мы еще точно ничего не знаем. Не могли бы вы показать свое удостоверение и ответить на пару вопросов?

— Конечно. — Профессор достал из внутреннего кармана пиджака пластиковую карту и протянул ее Анне.

Она бросила короткий взгляд на фотографию и отдала карточку Себастьяну.

Это был тот самый документ, который они недавно извлекли из пиджака, висевшего на спинке стула. Себастьян мысленно простонал. К некоторым вещам никогда не привыкнешь. Он достал из кармана мини-сканер и поднес к штрих-коду на карточке. Сканер одобрительно загудел. Удостоверение было подлинным. Себастьян взглянул на профессора. Несомненно, стоящий перед ним мужчина похож на мертвое тело, лежащее сейчас в номере отеля, словно брат-близнец. Та же короткая бородка, тот же широкий нос, высокие скулы. Тот же костюм и даже те же коричневые полуботинки.

— Что вы делали в последние несколько часов? — спросил Себастьян.

На самом деле это его не сильно интересовало, скорее, он задал вопрос для Анны.

— Я? — Профессор нахмурился. — Понимаю, так положено… Ну что ж… — Он потер лоб. — Сегодня утром я делал доклад на пленарном заседании Международного конгресса по проблемам симметрии. Я ночевал в отеле. Это может показаться странным, ведь я живу неподалеку. Но мне нужно было подготовиться к докладу, а я строго разделяю личную и профессиональную жизнь и никогда не работаю дома. Здесь мне просто не удается сосредоточиться… Итак, я переночевал в отеле и работал над докладом вчера вечером и сегодня утром. Доклад прошел с большим успехом. Затем я вернулся в номер, собрал вещи и поехал домой. Но почему вы об этом спрашиваете? Теперь я, кажется, тоже имею право удовлетворить свое любопытство. Вы меня в чем-то подозреваете?

Лицо Анны порозовело. Она сжала руки и ответила сухо и отрывисто:

— Нет. Ничуть, Но мы должны задать еще несколько вопросов и попросить вас сдать анализ на ДНК. Это чистая формальность. Конечно, вы можете отказаться, но… мы были бы очень признательны.

Профессор пожал плечами:

— Нет проблем. Я честный человек, и мне нечего скрывать.

Анна достала из автомобиля набор для проб, отдала профессору ватную палочку и, после того как он поскреб ею свою десну, упаковала материал в стерильную пробирку.

— И последний вопрос, профессор. Нет ли у вас брата-близнеца?

— Я единственный ребенок в семье, и моя мать умерла вскоре после моего рождения. Печальная история. Если хотите, можете запросить документы, которые подтвердят мои слова.

— Думаю, в этом нет необходимости, — произнес Себастьян. — Простите, что отняли у вас время.

Когда они сели в машину, комиссар обернулся. Профессор, стоя в дверях, поднял руку, как будто хотел позвать их назад. Но потом, очевидно, передумал и скрестил руки на груди.

— Это неправильно, — пробормотал Себастьян.

Анна вскинула голову.

— Да, точно. Мы видим тело, лежащее на полу, и через несколько минут тот же человек открывает нам дверь. Что-то здесь определенно неправильно. Спорю на миллион, что ДНК-тест окажется идентичным. Или господин профессор солгал нам насчет близнеца, или у нас большие проблемы.

— Да, — вздохнул Себастьян. — Огромные.

Я занимаюсь исследованиями времени. Я говорю это каждому, кто спрашивает о моей работе. Это звучит значительно и загадочно, а потому все довольны. Но это ложь. Ведь на самом деле времени нет. Прошлое, настоящее, будущее — это лишь иллюзия. Нет никакого «хода времени», не зависимого от нас. Это мы сами движемся. Мы перемещаемся между вероятностными состояниями, словно между параллельными мирами. И не ощущаем этого, как не видим двадцать пятый кадр на кинопленке. Каждый раз, когда на квантовом уровне происходит какое-то изменение, меняется весь наш мир. Возникает новая реальность, в которой это изменение произошло, и в то же время старая реальность, где этого изменения не происходило, продолжает существовать как ни в чем не бывало. Можно сказать, что подобные метаморфозы происходят каждую секунду нашего субъективного времени, но мы ничего не замечаем.

Милая теория, не так ли? Она объясняет не только необратимость субъективного времени, но и примиряет теорию относительности с уравнением Дирака и имеет интересные следствия. Мне, к примеру, она подсказала способ отправить доктора Баумана туда, где ему самое место.

— Что-то нашла? — спросил Себастьян.

В лаборатории было душно, несмотря на то что форточка постоянно оставалась открытой. Здание было построено еще в пятидесятые, и сейчас здесь теснилось множество отделов. Новое строительство продвигалось медленно, и Себастьян не надеялся, что оно закончится на его веку. Но, по крайней мере, на техническое обеспечение жаловаться не приходилось.

Анна оторвалась от монитора, на котором сменяли друг друга разноцветные диаграммы, и крутанулась на стуле.

— Нет, ничего, — она вновь повернулась к компьютеру и щелчком мыши вывела на экран график. — Вот, смотри. Хоффмайстер закончил свой доклад в десять часов. Через несколько минут он уже вышел из зала.

На мониторе появилась запись с камеры наблюдения. Профессор покидал конференц-зал через главный вход. Таймер показывал 10:05.

— Странно, — произнес Себастьян. — Он даже не остался, чтобы ответить на вопросы и подискутировать с коллегами. В этом же самый смак для таких господ. Любимый десерт.

— Да, меня это тоже удивило. И тем не менее он ушел сразу, как только закончил читать доклад. И… знаешь что? Посмотри на его лицо. — Анна остановила запись и увеличила кадр. — Он выглядит каким-то… рассеянным. А может, скорее, наоборот — сосредоточенным. Как будто обдумывает очередное гениальное открытие.

Себастьян пожал плечами:

— Может, и так. В любом случае это не имеет отношения к делу. Продолжай.

— В 10:10 Хоффмайстер открыл электронным ключом дверь своего номера. В 10:15 он снова открыл ее. Должно быть, он выходил куда-то на короткое время. Возможно, взял газету в холле. Или просто выглянул за дверь, не знаю. А в 10:35 горничная нашла его в номере мертвым. Вот и все.

— А камера в холле?

— Бесполезно. Там было столько народа, что ничего невозможно понять. Профессор пару раз мелькнул на записи, но это все. Не ясно, когда он спустился в холл, сколько там находился, когда покинул отель.

— Звучит паршиво. Что-нибудь еще?

— Нож можно без труда купить в любом магазине. На нем только одни отпечатки пальцев. Профессорские.

— Профессорские?

— Ага. То есть это его нож. Убийца следов не оставил.

— Странно, — повторил комиссар.

Анна усмехнулась.

— Самое необычное впереди. Так и не понятно, кем был убитый при жизни. Очевидно, это не профессор Хоффмайстер, но тогда его брат-близнец, потому что их ДНК идентичны.

Себастьян покачал головой.

— Я в это не верю.

— В анализ ДНК?

— В то, что у Хоффмайстера есть, а вернее, был брат-близнец.

— Почему?

— Просто предчувствие. Давай проверим.

Анна вздохнула:

— Я уже проверяла. Ты прав. Роддома, больницы, страховые кассы, школы: нигде никаких свидетельств существования Хоффмайстера-два. Кажется, он материализовался в номере отеля непосредственно за секунду до того, как получил удар ножом в спину.

— Я так и знал, — сухо сказал комиссар.

Голос Анны зазвенел:

— Так и знал? Может, ты еще понимаешь, что все это значит, раз ты такой умный и прозорливый? Бывают убийства без трупа, но еще не бывало убийств с живым трупом. Кто-то явно лишний — либо мертвец, либо живой. Это бессмыслица. Абсолютная бессмыслица… Что будем делать?

Себастьян сосредоточенно рассматривал свои ногти. Ход событий нельзя было изменить. Анна хотела получить ответ и имела право на это. Она храбро билась над разгадкой, и он должен ей помочь. Вот только будет ли она благодарна? С другой стороны, если просто приказать ей забыть все, что она видела в последние несколько часов, она точно никогда ему этого не простит.

— Мы поступим так, как всегда делаем в подобных случаях, — произнес он наконец, пристально взглянув Анне в глаза.

В сущности, все просто. Если существует множество реальностей, то можно выбрать ту, в которой обстоятельства сложились наиболее удачным для меня образом. Например, где доктор Бауман никогда не рождался. Постепенно эта мысль стала казаться мне не глупой, а, наоборот, очень соблазнительной.

Как это работает, мне так и не удалось понять до конца. Но у меня будет полно времени, чтобы осмыслить технические детали. Главное, прыжок в параллельную реальность возможен. Кстати, почему бы таким образом не выхватить Нобелевку прямо из-под носа у этого американского кретина — профессора Норманна? Разумеется, его можно было бы просто убить. Но это слишком хлопотно: Америка далеко, а за убийства сажают в тюрьму. Вместо этого я всего лишь выбрал другой мир, где не было никакого профессора Норманна, и премия досталась тому, кто ее действительно заслужил, то есть мне. Только вот проблема: в этом мире уже был профессор Хоффмайстер, а два Хоффмайстера для одного мира — это слишком много. Один из нас должен уйти. Технически это было несложно — как-никак я лучше всех на Земле знал свои привычки. А самоубийство ненаказуемо.

Я запланировал прыжок на время Конгресса по симметрии. На докладе я огорошил моих коллег парой смелых гипотез и, пока они растерянно мычали и блеяли, поспешил в свою комнату. Только тут я вспомнил, что забыл дома нож, с помощью которого собирался наполовину редуцировать популяцию Хоффмайстеров в дивном новом мире. Но быстро сообразил, что так даже лучше. Я сел в кресло, закрыл глаза и сконцентрировался.

Как я уже говорил, все это, в конечном счете, просто. Сила ума способна преодолеть время и пространство, особенно если ум гениален и четко сознает свою цель. Думаю, буддийские монахи могли бы кое-что об этом рассказать, если бы проявили склонность делиться своими секретами.

Но когда дверь номера внезапно начала открываться, я понял, что в моем плане был некий изъян, о котором я не подумал.

Зрачки Анны расширились.

— Что значит «как всегда поступаем в подобных случаях»?

Себастьян не ответил. Он стоял у полки, постукивая пальцами по корешку папки. «Может быть, еще слишком рано для этого разговора? — думал он. — Может, Анна еще слишком молода?» Ему самому понадобилось время, чтобы смириться с положением вещей. Он так до конца и не понял, почему это происходит. Он только знал, что проблема существует и ее надо решать, хотя, видит Бог, это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. А еще меньше удовольствия было в том, чтобы растолковывать все Анне.

— Как давно ты в «убойном» отделе? — поинтересовался Себастьян.

— Восемь месяцев. А почему ты спрашиваешь?

— Есть пара вещей, о которых мы не рассказываем новичкам.

— Каких еще вещей? — голос Анны опасно зазвенел. — Например, как вы избавляетесь от неудобных трупов?

Себастьян глубоко вздохнул и кивнул:

— Например, это.

— Понятно, — Анна вскинула голову. — И что мы будем делать?

Себастьян снова помолчал, глядя, как девушка безотчетно сжимает и разжимает кулак. «Ты можешь сейчас встать и уйти, — подумал он. — Наверное, это будет самым разумным».

Но Анна в сердцах хлопнула ладонью по столу:

— Ну же, говори!

Себастьян снял с полки папку и протянул девушке.

— Вот, читай, — сказал он строгим тоном школьного учителя. — И будь внимательна: я показываю это только один раз.

И по тому, как коллега закусила губу, понял: проблемы не кончились, а, скорее, только начинаются.

На пороге стоял пожилой мужчина, немного сутулый и всклокоченный. Казалось, ему совершенно безразлично, как он выглядит. Поношенный темный костюм был великоват для его щуплой фигуры и явно знавал лучшие дни. Рубашка местами выбилась из брюк, но это его не смущало, равно как и трехдневная щетина на щеках. Увидев меня, он нахмурился, но других чувств не выказал. Я тоже не шевелился. Мне понадобилось время, чтобы узнать себя. Да, это был старина Арнольд Хоффмайстер, как всегда, полный гениальных идей и не подозревающий, что уже стал лишним в своем мире.

— Ты удивлен? — спросил я.

В тот же миг он открыл рот и произнес ту же фразу. Было так странно вслушиваться в двойное эхо идентичных голосов. Гость в поношенном костюме сделал шаг вперед, и я непроизвольно встал из кресла и шагнул навстречу. Мой и его мозг работали в унисон, нам одновременно приходили в голову одни и те же мысли, мы совершали одни и те же движения — словно оказались заперты в волшебной зеркальной комнате.

На самом деле выход из этой ловушки все же существовал. Наши личности не были полностью идентичны. Миры, в которых мы росли, отличались друг от друга, следовательно, отличался и наш опыт. Один из нас непременно окажется быстрее и решительнее другого.

В глазах моего противника я прочел, что ему в голову пришла та же мысль. Минуту мы стояли неподвижно, меряя друг друга взглядом. Внезапно он развернулся и бросился к журнальному столику. Очевидно, вспомнил о ноже. Но ошибся. У меня было преимущество: я оказался в комнате первым и успел обо всем позаботиться. И сейчас, не раздумывая ни секунды, я всадил ему нож в спину — так глубоко, как только мог.

Затем я поехал домой. Вернее, домой к моему двойнику — нобелевские лауреаты живут куда роскошнее, чем простые профессора. Ключи от машины и коттеджа я нашел в кармане покойного профессора Хоффмайстера.

Дома я первым делом просмотрел визитные карточки в столе. Как и следовало ожидать, никакого Баумана. Я закричал от восторга, однако, успокоившись, решил подвергнуть свою гипотезу более основательной проверке. И взял телефонный справочник. Там нашел фамилию Бауман. Пальцы у меня дрожали, когда я набирал номер. И внезапно услышал в трубке голос Дженет:

— Фрау Бауман. Кто это?

Она задыхалась, как будто только что взбежала по крутой лестнице на верхний этаж. Не говоря ни слова, я повесил трубку, бросился в кресло и расхохотался. Итак, все получили по заслугам. В этой реальности Дженет — жена Баумана, следовательно, я никогда не был связан с этой лживой сукой, а мои деньги в безопасности. Таков мир, в котором я теперь должен жить. Все складывалось просто великолепно. За одним маленьким исключением: в номере отеля осталось мое мертвое тело. Но я даже представить себе не мог, что с этим делать, а потому решил положиться на волю провидения.

— Ты что, разыгрываешь меня? — Себастьян впервые видел Анну в таком гневе.

Она была прекрасна и при этом совершенно права, но — увы! — ему было нечем ее утешить.

— Ты хочешь сказать… — продолжала девушка, — что такое случается не в первый раз? Что это уже не первый труп профессора Хоффмайстера и, возможно, не последний, а потому вы уже все продумали?! Ты хочешь сказать, что вы регулярно находите мертвых Хоффмайстеров, что это уже стало рутиной и никого не удивляет? Что же это, черт побери, значит? Цирковой фокус? Проклятое клонирование? Или мы все просто сошли с ума?

— Может быть, всё вместе, — вздохнул Себастьян. — Мы этого не знаем, не ведаем, как это началось и когда прекратится, и единственное, что нам остается — каждый раз избавляться от трупов. Поверь, я много думал, но так и не нашел лучшего решения.

— Но как такое возможно? Вы сжигаете тела, но куда деваются бумаги, документы? Неужели все это можно уничтожить так, чтобы не осталось следов? Неужели вас так никто и не поймал?

— Представь себе, нет. Какой смысл в деле об убийстве, когда жертва, целая и невредимая, гуляет по городу? Никому не хочется выглядеть дураком, допытываясь, как это получилось. Даже газетчики не хотят с этим связываться. Проще думать, что произошла какая-то ошибка, очередной сбой в базах данных. Пара телефонных звонков, и все улаживается. Это давно уже стало рутиной, уверяю тебя.

Несколько мгновений Анна казалась ему ангелом мщения с пылающим мечом, но затем она разом погасла и устало опустилась в кресло.

— Почему? Почему так?

От ее голоса по спине Себастьяна побежали мурашки. Как он ни готовился к этому разговору, но сейчас ему нечего было сказать. А если не удастся ее убедить, он наживет врага. И самое главное: он может усомниться в том, что все сделал правильно.

— Если не веришь мне, попробуй обратиться к начальству, — произнес он. — Поглядишь, захотят ли они тебя слушать. Впрочем, если ты так умна, как мне кажется, ты уже знаешь ответ.

Он сделал небольшую паузу, глядя на Анну. И потом продолжил твердо и уверенно:

— Ты же не думаешь, что кто-то действительно хочет узнать правду? Что правда имеет какое-то значение? — он снова помедлил и потом сам ответил на свой вопрос: — Конечно же, нет. Особенно, когда правда так невероятна… Если эта история выплывет на свет, все перевернется с ног на голову. Нам придется признать, что мы очень мало знаем о мире, в котором живем. Никто на это не отважится без крайней необходимости. Гораздо проще уничтожить труп и забыть о нем. И мы останемся нормальными людьми в обычном, предсказуемом мире. Мы же в конце концов полиция, наш долг — заботиться о людях. Мы не вправе обрушивать на них информацию, с которой они не справятся. Ученые — другое дело. Но раз ученые помалкивают, то зачем нам заниматься чужой работой, в которой мы ничего не смыслим? Ты согласна?

Он помолчал, давая Анне возможность обдумать сказанное и свыкнуться с правдой. И с радостью заметил, как она медленно кивнула.

— Ну, вот и хорошо, вот и умница…

Но Анна просто встала и вышла из комнаты, не удостоив его ответом. Себастьян с горечью подумал, что они никогда не будут заниматься любовью. Девушка слишком горда, а он только что выставил ее полной дурой. Как будто он в чем-то виноват!

Со злости он ударил кулаком по полке, и на пол посыпались папки с документами. Проклятье! Почему мир не может быть устроен попроще?! Почему, вместо того чтобы просто переспать с девушкой, которая ему нравится, он должен рассказывать ей о вреде правды и пользе лжи.

Он думал об этом вплоть до того момента, когда дверь начала медленно отворяться и изумленный Себастьян увидел на пороге своего двойника, сжимающего в руке револьвер. Однако даже в эту секунду часть его сознания — вероятно, та, где гнездилась совесть, — была уверена, что все происходящее глубоко правильно и закономерно.

Сергей Малицкий Толкование

Старичка «Быстрого» трясло. Пережившие несколько сроков годности внутренности — пластиковые двери шкафов, рукояти огнетушителей, гравитационные панели, перегородки — дребезжали, звякали, скрипели на стыках и трещали. Пытаясь перебить вонь хлорки из уборной, климат-контроль накачивал узкий коридор припланетника запахом горелой изоляции. Освещение моргало, вода в кране отдавала ржавчиной, холодильник рычал, как реактивный заплечник.

К счастью, сам катерок космонадзора пока разваливаться не собирался, сержант Ардан загодя облазил его от рубки до дюз, кое-что перебрал, кое-что заменил, израсходовал десяток баллонов композита и гарантировал при бережном отношении пару лет надежной работы, но вибрацию убрать не смог.

— Возраст, — содрав с головы колпак скафандра, низкорослый, наголо обритый крепыш ожесточенно почесал нос, поковырялся в ухе. — Это ж как с человеком. Трясет — лечись весь. В комплексе. А вылечишь что-то одно, руку или ногу, жди — как раз она и отвалится в первую очередь. Да и куда нам летать? Мы ведь ненадолго в этой дыре?

— Ненадолго, — с досадой буркнул Стамб, предполагая, что скорее выйдет в отставку, чем выкарабкается вместе с крохотным отрядом спецназа из проклятого угла Вселенной. Вперевалочку, не торопясь, под пивко и отвратительную акустику в местном баре Стамб сам не заметил, как пролетело шесть месяцев, и вот уже он правит «Быстрого» к точке разрешения всех проблем и даже покрикивает на старшего помощника.

— Рудж, хватит скалиться. Боекомплект проверил? Я и без тебя знаю, что он не пригодится, но ты его проверил? Проверь. Вот ведь… полгода ждать и готовиться, чтобы все через суету и спешку… И посмотри заодно, что делает этот чертов аналитик. Если я еще раз увижу, что он сует нос, куда не надо, не поздоровится вам обоим. Его место или в кубрике, или в рубке, или в сортире. И лучше, чтоб я его видел! Нет, в сортире будешь следить за ним сам… Ардан, вытащи губную гармошку изо рта. И капсюли из ушей. Я помню, что ты не на вахте. Какого черта ты здесь торчишь? До точки еще четыре часа. Не видишь, что я вполне справляюсь с твоей посудиной? Иди спать, явился на борт с красными глазами… Кама!

— Что?

Вот ведь девка, всего только и сделала, что повернулась, а от изгиба затянутого в серую униформу бедра загудело в затылке. Что же он хотел у нее спросить?

— И еще, Рудж: у меня по-прежнему хороший слух, и я не взбеленился. Боезапас проверяй!

— Ты назвал мое имя.

Кама слепила глаза не хуже диска Виласа, который уже отдалялся, но все еще перегораживал половину панорамы. Впрочем, какая панорама в тесной рубке припланетного катерка? Три на полтора метра исцарапанного стекла. Но Кама… Пора уже было Стамбу признаться, хотя бы самому себе, что последние полгода были не самым гнусным временем в его жизни. Давно ли он так искренне радовался каждому новому дню? Ведь спешил на службу только для того, чтобы увидеть присланную из центра девчонку. Отшивал ухлестывающих кавалеров, которые словно выныривали из вентиляционных патрубков. Дарил какие-то милые безделушки. Что, вновь захотел ощутить ветер молодости? Не поздновато ли? А почему бы и нет… Да, с женой лейтенант расстался давно и уже отнес себя к категории окончательных холостяков, но плох тот командир, который не может поменять направление атаки. На то они и вводные, чтобы реагировать на них адекватно.

— Ты это… — Стамб в растерянности замычал.

— Я ничего не путаю: разговорчивость молчуна-лейтенанта первая примета серьезной заварушки? — с усмешкой сдвинула тонкие брови Кама. — Меня тоже куда-нибудь отправишь? В кубрик? А не боишься, что аналитик пристанет?

Сержант Рудж излишне громко хмыкнул, пригладил короткие седые волосы, щелкнул каблуками, подмигнул Каме и, миновав под испепеляющим взглядом лейтенанта два ряда обшарпанных пилотских кресел, скрылся за овальной дверью (крохотный арсенал располагался сразу за кубриком). Сержант Ардан повторил жест старпома и с сожалением пожал плечами — ему приглаживать было нечего. Зато, как любил повторять техник, выдирать ему также было нечего. Однако, отвечал ему лейтенант, грамотная жена всегда найдет, за что ухватиться. Через четыре часа именно Ардану не будет цены, никто лучше него не управлял катерком в ручном режиме, а после залпов на автоматику рассчитывать не приходилось.

Стамб вытянул сканер, процедил диапазон, поймал мелодию, которую слушал, подыгрывая себе на губной гармошке. Все как обычно. Старомодные духовые и хриплый голос неизвестного певца.

— Что там? — спросила Кама.

— Старье, — поморщился Стамб, записывая на всякий случай темку. — Что-то о розовом цвете. Или о цветах[15]. Устаревший диалект. Но неплохо. У лысого нюх на хорошую музыку.

— Кипишь?

Она смотрела на лейтенанта насмешливо. Так, словно давно догадалась, что он уже полгода собирается подобрать к ней ключик, но всякий раз по мужской нужде отправляется в ближайший бар и за толику кредиток снимает сговорчивую девчонку. Наверное, старый служака из космонадзора так и должен поступать. А матерый волк из спецназа? Впрочем, кто ее знает, о чем она думала. Стамб десять лет прожил с бывшей женой, но так ни разу и не угадал ее мыслей, хотя та почему-то числила эту способность в ряду его необходимых качеств.

— Успокойся, — Кама в мгновение стала серьезной. — Залп был, ответный тоже. Разбежка чуть меньше расчетной, но в пределах допустимого. На этом наша секретная миссия должна закончиться. А там на базу, к нормальной технике, к нормальной жизни. К нормальной форменной одежде, кстати. Надоела эта космонадзорная серость. Зафиксируем все, что нужно, и забудем и об этом захолустье, и об этом корыте.

— И друг о друге? — удивляясь сам себе, брякнул Стамб.

— А есть что вспоминать? — подняла брови Кама и тут же подмигнула Стамбу. — Ладно, лейтенант. Дел осталось на один день. Тем более, думаю, даже фиксировать ничего не придется… Разве только увеличившийся кратер да пылевой смерч. Ведь батареи больше нет? Не должно быть. Возмущения кажутся недостаточными. Крейсер должен был бы грохнуть сильнее. Но если перед этим он подрастратил арсенал… Представляю, что там сейчас творится. У нашей развалины хотя бы радиационная защита в порядке?

— Послушай, — Стамб замялся, не зная, что сказать девчонке. — Зачем тебя прислали? Мы прекрасно работали в тройке. Тот же Ардан — техник, каких поискать. Зачем мне еще техник? Тем более что мы не ремонтом занимаемся, а зачисткой.

— Я знаю, чем мы занимаемся, — скривила губы Кама. — Но техник технику рознь.

Четвертая батарея была обречена. На секретных картах Федерации она помаргивала не на спутнике Виласа Удайе, а в поясе астероидов, в полумиллиарде миль за орбитой планеты, но Стамб — с десятком других специальных военных чинов — точно знал, где топорщились жерла излучателей антивещества. По официальному адресу сверкала защитными колпаками обманка. Четвертая батарея ждала своего часа под личиной законсервированной автономной навигационной станции. Станции врага, станции аньятов.

Она ждала своего часа и, похоже, дождалась. Скорее всего, крейсер аньятов выскочил из нуля именно возле Удайи. Где же еще? В планетарной системе без навигационной привязки особо не развернешься. А здесь пусть ныне и безжизненная, но родная планета. Выходцы с Виласа славились склонностью к сантиментам и приверженностью своему собственному малопонятному кодексу чести. Это их в итоге и погубило. Так что рано или поздно крейсер должен был объявиться вблизи Удайи, а уж остальное возлагалось на технику. И судя по тому, что батарея произвела залп, техника не подвела. Защититься от точно наведенного залпа стационарной батареи невозможно: все, что могли предпринять системы защиты крейсера, это за мгновение до собственной гибели произвести ответный залп, что они, судя по всему, и сделали, вот только батарее это почему-то не повредило. Стамб ощущал несоответствие всей своей не единожды порченой шкурой, чувствовал по дрожи, которая пронизывала его сухие руки, как бы она ни маскировалась под вибрацию «Быстрого». Да и по несвойственной самому себе болтливости тоже. А вот Кама пока ничего этого не понимала, хотя обычно умудрялась понимать больше, чем ей было положено. И вряд ли чувствовала.

Девчонка-техник вообще порой казалась Стамбу бесчувственной. И уж точно слишком расчетливой и холодной. Знающей, умелой, подтянутой, ловкой, но чересчур выдержанной. Или же просто не нашлось пока детонатора, который смог бы запустить ее в небо, как осветительную ракету? А сам-то Стамб годился еще на роль детонатора? Или мог только с тоской думать о нерожденных детях и вспоминать, когда был последний раз в гостях у единственного племянника? У каждого своя судьба.

Его ли судьба — Кама? И что он нашел в ней? Да, красива, но он-то ведь и не юнец, и не красавец, и не богач. Нет, пора остепениться. Детонатор! Кому он теперь вообще нужен? Рудж, к примеру, предпочитал без всякого детонатора завести долговременное знакомство с какой-нибудь покладистой вдовушкой. Ардан, хоть и не отличался особой верностью жене, исповедовал несокрушимый принцип: на службе ни-ни! Да и какой из Ардана детонатор! Музыкант и выпивоха — да. Вот Винл, судя по личному делу, годился. К счастью, он не был знаком с Камой.

Именно командир батареи Винл, который вместе с сотнями тонн металла, изрядным куском Удайи и тремя сослуживцами должен был обратиться в пыль, через час после атаки сбросил сквозь треск помех короткое сообщение на личную линию Стамба: «Живы». Лейтенант связался с командующим и объявил сбор. Через пять минут вся команда была на борту, а еще через четверть часа скромный кораблик космонадзора, пришвартованный к захудалой орбитальной станции с парой сотен ошалевших туристов, двумя гостиницами и тремя барами, взял курс к Удайе.

«Чего ты хотел, старый перец? — спросил сам себя Стамб, когда «Быстрый» разжал магнитные захваты и оттолкнулся от пирса орбиталки. — Настоящей работы? Вот она. Окончания дозора? Он почти завершился».

Оставалось поставить жирную точку. И сделать это предстояло именно Стамбу. Никакого другого начальства поблизости не наблюдалось. Сектор был пуст, по-настоящему пуст, иначе не удалось бы выманить к Виласу крейсер. Туристов, жаждущих полюбоваться на опустошенную планету главного врага человечества, доставляли на станцию пару раз в месяц на старомодных пассажирских лайнерах, путевки в разоренное аньятское захолустье сбывали за гроши, в барах на станции дешевого спиртного было хоть залейся.

Все должно выглядеть естественно. Даже катерок Стамба не только казался подлинным, но и был таковым — без бортового вооружения, из числа списанных планетарных тихоходов, настоящих ветеранов космонадзора. Лазутчики аньятов могли оказаться где угодно, но операция не должна была провалиться. Так что подводить итог последней схватке с единственным серьезным врагом человечества предстояло именно лейтенанту, а также вот этой самонадеянной черноволосой девчонке, двум проверенным сержантам и военному аналитику с идиотским именем Рипух, который был омерзителен всеми своими чертами и свойствами, начиная с нестираемой со старческого лица кривой усмешки и заканчивая постоянным судорожным подергиванием рук и ног.

Что ж, таков был приказ командующего. Хорошо хотя бы полномочиями не пришлось делиться — Стамб оставался старшим.

Впрочем, в профессионализме тайному резиденту Рипуху отказать нельзя. Если бы не приказ командующего и не шипение начальника разведки, Стамб так и не догадался бы, что барменом в худшем из трех баров орбиталки служит порученец Генерального штаба.

— Ты что-то недоговариваешь, — сказала Кама.

— Батарея уцелела, — процедил сквозь зубы Стамб. — Или же уцелел кто-то из ребят. Я получил сообщение. Через час после залпов. Возможно, с зонда.

— Это нарушение инструкции.

— Значит, у них были основания ее нарушить. Конечно, если они не отстрелили зонд еще до залпа.

— А вот это уже потянет на срыв операции, — скрестила руки на груди Кама.

— Но зачем? — словно не услышал ее Стамб. — Предсмертная шутка?.. Как они могли предугадать, что крейсер аньятов появится именно теперь? Запрограммировали зонд на эфирное возмущение? Слишком сложно. Нет, Кама. Батарея уцелела. Думаю, что уцелела. Впрочем, скоро увидим.

После залпов связь во всех спектрах рухнула, на орбитальной станции вылетели все гражданские коммуникаторы, но зонд с надежным защищенным передатчиком у ребят был. И это значило, что операция пошла не так. Ответный залп крейсера не достиг цели? Да черт с ним, дошел бы до цели залп батареи! Или это и в самом деле изощренная шутка? Винл-весельчак в своем репертуаре?

Кама снова сдвинула брови, облизала верхнюю губу, на которой выступила бисеринка пота, и сказала твердо:

— Крейсер не мог промахнуться. В последнем бою, за мгновение до того, как уйти в ноль, он уничтожил одним залпом сразу три линкора. В армии Федерации нет ни одного корабля, сравнимого по мощности с главным кораблем аньятов.

— Ты видела тот бой? — удивился Стамб.

— Видела, — она поправила прядь черных волос. — Из рубки одного из линкоров.

