НФ-жизнь

85 лет исполняется писателю, в последние годы, увы, редко выбирающемуся на берега Страны Фантазии. Однако написанное им в 1960–1980–е годы до сих пор памятно каждому уважающему себя любителю фантастики. Но не единой фантастикой славен писатель — есть в его багаже и сатирическая, детективная проза, сценарии к игровым фильмам (на его счету четыре успешные картины — «Пятьдесят на пятьдесят», «72 градуса ниже нуля», «Такая жестокая игра — хоккей» и «Идеальное преступление»).

Родился Зиновий Юрьев в 1925 году в белорусском селе Чашки Витебской области. После войны окончил Московский педагогический институт иностранных языков, работал преподавателем английского в школах, несколько лет был штатным сотрудником журнала «Крокодил». Первые публикации появились в 1952 году, а первое НФ-произведение Юрьева — повесть «Финансист на четвереньках», в которой оригинально и остро обыграна тема пересадки человеческого мозга в тело животного, — увидело свет в 1964 году и сразу же привлекло внимание читателей к новому имени. Памфлетное звучание романов и повестей Зиновия Юрьева не противоречило философскому составу, нетривиальным сюжетным находкам. Но немаловажным фактором популярности произведений фантаста были ярко выраженная детективная интрига, почти «боевиковая» динамичность. Подлинной классикой приключенческой и социальной НФ стали романы «Белое снадобье» (1973), «Полная переделка» (1975), «Быстрые сны» (1976), «Дарю вам память» (1980; за этот роман в 1982–м писатель был награжден премией «Аэлита»), повести «Башня мозга» (1966) и другие. Он написал одно из самых лиричных и тонких произведений советской НФ, посвященных искусственному интеллекту, — «Черный Яша» (1978).

В 2007 году на фестивале «Роскон» за многолетний вклад в развитие отечественной НФ-литературы Зиновий Юрьевич Юрьев получил заслуженную награду — «Большой Роскон».

Ну, а нашим читателям мы предлагаем познакомиться с двумя текстами юбиляра, очень не похожими друг на друга. Но, уверены, они не оставят вас равнодушными.

Евгений Харитонов

Зиновий Юрьев

От и до

Я иногда пытаюсь сам себе ответить на вопрос: почему я стал писать фантастику? Наверное, тому есть две главные причины. Во-первых, в душе я всегда оставался немножко ребенком, к тому же несколько инфантильным, а ребенку всегда хочется чего-то необыкновенного, сказочного, резко отличающегося от унылых советских будней, когда все было смертельно скучно, строго регламентировано и известно на годы вперед.

Во-вторых, к середине шестидесятых у меня уже был кое-какой опыт журналистской работы, и я на себе почувствовал железные редакторские шоры тех времен: этого лучше не касаться, это не совсем совпадает с сегодняшней передовой «Правды», это не показывает передовой опыт, ну и так далее. А фантастика, как мне казалось, давала автору хоть некоторую свободу.

И вот в один прекрасный день я сел писать фантастический памфлет «Финансист на четвереньках», и к моему величайшему удивлению он был напечатан в журнале «Смена». Мало того, вскорости мне позвонили с «Мосфильма» и сказали, что меня хочет видеть сам всесильный его директор Иван Пырьев. Хотя знакомые меня предупреждали, что человек он суровый, начинающих сценаристов ест пригоршнями на завтрак, я все-таки рискнул головой и пошел к нему, стараясь не пыжиться по дороге от сознания собственной исключительности.

Иван Александрович оказался очень любезен, сказал, что прочел моего «Финансиста…», хочет, чтобы на «Мосфильме» сделали из него фильм, и уже подыскал подходящего для этого проекта режиссера.

Фильм по разным причинам так и не был снят, и хотя с сегодняшней точки зрения я понимаю, что памфлет был довольно наивен, все равно с тех пор в глубине души у меня осталось теплое отношение к финансистам, причем не обязательно стоящим на четвереньках. Чего нельзя сказать об их чувствах по отношению ко мне.

Так или иначе, писательство, как плохо поддающаяся лечению болезнь, уже развивалось во мне. Вслед за «Финансистом…» появился «Человек, который читал мысли».

