«Если», 2010 № 02

АРИЭЛЬ ТОРРЕС ДАМОКЛ

— Знаете, Орлан, кто тут у нас сидит? Это не просто инопланетянин, это — депрессивный маньяк, понятно?! Двухполюсный псих, будь он проклят — вот кто это такой! И вы были правы: у него только что закончился депресняк и начинается очередной маниакальный приступ! — возбужденно кричал мой ассистент Галимар.

Это была важная — и в то же время страшная — новость. Выходит, нам осталось меньше шести месяцев…

Я находился в процессе телепортации, но мое тело было уже почти полностью восстановлено, так что я мог разговаривать со своим ассистентом. Одновременно я просматривал сообщения по каналу виртуальной связи. Однако от листания страниц на экране в виде забрала начиналась резь в глазах.

Значит, инопланетный маньяк двухполюсного типа… Прекрасно. Так я и думал. Теперь все сходится.

За те четыре с половиной года, что длилась война, нам не удалось взять живьем ни одного из тех, с кем мы сражались. Вплоть до недавнего времени. Но тот, кого мы все-таки сумели схватить, оказался пустышкой. По крайней мере, так считал Галимар. Я же имел другое мнение на этот счет. Я полагал, что этот тип может спасти род человеческий от уничтожения. Пленник был очень важен для нас.

Я ощутил покалывание во всем теле, когда восстанавливающаяся кожа начала покрывать мышцы. Открыв глаза, я был ослеплен ярким светом и понял, что прибыл в Совет.

Суставы хрустнули, когда я поднялся с гладкой плиты. И пока шел в изолятор, кости мои продолжали трещать.

Отпуск в Венеции закончился, не успев как следует начаться.

— Я уже просмотрел последние данные, — сказал я, открыв дверь в кабинет своего ассистента.

— Да, вот такие у нас проблемы, Орлан, — откликнулся Галимар. — Живой инопланетянин, который оказался двухполюсником, представляете?. От него нам не будет никакого толку!

— Он заговорил?

— У него начинается маниакальная стадия, поэтому он болтает без умолку.

— Что ж, приготовьте мне скафандр.

Они прибыли в 2666 году. Да-да, именно в тысячелетнюю годовщину сэра Исаака Ньютона. Словно для того, чтобы испортить нам торжество, хотя, по правде говоря, на Земле мало кто знал, что именно празднуется. В любом случае, нам повезло: они свалились на нашу голову сейчас, а не во времена старины Исаака.

С технологической точки зрения они были очень продвинутыми. У нас против них не было ни малейших шансов. Но однажды они все разом куда-то исчезли. Чтобы вернуться через полтора года. И снова то же самое. Мы еще не закончили наводить порядок после их первого нашествия, убирать горы мусора, восстанавливать разрушенное, а огромные серые башни высотой около трехсот метров совершили посадку на несколько наших городов, раздавив одним махом по двадцать жилых кварталов в каждом из них. Скандал!. Это было похоже на претворение в жизнь старой радиопьесы по мотивам романа Уэллса. Пришельцы безжалостно разрушали все подряд.

Да, у нас не было никаких шансов, но мы все же оказали им упорное сопротивление. Нам удалось хотя бы слегка повредить каждую двадцатую башню агрессоров, и в один прекрасный день они опять испарились: свернули свой лагерь и — до свидания, земляне!.

В ходе отражения третьей волны нашествия нам удалось заполучить сорок трупов противников. Для существ из иных миров они выглядели вполне обычно. Только двуликая голова не вписывалась в наши понятия о норме, но во всем остальном они были довольно симметричными, и даже большие пальцы у них располагались отдельно от остальных, вот только общее количество пальцев с нашим не совпадало. Они также имели ярко выраженные, хотя и непонятно как устроенные гениталии, два многофасеточных глаза (то бишь всего четыре) и нечто, смахивающее на третий глаз (то есть два третьих глаза, если учитывать двуликость), два рта (по одному на каждом лице), множество зубов — но небольших и неострых. Головы их были не то гладко выбритыми, не то изначально лысыми, кожа лимонного цвета, с фиолетовыми веснушками. Одежду и обувь инопланетяне предпочитали военного образца, на голове носили шлемы, тоже смахивающие на солдатские каски. На первый взгляд, наших гостей можно было принять за своеобразный гибрид наемников и миссионеров. Многие из них носили кольца, нашивки, семейные фотографии, булавки. Мы сделали вывод, что они мало подходили на роль завоевателей чужих планет. Однако мы ничего не сумели разузнать о них. Прибыли они к нам на пикник, были они профессиональными конкистадорами или просто у них дома закончились продукты — оставалось неизвестным.

Спустя примерно еще полтора года они вернулись. Шесть недель висели на околоземной орбите, не сажая свои башни на поверхность Земли, а потом опять улетели. Но на этот раз мы поймали одного инопланетянина живьем, а также провели сеанс связи с парламентером захватчиков, и это были наши первые успехи. Хотя на самом деле — единственные…

Инопланетянин-парламентер разговаривал на тридцати шести наших языках. Он сам или какая-то машина — в тот момент мы этого не знали. Это нам еще предстояло выяснить. Чужак знал слова, но, как вы сами дальше увидите, его манера изъясняться была довольно экстравагантной. Он изъявил желание побеседовать с «теми, кто решает», и его, ясное дело, соединили по виртсвязи с Президентом. К этому каналу подключились пятнадцать советников (включая меня), поскольку, как и все его предшественники на этом посту за последние три века, Президент Земли Длио был не более чем нервной системой, плавающей в прозрачной жидкости в кармитовом резервуаре, из которого исходили пара кабелей и сто шестнадцать антенн. Хотя, конечно, это была уникальная нервная система.

Вот как протекала та «беседа».

— Добрый вечер, друзья! — сказал парламентер голосом телеведущего.

Президент буркнул в ответ сухим, официальным тоном: «Добрый вечер». Он явно не знал, что еще сказать. Впрочем, мы, советники, тоже не знали…

— Добро пожаловать на уничтожение! — дружелюбно и пылко продолжал пришелец.

Президент напряженно молчал. Физически он не мог кашлянуть, но его виртуальный интерфейс воспроизвел именно такие звуки.

— Вы обладаете великолепным миром, — продолжал представитель захватчиков. — И вы представляете собой прекрасный вид существ с четырьмя конечностями, одним мозгом, одним желудком, двумя глазами, единой лимфатической системой, двумя почками…

И он пустился старательно перечислять все наши органы, железы, системы, аппараты, ферменты, нервные окончания, гормоны и еще тысячи мельчайших физиологических подробностей. Это заняло у него почти сорок пять минут. Потом парламентер заявил:

— Вы вершите великие дела!

Тут последовал исчерпывающий перечень почти всего того, что успела натворить наша цивилизация, начиная с бронзового века и шумерских глиняных табличек и кончая телепортацией. Естественно, пришелец не упустил произведения литературы, живописи, музыки (в этом месте он даже воспроизвел короткие фрагменты из сочинений Моцарта, Визе, Эллы Фитцджеральд, Джоплин, Джетро Талл, Горнята, Альбадена, Айроми-8 и Сутуковского), архитектуры, фотографии, гончарного ремесла…

По правде, этот тип сумел достать всех нас. Не забыл он упомянуть и о наших великих войнах, геноциде и, кажется, вполне искренне порадовался тому, что в 2301 году мы заключили мир с Далеким Горизонтом.

От нашего уважаемого Президента по Сети пошли волны глубокого изумления, и он даже виртуально вспотел.

— К сожалению, — тут же опроверг самого себя пришелец, — обстоятельства вынуждают нас рассмотреть вопрос о вашем уничтожении, поскольку нам не хватает одной планеты в этом секторе Вселенной. Мы надеемся, что после столь богатой и насыщенной истории вы не будете подавлены этим известием. Черт, да вы проделали огромную работу! Немногим удается спуститься с деревьев, фигурально выражаясь! Мы вас искренне поздравляем!.

«Подавлены»? Я лихорадочно просмотрел всю семантическую структуру этого слова, но не нашел нужного смыслового оттенка. Тут что-то было не так. Все население планеты не может одновременно испытывать чувство депрессии. Или все-таки может?

Я внес этот вопрос в свои мысленные реестры и стал слушать дальше. Мне нужно было как можно скорее расширить свою память. Я задействовал один из своих имплантов («процессор», как теперь их называют) для обработки векторных данных. Потом послал частное сообщение советнику по лингвистике и попросил ее проверить мои выводы. Мальбар страдальчески вздохнула — дополнительная нагрузка вела к перегреву ее имплантов, и на следующий день ей предстояло чувствовать себя как с похмелья, — но в итоге согласилась выполнить мою просьбу. Вскоре она сообщила:

— Кажется, твоя догадка верна, Орлан. По крайней мере в первом приближении.

— Судите сами, — продолжал парламентер, — ведь вы точно так же истребляли различные виды живых существ, которых считали низшими по отношению к себе, по крайней мере со строго рациональной, интеллектуальной и духовной точки зрения. К вашим жертвам можно отнести… — И он вербализовал исключительно широкий перечень животных, растений и насекомых, которых человечество без всякой необходимости стерло с лица Земли.

— Touche.[11]

Потом наш гость произнес:

— И вы наверняка сделали это по тем же причинам, которые сегодня побуждают нас, так сказать, устранить вас…

Президент выдавил из себя несколько заранее заготовленных фраз, изобилующих такими лексемами, как «перемирие», «сосуществование» и «взаимное понимание». Он явно пытался выиграть время, чтобы мы могли проанализировать речь чужака, которая перечеркивала все наши ожидания.

Парламентер ответил:

— Абсолютно верно! Мы можем с вами договориться о перемирии, установить отношения взаимопонимания и достичь мирного сосуществования. Но вы все равно будете уничтожены. И, что очень важно, это будет не больно.

Возникла короткая пауза.

Тут я подсказал Президенту один смелый ход: сказать пришельцам, что нас глубоко угнетает возможность предстоящей гибели. Президент, не задумываясь, озвучил мою подсказку. И вновь пауза.

— Ну и хрен с ним! — вдруг вскричал захватчик.

Мальбар тут же просветила всех нас, что речь идет об очень древнем выражении.

Парламентер продолжал:

— В конце концов, это не имеет значения. Целью данного акта коммуникации было внушить вам спокойствие. Вы можете вести вашу жизнь без забот и проблем до тех пор, пока мы не очистим от вас планету, которую вы зовете Землей. Кстати, неплохое имечко!. Интересно, почему вы не назвали ее Водой? Хотя чисто логически понятно почему: ведь вы живете на твердой земле. Вы такие эгоцентричные… Что ж, отлично! Нам будет приятно поставить точку в вашей истории! На самом деле! Можете не сомневаться!.