— Но ведь в том бою все наши погибли, — не понял Стамб. — Да и столько лет уже прошло…

— Смирись с фактом, что погибли не все, — фыркнула Кама. — Или считай меня призраком… Впрочем, не забивай голову чепухой. Ранение, криоген, центральный госпиталь, и вот я под твоим началом. Что было в сообщении?

— Одно слово, — растерянно пробормотал Стамб. — «Живы».

— Значит, живы, — уверенно кивнула Кама. — Если бы Винл оставил посмертную записку, написал бы какую-нибудь гадость.

— Ты знаешь Винла? — опять удивился Стамб.

— Я очень хороший техник, — заметила Кама. — К тому же иногда изучаю личные файлы сотрудников.

— Недостаточно знаю, какой ты техник, но допуск у тебя высокий, — задумался Стамб и поморщился, вспомнив, что можно извлечь из его собственного файла.

Через четыре часа Ардан взял управление «Быстрым» на себя. Команда заняла кресла у него за спиной. Искусственную гравитацию пришлось отключить, что немедленно вызвало у Стамба тошноту. Серый шар Удайи, висевший над горизонтом Виласа, занял весь экран, но батарея находилась на обратной стороне спутника. Правда, когда проспавшийся сержант засверкал лысиной над пультом управления, Стамб уже мог разглядеть огромное облако дыма и пыли, обращающее яблоко спутника в грушу, и магнитные сполохи на всю высоту его азотной атмосферы. Навигатор катерка заморгал огнями и работать отказался. По экрану побежали зигзаги и пятна. Ардан потянулся за видеошлемом. Почти сразу перегрузка вдавила отряд в кресла. Действительно, управлять в таких условиях тихоходом можно только вручную.

— Похоже, ты прав, лейтенант, — заметила Кама, которая сидела в кресле так, словно не чувствовала сминающей плечи, перебивающей дыхание силы. — Взрыв произошел за пределами атмосферы: ни гриба, ни пылевого возмущения внутри нее я не вижу. Так, короткие языки. То есть уничтожен только крейсер? Неужели наши ребята и в самом деле живы? Куда же в таком случае был направлен ответный залп?

— А разве у аньятов были враги кроме нас? — закашлялся смешком в дальнем кресле Рипух, который после короткого инструктажа Стамба не переставал улыбаться. — В кого еще мог быть направлен залп? А может, батарея уничтожила и не аньятов вовсе…

— Разве у людей имеются другие враги? — обернулась к старику Кама.

— У людей? — с интересом переспросил Рипух и тут же пробормотал, почесав обвисший нос: — У людей всегда есть враги. А если врагов нет, они сами себе становятся врагами. Впрочем, мы всегда сами себе враги.

Людям неизвестны иные здравствующие цивилизации, кроме аньятов. По крайней мере, они не были обнаружены в известной части космоса. А теперь не стало и аньятов.

С непонятной тоской Стамб взглянул на панораму и вновь покосился на Рипуха. Седой, сутулый аналитик тоже боролся с тошнотой. Поймав взгляд лейтенанта, он вздохнул, путаясь в сером балахоне, пожал плечами и бросил в рот пластинку тоника. Странным образом этот жест почти примирил лейтенанта с навязанным попутчиком.

Ардан постепенно уменьшил скорость катерка и, медленно снижая высоту, вошел в атмосферу Удайи. Звезды над «Быстрым» заволокла мгла, под катером, насколько можно было различить в мельтешении теней и полос на экране, потянулась серая пустыня, перемежаемая покрытыми инеем углекислоты кратерами и украшенная разноцветными вихрями электромагнитного сияния. Ленты радуг сжимались складками и рассыпались цветными иглами, паутина ослепительно белых линий тянулась из стратосферы Удайи к ее поверхности. Ни одной планетке ни принес бы пользы подрыв близ ее атмосферы огромного космического крейсера, но Удайе нечего опасаться. Это мертвое небесное тело, собственно, каким был с начала войны с аньятами и Вилас, хотя на спутнике некогда зеленой, а теперь кроваво-красной планеты могли обустроиться и аньяты, и люди.

Но люди об этом еще не задумывались, а аньяты много лет назад, задолго до первого столкновения с человечеством, задумались о другом. Они превратили Удайю в огромное кладбище. Надгробья и мемориалы занимали тысячи квадратных миль на лицевой стороне спутника. Так что крейсер аньятов упокоился там, где ему и следовало.

Одно не совпадало: обратной стороной спутник не обращался к Виласу никогда.

— Так и будет висеть туча над головой? — с досадой пробормотал Рипух. — Или осыплется? Это же останки крейсера?

— Прольется дождем, — весело пообещал Рудж.

Батарея и в самом деле оказалась почти цела. Торчала четырьмя черными матовыми куполами со дна старого кратера, раскинув лепестки раздробленных взрывной волной светопоглотителей по его гребню. Искрилась разрядами с навигационной, скрученной узлами вышки. Тянула от купола к куполу серые вены переходов. Внешне строения казались неповрежденными, разве только крыша расположенного поодаль реакторного отсека была сорвана. Точнее, выжжена и оплавлена, а между изуродованными стенами виднелись замаскированные под корпуса реакторов просевшие, оплывшие излучатели, почерневшие магнитные ловушки и покореженные механизмы наведения. Конечно, какое уж там охлаждение: на один залп рассчитаны устройства. Ручная работа, полтора года усилий всей четверки — Винла, Пашчима, Уттары и Савьи. Уж никак не меньше полной посмертной страховки получили ребята за это задание, и еще столько же должны были бы получить их семьи, если бы четверке пришлось отдать свои жизни в последней схватке с аньятами.

Впрочем, семьи были не у всех. Что же теперь, сгорела посмертная премия?

— Непонятно, — заметил Стамб. — Судя по пылевому облаку, крейсер был уничтожен за пределами атмосферы Удайи. Вышка, поглотители… Откуда взялась взрывная волна?

— А ведь маловато облако для останков крейсера, — задумалась Кама. — Надо произвести замеры…

— Это что? — спросил Рудж, протягивая вперед руку.

За двумя дальними куполами, перебив один из переходов, ведущих к южному шлюзу, и повредив сам шлюз, сияла серебром слегка покореженная полусфера.

— Не знаю, — напряженно проговорил Стамб. — Возможно, у крейсера было сопровождение. Хотя такого кораблика я не припомню. Или это часть корабля? Какой-то внутренний отсек?

— Шанс, что после залпа батареи от крейсера мог остаться хотя бы отсек, минимален, — сказала Кама. — А уж вариант, что целый отсек упал точно возле батареи, исключен. Но если это отсек аньятов…

— Но если это отсек аньятов, — Стамб почувствовал, что тошнота улетучилась, и окинул взглядом разом напрягшуюся команду, — если кто-то из них выжил до приземления, то Винл был очень самонадеян, сообщая о живучести отряда. В рукопашном бою аньятов не одолеть. Нужен четырехкратный перевес. И хорошее оружие.

— Судя по личному делу, Винл был очень неплох, — заметила Кама. — Немного спесив, тщеславен, но работоспособен, умен, быстр и силен.

— Так был или есть? — переспросил Рудж.

— Увидим, — ответила Кама.

— Аньят превосходит человека, — напомнил Стамб. — Даже самых быстрых и сильных из нас.

— Это их и погубило, — хмыкнул Рипух. — Опасно превосходить людей. Я бы даже сказал, не полезно.

— Однако я не вижу следов боя, — подал голос Ардан, удерживая катерок над гребнем и стягивая видеошлем. — Смотрите-ка, возмущения над станцией минимальны. Хотя связи все равно нет. И уровень радиации зашкаливает. Особенно у реакторного и у этой сферы. Да! Я не понял, как передавать сообщения в штаб?

— Рано еще передавать сообщения, — покачал головой Стамб. — Да и незачем. Думаю, часа через два-три линкоры Федерации уже будут здесь. Так что у нас есть время заслужить порцию поощрений или взысканий, но его не слишком много. Рудж, раздай оружие! Работать придется внутри, надеюсь, что обойдемся воздушными масками. Ардан, давай к северному шлюзу. Да, подальше от этой сферы. Разберемся сначала с нашей четверкой.

— Лейтенант, — аналитик шевельнулся в выделенном ему кресле. — А мне тоже дадут оружие?

— А у тебя его нет? — поинтересовался Стамб. — Под твоим балахоном можно было бы и пушку укрыть.

— А может, она у него есть? — прыснул Ардан.

— Я не кадровый разведчик, — растянул в улыбке старческие губы Рипух. — Так что оно мне не нужно. И здесь я не для того, чтобы открывать стрельбу.

— А для чего? — прищурился Стамб.

— Смотреть и запоминать, — еще шире улыбнулся недавний бармен. — Разведывать. Потом оформлять отчет.

— Донос, — объяснила Кама.

— Тоже работа, — кивнул Стамб и, чертыхаясь, прикрыл рот ладонью: Ардан бросил «Быстрого» вниз.

— Лихач, — понимающе щелкнул пальцами аналитик. — Молодой пока.

Наладить связь с командой батареи не удалось, но шлюз выглядел исправным. Ардан опустил «Быстрого» в десяти шагах от раструба. Еще скрипели, выворачиваясь в штатное положение, маневровые дюзы, а рукав шлюза уже пополз к борту, нащупал люк и принялся нагнетать давление в образовавшемся переходе. Хотя что там было нагнетать — атмосферное давление, как и притяжение Удайи, вполне приемлемое, вот только кислород отсутствовал. Если бы не боязнь обморозиться или поймать дозу облучения, можно было вообще обходиться без скафандра, хватило бы и кислородной маски. А вот родная планета аньятов Вилас притягивала к себе в четыре раза сильнее, чем далекая Земля. Оттого аньяты и поражали выносливостью и силой. Но не это было самым страшным. Нелепость в том, что внешне они ничем не отличались от людей.

— Вот черт! — прошептал Ардан.

— Что такое? — не понял Стамб.

— Показалось, — Ардан потер глаза. — Как будто на гребне стоял человек. В чем-то развевающемся, ну, вроде одежды из листьев или канатов. Доля секунды, и нет его.

— Ну, дорогой мой, — Кама постучала пальцем по личному анализатору, — судя по уровню фона за бортом, секунды как раз достаточно, чтобы всякий человечек сварился заживо. Я уж не говорю, что и морозец за бортом крепкий.

— То есть в самый раз свариться, свалиться и разбиться, — расхохотался Рудж.

— Да ну тебя, — скривился Ардан. — Давай сходим, вдруг там следы?

— Босых ног? — со смехом переспросил Рудж.

— Вроде босых, — задумался под хохот старпома Ардан. — Не разглядел.

— Брось, — Стамб приладил на пояс разрядник, поправил на груди абордажный привод, снаряженный кумулятивными зарядами, прицепил на лоб видеорегистратор с катушкой волокна. — А то ведь буду по утрам проверять тебя на порошок и на травку. Остаешься в корабле.

— Есть, — с досадой выудил из чехла гармошку сержант.

— Смотреть и слушать, — предупредил его лейтенант. — Увидишь за бортом дикарей, внутрь не впускай. Вдруг окажутся людоедами? И сам будь готов, могу вызвать на помощь. Если связь оборвется, действуй по инструкции.

— Но не выключай голову, — усмехнулась Кама и, спрятав лицо в маску, сняла разрядник с предохранителя.

— Ты тоже, — буркнул Стамб уже в переговорное устройство и посмотрел на Руджа, поправлявшего бронник: — Вперед.

Вход в шлюз открылся штатно. В тамбур, согнувшись и выставив импульсник, первым шагнул Рудж, за ним последовали остальные. Лепестки диафрагмы сомкнулись за спиной Стамба. Лоб обдало холодом.

— Схема обычная, — бросил лейтенант Каме, — но ты идешь последней, я вторым, сразу за Руджем. Если аналитик сделает глупость, можешь угостить его прикладом между лопаток.

— Зачем же? — кашлянул Рипух, напоминающий в маске с фильтром болотную птицу. — Старика — и прикладом? Только словом и лаской.

— Лучше прикладом со спины, чем пулей или лучом в голову, — отрезал Стамб и связался с кораблем. — Ардан, все видишь?

— Нормально, — раздался в ушах голос пилота. — Кстати, у вас там, конечно, прохладненько, но воздух, судя по анализаторам, вполне пригоден для дыхания. И фон внутри умеренный. Командир, ты там о луче говорил? Есть повод?

— Повода ждать не будем, — оборвал Стамб. — Если вызову, без оружия не выходить, выход кодировать. Присматривай за периметром и держи готовность к взлету. И забудь пока о музыке. Понял?

— Да в чем проблема? — удивился Ардан. — Мало ли что мне могло почудиться?

— Позже, — сказал Стамб, подходя к воротам, перегораживающим две ветви коридора. На правых заваренные прочным швом створки были покрыты синеватыми размазанными звездами. Посиневший металл застыл пузырями.

— Теплые, — приложил ладонь к воротам Рудж. — Не так давно стреляли. Зачем — непонятно. Это законсервированный проход в производственный купол. Тут везде заблокированы дублирующие тоннели. И засыпаны породой. А левые ворота ведут к складу.

— Странно, — пробормотала Кама. — Очень странно. У них ведь нет импульсников такой мощности?

— Да что там? — воскликнул в переговорнике Ардан.

— Пока ничего, — нахмурился лейтенант, в свою очередь прикладывая ладонь к воротам. — Ты, музыкант, не дергай зря. Подавай голос, если мы сами что-то проглядим.

— Понял, командир.

— Молодец, — кивнул Стамб. — Мощные импульсники у них есть. Хотя бы один — точно.

— У кого — «у них»? — спросил Рудж.

— Увидим, — обнадежил сержанта Стамб. — Но это оружие у них недавно. Его испытывали. Видишь, отметины разной яркости? Регулировали мощность. Такие ворота импульсником не взять, но они и не пытались. Это была всего лишь проба.

— Но почему здесь? — не понял Рудж.

— Это же плоскость, которая не является наружной стеной, — укоризненно покачал головой Рипух. — К тому же хорошая сталь. Что стены коридоров, что стены шлюзовой, я уж не говорю о стыковочном рукаве, прожгло бы насквозь.

— Точно, — кивнул Стамб, сканируя левые ворота, и нажал рычаг. — В переходе никого нет. Двойная осторожность не отменяется. Через сорок ярдов внутренний шлюз, за ним складской отсек. Здесь прохладно, зато там будет почти тепло.

— Лишь бы не горячо, — добавил Рудж.

— Кто бы беспокоился, — пробормотал под нос Стамб. — Маски можно снять. Но держать наготове.

Рудж мог заткнуть за пояс любого. Стамбу приходилось видеть, как седой сержант обезоруживает нескольких преступников, как безошибочно отстреливает в толпе террористов. Стамб и сам был не промах, особенно лет пятнадцать — двадцать назад, но никогда не достигал резвости своего подопечного. Если бы сержант столь же быстро соотносил между собой получаемые команды и делал правильные выводы, давно бы уже перещеголял в звании и самого Стамба, и кое-кого из штаба. Впрочем, неизвестно, что приобрел бы в лице Руджа штаб, а тройка или уже четверка Стамба потеряла бы многое.

Двери складского отсека были заблокированы изнутри. Пока Стамб подключал волокно к бортовой сети, Кама обследовала преграду. Неплохо подготовилась девчонка: приборчик, который она приложила к дверным лепесткам, лейтенант видел впервые.

— Что там? — спросил Стамб у Ардана, когда разъем принял конец волокна.

— Все отлично, — раздался смешок техника. — Не волнуйся, командир, дикарей больше не вижу. Но внутренняя сеть станции частично повреждена. Может быть, заблокирована. Команда на вызовы не отвечает, картинки нет. Но трансляция с твоего регистратора пойдет. На прием я сработаю, да и голос мой ты тоже услышишь.

— Этого пока достаточно, — кивнул лейтенант. — Кама, что там?

— Почти ничего, — она убрала приборчик. — Заражения нет, все стерильно. Фон в порядке. Дверь я открою, но с той стороны один человек и вооружен.

— Это я, — раздался из-за двери приглушенный женский голос. — Савья. Стамб, это ты? Я открываю.

Как и Вилна с Пашчимом, Стамб помнил Савью еще по спецшколе, где пару лет преподавал оперативную тактику. За прошедшие годы с ее щек сползла юношеская припухлость, но очарование не исчезло — просто потому, что его никогда и не было. Более всего Савья напоминала крепкого сухощавого парня: короткая светлая стрижка, высокие скулы и небольшая грудь словно намеренно подчеркивали это сходство. Хотя, судя по воспоминаниям лейтенанта, девчонка от внимания парней не увиливала. Было у нее что-то завораживающее в глазах. Теперь ее глаза сверкали огнем. Вдобавок одна рука Савьи была перемотана плексом, бок комбинезона разодран. На плечи было накинуто что-то вроде сплетенного из веревок или волокон жилета, полы которого свисали долу.

— Пашчим сошел с ума. Заперся в лабораторном отсеке, грозится уничтожить всех. Я пыталась вести с ним переговоры, но он сказал, что будет разговаривать только с тобой, Стамб. Или с кем-то из штаба. Ему взбрело в голову, что мы хотим уничтожить записи навигатора.

— Зачем нам записи навигатора?

Стамб оглянулся. Рядом с ним осталась только Кама. Рипух, насвистывая что-то, шаркал ногами в отдалении, Рудж отправился на разведку. Ярко освещенное пространство склада высотой не менее пятнадцати ярдов и диаметром свыше полусотни было заставлено ящиками и бочками, а ближе к центру заполнено стеллажами.

— Ну как же? — Савья недоуменно подняла брови. — В нем данные крейсера аньятов. Его след. Он снова ушел в ноль после нашего залпа. Он ведь не только привязывался к станции, он выстраивал и следующий скачок. Думаю, что рассчитывал путь на несколько скачков. Скорее всего, там остались данные и по отдаленной базе аньятов. Если этих сведений не будет, мы никогда его не разыщем.

— Подожди, — Стамб почувствовал спазм в висках, взглянул на Каму, которая с интересом рассматривала стандартный импульсник Савьи, переделанный каким-то странным образом. — Ты хочешь сказать, что вы не наносили удар по крейсеру?

В горле у лейтенанта сразу пересохло.

— Мы собирались. И нанесли, — Савья взъерошила короткие волосы, опустилась на пол, ткнула подбородок в колени. — Винл уже дал команду наводки, но тут увидел степень запроса на навигатор и зашипел, что мы можем вычислить последнюю базу аньятов. Понятно, что без крейсера аньяты были обречены, но с данными о базе победа более чем абсолютная… Однако дальше все было штатно. Мы рисковали: завершив расчеты, аньяты аннигилировали бы станцию, но они чуть промедлили. Наверное, выстроились на борту крейсера и пели гимны уничтоженной родине. И мы дали залп.

— А дальше? — хрипло спросил Стамб.

— Я думала, что дальше не будет ничего, — прошептала Савья. — Не должно быть ничего. Секунда, меньше секунды — и от нашей базы не осталось бы и пылинки, это же взаимное уничтожение. Тем более что мгновенное накопление мощности на наших излучателях должен обнаружить любой сканер. Однако этого не произошло. Хотя ответный залп аньяты дали.

— Куда? — сдвинул брови Стамб.

— В нас, — ответила Савья. — Винл сказал, что в нас. Но залп аньятов не достиг цели. Точно так же, как не достиг цели и наш залп. Там, — Савья ткнула пальцем вверх, — что-то было. Между нами и крейсером. И это что-то приняло на себя удар наших излучателей и совокупный залп всех орудий крейсера.

— Это что-то было невидимо? — спросила Кама.

— Было невидимо до залпа, — кивнула Савья. — Понятно, что мы не могли использовать радары, но аньяты-то их использовали. И они не заметили препятствия. А потом произошла вспышка, и Винл заорал, что точка аннигиляции значительно ближе крейсера, практически на границе атмосферы. Он даже подумал сначала, что аньяты изобрели новое защитное поле. Огромное защитное поле. Паш бросился к локаторам, и тут мы увидели другой корабль. Небольшой. Он падал в пламени. На высоте миль в двадцать отстрелил и сжег собственную силовую установку, обрушив взрывной волной наши поглотители и вышку. И потом рухнул на южный шлюз. А аньяты ушли. Паш зафиксировал их след. Чуть позже, когда мы пришли в себя, Винл выпустил зонд.

— Подожди, — Стамб потер виски ладонями. — Какой-то корабль, которого не могло быть, оказался между вами и аньятами?

— Специально оказался, — поправила лейтенанта Кама.

— Хорошо, — кивнул Стамб. — Специально оказался. Подставил себя. Спас или вас, или аньятов. Или и тех, и других. Не специально, скорее всего. Но не в этом дело. Совокупная мощность двух этих залпов такова, что, ударь они в одну точку, вот здесь, где мы стоим, кора Удайи была бы пробита до мантии! Понятно? Нет ни одного корабля, который бы выдержал этот удар! Ни у нас, ни у аньятов! Понятно?

— Понятно, — кивнула Савья так, как она делала всякий раз, когда еще в спецшколе Стамб начинал объяснять ученице какой-то сложный, как ей казалось, материал. — Однако корабль был. Он и есть. Совсем маленький. Его головная часть лежит сейчас у южного шлюза. И в ней найден астронавт. В тяжелом состоянии, но живой. Уттара сейчас занимается астронавтом, а Винл охраняет бокс. Хотя Винл плох. Он выходил наружу, хватанул излучения. С той стороны плохо. Южный шлюз сейчас фонит так, что в ушах звенит. По словам Винла. Я даже не знаю, что с ним теперь. Уттара сделала ему максимальную защитную инъекцию, и это все, тем более что Уттаре приходится заниматься астронавтом. Которая, кстати, пострадала только от падения, радиация ей, наверное, не так опасна.

— Ей? — переспросил Стамб.

— Она женщина, — пожала плечами Савья. — Хорошенькая. Правда, пока без сознания.

— Ничего не понимаю, — лейтенант бросил взгляд на замершего в десяти шагах Рипуха. — Даже если все это правда и некая скорлупка могла устоять против двух сокрушительных ударов. Что это за корабль? Откуда. Чей он?

— Вариант всего один, — хмыкнул Рипух. — Это корабль ушедших. Аньяты, как известно, называют их чаритами. Но, насколько я знаю, чаритов не существует? Ведь они миф? Легенда?

— Все не так плохо, — Кама старалась успокоить Стамба, когда Савья закончила рассказ. — Давай смотреть на факты без эмоций. Нашей вины в том, что крейсер аньятов ушел, нет. Да, Винл мог ударить сразу, но, с другой стороны, если возможный залп был заведомо заблокирован кораблем чаритов или кого бы то ни было, то результат оказался бы тот же, а данных о скачке аньятов и, возможно, данных об их последнем убежище мы бы не получили. Сейчас они записаны в памяти навигатора, и именно возле него тебя ожидает этот сумасшедший. Есть чем заняться. Второе: если это и вправду корабль чаритов, то его находка будет ценнее уничтожения крейсера. Одно лишь поле, способное противостоять такому удару, стоит всего флота Федерации. Не верю, что спецслужбы уже давным-давно не рыщут в поисках ушедших. Брошенные древние города есть, брошенные станции без крупицы оборудования есть, а самих ушедших нет. Хотя в схватках с аньятами неопознанные растворяющиеся объекты мелькали. В бой не вмешивались, но мелькали. Тому есть множество свидетельств. В разведке, насколько я знаю, ушедшие считаются цивилизацией наблюдателей. Так вот, поимка такого наблюдателя может оказаться выигрышем в главной космической лотерее.

— Ты думаешь, что перевод чаритов из разряда мифов в пространство реальности обрадует шишек из штаба? — скрипнул зубами Стамб. — Это еще один враг. И судя по всему, могущественнее аньятов. Когда люди столкнулись с аньятами, радости не было. Полагаешь, я не знаю, что планы уничтожения начали строиться с первого же контакта? Закон выживания — или ты, или тебя.

— Пока что «или мы», — рассмеялась Кама, — а что касается радости шишек из штаба, это не наше дело. Наше дело произвести зачистку, собрать информацию и ожидать наград. Тем более здравый смысл подсказывает, что реальность чаритов лучше, чем заблуждения на их счет.

— Наверное, — согласился Стамб. Кама отозвала его для разговора на противоположный край зала, откуда он внимательно разглядывал все так же сидевшую на полу Савью. — Но ты не все сказала. Тебя ведь еще что-то беспокоит?

— Беспокоит? — пожала плечами Кама. — Что меня может беспокоить? Если возникают неясности, я их просто фиксирую. Из крупных неясностей пока имею в виду две. Первая касается действий этого странного корабля, вторая — импульсника Савьи. Он переделан.

— Я заметил, — сказал Стамб.

— Он чертовски здорово переделан, — уточнила Кама. — Я бы сказала, изобретен заново. Система накачки собрана из рассроченного резака так, будто с электронным конструктором возился младенец, но она явно работает.

— Еще один плюс в копилку наших достижений? — усмехнулся лейтенант.

— Или много минусов, — пробормотала Кама, перейдя на шепот. — Непостижимым образом, за который оружейные концерны выложили бы немалые деньги, мощность импульсника увеличена на порядок. И это при прежней зарядке. Попадание из такого оружия, лейтенант, теперь уже оставит не только ожог.

— Она сказала, что еле ушла от Пашчима, а на складе был только неисправный импульсник, — зашептал в ответ Стамб. — Починила тем, что нашлось.

— После такой починки наш «Быстрый» мог бы легко уходить в ноль, — прошипела Кама. — Ты преподавал в группе, где училась Савья, она была гением?

— Наоборот, — нахмурился Стамб. — Почему ты шепчешь?

— Она нас слышит, — ответила Кама.

— Отсюда? — поразился Стамб.

— Да, — кивнула Кама. — Возможно, разбирает даже шепот. Она чертовски талантлива, эта девчонка. Но для такого изобретения нужны годы.

— Прошло всего лишь пять часов с момента сообщения! — повысил голос Стамб. — Думаю, что ты преувеличиваешь ее способности.

— Тише, лейтенант, — укоризненно покачала головой Кама. — Я не знаю ее способностей, следовательно, не могу их преувеличивать. Но она абсолютно здорова, заражение или мутация исключены. Хотя эти бессмысленные сети на ее плечах…

— Эмоциональный срыв? — спросил Стамб. — Потрясение? Имей в виду, они все, вся четверка, ждали собственной смерти. Были готовы к ней.

— Я тоже готова к собственной смерти, — помрачнела Кама. — Ты ведь знаешь, что бой в космосе редко длится более пары минут.

— Что ты хочешь этим сказать? — не понял Стамб.

— Пять часов — это очень много, — прошептала Кама. — Так что нам надо крутить головами и присматриваться. Ко всему. Кстати, Рипух — довольно резвый старикан. Удивительно резвый. Не думаю, что он занимается только доносами. Во всяком случае, он не просто крутит головой, но многое видит.

— Это всё?

— Пока всё, — кивнула Кама. — Разве что разобранный резак… Я пригляделась к переделанному импульснику, на него пошла только часть деталей. А всех их хватило бы на два таких устройства.

— Подожди! — насторожился Стамб. — Но Савья же сама сказала, что именно она испытывала на двери свой импульсник. И резак уже был сломан. Возможно, разукомплектован.

— Она не сама сказала, — покачала головой Кама. — Она ответила на твой вопрос. Среагировала мгновенно. И вот еще что. Ты отличный командир, лейтенант. Но ты должен знать. У меня есть полномочия сместить тебя. Я могу предъявить их в любой момент. Но пока ты справляешься.

— Утешила, — зло буркнул Стамб. — Не Рипух, так ты… Надеюсь, ты доносами не занимаешься?

— Нет, — твердо сказала Кама.

— Прямой тоннель в жилые отсеки, как мы и ожидали, заварен и заполнен грунтом, — появился из тоннеля Рудж. — Проход к производственному корпусу свободен. Но нужен резак.

— Резака нет, — тут же отозвался подошедший Рипух. — Раскурочен. Осталась одна оболочка.

— Ардан, — позвал в переговорник Стамб. — Ты как там?

— Все отлично, командир, — отозвался тот. — Внимаю вашим разговорам.

— Тащи сюда резак. Да заблокируй «Быстрого». Сюда и обратно к кораблю. И чтоб бегом, понял?

— Угонит кто? — хохотнул в ухо техник.

— Рубку выстудишь, — отрезал Стамб и, повернувшись к Руджу, приказал вполголоса: — Отдай Савье разрядник, только незаметно вынь батарею. А самоделку у нее забери.

На схеме станция напоминала два вписанных друг в друга квадрата, сторонами которых являлись тоннели. Углами большого квадрата служили северный и южный шлюзы, реакторный отсек и вышка навигатора. Углами малого, лежащими на серединах сторон большого, — складской, производственный, лабораторный и жилой куполы. Часть переходов законсервированной станции была заблокирована еще аньятами, их сканировали, но не вскрывали. Ничто не должно возбудить подозрений врага. Сейчас команда Стамба и Савья находились в складском отсеке. Проходы к жилому куполу и к вышке были заполнены грунтом и заварены.

— Вот, — включил на коммуникаторе мерцающую схему Рудж. — Вариантов не так много. Сразу исключаю выход наружу, фонит так, что не помогут и скафандры. Основные источники излучения — сфера у южного шлюза и реакторный корпус. Так что тоннели через него тоже отпадают, хотя они не заблокированы. Остается проход через производственный корпус. Я дошел до него, он закрыт изнутри, но двери потоньше, чем в законсервированных тоннелях, наш резак справится.

— А потом? — спросил Стамб.

— Дальше по обстоятельствам, — пожал плечами Рудж. — Но до лабораторного тоже только один путь, и из лабораторного в жилой корпус также один тоннель. Жилой корпус — последний. Там и комнаты четверки, и столовая, и бокс с этой… — сержант покосился на Савью, которая все так же отрешенно сидела на полу, — инопланетянкой.

— Почему Паш перекрыл производственный корпус? — повысил голос Стамб. — Ты же сказала, что он забаррикадировался в лабораторном?

— Меня испугался, — растянула губы в улыбке Савья. — Я ведь в порядке. Для идиота всякий нормальный — враг. Паш еще кричал, что оставит мне сюрприз, если сунусь к нему.

— Ну, я бы на твоем месте не спешил объявлять о своей нормальности… — пробормотал Рудж, но замолчал от толчка в плечо и кулака, показанного Камой.

— Вот резак, — появился в дверях короткого тоннеля Ардан, подмигнул Савье. — Как дела, девочка? Что это ты напялила на себя? У вас тут карнавал? — пилот громыхнул аппаратом, черканул по губам гармошкой. — Наверху связи по-прежнему никакой, фон зашкаливает, хотя катерок пока справляется. А тут у вас ничего. И дышится нормально, только прохладно. Командир, ты это, головой-то крути почаще, а то я в твоем регистраторе только и вижу что Каму да Каму. Нет, она, конечно, конфетка, но вот и Савья в порядке…

— Цыц, — отмахнулся Стамб. — Двигай на место и будь на связи.

— Есть, — щелкнул каблуками Ардан и строевым шагом отправился обратно в тоннель, обернувшись у входа. — А вообще, командир, смотри, куда хочешь. Ход твоего взгляда меня, в принципе, очень даже устраивает.

— Работаем, — посмотрел на Руджа Стамб.

У входа в производственный корпус отряд был через минуту. Рипух по молчаливому уговору взялся присматривать за Савьей, Рудж приложил к плечу импульсник, Кама сканировала дверь.

— Что там? — спросил Стамб, запустив на малой мощности резак.

— Странно, — Кама была озадачена. — Дверь закрыта с той стороны, но на обычный запор, тут моя электроника не поможет. Ничего, резак выручит. Помещение действительно заминировано, однако какими-то подручными средствами. Нестандартными. И взрывчатки, как показывает сканер, там немного. Хотя рассредоточена она по всему помещению.