В этой вещи я использовал прием, которым впредь пользовался не раз: наделение героя некими способностями, которыми мы, обычные смертные, обычно не обладаем. И потому, наверное, что о таких способностях мы часто подсознательно мечтаем. И потому, что они служат мощной пружиной сюжета, ведь все необычное — насущный хлеб фантастики.

* * *

Меня часто спрашивали читатели, почему в некоторых моих произведениях действие происходит на Западе. Да только потому, чтобы хоть как-то выскочить из огороженного цензурой узенького коридора.

Нынешним поколениям трудно представить себе, как подозрительна, придирчива и всемогущественна была цензура в советское время.

Помню, как однажды цензору, отвечавшему за журнал «Крокодил», в котором я работал долгие годы, почудилось, будто на какой-то там карикатуре на какого-то там управдома (предел, выше которого уже высмеивать никого нельзя было) брови чересчур кустисты и — страшно подумать! — могут напоминать брови генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева. Боже, какая началась паника! Половина тиража — а в советские времена тираж «Крокодила» составлял совершенно фантастические пять миллионов — была немедленно отправлена под нож. Убытки? Да кто их считал, когда речь шла о возможном сходстве бровей на карикатуре с бровями самого генерального секретаря! Не зря тогда на своих кухнях особенно отчаянные головы шутливо называли Брежнева «Бровеносец в потемках».

Но не менее цензоров бдели и сами писатели, обдумывая еще не родившиеся произведения: а не будет это слишком вольно, печально, двусмысленно, многозначительно, сексуально и вообще подозрительно? И сколько прекрасных замыслов и сюжетов было абортировано ими!

И все равно предугадать извилистый ход цензорской мысли было подчас невозможно.

Один мой фантастический роман «Дарю вам память» вызвал подозрение у редакторов тем, что где-то там, в галактике, существует высокоразвитая цивилизация, которая заходит в некий эмоциональный и моральный тупик. А когда я все-таки уговорил их, взвился уже цензор. Как так? Вы говорите высокоразвитая цивилизация, и вдруг — тупик! Как же так? Это что, вы уж и идею прогресса ставите под сомнение?

Верите или нет, но рукопись после нескольких внутренних рецензий трижды отправляли на экспертизу — не то в журнал «Вопросы философии», не то в «Коммунист». И только потом со скрипом книжку напечатали.

А в 1982 году за роман «Дарю вам память» меня наградили «Аэлитой» — премией, вручаемой тогда отличившимся фантастам. Изготовили саму статуэтку из уральских самоцветов и каких-то неведомых экзотических металлов, вроде циркония, местные художники, а вручали ее мне в Свердловске, что было вполне объяснимо. Журнал «Уральский следопыт», издававшийся там, был тогда одним из немногих центров, где любили и печатали фантастику. «Аэлита» и по сей день украшает мой письменный стол.

* * *

Повесть «Тонкий голосок безымянного цветка» — один из немногих моих текстов, который нравится мне самому. Она вышла в 1985 году и до сих пор, когда я вспоминаю ее, наполняет меня печалью. Герой ее списан с моего хорошего знакомого, который учил меня понимать язык цветов. Человек он был тяжелый, угрюмый, одинокий (жена давно ушла от него, и даже с дочерью он не виделся), тяжко пьющий. И лишь со своими цветами — а его крошечная однокомнатная квартирка на верхнем этаже неказистой хрущобы была буквально переполнена ими и, скорее, напоминала влажным теплым воздухом оранжерею — он становился нежен и приветлив. И они отвечали ему трогательной любовью. К сожалению, и их поддержка не помогла ему — он умер очень рано.

Не знаю, как бы сложилась его судьба, живи он сейчас, но тогда она была изломана еще и тем, что два романа, написанные им — прекрасные вещи, с моей точки зрения, — были решительно отвергнуты в издательствах. Они и не могли быть напечатаны, ибо написаны о людях семидесятых — времени «развитого социализма», или «разлитого», как называли его тогда — с бескомпромиссной прямотой и искренностью.