— А не могли бы вы сообщить нам дату планируемого уничтожения? — хладнокровно осведомился Президент.

— Мы думаем, в следующем году. Или в каком-нибудь другом году.

— Но зачем вам нужна наша планета? — спросил Президент.

Молчание.

Потом парламентер сказал:

— Потому что она одна из самых красивых во Вселенной!

— В ходе вашего последнего визита, — начал Президент, явно пытаясь хоть что-то разузнать о наших заклятых, но великодушных врагах, — мы собрали определенное количество тел представителей вашей расы. Мы хотели бы вернуть их вам.

— Спасибо, но они не нужны нам. Мы можем изготовить еще столько, сколько потребуется, а те, которые находятся у вас, уже наверняка сильно испорчены и ни на что не годятся. Но все равно, повторяю, спасибо!.

— Почему наша планета кажется вам прекрасной?

В течение нескольких секунд парламентер выдерживал паузу. Потом воскликнул:

— Послушайте, но я просто не знаю!. Она такая красивая, вся голубая и зеленая! И очень живая!

— Он лжет, — оповестила нас Мальбар. Не знаю, как ей удается делать такие выводы.

— Вы можете сказать еще что-нибудь о нашем уничтожении?

— Нет. Просто наслаждайтесь этой перспективой.

— И как же это будет выглядеть?

Пауза. Потом:

— О, это будет великое зрелище!

На сей раз пауза затянулась еще дольше. Наконец инопланетянин добавил:

— В любом случае сохраняйте спокойствие, ведь мы… — он долго молчал, прежде чем закончить свою мысль: — Возможно, мы никогда и не вернемся. Выбросите из головы плохие мысли, ведь может оказаться так, что на вашей планете вовсе нет того, что должно было бы быть. Мы до сих пор обсуждаем этот вопрос… Спасибо за все, друзья, и до свидания!

На этом связь оборвалась.

Дамокл (так его окрестил Галимар, который очень любил классиков античности) был первым инопланетянином, которого мы захватили живым.

Это случилось вскоре после контакта с парламентером.

Мы нашли этого типа спящим мертвым сном на скамье одной из площадей недели через две после того, как башни пришельцев исчезли. Он не оказывал сопротивления и ничего не говорил. Его третий глаз был закрыт, и признаки жизни проявляло лишь заднее лицо. Переднее же было, как у трупа. Мы предполагали, что резервов жизнеобеспечения в скафандре пришельца осталось всего на несколько часов.

Мы не знали ни его возраста, ни пола, ни статуса в иерархии чужаков. Сказать по правде, они все были на одно лицо. Однако этот дышал и, казалось, еще сохранял силы, хотя уже не двигался и не принимал ни еду, ни питье.

Мы подготовили камеру с тем же составом воздуха, который имелся внутри его скафандра, но это не вызвало никаких перемен в поведении пришельца. Он неподвижно лежал на гравитационном тюфячке.

Но однажды утром, спустя тринадцать месяцев, чужак поднялся и начал говорить с нами. Он владел несколькими земными языками и выглядел таким воодушевленным и жизнерадостным, что мы предоставили ему кое-какие приборы. Отныне он постоянно был занят. На него напал волчий аппетит, он ел за троих, а красное вино привело его в совершенный восторг. Как и компьютерные игры. Держался инопланетянин очень дружелюбно, и его абсолютно не беспокоил тот факт, что он военнопленный и находится в заточении…

— У него начинается очередной приступ, поэтому нельзя принимать на веру какие бы то ни было его заявления, даже если он будет делать их с серьезным видом, — предупредил меня Галимар.

— Знаю, Гал. Но я все равно пойду к нему в камеру.

Сначала они не прислушались ко мне. Но для меня наш единственный шанс был связан со словом «депрессия».

После переговоров с инопланетным парламентером мы провели анализ беседы. Ограниченный круг лиц. Только «восемь безумцев», как называл нас Президент.

— Сейчас мы знаем не больше, чем раньше, — заявил Президент, когда мы подключились к его каналу виртуальной связи.

— В том числе и о них самих, — пожаловался советник по биохимии.

— Нет, кое-что нам известно, — несколько бесцеремонно вмешался я.

Я был самым молодым из советников, и предполагалось, что я не должен столь открыто им перечить.

— Ну да, например, что они намерены уничтожить нас в шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом году, — иронически скривился биохимик.

— Слушаем тебя, Орлан, — отрывисто сказал Президент.

— Мы знаем, что чужакам известно такое явление, как депрессия, — сказал я и смутился, потому что мои слова прозвучали довольно глупо.

Что ж, нам это явление тоже известно, — попробовал помочь мне Президент, который всегда благоволил мне. — Что ты хочешь этим сказать, Орлан?

— По крайней мере, как показал предварительный анализ, парламентер, говоря о нашей возможной реакции на его сообщение, имел в виду именно депрессию, — напомнил я. — И это была вовсе не метафора.

— Откуда ты это знаешь? — осведомился программист, который питал врожденное отвращение к нормальному человеческому языку и особенно к лирическим отступлениям.

— Что ж, Орлан, возможно, прав, — вступила в разговор лингвист Мальбар. — Инопланетянин ни разу не прибегнул к метафорам. Для того чтобы описать людей, он воспользовался сплошным перечислением наших органов, причем старательно подчеркивал их количество. Ему оставалось лишь назвать все элементы таблицы Менделеева!

— Ну а при чем тут депрессия? — фыркнул биохимик.

— Пока что все вполне логично, — сердито возразил Президент. — Продолжай, Орлан.

— Есть и другая причина считать, что это была не метафора.

— Какая же?

— Клиническая депрессия является отнюдь не единственной нормальной реакцией на уничтожение, по крайней мере для людей. Под угрозой смерти могут возникать такие чувства, как грусть, возмущение, оцепенение, но не обязательно клиническая депрессия.

— Может, он употребил это слово, не зная его значения? — предположил программист.

— Что скажете, Мальбар? — спросил Президент.

— Чужак употребил триста двадцать человеческих понятий без малейшей ошибки: в течение всего его монолога семантические анализаторы показывали погрешность меньше 0,1 %. Он отлично знал, что означают его слова.

— Даже когда произнес: «Добро пожаловать на уничтожение»? — мрачно спросил биохимик.

— В том числе, Уго, — невозмутимо ответствовала лингвист. — Во многих культурах к смерти относятся с благоговением. И в этом отношении анализаторы также не нашли ничего необычного.

— И что это нам дает? — нетерпеливо осведомился программист.

— Мы не имеем никаких данных об их обществе, если не считать того, что они способны «изготавливать тела», — сказал я. — У нас нет ни малейшего представления об их слабых местах с военной точки зрения.

— К сожалению, это так, — подтвердил генерал Мако, который был доверенным лицом Президента.

— Мы даже не знаем, ради чего они напали на нас, — добавил я. — В болтовне парламентера не содержалось никакой информации о пришельцах.

— Стопроцентная дымовая завеса, — пробормотал генерал.

— Девяностодевятипроцентная, Мако, — сказал я. — Теперь мы, по крайней мере, знаем, что они страдают депрессией.

— Я не желаю выслушивать ваши шуточки на этот счет! — рявкнул Президент, заметив, что слишком многие хотят высказаться. — Орлан прав. Мы ничего не знаем. Вы все, кроме психолога, дали маху при решении задачи, от которой зависит наше выживание. Я знаю, его вывод пока мало что дает. Но это единственное, что у нас есть. Чужакам свойственно состояние депрессии.

— Господин Президент, как вы можете делать подобный вывод? — в отчаянии вскричал программист.

— А если они неверно истолковали наши тексты и решили, что логической реакцией людей на весть о скорой гибели будет депрессия? — поддержал его биохимик.

— Орлан? — Президент сверлил меня своими глазками не хуже лазера.

— Но я вовсе не говорил, что вывод о депрессии, которой подвержены пришельцы, — самое важное. На самом деле нечто другое привлекло мое внимание.

На канале воцарилась мертвая тишина, и эмоциональные индикаторы всех участников беседы, кроме Мальбар, стали серыми, что означало безмерное удивление.

— Мы слушаем тебя, Орлан.

— То, на что намекал парламентер, вовсе не та депрессия, которая может охватить индивида с психическими отклонениями либо страдающего от глубоких внутренних переживаний. Возможно даже, они полагают, будто уничтожение способно вызвать у нас депрессию, хотя это вовсе не так. Но на самом деле инопланетянин имел в виду, если интерпретировать смысл его высказывания: «Мы не хотели бы, чтобы все человечество впало в депрессию из-за того, что его собираются уничтожить».

— Это верно, — согласилась лингвист, распространяя волны одобрения по виртуальности.

— И что? — проворчал биохимик.

— Наша цивилизация не может впасть в массовую депрессию, Уго. Перед лицом неминуемой катастрофы одни будут бороться до конца, других парализует страх, третьи потеряют голову, четвертые постараются приблизить свою смерть… У людей отсутствует одинаковая реакция на одни и те же события, по крайней мере в синхронном плане. Психологически мы все разные.

— А они, значит, нет, — сделал вывод Президент.

— А как быть с массовыми психозами, Орлан? — обрушился на меня программист, и его индикатор загорелся фиолетовым цветом предвкушаемого торжества.

— Вы утверждаете, — примирительно спросил я, — что если существует состояние массового психоза, то пришельцы могли сделать умозаключение о том, что нам присуща и массовая депрессия?

— Это достаточно очевидно, — победным тоном заявил он.

— Я тоже об этом подумал, — согласился я. — Но ведь массовый психоз не более чем оборот речи. Психоз может передаваться от человека к человеку лишь в чрезвычайных обстоятельствах и только если речь идет о высоковосприимчивых личностях. Психические состояния, в отличие от таких эмоций, как паника или эйфория, не способны передаваться без помощи спецаппаратуры — такой как «Интринсек». И даже с помощью «Интринсека» влияние может быть оказано лишь на пару сотен индивидуумов в течение двадцати-двадцати пяти секунд. А тут речь идет о миллиардах людей. Однако инопланетяне верят, что мы подвержены массовым депрессиям.

— И поэтому ты предполагаешь, Орлан, что они опираются на собственный опыт, — сказал Президент.

— Вот именно, сэр.

— Ну и что? — с интересом спросил советник по физике Корда, который до сей поры хранил молчание.

— Только прошу тебя, Орлан, не предлагай нам вести против чужаков психологическую войну, — с напускной серьезностью проговорил генерал. — Мы и так уже на краю гибели. Эти сукины дети могут раздавить нас в любой момент.