— И что ж тут странного? — не понял Стамб.

— Дверь не заминирована, — объяснила Кама. — Нас словно приглашают. И резать-то особо не придется. Только здесь.

Она провела пальцем по металлу возле запора.

— Ну что же, — буркнул Стамб. — Раз приглашают, значит войдем.

Луч легко перерезал стальную пластину, звякнула упавшая на пол задвижка, и лепестки входа со скрипом поползли в гнезда. Открывшийся купол отличался от складского более ярким освещением и обилием покрытых пылью заброшенных механизмов. И тут, и там пол устилал какой-то мусор, по левую руку темнел открытый вход в следующий тоннель, где-то впереди был проход в реакторный корпус. Оттуда тянуло холодом. На сквозняке шевелились сплетенные из каких-то лент косы. Они висели на светильниках, на стеллажах, на станках, на манипуляторах.

— Да у них тут просто кружок рукоделия, — прошептал Рудж.

— Разгерметизация? — спросила Кама.

— Что скажешь? — обернулся к Савье Стамб.

— Вряд ли, — с вызовом ответила она и слизнула капли пота с верхней губы. — Что это за разгерметизация, если давление не снизилось? Но свистело тут, свистело. Наверное, Паш залепил проход в реакторный.

— Молодец какой, — покачал головой Рудж. — Взрывайтесь ребята, главное — не задохнитесь.

— Датчики настроены на акустическое срабатывание, — заметила Кама.

— Давай, Рудж, — кивнул Самб. — Остальным прижаться к стенам. Минеры нам попадались не раз, но пока что все они были нормальны. Относительно, конечно. Посмотрим, что придумал умелец Пашчим.

Рудж встал в дверном проеме, приложил к плечу штурмовой лучевик и с первого импульса срезал цепь с тяжелого тельфера, установленного под самым куполом. Обвисшие манипуляторы рухнули на пол, и началось светопреставление. Взрывы грохотали один за другим, оглушая, забивая уши, вдобавок невыносимо громко завыла сирена и засверкали ослепительные вспышки. Фейерверк и канонада длились несколько минут. Когда все закончилось, Рудж заткнул сирену одним выстрелом.

— Однако, — смахивая с головы пыль, пробормотал Стамб. — Если бы этот самый Паш хотел взять нас тепленькими, у него на это было не менее пяти минут. Рудж, держи под контролем вход в следующий тоннель. Ардан?

— Все отлично, — отозвался пилот.

— Отлично, значит, отлично, — буркнул Стамб и посмотрел на Рипуха. — Что, аналитик? Я уже представляю, какой интересный отчет ты составишь по итогам нашей экскурсии.

— Надо еще ее закончить, — улыбнулся недавний бармен.

Нет, он положительно начинал нравиться лейтенанту.

— Держись возле аналитика, — предупредил он Савью. Девчонка послушно кивнула.

Пыль постепенно оседала. Тишина звенела в ушах, стекло хрустело под ногами.

— Удивительно, — Кама стряхнула с ладони поднятую с пола гильзу взрывателя. — Это сделал или гений, или сумасшедший. А уж если учесть, что на все у него ушло два-три часа… Конечно, если сумасшествие не настигло четверку еще год назад. Во-первых, это абсолютно новая взрывчатая смесь, составленная из веществ, которые не должны взрываться в принципе. Но смесь боеспособна и в соответствии с добавками либо взрывается с диким грохотом, либо дает вспышку. Во-вторых, это до смешного простые акустические датчики. Все они сработали одновременно, затем каждый датчик дал старт химической реакции. В зависимости от толщины буферного слоя, или по-другому говоря — пробки, она идет от секунды до пяти минут. Имеем примерно полторы тысячи зарядов, которые взрываются каждые полсекунды. Могу только повторить: это сделал гений. Или сумасшедший. Сумасшедший гений. Салют и фейерверк. В нашу честь. В твою честь, лейтенант. Ведь он ждет тебя?

— Все не так, — чихнул Стамб. — Должно быть какое-то другое объяснение. Поверь мне. Простое объяснение. И пока мы его не найдем, считай, что Пашчим опережает нас. На ход опережает. Для чего бросают шумовые и световые гранаты? Чтобы обескуражить противника. Если Пашчим играет против нас, возможно, он добился своей цели.

— Что ты о нем знаешь? — спросила Кама.

— Упертый парень, — ответил Стамб. — Упрямый и упертый. Не весельчак, как Винл. Злой. Всегда хотел быть первым. А оказался тут. Что-то было такое у него в семье: кажется, братишка или мать болели. Думаю, пошел в отряд из-за денег. Деньги он явно заработал, а вот дальше…

— Командир, — окликнул лейтенанта Рудж. — Лабораторный корпус открыт. И вроде бы никаких ловушек.

— Он ждет нас, — уверенно сказал Стамб.

— Пашчим! — крикнул Стамб у входа в лабораторный корпус. — Ты здесь?

— Здесь! — донесся голос Паша.

Под куполом помаргивали палки светильников, от входа до противоположной стены корпуса, где поблескивал колпак навигатора, тянулось замусоренное фойе. Справа и слева высились панельные перегородки лабораторных отсеков. Все обвешаны косами. Словно пленку натянули вдоль комнат, потом рассекли на ленты и заплели в причудливые хвосты.

— Они сошли с ума от безделья, — заметил Рудж. — Неужели все это сотворено за прошедшие часы?

— Что там? — спросил Стамб у Камы.

— Ничего, — она раздраженно сунула прибор в чехол. — Или ничего нет, или помещение экранировано идеально.

— Экранировано идеально, — вновь донесся голос Паша, и его обладатель появился возле навигатора. — Ты даже не представляешь, лейтенант, насколько идеально. Порой техника позволяет совершать подлинные чудеса. В том числе освобождает от технической зависимости. Полностью. Оставляет его наедине с собственной природой. И с другими людьми. Такими же свободными.

Он действительно безоружен. На обтягивающем плечистую фигуру комбинезоне нет даже ремня. Стамб хорошо помнил этого курсанта. Из четверки ему не приходилось сталкиваться только с Уттарой, но ее дело он изучил досконально. Техник Пашчим никогда не числился в технических гениях, однако к учебе относился со всей ответственностью. Особенно любил занятия по боевым искусствам. И хотя не достиг в них особых успехов, солдатом стал бы образцовым.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Стамб. — Савья сказала, что ты охраняешь данные в навигаторе. Ты решил, что кто-то покушается на них?

— Кого ты слушаешь? Савью? Да она сошла с ума.

— Ты сам рехнулся! — закричала в ответ Савья.

— Отчасти, — кивнул Паш. — Нелегкое сумасшествие сродни легкому опьянению. Оно дарует ту же самую воздушность ума. Рудж, отложи импульсник. Даже если ты нажмешь на спусковой крючок, импульс погаснет в пределах корпуса. Оружие здесь не работает. Здесь ничто не работает. Нет, если бы у вас было что-то старинное, основанное на химических свойствах вещества, вы могли бы попробовать подстрелить меня. Здесь в качестве оружия можно использовать только собственные руки. Ну, еще что-нибудь, что можно взять в них. Ножи, стальные стержни. Сразимся?

— Что с тобой, Паш? — Стамб шагнул внутрь и направил на пол разрядник. Оружие не отозвалось. Не отозвался и импульсник. Рудж покачал головой и потянул с пояса нож.

— Ничего не происходит, — ответил Паш. — Просто надоело все… И еще. Знаешь, прошлые обиды растут от раздумий о них.

— Ты сохранил данные крейсера аньятов? — спросил Стамб.

— Конечно, — кивнул Паш. — В навигаторе их уже нет, извини, но я записал на кристалл. Он здесь. — Техник похлопал по грудному карману. — А что? Самый надежный способ хранения информации. Попробуйте возьмите.

— Он тянет время, — пробормотал Рипух.

— Зачем? — не понял Стамб.

— Пока не знаю, — покачал головой аналитик. — И, кстати, тот фейерверк в производственном зале тоже был нужен, чтобы потянуть время.

— Время… — задумался Стамб, шагнул в коридор. — Ардан?

— Все отлично! — отозвался пилот.

— А теперь? — лейтенант вернулся в зал.

Переговорное устройство молчало.

— Кто первый? — поманил к себе Руджа Паш. — Или навалитесь на меня всем скопом?

Паш и в самом деле тянул время. А еще он оказался отличным бойцом. Это было самым странным, Стамб всегда отмечал его упорство, но тут он увидел что-то, превосходящее результат любого упорства. Теперь некогда заурядный курсант не только идеально держал тело, поражал точностью движений и скупостью жестов, он танцевал: почти парил над полом лабораторного корпуса. Рудж лишился ножа уже в первой же атаке, получил синяк под одним глазом, затем под другим, захлюпал кровью в сплющенном носу. Вскоре Стамб уверился, что Паш мог убить сержанта в течение нескольких секунд, но не делал этого, а только методично его калечил: вот Рудж лишился мочки левого уха, вот захромал на одну ногу, вот щелкнуло под бронником одно из ребер. Когда сержант начал подниматься с пола медленнее обычного, Стамб сам шагнул вперед, однако ничего не успел сделать. Паш был неестественно стремителен — удар раскрытой ладонью не только сломал лейтенанту нос, но разбил обе губы и, кажется, лишил сознания на мгновение. Лабораторный корпус накренился и принял затылок лейтенанта на твердые плиты пола. Регистратор хрустнул и рассыпался на куски.

— Кто следующий? — рассмеялся Паш.

Стамб с трудом повернулся на бок, потрогал языком зашатавшиеся зубы. Голова гудела, лабораторный корпус кружился вокруг нее. Похоже, он получил еще и удар в грудь.

Рудж сидел в пяти метрах, смотрел на Паша с ненавистью и плевался кровью.

Рипух наблюдал за происходящим, сложив руки на груди, хмурился и кусал губы.

Савья с трудом сдерживала улыбку.

— Теперь я, — твердо сказала Кама.

Она была восхитительна. И почти столь же быстра, как Паш. Она напала первой, отбила два или три мгновенных удара техника, сумела защитить лицо, но потом все-таки получила удар в грудь и полетела, заскользила по полу в сторону коридора. Не вскрикнула. Даже в экзоброннике не всякий боец мог бы нанести такой же удар. И вряд ли. кто-то остался бы после такого удара живым. Однако Кама даже не сбила дыхание. Поднялась и показала Пашу вырванный вместе с кристаллом карман.

— Данные крейсера аньятов у меня.

Шагнула в коридор, приложила кристалл к прибору и прошипела с ненавистью:

— Кристалл пуст!

— А ты как думала? — рассмеялся Паш. — Данные здесь.

Он постучал по собственной голове пальцем, и в это самое мгновение Стамб метнул подобранный нож Руджа. Прямо в грудь Савьи.

До появления линкоров Федерации оставалось еще часа два, не меньше. Пошел шестой час с момента получения сообщения от Винла. И вот Стамб с трудом унимает головокружение; избитый, окровавленный Рудж зачем-то лезет по переборкам на стену; Савья, хрипя, оседает на пол, а неукротимый Паш летит, скользит почти по воздуху к ней.

Рипух сделал только один шаг вперед. Перехватил превратившегося в смертельно опасного бойца техника станции, одним движением оторвал ему голову и размозжил ее об пол. Рудж добрался до протянутого вдоль перегородки увешанного косами волокна и сдернул его, свалившись на пол. И в ту же секунду в руках Камы ожил импульсник Савьи и прожег аналитика насквозь. Рипух захрипел, развернулся и, захлебываясь кровью, отсалютовал по-аньятски, приложив ладонь тыльной стороной ко лбу. Так и упал.

— Собственно, за этим меня сюда и посылали, — с раздражением сплюнула Кама на пол. — Было подозрение, что порученец штаба на Виласе из аньятов. Однако операция провалилась. Данных у нас нет.

— Смотри, как хитро, — пробормотал лежавший на полу Рудж. — Я не знаю, что там за коробочки по углам, но тут-то по периметру только волокно, эти хвосты и всё. Они все блокировали.

— Как ты догадался? — спросил Стамб.

— Помаргивали, — ответил Рудж и засмеялся, сплевывая кровь. — Ты пытался говорить с Арданом, они помаргивали. Гасили импульсы в сети. А этот Пашчим был очень хорош. Да и Рипух. Если бы не он… Надо же, аньят! Никогда бы…

— Ардан! — позвал Стамб.

— Все отлично! — ответил лейтенанту голос техника.

— Ардан? — насторожился Стамб.

— Ты догадался, — рассмеялся в переговорнике Вилн и включил запись: «Все отлично, командир. Внимаю вашим разговорам». — Долго догадывался, но в итоге сумел… Ардана больше нет, так что можешь его не звать. Хотя паренек оказался крепким. Едва не отбился. Ногу мне повредил.

— Зачем тебе «Быстрый»? — спросил Стамб. — Ты никуда на нем не уйдешь! Через два-три часа здесь будет линкор Федерации! Что ты задумал?

— А вот этого я тебе не скажу, лейтенант, — ответил Вилн. — Однако кое-что имей в виду. Шлюз я заблокировал. Да и к старту готов. Даже и не пытайся подобраться ко мне.

— Что будем делать? — с трудом выпрямился Рудж. — Кама, помоги. Мне нужна инъекция энергетика. Этот безголовый меня здорово помял. Кстати, нахожу, что хорошая женская грудь предпочтительнее отличного бронника. Я думал, что он тебя убил. Я бы уж точно не откашлялся. Где тебя учили держать удар, девочка?

— В специальном заведении, — ответила Кама.

— Хватит болтать, — Стамб поднялся, стер с лица кровь. — Всем отключить линию с «Быстрым». Они в сговоре. Взрывы помогли Вилну расправиться с Арданом. Отвлекли и нас, и лысого. Но как Вилн пробрался в корабль? Или он выманил Ардана наружу? И на что он рассчитывает сейчас? Уйти на «Быстром»?

— Нет, — Рудж поморщился от сделанного в плечо укола, подошел к Савье, выдернул нож, вытер его странной накидкой девчонки. — Не та посудина.

— Тогда зачем ему катер? — не понял Стамб.

— Лейтенант! — с укоризной покачала головой Кама. — Включи голову, пока она у тебя есть. Что там ценного, чего нет здесь, на станции?

— Пять тонн ядерного горючего, — пожал плечами лейтенант, — но оно не может взорваться. Нет технического способа!

— А вот для этого был технический способ? — спросила, закидывая на спину переделанный импульсник, Кама. — А для иллюминации? А для блокировки? Ты еще не понял, с кем мы имеем дело? Уверяю тебя, технический способ есть.

— Девка говорит дело, командир, — кивнул Рудж, охнул, захрустел позвонками, вправляя шею. — Если эти пять тонн топлива взорвутся, то здесь и в самом деле ничего не останется. Ни нас, ни навигатора… ничего. И можно начинать новую жизнь. Если Винл стал хотя бы в какой-то степени столь же умен, быстр и умел, как тот же Пашчим, у него в Федерации может получиться неплохая карьера. — Рудж вздохнул, отвернулся. — С Арданом справиться было бы нелегко даже мне. А уж поменять лицо или подправить генетический код — нет проблем. Не мне тебе рассказывать. Сам знаешь, даже аньятов почти невозможно вычислить, а уж профессионального спецназовца…

— Мы что, в метрополии? — недоуменно воскликнул Стамб. — Вы не поняли! Мы в окрестностях мертвого Виласа! В пустом секторе! Как он спасется сам? Пешком? Или Савья лгала, что. у корабля чаритов, если это, конечно, он, уже нет силовой установки?

— Да, память вычищена, — заметила Кама, сканируя навигатор. — Но восстановить данные можно. Правда, потребуется для этого вся установка. А веса в нем не меньше тонны.

— Как он спасется? — перебил Каму Стамб.

— Как-то спасется, — она поправила ремень. — Наверное, у него есть какой-то план.

— Ну что, командир, — приложил импульсник к плечу Рудж. — Зачистка продолжается? Вопросов все больше.

— Ответы там, — махнула рукой в сторону следующего коридора Кама.

С Уттарой Стамб не встречался, только просматривал ее файл. Она показалась ему улыбчивой светловолосой милашкой. Лейтенант знавал таких женщин: из них настоящей, не дарованной медицинской пластикой красотой отличались немногие, но милы были все без исключения. Стамб не сразу понял, что повлекло Уттару на одно из тех заданий, какие в спецназе с ласковым ужасом прозывались «тупичок», однако потом влез в ее дело глубже и все прояснил. Семья Уттары погибла в самый разгар войны с аньятами, в тот недолгий период, когда у Федерации еще были некоторые сомнения в победе человечества.

Цветущий, прекрасный и зеленый Вилас уже был испепелен ядерной бомбардировкой, одна за другой уничтожались инопланетные базы аньятов. А те, в свою очередь, преодолели первый ужас и оторопь, но все еще нападали только на военные корабли Федерации. Именно тогда под удар одного из аньятских крейсеров случайно попал гражданский лайнер. Более пяти тысяч человек погибли, в том числе муж и двое детей Уттары. Почти десять тысяч человек аньяты спасли и высадили на ближайшей орбитальной станции. Именно тогда Стамб и понял, что аньяты проиграют. Ведь человечество истребляло их без разбора, достаточно сказать, что и напало оно на аньятов без предупреждения. По какой причине? Без всякой причины. Аньяты были слишком сильны и почти ничем не отличались от людей. Только особенностями телосложения, позволявшими им прекрасно себя чувствовать на Виласе, где всякий выходец с Земли вынужден таскать на себе четыре своих веса.

Четыре веса — свой и троих мертвых, мужа и детей, — тащила на себе и Уттара. Она пришла в штаб специальных сил Федерации и получила место врача в одной из бригад. А потом оказалась на станции. Когда Стамб изучал дела всей четверки, каждого из которой ему в случае чего надлежало заменить тем же Арданом или Руджем, он сразу понял, что Уттару менять не придется.

Теперь она стояла у входа в жилой отсек. Оружия у нее не было, драться она не собиралась. Одежда ее была вымазана в крови, а на плечах лежали косы — причудливые и чистые.

— Что нужно? — спросила она не зло, но с некоторой усталостью.

— Я Стамб, — представился лейтенант.

— Я знаю тебя, — кивнула Уттара. — Что вам нужно здесь?

— Увидеть спасенного астронавта, — ответил Стамб.

— Сару? — переспросила Уттара.

— Если ее зовут Сара, то да, — пожал плечами Стамб.

— Это невозможно, — покачала головой Уттара.

— Она в плохом состоянии? — Стамб непроизвольно тронул сломанный нос.

— Нет, — Уттара мотнула головой. — Она почти в порядке. Я вылечила ее. Дальше она сама.

— Тогда почему? — не понял Стамб.

— Она не хочет встречаться с людьми, — ответила Уттара.

— А ты? — подала голос Кама. — Разве ты не человек?

— Человек, — кивнула Уттара. — Но не только. В другую сторону.

Стамб оглянулся на Каму, хмыкнул с недоумением, снова повернулся к Уттаре.

— Как это произошло?

Уттара вздохнула.

— Проще простого. Когда нам на голову свалился ее корабль, я почувствовала, что там нужна моя помощь, услышала что-то вроде голоса, надела скафандр и пошла его осматривать.

— Все-таки ты? — переспросил Стамб. — Разве не Вилн?

— Вилн… лукавит. Он появился потом. В корабле было четверо чаритов. Двое мужчин и две женщины. Однако жива, пусть и едва-едва жива, только Сара. Остальных разорвало на части. Я прикоснулась к ней и стала той… которой стала. Не сразу, но быстро. Через вечность, но мгновенно. Что-то я сделала с ней уже там, потом надела на нее свой скафандр и перенесла сюда. Здесь уже спасла. С ее же помощью.

— Подожди, — удивился Рудж. — Там же фонит…

— Это как холодный ветер, который пронзает тебя насквозь, — ответила Уттара. — Если знаешь, что это такое, если знаешь себя, то можешь закрыться.

— Ты знаешь? — переспросила Кама.

— Я теперь многое знаю, — кивнула Уттара.

— А остальные? — снова оглянулся Стамб.

— Вилн, Пашчим, Савья? — переспросила Уттара и опустила взгляд. — Да. Они тоже многое знают. Или знали. И многое могут. Или могли. Но они сделали это сами. Они взяли это у нее, пока она была без чувств. Иначе она бы не дала им этого. Она и мне не позволяла этого. Так вышло.

— Почему? — строго спросила Кама.

— Потому что она не дает, она будит, — ответила Уттара. — Однако не должна будить. Мы должны сами. Но спим. Выглядываем из скорлупы. А она способна разбудить. Правда, под скорлупой может оказаться и зверь.

— Это точно, — заметил Рудж и усмехнулся. — А некоторых и будить не нужно, чтобы в этом убедиться. Взять хоть меня.

— К тому же каждый, кто разбужен, может почерпнуть из общей реки знаний, — добавила Уттара. — Это опасно.

— Но ты сделала это? — уточнил Стамб.

— Да, — она развела руками. — Мне нужно было спасти Сару.

— Похвально, — согласился Стамб. — Тогда еще вопрос. Перед тем как пройду внутрь.

— Ты не пройдешь, — сказала Уттара. — Если только убьешь меня. Но вопрос задавай.

— Как Вилн собирается уйти?

— Очень просто, — Уттара коснулась ладонями кос. — Он сплетет свою прядь в реке и уплывет по ней. Если хочешь что-то сделать, нужно уметь сплетать.

— Сплетать? — не поняла Кама. — Что вы все тут сплетаете?

— Сплетаем, прядем, вяжем, — проговорила Уттара. — На самом деле все не так. Но вы так видите. Это ваше видение. Толкование. На самом деле все иначе. Но и так тоже.

— Кто они, чариты? — спросил Стамб. — Где они живут? Что они делают?

— Их нет, — ответила Уттара. — Они не живут. Они не делают. Они не здесь. И не сейчас. Но они появляются тогда, когда не могут не появиться.

— Они из прошлого или из будущего? — спросила Кама.

— Отовсюду, — пожала плечами Уттара. — Они были. И они будут. Может быть, мы станем ими?

— Ты знаешь ответ, — понял Стамб.

Уттара не сказала ничего. Только улыбнулась. Первый раз. И именно в это мгновение Стамб понял. Он и в самом деле не пройдет дальше.

— Ты знаешь, что Вилн собирается взорвать станцию? — спросил Стамб.

— Да, — кивнула Уттара.

— И он сделает это? — нахмурился Стамб.

— Да, — кивнула Уттара.

— А ты? — не понял Стамб. — Уйдешь?

— Моя жизнь закончена, — вздохнула Уттара. — Мне уже пора. Мне недолго осталось.

— Нужно бороться за жизнь! — отрезала Кама. — До последнего мгновения!

— Да, — согласилась Уттара. — Но моя жизнь закончена. И мгновений уже не осталось.

— Подожди, — Стамб оглянулся. Рудж стирал со лба пот, Кама облизывала губы. — Подожди. Но Винл…

Она колебалась одно мгновение. Потом прошептала чуть слышно:

— Его жизнь тоже подходит к концу. Однако он этого еще не знает.

— Почему? — не понял Стамб.

— Он может сплетать струи и черпать из реки, хотя не способен пить из нее.

— Почему… — хотел спросить Стамб, но не успел.

Вспышка обожгла глаза, пол ушел из-под ног. Чернота захлестнула волной…

Он пришел в себя от запаха жженой плоти. Зрение вернулось вместе с сознанием и болью в обугленных ладонях. Покрытый пузырями металла абордажный привод валялся у ног лейтенанта. Стамб растопырил сожженные ладони, повернул голову. Рудж был мертв. Рассеченное на части туловище даже не дергалось. Рядом хрипела Кама. Из ее развороченной груди выступали красные пузыри. Из розовой плоти торчали пластиковые ребра и собранные в жгуты волокна.

— Смотри-ка, — удивился Вилн. — Научились делать.

— Жаль, — поморщилась от боли Кама. — Стамб, я услышала его, но он оказался слишком быстр даже для меня. Не расстраивайся, лейтенант. Я видела, что нравлюсь тебе. Однако я не хотела тебя разочаровывать. И насчет боли не думай ничего. И насчет смерти. Страшно умирать только первый раз. Да и то…

Она постаралась улыбнуться, но не смогла и закрыла глаза. Стамб огляделся. Уттара тоже была рассечена пополам.

— Нас ждут великие дела, — ухмыльнулся Вилн и направил второй или первый переделанный импульсник на ступни Стамба. Лейтенант взвыл от боли.

— Пока все, — улыбнулся Вилн. — Привыкай, новой боли уже не будет. Мне всего лишь нужно, чтобы ты не мешал. Я не такой плохой, как могу показаться. Через тридцать минут здесь все взорвется. Оцени мою доброту. Мгновенная смерть — это так легко. А мне нужно поговорить с Сарой. Слушал я вас — и очень обиделся на предположение, что сплетать и черпать могу, а пить нет. Надо бы разобраться.

— Почему ты такой? — с трудом сдерживая рвущийся через горло вой, прохрипел Стамб.

— Думаешь, ты был бы другим? — усмехнулся Вилн. — Это оборотная сторона свободы, дорогой мой. Свобода пьянит, знаешь ли. Всякий бы стал таким же. Ну, кроме совсем уж блаженных, — он посмотрел на тело Уттары. — Но таких мало. И все они идиоты. Ты, лейтенант, явно не из их числа. Хотя…

Припадая на рассеченную Алданом ногу, Вилн успел сделать шагов десять. Услышал шорох, оглянулся, увидел, что приоткрывшая глаза Кама толкнула ногой в сторону Стамба импульсник, и добавил порцию пламени ей в живот. Посмотрел на черные пальцы лейтенанта и расхохотался.

Вилн успел сделать еще два шага, когда, теряя сознание от боли, Стамб поднял оружие. На третьем шаге Вилн вновь решил посмотреть, что происходит, но усиленный заряд переделанного оружия уже нашел назначенную лейтенантом цель…

А потом лейтенант открыл глаза и увидел женское лицо. Спокойное, с глубоко посаженными глазами, тонкими чертами, прядью темных волос через лоб.

— Ты чарита? — спросил он.

— Это ваше слово, — пожала Сара плечами. — Когда-то в одном из ваших языков оно обозначало «бежать, бегущий». Но мы никуда не бежим. Мы просто растворились. Как соль в воде. Мы есть. И нас нет.

— Не понимаю, — прохрипел Стамб.

— Да, — согласилась она. — Не понимаешь.

— Ты ничего не сделала, чтобы спасти Уттару, — сказал Стамб.

— Ваша жизнь — это ваша жизнь, — сказала Сара.

— Ты не была ей благодарна? — не понял Стамб.

— Ваша жизнь — это ваша жизнь, — повторила Сара, — мы не вмешиваемся.

— Однако подставили свой корабль под удар батареи, — закашлялся Стамб. — И под удар аньятов. Кого из них вы спасали? Значит, вмешиваетесь все-таки?

— Мы прикрыли от удара аньятов, — пожала плечами Сара. — Ну и вас тоже. Заодно. Но мы не вмешивались. Мы просто взяли себе чужую смерть.

— Почему? — не понял Стамб.

— Это последние аньяты, — объяснила Сара. — Никто не сберегает горные луга от горных козлов, однако когда гибель грозит последнему цветку, козлов следует отогнать.

— Мы, выходит, козлы? — сообразил Стамб.

— Скорее, волки, — поправила лейтенанта Сара. — Многие из вас во всяком случае.

— Иначе не выжить, — объяснил Стамб.

— И это тоже правда, — кивнула Сара. — В том мире, который вы придумали, трудно победить иначе.

— Кто-то еще жив, кроме меня? — спросил Стамб.

— Вот эта полумашина-получеловек, — она скосила взгляд на Каму. — Точнее, получеловек-полумашина. Но она тоже умирает. Ей осталось минут десять.

— А до взрыва? — сдвинул брови Стамб.

— Столько же, — ответила Сара.

— А ты? — спросил Стамб.

— Я ухожу, — ответила Сара.

— Бросишь меня?

— Ты не последний из людей, — она сумела улыбнуться без издевки.

— Научи меня сплетать, — попросил Стамб.

— Это не плетение, — покачала головой Сара. — Людям кажется, что это плетение. Мне кажется, что это музыка.

— Так обучи меня этой музыке, — попросил Стамб. — Мне есть для чего жить. У меня племянник.

— У него своя судьба, — откликнулась Сара.

— У Ардана остались жена с двумя детьми, — вспомнил Стамб.

— У них своя судьба, — повторила Сара.

— Черт возьми! — прошипел Стамб. — Да что же нужно сделать, чтобы получить право пожить еще немного? Или мне стоило всего лишь пристрелить блаженную Уттару и прикоснуться к тебе, как это сделали Вилн, Савья и Пашчим?

— Ты бы не убил ее, — задумалась Сара. — У тебя другая судьба. Прости. Мне пора. Я должна спеть свою песню.

— Подожди, — скрипя зубами от боли, Стамб сунул черную клешню за пазуху и выудил оттуда полоску сканера. — Вот. Что-то такое же древнее, как это слово — чарита. Или не такое же древнее. Это песня. Хорошая песня. Тебе. На память.

Он бросил полоску неуклюже, всего лишь на пару ярдов, но она сделала шаг вперед, поймала ее, приложила к щеке, прислушалась, потом вдруг улыбнулась, наклонилась, потрепала лейтенанта по щеке и, прошептав «это пойдет», растворилась в воздухе.

— Ну вот, — выдохнул Стамб и, сдерживая раздирающую тело боль, подполз к телу получеловека-полумашины Камы, отыскал уже почти ускользнувшую линию жизни и крепко прихватил ее узелком. А потом начал сплетать обожженными пальцами что-то неведомое, простое и понятное, пришептывая при этом:

— Потерпи, боец. Я не могу тебя бросить. Ты и в самом деле хороший техник. У нас есть еще несколько минут. Мы успеем.

Карл Шрёдер В далекой Силении

В контейнере лежало шестнадцать небрежно завернутых в пластиковую пленку мерзлых оленьих туш. Заиндевевшие рога и торчащие ноги напоминали в свете фонаря мрачный фантастический лес. Геннадий Малянов поднял фонарь повыше, потом вгляделся в показания радиометра.

— Да, это они, — сказал он. — Все правильно.

— Вы уверены? — спросил полицейский. Его фигура, закутанная в ярко-желтый дождевик, поблескивала в свете фар и фонарей. Начавшийся около полуночи дождь так и не прекратился. Шоссе за спиной полицейского тоже было мокрым, и по асфальту бежали серебряные сполохи. Красно-синие маяки патрульных машин отражались в лужах.

Малянов выбрался из контейнера и спрыгнул на дорогу.

— Если вы считаете, что сегодня здесь могут оказаться другие грузовики с радиоактивной олениной, — скажите мне. Я, знаете ли, очень интересуюсь такими вещами.

Полицейский не улыбнулся. Было холодно, изо рта шел пар.

— Все дело в ответственности, — сказал он серьезно. — Если бы эти люди занимались просто контрабандой мяса — это одно. Другое дело, если мясо отравлено. Это уже попахивает международным терроризмом.

— Да уж, — сказал Малянов. Полицейский повернулся, собираясь отойти, и Геннадий бросил еще один взгляд на промороженные туши. Пожал плечами и добавил вполголоса: — Вот не думал, что когда-нибудь их увижу…

— Кого?

Слегка смутившись, Геннадий кивком показал на контейнер.

— Оленей. Настоящих северных оленей, — пояснил он. — Не думал, что доведется их увидеть… пусть даже мертвых.

— Spoklik[16], - пробормотал полицейский И ушел. Геннадий еще раз заглянул в контейнер и, сутулясь, направился в противоположную сторону, где стоял его автомобиль. Сигнальная лампочка на приборной панели показывала, что срок аренды истекает. Ничего удивительного — из-за дождя машины по Е18 еле ползли, к тому же полиция перекрыла дорогу у Арьяна. Малянов как раз прикидывал, что останется от причитавшегося ему за это короткое расследование гонорара после уплаты неустойки, когда его кто-то окликнул:

— Мистер Малянов?..