* * *

Повесть «Дальние родственники» писалась в 1988 году, и читатель заметит в ней некоторые вольности, которые несколькими годами ранее казались бы просто немыслимыми. Вольности эти по нынешним понятиям, когда пишется и издается бог знает что — от размеров груди некоей телеведущей до сексульных предпочтений известного певца, — кажутся просто смехотворными. Но я ловлю себя порой на мысли, что зато в советские времена у авторов и издательств хотя бы с чисто профессиональной точки зрения были более высокие стандарты.

К тому же мне было уже немало лет, и в моих вещах мало-помалу начинали появляться мысли о старости, о человеческой доброте, душевной привязанности и преданности. В традиционной фантастике они обычно не занимают большого места, и, очевидно, моя фантастика начала дрейфовать куда-то в более эмоционально-этическую сторону. В «Дальних родственниках», как я уже сказал, этому способствовали и новые ветры, дувшие в стране в конце восьмидесятых годов и названные впоследствии горбачевской перестройкой.

Их я почувствовал непосредственно на себе. Мой старший сын работал тогда в одном академическом институте мэнээсом — младшим научным сотрудником, и имел глупость принести с собой на работу книжонку на английском с Кремлем на обложке и довольно невинными по нынешним временам заметками о Советском Союзе, которые тогда казались совершенно крамольными. Кто-то из его бдительных сослуживцев книжку передал в «соответствующие органы», и моего сына привлекли к уголовной ответственности за «хранение и распространение сведений, порочащих…» и так далее. Поскольку книжку он взял у меня, в прокуратуру стали вызывать и меня. «А вы лучше меня привлеките к ответственности, — нагло заявил я, — мне это не помешает для репутации, скорее, наоборот».

Нутром я чувствовал, что парализующий страх, в котором мы прожили всю жизнь, уже начал испаряться. «Э, нет, — хитро прищурился прокурор, — так не пойдет…»

В глазах его я читал растерянность: дело явно было подсунуто прокуратуре из КГБ, и он не очень представлял себе, что с ним делать. И был прав, потому что вскоре академика Сахарова вернули из горьковской ссылки, КГБ стремительно терял свою мертвую хватку на шее страны, и дело о «подрывной» книжке было под шумок спущено на тормозах.

* * *

Так уж получилось, что с крахом Советского Союза я перестал писать на долгие семнадцать лет. Все эти годы мы с женой издавали ежемесячный журнал на английском языке «Путеводитель по России». Это были годы невероятных катаклизмов, когда рушилась одновременно и могущественная Советская империя, и на место советской плановой экономике приходил дикий и вороватый капитализм, и испускал дух немощный марксизм-ленинизм, и вместо когда-то всесильных ЦК, Политбюро и КГБ страной стали править олигархи, кукловодившие кремлевскими бонзами.

В нашем журнале мы пытались объяснять потянувшимся в страну иностранцам, бизнесменам и просто туристам, что в ней происходит. Это было нелегко, потому что мало кто вообще это понимал.

Мы работали день и ночь, чувствуя на своей шкуре, что такое частное предпринимательство. Ведь у нас не было ни спонсоров, ни просто покровителей. Бумага, печать, распространение, доставка и, главное, реклама, без которой мы не могли бы существовать, — все лежало на наших плечах. Мы перелопачивали десятки изданий, интервьюировали сотни людей, от Ельцина до лидера «Яблока» Явлинского, от актера Ульянова до писателя Астафьева и многих, многих других. Мы рассказывали о новых условиях жизни в стране, давали практические советы, начиная с бизнеса и заканчивая жильем и личной безопасностью, советами посмотреть тот или иной спектакль и прочесть ту или иную книжку. Все ведь в ту пору было ново и непривычно. Сегодня уже мало кто помнит взрыв общественного интереса к вещам, надолго запертым в цензурных сейфах. Достаточно сказать, что тираж литературного журнала «Новый мир» подскочил до невероятных нескольких миллионов, и типографии просто не успевали его печатать.

Среди наших рекламодателей было много иностранных авиакомпаний и отелей, от «Люфтганзы» до «Мариотта». Многие из них предпочитали платить за рекламу авиабилетами и бесплатными номерами в гостиницах. Ведь в самолетах и гостиницах всегда бывали свободные места. Не воспользоваться этим было бы глупо, и мы облетали весь мир, от Новой Зеландии до Исландии.