— Но по какой-то причине они не сделали этого, — возразил я. — Они не уничтожили нас. Хотя прилетали сюда трижды. Чего же они ждут? И для чего им требовалась эта нелепая попытка установить с нами контакт?

— Вы думаете, они блефуют? — полюбопытствовал Корда.

— Не совсем так.

— Меня бесит ваша манера изложения, психолог! — прошипел программист.

— Я знаю, Мёт, — ответил я ему по частному каналу, а остальным своим виртуальным собеседникам сообщил: — Не думаю, что они блефуют, и, честно говоря, не имею ни малейшего представления, что происходит.

— Ты чего-то недоговариваешь, Орлан, — догадался Президент. — Приказываю тебе раскрыть карты.

— Думаю, вы на это не решитесь.

— Советник по психологии, будьте серьезнее! — попросил наноинженер. — Ведь на карту поставлена судьба всего человечества!

— Орлан говорит серьезно, — правильно понял меня Президент. Мальбар мгновенно проанализировала запись нашего совещания и подтвердила этот вывод.

— Да, я говорю серьезно, но только потому, что господин Президент приказал мне дать ответ. Это всего лишь интуитивная догадка, вот и все. И я считаю, что нерешительность и массовая депрессия пришельцев как-то связаны между собой.

— Все свободны, — внезапно объявил Президент и приказал мне по персональному каналу: — Орлан, задержись на минутку.

Виртсвязь прекратилась мгновенно. Цифровая тишина — нечто ужасное, у меня от нее всегда немного кружится голова. Абсолютная тишина полна безнадежности и отчаяния.

— Ну, а теперь я хочу, чтобы ты сказал мне всё, что думаешь, Орлан.

— Повторяю, это только предположения, господин Президент.

— Называй это как угодно, но в прошлом интуиция тебя не подводила.

Он имел в виду Брешь.

— Сейчас все иначе, сэр.

— Не заставляйте себя упрашивать, советник! — прорычал Президент.

— Думаю, наша планета абсолютно не интересует агрессоров.

— Они прибыли сюда, преодолев огромное расстояние, и это путешествие должно было влететь им в копеечку, Орлан. Они причинили нам большой ущерб, сотни тысяч людей погибли, и впервые за последние три века наша экономика пришла в упадок. Да и они сами понесли потери, вот почему в отместку грозят нам полным уничтожением… И ты считаешь, что у них нет никакого интереса к Земле?

— Интерес этот временный, и они его быстро теряют, если уже не потеряли. Их башни торчат на нашей планете без дела, и пришельцы наверняка в замешательстве, ведь они оказались вдали от дома и по уши залезли в долги. Наверняка через несколько дней они уберутся отсюда и вернутся вновь через год или два. Или вообще не вернутся…

— Долги? Ты сказал — долги?

— Это ваша мысль, сэр. Покорять дальний космос и уничтожать другие цивилизации — дорогостоящее занятие.

— Ты не веришь, что они нас уничтожат?

— Нет, не верю. Но, если моя теория верна, то не исключено…

— Твоя теория?. Излагай!

— Я думаю, мы имеем дело с цивилизацией депрессивных маньяков. В действительности, для них это не болезнь, а естественное условие жизни. Они не уничтожили нас лишь потому, что, по иронии судьбы, мы находимся от них на таком расстоянии, что, пока они до нас долетят, их мания переходит в заключительную стадию. Вот почему, едва прибыв на нашу планету, они впадают в массовую депрессию и спешат вернуться домой. Заметьте, на этот раз они немного задержались с прибытием, а когда прилетели, то даже не стали опускать на поверхность Земли свои башни. И, улетая, они никогда не оставляют на планете ни арьергард, ни оккупационные войска. Они убираются с Земли в полном составе, оставляя только трупы.

Лазерные глазки Президента смотрели на меня, не мигая. Он отключил систему передачи эмоций, и я не знал, принимает он меня за сумасшедшего или серьезно раздумывает над моими словами. Вообще, в виртсвязи такие поступки считаются грубой бестактностью, но Президент мог позволить себе подобную роскошь.

— У нас ведь давно уже нет психопатов такого рода, Орлан?

— Есть, сэр, и довольно много. Это одна из тех редких душевных болезней, которую Консилиум 2180 года решил не устранять из генома. Конечно, генетически она преодолевается, но многие предпочитают обычное лечение. С одной стороны, двухполюсная мания ужасна, если ею не заниматься, но в то же время именно благодаря ей в истории человечества появлялись великие гении.

— Ты хочешь сказать, что она до сих пор лечится по старинке? Я имею в виду тех, кто решил оставить в своих генах это заболевание.

— Да, в основном… С помощью лекарств смягчаются резкие переходы от одной стадии к другой и полностью устраняются тяжелые приступы.

Президент что-то искал в УНЭНе — универсальной энциклопедии, — поэтому очередной его вопрос последовал лишь через несколько секунд:

— При этом психиатры, кажется, используют в качестве лекарства литий?

— Да-да, литий. Эта терапия сегодня проводится в сочетании с генетическим лечением, и больному дают минимальное количество препарата, которое не вызывает побочных явлений. На самом деле тут очень важно, чтобы психиатр постоянно наблюдал за пациентом.

— Так почему же люди не подвергают свой организм генетическому вмешательству, чтобы покончить с приступами раз и навсегда? Разве они не мечтают об окончательном исцелении?

— Сэр, если я не ошибаюсь, именно эта генетическая аномалия заставляет наших врагов отправляться бог знает за сколько световых лет, чтобы уничтожать другие цивилизации. В стадии маниакального приступа люди, страдающие двухполюсной манией, не нуждаются во сне, в них пробуждается бешеная жажда деятельности…

— И поэтому Консилиум ее не запретил? — прервал меня Президент.

— Консилиум прислушивался к мнению доктора Эмильса Кироги, который сам был депрессивным маньяком. И сделать столько, сколько сделал Кироги, мог только суперчеловек.

— Значит, в маниакальной стадии они считают себя суперлюдьми?

— Что-то в этом роде.

— А депрессия?

— Это ужасная штука. Поистине ужасная. Под ее влиянием многие кончают жизнь самоубийством.

— Прости, пожалуйста, но много ли сейчас совершается самоубийств на Земле?

— Их почти нет, сэр. Разумеется, исключения из правил всегда бывают…

— Консилиум не ликвидировал болезнь, которая может привести к самоубийству?

— Безответная любовь тоже может привести к самоубийству, сэр, но я уверен, что никому в голову не приходило запретить ее.

— Не играйте словами, психолог, мне сейчас не до шуток!

— А я и не шучу. У меня было шесть пациентов-«двухполюсников». Уверяю вас, что, пообщавшись с ними, я понял, чем руководствовался Консилиум, принимая подобное решение. Двухполюсная мания, видимо, есть не что иное, как человеческая сущность, доведенная до крайности. Вы взялись бы врачевать человеческую сущность, сэр?

— Хорошо, оставим это. Не время углубляться в вопросы философии. Просто я не понимаю, почему же мы тогда искоренили аутизм и шизофрению.

— Потому что их никто не защищал. Консилиум использовал именно такой подход. А «двухполюсники» отстаивали право на свое заболевание.

— Понимаю. Значит, ты считаешь, что мы находимся на границе радиуса действия пришельцев?

— Именно так. Но если бы они изобрели способ перемещения в космосе с большей скоростью, то, возможно, им удалось бы отодвинуть время очередной депрессии, и в этом случае они бы с нами не церемонились.

— Тот тип, который вступил с нами в переговоры, не выглядел угнетенным.

— Видимо, приступ еще не наступил. В то же время его поведение было не очень воинственным.

— «Добро пожаловать на уничтожение!» — процитировал Президент.

— Весь этот разговор почти не имел смысла, если не считать, что он был попыткой извинения.

— Извинения?

— Перед самими собой, я думаю. Разве слова пришельца не звучали так, будто он говорит с самим собой? Лично мне так показалось. Он успокаивал нас, сэр, и давал разъяснения. Туманные, но вполне искренние. Думаю, в этот момент у чужаков еще длился период просветления, и они отдавали себе отчет в том, что покупать чучело лисы глупо.

— Чучело чего?

— Лисы. Эта фраза досталась нам в наследство от «двухполюсников».

— Не понимаю.

— На эту тему есть одна старая притча. Ее автор, Кай Редфилд Джеймисон, была психиатром и одновременно «двухполюсником», и в один из своих маниакальных приступов она купила чучело лисы.

— Но зачем?

— Никто этого так и не узнал, включая ее саму. Просто в угаре маниакального приступа она сочла, что ей во что бы то ни стало нужно чучело лисы.

— Ясно. Ты имеешь в виду, что инопланетянам взбрело в голову уничтожить нас, завладеть Землей и все такое. А поняв, что это нелепо, они возвращаются домой.

— Не знаю, ведь это лишь гипотеза. В таком виде выглядит она, конечно, бредово.

— Но она прекрасно сочетается с фактами.

— Это ничего не значит.

— Знаю, но против фактов не попрешь. Я хоть и живу в пузыре, но я прагматик, Орлан… И что дальше? Как, по-твоему, мы могли бы применить эту теорию на практике?

— Никак. По крайней мере до тех пор, пока не захватим хоть одного живого пришельца.

— А потом?

— А потом можно проверить, верна ли моя теория, и узнать, как ее можно использовать против чужаков. Все равно ничего другого у нас нет и не будет.

— Ну а потом?

— А потом надо раздобыть много-много лития.

Конечно, мы не знали, действительно ли инопланетяне являются «двухполюсниками», и если да, то носит ли среди них эта болезнь массовый характер. Мы также не знали, произведет ли на них литий тот же эффект, что и на нас. Однако Президент понял смысл моих слов: безумец Орлан заверял, что единственным выходом из сложившейся ситуации могла бы стать попытка излечить врага от психического недуга.

Советник Фудан был бы просто счастлив услышать такой вывод.

— Ты не хочешь предупредить Президента о том, что намереваешься войти в «клетку»?

— Президент уже на линии, Гал. Подай мне, пожалуйста, руку.

Скафандр был предназначен для обеспечения моей безопасности. Мы уже установили, что пришельцы могут дышать тем же воздухом, что и мы. Но я бы не решился войти в камеру без тяжелого и неудобного облачения, сконструированного для защиты от всех известных нам видов энергии. Дамокл через стеклянную стену камеры заинтересованно наблюдал за процедурой моего одевания. Он наверняка сразу догадался, что я собираюсь навестить его. Ему нравилось разговаривать, но из соображений безопасности мы не давали ему возможности для длинных бесед.