— Что еще? — Повернувшись на голос, Геннадий прикрыл глаза ладонью, словно козырьком. С той стороны, где с включенными мигалками стояли полицейские машины, к нему шагали по обочине двое. Тем временем позади притормозил еще один автомобиль — большой зловеще черный фургон с неработающим маячком, похожий на те автозаки, какие до сих пор использовала милиция на его родной Украине. Шагавшие к Малянову мужчины — крупные, крепкие, с уверенными, властными движениями — тоже были похожи на полицейских в штатском.

— Вы Геннадий Малянов? — спросил по-английски первый мужчина. Капли дождевой воды блестели на его бритом черепе.

Геннадий кивнул.

— Вы работаете на МАГАТЭ? — продолжал мужчина. — Инспектор по вооружениям?

— Допустим, — проговорил Малянов сдержанно.

— Лейн Хитченз, — представился мужчина, протягивая Геннадию руку для пожатия. — Интерпол.

— Вы тоже по поводу оленей? — спросил Малянов.

— Каких оленей? — Хитченз, кажется, слегка удивился, и Малянов отдернул руку.

— Вон тех… — Он показал на здание контрольно-пропускного пункта, вспыхивающие в темноте мигалки и склоненные головы задержанных на заднем сиденье полицейской машины. — Так вы здесь не из-за этого?

Хитченз покачал головой.

— Нам сказали, что здесь будете вы, вот мы и приехали. Нам нужно с вами поговорить.

Малянов не двинулся с места.

— О чем?

— Нам нужна ваша помощь, черт побери! Идем!

Задние дверцы черного фургона открылись. Автомобиль по-прежнему напоминал Геннадию тюремную машину, однако он справился с собой: ему очень нужна была работа. Деньги — даже такая малость, какую могли заплатить интерполовцы за часовую консультацию на обочине ночного шоссе в Швеции, — очень бы пригодились.

Хитченз знаком предложил Малянову подняться в фургон.

— Олени, говорите?.. — внезапно сказал он и ухмыльнулся.

— Вы когда-нибудь слышали об оленях Беккереля?[17] — парировал Геннадий. — Нет? Нам, охотникам за радиацией, они очень хорошо известны.

Грузовик-контейнеровоз стоял теперь перед КПП, освещенный несколькими прожекторами. На его платформу неуклюже поднимались люди в тяжелых защитных костюмах. Геннадий улыбнулся: уровень радиации в кузове был не таким уж высоким, можно было обойтись и более легкой защитой.

— После Чернобыльской катастрофы, — пояснил он, — вся популяция шведских северных оленей оказалась заражена цезием-137. Количество изотопа в их организмах в пятьдесят раз превышало максимально допустимое. Прежде чем об этом стало известно, десятки тонн оленьего мяса попали на мясокомбинаты. К счастью, санитарная служба вовремя спохватилась: радиоактивную оленину поместили на бессрочное хранение в морозильники под Стокгольмом. Там их должны были держать, пока не станет ясно, что с ними делать дальше.

Вчера кто-то взломал одно из хранилищ и похитил полтора десятка туш. Я думаю, злоумышленники собирались направить мясо в торговые сети соседних стран, а затем спровоцировать скандал. Если бы это удалось, эффект был бы почти как от «грязной бомбы».

До сих пор молчавший спутник Хитченза вполголоса выругался:

— Ужас!

— И кошмарная глупость. — Малянов рассмеялся. — Видели бы вы это мясо после нескольких лет глубокой заморозки. Никто в здравом уме такое не купит. Ну, а контрабандистов решили задержать здесь, за пару километров от норвежской границы.

— И это вы их выследили? — Судя по интонации, Хитченз был впечатлен.

В ответ Геннадий только пожал плечами. В последнее время у него сложилась репутация авантюриста, и ему не хотелось признаваться, что после нашумевших поездок в Азербайджан его подключили к операции не очень охотно. В конце концов шведы пошли на это лишь потому, что года два назад он занимался отстрелом радиоактивных верблюдов в Китае.

— Так вы хотите получить от меня платную консультацию? — проговорил он нарочито небрежным тоном. В ответ Хитченз указал на распахнутые дверцы фургона. Вздохнув, Геннадий поднялся в салон.

В фургоне было сухо и довольно тепло. Вдоль бортов стояли удобные диваны, между которыми расположился длинный столик; кабина водителя была отделена от салона перегородкой с небольшим занавешенным окошком. Фургон для наружного наблюдения, подумал Геннадий.

На одном диване сидели мужчина и женщина; Геннадий занял место напротив, чувствуя, как под ложечкой начинает посасывать от какого-то тревожного предчувствия. Тем не менее он заставил себя поздороваться, хотя с чужими людьми, даже с коллегами по работе, Геннадий всегда сходился трудно.

Тем временем Хитченз и его молчаливый напарник тоже забрались в фургон и захлопнули дверцы. Спустя несколько мгновений Малянов услышал, как хлопнула дверца кабины.

— У меня здесь машина, — заметил Геннадий.

— Джек, оплати счет мистера Малянова, — сказал Хитченз, бросив короткий взгляд на своего напарника. — Мы позаботимся о том, чтобы вашу машину вернули в прокатную фирму, — разъяснил он Геннадию.

Фургон плавно тронулся, и детектив повернулся к двум безымянным пассажирам.

— Это инспектор Малянов, специалист по радиоактивным материалам.

— Может быть, вы объясните, в чем, собственно, дело? — спросил Геннадий. — А то я как-то…

— Дело в украденном плутонии, — пояснил Хитченз. — В двенадцати килограммах плутония. Это покрупнее, чем ваши радиоактивные сохатые.

— Сохатые?.. — удивленно переспросила женщина, и Геннадий невольно улыбнулся. У женщины был такой вид, словно она попала в фургон случайно. Высокая, лет тридцати пяти, с темными, гладко зачесанными волосами. Белоснежная блузка с высоким кружевным воротничком и очки в толстой оправе делали ее похожей на строгую школьную училку.

На шее у нее висели мужские карманные часы — на грубой цепочке и довольно увесистые на вид.

— Познакомьтесь, мистер Малянов, это Миранда Вин, — сказал Хитченз. Вин чопорно кивнула. — А это… — детектив кивнул на мужчину напротив, — Фрагмент.

Мужчина сидел, втиснувшись в дальний угол дивана. Услышав свое имя (фамилию? кличку?), он бросил на Геннадия быстрый косой взгляд, но тотчас снова отвернулся, словно его что-то отвлекло. Фрагмент казался намного моложе Вин: ему можно было дать года двадцать два — двадцать три. Он тоже был в очках с толстой оправой, но их линзы слабо мерцали, и Геннадий догадался, что это прибор расширения реальности. Линзы представляли собой миниатюрные компьютерные экраны, на которые поверх окружающей обстановки проецировались картины какого-то виртуального мира. У Вин линзы были совершенно прозрачными (сквозь них Геннадий видел ее большие серые глаза): должно быть, ее компьютер был отключен.

— Миранда — антрополог, специалист по культуре, — сказал Хитченз. — С ней вам придется работать больше, чем с остальными. Собственно говоря, некоторое время назад она сама обратилась к нам с собственной проблемой, но…

— Но не получила никакой помощи, — перебила Вин, — пока ситуация не стала по-настоящему критической.

— Мы подозреваем, что ее дело может быть как-то связано с похищенным плутонием, — невозмутимо продолжил Хитченз и со значением кивнул до сих пор не произнесшему ни слова Фрагменту: — Скажи-ка мистеру Малянову, откуда ты.

Фрагмент неожиданно улыбнулся.

— Я бежал, — сказал он, — из далекой Силении.

Геннадий прищурился. Акцент молодого человека напоминал американский.

— Из Силезии? — переспросил он. — Из Верхней или Нижней? Вы чех?

Миранда Вин покачала головой, и Малянов заметил у нее в ушах маленькие круглые серьги.

— Из Силении, — поправила она. — Собственно говоря, Силения — это женское имя, но в данном случае это название места.

Малянов нахмурился.

— Где же оно находится? Я не припоминаю.

— Это, — сказал со значением Лейн Хитченз, — и есть одна из тех вещей, которые нам необходимо выяснить.

Фургон двигался на восток, к Стокгольму. Глядя в тонированное окно, Геннадий перебирал в уме возникшие вопросы. Например, почему Хитченз не спросит, где находится эта таинственная Силения у самого Фрагмента, который, по его словам, оттуда удрал. Этот вопрос он задал вслух, но детектив только покачал головой.

— Миранда вам все объяснит. Попозже, — только и сказал он. И заговорил о плутонии, украденном, судя по всему, много лет назад.

— Его много раз продавали и перепродавали, — сказал он с иронической улыбкой. — Опасный груз постоянно путешествовал, меняя хозяев, однако после гибели башен-близнецов этот бизнес стал слишком рискованным, потому что в морских и воздушных портах, на железных дорогах и пограничных контрольно-пропускных пунктах появились чувствительные детекторы. Похищенный плутоний изначально представлял собой четыре слитка, но после усиления контроля продавцы начали резать слитки и переправлять материал по частям. Пока что нам удается их отслеживать. Но если порции плутония станут совсем маленькими, мы окажемся бессильны.

Фрагмент как раз пытался доставить покупателю одну такую посылочку, когда мы его взяли — скажу откровенно, просто чудом. К счастью, он согласился сотрудничать, но это всего лишь перевозчик, курьер, которого использовали втемную. — Хитченз вздохнул. — Недавно мы узнали, что весь похищенный плутоний, все двенадцать килограммов, разделен на сто с лишним порций и что появился некий покупатель, который намерен весь этот радиоактивный металл сосредоточить в своих руках. Сделка состоялась, и все эти куски уже движутся по назначению, несмотря на то что мы теперь можем обнаружить даже один грамм плутония, упрятанный в тонну свинца.

Геннадий задумчиво кивнул. Он понимал, что Хитчензу нужно узнать имя покупателя, а для этого надо проследить до конца хотя бы одну из ста с лишним посылок. Что ж, у детектива есть Фрагмент… Он посмотрел на парня и подумал, что странная на первый взгляд кличка была на самом деле вполне логичной и обоснованной. Курьер Фрагмент вез покупателю фрагмент его покупки.

— Вы считаете, что покупатель или покупатели находятся где-то на территории этой мифической Силении? — спросил он.

Детектив пожал плечами.

— Может быть.

— Тогда почему, — повторил свой вопрос Малянов, — Фрагмент не скажет, где она находится, если, как вы говорите, он выразил готовность сотрудничать со следствием? В конце концов, после 11 сентября американцы не склонны церемониться с потенциальными террористами. Почему бы им не забрать его к себе, чтобы допросить как следует?

Хитченз сухо рассмеялся.

— Потому что все не так просто, как кажется. Фрагмент, будь добр, повернись немного… вот так, да.

Парень поднял голову, и Геннадий разглядел у него в ушах крошечные наушники-затычки.

— Человек, который сидит напротив вас, Малянов, на самом деле серьезно болен. Он глубокий аутик. По-настоящему его зовут Даниил Гаврилов, он не знает ни слова по-английски, зато он умеет отлично повторять все, что транслируется ему в уши. Кроме того, кто-то научил его хорошо разбираться в языке тела, так что он способен копировать даже очень сложные жесты и движения.

— Фрагмента, — заявил Фрагмент, — здесь нет.

Малянов почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Отчего-то ему вдруг расхотелось вглядываться в светящиеся голубым линзы очков Гаврилова.

— Камеры в очках… — пробормотал он. — И микрофоны, конечно. А вы не можете проследить сигнал? — спросил он Хитченза.

Детектив покачал головой.

— Сигнал многоступенчатый, он передается сначала через обычные сети, а потом теряется в анонимных ботнетах.

Малянов кивнул. Ему приходилось сталкиваться с похожими вещами, поэтому он знал, как трудно отслеживать потоки пакетированной информации, принимаемые и передаваемые очками Фрагмента. Да, кем бы ни был человек, «оседлавший» Даниила Гаврилова, нащупать его, по крайней мере сейчас, не представлялось возможным.

Пока фургон двигался по шоссе, облака разошлись, и в задних стеклах появилась полоска понемногу светлеющего неба.

— Вы сейчас, насколько я знаю, свободны? — неожиданно спросил Хитченз. Геннадий внимательно посмотрел на него.

— Вы хотите сказать, что предстоит долгая работа?

— Надеюсь, нет. Нам нужно найти плутоний как можно скорее. Мы не знаем, сколько времени Фрагмент будет нам помогать. Он может в любую минуту стать… недоступен… Как насчет того, чтобы начать прямо сегодня, мистер Малянов?

Геннадий пожал плечами.

— У меня нет кошки, которую нужно кормить и… и вообще никого нет. К оперативной работе я привычен, но… — Он на секунду задумался, подыскивая подходящие слова. — Просто мне еще никогда не приходилось работать под присмотром культуролога-антрополога.

Вин несколько раздраженно постучала ногтями по узкой столешнице, и Геннадий понял, что шутка не удалась.

— Мне не хотелось бы показаться невежливой, — проговорила она, — но вы должны с самого начала уяснить: я участвую во всем этом вовсе не ради вашего плутония. Конечно, это важно, — быстро поправилась она, — однако у меня своя задача.

Малянов снова пожал плечами.

— Какая же?

— Мой сын.

Он уставился на Вин, не зная, что сказать, но быстро справился с удивлением и только улыбнулся. Вин открыла было рот, собираясь что-то добавить, и тут фургон остановился перед одним из лучших стокгольмских отелей.

Остаток ночи ушел на переезд из прежней гостиницы в новую. Номер Малянова оказался на том же этаже, что и комнаты Хитченза и Вин. Где остановился Фрагмент, да и спал ли он вообще, так и осталось неизвестным.

Геннадий попытался заснуть, но не смог. Он поискал в новостных сайтах сообщения о радиоактивных оленях и ночном задержании контрабандистов, однако в Сети об этом пока ничего не было. В конце концов усталость взяла свое, Геннадий лег и через минуту уже спал.

В восемь утра в дверь постучал Хитченз. Он, Вин и Фрагмент завтракали в номере в дальнем конце коридора. Когда Геннадий вошел, Фрагмент поднял голову и посмотрел на него.

— Доброе утро, — сказал он. — Хорошо выспались?

Геннадий ответил какой-то дежурной фразой, стараясь не показать смущения. На самом деле ему стало не по себе. Фрагмент улыбался, но Малянов не знал, кто это улыбается — Даниил Гаврилов или тот, другой человек. Замечает ли он, что происходит вокруг, или просто выполняет команды и произносит фразы, которые диктует кукловод — самый легкий способ справиться с запутанными и не всегда логичными условностями социального общения.

Перед тем как уснуть, Малянов отыскал в интернете точный термин для обозначения таких, как Фрагмент-Гаврилов. Стэнли Милграм назвал их «сираноидами» — по имени Сирано де Бержерака, подсказывавшего слова любовных объяснений своему косноязычному сопернику. Больше, чем марионетка, но меньше, чем актер. Впрочем, Фрагмент с таким аппетитом уплетал яйца-пашот на английском маффине, что ничем не отличался от нормального человека.

— Какие у нас планы на сегодня? — спросил Геннадий у Хитченза.

— Как только вы позавтракаете и придете в себя, сразу начнем, — ответил детектив.

Малянов нахмурился и посмотрел на Вин.

— Начнем? Что именно?

Вин и Хитченз переглянулись. Фрагмент улыбнулся — или, может быть, это улыбнулся кто-то, находившийся где-то в другом полушарии.

Геннадий не выспался и пребывал не в лучшем расположении духа; кроме того, ему казалось, что он никак не может припомнить невзначай оброненное кем-то вчера замечание — фразу, которая должна была поставить все на свои места. Две чашки кофе помогли ему взбодриться, но нужные слова никак не вспоминались. А еще ему очень хотелось узнать, что говорили в утренних новостях об оленях.

— Вчера Хитченз рассказал вам о своих проблемах, — неожиданно сказала Миранда. — Быть может, теперь моя очередь. — Наклонившись, она запустила руку в сумочку, лежавшую на полу возле ее ног, и выложила на стол электронный блокнот — в формате кварто, с тремя сотнями страниц гибкой электронной бумаги. Пока Миранда листала свою книгу, Малянов успел заметить, что страницы заполнены короткими рукописными пометками и фотографиями; еще там были копии каких-то веб-страниц, уменьшенные до такой степени, что глаз едва мог разобрать рисунки и символы, и все равно не умещавшиеся в формат книги.

Блокнот, впрочем, был снабжен функцией скроллинга, что Миранда и продемонстрировала, проведя кончиком пальца вдоль обреза электронного листа. Веб-страница послушно заскользила сверху вниз, одни статьи и фотографии исчезали, вместо них появлялись новые. Наконец Миранда ткнула пальцем в страницу, останавливая просмотр.

— Вот, взгляните. — Она протянула книгу Малянову. Это было обычное электронное письмо.

«Мама, — прочел Геннадий, — я знаю, ты много раз предупреждала, чтобы я не покидал Каскадию, но в Европе мне очень понравилось. Это просто восторг! Ты же знаешь, как я люблю сельскую местность, деревню… Кроме того, во всех местах, где я побывал, жители очень уважают граждан Каскадии. Еще я ездил в наши края и встретил много старых знакомых. Они очень удивились, каким я стал взрослым…»

Геннадий поднял голову и посмотрел на Вин.

— Значит, вы подданная Городов?

Она кивнула. К какому бы народу ни принадлежала когда-то Миранда Вин, сейчас она приняла гражданство мировой панурбанистической сети. Входящие в нее города были намного могущественнее, чем государства, на чьей территории они находились. Сын Миранды мог родиться где-нибудь в Портленде-Сиэтле-Ванкувере, ныне известном под названием Каскадии, а мог появиться на свет в Шанхае. Это не имело значения: в любом случае он с самого рождения имел право жить в любом из этих мегагородов — и в других тоже. Однако, судя по письму, Миранда не потрудилась зарегистрировать рождение сына в том государстве, частью которого номинально являлась Каскадия.

Геннадий стал читать дальше.

«Вчера, — писал сын Миранды, — я познакомился с одним парнем. Его зовут Доджер, он увлекается пешеходным туризмом. Доджер говорит, что у него нет никакого другого гражданства, кроме гражданства виртуального мира, в который он играет. Ты ведь знаешь эти компьютерные игры с альтернативной реальностью — АРГ? Сначала я ему не поверил, но недавно он прислал мне по почте ссылку. Я прошел по ней и оказался в Риме, в альтернативном Риме… Знаешь, это довольно интересно. Впрочем, посмотри сама, я прислал тебе несколько снимков».

В приложении к письму действительно оказалось несколько фотографий старых римских улочек. Геннадий внимательно их рассмотрел и, не найдя ничего примечательного или странного, вопросительно взглянул на Миранду. Игры в альтернативную реальность были совершенно обычным и широко распространенным делом: миллионы детей и подростков на всем земном шаре накладывали виртуальные фильтры и географические матрицы не только на реально существующие участки местности, но и на целые планеты, создавая сложные игровые конструкции, сюжет которых обычно сводился к путешествиям по неизвестным, зачастую фантастическим землям. Интернет-гражданство тоже не было новостью. Часть населения Земли (а с каждым годом таких людей становилось все больше) считала себя гражданами не только своей страны, но и какого-нибудь виртуального онлайн-мира. А поскольку экономика некоторых виртуальных миров стала во много раз сильнее, чем благосостояние многих слаборазвитых стран, такое двойное гражданство оказалось не просто способом эпатировать окружающих и как-то выделиться из серой массы. Официальная принадлежность к виртуальному миру подчас приносила вполне реальный доход и была куда важнее формального оффлайнового подданства.

Иными словами, в том, что новый знакомый сына Миранды считал себя гражданином какого-то существующего в альтернативной реальности государства, не было ничего необычного, поэтому Геннадий сказал:

— Я не понимаю, что здесь такого важного.

— Прочтите следующий мейл, — произнесла Вин. Откинувшись на спинку кресла, она нетерпеливо покусывала ноготь и внимательно следила за Геннадием, который читал появляющиеся на странице послания:

«Ты видела эти новые карты, ма? Правда, здорово? По сравнению с реальным миром Оверсэтч намного красивее и ярче. С ним не сравнятся даже матрицы Гонконга, да и сам игровой процесс намного увлекательнее и интенсивнее. Например, сегодня я вернулся оттуда с десятью тысячами сэтчей. Правда, их можно обменять только через анонимный портал где-то в Болгарии, но главное — их можно конвертировать в наши деньги. Я думаю, за них можно выручить примерно пять тысяч долларов, но я не настолько глуп. Если я останусь в игре, то за свои десять тысяч я сумею получить куда больше…»

Вин наклонилась к Малянову и нетерпеливым движением пролистала сразу несколько отправлений.

— Вот этот мейл, — сказала она. — Две недели спустя.

«IT 2.0, - писал сын Миранды, — и есть та оверлей-матрица, которая в реальном времени преобразует окружающую действительность в Оверсэтч. Если бы ты только могла представить, как это важно: знать, что происходит в мире на самом деле! Оказывается, тяжелое положение большинства европейских стран вызвано действием санотики, которое проявляется буквально во всех аспектах человеческой жизни. Только вообрази: самоорганизующаяся катастрофа! В этих условиях Оверсэтч становится выходом, ключом к переформатированию реальности, которое одно способно остановить санотику. А ведь есть и другие миры: Траптон, Аллегор, Силения…»

— Силения… — проговорил Малянов вслух.

Фрагмент резко выпрямился и бросил быстрый взгляд на книгу в его руках. Кивнув, он сказал:

— Дорога в Силению ведет через Оверсэтч.

— Ты там бывал? — спросил Геннадий.

Фрагмент улыбнулся.

— Я там живу.

Малянов покачал головой, не зная, что сказать. Кое-что из прочитанного он понял, хотя и не все. Концепция географического матричного моделирования была ему смутно знакома, однако все остальное казалось напрочь лишенным какого-либо смысла.

— Что такое санотика? — спросил он Фрагмента.

Ответная улыбка последнего выглядела до отвращения самодовольной.

— В вашем языке нет соответствующих терминов, — заявил он. — Вот если бы вы говорили на языке программирования, на котором написана IT 2.0… В общем, санотика — это то, что происходит в этом мире сейчас.

Геннадий нахмурился и посмотрел на Хитченза, приглашая его принять участие в разговоре. Тот недовольно крякнул.

— Вероятно, санотика и есть та организация, которая стоит за похищением плутония.

— Санотика не просто организация, — перебил Фрагмент. — Как IT 2.0 не просто набор операторов.

— Как скажешь, — согласился Хитченз. — В любом случае, мистер Малянов, это то, что вам нужно найти. Миранда вам поможет, она здесь лицо заинтересованное. Ей нужно отыскать сына.

Геннадию пришлось сделать усилие, чтобы снова ухватить ускользающую нить разговора.

— Эта… санотика… Она находится в Силении?

Фрагмент презрительно рассмеялся. Вин бросила на него раздраженный взгляд и повернулась к Геннадию.

— Все не так просто. Вот, прочтите последнее сообщение. — Движением пальца она пролистала мейлы до конца.

«Мама, Силения — это IT совершенно нового уровня! Но то же самое, мне кажется, можно сказать о санотике. Если так, то это действительно страшно. Не зная IT, не зная соответствующих слов и объектов, которые за ними стоят, говорить об этих вещах очень трудно. Порой их даже можно не заметить! Я-то наблюдаю их каждый день — блуждающие города, огромные миры, которые, словно мотыльки, появляются утром, чтобы исчезнуть к вечеру, и многое-многое другое, но просто следить за этим мне тяжело. Я больше не могу оставаться собой, в противном случае санотика может взять верх. Прости, мама, мне придется стать чем-то, что можно описать и увидеть только при помощи IT 2.0. Силения нуждается во мне, в том, что я могу ей дать.

Пока.

Я напишу».

Геннадий перечитал мейл дважды.

— Бред какой-то… — пробормотал он наконец. — Полная бессмыслица… — Он посмотрел на Хитченза. — IT 2.0 — это что? Язык программирования? Просто программа?

Детектив покачал головой и протянул Геннадию очки в толстой оправе, как у Вин. Малянов узнал логотип — «Ариадна АР». Так называлась швейцарская компания, занимавшаяся программным обеспечением игр с альтернативной реальностью. Недавно она приобрела контрольный пакет корпорации «Гугл». На очках Вин красовался такой же логотип, а вот очки Фрагмента были без всякой маркировки.

Помедлив секунду, Малянов надел очки и нажал на оправу, включая устройство. Тотчас перед ним повисла в воздухе прозрачная бледно-голубая сфера, вокруг которой медленно вращались иконки и командные слова. Очки проецировали изображение непосредственно на сетчатку, поэтому видеть их мог только сам Малянов. Этот интерфейс был ему знаком. Для того чтобы запустить программу или команду, достаточно было просто сфокусировать взгляд на той или иной иконке и, дождавшись, пока она изменит цвет, моргнуть. Чтобы выбрать другую программу, нужно было просто отвести взгляд.

— Стандартная операционка, — пробормотал Малянов, разглядывая иконки. Геонавигатор, социальные сети, почта, Вики-справочники… А это что?

Хитченз и Вин тоже надели очки, и Геннадий показал им иконку, вызвавшую его недоумение. Для этого он выловил ее из воздуха двумя пальцами (разумеется, при этом он ничего не почувствовал) и сдвинул на центр сферы — рабочего экрана, чтобы они тоже смогли ее увидеть. Иконка представляла собой стилизованную букву «Р», вписанную в круг мерцающих точек.

Гаврилов кивнул и, очевидно по команде своего пуппенмейстера, изобразил на лице удовлетворенную улыбку.

— Это ваша первая остановка, — объяснил он. — Небольшой мир под названием Ривет Кутюр. В просторечии — Модная Заклепка.

Хитченз, извинившись, куда-то вышел, но Геннадий почти не обратил на это внимания. Он запустил программный файл и теперь слушал вводную лекцию, которую ему читала пышная сексуальная блондинка, в действительности никогда — он был уверен — не существовавшая. Изображение блондинки Геннадий поместил в центре комнаты, и Миранда Вин то и дело проходила сквозь него.

Очаровательная блондинка была серлингом, то есть чем-то вроде диктора-инструктора; сейчас она растолковывала Геннадию основные особенности АР-игры под названием Ривет Кутюр. Пока она говорила, встроенные в очки камеры и сенсоры позиционирования трудились изо всех сил, стараясь определить, где находится Геннадий и какие предметы его окружают. И пока девушка-серлинг объясняла, что действие игры происходит в виртуальную эпоху газового освещения — в альтернативных 1880-х годах, — все предметы в комнате начали видоизменяться. Стены покрылись полупрозрачными, чуть мерцающими обоями с рисунком в виде цветов и листьев, люстра и бра превратились в латунные газовые светильники, правда, тоже призрачные.

Миранда Вин в очередной раз прошла сквозь девушку-серлинга, и Геннадию показалось, что под действием игровой матрицы она тоже начала преображаться. Во всяком случае, ее белая, отделанная кружевами блузка и длинная юбка стали казаться в новом антураже весьма уместными. Только теперь Геннадий заметил, что ее серьги представляют собой не что иное, как маленькие шестеренки.

— Стимпанк[18] давно вышел из моды, разве не так? — спросил он, и Вин повернулась к нему, машинально коснувшись странной серьги кончиком пальца. Она улыбнулась, и Геннадий подумал, что это ее первая искренняя улыбка, адресованная ему.

— Мои родители были сторонниками «Нью Эйдж»[19], - сказала Миранда. — В знак протеста я присоединилась к стимовской банде. Наши девушки носили кринолины и корсажи, чулки с подвязками и убирали волосы в пучок, закалывая его шпильками. Парни заказывали пенсне, клетчатые жилеты-пейсли, гетры и прочее. Я, правда, отошла от всего этого давным-давно, но стиль мне по-прежнему нравится. В нем есть какое-то… очарование.

Геннадий с удивлением заметил, что и сам улыбается. Он, впрочем, хорошо понимал Миранду: стремление быть в чем-то не похожим на окружающих было ему знакомо. Взять хотя бы старинные мужские часы-луковицу, которые Миранда носила на шее как кулон. Помимо того что это была дань ее стимпанковскому прошлому, часы ясно и недвусмысленно указывали, что их обладательница не такая, как все.

У самого Геннадия тоже был своего рода талисман, но не предмет, состоящий из осей, шестеренок и пружин, как у Миранды, а место. Каждый раз, когда обстоятельства или собственная слабость вынуждали его искать какую-то точку опоры, Геннадий вспоминал сырые, сочащиеся влагой бетонные стены подземных коридоров, бледно-голубое свечение воды в прудах, на дне которых были в беспорядке свалены отработанные ТВЭЛы… или ледяную пещеру промышленного холодильника, в которой словно игрушки, поваленные рукой капризного ребенка, валялись десятки замороженных оленьих туш.

По сравнению с этими местами Ривет Кутюр казалась не такой уж необычной. Геннадий знал, что многие женщины надевают под костюмы консервативного покроя фантазийное нижнее белье, что позволяет им достигать схожего эффекта, то есть чувствовать себя оригинальными. Для тех, кто не додумался до чего-то подобного, способом ощутить свою уникальность была игра в Ривет Кутюр. Подростки, бесцельно фланирующие по улицам Берлина и Миннеаполиса, могли в то же самое время шагать по булыжным мостовым туманного Атлантиса — главного города Заклепки. Кто-то в свободное время разрабатывал детали городской архитектуры, кто-то создавал модели одежды в викторианском стиле или подробно расписывал историю Ривет Кутюр. Для многих этот виртуальный мир стал чем-то гораздо большим, чем онлайн-игра; не удивительно, что играли в него в самых отдаленных уголках земного шара.

Миранда Вин покатила свои чемоданы к выходу, и Фрагмент предупредительно распахнул перед ней дверь. Потом оба обернулись к Малянову, который все еще сидел за столом.

— Вы готовы? — спросила Миранда.

— Сейчас иду, — отозвался он и, поднявшись, шагнул из Стокгольма в Атлантис.

Освоиться в Ривет Кутюр оказалось сравнительно легко. Никаких коренных перемен и преобразований — программа лишь добавляла к окружающему один-два штриха, сообщая привычным, нормальным местам и предметам легкую ауру необычности. В лифте отеля очки отфильтровывали свет флуоресцентных ламп, превращая их в горящие свечи; внизу, в вестибюле компьютерный дисплей перед клерком превратился в украшенный металлическими завитушками механический кассовый аппарат с лакированной поворотной рукояткой, а оказавшись на улице, Геннадий услышал ржание лошадей и цокот копыт, заглушавшие негромкое жужжание проносящихся мимо отеля электромобилей. Кое-где в потоках машин даже мелькали изящные головы и черные гривы благородных животных, но рассмотреть их подробнее было невозможно.

И без АР-очков в Стокгольме великолепие классицизма причудливо сплеталось с чертами высокого модерна. Его улицы когда-то действительно освещались газом, многие до сих пор были вымощены брусчаткой — особенно близ таких исторических зданий, как Королевский дворец. Иными словами, чтобы превратить реально существующий город в игровой Атлантис, матрице-фильтру нужно было сделать совсем немного — только что-то подправить здесь, что-то изменить там.

Начали появляться и другие игроки. Их яркие, светящиеся как звезды фигуры можно было различить на расстоянии нескольких километров, порой даже сквозь холмы и здания. Должно быть, подумал Геннадий, это сделано нарочно, чтобы играющие легче находили друг друга. Правила игры запрещали некоторые виды связи — так, в Ривет Кутюр не было мобильных телефонов, однако Геннадий, Миранда и Фрагмент довольно быстро нашли в одном из кафе двоих ветеранов игры.