Но всему на свете приходит конец, и в 2002 году и жена, и я — оба уже весьма пожилые люди — почувствовали, что больше не можем работать в прежнем ритме. Да и газетно-журнальный рынок был уже перенасыщен. И мы, скрепя сердце, попрощались с нашими читателями.

Когда мы закрыли наш журнал «Путеводитель по России», мне было уже 77 лет и казалось, что больше я никогда не напишу ни слова — слишком много я их уже написал. Но из так называемого «заслуженного отдыха» ничего не получилось. Старая лошадь, наверное, тоскует порой по привычной упряжи. Писательский зуд не давал мне покоя. И в один прекрасный день, мысленно проверив, помню ли я еще таблицу умножения, и обнаружив, что помню даже, сколько будет семь на восемь — что я и в молодые годы знал не очень твердо, — я сел за новую повесть. Так появился «Брат мой ящер». За ним последовали «Смертельное бессмертие», «Ангел смерти подает в отставку» и «Предсказатель». Но поток времени необратим. В 2010–м мне исполнится 85.

Боюсь, не все замыслы удастся осуществить. Так родился необычный по форме текст — рецензия на неопубликованный роман. Кстати, подобный прием использовали в свое время Г.Гуревич и С.Лем.

Не мне судить об этих моих последних произведениях. Но в одном я уверен: меня стали больше волновать вопросы этики, религии. Разумеется, это не трактаты — я всегда старался писать так, чтобы читателю было интересно, — но по сравнению с моими более ранними вещами в них, наверное, стало чуть больше печали.

Код Марии

Некоторое время назад мне позвонили из издательства, которое напечатало отдельной книжкой несколько моих давних повестей, а в другом сборнике даже одну совсем недавнюю, и попросили высказать свое мнение о рукописи, которую они с моего разрешения хотели бы мне прислать. Какая-то совсем юная, судя по голосу, сотрудница объяснила, что фамилию автора они с титульного листа убрали, дабы мне легче было бы вынести свой приговор.

Конечно, сказала она, они бы могли переслать мне рукопись по электронной почте, но, наверное, для меня более привычен машинописный экземпляр. В голосе ее мне почудилась легкая усмешка: да он, бедняга, наверное, и компьютером-то пользоваться не умеет. Что делать, возраст учит быть не слишком обидчивым. А смиренным легче всего становиться тогда, когда ничего другого и не остается. Не случайно процент верующих среди стариков выше, чем у молодых, ведь смирение — основа веры.

Давно я уже не писал так называемых «внутренних» рецензий, с далеких советских времен, и даже подивился, что мое мнение вдруг заинтересовало издательство. Конечно, приятно было бы решить, что редакторов привлек мой опыт, но я-то знаю, что стариковский опыт давным-давно никого, кроме разве что самих стариков, не интересует. По крайней мере, с тех пор как появилось книгопечатание…

Ну да ладно, не так уж в конце концов важно, по каким именно причинам мне хотели прислать эту рукопись. Может, им и впрямь захотелось услышать чье-то мнение о ней, а может, просто так у них полагается. Так или иначе, спасибо издателям и за это. Ну, а то, что фамилию автора они от меня утаивали, что ж, это вполне разумно.

Пока я неторопливо рассуждал сам с собой на эти абстрактные темы, курьер из издательства привез увесистую рукопись под названием «Пятое Евангелие — Евангелие от Марии», и я погрузился в чтение. Которое, в конце концов, и превратилось в эту рецензию.

Любопытно, что в последнее время литераторы, пишущие в разных жанрах, все чаще используют в своих произведениях религиозные темы как на Западе, так и у нас. То ли они проявляют большую толерантность и распахивают еще недавно запретные территории, то ли тридцать веков иудаизма и двадцать веков христианства — это неистощимый кладезь тем и сюжетов, и этических, и приключенческих. Самый напрашивающийся пример — это, разумеется, «Код да Винчи» Дэна Брауна, в котором густо перемешены предположения о браке Иисуса Христа и Марии Магдалины с самыми невероятными стрелялками, догонялками и страшилками.

Боюсь, что и автор «Пятого Евангелия» оказался под влиянием этого бестселлера, хотя, конечно, пытается изо всех сил не походить на Дэна Брауна.