— А может, пригласить на этот контакт всех остальных советников, Орлан? — спросил меня Президент.

— Они уже приглашены, сэр, и через пять минут выйдут на связь. Можно начинать?

— Да-да, вперед, — рассеянно ответил он.

Наверняка в этот момент он общался с Мако по частному каналу, а Мако вместе с сотней своих головорезов находился где-то поблизости от «клетки».

Галимар принялся орудовать пультом управления, и внешняя дверь беззвучно открылась.

Я вошел внутрь камеры. Дверь за мной тут же затворилась. После выравнивания давления открылась вторая, внутренняя дверь. Я миновал и ее, и она тоже сразу закрылась.

Дамокл встретил меня крепким рукопожатием, улыбкой и словами:

— Доктор Орлан, спасибо огромное за то, что посетили меня, я очень рад быть с вами в этот вечер, добро пожаловать в мое маленькое жилище! — Голос его звучал точно так же, как у парламентера.

— Спасибо, взаимно, — как-то по-детски ответил я.

Я чувствовал себя полным идиотом.

— Зовите меня Дамоклом, если хотите. Мое имя трудно произнести на вашем языке, да и к тому же я уже привык… — Он сделал гримасу, видимо, означающую улыбку.

— Значит, Дамокл? Ладно. Давайте-ка присядем.

Я вдруг понял, что пришельцу трудно усидеть на одном месте. Но он все-таки сел.

— Полагаю, вы не расположены сообщить нам сведения о своей расе, — начал я.

— Не вижу никаких проблем. Что вы хотите знать?

Что-то слишком легко он согласился, подумал я, а вслух произнес:

— Почему вы столько времени провели без движения с тех пор, как мы вас взяли? Сейчас-то вам стало лучше, но вы заставили нас поволноваться.

— Ах, это…

— Вы себя плохо чувствовали?

— В общем, да.

— Потому что вас поймали?

— О, вовсе не поэтому.

— А почему?

— Я испытывал подавленность и депрессию.

— Из-за чего-то конкретного?

— Конкретного? Но это же нормально, разве не так?

— Вам кажется это нормальным?

— Ну конечно! Один цикл сменяется другим. Как у вас принято говорить: после лета приходит зима. Так же происходит и в моем мире.

— Не уверен, что понимаю вас, — солгал я, ощущая, как учащенно бьется сердце. — И вы все периодически впадаете в депрессию?

— Конечно! А вы? Разве у вас не так?

— Не вздумай говорить ему правду, Орлан! — воскликнул Президент.

— Лгать нельзя, сэр, он наверняка уже знает, что это не так, — отозвался я.

— Ты не можешь быть в этом уверен.

— Вы меня слышите, Орлан? — спросил Дамокл.

— Да-да, извините, просто скафандр иногда мешает воспринимать звуки.

Одновременно по каналу виртсвязи я передал:

— Господин Президент, если я не завоюю его доверие, у нас ничего не выйдет.

— Парень прав, — вмешался Мако.

Мне уже за пятьдесят, а Мако упорно называет меня «парнем». Еще бы, он ведь долгожитель!

— Ладно, Орлан, давай!

— Нет, мы не впадаем время от времени в депрессию, Дамокл.

— Ах, вот как? — Мой собеседник выглядел сбитым с толку.

Тем неожиданнее прозвучала его следующая реплика.

— Это был вопрос с подвохом, Орлан, — улыбнулся он. — Я уже знал ответ. Я же видел, что вы постоянно активны. Сначала я подумал, что ваши циклы просто длинные, но потом узнал, что у вас вообще их нет. Что ж, вам повезло! — Он был явно доволен.

Мако с облегчением вздохнул. Ему нравилось сознавать, что он всегда прав.

— Видимо, так, Дамокл. Скажите, а эти периоды… циклы… они синхронны?

— Ну да, иначе и быть не могло.

— И полагаю, они длятся примерно одинаково?

— Если вы имеете в виду то, что у вас называется «временем», то да, это так. Это нормально. На Земле ведь есть животные, которые впадают в спячку?

— А вы хорошо информированы о нашем мире…

— То же самое происходит и с нами, — махнул он рукой.

Значит, двухполюсная мания возникла у них на основе адаптации к окружающей среде. Интересно.

— Давайте поговорим о маниакальной стадии.

Упс, это было моей ошибкой. Но уже поздно пытаться ее исправить.

— Маниакальной стадии?

— Что происходит, когда вы выходите из депрессии?

— Ну, мы не называем это депрессией. Возможно, я подобрал неудачное слово…

— Но ведь вам бывает плохо?

— Да, в определенной мере.

— Значит, неудачное слово… И это происходит у вас со всеми?

— Разумеется. Но не у всех одинаково. Обычно бывает очень грустно, вокруг очень холодно, мир очень черный и угнетающий, и нас покидает желание жить. Многие уничтожают свои тела, а некоторые даже кончают с собой.

— А это не одно и то же?

— Нет, конечно. Это у вас только одно тело, а у нас — нет…

— Спросите его, Орлан, как они кончают с собой, — посоветовал генерал.

— И каким же образом вы расстаетесь с жизнью?

— По правде говоря, это сложно объяснить. Вы должны осознать ряд понятий… Знаете что? Давайте поговорим об этом попозже, хорошо?

— Я так и знал! — пробормотал Мако.

— Разумеется, нет проблем. Тогда скажите мне: что происходит, когда меняются условия?

— Представьте себе, у нас возникает колоссальное желание чем-нибудь заняться.

— Например, уничтожением других цивилизаций, — пробурчал Президент.

— Например?

— О, да чем угодно!

— И именно такое желание вы ощущаете сейчас?

— В какой-то мере.

— Что значит — «в какой-то мере»? Что, у вас все измеряется степенями?

— Более или менее да. Теперь мое сознание, если использовать ваше слово, меняется, я избавляюсь от грусти, от зимы. Вскоре у меня появится еще больше энергии.

— Дамокл, последние шесть дней вы почти не спали.

— Ну да, не спал. Мне же надо наверстать потерянное время! Когда от нас уходит печаль, мы перестаем спать. Наступает сплошной праздник, сексуальные оргии, завоевания, великие планы!

— Понятно. И, по-вашему, сколько времени вы будете чувствовать себя так?

— Так — это как?

В маниакальной стадии, кусок инопланетного дерьма! — подумал я, стараясь таким образом снять внутреннее напряжение и успокоиться.

— В готовности к великим делам и великим свершениям.

— К великим свершениям? Что ж, прекрасное определение! — воскликнул он, поднимаясь с гравитационного лежака. — Не знаю. Я не умею измерять время. Когда мы… активны, мы не измеряем время. Оно для нас не имеет значения, Орлан!

— Сядьте, пожалуйста. Постарайтесь все же прикинуть… Например, по сравнению со временем, которое уже истекло с начала нашей беседы.

Дамокл ненадолго задумался.

— Ну, скажем… в десять тысяч раз дольше.

— Либо они владеют методом мгновенного счета, либо в их теле спрятан какой-нибудь мощный калькулятор… как у нас, — предположил программист, который только что подключился к каналу виртсвязи.

— Это примерно равно одному месяцу.

— Вы правы. Одному месяцу, тридцати дням, семистам двадцати часам, более чем сорока трем тысячам минут.

— И вы имеете какое-то представление о том, что будете делать, когда полностью восстановите свои силы?

— Ну разумеется. Во-первых, я выйду отсюда. Я хочу посмотреть ваш мир!

— Вы думаете, что сможете выйти отсюда, Дамокл?

— Несомненно!

— Каким образом?

— Ну, мне наверняка придется сломать кое-что, — издал он серию кудахтающих звуков, словно подражая нашему смеху. — Вот такие мы. Я не стану спрашивать у вас разрешения, если вы это имели в виду.

— Понимаю. Сколько времени занимает перемещение от вашего мира до Земли?

— Земля — прекрасное название для вашей планеты. Сколько времени? М-м-м… что-то около шести или семи… Дайте мне подумать, я не очень хорошо ориентируюсь во времени… Да, примерно шесть месяцев, то есть около двухсот шестидесяти тысяч минут.

— Почему вы все измеряете в минутах?

Пришелец вновь засмеялся.

— На самом деле, — признался он, — для нас имеют значение лишь две временные вещи: зима и лето, понимаете? Летом (то есть в маниакальной фазе, подумал я) мы не замечаем времени. Его для нас просто не существует! А зимой мы слишком скверно чувствуем себя, чтобы обращать внимание на время.

— Но при чем здесь все-таки минуты?

— Потому что это имеет смысл для меня.

— Какой?

— Такой, — ответил он, указывая на старинные часы, которые Галимар в очередном приступе ностальгии по древнему миру повесил на стену по другую сторону толстой прозрачной перегородки. — Когда быстрая стрелка завершает цикл — это одна минута.

— Откуда вы знаете?

— Прочитал в энциклопедии. Мы не знали, что вы так зависите от этих инструментов. Весьма любопытно. Это был большой пробел в нашем знании земных языков. Время тут, время там, часы, минуты, секунды… что за навязчивая идея! Мой народ будет счастлив услышать мои рассказы, когда я вернусь.

— И вы рассчитываете пробить эти стены без помощи каких-либо инструментов?

— Я сделаю это, Орлан, не беспокойтесь!

Казалось, он водит меня за нос, но, к сожалению, дело было в другом. Инопланетянин приближался к маниакальной стадии семимильными шагами.

— Очень хорошо, я рад это слышать, Дамокл. Мне приятно видеть вас вновь активным, довольным и полным планов, — сказал я.

— Спасибо, вы тоже мне пришлись по душе.

— Однажды мы разговаривали с вашим парламентером.

— Действительно? Какой приятный сюрприз!

— Он сказал нам, что ваши соотечественники, возможно, откажутся от замыслов уничтожения Земли и никогда сюда больше не вернутся.

— Это действительно возможно.

— Вас не расстраивает тот факт, что вы уже не попадете в свой мир?

— Как это — не попаду?

— Ведь если ваши не вернутся, то вам придется остаться тут.

— Но это же чудесное место! Я тут хорошо проведу время! — воскликнул он, хлопнув меня по ноге. — Но даже если мне надоест ваша планета и я захочу домой, то я просто оборву связь, и мне дома дадут новое тело.

— Что за связь?

— Ну, Орлан, не думаете же вы, что я действительно нахожусь здесь, с вами?

— Вот сукин сын! — пробурчал Мако.

— Вы имеете в виду, что сейчас здесь находится только ваше тело?

— Можно сказать и так, и для меня это — все равно что действительно находиться здесь в практических целях, но я не приговорен к вечному пребыванию на Земле.