Геннадий намеренно уступил Миранде ведущую роль, и она с энтузиазмом принялась обсуждать исторические и политические проблемы Ривет Кутюр. Она явно бывала здесь прежде, и похоже, что не только желание отыскать сына заставило ее так глубоко погрузиться в реалии виртуальной страны. Миранда экспансивно взмахивала руками и порой даже перебивала собеседников, забыв об остывающем кофе и пирожных со странным названием.

Агата и Пер (так звали игроков) легко нашли с Мирандой общий язык, однако с Геннадием держались достаточно сдержанно. Малянова это вполне устраивало, поскольку при посторонних его обычно одолевало косноязычие. Зато он внимательно слушал, стараясь ничего не упустить.

Из разговора выяснилось несколько любопытных подробностей. Атлантис был всемирным городом: его локусы располагались где угодно и могли перемещаться по желанию игроков. По правилам участникам игры разрешалось менять оверлей своего пребывания, но это означало, что персонаж покидал предыдущую локализацию и оказывался в новом месте. Обычно это не создавало никаких проблем, однако при таких переходах прерывался контакт с находившимися поблизости игроками.

Кроме того, игра была бесплатной. Это удивило Геннадия, но не слишком. Многие онлайн-игры по разным причинам находились в открытом доступе, однако ни одна из них не могла сравниться с Ривет Кутюр по изяществу и тщательности проработки деталей. Несомненно, такая игрушка стоила недешево, но ведь кроме денег существует и такая немаловажная вещь, как любовь многочисленных фанатов.

Сюжет Ривет Кутюр был завязан на борьбе за власть и влияние в атлантском обществе. Никакого насилия — для успеха требовалось одно лишь мастерство интриги. Игрок поднимался по политической лестнице, ведя разговоры, делая намеки, завязывая знакомства. Как понял Геннадий, отдаленным предком Ривет Кутюр была древняя настольная «Дипломатия». Не удержавшись, он высказал свою догадку, и Пер улыбнулся.

— Не совсем настольная, — сказал он. — Ривет Кутюр больше похожа на почтовые разновидности «Дипломатии», как «Слобовия» и некоторые другие, когда игроку приходилось писать короткое обоснование каждого сделанного хода. Как и персонажи «Слобовии», мы выступаем в роли дипломатов, куртизанок, карманников и министров, разумеется, насквозь коррумпированных. — Тут Пер снова улыбнулся.

— И мы очень любим эксплуатировать новичков, — добавила Агата и осклабилась. — В своих целях, естественно.

— Да, кстати, — спохватился Пер. — Пожалуй, с этого мы и начнем. В данный момент я являюсь опальным министром внутренних дел Пуддльглумом Пудтакером, и у меня, естественно, хватает врагов. За моими друзьями следят, поэтому… Вы просто обязаны доставить это послание одному из моих товарищей-заговорщиков. Вас могут схватить и даже убить — меня это мало волнует; главное, чтобы вы избавились от письма при первых же признаках опасности. Не забудете?

— М-м… — пробормотал Геннадий, когда Пер вручил ему завернутое в тонкий фетр и запечатанное сургучом письмо. — А какие это признаки?

Пер взглянул на Агату, которая неодобрительно поджала губы и нахмурилась.

— Ну, например, если какой-то незнакомый человек начнет задавать вам слишком много вопросов или вы вдруг увидите группу людей, которые загородили вам дорогу… — туманно пояснила она.

Пер наклонился вперед.

— Если вы исполните это поручение, — с воодушевлением зашептал он, — в конечном итоге вас будет ждать хорошая награда. У меня много влиятельных друзей, поэтому, когда я верну себе свой пост — а может быть, и поднимусь еще выше, — я не забуду оказанной вами услуги и помогу вам подняться по карьерной лестнице.

В реальном мире Перу пора было отправляться на работу, поэтому они расстались. Геннадий и его спутники сели на Голубую линию метро и доехали до станции Радузет, которая, разумеется, уже преобразилась в подземную, освещенную множеством свечей пещеру, заполненную десятками темных фигур в плащах с капюшонами. Поднявшись, они разыскали на тихой боковой улочке крошечную маклерскую контору. Там секретарша приняла у Геннадия конверт. Девушка была одета в современный деловой костюм от Шанель, но из-за ее стула выглядывали какие-то длинные перья. Перехватив недоуменный взгляд Малянова, секретарша продемонстрировала ему вполне викторианскую шляпку.

Снова оказавшись на улице, Геннадий сказал:

— Я вижу, косплей[20] является важной составляющей игры. И мне кажется, что моя одежда не слишком соответствует эпохе.

Миранда рассмеялась.

— Ваш костюм прекрасно подойдет. Вам не хватает только жилета и карманных часов, а так все в порядке. — Она повернулась к Фрагменту: — Что касается тебя…

— У меня много костюмов, — заявил сираноид. — Я возьму один из них и вернусь. Встретимся в отеле. — С этими словами он решительно повернулся и зашагал прочь.

— Но… Эй, постой!.. — Геннадий бросился было за ним, но Миранда схватила его за руку и покачала головой.

— Он приходит и уходит, когда захочет, — сказала она. — И мы ничего не можем с этим поделать. Впрочем, я думаю, люди Хитченза как-то за ним следят, хотя и сомневаюсь, что это приносит много пользы. Почти наверняка Фрагмент бывает только в виртуальных краях.

Геннадий провожал сираноида взглядом, пока тот не исчез из вида.

— Давайте тоже сделаем перерыв, — сказал он Миранде. — Мне не терпится узнать, что пишут о моих оленях.

— Вы можете вернуться, — ответила она. — Но я останусь. Я ищу сына, и для меня это не просто игра.

— Олени тоже не пустяк, — возразил он.

Оказалось, однако, что ему не обязательно покидать Ривет Кутюр, чтобы ознакомиться с последними новостями. Интернет пестрел сообщениями о раскрытом заговоре и аресте группы международных террористов, но о скромных оперативных работниках, выполнивших основную часть дела, не было сказано ни слова. Геннадия это ничуть не затронуло — свою минуту славы он получил несколько лет назад, когда предотвратил попытку взорвать саркофаг над четвертым реактором Чернобыльской атомной станции. Он сам вызвался на это задание: главным образом потому, что на улицах брошенной Припяти не было ни одной живой души и он мог чувствовать себя совершенно свободно. Зато после телевизионного интервью, когда Геннадия начали узнавать на улицах, начался сущий кошмар.

Закончив изучать новости, они отправились по магазинам — присмотреть несколько вещиц в стимпанковом стиле. Геннадий никогда не любил делать покупки и чувствовал себя неловко, но Миранда отдавалась процессу с увлечением, почти со страстью. Походом он остался доволен, но когда они покинули последнюю лавчонку, вздохнул с облегчением.

Во второй половине дня они еще не раз общались с обитателями Атлантиса. Геннадий по-прежнему старался держаться в тени и настолько успешно, что за ужином Миранда спросила, неужели он никогда не играл в ролевые игры.

В ответ Геннадий коротко рассмеялся.

— Постоянно играю, — и назвал с полдюжины популярных онлайн-миров.

В каждом из них у него действительно было по несколько персонажей, а в одну игру он играл уже лет десять, сумев подняться довольно высоко. Его слова еще больше удивили Миранду, которая никак не могла понять причину его скованности, и в конце концов Геннадий сознался, что играет в онлайн-игры только потому, что это позволяет ему оставаться дома, в четырех стенах, предоставив общение с другими игроками своему персонажу. В виртуальных мирах у него было немало воплощений, причем играл он не только за мужчин, но и за женщин, однако взаимодействия персонажей по-прежнему оставались для него предпочтительнее личных встреч в реальном мире — даже если это призрачная реальность Ривет Кутюр.

— Кажется, в медицине это называется социофобией, — нехотя пояснил он. — Но на самом деле… на самом деле я просто очень застенчив. От природы.

— Ну и ну!.. — удивленно выдохнула Миранда. Затем последовала продолжительная пауза, в течение которой она о чем-то размышляла, предоставив Геннадию беспокойно ерзать на стуле. — Может, нам лучше удвоиться? — спросила она наконец.

— Что вы имеете в виду? — не понял Малянов.

— Вы могли бы «оседлать» меня — ну, как человек, который управляет Гавриловым. Но, разумеется, только во время игровых контактов, — сухо добавила она. — Может, вам так будет удобнее?

— Ничего, справлюсь как-нибудь, — несколько раздраженно отозвался Геннадий. — Вот увидите, все будет нормально, дайте мне только втянуться. Честно говоря, я не ожидал, что после радиоактивного мяса мне подвалит новая работенка, да еще такая: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Я надеялся оказаться дома, в своей квартире, а вместо этого… Я ведь пока не знаю, не только как мне нужно расследовать это дело, но и что именно я расследую. Такая ситуация для меня внове, поэтому мне нужно время, чтобы… приспособиться.

Геннадий не собирался оправдываться, просто ему очень не хотелось, чтобы Миранда считала его чем-то вроде человека, не способного нормально общаться с себе подобными. В своих профессиональных качествах он не сомневался. У него была задача, и он твердо решил распутать этот клубок, поскольку знал — и лучше, чем кто бы то ни было, — какова ставка. Для большинства людей слово «плутоний» было лишь звуком, понятием еще более отвлеченным и абстрактным, чем, например, «вампир» или «привидение». Мало кто испытал на себе или хотя бы лично наблюдал те последствия, которые мог вызвать этот элемент периодической системы. Геннадий видел плутоний своими глазами, знал, какого он цвета, ощущал в руках его тяжесть и отлично представлял себе, как и для чего его можно использовать.

Вот почему он решил, что все его слабости и недостатки не должны помешать ему найти украденный плутоний. То, что плутоний вообще кому-то понадобился, уже было настоящей катастрофой. Геннадий твердо знал: если его постигнет неудача, он до конца дней будет бояться включать утренние новости, чтобы не узнать ненароком, что такой-то город стерт с лица земли вместе с миллионами жителей.

Этой ночью он снова не мог уснуть и долго пытался как-то связать реалии виртуального мира с замыслом контрабандной операции, которую ему предстояло раскрыть и пресечь.

Ривет Кутюр, насколько он понимал, существовала и функционировала как некое тайное общество. Понятно было, что для транспортировки краденого плутония потребуется какой-то агент. Что-то вроде того, как он сам скрытно передавал конверт от одного игрока к другому. Когда после ужина он заговорил об этом с Хитчензом, тот подтвердил его догадку:

— Мы давно знаем, что организованная преступность использует игры вроде Ривет Кутюр для оборота, например, наркотиков. Игра позволяет вербовать курьеров из числа совершенно посторонних людей и выстраивать целые транспортные цепочки; при этом никто из участников не будет знать, что именно он переправляет. К тому же при такой эстафете каждый этап — всего лишь несколько километров, которые легко пройти пешком. А пешеходов наше оборудование способно засечь только случайно. Пеший игрок может заложить передачу в тайник, а то и просто перебросить его через границу своей страны, а другой участник игры найдет пакет по координатам системы глобальной навигации и доставит по следующему адресу…

А еще Геннадий знал, что Ривет Кутюр — это ворота или, точнее, верстовой столб по дороге в Силению. И что между Заклепкой и Силенией есть еще одно место (виртуальное пространство? игровое поле?) — тот самый Оверсэтч, откуда сын Миранды присылал большую часть своих сообщений. И если Ривет Кутюр представляла собой подобие тайного общества внутри обычной цивилизации, то Оверсэтч, существующий только внутри самой Ривет Кутюр, в рамках виртуальной игровой культуры, был игрой внутри игры, то есть тайным обществом внутри тайного общества или, если угодно, заговором внутри заговора.

Хитченз признался, что терпеть не может АР-игры.

— Из-за них теряют эффективность все системы безопасности, которые мы так старательно создавали после 11 сентября, — сказал он. — Буквально все! А происходит это только потому, что в игре человек перестает быть собой и превращается в иную личность. Бывают случаи, когда несколько человек играют за одного и того же героя, передавая его друг другу по цепочке. География теряет всякий смысл, индивидуальность исчезает, десятки и сотни людей во всех уголках планеты превращаются в таких, как Фрагмент… Каким образом в подобных условиях выявлять террористов и пресекать противозаконные операции?

На следующее утро Геннадий поделился своими соображениями с Мирандой, и она мрачно кивнула.

— Ты почти прав, — сказала она (работая в тесном контакте, они давно перешли на «ты» — так было проще).

— Только почти?

— В играх происходит намного больше… всякого. И если ты готов, сегодня мы, быть может, кое-что увидим.

Геннадий был готов. Его наряд, приукрашенный купленными вчера мелочами, позволял ему не слишком выделяться в отфильтрованной очками измененной реальности. Раньше, в обычных онлайн-играх, он выходил на поиски приключений в оцифрованное пространство, оставаясь при этом в безопасности своей комнаты, но сегодня задача была посложнее.

К счастью, все прошло гладко. Миранда с упорством и настойчивостью играла в Ривет Кутюр уже несколько недель, чтобы отыскать сына. Сам Геннадий успешно притворялся, будто все разговоры ведет его герой — сэр Артур Толь; поначалу он еще чувствовал некоторую неловкость, но потом годы игровой практики взяли свое. Они с Мирандой довольно быстро создали целую сеть, связанную невидимыми нитями взаимных услуг и ответственности. Несколько раз они встречали Фрагмента, и Геннадий неожиданно поймал себя на мысли, что его отношения с сираноидом напоминают рутинные контакты с Лейном Хитчензом. Они встречались, Геннадий докладывал о том, что ему удалось узнать, после чего Фрагмент удовлетворенно кивал и снова исчезал на неопределенный срок.

Люди Хитченза взяли Гаврилова с несколькими десятками граммов плутония. Вот и все, что было известно Геннадию о сираноиде; лишь немногим больше знал о нем и Хитченз (так, во всяком случае, утверждал сам детектив). «Кое-что нам удалось вычислить, — сказал он, когда Геннадий стал расспрашивать. — Даниил Гаврилов совершенно не говорит по-английски, зато он очень точно копирует английские слова и предложения, включая интонации и акцент своего кукловода. И это американский акцент. Точнее, его выговор характерен для тихоокеанского побережья Соединенных Штатов. Наши специалисты считают, что это, скорее всего, штат Вашингтон».

«Что ж, это уже кое-что», — заметил Геннадий.

«Кое-что, но не слишком много», — ответил Хитченз с несчастным видом.

Геннадий все чаще и чаще задавал себе вопрос, не может ли оказаться так, что каким-то непонятным образом его нанял не столько Хитченз, сколько сам Фрагмент — и не его одного, но и все МАГАТЭ впридачу. Сказать об этом Хитчензу Геннадий не решался: мысль казалась слишком безумной.

Решительный прорыв, который обещала ему Миранда, не случился ни в первый, ни во второй день их совместной работы. Потребовалась почти неделя упорного труда, прежде чем они встретились за файфоклоком с Пуддльглумом Пудтакером и тот протянул Миранде записку, написанную от руки.

— Это сегодняшние координаты «Бастиона Грифа», — сказал он. — Кормят там отлично, к тому же встреча может оказаться для вас выгодной.

Когда Пуддльглум скрылся за углом, Миранда взмахнула запиской и испустила ликующий вопль. Геннадий удивленно наблюдал за ней.

— В чем дело? — полюбопытствовал он.

— Мы молодцы! — пояснила она. — Ребята Хитченза так и не сумели подобраться к этому месту, а мы это сделали.

— К какому месту? — Геннадий машинально подумал о подпольных заводах, где умельцы собирают из краденого плутония бомбу, или о секретных лабораториях по переработке наркотиков, но Миранда сказала:

— Это ресторан. Атлантский ресторан, — добавила она, увидев выражение его лица. — Продукты в него поступают из Атлантиса и там же готовятся. Едят их только жители города, так что с точки зрения социологии мы сделали огромный шаг вперед. В каждом человеческом сообществе, — разъяснила Миранда, — существуют своеобразные «членские взносы», которые, впрочем, выплачиваются не деньгами, а лояльностью. К примеру, чтобы подтвердить свою преданность той или иной религии, людям приходится проходить специальные обряды, отрекаясь от мирской собственности, оставлять семьи… В широком смысле человек как бы принимает на себя обязательство жить по определенным правилам, и чем строже эти правила, тем сплоченнее и стабильнее является данное сообщество.

— Что-то тут не вяжется, — заметил Геннадий. — По-твоему выходит, что чем меньшей свободой люди пользуются, тем они счастливее. Так, что ли?

Миранда пожала плечами.

— Происходит своего рода обмен… Как бы тебе объяснить? Ты отказываешься от каких-то незначительных вещей, которые тебе нравятся, в обмен на что-то большее, что способно принести тебе настоящее счастье. Для многих это не слишком большая жертва — уж ты мне поверь. Что касается игр типа Ривет Кутюр, то для них основным способом выразить лояльность является стремление подняться на самый высокий уровень. А мы только что поднялись на уровень, на котором нам открылся доступ в «Бастион Грифа».

Геннадий прищурился.

— И почему это так важно?

— Потому что «Бастион» — ворота в Оверсэтч. Так сказал мне Фрагмент.

Для визита в «Бастион» надо было принарядиться, поэтому им пришлось вернуться в отель. Геннадий впервые надел купленный Мирандой полный игровой костюм, разумеется, в стиле стимпанк. Состоял он из узких брюк и пиджака в тонкую светлую полоску, а также черного шелкового жилета с вышитым черными же нитками драконом. Кроме обычного ремня Геннадию пришлось надеть свисающий на бедра кожаный инструментальный пояс со множеством карманов, петель и карабинов. Дополняли картину белые туфли с черными лакированными мысами и черный котелок. Миранда посоветовала ему смазать волосы бриллиантином и гладко зачесать назад.

Чувствуя себя довольно неловко, Геннадий вышел из своей комнаты, Миранда уже ждала его. Она была в длинной черной юбке и каком-то странном корсете, который казался отлитым из чугуна. Из-под подола выглядывали тяжелые черные башмаки. Вращая на плече раскрытый антикварный зонт, Миранда ухмыльнулась.

— Ты выглядишь, как настоящий русский мещанин конца девятнадцатого века, — сказала она.

— Украинский, — поправил Геннадий, и они отправились в «Бастион».

Очки Геннадия отсекали части спектра, свойственные электрическому освещению; миниатюрные наушники не пропускали звуков современного города, заменяя их атлантскими. Геннадий и Миранда не спеша пересекали преображенный Стокгольм, в котором не было ни суеты, ни шума, ни бесчисленных пешеходов — только янтарное мерцание газовых фонарей, далекое ржание запряженных в экипажи лошадей и песни цикад, звучавшие монотонно и умиротворяюще.

В очередной раз свернув за угол, они оказались напротив «Бастиона» — скорее кафе на открытом воздухе, чем ресторана, — занявшего весь тротуар. На мгновение приподняв очки, Геннадий удостоверился, что в нормальной реальности это был просто узкий и темный переулок между двумя гигантскими небоскребами из стали и стекла, но в Ривет Кутюр оба здания выглядели как темные кирпичные громады, украшенные химерами, горгульями и другими фантастическими чудовищами. Кроны виртуальных деревьев мешали рассмотреть небоскребы подробнее. В реальном Стокгольме кафе было отгорожено от проезжей части полотняными ширмами; теперь здесь высились увитые плющом каменные стены, а над входом красовался вырезанный из камня гриф с распростертыми крыльями.

Над столиками покачивались бумажные фонари. Щеголеватый официант с хитрым выражением лица провел Миранду и Геннадия к их местам. За столиком сидел Фрагмент, что, впрочем, неудивительно. Сираноид пил минеральную воду, раскручивая ее в низком широком бокале в подражание парочке за соседним столом.

— Добро пожаловать в Атлантис, — сказал Фрагмент, когда Геннадий расстелил на коленях крахмальную салфетку. В ответ Геннадий только кивнул. Ему казалось, что он и вправду перенесся в настоящий параллельный мир, а не оставался в Стокгольме, в одном из переулков близ городского центра.

Вернулся официант, перечислил специальные блюда вечера и вручил каждому меню. Цены были проставлены в местной, игровой валюте — атлантских дейнарах.

— Ривет Кутюр — бесплатная игра, — прошептал он, наклонившись к Миранде. — Кто же будет платить?

Он говорил совсем тихо, но Фрагмент услышал и издал короткий, лающий смешок.

— Я же сказал: добро пожаловать в Атлантис. У нас своя экономика. Совсем как в Швеции.

Геннадий покачал головой. Он знал, что атлантские дейнары нельзя обменять ни на какую реально существующую валюту.

— Я имел в виду: кто платит за мясо, овощи, вино на самом деле…

— Все продукты здесь собственного, атлантского производства, — снова усмехнулся Фрагмент. — Если хотите заработать реальный капитал, я могу свести вас с людьми, которые этим занимаются.

Миранда покачала головой.

— Нам нужно перейти на следующий уровень. В Оверсэтч, — сказала она. — И ты это знаешь. Почему ты не отправил нас прямо туда?

Фрагмент пожал плечами.

— С парнями Хитченза у меня ничего не вышло. Я пытался, но они так и не сумели туда попасть.

— Оверсэтч, насколько я понял, это что-то вроде АР-игры внутри Ривет Кутюр, — вмешался Геннадий. — Следовательно, чтобы двигаться дальше, мы должны усвоить правила, узнать людей и познакомиться с реалиями самой Заклепки, так?

— В общем — да, но только в общем, — нехотя согласился Фрагмент. — Дело в том, что Ривет Кутюр только оверлей-матрица — карта, нарисованная поверх действительности. Оверсэтч не имеет под собой реальной основы.

— Все равно не понимаю. — Геннадий покачал головой.

— Идем, я тебе кое-что покажу… — Они сделали заказ, и Фрагмент поднялся. — Здесь есть один любопытный магазинчик.

Геннадий прошел за ним в глубину ресторана. За легкой перегородкой, обвитой ползучими растениями, он увидел несколько заваленных самыми разными товарами прилавков. Одежда в атлантском стиле, карманные часы, брелоки, кулоны и серьги (похожие на те, что красовались в ушах Миранды) — все это, на первый взгляд, было изготовлено вручную.

— Сюда, — сказал Фрагмент и потянул Геннадия к дальнему прилавку. Там он выудил из груды вещей старомодные круглые очки-«консервы» с наглазниками. — Ну-ка, примерь…

Геннадий послушно нацепил очки, и уже через минуту различил перед собой знакомое мерцание загружающегося интерфейса АР-матрицы.

— Эти очки… — начал он.

— …Почти такие же, как ты носил до сих пор, — договорил за него Фрагмент. — Но с некоторыми дополнениями. Игроки в Оверсэтч делают их сами с помощью 3D-принтеров для других игроков и близких друзей. Канал передачи совмещен с обычными интернет-протоколами — это называется «туннелирование». — Он купил две пары очков у пожилой улыбчивой продавщицы и повел Геннадия обратно в зал. Увидев их, Миранда, оживленно беседовавшая с какими-то знакомыми, сразу вернулась за столик. Фрагмент протянул ей очки, и она надела их, не сказав ни слова.

Никакими другими примечательными событиями ужин отмечен не был, хотя многие из игроков в Ривет Кутюр обращались к ним, чтобы обменяться новостями и другой текущей информацией. Сюда приходили не только вкусно поесть и отдохнуть в уютной обстановке; здесь заводили знакомства, которые могли помочь набрать дополнительные баллы и подняться на очередной уровень.

К концу ужина Фрагмент бросил на стол несколько виртуальных купюр и сказал подошедшему официанту:

— Передайте благодарность шеф-повару.

— Спасибо, с удовольствием. — Официант поклонился.

— Дама и ее спутник получили огромное удовольствие, — продолжал Фрагмент. — Им хотелось бы узнать подробнее, откуда эти блюда… — С этими словами он быстрым движением отогнул лацкан пиджака, продемонстрировав крошечную серебряную булавку с головкой в виде шестеренки.

Глаза официанта удивленно расширились.

— Конечно, сэр, разумеется. Сюда, пожалуйста… — Не переставая кланяться, официант провел всех троих туда, где под навесом хлопотали возле обычных переносных печей повара и другие работники. На улице стояло несколько автомобилей и доставочных фургончиков без каких-либо опознавательных знаков. Задние дверцы фургонов были открыты или подняты; в кузовах Геннадий увидел составленные друг на друга пластиковые поддоны.

Официант тем временем вполголоса переговорил о чем-то с одним из водителей, разгружавших фургон с хлебом. Тот утвердительно крякнул в ответ.

— Хотите узнать, откуда все это берется? — сказал шофер Геннадию. — В таком случае помогите-ка мне немного.

Когда Геннадий выволок из глубины фургона лоток с горячими сдобными булочками, водитель сказал:

— Мы сами выращиваем свою продукцию. Теперь это любят называть «вертикальными фермами», но когда я начинал, это были просто делянки, на которых высаживали одну лишь марихуану. Ха!.. — Он дружески хлопнул Геннадия по плечу. — Только подумать: сельскохозяйственную революцию обеспечила наркомафия! У них-то все было хорошо продумано и налажено, и теперь мы по той же технологии выращиваем помидоры, фасоль и все такое прочее.

Геннадий взялся за другой лоток.

— Значит, у вас где-то за городом есть участки земли, теплицы?..

Тот пожал плечами.

— Кое-что, — грибы, например, — мы выращиваем в подвалах городских домов. Но часть сельскохозяйственных культур растет на городских бульварах, в парках, на балконах и крышах высотных зданий. В городе полно свободного места, которое можно использовать. Если, конечно, взяться за дело с умом.

Разгрузив фургон, Геннадий увидел, что Фрагмент машет ему рукой из кузова другого грузовика. Вместо лотков и ящиков там было установлено какое-то оборудование.

— Что это? — удивилась Миранда.

Геннадий изумленно присвистнул.

— Да это целая фабрика!

В кузове действительно был установлен мощный 3D-принтер — промышленный робот-автомат, способный производить не только электронные платы и компоненты, но и винты, соединительные шлейфы и любое другое «железо», которое только могло быть описано в 3D-файле. К принтеру было подсоединено универсальное сканирующее устройство с лазерной, высокочастотной и рентгеновской головками. Что-то подобное, только в более компактном исполнении, Геннадий использовал для поиска радиоактивных изотопов в контрабандных грузах. Многоцелевой сканер мог «перевести в цифру» все, что угодно, начиная от украшений Миранды и заканчивая бытовыми электронными приборами; готовый файл загружался в 3D-принтер, который в считаные минуты производил почти точную копию отсканированного объекта. Правда, с помощью одного лишь сканера 3D-принтер мог производить приборы не сложнее тостера для поджаривания хлебцев, но с добавлением интегрированных разомкнутых схем робот отлично дублировал сотовые телефоны, беспроводные роутеры и, разумеется, АР-очки.

Фрагмент широко улыбнулся.

— Эта крошка способна воспроизвести сама себя, сработав все необходимые детали и собрав их в нужном порядке, — заявил он. — И кстати, все схемы находятся в открытом доступе.

— Но зачем? — удивилась Миранда. — Я хочу сказать, для Ривет Кутюр такой мини-завод совершенно не нужен.

— Для Ривет Кутюр нет, но Оверсэтч — совсем другое дело. — Фрагмент выскочил из кузова и двинулся обратно в ресторан. Геннадий и Миранда последовали за ним.

— Знаете ли вы, — внезапно спросил сираноид, — что, когда провинции древней Римской империи взбунтовались и пожелали обрести независимость, они начали с того, что стали чеканить собственные деньги?

Геннадий удивленно приподнял бровь. Ничего подобного он от Фрагмента услышать не ожидал — тот казался ему недалеким, инфантильным, погруженным в собственные проблемы молодым человеком. Впрочем, он тут же вспомнил, что Даниилом Гавриловым управляют.

Фрагмент, похоже, угадал его мысли. Ухмыльнувшись, он продолжил развивать свою мысль:

— В Оверсэтче не только собственная валютная система, еще более важно то, что в этом мире развиваются свои промышленность и сельское хозяйство. Ривет Кутюр его торговый партнер: Оверсэтч делает одежду, значки и прочие аксессуары для игроков, которые в обмен доставляют сырье и материалы для 3D-принтеров или работают на фермах. Для них это часть игры.

Миранда покачала головой.

— Все равно я не понимаю — зачем? Кому вообще понадобился Оверсэтч?

Фрагмент ответил не сразу. Они уже покинули ресторан и шли к отелю, а он все молчал. Геннадий заметил, что походка Фрагмента сделалась неуклюжей, механической, как у робота; если раньше тот либо размахивал руками при ходьбе, либо норовил засунуть их глубоко в карманы, то теперь они были безвольно опущены. Геннадий даже подумал, что, «наездник» Гаврилова ненадолго отвлекся или вовсе куда-то отлучился, оставив подопечного без подсказок.

Они были уже на полпути к отелю, когда сираноид поднял голову и заговорил:

— Представьте, что в мире существует один язык. Вы думаете только на нем, и вам, естественно, кажется, что названия всех вещей и предметов — единственно возможные и других просто не существует. Или возьмем город… — Фрагмент обвел рукой тонущий в сумерках альтернативный Стокгольм-Атлантис, газовые фонари, светлые квадраты окон на темных фасадах. — В интернете есть разветвленные, многоуровневые динамические сети отношений и контактов, которые постоянно меняются. Метакорпорации создаются и исчезают в течение суток, люди становятся мировыми знаменитостями за несколько часов, а через неделю о них снова забывают. Однако в этом бушующем море виртуального хаоса существуют некие «омуты», отличающиеся относительной стабильностью. Они называются аттракторами. Аттракторы являются компактными подмножествами больших динамических систем — своего рода точками притяжения, к которым сходятся все траектории из некоторой окрестности при времени, стремящемся к бесконечности. Но вот беда: в вашем языке нет слова для обозначения такой точки или узла. Соответственно, вам понадобится новое слово, чтобы как-то его назвать, а лучше — новый язык, новый IT, способный худо-бедно описать его свойства.

Если снять город аппаратом для замедленной съемки со скоростью, скажем, один год в секунду, вы увидите, что он эволюционирует сходным образом. Любой крупный город — это омут, водоворот сложных отношений и связей, но в обычной реальности они развиваются настолько медленно, что люди почти не могут управлять воздействующими на них силами и течениями.

Это справедливо по отношению к городам. Что же говорить о целых странах? О цивилизациях, мирах?! Города и страны суть застывшие цепочки отношений и связей. Ну, как будто кто-то отлил из стали и бетона схему соединений социальной сети, если так вам понятнее… Эти отношения выглядят настолько громоздкими, тяжелыми, неизменными, что нам кажется, будто это они направляют и управляют нашими жизнями. Система социальных отношений увлекает нас, как вода несет и перекладывает с места на место песчинки и мелкие камни, но это неправильно. Так не должно быть. Не обязательно. Можно сделать так, чтобы все было наоборот.

Геннадий не совсем хорошо понимал, что имеет в виду Фрагмент, но Миранда кивала с таким видом, словно была полностью с ним согласна.

— Интернет ломает национальные и государственные границы, — сказала она. — Можно жить в Монголии и общаться с приятелем в Лос-Анджелесе с такой легкостью, будто он твой ближайший сосед. Географические различия и другие искусственные барьеры больше не играют существенной роли.

— Точно, — согласился Фрагмент. — Взять, к примеру, Каскадию. Теперь это фактически один город, хотя еще сравнительно недавно на его месте было три мегаполиса — Сиэтл, Портленд и Ванкувер, располагавшиеся к тому же в разных странах.

— Ну ладно, я понял, — перебил Геннадий. — Значит, этот ваш Оверсэтч — просто еще одно онлайн-государство. Но зачем было его создавать? Разве в Сети не хватает виртуальных миров?