Но начнем с краткого пересказа сюжета рецензируемой рукописи. Московский историк Елена Корешкова, которая за последние двадцать лет приобрела большой авторитет в кругах библеистов, то есть ученых, занимающихся изучением Библии и библейских сюжетов, получает по электронной почте письмо от своей хорошей знакомой — профессора Иерусалимского университета Циппи Шарет. Та просит ее срочно приехать в Израиль в связи с важной находкой, которую ей посчастливилось сделать.

В Москве глубокая осень, серое, постоянно набухшее, тяжелое небо, кажется, вот-вот провалится на землю, слякоть под ногами, бесконечные пробки заставляют задуматься о смысле жизни. Елена включает компьютер, с помощью поисковой системы Яндекс находит прогноз погоды на неделю в Иерусалиме и тяжело вздыхает при виде двадцати пяти градусов тепла и солнца. К тому же теперь для поездки в Израиль и визы не требуется, и она отправляется к коллеге-библеистке.

Ранней весной 1947 года английский мандат в Палестине подходил к концу. В стране царил хаос и лилась кровь. Арабы готовились захватить всю территорию, как только англичане покинут страну, и стреляли в евреев, пытаясь запугать их. Евреи отвечали огнем. Одновременно они нападали на англичан, стараясь ускорить их уход. Англичане, которые традиционно поддерживали арабов, вешали еврейских террористов. Евреи в ответ повесили несколько английских солдат. Страна напоминала пороховой погреб.

В это время молодой бедуинский контрабандист Мухаммед по прозвищу Волчонок тайком перегонял стадо овец, чтобы выгодно продать их евреям в Вифлееме. Приходилось прятаться и от арабских, и от английских патрулей. Уроженец этих мест, Мухаммед умел находить самые потаенные тропки и гнал стадо по малодоступному пустынному и гористому западному берегу Мертвого моря.

В поисках потерянной овцы Волчонок облазил несколько пещер, бросая для проверки в них камни. Из одной из них донеслись звуки разбивающейся посуды. Мухаммед залез в пещеру и нашел множество глиняных кувшинов со спрятанными в них пергаментными свитками. Человек он был неглупый и понял, что эти свитки можно продать за немалые деньги. Так появились Свитки Мертвого моря. Это была археологическая находка, сравнимая, может быть, по своей значимости разве что с раскопками Шлиманом гомеровской Трои.

По древним еврейским законам уничтожать книги было величайшим грехом. Пришедшие в негодность книги полагалось хоронить в так называемых генизах. В них же прятались и книги, которые нужно было скрыть от чужих глаз. Пещера, найденная Волчонком, и была такой генизой. Ученые, исследовавшие эти свитки, установили, что они были написаны за 100–200 лет до нашей эры. Это были тексты из Ветхого Завета и до тех пор неизвестные труды иудейской секты ессеев. Самым поразительным было то, что учение ессеев в огромной степени напоминало учение Иисуса Христа.

Многие ученые-библеисты, исследовавшие свитки, удивлялись, почему о них так мало писали и говорили и христианские, и еврейские религиозные деятели и историки. Ответ, возможно, заключался в том, что обе стороны были изрядно смущены находкой. Евреи, немало настрадавшиеся от христианских гонений за двадцать веков христианства, не торопились гордиться тем, что христианство, оказывается, зародилось в недрах самого иудаизма, а христиане были не слишком счастливы от того, что их религия была столь тесно связана с иудаизмом. Мало того, что сам Иисус и все его апостолы были евреями, оказывается, и само христианство имело еврейское происхождение. Так или иначе, но Свитки были окружены стеной молчания и остались лишь небольшой сноской в истории религий.

Это, по рассказу израильской исследовательницы, в какой-то степени и помогло ей сделать свое открытие. Среди отрывков из Ветхого Завета и изложения учения ессеев Циппи Шарет нашла более поздний пергамент, относящийся к концу I или началу II века нашей эры. То ли предыдущие исследователи просто пропустили его, то ли сознательно отложили в сторону как не имеющий большого значения. Она проверила его возраст методом углеродного анализа, исследовала текст всеми современными методами и твердо уверена в его аутентичности.