— Что произойдет с воспоминаниями об этой беседе, если вы решите разорвать связь?

— Тогда они потеряются.

— Было бы жалко…

— Нечего жалеть, потому что мы к тому времени потеряем интерес к обществу людей. Не обижайтесь.

Проклятый умник!

— И много рас вы уже уничтожили?

— Около шестидесяти. Ваш мир — самый дальний из всех, что мы посещали. Нам действительно нравится прилетать сюда, ведь раньше мы такого не делали. Не забирались так далеко… Это великая честь для нас!

— А что за проблема с расстоянием?

— Орлан, вы это знаете не хуже меня.

— Конечно, знаю, Дамокл. Просто я задал вопрос с подвохом. Что ж, мне приятно видеть вас столь энергичным. Мы ведь скоро вновь увидимся, верно?

— Вы уже уходите?

— Боюсь, мне пора…

— Знаете, а ведь я очень многое вынес из этой болтовни с вами.

— И я тоже, Дамокл.

Я встал, собираясь уходить, но по частному каналу предупредил Галимара, чтобы он не открывал дверь. Мне было очень страшно повернуться спиной к пришельцу. И я хотел задать ему последний вопрос. Поэтому, не дойдя до двери, я театрально развернулся на сто восемьдесят градусов. Однако Дамокл улыбался. Он уже вовсю играл в виртуальную игру, которую мы ему установили.

— Последний вопрос, Дамокл.

— Конечно, Орлан, я с удовольствием отвечу вам, — сказал он, отрываясь от компьютера.

— Неужели ни одна из цивилизаций никогда не одерживала над вами верх?

— Подобное случалось всего несколько раз, но мы когда-нибудь вернемся в эти миры.

— И каким образом им удавалось победить вас?

— Да ничего особенного, пустяки! Разве может ускользнуть добыча от умелого охотника?

— Они сбежали от вас?

— Вы очень проницательны. Разумеется, они спасались бегством. Но цивилизаций, обладающих соответствующей технологией, очень мало. Вообще, во Вселенной немного технических цивилизаций…

— Понятно. Спасибо, Дамокл.

— Приходите в любое время, доктор Орлан!

Я ушел от него, чувствуя во всем теле дрожь и разбитость. Не каждый день приходится разговаривать с инопланетянами. Тем более с пришельцами, которые входят в маниакальную стадию. И которые планируют стереть человечество с лица Земли.

Не успели с меня стянуть скафандр, как канал виртсвязи стал заполняться множеством голосов.

— Не могли бы вы дать мне всего минуту, чтобы прийти в себя? — жалобно попросил я.

Однако избежать объяснений мне все равно бы не удалось. Предстояло очередное бесконечное совещание.

Я сказал Галимару, чтобы он впрыснул мне кое-какие стимуляторы. День предстоял трудный.

— Господа, в нашем распоряжении всего шесть месяцев, — заявил Президент.

— И мы не можем избежать этого, — добавил Мако.

— Но ведь, вероятно, они никогда не вернутся, а этот проклятый монстр пустится путешествовать по планете, пока не свалится от усталости, — проворчал биохимик.

— Орлан, ты был прав, — сказал Президент. — Поэтому мы последуем твоему совету.

— Я не знаю, что мы еще можем сделать, сэр, — сказал я. — Ведь эти типы даже физически находятся здесь не полностью. А когда у Дамокла наступит маниакальная стадия и мы сможем сделать какие-нибудь выводы, то уже будет поздно…

— И что ты думаешь по этому поводу? — спросил мой приятель программист.

— Думаю, что будет, когда пришельцу удастся выйти из камеры, Мет. Если он способен на такое и если вдобавок у него дома имеется запасное тело, то что нам остается? Единственная мысль — исследовать биологические особенности Дамокла, чтобы попытаться найти способ излечения его от маниакальных приступов. Но даже если мы найдем этот способ, что дальше? Делать ему клизмы?

Мако через силу хохотнул. Президент был погружен в размышления, и на его экране мельтешили помехи.

— А что скажет наш биохимик? — наконец осведомился Президент.

— У нас уже достаточно данных, но советник по психологии прав. Мы не можем вылечить всю цивилизацию чужаков. Вообще-то лучшим лекарством для нее было бы тотальное уничтожение. Они не больные, они уже привыкли к своей двухполюсности.

— Лично я выбрал бы для них именно такую терапию, — пробормотал Мако.

— Я спрашиваю, — Президент по-прежнему обращался к биохимику, — есть ли у нас средства, чтобы разобраться в физиологии этих субъектов.

— Да, сэр.

— Тогда — за работу. И без перерывов! Раз они не спят, то и нам придется бодрствовать.

Казалось, у Президента появилась какая-то идея, но любой план в данной ситуации выглядел нереальным. Или это была попытка заставить нас делать хоть что-нибудь? Хотел бы я задать ему такой вопрос по частному каналу связи, вот только не рассчитывал на правдивый ответ.

Следует признать, Уго сумел добиться некоторых успехов. Через двадцать шесть дней, шатаясь от усталости, он представил нам полные сведения о физиологии Дамокла. Для решения этой задачи ему пришлось затратить столько энергии, сколько нам хватило бы на ближайшие полвека, но в нашем положении было глупо экономить.

— Это с трудом поддается объяснению, но тем не менее это так, — объявил он всем своим виртуальным собеседникам. — У чужаков отсутствует ДНК, и у них даже близко нет ничего похожего на механизм передачи генетической информации. В своей функциональной основе они очень схожи с известными нам организмами, с точки зрения метаболизма и всего прочего, но все-таки пришельцы — нечто иное. Мы зашли в тупик, потому что нет ни одного генома, который можно было бы расшифровать. Сейчас мы пытаемся использовать различные ухищрения, но я сразу предупреждаю вас, что мы действуем вслепую.

— Как это — вслепую?! — взревел Президент. — На сегодняшний день вы знаете о них больше, чем о нас, господин советник!

— Господин Президент, у нас полным-полно всяких машин, но отсутствует план действий. Сейчас мы сосредоточились на механизме действия нервной системы пришельцев… И в ходе первого же исследования сделали удивительное открытие: наши двухполюсные друзья обладают не одним мозгом.

— Продолжайте, советник.

— У них два лица, два мозга, две независимые нервные системы. Что-то — мы пытаемся определить, что именно, — включает один мозг и отключает другой. И еще. Как известно, нельзя одновременно спать и бодрствовать. А пришелец разгуливает по ночам, словно лунатик.

— Интересно почему? — осведомился программист.

— Он страдает бессонницей, как и мы когда-то. Видимо, инопланетянин находится на промежуточной стадии между депрессией и манией. А теперь взгляните на механизм его нейропередачи…

— Так все-таки мы можем ввести его в депрессию или стабилизировать его состояние? — прервал биохимика Президент.

— Именно над этим мы сейчас работаем, сэр.

Это длилось еще несколько недель.

Дамокл становился все более беспокойным и болтливым, и однажды утром он сообщил следующее:

— Они летят сюда.

Действительно, через сутки из внешнего кольца оповещения поступил сигнал тревоги, а через неделю башни пришельцев стояли по всей Земле.

Но хуже всего было то, что перед самым приземлением кораблей чужаков Дамокл сбежал из камеры. Система наблюдения и охраны не сработала. Более того, она даже ничего не зарегистрировала. Дамоклу не потребовалось ничего ломать. Он открыл дверь, подключившись (неизвестно как) к виртсети и введя пароль, который, как сейчас становится очевидным, ему уже давно был известен.

В принципе, пришелец мог уйти и раньше, в любой момент. Мы не знали, почему он дал нам столько месяцев форы. Двое спецназовцев-охранников не получили сигнала о том, что герметичность камеры нарушена (Дамокл позаботился и об этом), и пришелец спокойно вышел на улицу, надев скафандр, который он взял там, где мы его всегда хранили. Он наполнил баллоны скафандра воздухом камеры, и охранники хватились его лишь в три часа пятьдесят шесть минут утра.

Четвертая волна нашествия обернулась катастрофой. Мы подготовились к встрече наших врагов, и это, казалось, привело их в ярость. Погибло около трехсот тысяч человек, в большинстве своем гражданское население, и генерал Мако был очень занят, пытаясь организовать сопротивление агрессорам. Мы были мастерами по этой части. За плечами у нас оставались пятьдесят тысяч лет войн. На этот раз визит на Землю стоил чужакам намного дороже, чем в прошлый раз. По крайней мере в отношении техники, раз, по словам Дамокла, их тела могли восстанавливаться. Однажды биохимик Уго заметил, что пришельцы выглядят так, «будто только что сошли с конвейера». Это обстоятельство и тот факт, что у них отсутствовала ДНК, лишний раз подтверждали: чужаки действительно пользуются запасными телами.

Такое было вполне возможно. Мы уже давно обновляем свой организм, а инопланетяне могли и в этом уйти далеко вперед.

— Но ведь наши запасные органы имеют ДНК?! — вскричал Уго на одном из многих совещаний, которые мы проводили в эти дни.

Отсутствие у пришельцев какой бы то ни было генетической информации приводило биохимика в состояние шока.

Во всяком случае генерал Мако и его подручные вывели из строя восемь башен инопланетян, и их обломки так и остались нам на память, когда через полтора месяца агрессоры вновь убрались восвояси.

Мы насчитали почти тысячу трупов чужаков на полях сражений и наименее «испорченные» отдали биохимику. Впереди у нас было примерно полтора, а может быть, и два года до следующего нашествия.

Дамокла мы нашли спящим на той же скамейке и на той же площади. Он опять пребывал в состоянии депрессии и не оказал ни малейшего сопротивления. Однако прежде чем полностью вырубиться, он пробормотал:

— Очень плохо, Орлан, очень плохо…

— Что именно плохо, Дамокл?

— То, что вы оказали… сопротивление… Вы не осознаете, что этим сделали себе только хуже… Чем больше вы сопротивляетесь, тем привлекательнее становитесь для них.

— Мы не собираемся сдаваться без боя, Дамокл, так уж мы устроены, — ответил я, размышляя над тем, что инопланетянин говорил о своих товарищах в третьем лице, словно уже не принадлежал к их числу.

— Они могут уничтожить вашу планету в любой момент, — возразил он.

— Что ж, мы все равно не дадим истребить себя, как тараканов, и будем драться, невзирая на потери. Когда они нас уничтожат всех до одного, пусть распоряжаются Землей по своему усмотрению, но пока мы живы, они дорого заплатят за это вторжение.

— Распоряжаться Землей? — вяло улыбнулся он. — С чего вы взяли, что они хотят захватить вашу планету?