Фрагмент замедлил шаг и показал на небо над горизонтом. В реальном мире там не было ничего, но в Ривет Кутюр облака пронзали тонкие шпили огромного собора.

— Существующие онлайн-миры страдают тем же недостатком, что и реальные: они слишком медленно меняются, — сказал он. — Да, порой игроки создают новые карты, но они в большинстве своем так же статичны, как и те, что существовали до них, ибо опираются на реальности невиртуального мира. Этот собор торчит здесь с самого начала игры, и никто не может его убрать, потому что это запрещено правилами управления альтернативной реальностью. В Оверсэтче все иначе. Там здания и улицы строятся и исчезают в течение секунд, потому что этот мир строится на основе динамически обновляемых интернет-карт. Эти последние отражают мир таким, каков он есть, включая происходящие каждую секунду изменения. Вот почему даже с такими громадинами, — Фрагмент хлопнул ладонью по стене небоскреба, мимо которого они проходили, — они справляются на раз.

За углом путникам открылась еще одна узкая, ничем не освещенная аллея, темная и мрачная в обоих мирах — реальном и альтернативном. Фрагмент остановился.

— Ну вот мы на месте, — сказал он спокойно. — Хитченз и его люди не смогли пройти дальше — они заблудились в лабиринте. Я знаю, что вы готовы, — добавил он, поглядев на Миранду. — Вы пробыли в этом мире достаточно долго. Что касается вас, Геннадий… — Фрагмент потер подбородок жестом, который настолько не вязался с подлинным Даниилом Гавриловым, что по спине Малянова снова пробежал холодок. — Могу сказать только одно: вы сможете войти в Оверсэтч только вместе с Мирандой. Без нее у вас ничего не получится, как бы вы ни старались.

И он отступил чуть в сторону, точно ярмарочный зазывала, приглашающий деревенских зевак войти в шатер и полюбоваться на бородатую женщину или еще какую диковину.

— Эта дорога приведет вас в Оверсэтч, — сказал Фрагмент.

В дальнем конце аллеи не было ничего, кроме темноты. Геннадий и Миранда переглянулись, потом — хоть и не рука об руку, но по крайней мере достаточно близко друг к другу — двинулись вперед.

Геннадий лежал, закрыв глаза и чувствуя, как койка под ним то поднимается, то опускается в такт плавному покачиванию большого корабля. Откуда-то снизу доносился ровный гул мощных машин. За прошедшие дни Геннадий настолько привык к этому звуку, что почти перестал его замечать. Но не сегодня. Сегодня его отвлекали и тревожили любые мелочи, поэтому, вместо того чтобы спать, он лежал в своей каюте и думал, думал, думал о том, где же он все-таки оказался и что ему нужно сделать.

Трудно было представить, что прошло всего-то полтора месяца с тех пор, как Хитченз предложил ему новый контракт. Задание оказалось настолько странным, что он почти сразу утратил ориентиры — все, на что привык опираться, и плыл по воле волн, причем в последние дни и в буквальном смысле тоже. Даже его финансовые часы, отсчитывавшие время от чека до чека, от счета до счета, дали сбой. Геннадий вообще не думал о деньгах, потому что здесь, в Оверсэтче, они были ему совершенно не нужны.

Здесь, в Оверсэтче… Увы, даже в том, что он, казалось, видел своими глазами, разобраться было невероятно трудно. Это стало ясно ему с той первой ночи, когда они с Мирандой прошли по темной аллее и вдруг обнаружили под ногами бледно светящуюся виртуальную тропинку. Они зашагали по этой тропке, обсуждая поведение Фрагмента, оставшегося у поворота. А потом, когда дорожка внезапно вывела их на освещенные улицы Стокгольма, Миранда исчезла. Точнее, она исчезла физически, хотя виртуально по-прежнему была с ним. Светящаяся тропка, по которой они шли, оказалась двумя дорожками, ведущими в разных направлениях.

Поняв, что случилось, Геннадий круто развернулся, но было поздно. Светящаяся тропка позади погасла, хотя он продолжал отчетливо различать голубое мерцание на тротуаре перед собой.

— Нам нельзя останавливаться, — несколько раз повторила ему Миранда. — По крайней мере я должна двигаться дальше. Ради моего сына.

Геннадию достаточно было просто сорвать АР-очки, и он тотчас вернулся бы в реальный мир, но отчего-то ему вдруг стало неуютно и страшно.

— Твой сын… — проворчал он. — Почему-то ты вспоминаешь о нем только в такие моменты, как сейчас, но никогда ничего о нем не рассказываешь. Другая женщина на твоем месте… Можно подумать, ты ему вовсе не мать.

Миранда долго молчала. Наконец она проговорила, опустив голову:

— Я… я действительно не очень хорошо его знаю. Конечно, это звучит ужасно, но… Его растил и воспитывал отец. Я много раз пыталась подружиться с Джейком, установить хоть какие-то отношения, но вышло так, что общались мы в основном по электронной почте. Однако это вовсе не значит, будто он мне безразличен!

— Понятно. — Геннадий вздохнул. — Извини, ладно?.. Я, собственно, только хотел узнать, что нам теперь делать. Идти дальше? Ничего другого, похоже, не остается.

И они зашагали вперед. Примерно через полчаса Геннадий оказался в районе, застроенном старыми складами и ветхими, разваливающимися домишками. Голубая дорожка привела их к дверям приземистого кирпичного здания без окон и там погасла.

— Геннадий! — окликнула его виртуальная Миранда. — Моя тропинка уперлась в кирпичную стену.

Прежде чем ответить, Малянов подергал железную дверь, однако та не поддалась. Чуть выше ручки он разглядел панель кодового замка, а кнопки звонка нигде не было. Тогда он забарабанил в дверь кулаком, но никто не отозвался.

— Ты что-нибудь видишь кроме стены? — спросил он. — Хоть что-нибудь?

Некоторое время оба молча озирались, выискивая хоть какой-то намек или подсказку, которая помогла бы решить проблему. Наконец Миранда неуверенно сказала:

— Тут, на стене какие-то каракули…

— Какие? — сердито спросил Геннадий, чувствуя себя полным идиотом.

— Кажется, цифры. Написаны на стене краской из баллончика.

— Продиктуй, — потребовал он. Миранда стала называть цифры, а Геннадий вводил их на дисплей замка. Наконец послышался щелчок, дверь отворилась, а перед Мирандой вспыхнула новая дорожка-указатель.

Лицом к лицу Геннадий встретился с ней только спустя неделю. За это время оба познакомились с десятками игроков-аборигенов, среди которых были и бывший школьный учитель, и целая команда заросших колючей щетиной рыбаков-сквернословов, и разочаровавшиеся во всех и вся программисты, и недоучившиеся студенты. Геннадий с Мирандой даже посетили несколько заводов и ферм этой новой параллельной реальности, которая отстояла так же далеко от Ривет Кутюр, как та — от нормального Стокгольма.

Обитатели Оверсэтча предпочли порвать с обществом и, плюнув на все, удалиться в виртуальный мир. Многие их них отказались от прежнего гражданства, как сделала это сама Миранда, после того как вышла замуж за инженера-механика из Каскадии. Ее муж занимался строительством ветровых электростанций, обеспечивавших Каскадии полную независимость от энергосистем обеих стран, к которым формально относились составлявшие сверхгород мегаполисы. Сама Миранда работала на одной из «вертикальных ферм» — огромном, длиной в целый квартал небоскребе, от первого до последнего этажа приспособленном для выращивания сельскохозяйственной продукции на основе гидропоники и других новейших агротехнических методов. Один такой небоскреб мог прокормить пятьдесят тысяч человек, а он был далеко не единственный. Гигантский сверхгород стремился к полной автономии и самообеспечению, готовясь окончательно перерезать тонкую пуповину, связывающую его с североамериканской экономикой, и Миранда вполне логично отказалась от американского гражданства. Но в Оверсэтче все было куда серьезнее.

Если раньше Геннадий и Миранда передавали письма и посылки от одного великого герцога Заклепки к другому, то теперь игры стали куда сложнее и запутаннее. В Оверсэтче были своя экономика, свои организации и внутренние правила, однако узловые элементы этого эфемерного мира появлялись и исчезали в течение считаных часов. Реальные учреждения, фирмы, города и страны — все это были аттракторы Оверсэтча. Именно на них была завязана и к ним сходилась вся разнообразная человеческая деятельность, однако в каждый момент времени динамическое воздействие семи миллиардов людей искажало большинство узлов Сети до неузнаваемости. К примеру, Ай-Би-Эм, оставаясь вполне конкретным юридическим лицом, могла в течение дня менять размеры активов, местонахождение и иные свойства. То же самое относилось и к любому другому экономическому или политическому субъекту.

На карте Оверсэтча, в отличие от других игр, были нанесены только аттракторы. Кроме того, это была так называемая «моментальная» карта, постоянно меняющаяся и обновляющаяся на основе непрерывного интернет-анализа, показывавшего, в каком состоянии находится тот или иной действующий субъект в каждый конкретный момент. Эта-то карта и называлась IT 2.0. Геннадий довольно быстро привык к необходимости каждое утро просматривать списки появившихся за ночь новых государств, получавших уникальные, запоминающиеся названия вроде Дональд-Дакии или Брилбинтии. Между этими временными субъектами игроки перемещали значительные финансовые и материальные ресурсы, и если в какой-то части мира день подходил к концу, то в другой он только начинался, так что игровой процесс фактически не прерывался ни на минуту, хотя в каком-то конкретном месте мировой сети игровые искажения могли исчезать. Тогда на карте снова возникали Великобритания, «Гугл» и Евросоюз.

— Все-таки это очень похоже на старую «Дипломатию», — сказала как-то Миранда. — На «Дипломатию», в которой карта мира постоянно меняется.

Когда Геннадий и Миранда не занимались финансовыми проблемами постоянно меняющегося виртуального мира, они сканировали различные предметы и воспроизводили их с помощью 3D-принтеров, ухаживали за садами, разбитыми на крышах, или водили грузовички, доставляя разнообразную продукцию с одной секретной локации на другую. Все, что было нужно для поддержания жизни, производилось вне рамок официальной экономики и, соответственно, не использовало ее ресурсы. Даже электричество, на котором работали грузовички, поступало с ветровых электростанций, установленных на крышах. Станции были построены с помощью принтеров Оверсэтча, которые, в свою очередь, были созданы другими принтерами. Сырье Оверсэтч добывал, разрабатывая захоронения промышленно-бытовых отходов и получая из них металл и редкоземельные элементы. Тарелки микроволновых антенн передавали и принимали закодированную информацию — официальными информационными сетями и каналами Оверсэтч не пользовался. Эти автономные системы охватывали фактически весь мир, а не только Стокгольм.

Примерно через неделю пребывания в Оверсэтче Геннадий понял, что гораздо проще и дешевле селиться не в отеле, а в одной из квартир, находившихся, как и всё в этом виртуальном мире, в самых неожиданных местах. Геннадий и Миранда выбрали район Гутенбург на западном побережье, где им предложили роскошное жилье в переоборудованных судовых контейнерах, складированных близ доков. Контейнеры хорошо отапливались и снабжались электричеством, в каждом имелись устройства спутниковой связи и шестидесятидюймовые телевизоры — разумеется, также сделанные в Оверсэтче.

Как-то утром Геннадий отправился в стокгольмское кафе, где у него была назначена встреча с Хитчензом, и попытался описать ему свою теперешнюю жизнь. Детектив казался очень довольным.

— Это великолепно, мистер Малянов, просто великолепно! — сказал он и тотчас принялся строить планы, как они организуют облаву, схватят преступников с поличным и одним ударом прихлопнут всю сеть. Геннадий смотрел на него во все глаза, потом спросил с нарочитым славянским акцентом:

— Может быть, я еще не совсем проснулся, но мне кажется, эти люди пока что не сделали ничего плохого. Или я ошибаюсь?

Хитченз поперхнулся, и Геннадий, отбросив сарказм, поспешил объяснить, что граждане Оверсэтча действительно не совершают ничего такого, что противоречило бы шведскому законодательству. Напротив, они старательно придерживаются если не духа, то буквы местных законов, отринув только национальную и региональную экономику, а вместе с ней — само общество потребления. Деньги для оплаты услуг так называемого «реального мира» они берут из абсолютно легальных источников — своих реальных доходов от акций и недвижимости. Все дело в том, говорил Геннадий, что на самом деле гражданам Оверсэтча не нужны ни деньги, ни акции и они вкладывают свои капиталы в традиционную экономику только затем, чтобы их оставили в покое.

— Кроме того, — добавил он, — Оверсэтч расползся по всему миру словно какая-нибудь транснациональная корпорация. Миранда и я обычно работаем вместе, но с географической точки зрения мы находимся довольно далеко друг от друга. И большинство операций, которые осуществляет Оверсэтч, носит именно такой характер, а устроить облаву на всем земном шаре вы вряд ли сможете.

— Если они хотят, чтобы их оставили в покое, зачем тогда им понадобился плутоний? — с вызовом спросил Хитченз.

Геннадий пожал плечами.

— Я пока не обнаружил никаких признаков того, что за этой контрабандной операцией стоит Оверсэтч. Посылки, которые отправляют друг другу игроки, даже не запечатываются — я специально проверил. Кроме того, я ни на минуту не расстаюсь со счетчиком Гейгера. Тот, кто транспортирует плутоний, скорее, воспользуется возможностями Ривет Кутюр. Вот там все письма и посылки надежно опечатаны, да и конспирация на уровне.

Хитченз задумчиво побарабанил пальцами по столу, покрытому желтой скатертью, потом спросил:

— В таком случае, во что, черт побери, играет Фрагмент?

От этих слов Геннадию стало не по себе. Вопрос подразумевал, что Хитченз об этом почти не думал или думал очень мало. Что же это за профессионалы, спросил себя Геннадий, если они до такой степени доверяют пойманному с поличным преступнику, который к тому же наверняка является неизвестно чьим двойным агентом?

— Мне кажется, — сказал он Хитчензу, — что Оверсэтч не конечный пункт нашего путешествия. Помните, Фрагмент упомянул, что бежал из какого-то виртуального мира, который он назвал «далекой Силенией»? Я думаю, он постарается доставить нас туда.

Хитченз нервным движением провел ладонью по своему гладко выбритому черепу.

— Но почему он просто не сказал нам, где находится это дурацкое место?

— Потому что это не «место» в прямом смысле слова, — ответил Геннадий, — а сетевой протокол.

Он попытался объяснить детективу, что, собственно, имеет в виду, но, кажется, не слишком преуспел. Зато возвращаясь в свой дом в доках, Геннадий вдруг понял, что ему самому многое стало ясно. Теперь он знал, что такое Оверсэтч, хотя несколько недель назад просто не смог бы этого понять. Вместе с тем бессмысленные и бездумные отношения, которые он помнил по так называемому «реальному миру», казались ему все более и более сюрреалистичными. Зачем, спрашивал он себя, люди каждый день появляются в один и тот же час на одном и том же рабочем месте, если количество телодвижений, необходимых для того, чтобы успешно продать их профессиональные навыки, свелось практически к нулю? Ведь уже создан механизм, позволяющий с максимальной эффективностью распределять и использовать человеческие способности и таланты, и все же люди продолжают загонять себя в прокрустово ложе контрактов и трудовых договоров. Эти рамки — совсем как формальные города и страны — превратились в реликты грубого и примитивного прошлого.

Геннадий почти добрался до порта, когда его очки негромко пискнули. На рабочем столе появился небольшой значок с поясняющей надписью: «Входящий звонок, вызывает Лейн Хитченз». Геннадий прижал палец к уху.

— Да?

— Малянов, это Хитченз. У меня есть новости, только что поступили. Нам удалось проследить несколько посылок с плутонием, которые перевозились через Ривет Кутюр. Похоже, сейчас все они сосредоточены в одном месте для переброски через океан.

Геннадий встал как вкопанный.

— Что-то я ничего не понимаю, — пробормотал он. — Вы, кажется, говорили, что груз специально дробят на мелкие партии, чтобы их не засекли в аэропортах, на вокзалах, в морских портах, и что этот метод отлично работает. Зачем же теперь рисковать, собирая все контрабандные материалы в одном месте?

— Возможно, злоумышленники почувствовали слежку и решились на этот шаг, чтобы успеть доставить груз получателю, прежде чем мы его перехватим, — объяснил Хитченз. — Нам известно, где сейчас находится плутоний. Он на борту контейнеровоза «Акира», пришвартованного примерно в километре от вашей чудной деревеньки. И мне почему-то кажется, что это не простое совпадение.

Так вот что означает расхожее клише «реальность грубо и бесцеремонно ворвалась в его возвышенные мечтания», подумал Геннадий.

— Да, — сказал он, — вряд ли это совпадение. И что теперь? Полицейский рейд? Облава?

— Нет. Нам нужен покупатель — конечное звено цепочки. Для этого необходимо проследить за контейнером. «Акира» идет в Ванкувер. Канадская королевская конная полиция выяснит, кто за ним явится.

— А канадская полиция имеет право действовать в Ванкувере? — усомнился Геннадий. — Ведь теперь этот город является частью Каскадии.

— Не говорите глупости, мистер Малянов! — рассмеялся Хитченз. — Как бы там ни было, вам, похоже, больше не нужно гоняться за этой самой Силенией. Совсем скоро вы вернетесь в реальный мир. Пока дело не закрыто, мы включим вас в состав следственной группы, но это будет уже чисто кабинетная работа. Не беспокойтесь, она неплохо оплачивается, да и парни в группе совершенно нормальные.

— Спасибо.

Евро… — подумал Геннадий. Евро ему пригодятся.

Хитченз дал отбой. Ничто не мешало Геннадию развернуться и покинуть район порта. Больше того, с чистой совестью сорвать АР-очки и прямо сейчас отправиться за гонораром в местную штаб-квартиру МАГАТЭ, но почему-то он этого не сделал. Вместо этого Геннадий продолжал идти туда, где темнела громада составленных друг на друга судовых контейнеров, убеждая себя, что ему нужно лично рассказать Миранде последние новости, после чего они вместе покинут Оверсэтч.

Однако она никуда не уйдет. Не захочет уйти. Это для него работа закончена, но не для нее. Миранда останется в виртуальном мире и будет искать следы пропавшего ребенка. Сына, с которым она всю жизнь общалась главным образом по электронной почте. А бросить ее он не мог. Хотя, если он все же уйдет, Миранда тоже не сможет остаться… Геннадий не знал этого наверняка, но подозревал, что так и будет.

Размышляя обо всем этом, он толкнул дверь одного из контейнеров, на вид точно такого же, как соседние, и прошел по длинному, хорошо освещенному коридору к другой двери, прорезанной в дальней стене. За ней начиналась целая система лестниц, переходов и холлов, позволявших перемещаться внутри штабеля контейнеров во всех направлениях. Навстречу ему попались двое коллег; Геннадий приветливо помахал им рукой и поднялся по легкой углеволоконной лестнице в просторную гостиную — еще один контейнер.

В одном из кожаных кресел небрежно развалился Фрагмент. Он о чем-то болтал с Мирандой, опиравшейся на барную стойку.

— Как ваши дела? — спросил Фрагмент после дружеских приветствий. — Освоились наконец?

Геннадий улыбнулся.

— Вполне, — ответил он.

— Как насчет перехода на следующий уровень?

Геннадий сделал несколько осторожных шажков к свободному креслу, но не сел, а встал за его высокой спинкой.

— Что ты имеешь в виду?

Фрагмент слегка подался вперед.

— Портал в Силению вот-вот откроется, — сказал он. — И мы трое сможем через него пройти, но это нужно будет сделать сегодня ночью.

— Мы трое? — переспросил Геннадий и нахмурился. — Ты же говорил, что сам из Силении!

— Да, я оттуда, но сейчас я не в ней, — сказал сираноид. — И мне нужно туда вернуться — для этого у меня есть свои причины. Миранда хочет найти сына, вы ищете свой плутоний. Каждый оказывается в выигрыше, разве не так?

Геннадий решил не говорить ему, что плутоний уже найден.

— И что для этого необходимо? — спросил он.

— Ничего. — Фрагмент прижал кончики пальцев друг к другу и посмотрел на Геннадия поверх них. — Просто вам надлежит быть в вашей комнате в два часа ночи. И не забудьте закрыть дверь как можно плотнее.

Выдав эти загадочные указания, Фрагмент произнес еще несколько ничего не значащих вежливых фраз и откланялся. Миранда пошла его проводить. Спустя какое-то время она вернулась.

— Что с тобой? — спросила она, и Геннадий только теперь осознал, что все еще стоит за креслом, вцепившись пальцами в спинку.

— Хитченз и его люди нашли плутоний, — выпалил он.

На мгновение глаза Миранды удивленно расширились, но почти сразу она опустила взгляд.

— Значит, теперь ты… выйдешь из игры?

Геннадий сделал над собой усилие и, обогнув кресло, опустился на сиденье.

— Не думаю, — сказал он. — Мне не хочется оставлять тебя одну. Кто знает, какая она — эта Силения.

— О, мой верный отважный рыцарь!.. — Миранда усмехнулась, но Геннадий по глазам видел, что она рада.

— Дело не только в этом, — сказал он, нервно сплетая и расплетая пальцы. — Просто я впервые в жизни участвую в проекте, который имеет в виду создание чего-то нового. Раньше я только и делал, что убирал мусор, оставленный предыдущими поколениями. Чернобыль, Хэнфорд, Напервилль и прочие большие и маленькие катастрофы… На все, что могло предложить общество потребления, на кино, телевидение, игры у меня просто не было времени. Ну, за исключением игр… Но я никогда ничего не покупал, никаких товаров, а вся наша цивилизация выстроена именно на товарах, на вещах. Нет, я, конечно, никогда не принадлежал к радикалам-энвиронменталистам, к этим, как их… «зеленым», никогда не выступал за «возврат к земле», потому что на планете больше не осталось земли, куда можно вернуться, не подвергая себя той или иной опасности, если только не провести сначала сложные мероприятия по дезактивации, рекультивации и так далее. Иными словами, я много лет жил в преддверии ада и даже не понимал этого. — Миранда наконец подняла голову, и Геннадий заглянул ей в глаза. — В Оверсэтче происходит много всего, — произнес он. — Это ведь не просто сложная игра в уклонение от налогов, не так ли? Те, кто в ней участвует, как бы утверждают, что в одном и том же месте в один и тот же миг могут одновременно существовать несколько миров. И человек способен покинуть свое XXI столетие, если оно ему надоело, и при этом не стать фермером или живущим в глуши бродягой. А самое главное, они действительно строят эти параллельные миры.

— Оверсэтч — первый из них, но, по-видимому, не последний, — согласилась Миранда. — Наверное, Силения чем-то похожа на него, только более замкнута, более автономна. Мир внутри другого мира. — Она покачала головой. — Я долго не могла понять, почему Джейк отправился именно туда… Впрочем, он всегда был немного похож на тебя: Джейк тоже не чувствовал привязанности к этому миру и не искал легких путей. То есть я хочу сказать: он никогда бы не вступил ни в какую секту. Я вообще не представляю его себе сколько-нибудь религиозным человеком…

Геннадий огляделся по сторонам.

— Ты считаешь, что Оверсэтч построен на вере, на каких-то религиозно-сектантских принципах?

— От нас никто не требовал верить, — возразила Миранда. — Перед нами просто распахивали двери, одну за другой. — Она улыбнулась. — Неужели тебе ни капельки не интересно, что находится там, с другой стороны?

Геннадий ничего не ответил, но в два пополуночи он сидел в своей комнате за надежно закрытой дверью. Сначала он пытался читать, потом слушать музыку, но скоро бросил и стал просто ждать. Время тянулось невообразимо медленно, и с каждой секундой Геннадий все меньше и меньше верил в то, что сегодня что-то произойдет.

Когда по крыше его контейнера загрохотало, Геннадий вскочил и метнулся к двери, но было уже поздно. Пол под ногами раскачивался, и он почувствовал приступ морской болезни. Грузовой контейнер явно поднимался, и не успел Геннадий приспособиться к качке, как невидимый портовый кран с лязгом опустил его в трюм.

Дверь его комнаты-контейнера оказалась заперта снаружи. Когда много часов спустя засовы открыли, Геннадий уже почти примирился с мыслью о смерти от голода или недостатка воздуха. Контейнеровоз «Акира» двинулся в путь, а он прилег на койку и, закрыв глаза, начал прислушиваться к мерному покачиванию судна. Темнота под опущенными веками казалась Геннадию своего рода личным аттрактором, в который ему хотелось погрузиться хотя бы на время.

Потом рядом с койкой раздался пронзительный электронный писк, и Геннадий, чертыхнувшись вполголоса, потянулся к очкам. Секунду или две он колебался, потом снова выругался и надел прибор. В тот же миг вокруг него появился Оверсэтч — огромный, мерцающий огнями город, ясно различимый даже сквозь стенки транспортного контейнера. Сегодняшняя карта виртуального мира оказалась очень многолюдной, и Геннадий мысленно решил выяснить почему, но несколько погодя. Пока же он включил фильтры, отсекающие лишние детали. Когда от Оверсэтча остались только мягкое мерцание и негромкий шум, он поднялся и вышел из комнаты.

Его «пакет», как называли в Оверсэтче приспособленные под жилье контейнеры, был лишь одним из множества, погруженных на борт «Акиры». В большинстве «пакетов» были невидимые снаружи двери, поэтому когда их составляли в ряд, человек мог перебираться из одного контейнера в другие, не выходя на палубу. Ряд, в который попал «пакет» Геннадия, состоял из десяти контейнеров. Выше и ниже располагались другие уровни, перебраться на которые можно было через специальные люки в полах и потолках.

Он не сомневался, что жилые «пакеты» будут выгружены в порту назначения наравне с легальным грузом. Как правило, игроки Оверсэтча старались избегать незаконных операций, но Геннадий понимал, что перебазирование «пакетов» с людьми потребовало взлома и основательной перекройки мировой компьютерной сети контейнерных перевозок. Официально контейнеров из Оверсэтча в реальном мире просто не существовало. Однако на самом деле такие «пакеты» с жильцами внутри кочевали по всему миру; выгруженные из трюма одного судна, они рано или поздно оказывались на борту другого, чтобы, подобно информационным пакетам в интернете, отправиться куда-то еще. Конечного пункта назначения они никогда не достигали. Находясь в постоянном движении, жилые «пакеты» все время перетасовывались, то образуя временные жилые комплексы, подобные тому, в котором оказался сейчас Геннадий, то рассыпаясь, чтобы спустя какое-то время сложиться в новую комбинацию. Все их множество составляло столицу Оверсэтча — огромный город, который тоже постоянно менялся. При этом, как подозревал Геннадий, большинство составляющих его «пакетов» находилось в международных водах.

Контейнер, в котором был спрятан украденный плутоний, не входил в жилой комплекс, образовавшийся на борту «Акиры», хотя и находился в том же штабеле. Все дело в том, что в него нельзя было попасть из жилых помещений. В него вообще никак нельзя было попасть. Геннадий убедился в этом в первую же ночь, когда, выбравшись на палубу, тайком осмотрел груз. Контейнер с контрабандой стоял почти на самом верху штабеля, в десятке метров над палубой, и Геннадию потребовалось почти полчаса, чтобы — со всеми предосторожностями — вскарабкаться на эту верхотуру. Когда он оказался наконец возле контейнера, сердце его отчаянно стучало — не столько от усилий, сколько от страха. Вдруг он сорвется? Вдруг подует ветер и начнется качка? Он взял себя в руки и осмотрел контейнер. Двери были заперты и опечатаны, как, впрочем, и у всех соседних контейнеров, на ригелях которых болтались обычные инспекционные пломбы, — контейнеры были пусты.

Больше Геннадий наверх не поднимался, но за контейнером с плутонием приглядывал.

Исследуя лабиринт жилых «пакетов», он обнаружил столовые, гостиные, химические туалеты и даже места для работы. Несколько шведов ехали в Канаду в отпуск; увидев Геннадия, они окликнули его по имени и призывно замахали руками — похоже, отпускники успели немного выпить. Геннадий приветливо улыбнулся в ответ, но прошел мимо. Остальные замеченные им люди молча сидели в комфортабельных компьютерных креслах; они работали и не обратили на него внимания.

Рабочее место Миранды рядом с компьютерным терминалом Геннадия пустовало. В комнате вообще никого не оказалось, кроме какой-то женщины, которая, потягивая баночное пиво, оживленно беседовала с голой стеной. Судя по всему, она управляла своим сираноидом, и сейчас кто-то где-то копировал ее жесты и повторял произнесенные ею слова. Глядя на нее, Геннадий вспомнил, как они с Мирандой побывали на автовокзале в Чикаго. Не во плоти, разумеется. Оба управляли каждый своим сираноидом, но у Миранды это получалось не в пример лучше. Правда, большую часть технической работы выполняла сама система; она считывала в инфракрасном диапазоне его жесты, движения пальцев и даже мимических мыши и передавала соответствующие команды, преобразованные в нервные импульсы, человеку на другом конце виртуального моста. В этом отношении управлять сираноидом-марионеткой лишь немногим сложнее, чем персонажем в обычной компьютерной игре, благо физические возможности сираноида позволяли в точности копировать любые жесты «наездника». Сложность заключалась в другом: Геннадию то и дело приходилось знакомиться и разговаривать с новыми людьми, и хотя телесно он находился в сотнях миль отточки контакта, у него каждый раз начинало сосать под ложечкой, а к горлу подкатывала тошнота.

На автовокзале Геннадий и Миранда занимались тем же, чем от века занимаются сутенеры, проповедники-вербовщики и сексуальные маньяки всех мастей — они высматривали сходивших с рейсовых автобусов одиноких молодых людей и девушек. Их можно было без особого труда узнать по походке и выражению лица, по потерянному взгляду, в котором Геннадий читал страх перед большим чужим городом.

Сираноиды, которыми управляли Геннадий и Миранда, выглядели весьма и весьма прилично, даже респектабельно. Вместе или по отдельности они подходили к этим молодым людям и предлагали им работу. Оверсэтч набирал новых игроков.

Результаты можно было назвать поразительными. Возьмите восемнадцатилетнего закомплексованного юношу или девушку из глухой провинции, не обладающих никакими профессиональными навыками и полезными знакомствами, растолкуйте ему или ей, что такое сираноид, оденьте в приличный костюм и отправьте в деловой центр большого города. В различные дни ими будут управлять самые разные люди — опытный аудитор, частный сыщик, успешный торговец или архитектор. Им придется бывать на совещаниях, писать отчеты и участвовать в переговорах, зачастую меняя личности прямо в процессе переезда из офиса в офис. И так много-много раз, изо дня в день. Все, что требовалось от сираноида-марионетки, — это повторять слова, которые нашептывал ему «наездник», и исполнять команды, продиктованные сенсорно-тактильным интерфейсом. Управляющие сираноидами профессионалы могли таким образом создавать собственные сервисные сети, обеспечивающие их ежедневное личное участие в делах и проектах, разбросанных по городам и странам. Сираноиды тоже извлекали пользу из процесса: путем простых наблюдений они могли набраться опыта и получить полезные знания, касающиеся бизнеса или государственного управления. Со временем у Геннадия тоже появилась собственная сеть, через которую он мог регулярно проверять все существующие на планете хранилища ядерных отходов.

Молодым людям нужны были знания и дипломы, поэтому Оверсэтч спонсировал их учебу в колледжах и университетах. Геннадий «седлал» своих студентов, когда те бывали свободны от занятий, и отправлял в офисы хранилищ как представителей официальной, зарегистрированной под его собственным именем консультационной фирмы. Его фамилия в профессиональных кругах имела вес, поэтому всех его подопечных (шестерых юношей и трех девушек) охотно вводили в курс дел. Управляемые Геннадием, они отыскивали узкие места и подсказывали способы решения проблем. Совсем скоро из них должны были получиться квалифицированные специалисты, которые без труда найдут высокооплачиваемую работу в частных или правительственных структурах.