Пергамент представляет собой почти полный текст Евангелия от Марии, знакомой нам под именем Марии Магдалины. До сих пор был известен лишь отрывок (точнее, обрывок) этого Евангелия (два списка на греческом и один на коптском), считавшегося католической церковью апокрифическим, то есть неподлинным, и посему не включенным в Новый Завет. Находка израильской исследовательницы подтверждает подлинность Евангелия от Марии и поднимает вопрос, почему отцы церкви сделали все, чтобы скомпрометировать его. Сама Циппи Шарет не сомневается, что сделано это было из ревности, ибо Мария, а не апостол Петр, была ближайшим учеником и последователем Христа. В литературе гностицизма — еретического течения времен раннего христианства — об этом говорится не раз. Например, в «Пистис Софии» Мария выступает как истинная воспреемница заветов Христа. Вот достаточно характерный отрывок:

Левий возражает Петру: «Петр, ты вечно гневаешься: вот и теперь рассуждаешь ты так о женщине Магдалине, как противящийся ей. Раз уж Спаситель счел ее достойной, кто ты такой, чтобы отвергать ее? Действительно, прекрасно зная ее, Он предпочел ее остальным. Устыдимся, и, облекшись в совершенного человека, что предписано нам, то исполним: возвестим Евангелие, не устанавливая запретов и законов, как велел Спаситель».

Так что удавшаяся попытка отцов церкви опорочить Марию и не допустить включения ее Евангелия в Новый Завет и было, по твердому убеждению Циппи Шарет, проявлением того, что впоследствии феминистки назвали мужским шовинизмом. Ну а уж в их умении жонглировать фактами, подгоняя их под свои выгоды, сомневаться никогда не приходилось. Чего стоит, например, попытка евангелистов представить евреев подлинными убийцами Христа, а Понтия Пилата — тонким, страдающим правдолюбцем, которому, вот бедняга, пришлось умывать руки. А в том, что жестокому римскому сатрапу было в высшей степени наплевать на мнение евреев, сомневаться не приходится. Ведь кроме Христа он распял на кресте по меньшей мере несколько тысяч или даже десятков тысяч евреев. И ничего, умывать руки не спешил. А все дело в том, что ранее христианство жестоко преследовалось римлянами, и Новый Завет должен был доказать им, что во всем виноваты не христиане, а евреи. Если уж говорить об истории черного пиара, Новый Завет вполне может считаться одним из его ранних шедевров.

Циппи Шарет полагает, что католическая церковь сделает все, чтобы скомпрометировать находку, ибо она была бы еще одним ударом по ее престижу и фундаменту. Это-то она и хотела обсудить со своей русской гостьей. Тем более что Ватикан вполне способен воздействовать на неугодных исследователей самыми разными способами. Это он уже не раз доказал за свою долгую историю.

Она даже попросила своего брата Бена Шарета, отставного полковника израильской разведки МОССАД, помочь им наметить план действий. Полковник соглашается, хотя и с немалой долей иронии. Разведка ведь учит смотреть на вещи здраво, и он твердо уверен, что новая публикация не только не вызовет никакой научно-политической бури, но полностью забудется ровно на следующий день после ее появления.

Циппи Шарет и Елена Корешкова еще раз оценивают все немногое, что ученым известно о Марии. А известно, строго говоря, действительно мало. Ведь нет никаких твердых доказательств существования даже Иисуса Христа, не говоря уже о Марии. Это в основном лишь Новый Завет и апокрифы раннего христианства, а их историческая надежность всегда вызывала множество сомнений. Поэтому приходится опираться лишь на косвенные свидетельства. Не случайно ученые считают, что Библия и в особенности Новый Завет исследовались и переисследовались поколениями библеистов более тщательно и придирчиво, чем какой-либо другой письменный источник истории.

В Новом Завете имя Марии Магдалины упоминается лишь несколько раз. Известно, что она происходила из галилейского города Магдалы близ Капернаума (ныне израильский город Мигдаль). В Евангелии от Луки говорится, что она была исцелена Иисусом от одержимости семью бесами. Затем стала следовать за ним, служа ему и делясь своим достоянием. В Евангелии от Матфея говорится, что она присутствовала при кончине Христа на Голгофе и первой увидела его при воскрешении.