— Парламентер заявил, что им нужна планета в этом секторе.

— Но не для того, чтобы ею завладеть.

— Ну, может быть, чтобы продать ее или еще не знаю что… — с тревогой предположил я.

— Нет, Орлан, они не хотят ее продавать. Уничтожить Землю — вот их замысел!

— Именно этого они и добиваются.

— Уничтожить полностью, Орлан. Взорвать. Вы видели когда-нибудь, как взрывается планета размером с Землю?

Я онемел.

— Поверьте мне, Орлан, это грандиозное зрелище. И наши заплатят любую цену за то, чтобы увидеть его. Настоящий сказочный спектакль!.

Я попытался взять себя в руки. Значит, мы всего лишь площадка для искрометного шоу диаметром в двенадцать с половиной тысяч километров!

— А для чего тогда все эти прилеты, отлеты, нелепая бойня?

— Это аперитив, Орлан.

— То, что вы говорите, Дамокл, чудовищно! — не сдержался я.

Мы были приговорены к смерти, а этот тип разглагольствовал об этом с таким спокойствием!

— Полагаю, ваша раса не вправе осуждать нас, Орлан. Вспомните корриду с быками, римский Колизей, концентрационные лагеря, приношение в жертву друидов, северных племен, древних египтян и ацтеков… И вы еще собираетесь читать мне лекцию о сострадании к ближнему?

Он был прав, и мне стало стыдно. Мне захотелось, чтобы к нашему разговору подключился советник по социологии Фиб. Но я был один на один с Дамоклом. Если не считать спецназовцев и техников, которые готовили транспортировку чужака обратно в камеру.

— Мы уже давно не делаем ничего подобного, Дамокл. Так в чем же наша вина?

— А в чем была вина быков, Орлан?

— Ну, хорошо… Как ваши соотечественники уничтожают небесные тела?

— Это зависит от объекта.

— Возьмем Землю. Как они это сделают?

— Земля, как вы сами говорите, — это мина замедленного действия. Активное ядро, много воды, толстая кора, очень легкая атмосфера… мне неприятно говорить об этом сейчас, это так… так…

— Эфемерно, — подсказал я, понимая, что «двухполюсники» после маниакального приступа обычно заторможены.

— Эфемерно и бессмысленно.

— Но все-таки как они уничтожают такие планеты, как наша?

— Это просто ужас, ведь ваша планета так прекрасна. Два дня назад я был в Венеции, Орлан. Вам не кажется поэтической трагедией то, что в этом городе вместо улиц — вода?

— Ответьте на мой вопрос, Дамокл.

— К чему вам это знать? Вы все равно не сможете предотвратить неизбежное.

— Мы — любопытствующая цивилизация.

— Процесс довольно сложный, и я знаю о нем лишь в общих чертах. Ведь я просто зритель. Но в принципе, мы превращаем ядро планеты в ядерный реактор. Нужно лишь добавить достаточную силу гравитации. Поверьте, мы знаем, как это делается…

— Вы зритель?

— Да, но теперь я раскаиваюсь, что заплатил за то, чтобы бедного бычка убили на арене злые матадоры.

— Слишком поздно, Дамокл.

— Мое имя не Дамокл, — с трудом выговорил он и закрыл глаза.

Больше он уже не заговорил, впав в оцепенение. Глаза на его переднем лице, не мигая, смотрели в пустоту. Изо рта порой вырывались едва слышные обрывки речи на неизвестном языке. Мы доставили его в камеру и установили более надежный механизм запирания двери: замок в виде алмазных нанотрубок в гиперагрегатном состоянии, а виртуальную связь оснастили старой, но по-прежнему надежной клеткой Фарадея. Многие предлагали сковать нашего инопланетного туриста по рукам и ногам, но мы-то знали, что в течение ближайшего года он все равно останется недвижим. А если захочет улизнуть, то сделает это, несмотря на все меры предосторожности.

Как только Дамокла вновь поместили в заточение, я срочно созвал совещание. Мое сообщение вызвало настоящую бурю эмоций, которая бушевала на каналах виртсвязи несколько секунд.

— Что вы предлагаете, Орлан? — спросил Президент, когда страсти улеглись.

— Честное слово, ничего, сэр.

— Но ведь через полтора года пришельцы вновь вернутся, и что мы тогда будем делать?

— Господин Президент, — выдавил я, пытаясь проглотить комок, — пожалуйста, дайте мне подумать хотя бы день или два. Все это так неожиданно… В данный момент никто из нас не сможет ничего посоветовать вам. Инопланетяне обладают технологией управления гравитацией, и им достаточно воздействовать на ядро Земли, чтобы запустить термоядерную реакцию. А потом они усядутся поудобнее, чтобы насладиться зрелищем нашей гибели. С тем же успехом они могли бы запустить в нас астероидом или переместить людей на Солнце. Мы перед ними — как муравьи перед хулиганом-мальчишкой!

В виртуальности царила тишина.

— Вы правы, Орлан. Даю вам сорок восемь часов. Через двое суток я заслушаю предложения каждого из вас, господа советники. Без исключения. А теперь свободны!.

— Разрешите, сэр? — вдруг осведомился Уго.

— Говорите, биохимик.

— Прошу разрешения на эксперимент с пленным инопланетянином.

— Что вы задумали?

— Надо вытащить его из состояния депрессии. То есть стабилизировать его эмоциональный тонус.

— Каким образом?

— В организме инопланетянина есть одно вещество, что-то вроде гормона, который появляется до перехода в маниакальную стадию и исчезает перед депрессией. Это длится в течение короткого промежутка времени. Мы синтезировали это вещество. Сначала мы думали, что единственным способом излечения пришельца является принудительное введение этого вещества в его организм. Но теперь мы обнаружили нечто иное, гораздо более интересное.

— Что же?

— Аргон, сэр. Атмосфера, которой дышит инопланетянин, полностью лишена аргона. Одна из нервных клеток пришельца, из числа взятых на пробу, случайно подверглась влиянию нашей атмосферы и стала вырабатывать тот самый гормон. Мы сделали вывод, что на нее повлиял тот один процент аргона, который содержится в нашем воздухе.

— Значит, по-вашему, чтобы стабилизировать состояние нашего гостя, его нужно поместить в нормальную воздушную среду?

— Именно это мы и хотели попробовать, сэр, с вашего разрешения.

— А аргон — это единственное, что отличает наш воздух от их атмосферы? — спросил Президент.

— В основном, да.

— Почему же вы не обнаружили этого раньше?

— Да нет, об аргоне мы знали с самого начала, сэр. Но ведь это инертный газ, который ни с чем не вступает в реакцию… то есть почти ни с чем… и мы не придавали ему особого значения. Дело еще в том, что мы не можем экспериментировать на единственном живом инопланетянине, который имеется в нашем распоряжении. Пока мы ничего не знаем о его физиологических особенностях, разумно содержать его в той атмосфере, которая была в его скафандре, вплоть до шестнадцатого знака после запятой. Но теперь мы видим: отклонения вполне допустимы, чтобы сохранять ему жизнь.

— А не получится так, что один процент аргона отравит его?

— С учетом испытаний, не думаю, сэр. Но в любом случае, если такое произойдет, то это ведь не так уж страшно в нашем нынешнем положении?

Президент задумчиво кивнул.

— Не понимаю, какой смысл может быть в том, чтобы стабилизировать чужака сейчас, — сказал программист, — если мы уже знаем, что его сородичи разнесут Землю в пух и прах и будут наблюдать за этим, развалившись в мягких креслах.

— Хорошо, Уго, действуйте, — сказал Президент. — А программисты пусть займутся изучением систем башен.

— Сэр, над этим будет трудиться целая армия программистов, но пока нам не удается проникнуть внутрь кораблей пришельцев.

— Замолчите, Мет. Повторяю: в вашем распоряжении сорок восемь часов. Уго, я хочу присутствовать при вашем эксперименте. Орлан, ты тоже будешь там.

На следующий день биохимики во главе с Уго, Президент, Галимар и я, не считая дежурную смену техников, находились перед камерой.

Дамокл лежал на гравитационном матраце, не меняя позы. Идея подвергнуть инопланетянина воздействию аргона мне вовсе не нравилась, и вся эта сцена напоминала эпизод из телерепортажа из камеры, где казнят приговоренных к смерти. Дамокл стал для меня почти близким другом, а для остальных он был всего лишь одним из тех, кто нес нам смерть и уничтожение. Триста тысяч погибших — разве это не ужасно?

К счастью, Президент Длио умел поднимать народ на борьбу. А Мако вместе с наноинженером и физиком руководили подготовкой к отражению решающего штурма пришельцев. По крайней мере, мы знали — или думали, что знаем, — что чужаки будут применять какой-то вид энергии. Мы уже умели управлять гравитацией, поэтому оставалась слабая надежда на успех.

Когда камера была заполнена обычным, хотя и стерилизованным воздухом Земли, Дамокл проснулся и уселся на матраце. Мы с ним поговорили немного по виртсвязи, объяснили, что мы делаем, а потом вновь восстановили привычную для него атмосферу. Вскоре он затих на своем лежаке.

— Сработало, — сказал Президент. — Для начала я хочу, чтобы эта тварь не спала в течение ближайших полутора лет. Наноинженер и физик могут выудить из него полезную информацию.

И отключился.

Уго проделал большую работу, и Дамокл благосклонно относился к лечению.

— У вас здесь нет такой ночи, как у нас. Для меня очень забавно бодрствовать.

Затем произошли два события: одно хорошее, другое плохое. Плохим было то, что Дамокл опять сбежал. Хорошим — что он перестал быть таким, как раньше.

Бегство Дамокла было, несмотря на нанозамки, таким же беспрепятственным, как и в прошлый раз. Оно осталось на пленке. Только что он находился в камере, а в следующее мгновение уже оказался снаружи.

Он ушел «посмотреть мир». Однако по каналу виртсвязи он подключался к нам и охотно отвечал на вопросы наноинженера и физика. Особенно ему нравилось разговаривать со мной.

Однажды рано утром он вызвал меня, находясь в Парфеноне. Он был очень возбужден и даже процитировал несколько стихов Архилокка на досократовском греческом языке, но больше всего ему хотелось узнать, кто эти мелкие существа, которые обитают в древнем афинском храме на холме Акрополя.

— О каких существах идет речь? — полусонно спросил я.

— Я посылаю вам видеозапись, Орлан. Мне необходимо знать, кто эти животные. Они слишком малы для наших зондов и поэтому представляют для нас фактор внезапности. Вы должны знать!

— Хорошо, давайте вашу запись.