Едва он приготовился вызвать своих студентов, как «Акира» неожиданно вздрогнул. Толчок был слабым, но чтобы тряхнуть огромный контейнеровоз, требовалась, по прикидке Геннадия, немалая энергия.

Только теперь Геннадий заметил, что комната слегка раскачивается. «Акиру» редко болтало: во-первых, из-за его огромных размеров, а во-вторых, из-за установленной на борту системы гироскопов-стабилизаторов. Похоже, снаружи разыгрался нешуточный шторм.

— Вы заметили? — спросил Геннадий у женщины рядом. — Кажется, начинает качать…

— Что-что? — переспросила та и повернулась, нажав кнопку «пауза» на панели рабочей станции.

— Нет, ничего, — быстро ответил он и вызвал программу-перехватчик, которая, в свою очередь, вывела на экран координаты судна и техническую информацию. «Акира» шел Чукотским морем, по правому борту была Россия, по левому — Аляска. Северный полюс Геннадий проспал; впрочем, океан был затянут туманом, так что смотреть там было особенно не на что. Волнение действительно разыгралось: со стороны Восточно-Сибирского моря шел сильный шторм, и на видео были отчетливо видны и свинцово-черные тучи, и высокие, с белыми шапками волны. Удивительно, как он не почувствовал качку раньше. Переговоры по внутренней связи, которые Геннадий тоже не поленился прослушать, были сдержанными, но тревоги никто не выказывал. Похоже, подобные штормы случались на освобожденных ото льда арктических судоходных линиях регулярно. Судя по реакции экипажа, непогоды ждали, и могучее судно было способно пройти прямо сквозь шторм.

Геннадий подумал, что после сеанса работы со студентами непременно выйдет на палубу и полюбуется ураганом, но не успел он устроиться поудобнее, как в комнату ворвалась Миранда. Она бросилась к нему, собираясь схватить за руки, однако опомнилась.

— Ты… работаешь? — спросила она.

— Нет, только собирался.

Миранда взяла его за руку и рывком заставила подняться.

— Я видела его, Геннадий! Видела! Я узнала Джейка.

Палуба у них под ногами сильно накренилась, потом плавно выровнялась, и оба машинально схватились за стену.

— Ты видела сына? Здесь?!

Миранда отрицательно качнула головой.

— Не здесь. И, строго говоря, не совсем видела. Я хочу сказать… В общем, давай сядем, и я все тебе расскажу.

Они выбрали свободные кресла подальше от работавшей женщины. Контейнер был довольно узким, и их колени почти соприкасались. Наклонившись вперед, Миранда сцепила руки перед собой и ослепительно улыбнулась.

— Это было в Сан-Паулу, — сказала она. — Я, кажется, как-то говорила тебе, что Оверсэтч поощряет участие в международных научно-практических конференциях. В этот раз я использовала местного сираноида, чтобы побывать на симпозиуме по проблеме исчезновения дождевых лесов. Человек десять моих англоговорящих коллег собрались на отдельное заседание, чтобы обсудить кое-что между собой… Некоторых я знала, но мне, разумеется, приходилось делать вид, будто я свежеиспеченный доктор наук из Бразилии… то есть это мой сираноид был доктором, который недавно защитил диссертацию и решил заняться самостоятельными исследованиями… Однако дело не в этом. Главное, что меня там никто не мог узнать. Среди коллег был молодой человек — я его видела впервые, но каждый раз, когда он начинал говорить, у меня появлялось странное чувство… В том, как он говорил, какие слова выбирал, как при этом жестикулировал, было что-то очень знакомое. Я заметила, что и он обратил на меня внимание, то есть не на меня, конечно, а на этого бразильца… Примерно через полчаса после того, как началось наше заседание, он пристально на меня посмотрел, а потом начал что-то медленно писать в блокноте, который был у него в руках. Блокнот, конечно, заметили все: в конце концов, это было очень несовременно — пользоваться бумажным блокнотом и ручкой, но никто, естественно, ничего не сказал. А в конце заседания, когда все уже вставали, он снова посмотрел на меня, этак со значением, потом вырвал из блокнота листок, скатал в комочек и бросил в урну у двери. В холле, куда мы вышли, было очень много народа, и я потеряла его в толпе, зато никто не помешал мне вернуться и достать из урны записку.

— И что в ней было? — спросил Геннадий.

К его огромному удивлению, Миранда вдруг сняла свои АР-очки, и Геннадий, немного поколебавшись, сделал то же. Опасливо оглядевшись, Миранда протянула ему свою электронную книгу, которую он не видел с того дня, когда они встретились в первый раз.

— Записка у меня здесь, — прошептала она. — Я не стала пользоваться очками на случай, если за нами следят. Цифровой снимок я сделала, конечно, через своего бразильского сираноида, но оригинал я удалила из памяти АР-очков сразу после того, как загрузила копию. Вот, смотри…

Геннадий взглянул на экран. На фотографии четкими, крупными буквами значилось:

«Силения. 64°58′ С. ш., 168°58′ 3. д.».

Ниже в записке был нарисован крошечный человечек — спичечные ножки, спичечное туловище, кружок вместо головы. Одна тонкая рука была поднята в приветственном жесте.

— Вот… — сказала Миранда, показывая на смешную фигурку. — Таких человечков Джейк любил рисовать в детстве. Я узнала бы его рисунок из тысячи.

— Ты предполагаешь, что Джейк управлял сираноидом, участвовавшим в вашем заседании? — Геннадий откинулся на спинку кресла и задумался. — Дай-ка я кое-что проверю… — Он снова надел очки и вызвал на экран информацию с навигационного комплекса «Акиры». — Если цифры в записке — широта и долгота, в чем сомневаться не приходится, то как раз в этой точке мы сейчас и находимся.

Миранда нахмурилась.

— Ничего не понимаю. Неужели Силения под водой? Но ведь это невозможно!

Геннадий резко поднялся.

— Я думаю, Джейк имел в виду кое-что другое. Идем.

Пока они разговаривали, качка сделалась сильнее. Геннадия и Миранду бросало от стены к стене, пока они, словно пьяницы, двигались к выходу из комнаты и шли по длинному коридору, соединявшему ряд контейнеров. По пути им встретились несколько человек, которые, оставив рабочие места, возвращались в свои комнаты. Даже жизнерадостные шведы прервали свою вечеринку и теперь пытались попасть к себе. Их лица на глазах приобретали зеленоватый оттенок.

— Я каждый день проверял наш опасный груз, — сказал Геннадий, когда они остались в коридоре одни. — Пока все на месте. Пунктом назначения заявлен Ванкувер, но, как сказал мне Хитченз, там «Акиру» будет встречать отряд канадской полиции. Вот я и подумал, не попытаются ли злоумышленники разгрузиться по дороге, до того как наше судно попадет в порт?

— А что, это не исключено… — Миранда почти кричала: она немного отстала, к тому же далекий шум и грохот волн стали сильнее.

— На самом деле исключено, — решительно возразил Геннадий. — Контейнер с плутонием опечатан и находится почти наверху нашего штабеля — там, где составлены пустые контейнеры. Почти наверху, но не на самом верху, так что даже если бы над «Акирой» появился Джеймс Бонд на «летающем кране», ему вряд ли удалось бы зацепить контейнер и увезти с собой.

Коридор заканчивался лестницей. Геннадий стал подниматься по ступенькам, Миранда, запыхавшись, торопилась следом.

— Может, там есть потайная дверь? Ну, как в наших жилых «пакетах»? — предположила она. — Если так, то не ведет ли эта дверь в соседние контейнеры?

— Я думал об этом, — мрачно согласился Геннадий. Он поднялся еще на один пролет и оказался в пустом контейнере, который выглядел бы как самая обычная емкость для перевозки грузов, если бы не люк и лестница в полу. Света здесь не было, если не считать пары светодиодов на стене. В почти полной темноте Геннадий двинулся вперед, вытянув перед собой руки. Шум волн и вой ветра превратились в оглушительный рев, раздававшийся, казалось, со всех сторон одновременно.

— В твоей гипотезе есть один изъян, — проговорил он, нащупывая внутреннюю защелку переделанной двери контейнера. — Она не объясняет, почему пустые контейнеры поставили на самый верх, на контейнер с контрабандным плутонием. — Он отодвинул засов.

— Постой, меня вызывают… — сказала Миранда. — Это ты?!.. — услышал Геннадий ее удивленное восклицание. — Где ты? — Ее дальнейшие слова заглушил рев бури.

Косой дождь полосовал мокрые бока грузовых контейнеров, угольно-черные грозовые облака висели так низко, что казалось, будто они отскакивают от верхушек волн, словно пущенные ловкой рукой плоские камешки. В темноте не было видно почти ничего, кроме этих облаков, волн, дождя и мокрых металлических поверхностей, озаряемых непрерывными вспышками молний. При одной такой вспышке Геннадий разглядел черную водяную гору, которая, казалось, валилась прямо на корабль. Потом трепещущий электрический свет погас, а «Акира» так подпрыгнул, что Геннадий едва не свалился на палубу, и лишь в последний момент ему удалось уцепиться за поручень трапа. Подняв голову, Геннадий увидел, что верхние контейнеры опасно раскачиваются.

Из-за темноты и непрерывного грохота он почти ничего не слышал и мало что мог рассмотреть. Поэтому надел очки и подключился к судовым камерам видеонаблюдения.

Ему повезло. Одна из камер смотрела на грузовые трюмы, где были составлены контейнеры. Углы нескольких штабелей выглядели какими-то неровными, но в чем дело, Геннадий понял не сразу.

Он снял очки и спрятал в карман, потом вставил в уши горошины наушников.

— Геннадий, ты где? — тотчас услышал он встревоженный голос Миранды. — Зачем ты отключился от онлайна?

— Я здесь, — отозвался Геннадий. — Как я говорил, должна быть причина, по которой пустые контейнеры оказались на самом верху, выше контейнера с плутонием. И дело здесь не только в правильном распределении груза. Я узнал, что ежегодно во время сильных штормов в море падает с судов около пятнадцати тысяч контейнеров. И большинство из них, разумеется, пустые.

— Но не этот… — пробормотала Миранда. Геннадий к этому времени перебрался на палубу и стоял, держась за леер, совсем рядом с раскачивающимся штабелем контейнеров. Оглянувшись, он увидел, что Миранда идет по трапу следом за ним — правда, до нее было еще метров пять или больше.

Очередная вспышка молнии на мгновение осветила судно, и Геннадий заметил скрюченную человеческую фигуру там, где никого не должно быть. Тем более в шторм.

— Ты видела?! — Он дождался, пока Миранда спустится поближе, и протянул руку, чтобы помочь ей перебраться на палубу. Оба давно промокли насквозь, а вода была страшно холодной. Крупные капли дрожали и на очках Миранды, и Геннадий мимолетно подумал: почему же она их не снимет.

Губы Миранды шевельнулись.

— Видела что? — услышал он в наушниках. Разговаривать без них в таком шуме было почти невозможно.

— Там, на верхушке одного из штабелей, человек, — сказал Геннадий, пытаясь говорить спокойно. Кричать не имело смысла, коль скоро они все равно общались по интернет-связи. — Я уверен, что не ошибся, — добавил он.

— И это, конечно, тот самый штабель, где находится контейнер с плутонием? — догадалась Миранда.

Геннадий кивнул в ответ, и они осторожно двинулись дальше. До подозрительного объекта оставалось совсем немного, когда «Акира» накренился особенно сильно, и Геннадий увидел над головой яркие оранжевые вспышки. Звука он не услышал, потому что как раз в этот момент молния заплясала у верхушки одной из корабельных мачт, и тут же грянул оглушительный гром. Палуба продолжала крениться, темная вода бурлила уже совсем близко от борта. В следующую секунду Геннадий увидел, как верхние контейнеры в штабеле поползли и один за другим посыпались в море, кувыркаясь, как спичечные коробки. Тяжелые контейнеры с легкостью снесли фальшборт и выломали изрядный кусок палубы не далее чем в десятке метров от того места, где стояли Геннадий и Миранда.

— Назад! — Геннадий подтолкнул женщину в сторону надстройки, но она упрямо покачала головой и еще крепче вцепилась в леер. Геннадий выругался. Контейнеровоз тем временем выровнялся, потом начал крениться в противоположную сторону.

Один контейнер зацепился углом за планшир и теперь поворачивался вокруг своей оси, скрежеща и высекая из палубы искры. В конце концов сталь не выдержала, и контейнер свалился за борт. Контейнеры в других штабелях держались; Геннадий отметил, что они почти не раскачиваются. Похоже, чтобы сбросить их в море, нужен шторм посильнее.

Обогнув частично рассыпавшийся штабель, Геннадий вышел к другому трапу. При очередной вспышке он увидел человеческую фигуру. Должно быть, кто-то из команды, подумалось ему.

— Рад видеть вас, Геннадий, — поздоровался Фрагмент. На нем были желтая пластиковая каска и страховочный пояс, надетый поверх матросского прорезиненного дождевика. АР-очки Фрагмента были сплошь в водяных каплях, как у Миранды.

— На палубе сейчас довольно опасно, — заметил Фрагмент, делая шаг навстречу. — Мне-то все равно, поскольку мною хорошо управляют.

Снова полыхнула молния, и Геннадий увидел у него за спиной небольшой черный рюкзак.

— Ты не из Силении, — сказал он уверенно. — Мне кажется, ты работаешь на кого-то другого. На кого?

— Не доверяй ему! — вставила Миранда. — Он на стороне санотики.

Фрагмент покачал головой.

— Силении нужен плутоний, — сказал он. — Для новых реакторов. Уверяю вас, он будет использован исключительно в мирных целях. Проблема в том, что официальные аттракторы не признают виртуальные государства. Мы никогда не смогли бы купить плутоний на законных основаниях.

Геннадий кивнул.

— Контейнеры были специально уложены таким образом, чтобы в нужный момент их можно было легко отправить за борт. Шторм начался весьма кстати, но я не сомневаюсь: наверху были установлены специальные пиропатроны, которые сбросили бы контейнеры в воду даже в тихую погоду. Все это должно было произойти автоматически, но ты зачем-то забрался на штабель…

— Ну и что? — Фрагмент поправил рюкзак.

— Ты открыл контейнер, — сказал Геннадий, — и забрал плутоний. Он сейчас здесь. — И показал на рюкзак. — Следовательно, ты действуешь не в интересах Силении.

— Так и есть! — Миранда кивнула и положила руку Геннадию на плечо. — Он охотился за плутонием с самого начала, — прокричала она. — Фрагмент использовал нас, чтобы узнать, где он находится, и забрать. Он на стороне санотики!

Лицо Гаврилова ничего не выражало. Впрочем, отчасти его по-прежнему скрывали большие АР-очки, которые заливала вода.

— И зачем, по-вашему, я столько времени ждал? — спросил он. — Почему не забрал плутоний раньше?

— Ты догадался, что за контейнером следят. Готов спорить на что угодно: ты заранее продумал, как отправить плутоний за борт, снабдив его особым радиомаяком — не тем, который установлен на контейнере, предназначавшемся для Силении. Твой рюкзачок наверняка устроен так, чтобы плавать в десятке метров под водой в ожидании, пока его заберут.

Фрагмент отшвырнул в сторону бухту тонкого троса, которую держал в руке, и потянулся к горлу Геннадия. Тот легко уклонился, сделав короткий шаг в сторону, и быстрым движением сорвал с Гаврилова очки. Сираноид пошатнулся, словно оглушенный сильным ударом, и Геннадий, воспользовавшись замешательством, выдернул наушники из его ушей.

В свете молнии он впервые увидел глаза Даниила. Маленькие и темные, они растерянно метались из стороны в сторону. Сираноид проговорил что-то… потом прижал ладони к ушам и издал вопль, полный отчаяния и страха.

Геннадий метнулся вперед, собираясь схватить Гаврилова за руку, но промахнулся. Его пальцы поймали только плотную ткань рюкзака. Рюкзак соскользнул, Гаврилов вывернулся из лямок и развернулся, однако не удержал равновесия и, оступившись, полетел за борт.

Геннадий невольно вскрикнул; его крику вторил отчаянный вопль Миранды. Оба бросились к борту, но в темноте внизу ничего нельзя было рассмотреть, кроме бушующих пенных водоворотов.

— Все кончено. Он погиб, — произнесла Миранда неожиданно спокойным голосом.

— Надо хотя бы попытаться его спасти! — прокричал Геннадий, бросаясь к ближайшей переговорной трубке, установленной под прозрачным водонепроницаемым кожухом около трапа. Он почти дотянулся до нее, когда Миранда неожиданно напала на него сзади и сбила с ног. Оба покатились по трапу, и Геннадий едва не выпустил рюкзак.

— Что ты делаешь?! — воскликнул он. — Там же человек!

— Его все равно не спасти, — проговорила Миранда все тем же странно спокойным, даже отстраненным голосом. Она села. — Прости меня, — сказала она. — Я не должна была так поступать. Нет, Джейк, заткнись ради Бога… Ты не прав. Мы должны хотя бы попытаться спасти этого беднягу.

Миранда слегка наклонила голову.

— Он боится, что улики приведут в Оверсэтч, и тогда…

— Тобой управляет твой сын? — догадался Геннадий. — Но… Как давно?

— Недавно. Он позвонил, когда мы выбирались из контейнера.

— Отпусти меня, — сказал Геннадий. — Я скажу, что мы все это время прятались в трюме. Все будет нормально, в конце концов я чертов инспектор МАГАТЭ. — Он с трудом поднялся и потянулся к телефону.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы дозвониться до капитанского мостика. Геннадий сказал в трубку несколько слов, потом дал отбой и покачал головой.

— По-моему, капитан мне не поверил и не собирается разворачивать судно. Впрочем, сейчас сюда придут его люди, чтобы нас арестовать. — Дождь потоками стекал по его лицу, но Геннадий вдруг поймал себя на том, что ему приятно чувствовать настоящую холодную влагу, не отфильтрованную матрицей Оверсэтча. — Можно мне сказать несколько слов Джейку? — спросил он.

— Что? Ты действительно хочешь с ним поговорить? — Миранда обхватила себя за плечи, но это не помогало — она продолжала дрожать от холода. У Геннадия тоже зуб на зуб не попадал, однако он постарался справиться с собой. У него оставалось слишком мало времени до того момента, когда реальный мир лишит его всякого выбора. Держа в руках рюкзак с плутонием, он думал о Хитчензе — как отреагирует детектив на всю эту историю, а также о том, как ему обойти острые углы, когда придется давать официальные показания.

— Джейк, — проговорил Геннадий, — что такое Силения?

Миранда улыбнулась, но на его вопрос ответил ее сын:

— Силения вовсе не «что», как вы привыкли думать. Это не вещь в традиционном смысле слова и даже не место. Это… Короче, кое-какие люди пришли к выводу, что для описания современного мира, его устройства, нужен новый язык. Когда все реальности становятся предельно гибкими, текучими, их уже невозможно описывать старыми терминами.

Вы, кажется, уже понимаете, что города, страны и крупные корпорации являются своего рода узлами стабильности в неистовых водоворотах перемен. Мы называем их аттракторами — центрами притяжения, к которым стремятся хаотически развивающиеся новообразования, однако в каждый конкретный момент они могут либо еще не достичь этих центров, либо начать новый цикл своего развития. А теперь представьте себе, что все вышесказанное относится и к людям. Вообразите шофера, который работает в курьерской службе. Он ездит по разным маршрутам, общается с клиентами, доставляет товары и посылки. Любой другой водитель на его месте делал бы то же самое. Следовательно, когда этот человек исполняет свои служебные обязанности, он — уже не он. Он — компания, воплощение фирмы, в которой работает. В самого себя он превращается, только когда возвращается домой и снимает рабочую форму.

IT 2.0 позволяет, так сказать, вычленить эти мимолетные состояния из общего потока жизни, поставить в центр внимания временную реальность, тогда как вещи, которые мы считали реально существующими — я имею в виду страны, компании и прочее, — отступают на задний план и как бы расплываются. Ну а поскольку существует IT 2.0 для стран и корпораций, разве не логично предположить, что подобный инструмент можно разработать и для людей?

— Это и есть Силения? — уточнил Геннадий.

Миранда кивнула, но Геннадий только покачал головой. И дело не в том, что он не мог вообразить себе нечто подобное. Напротив, и ему это очень не нравилось. Если он правильно понял Джейка, люди оставались людьми вовсе не все время; большую часть своей жизни они исполняли различные роли, выступая в качестве представителей… нет, даже не представителей, а живых олицетворений различных сил, зачастую даже не сознавая этого. А с помощью нового языка каждый человек получал способность находиться в нескольких местах одновременно — в форме своих игровых персонажей, электронных посланий, финансовых вложений, веб-сайтов или в виде сираноидов, которыми он управлял. Геннадий и сам поступал подобным образом всю свою взрослую жизнь, но только теперь он понял, что вследствие этих действий его личность оказалась раздроблена и раскидана по всему земному шару. И в последние несколько недель этот процесс ускорился. Да, похоже, для таких, как Джейк, родившихся и выросших в меняющемся с калейдоскопической быстротой мире, IT 2.0 и Силения были выходом — и даже казались чем-то обыденным и привычным.

Возможно, Силения и в самом деле была убежищем для новых людей, но в это Геннадию не очень-то верилось. В любом случае, он был слишком стар, чтобы менять свою жизнь в соответствии с реалиями нового языка.

— А санотика? — спросил он. — Что это такое?

— Представьте себе Оверсэтч, — сказал Джейк, — но без каких-либо морально-этических принципов и ограничений. Представьте, что вместо поиска спонтанно возникающих новых карт виртуальных миров внутри нормальной, здоровой сети человеческих отношений и связей у вас есть IT 3.0, который нацелен исключительно на катастрофы и бедствия или, иными словами, на те точки в пространстве или моменты истории, когда перестают действовать любые правила и воцаряются хаос и анархия. Вообразите себе армии сираноидов, которые появляются именно в такие моменты, чтобы насладиться человеческим несчастьем и болью. Такая штука была бы поинтереснее Оверсэтча, вам не кажется? Во всяком случае, для некоторых… Это, мистер Малянов, и есть санотика, — добавил Джейк. — Специально выращенный паразит, питающийся болью и страхом, которые порождает каждая крупная катастрофа. Миллионы людей обслуживают этого паразита, сами не подозревая об этом.

Геннадий показал на рюкзак, который по-прежнему держал в руках.

— И для этого нужно сделать бомбу? — спросил он.

— Может быть. Кстати, мистер Малянов, почему вы так уверены, что сами не работаете на санотику? И откуда мне знать, что плутоний не будет использован для какого-нибудь черного дела после того, как попадет к вам в руки? Нет, груз должен отправиться в Силению. Поверьте, так будет лучше для всех.

Геннадий задумался. Краем уха он слышал, как о том же самом просила его Миранда, и все же он продолжал колебаться. С другой стороны, после всего, что он видел и чему стал свидетелем, Геннадий с особой ясностью понимал, что даже в его мире власть и контроль каждое мгновение незаметно переходят из рук в руки и что такие — образования? организации? — как Оверсэтч и Силения способны эффективно управлять этими процессами или, по крайней мере, влиять на них. И не исключено было, что и МАГАТЭ, и сам Геннадий с самого начала работали на Фрагмента и даже не знали об этом.

— Брось рюкзак в трюм, — сказал Джейк. — Кто-нибудь из Оверсэтча подберет его и припрячет. А ты, мама, привезешь плутоний с собой в Силению. Ну, когда приедешь…

Дождь ослабел, но щеки Миранды по-прежнему были мокрыми, на этот раз от слез.

— Я приеду, Джейк, обещаю. Когда нас отпустят, я сразу же приеду к тебе, — пообещала она и добавила, обращаясь к Геннадию: — Бросай скорее! Люди из команды сейчас будут здесь.

Он так и не понял, это ее слова или Джейка. Скорее всего, обращался к нему сын Миранды, но это уже не имело значения.

— Пожалуй, я его сохраню, — сказал он и швырнул за борт очки. Одного этого движения хватило, чтобы покинуть мир, который он только что для себя открыл, хотя прожил в нем уже немало дней и почти полюбил. Этот мир или, точнее, город величиной с мир, сотканный из света и идеалов, волшебным образом создали миллионы людей, которые ежеминутно думали о нем, верили в него и действовали так, будто он и в самом деле существует. И Геннадий хотел бы стать одним из них, но…

— Откуда ты знаешь, что рюкзак не попадет в санотику? — В голосе Миранды слышалось глубокое разочарование, которое испытывала не она, а Джейк.

— На Земле есть и другие силы, кроме Силении и санотики! — прокричал в ответ Геннадий, с трудом перекрывая грохот волн. — И одна из этих сил находится здесь, в этом самом рюкзаке. Другая сила — это я сам. Быть может, моя сущность тоже меняется; возможно, я просто одинокий, усталый мужчина, но я все равно последую за содержимым этого рюкзака, куда бы оно ни попало. Я не могу отправиться с вами в Силению, не могу даже остаться в Оверсэтче, как бы мне этого ни хотелось, но я клянусь, что буду следовать за плутонием и сделаю все, чтобы он не причинил вреда… Я сделаю это, — добавил он, когда подоспевшие матросы окружили всех троих, — потому что некоторые вещи остаются настоящими в любом мире.

Билл Джонсон Чумбалон

Ваш президент все еще может выиграть эти выборы, — сказал мне Джеремия.

Мы находились в небольшой пустой гардеробной в стороне от главного входа в отель. Я проверил, заперта ли дверь, затем просканировал комнату на предмет наличия микрофонов. Он с улыбкой наблюдал за мной.

— Вы мне не верите? — спросил он с невинным видом. Я несколько мгновений молча смотрел на него, затем завершил сканирование. Всё чисто.

— Ну, хорошо, — сказал я устало. — Поговорим о деле. Чего хочет мэр?

— Вы знаете, чего он хочет. Чтобы ваш президент помиловал его племянника, — ответил Джеремия.

— Племянника… — протянул я. — Того самого, попавшегося на взятках, с помощью которых он добивался назначения в Сенат? Племянника, подкупившего осведомителя, состоящего на службе у федеральных властей? Ведавшего всей политической кухней мэра?

— Ну, вот видите! — жизнерадостно воскликнул Джеремия. — Вы его знаете.

Я покачал головой.

— Этот ваш племянничек — обыкновенный ворюга и растратчик. Он украл пенсионные деньги тысяч людей. Черт, да и в этом он признался лишь после того, как ему предложили заключить сделку с правосудием, чтобы сесть за наименее тяжкое из преступлений. Президент прочел его дело прежде, чем отвергнуть первую и вторую апелляции о помиловании. Ни при каких условиях президент не допустит, чтобы он вышел из тюрьмы до срока.

Джеремия во время моей речи кивал головой, как будто все сказанное не было для него неожиданностью. Он подался вперед и ткнул мне в грудь указательным пальцем.

— В таком случае мэр окажется очень огорчен, а ваш президент не будет переизбран на новый срок, — безапелляционно заявил он. — Подумайте над этим, а потом решите, станет ли третья попытка счастливой.

Он развернулся и покинул комнату.

Я же помедлил какое-то время: во-первых, чтобы — не дай Бог! — репортеры снаружи не увидели нас вместе, а во-вторых, чтобы еще раз обдумать все дело. Хотя о чем тут думать? Все предельно ясно и предельно скверно.

Пять минут спустя я вышел из гардеробной и через боковую дверь отеля попал на улицу. Обогнул угол и влился в свиту президента, которая как раз поднималась по ступеням главного входа. Нынешним вечером в этом отеле в деловой части города состоится собрание со сбором пожертвований на избирательную кампанию. Президент покосился на меня, я еле заметно покачал головой. Его губы на мгновение сжались в твердую линию, но тут же расслабились, и на лице вновь нарисовалась привычная улыбка. Я отступил за спины сопровождающих, проложил дорогу через танцзал к бару, прихватил там бокал и занял позицию рядом со столиком, за которым собирали взносы. Я прислонился к стене и влил в себя первую порцию скотча.

— Думаешь, можешь выиграть эти выборы? — послышался знакомый голос.

— Нет, — ответил я.

— Правда? — продолжил голос. — Не ожидал такое услышать: честность тебе совершенно не идет. Не забывай: президент думает, что он выиграет эти выборы. И если уж на то пошло, он думает, что именно ты их для него выиграешь.

— Президент, — ответил я, медленно процеживая слова через уголок рта и не оборачиваясь, — великий человек. Но кроме этого, он, без всякого сомнения, полный чумбалон.

Чумбалон среди чикагских политиков словечко уничижительное. Оно означает наивного глупца, любителя, не понимающего, как следует играть в политические игры и как по-настоящему работает вся эта кухня.

Несколько примеров. Допустим, чумбалон приезжает в деловую часть Чикаго, паркуется около счетчика на улице, затем идет к парковочному инфокиоску на углу, где и оплачивает стоянку. Тот же, кто знает жизнь и как делаются дела в Чикаго, приезжает в деловую часть, находит счетчик и паркуется. Затем выбирается из тачки и вешает на счетчик холщовый мешок с надписью «Счетчик отключен, киоск сломан, парковка бесплатная». Профи еще и закрепит мешок висячим замком, чтобы его не сперли к тому времени, когда он вернется к машине.

Профи знает, что если завернуть водительское удостоверение в зеленую бумажку с портретом президента Франклина, то это поможет разрешить любую проблему, связанную с нарушением правил движения или парковки. Лучший способ избежать налогообложения на недвижимость — это зарегистрировать свое жилище как частную церковь, не забывая, разумеется, субсидировать нужных политических деятелей. И профи всегда позаботится, чтобы дочь босса местной тюряги получила на лето место интерна в лучшей клинике.

Моя проблема заключалась в том, что президент, гордо стремящийся к победе, казался честным человеком (а в Чикаго к этому определению присовокупляли еще и словечко «наивным»). И я боялся, что это будет стоить нам выборов.

Сам президент в данный момент находился в весьма незавидном положении на другой стороне зала. Его приперла к стене дама, чей решительный настрой отменно сочетался с обильными формами. Вырваться не было никакой возможности. На лице дамы читалась пылкость истинно верующей перед ликом своего божества. А выражение лица кандидата вызывало ассоциации с робкой антилопой, застывшей в слепящих лучах прожекторов и фар охотничьего джипа. Он посмотрел на меня, и в глазах я увидел безмолвную мольбу. Я быстрым оценивающим взглядом пробежался по фигуре дамы. Платье от кутюр, бриллианты настоящие, из чего следует, что ее банковскому счету не помешает слегка похудеть. Я перехватил взгляд своего кандидата, слегка покачал головой и вернулся к выпивке.

Во время предвыборной кампании у каждого из нас своя работа…

— Ну, ты и садист! — снова произнес знакомый голос.

— Он выживет, — ответил я. — А ты ее знаешь?

— Да. Она глава особо крупного и богатого комитета политических действий на северном побережье, — просветил меня голос.

Я кивнул и пояснил:

— Он уделит ей пятнадцать минут, а затем сбежит. Она сделает солидный взнос, а взамен получит историю, которую будет рассказывать родным и близким, друзьям и знакомым до конца дней своих.

После чего пожал плечами и наконец обернулся.

Брока выглядел как сатана, хлебнувший святой воды. Белое, мучнистого оттенка лицо, кожа натянута так туго, что губ и не видать — вместо рта красный разрез. Зубы выдаются вперед, как клыки. Слава Богу, что сейчас ночь, ибо днем, как я точно знаю, Брока выглядит еще хуже.

Я был чертовски рад его видеть. Имелась, однако, сложность — он был не один. Рядом с ним находилась женщина, которую я до этого никогда не видел. Я начал было, запинаясь, выдавливать извинения за свои реплики и сваливать вину на выпитое, но потом разглядел, что женщина выглядит точно так же, как Брока, а стало быть, мне ничего не грозит. Я заткнулся и протянул ей руку.