Вплоть до середины двадцатого века в традициях католической церкви было представлять ее кающейся блудницей. Евангелист Лука пишет:

«И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастовый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами, отирать волосами головы своей и целовала ноги Его, и мазала миром».

(Заметим, что утверждение Луки о грешности Марии столь же тенденциозно, как нападки евангелистов на фарисеев — господствующего тогда течения иудаизма. Иисус сам был фарисеем, разумеется, не в отрицательном смысле этого слова, которое породил Новый Завет. И все его притчи, да и все учение в целом пронизаны духом учения фарисеев.)

К чести православия, оно никогда не считало Марию грешницей и тем более кающейся блудницей, а почитало как одну из жен-мироносиц. 2 сентября 2006 года впервые в Россию из афонского монастыря Симонопетра прибыли мощи Марии. В храме Христа Спасителя православные святыни были доступны для верующих до конца сентября, после чего их провезли по семи городам страны. Хотя и Полный православный богословский энциклопедический словарь не удержался от традиционно-католического взгляда:

«Мария Магдалина — жена-мироносица родом из города Магдалы. Вела распутную жизнь, и И. Христос своей проповедью возвратил ее к новой жизни и сделал преданнейшей своей последовательницей. По воскресении И. Христос явился ей прежде других».

Совсем других взглядов придерживаются современные библеисты М.Байджент, Р.Лей и Г.Линкольн. В своей в высшей степени интересной книге «Священная загадка» они приходят к выводу о том, что Мария была… женой Иисуса. Вывод, естественно, кощунственный для верующих, хотя эта тема уже не раз обсуждалась учеными-библеистами. Так, например, специалист по раннему христинству Геза Вермеш из Оксфордского университета Англии пишет:

Евангелия хранят полное молчание по поводу семейного положения Иисуса… Речь идет о необычной в древнееврейском мире ситуации, которая заслуживает специального исследования. Ведь из Евангелия известно, что многие ученики Иисуса, например, Петр, были женаты, и сам Иисус не восхвалял целибат (безбрачие). Разве вы не читали, что Создатель с самого начала создал мужчину и женщину?.. «Так пусть мужчина оставит отца и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одной плотью», — объясняет он в главе XIX Евангелия от Луки. Согласно древней еврейской традиции, брачный союз был обязательным для каждого мужчины. Более того, безбрачие осуждалось обществом. Один еврейский писатель конца I века даже приравнивает его к убийству.

Особенно строго люди относились к равви — человеку, избравшему путь религиозного обучения, а именно им шел Христос. Еврейский закон самым категорическим образом указывал на это:

«Неженатый человек не может претендовать на обучение других».

Одним из доказательств, разумеется, в высшей степени косвенным, версии того, что Иисус был женат, является описание в Евангелии от Иоанна свадьбы в Кане галилейской, на которой присутствовали Иисус и его мать. В это время Иисус еще не проповедовал новую веру и не творил чудеса.

В какой-то момент обнаружилось, что вино на свадьбе кончилось (вот уж, поистине, где видна связь времен!). И здесь неожиданно мать Иисуса берет на себя функции хозяйки: «И как не доставало вина, то Матерь Иисуса говорит ему: «Вина нет у них», и дает приказание слугам: «Что скажет Он вам, то сделайте». Иисус выполняет желание матери и превращает воду в вино. Хотя если бы они были лишь гостями на свадьбе, то не их забота следить за тем, как подаются вино и еда. Не просто не их забота, вмешательство было бы в высшей степени оскорбительным для хозяев брачного торжества.

Но вмешательство Иисуса становится вполне объяснимым (и даже необходимым) только в одном случае: если речь идет о его собственной свадьбе.

Особые отношения Иисуса и Марии подчеркиваются еще и тем, что по евангелисту Луке, встретившись с ним в Галилее, Мария сопровождает его в Иудею. Но в те времена для незамужней женщины было просто немыслимым путешествовать одной по дорогам Палестины. Еще менее вероятным было присутствие ее в окружении равви. Следовательно, скорее всего, Мария должна была быть замужем за одним из учеников или за самим Иисусом.