Вскоре я увидел множество кошек, которые веками жили в Парфеноне, невзирая на туристов и собак.

— Это кошки, Дамокл. В Афинах полным-полно бродячих кошек.

Дамокл сделал небольшую паузу, чтобы заглянуть в УНЭН.

— Во всей Вселенной нет зверьков симпатичнее, чем они, Орлан! Вы видели, как они двигаются? Один даже подошел, чтобы потереться о мои ноги! Подождите-ка! — воскликнул он.

Я услышал, как он смеется и что-то бормочет на неизвестном языке.

— Они такие особенные, — сказал он, но мои глаза уже слипались.

Последовала длинная пауза.

— Алло, вы где? — спросил я, борясь со сном.

— Да-да, я здесь, Орлан.

— Что происходит?

— Я хочу кошку, Орлан.

Он взял котенка, который терся о его ноги, и назвал его Министром.

Вначале мы не знали, почему кот и инопланетянин повсюду ходят вместе.

Министр был типичным уличным черно-белым котом, скорее черным, чем белым, с пушистой шерстью и физиономией бывалого воина. Зелено-желтые глаза пристально разглядывали мир, и к Дамоклу кот относился с особенной любовью и привязанностью.

— Не знаю, сумеете ли вы забрать этого кота в свой мир, Дамокл, — сказал я, когда инопланетянин однажды явился в Совет.

Мы уже решили, что бесполезно вновь сажать его в камеру.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Вы полагаете, Министр сможет жить в вашем мире?

— Действительно, об этом я не подумал. — И добавил после паузы: — Орлан, кажется, у нас проблема.

— Это не мой кот, Дамокл, и я вряд ли смогу заботиться о нем, когда вы вернетесь домой.

— Вы лукавите.

Он взял Министра на руки, и тот тут же заурчал, сонно прикрыв глаза.

— У меня проблема, — повторил Дамокл.

— Проблема у вашего кота. И у всех остальных обитателей этого мира — тоже проблема. Но вы не волнуйтесь. Как сказал ваш парламентер, «это будет не больно».

Дамокл молча взглянул на меня, и трудно было догадаться, о чем он думает. Наконец он произнес:

— Вы не представляете себе, каким мучительным будет ваш конец, Орлан. Вы будете вариться живьем, как кальмары, лангусты, креветки… — И он стал перечислять всех представителей животного мира, которых люди варят живьем, чтобы приготовить экзотическое блюдо.

Мне стало не по себе. Почему же мы не подумали об этом раньше? Ядро планеты превратится в атомную печь, и за несколько часов земная кора станет раскаленной жидкостью. Поистине, последние мгновения жизни на Земле, задолго до того, как континентальные плиты расплавятся, а океаны испарятся под воздействием мини-звезды, образовавшейся в недрах нашей планеты, станут невыносимой мукой для всего живого.

Словно читая мои мысли, Дамокл сказал:

— Я не могу причинить такие страдания Министру.

Однако тогда он больше ничего мне не сказал, и с того разговора прошло несколько дней. Потом — недель. Потом — месяцев. Я был в Токио, когда Дамокл связался со мной.

— Орлан, это правда, что я должен сделать коту прививку?

Мне это и в голову не приходило. По мнению Консилиума, уличные коты и дикие животные не подлежали обязательной вакцинации, поэтому они страдали теми же заболеваниями, что и раньше.

— Ваш Министр не домашнее животное.

— О прививках мне сказал один ветеринар. Почему вы не предупредили меня раньше, Орлан?!

Пришелец был заметно расстроен.

— Я просто не придавал этому значения. Знаете ли, у меня есть проблемы поважнее вашего кота.

— Важнее?! Вы ни черта не понимаете, Орлан!

И он отключился.

Он вернулся через пару недель, и из нагрудного кармана его пиджака торчала карточка о вакцинации Министра. Похоже, пришелец уже не сердился на меня.

— Мне надо поговорить с вами, Орлан, — сказал он. — С глазу на глаз.

— Это трудновато сделать, Дамокл.

— Почему?

— Потому что мой персональный виртканал включен двадцать четыре часа в сутки.

— Отключите его.

— Если я это сделаю, у меня возникнут проблемы.

— Если вы этого не сделаете, у вас будут гораздо более неприятные проблемы.

— Соглашайся, Орлан, — вдруг услышал я голос Президента по виртсвязи.

— Ну хорошо, Дамокл, пойдемте в парк, и я отключу связь.

— Президент только что разрешил вам сделать это. Мудрый человек ваш Президент…

Мы вышли из здания Совета, и Дамокл взял Министра на руки, чтобы перейти улицу. Мы уселись на скамейку, и я отключил свой виртканал.

— Запись тоже отключите. И прошу вас, Орлан, не будьте ребенком.

— Что же такого важного вы хотите мне сообщить?

— Это связано с Министром.

— Ага, — с непроницаемым лицом проронил я.

Дамокл быстро научился расшифровывать выражения лиц и жесты людей. А может быть, он просто заглянул в мой интерфейс эмоций, кто его знает.

— Я не позволю, чтобы с Министром что-нибудь случилось.

— Я вижу, вы очень привязались к своему коту.

— Вы имеете в виду, что я люблю его?

— Пусть будет так.

— Что такое любовь, Орлан?

— О господи, Дамокл! Мы на краю пропасти, нас вот-вот зажарят в магме нашей собственной планеты, а вы разглагольствуете о любви?!. Ну хорошо, что вы хотите знать?

— Я не хочу ничего узнать. Это был риторический вопрос.

— Ах, вот как! Тогда какие секреты вы собирались мне открыть?

— Я не допущу, чтобы с Министром что-нибудь случилось. Я не могу его забрать с собой, потому что он не переносит темноты. — Он рассеянно погладил кота по голове. — Поэтому я отменю спектакль.

Я вздрогнул от неожиданности.

— Вы отмените истребление человечества? А вы можете это сделать?

— Могу, Орлан. Потому что именно я организовал всё это.

В моих глазах померк свет, и я почувствовал, что задыхаюсь от гнева.

— Вы не будете мне мстить, я знаю, — невозмутимо продолжал Дамокл. — Потому и решил открыться именно вам.

— Значит, мы не случайно нашли вас?

— Нет, не случайно. У меня есть такая привычка — предварительно повидать тот мир, который я собираюсь уничтожить.

— Ах, вот как…

— Но раньше со мной никогда не происходило такого…

— Чтобы вы впали в депрессию, сидя на скамейке посреди площади?

— Нет-нет. Я не встречал раньше кошек.

— Дамокл, на этой планете живут миллиарды людей, а вы решили не уничтожать ее, чтобы спасти бродячего кота?!

— Вам это кажется странным?

— Еще бы!

— Что ж, значит, тот факт, что я говорю на вашем языке и мы можем обмениваться отдельными конкретными понятиями, вовсе не значит, что мы действительно способны понять друг друга.

— Вы отдаете себе отчет в том, что люди, когда узнают о вашей истинной сущности, захотят казнить вас за тот ущерб, который вы им причинили? Вы хоть осознаете свою вину в гибели более трехсот тысяч человек?

— Именно это нам и предстоит урегулировать, Орлан. Как бы там ни было, прошу вас отбросить ханжество. С моральной точки зрения, вы не вправе осуждать меня.

— Другими словами, вы хотите, чтобы я покрывал вас.

— Именно так.

— А если я этого не сделаю?

— Тогда, вероятно, возникнет угроза моей целостности, если позволите так выразиться.

— Но вы можете разорвать связь с этой телесной оболочкой и вернуться к себе домой.

— Нет, уже не могу.

— Позвольте вас спросить почему?

— Ну, естественно, из-за Министра.

— Это что-то новенькое. Что вы имеете в виду?

— Ничего, забудьте…

— Нет, объясните!

Было очевидно, что Дамокл не нуждался в моей помощи, что он просто что-то скрывал от меня, а еще более очевидным было то, что ключом к разгадке был кот, который мурлыкал у него на руках.

— Когда вы подвергли меня воздействию вашей атмосферы, вы не только стабилизировали мое состояние…

— …но и нарушили ваш ментальный контакт с домом?

— Вовсе нет.

— Что же тогда?

— Вы сделали меня проницаемым.

— Проницаемым? Вы хотите сказать — для эмоций?

— О, нет. Физически.

— То есть с точки зрения физиологии?

— Да нет же, Орлан. С точки зрения квантовой физики.

Через полчаса после этого разговора, разместив Дамокла и Министра в своей квартире, я принял участие в совещании у Президента.

— Орлан, ты уверен, что пришелец отменит нападение на Землю? — с сомнением спросил Президент.

У него были причины сомневаться — ведь он не знал Дамокла так, как знал его я.

— Абсолютно, — ответил я. — И мне нужно потолковать с Кордой.

— Потерпи, он скоро выйдет на связь… О чем ты говорил с инопланетянином?

— Именно это я и хотел бы узнать, но нужно, чтобы предварительно физик мне кое-что разъяснил.

— Откуда тогда ты знаешь, что пришелец отменит наше уничтожение?

— Он сам сказал мне об этом.

— И в чем же причина такого решения?

— Если я скажу вам это сейчас, господин Президент, вы примете меня за легковерного идиота.

— Ты и так легковерный идиот, Орлан, но лучше оставайся им и впредь. И в чем же дело?

— Дело в коте, сэр.

Пауза.

В этот момент к нашему каналу связи подключился Корда. Воспользовавшись правом старшего не здороваться, он с ходу начал:

— Действительно, Орлан, кошка Шрёдингера — это древний теоретический эксперимент, с помощью которого доказывался феномен неопределенности.

Это был ответ на вопрос, который я послал ему пять минут назад.

— Эй-эй, — вскричал Президент, — не так быстро, Корда!

— Извините, господин Президент, все это очень интересно, даже слишком интересно, — пробурчал физик и ушел в себя.

Индикатор его эмоций стал непроницаемо-черным. Только он мог так абстрагироваться от окружающей действительности. Наконец он вынырнул из своих размышлений и сказал:

— Судя по тому, что поведал Орлану Дамокл, его мир существует на горизонте событий черной дыры. В действительности… хм, хорошее выражение… ведь речь идет именно о действительности… В действительности же я не верю, что речь идет о какой-нибудь цивилизации или вообще о мире. Боюсь, что Дамокл сам по себе цивилизация.

— А как быть с тысячей трупов чужаков, которые мы подобрали? — ехидно осведомился Мако.

— Я так и знал! — пробормотал биохимик. — Что-то там было не так…

— Подождите, господа, — вмешался Длио. — Советник по биохимии, поясните свое высказывание!