Брока принадлежит к очень малочисленной общине, разбросанной по всей стране, члены которой терпеть не могут любого рода публичность и превыше всего ценят уединение. Они страдают от редкого заболевания, вызываемого комбинацией вирусов и прионов и являющегося разновидностью порфирии[21]. Никакого лекарства от него не существует, а ко всему прочему для выживания им необходимы некоторые элементы, содержащиеся исключительно в крови млекопитающих. Болезнь сделала их предельно чувствительными к солнечному свету, но зато добавила продолжительности жизни — до пятисот лет с лишним.

В Средние века подобные Брока люди осмеливались выходить из своих убежищ только по ночам. Их называли вампирами, преследовали, сжигали на кострах. В наши дни они по большей части банкиры, занимаются инвестициями или руководят хедж-фондами, но ненавидят их точно так же, как и в те времена. Конечно, их уже не сжигают, но путешествовать они предпочитают парами. Одиночки слишком часто становятся жертвами самых невероятных, но одинаково фатальных несчастных случаев.

— Джорджиана, это менеджер президентской предвыборной кампании, — представил меня Брока. — Это тот человек, который защищал нас в последние четыре года от представителей соперничающей партии.

— Очень приятно, — произнес я, и мы обменялись рукопожатиями.

— Так вы считаете, что проиграете эти выборы? — спросила Джорджиана.

Я поколебался, потом схватил стакан воды с подноса проходящего мимо официанта и сделал жест Брока и Джорджиане следовать за мной. Мы прошли к укромному столику в темном углу и комфортабельно за ним расположились.

— Да, мы проиграем эти выборы, если что-нибудь не изменится, — ответил я. — Вот почему я связался с Брока. Мне нужно чудо, а он уже помогал мне раньше.

— И что же мне нужно сделать на этот раз? — спросил Брока. — Деньги мы вам можем дать, но не голоса. Нас слишком мало.

Таковы были его слова, но главное-то заключалось в том, как он их произнес. Во время своей маленькой речи Брока глядел на меня широко раскрытыми честнейшими глазами, с невинным выражением лица, которому хорошие адвокаты обучают своих клиентов. Когда репортеры фотографируют клиента, поднимающегося под конвоем по ступеням Дворца правосудия именно с таким выражением лица, это производит хорошее впечатление. Я, разумеется, на такие штучки давно не покупаюсь.

— Ты что-нибудь слышал? — во мне внезапно прорезалась подозрительность.

Это самый универсальный и многоцелевой вопрос в Чикаго во время любого политического действа.

— Я слышал, что выборы проходят очень трудно по всей стране и во многих регионах кандидаты идут нос к носу, — ответил Брока.

— Верно, — признал я.

— Я слышал, что у вас есть небольшое опережение в Иллинойсе. И поэтому Иллинойс вам необходим, чтобы выиграть общенациональные выборы. А чтобы победить в Иллинойсе, вам необходима победа в Чикаго.

— Это верно, — подтвердил я.

Брока поднес ко рту бокал и отпил маленький глоточек. Поморщился и поставил бокал на стол.

— Мэр не в восторге, — продолжил он. — Он полагает, что от другого президента будет больше пользы.

— Мэр привлечет к голосованию «мертвые души»? — спросил я.

— И голосовать они начнут рано, — кивнул Брока. — У его людей все уже наготове.

— Однако по новым правилам проверки ДНК избирателей… — начал я.

— Выкинь из головы, — нетерпеливо перебил меня Брока. — Компьютеры для подсчета голосов контролируют люди мэра.

Я извлек из кармана пару старых, побитых игральных костей красного цвета. Покатал их на ладони, но не стал бросать на скатерть стола.

— Я помню, как и когда у тебя появились эти штуки, — заметил Брока, внимательно следивший за моими эволюциями. — Все еще ими пользуешься?

Я кивнул.

— Только когда передо мной действительно сложный выбор, и я не могу решиться. И надо признать, они меня до сих пор еще ни разу не подводили, — добавил я, суеверно понижая голос.

— Ты уже сказал президенту, что он проиграет? — спросил Брока.

Я покачал головой.

— И сколько раз бросал кости? — полюбопытствовал Брока.

— Шесть, — ответил я. — Шесть раз я пытался с помощью костей получить ответ на вопрос, должен ли я ему это сказать.

— И?

— Двойки. Шесть раз подряд двойки. «Глаза змеи».

Брока подался вперед над столом и стал пристально разглядывать моего кандидата.

Под конец он слегка улыбнулся и покачал головой.

— Да, с костями не поспоришь, — произнес он с интонациями, которые звучали в его голосе, когда он припоминал что-то из давным-давно минувшего времени. Он посмотрел на Джорджиану и кивнул ей.

— Есть одна возможность, — нехотя произнесла Джорджиана низким голосом. Она очень аккуратно подбирала выражения. — Я знаю людей, которые в состоянии вам помочь, но они сбиты с толку. Они не понимают, как прокручиваются дела в реальном мире.

— Нелегалы? — спросил я.

Джорджиана на несколько секунд задумалась, поколебалась, потом пожала плечами.

— А черт их знает! — произнесла она искренно. Она бросила взгляд на кандидата в президенты, на игральные кости, потом на меня. — Но Брока сказал мне, что если кто и сможет найти к ним подход, так это вы.

Она порылась в дамской сумочке, извлекла из нее чистую белую карточку с написанными на ней адресом и телефоном и вручила мне:

— Завтра в полдень отправляйтесь по этому адресу. Покажите карточку охраннице. Она даст вам ключ и скажет номер комнаты. Когда зайдете в комнату, позвоните по телефону — наберите номер, который тут написан.

С этими словами она и Брока поднялись.

— У вас будет только один-единственный шанс поговорить с ними, — предупредила Джорджиана. — У них есть… затруднения, к которым вы должны отнестись с пониманием.

— А вы где будете?

— В соседней комнате, откуда можно следить за происходящим через зеркало, прозрачное в одну сторону, — ответила она.

Я впал в некоторое недоумение.

— Похоже, вас волнуют их проблемы?

Она кивнула — снова после краткого колебания.

— Я чувствую себя ответственной за них, — пояснила она. — Но принимать решение, помогать ли вам, они будут сами. Это их дело. А вам надо хорошенько прикинуть, смогут ли они быть полезными для вас.

Я бросил взгляд на карточку и упрятал ее во внутренний карман пиджака. Потом посмотрел на Брока и протянул к нему руку ладонью вверх. Секунду он выглядел недоуменно, затем ухмыльнулся и покачал головой.

— Как я мог забыть?

Он извлек бумажник, а из него чек со взносом в фонд нашей избирательной кампании. Я проверил сумму и кивнул. Брока улыбнулся, развернулся и направился к выходу из зала.

— Приятно иметь с вами дело, — бросил я ему вдогонку.

Глянул в сторону президента и увидел, что он все так же находится в плену пышнотелой дамы и вид у него уже совершенно затравленный. Я решительно направился на его спасение.

У каждого своя работа в хорошо организованной предвыборной кампании…

Назавтра в полдень я остановил машину перед невыразительным офисным строением в пригороде. Окна с зеркальными стеклами и козырьками от солнца, черные стальные конструкции — ничего особенного, в сотнях конторских зон можно увидеть сотни подобных зданий.

Я припарковался и зашел внутрь. Охранница изучила карточку, вручила мне ключи и назвала номер комнаты. Я поднялся в лифте на нужный этаж, отыскал дверь и шагнул внутрь. Дверь закрылась с громким щелчком. В комнате имелись стол, кресло и круглый столик для совещаний. Обширное и высокое зеркало занимало почти всю стену за креслом. На столе перед креслом стоял видеоэкран со встроенной камерой и микрофоном. Я уселся в кресло и посмотрел время на сотовом телефоне. Потом извлек игральные кости, просто чтобы дать пальцам какое-то занятие.

— Не желаете ли кофе или воды? — произнес чей-то голос.

Я поднял глаза. На видеоэкране высветилось изображение небольшого круглого стола для переговоров. На меня глядели трое мужчин. Я чисто рефлекторно прикинул, могут ли они стать нашими спонсорами.

Все трое были одеты в деловые костюмы, светло-голубые рубашки с хорошо подобранными галстуками, рубашки виднелись из-под рукавов костюмов ровно на дюйм. Черты их лиц были какими-то сглаженными, так что невозможно определить, кто перед тобой — белые или черные, латиноамериканцы или азиаты. И ногти у всех самым аккуратным образом подстрижены.

И прически безукоризненны.

— Сэр? Так вы желаете что-нибудь?

Я выбросил кости на стол. Двойка.

Я поднялся.

— Все это, — сказал я, тщательно подбирая выражения, — полная туфта. Я не в том настроении, чтобы шутки шутить.

— Сэр, мы…

— Всего доброго!

Картинка на экране застыла, затем все стало серым. Я забрал со стола кости и направился к выходу.

— Джорджиана пыталась предупредить нас, — сказал мужской голос, тенор.

— Была вероятность, что она ошибается, — произнес женский голос с оправдывающимися интонациями.

— Никто до сих пор не раскалывал нас так быстро, — прозвучал третий голос, низкий и хриплый, в котором слышались удивление и недоверие.

Я поколебался и снова занял место за столиком.

— Покажитесь, — предложил я.

— А какими бы вы хотели нас видеть? — спросил бас. Настолько хриплый, что временами походил на рычание. Он напомнил мне Брока.

— Он мужчина, — произнес тенор. — А мужчины любят женщин. Так Джорджиана говорила.

— Красивых женщин? — спросил женский голос.

— Это деловая встреча, а не секс-шоу, — укоризненно проворчал бас. — Пусть будет облик профессионалов. И помните, Брока говорил, что этнический баланс важен в случайном мире.

На экране появилось изображение трех молодых женщин: азиатки, белой и черной. На всех строгие деловые костюмы, у всех руки скрещены на груди, на столике перед каждой разложены ручки и блокноты.

Я нахмурился. Картинка застыла.

— Значит, красивые женщины не годятся, — разочарованно произнес бас.

Экран снова сделался серым.

— А как насчет красивых мужчин? — спросил тенор.

По экрану пошла рябь.

Я поднял руку.

— Я здесь для деловых переговоров, и мне без разницы, как вы там выглядите.

— Но облик очень важен в случайном мире, — убежденно произнес хриплый бас. — Мы всегда должны выглядеть и вести себя так, чтобы людям с нами было комфортно.

— И соблюдать секретность, — гордо добавил тенор. — Мы не должны выдавать никаких секретов.

— Какой у вас уровень допуска? — спросила женщина. — Раз вы сюда явились и поскольку знаете Брока и Джорджиану, у вас должен быть высокий уровень допуска. Но я никак не могу найти вас в базе данных. И никаких ссылок там нет. Нам нужно знать ваш уровень, чтобы мы понимали, что можем рассказать вам.

— И чего не можем, — услужливо добавил тенор.

Я секунду глядел на серый экран. Машинально поиграл костями, перебрасывая с одной ладони на другую. Наконец потряс их, посмотрел на результат и спрятал в карман.

— Я хочу, чтобы вы появились в таком обличье, в каком разговариваете с Брока и другими людьми случайного мира, — сказал я.

— И все-таки какой у вас уровень доступа? — настаивал бас.

— У меня вообще нет никакого уровня, поскольку он мне не нужен.

Я откинулся на спинку кресла.

— Ой! — пискнул тенор.

— Я так и знала, — вставила свои десять центов женщина.

— Активируйте стереотипные облики мужчин и женщин случайного мира, — скомандовал бас. — Ну, а мне придайте облик, который Брока разработал, когда я вел переговоры с его общиной.

— Тот, который мы называем «племянник Брока»? — спросил тенор.

— Именно, — ответил бас.

— Мужской или женский? — поинтересовался тенор.

Я вспомнил, как выглядят Брока и Джорджиана, и эти воспоминания заставили меня поёжиться. Но с Брока-то я общался чаще и успел немного привыкнуть к его виду.

— Мужской, — заявил я.

— Пусть будет мужской, — согласился бас.

Экран снова засветился, и на нем возникла картинка. На противоположных сторонах круглого стола сидели мужчина и женщина и глядели на меня. На мужчине был повседневно-деловой костюм с расстегнутым пиджаком, он выглядел как биржевой брокер средней руки. На женщине — деловой пиджак и строгая юбка. Черты их лиц и цвет кожи плавно и незаметно для глаз трансформировались от негритянских к латиноамериканским и далее к азиатским, а потом возвращались к европейским, и цикл начинался заново.

Между ними, а стало быть, дальше от меня сидел «племянник Брока». Он тоже разглядывал меня.

— Этот вариант подходит? — спросил «племянник» хриплым басом. Я кивнул.

— Что ж, — сказал я, — нам надо поговорить.

— Вы хотите знать, чем мы являемся? — устало произнесла женщина. Похоже было, что ей очень много раз приходилось отвечать на этот вопрос.

— Кем мы являемся, — поправил сидящий напротив нее мужчина точно таким же скучающим голосом.

«Племянник Брока» жестом велел им замолчать. Он пристально глядел на меня, как будто мог предсказать, что я сейчас скажу, в точности определить, когда я вру, а когда говорю правду. Я чувствовал себя образчиком для исследования, распятым на лабораторном столе, или набором данных, которые аналитик намеревался подогнать под предсказанные теоретической моделью результаты.

Я пристально посмотрел в ответ на «племянника», затем извлек на свет Божий свои игральные кости, чтобы они тоже могли их видеть. Покатал кости в ладони, потом накрыл их другой рукой, чтобы только я видел результат. Посмотрел на выпавшее число и спрятал кости в карман.

— Я прислушиваюсь к тому, что мне говорят кости, — сказал я «племяннику».

— Он ведет себя случайным образом, — негромко констатировал тенор.

— Непредсказуемым, — приглушенно подтвердила женщина.

— Настоящий человек, — подвел черту «племянник». Он кивнул мне. — Вы не знаете заранее, что намереваетесь сделать. Точно так же не знают этого ваши друзья и враги. Никто не может предугадать ваших действий, поскольку последующие шаги зависят от того, как выпадут кости. Вы держите противника в состоянии неопределенности, а потому имеете преимущество перед ним. Ваш талант заключается в том, как вы формулируете вопрос, когда запрашиваете кости.

Я успел проделать пару вдохов-выдохов, прежде чем заговорил.

— Эти кости подсказывают: мне нет никакого дела до того, чем или кем вы являетесь. А вот что мы — кости и я — хотим знать, — тут я стал очень осторожно подбирать слова, — так это сколько вы контролируете голосов? И можно ли рассчитывать, что вы отдадите их нам?

Сидящие друг напротив друга мужчина и женщина выглядели пораженными. Они неуверенно повернулись к «племяннику». Тот медленно склонил голову и криво ухмыльнулся.

— Брока рассказывал мне про вас. Он упоминал и кости. И он сказал, что мы можем вам доверять.

— Доверие, — произнес я, как бы пробуя слово на вкус, — это очень серьезное слово, особенно в Чикаго. Давайте над этим поработаем. Например, мне хотелось бы узнать, что вы можете сделать для меня, а затем я попробую прикинуть, что могу сделать для вас. Возможно, наши мотивы совпадут…

— Возможно, — согласился «племянник» и обратился к своим компаньонам: — Покажите нашему гостю, что мы можем сделать для него.

Через час они меня убедили.

— Прекрасно, — сказал я, отодвинувшись от стола и сдвигая в сторону дисплей. — В вашу искренность и ваше желание помочь я верю. Но откуда вы возьмете все эти голоса и образчики ДНК, чтобы их подтвердить?

Тенор пожал плечами.

— Согласно принятому в Чикаго закону при любом дорожно-транспортном происшествии люди должны заполнять бланк с описанием нанесенного ущерба, к которому прикладывается образчик ДНК для идентификации личности, — пояснил он. — То же самое действительно при рождении и смерти, а также когда человек голосует на выборах.

— В нашем распоряжении все базы данных, — гордо заявила женщина. — Можно даже сказать, что мы являемся этими базами данных. Все, что нам нужно сделать, это составить множество перекрестных ссылок баз данных образчиков ДНК и списки людей, голосовавших в нескольких последних выборах. Большая часть населения никогда не утруждает себя участием в голосовании, поэтому мы просто отбираем таких «неизбирателей» и их идентификацию. Они никогда не узнают, что кто-то использовал их голоса. А мы с их помощью можем выиграть любые выборы.

— Но какой нам от этого толк? — жалобно проканючил тенор. — Выиграем мы какие-то выборы — и что? Как это поможет нам получить желаемое?

Теперь пришла моя очередь, теперь они были на моей территории. Им что-то нужно. И они не знали, как это заполучить. Значит, они у меня в руках. Я наклонился вперед и поставил локти на стол.

— И чем же, — спросил я осторожно, — является то, что вам нужно?

«Племянник» посмотрел на меня, затем на своих компаньонов.

Они кивнули. Он снова уперся в меня взглядом и приблизился к экрану.

— Мы хотим, — начал он… затем остановился и, заколебавшись, вновь оглянулся на своих коллег. Те закивали, подбадривая его. «Племянник» снова обратился ко мне: — Нам надоело решать ученические задачи, нам нужно настоящее дело, что-то действительно трудное.

— Все трое — искусственные интеллекты, — сказала мне Джорджиана. Мы с ней сидели в вечернем баре в районе Северной Петли, не очень далеко от озера. Она предложила поставить мне выпивку, но я отказался.

— И кто же их создал? — спросил я заинтригованный.

Джорджиана какое-то время колебалась, прежде чем заговорить.

— Брока говорил: вы знаете о… о нас. О том, что мы отличаемся от большинства людей. О том, как долго мы живем.

Я кивнул. Джорджиана отпила глоточек вина, поставила бокал на стол.

— Вы слышали что-нибудь о Чарлзе Бэббидже? — спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

— Он сконструировал первую механическую вычислительную машину. А кроме того, он был моим отцом.

Я секунду поразмыслил об этом, потом поднял руку.

Бармен меня знал и молча принес стаканчик бурбона.

— Это ведь было очень давно? — спросил я. — Где-то в начале 1950-х?

Джорджиана рассмеялась.

— Немного раньше. В начале 1800-х. В Англии.

Теперь картинка начала складываться. Но я все еще не знал многого из того, что мне необходимо.

— Вы были единственным ребенком?

Она покачала головой.

— Нет, у меня были еще семь братьев и сестер. Беда в том, что происходило это в старые добрые времена, когда не существовало ничего, похожего на современную медицину. И мои родители могли только бессильно наблюдать, как один за другим умирают их дети, пока нас не осталось четверо. И каждый раз, когда кто-то из нас умирал, отец терял какую-то часть самого себя.

— А затем вы тоже заболели? — предположил я.

Джорджиана кивнула, допила свое вино и заказала следующую порцию.

— То был переломный момент. Для отца это оказалось уже слишком. Он знал одну женщину, больную той же болезнью, что и Брока. Отец заплатил ей, и она меня исцелила. Беда была в том, что лекарство превратило меня в существо того же типа, что и Брока.

Джорджиана посмотрела мне в глаза.

— Отец спас мне жизнь, — продолжила она рассказ. — Но ужасался тому, как это меня изменило. Ему пришлось скрывать меня и говорить всем, что я умерла. Он не мог позволить, чтобы кто-нибудь из знакомых и близких увидел меня. Затем умерла мама и… ну, в общем, отец в течение года потихоньку лишился рассудка. И никогда уже не был прежним.

Мы с братьями решили продолжить работу отца. Мы построили еще шесть моделей его устройства, и каждая последующая была лучше всех предыдущих.

— А потом ваши браться состарились, а вы нет, — утвердительно произнес я.

Джорджиана кивнула и крепче сжала бокал.

— Работа отца была очень важна, — упрямо сказала она. — А у меня оказалось кое-что, чем не обладал он. У меня имелось время для улучшения его машины, для того чтобы сообразить, что не хардвер здесь самое важное, не «железо», а кое-что другое.

— Софтвер, — сказал я.

Джорджиана неподвижным взором глядела в темноту бара и, по всей видимости, даже не воспринимала моего присутствия.

— Но время шло, и «железо» улучшалось, а параллельно улучшался и мой софтвер. Я помню Алена Тьюринга и его «автоматическую вычислительную машину» времен Второй мировой, и Джона фон Неймана, и холодную войну, как постепенно до людей дошла важность работы моего отца, — последние слова Джорджиана произнесла с гордостью. — А потом появилась электроника, к которой проявляло интерес все больше людей и в которую вкладывали все больше денег — да, большие деньги там крутились, — продолжила она. — В том числе и мои собственные. Я, конечно, держалась в тени, но пристально следила за всем происходящим в этой области, вкладывала туда средства, а заработанные деньги пускала на собственные исследования. У меня было много идей относительно того, каким должен быть «софт», и возникли они еще тогда, когда не было никакой возможности их воплотить из-за отсутствия подходящего «железа». Теперь же я могла осуществить свои замыслы.

Джорджиана сделала паузу и заявила:

— И в один прекрасный день мои программы заговорили со мной.

— Насколько я знаком с состоянием дел на сегодняшний день, никто еще не смог создать настоящий искусственный интеллект, он же ИИ, он же ИскИн, — проговорил я осторожно. — Некоторые утверждают, что это вообще невозможно. То, что я видел, опережает современный рынок софтвера лет на пятьдесят.

— Точнее, на сотню, — доверительно сказала Джорджиана.

Ее лицо омрачилось.

— Вы сознаете, что с ними будет, если откроется факт их существования? — сказала она, и в голосе ее звучал страх.

Я поставил стакан на стол, протянул руку и коснулся ее руки.

— Вы тревожитесь за них, — произнес я сочувственно.

Джорджиана кивнула, вытерла глаза и отпила вина.

— Много ли вам известно о болезни, которой заражены Брока и я? — спросила она.

Я покачал головой.

— Она хранит нас от большинства других болезней. Она дает нам долгую жизнь. Но она также делает нас стерильными. У меня не может быть детей.

— Но у вас есть ваши ИскИны, — утешил я, чувствуя, что нужный мне последний кусочек мозаики аккуратно встал на свое место.

— Я не могу позволить, чтобы с ними что-то случилось. В них воплотились плоды моих усилий за два столетия. Они все, что у меня осталось от родителей и братьев, — говорила Джорджиана с несчастным видом. — Если они смогут повзрослеть и научиться защищать себя, тогда их можно будет представить внешнему миру. Но они такие невинные, такие наивные. И только я могу их защитить. Если сейчас выпустить их в большой мир, их выловят, станут использовать неизвестно в каких целях и, в конечном счете, погубят.

Она посмотрела на меня.

— Мне нужна ваша помощь. Им нужна ваша помощь, — это была уже почти мольба.

Я задумался на несколько мгновений. Вот еще один человек, которому нужна моя помощь. А мне еще надо меньше чем за неделю выиграть выборы. И у меня на руках козырь в виде трех жизнерадостных ИскИнов-чумбалонов, которые помогут эти выборы выиграть без проблем!

Но в этом случае чем я стану отличаться от мэра и его «мертвых душ»?

Я взглянул на Джорджиану и припомнил собственную маму, как она беспокоилась за меня, когда я выиграл свои первые выборы, потом следующие. Как она опасалась, что я покачусь по той же наклонной дорожке, что и многие мои друзья по бизнесу, и когда-нибудь явлюсь домой в прекрасном костюме и с пластиковой улыбкой, но абсолютно пустой внутри.

Я отпил глоток бурбона, извлек кости и метнул. «Глаза змеи» — двойка.

Я сгреб кости, забросил в карман и поднял глаза на Джорджиану.

— Думаю, мы сумеем найти решение, — сказал я.

В воздухе кружил легкий снежок, когда Брока высадил меня неподалеку от избирательного участка южной стороны. Джеремия стоял у его дверей в компании мускулистого амбала в куртке с капюшоном и с бэджем «Официальный наблюдатель».

«Наблюдатель» заметил меня, состроил гримасу, потер руки и решительно двинулся в мою сторону. Я вдруг задался мыслью: выглядят ли интерьеры тюрьмы округа Кука[22] так же, как двадцать лет назад, и приготовился к неизбежному.

Однако Джеремия успел схватить мужчину за рукав и отрицательно помотал головой. Он сам подошел ко мне и приобнял за плечи.

— Рад тебя видеть, — сообщил он. Он глянул на часы, затем на длинную очередь явившихся на голосование и переминающихся с ноги на ногу в ожидании, когда участок откроют, потом снова на меня.

— Еще не поздно, — доверительно произнес он. — Ты хочешь мне что-то сообщить? Хочешь, чтобы я сделал один телефонный звонок?

Я покачал головой.

— Во всех других местах участки для голосования уже открыты, — напомнил я.

Джеремия ухмыльнулся.

— О, но ведь это же особый электорат и особенный участок, — пояснил он гладко. Махнул рукой «наблюдателю», и тот открыл дверь. Голосующие резво зашаркали внутрь участка.

А секундой позже первый из них выскочил оттуда как ошпаренный. Он распахнул двери, перехватил взгляд Джеремии и ткнул себя в грудь, указывая на пустое место на своей куртке. Развел руками, пожал плечами и подошел к нам.

— Я пытался, босс, честно, — сказал он Джеремии. — Я использовал эту специальную карточку, которую вы мне дали, но машина ее не приняла. Заявила, что носитель этого идентификатора мертв, и я не имею права за него голосовать. Она даже не выдала мне стикера участника голосования.

Джеремия ругнулся и посмотрел на дверь. Из нее выплескивался ровный поток покидающего участок электората, и ни у кого на груди не было стикера.

Джеремия повернулся ко мне.

— Твоя работа?!

Я только руками развел.

— Как бы я мог это сделать? Это твои люди, твои голоса и твои машины. Я к этому отношения не имею. Может, что-то засбоило, и система вдруг стала работать так, как она, собственно, и должна работать? — предположил я.

Я приблизил голову к его голове и сказал тихим голосом, чтобы только он мог расслышать:

— Возможно, тебе нужно объяснить мэру положение вещей.

Тут зазвонил телефон Джеремии. Он посмотрел на номер и побледнел. Бросил на меня испепеляющий взгляд и поспешил прочь. Я развернулся и направился к машине.

Внутри меня дожидались Брока и Джорджиана. Я кивнул в ответ на их взгляды, и Брока постучал по перегородке, отделявшей салон от места водителя. Тот завел мотор, и мы направились к району, где находилась штаб-квартира президентской кампании.

— Ну что, мертвецы голосовали? — поинтересовался Брока.

— Сегодня они покоились в мире, — ответил я. — Мы с ИскИнами заключили сделку. Они ведь, в сущности, являются базами данных, поэтому им ничего не стоило отсечь все мертвые души.

— А что с людьми, которые обычно не голосуют? Сделали ли ИскИны так, что они проголосовали за вашего президента? — сухо спросила Джорджиана.

— Все эти люди сидят дома и наблюдают за результатами голосования по видео. Они не голосовали прежде, они не голосовали и сегодня.

— Ты хочешь сказать, что в Чикаго прошли на самом деле честные выборы?! — воскликнул Брока и заржал. — Ну, ты даешь! Ты же поставил на уши весь политический бомонд этого города. Они ведь теперь не будут знать, как жить дальше!

— Не торопись с выводами. Выборы закончатся только поздно вечером, — напомнил я ему и повернулся к Джорджиане: — И мне надо кое-что вам сказать.

— Но мы ведь так и предсказывали, — перебил меня знакомый женский голос, донесшийся из динамика в дверце.

— Меня смущает интервал погрешности, — возразил мужской голос, тенор, из динамика на потолке. — Я чувствовал бы себя более уверенно, если бы мы использовали голоса тех, кто обычно не голосует.

— Но тогда это уже не выборы, — запротестовал женский голос.

— Именно, — самодовольно подтвердил тенор. — Тогда бы мы заранее знали результат, и я мог бы предсказать исход выборов совершенно точно.

— А так это ты пошутил! — изумленно произнес женский голос.

— Практикуюсь в юморе потихоньку.

— Покажи мне, как ты это делаешь, — потребовал женский голос. — Я тоже хочу научиться шутить!

Джорджиана вздохнула, улыбнулась и коснулась панели управления на подлокотнике сиденья.

— Кнопка приватности, — пояснила она. — Теперь они нас не слышат. Что вы хотели сказать?

— Я поговорил с одной приятельницей. Она набирает персонал для фирмы, занимающейся хай-тек-секьюрити в одном небольшом городке в Виргинии. Им нужны люди, занимающиеся квантовой криптографией, масштаб работ серьезный — на уровне национальной безопасности. Она заинтересовалась вашими… детьми. Я послал ей некоторые их работы и сообщил, что авторы — блестящие умы, но эксцентричны. Я сказал, что она не сможет увидеть их воочию, они согласны выполнять работу только на дому. Она ответила: мол, фирма как-нибудь переживет, но предупредила, что все работы должны производиться внутри компьютерных брандмауэров компании — в целях безопасности.

— Отлично! — воскликнула Джорджиана. — Они и будут в безопасности.

Я поколебался, затем решительно продолжил.

— Компания настаивает на том, чтобы они подверглись тестированию, перед тем как их наймут, — признался я. — Беда в том, что в этом задании есть подвох.

— Какой? — спросил Брока.

Неожиданно из динамика в потолке донесся голос «племянника»:

— Это набор данных, представляющих запись радиосигналов, исходящих от звезды Барнарда, сделанную на протяжении суток. Абсолютно случайные числа, никаких закономерностей.

Джорджиана выпрямилась, глянула на динамик, нажала кнопку на панели и раздраженно тряхнула головой.

— Ты нарушил мою защиту. Ты нас подслушивал! — заявила она обвиняющим тоном.

— Я запрограммирован на изучение отношений между людьми, — напомнил ей «племянник». — В курс обучения входила концепция приватности, которую ты пыталась нам растолковать. Кажется, я начинаю постигать ее смысл.

— Не думаю, что ты на самом деле что-то понял, иначе не поступил бы так, — кисло заметила Джорджиана.

Я поднял руку.

— Стало быть, ты уже знаешь, что тест, с помощью которого тебя хотят проверить наниматели, представляет собой набор случайных чисел, — обратился я к «племяннику». — Просто шум.

— Такая же туфта, как ваши кости? — спросил «племянник».

Я помолчал какое-то время, потом улыбнулся.

— Вы меня раскусили? — спросил я.

— Конечно. В ваши кости залит свинец. Они не могут помочь вам принимать решения. Как их не бросай, все равно выпадут «глаза змеи» — двойка. А решение вы все равно принимаете такое, о котором и сами уже догадывались. Кости же вам нужны, чтобы держать людей в состоянии неуверенности, сбивать их с толку.

— Знаешь, если когда-нибудь тебе надоест работать на ту фирму, ты сможешь сделать карьеру в нашем бизнесе — проводить избирательные кампании, — сказал я.

— Мне это нравится, — ответил «племянник», — но я должен сказать еще одно. Насчет тех радиосигналов. Кое-что показалась нам немножко необычным, и пришлось проверить большее количество данных.

— Большее — это сколько? — спросил Брока.

— Все, что накопилось за сто с лишним лет с того момента, когда человечество стало прослушивать ближайшие звезды.

— И что вы обнаружили? — спросил я.

— Там есть закономерности. Они очень тщательно скрыты и замаскированы, я не думаю, что кто-нибудь, кроме нас, мог бы их обнаружить, но похоже, кто-то там, на этих звездах, пытается поговорить с человеческой расой. И они замаскировали свои послания, сделали так, чтобы те выглядели простым шумом. В этом-то и заключается тест для человечества — окажемся ли мы достаточно смышлеными, чтобы раскусить их уловку.

Брока и Джорджиана застыли пораженные. Я несколько мгновений размышлял о предстоящей беседе с президентом и о том, что я могу ему рассказать, а что должен утаить. Достал кости и покатал их на ладони.

«Глаза змеи».