Много вопросов возникает (впрочем, и получает ответы) при изучении гностических Евангелий, написанных первыми христианами и не включенных в Новый Завет. Например, Евангелие от Филиппа свидетельствует: ученики Иисуса весьма ревниво относились к тому, что только Марию Магдалину он целовал в губы. Петр особенно негодовал и даже сделался из-за этого ее непримиримым врагом. Стоит ли удивляться, что Евангелие от Марии его стараниями не было включено в Новый Завет, а саму ее в течение двадцати веков изображали кающейся блудницей и грешницей.

Читая рукопись неизвестного мне автора, я вспомнил о книгах Александра Солженицына «Красное колесо» и «Августовские пушки» американского историка Барбары Такмэн, за которую она получила Пулитцеровскую премию. Разумеется, я не собираюсь сравнивать этих двух людей. Их роль в истории XX века, да и в литературе, несравнима. Я лишь говорю о том, что эпопея «Красное колесо» нашего великого соотечественника была одной из величайших издательских неудач — читать ее почти невозможно, и книгу не покупали. И не потому, что Солженицын не собрал достаточно материала о революции 1917 года. И уж подавно не потому, что не обладал литературным даром. Достаточно вспомнить такой шедевр, как «Один день Ивана Денисовича». Дело, скорее всего, в том, что гигантский материал, собранный им, плохо поддавался втискиванию в литературные формы. Материал убивал литературу, литература трещала под тяжестью фактического материала.

Известная исследовательница творчества и жизни Солженицына Людмила Сараскина говорит, что в процессе работы над книгой писатель сделал около тысячи страниц заметок и что все они в высшей степени интересны. Не сомневаюсь, что это именно так. Их-то, наверное, и следовало опубликовать, а не «Колесо», которое катиться никак не хотело.

А Барбара Такмэн, описывая цепь событий, которые роковым образом толкали Европу к началу Первой мировой войны летом 1914 года, пишет о них не как романист, а как историк. В результате книга читается на одном дыхании. Читая «Августовские пушки», я поймал себя на том, что как маленький ребенок все думал: а может, успеют, может, удастся избежать трагедии — и войны не будет. Также, совсем еще мальчонкой, я смотрел раз пять фильм «Ромео и Джульетта» и каждый раз надеялся, что в последней сцене Ромео успеет к своей возлюбленной и не даст ей умереть.

Увы, «Пятое Евангелие» кажется мне довольно неудачной попыткой совместить серьезное научное исследование с литературной формой. Пока обе библеистки — израильская Циппи Шарет и наша Елена Корешкова — обсуждают «за» и «против» замужества Марии да и вообще реальность ее существования, погружаясь в кипящий мир времен Иисуса, рукопись читается с интересом. Но стоит появиться всяким страшилкам и догонялкам а-ля Дэн Браун, она сразу увядает, скукоживается, становится вторичной, наивной и даже глуповатой.

Да из-за чего вообще весь сыр-бор? Прав, тысячу раз прав брат Циппи Шарет Бен, говоря, что новость о неудачной пластической операции какой-нибудь поп-звезды воспринимается средствами массовой информации и публикой с неизмеримо большим интересом и даже волнением, чем, скажем, новость о приближающемся к Земле астероиде. Столкнется или не столкнется — это еще вопрос, да и кого он волнует, если у поп-звезды — как захватывающе интересно! — рожу перекосило от неудачной пластической операции. А Мария, какая там еще Мария, да кому до нее есть дело?

Единственное, что мне понравилось в рукописи, точнее, в литературной ее части, это роман отставного полковника МОССАДа с московской ученой. Написан он тепло, с юмором, и когда постепенно под натиском старой доброй любви рушатся все трудности, которые разъединяют людей разных этнических групп и культур, так и хочется крикнуть: дорогой безымянный автор, да вот же твоя книжка! Бог с ней, с Марией Магдалиной, у тебя ведь есть под рукой живая Елена Корешкова, профессор МГУ, уроженка Москвы, тридцати девяти лет от роду, с одним сыном от первого неудачного брака, и пятидесятипятилетний отставной полковник МОССАДа. Вот и пиши о них.

Боюсь, правда, что автор рукописи может придерживаться совсем другого мнения…

Загрузка...