— Инопланетяне слишком походили друг на друга, господин Президент. Разумеется, некоторые отличия между ними существовали, но лишь по части одежды. А их внутреннее строение было таким, словно речь шла о серийной продукции. Я уже говорил, что это не имеет смысла. Естественно, когда имеешь дело с инопланетными существами, невольно ожидаешь каких-нибудь аномалий. Но в данном случае, если учесть еще и полное отсутствие у них ДНК, это было действительно странно.

— Копии? — предположил Президент.

— Отнюдь, — вмешался Корда. — Вовсе не копии. С точки зрения квантовой физики, Дамокл живет в другой реальности. Поэтому ему недоступно понятие времени, и по этой же причине он способен так легко управлять нашим пространством. По крайней мере, 99 процентами известного пространства Вселенной. Он живет в переменном мире с n-измерениями. Эвклиду никогда не удалось бы провести две параллельные линии на его планете. Разумеется, этот мир вряд ли можно назвать планетой в нашем обычном понимании.

— И поэтому он не может забрать туда кота, — догадался я.

— Не знаю, как остальные, а я ничего не понимаю, — сказала Мальбар.

— Корда! — воззвал Президент.

— Сэр, мы никогда не задумывались над возможностью того, что некая цивилизация может адаптироваться к жизни в мире, где нет определенных физических ограничений.

— Каких ограничений?

— В основном, принципа неопределенности. И некоторых уровней энергии. И того факта, что законы теории относительности и взаимного тяготения там не действуют. Точнее, действуют не совсем так, как у нас…

— Что означает неопределенность? — спросил Президент, он всегда стремился придерживаться строгой методики рассмотрения сложных вопросов.

— Технически она означает, что если измерение какой-либо переменной величины частицы дает дисперсию величин дельта-а, то измерение второй переменной даст дисперсию дельта-б, которая будет обратно пропорциональной дельте-а.

— Но какое отношение это имеет к кошкам? — воскликнул программист.

— Тихо, Мет! — приказал Президент.

— Я просто хочу сказать, сэр, что сейчас время не позволяет нам прослушать курс лекций по квантовой механике, о теории относительности и взаимного тяготения, n-измерениях, опытах Ашфара, демонстрациях Угмаряна, телепортации и принципе дополнительности, — продолжал Корда. — И уж тем более о всех тех открытиях, которые мы сделали за последние семьсот лет в отношении некоторых из этих теорий, и о том, что теперь у нас есть все математические основания полагать, что Эйнштейн был прав.

— Прав в чем?

— В том, что Бог не играет в кости со Вселенной.

— Превосходно! — пробормотал Мет, не в силах больше сдерживаться.

— Корда, мы знаем, что вы можете нам все объяснить. Только не надо вдаваться в излишние подробности, — сказал Президент.

— Дамокл вовсе не находится здесь в том виде, в каком существуем мы, люди. У него совсем другая квантовая среда. То есть она была другой… до тех пор, пока не появился этот кот по кличке Министр. Как бы это выразиться попроще? В общем, произошла рекомбинация тензоров на субвекторном уровне. Или субатомном — для тех, кто не в курсе…

— Корда, Дамокл говорил про любовь, — сказал я.

— Нет. Это вы сказали про любовь.

— Откуда вы знаете? У меня же был отключен канал связи!

— Просто Дамокл никогда не употребил бы это слово по своей инициативе. В его реальности такого неопределенного понятия не существует. По крайней мере, в такой степени. Нет возможности выразить это чувство на фигуральном языке.

— Он не раз прибегал к фигуральным выражениям, — заметила Мальбар. — Но на самом деле семанторы при этом зашкаливало.

— Вот именно. Это происходило всякий раз, когда он употреблял слова с определенной степенью неуверенности. Семантические векторы тоже зашкалило бы, если бы вы проанализировали его беседу с нашим советником по психологии.

— Так что там с этим проклятым котом? — перебил физика программист.

— Мы не можем знать точно. В действительности, мы не можем ни в чем быть уверены, — сказал Корда. — Единственное, что мне приходит в голову: кот мог установить… ну, не сознательно, конечно… неопределенную связь с пришельцем.

— Ну, теперь-то все ясно! — саркастически отозвался Мет.

— Хватит, программист! — взревел Президент. — При чем здесь именно этот кот, Корда? Почему не кто-нибудь из нас, и не какой-нибудь другой кот, и не моя сестра Пенелопа, да покоится ее прах с миром? Почему не герань или не журавль?!.

— Мы не знаем этого, господин Президент. Мы не можем знать. Эта проблема связана с квантовой физикой. Наш мир никогда не подвергался воздействию неопределенности, если не считать экспериментов. А у пришельца все иначе… Вы спрашиваете, почему причиной явился кот, а не любой другой объект? Потому что статистически это возможно.

— Как это? — мрачно спросил Президент. — Вы утверждаете, будто статистически возможно, что пространственно-временная матрица вселенского депрессивного маньяка, который заявился к нам из недр черной дыры, может измениться из-за уличного кота?

— Да, утверждаю.

Пауза. Индикатор звука стал почти невидимой белой точкой.

— Мы могли бы взять анализы у инопланетянина, чтобы узнать, какие именно изменения произошли в его организме под влиянием кота, — предложил биохимик.

— Вы никогда не брали анализы у пришельца, Уго, — с терпеливым вздохом ответил ему Корда. — Вы брали анализы у его образа в этой реальности, но сам он не поддается измерениям наших приборов в данном пространственно-временном измерении. Мы никогда не видели подлинного облика пришельца и никогда не увидим его. Ни с помощью частотомера, ни с помощью синхрофазотрона.

Биохимик поразмыслил над словами физика и сказал:

— Но аргон, содержащийся в нашей атмосфере, стабилизировал его состояние.

— Нет. Аргон стабилизировал его образ в этой реальности. Подумайте сами: тот пришелец, которого мы видим, — это его тень, проекция существа, чья система инерциальной референции имеет множество измерений, и, если судить по фактам, которые нам известны на сегодняшний день, количество этих измерений может быть переменным. Я даже осмелюсь предположить, что это количество меняется в соответствии с циклом, установленным орбитой, по которой этот «мир» вращается вокруг той космической аномалии, откуда прибыл пришелец. Именно это мы делаем при телепортации — в определенном смысле, мы играем с измерениями. Все равно что куб есть не что иное, как проекция тесеракта, куба с четырьмя измерениями. Так и мы видим лишь тень инопланетянина или, возможно, тень его проекции на иное физическое пространство.

— Корда, — прервал я физика, — Дамокл говорил нам о вещах, весьма близких нашему опыту, а семантические индикаторы не отклонились больше чем на одну десятую процента. Мы пришли к выводу, что он является депрессивным маньяком. Вы говорите, что у него нет тела?

— Орлан, я вовсе не утверждал этого. Действительно, и я цитирую великого Нильса Бора, функция физики заключается не в том, чтобы сказать, какова природа, а в том, чтобы дать абстрактное описание природы. Что такое тело, когда живешь на горизонте событий?

— Корда! — подпрыгнул программист, которого охватило отчаяние. — Ради бога! Вы говорите, что мы имеем дело с неосязаемым существом, которое нельзя обнаружить с помощью даже самых совершенных приборов, что существует пространство с неким переменным количеством измерений, которое не поддается законам Вселенной и которое в то же время двухполюсное!

— Его фазы почти наверняка связаны с некоторыми физическими аспектами циклов в окрестностях черной дыры. Сейчас нет времени объяснять это. Эффект Ухруха и тому подобное. Настоящий инопланетянин колеблется, это несомненно. Вопрос в том, что это нам ничего не дает. Орлан говорит, что инопланетянин имеет маниакальные и депрессивные приступы. Я склонен полагать, что в этом проявляется его волновая природа.

— Он сказал, что плохо себя чувствует, когда наступает депрессия, — настаивал я, хотя отдавал себе отчет: Корда хорошо обдумал то, что сейчас говорил. Он принадлежал к той редкой породе людей, которые не бросают слов на ветер.

— И я говорю, что это верно. Пришелец чувствовал себя плохо, он впадал в депрессию, а потом входил в фазу маниакального приступа. Но все это не означает, что мы его понимаем. На самом деле мы не имеем ни малейшего представления о его реальности. В любом случае, физика не отрицает, что на горизонте событий существуют эмоции и психические состояния. Просто мы, квантовые физики, не думаем о таких вещах. По крайней мере, в обычном смысле. Оставьте это. Пришелец впадает в депрессию, плохо себя чувствует и все такое. Вы чувствуете себя плохо, когда умирает ваш близкий человек, хотя в действительности мы не знаем, не лучше ли стало мертвому после смерти.

— Тогда он не депрессивный маньяк, — сказал я.

— Является ли он «двухполюсником» в мире «двухполюсников»? А мы, нормальные, не являемся ли мы больными? Орлан, я понимаю, что никто из нас не любит сдаваться перед тем очевидным фактом, что он абсолютно ничего не понимает, но ведь это так.

— Что произошло бы, если бы коту пришел конец? — деловито спросил Президент.

— Не знаю, — ответил Корда.

— Хоть что-то вы знаете, советник по квантовой физике? — резко осведомился Президент. Я еще никогда не видел, чтобы он так обращался со старейшиной нашего Совета.

— Да, кое-что. То, что он уже не станет использовать Землю как сцену для пиротехнического шоу.

— Вы и психолог, кажется, единственные, кто уверен в этом, но я не понимаю почему, — сказал биохимик.

— Что скажете, Корда? — спросил Президент, явно соглашаясь с Уго.

— Мы предположили, что он не причинит вреда Земле, потому что не хочет убить кота. Но причина в другом. Пришелец уже не в состоянии вернуться домой. Любой кот, в том числе и Министр, не смог бы выжить на горизонте событий. Думаю, это ясно. Но вы не понимаете, что пришельца изменил кот, а точнее, тот физический феномен, который мы называем «афинский уличный кот». Пришелец теперь заражен неопределенностью. Он не может вернуться. Дело не в том, что он при этом не выживет и все такое. Он просто не способен вернуться.

— Ах, черт, значит, непрошеный гость останется у нас навсегда, — сказал Мет.

— Не обязательно, — возразил Президент. — Он мог бы отправиться жить на любую другую планету.

— Никоим образом. Он привязан к Земле, — заявил Корда.

— Или в другой мир с теми же параметрами, — продолжал Президент.

— Господин Президент, вы не понимаете, что я хочу сказать. Инопланетянин играл нашей реальностью, пространством, гравитацией и даже временем. Как он вышел из камеры во второй раз? Он просто сместился назад во времени — и физике частиц этот феномен известен уже несколько веков. Вы наблюдали за часами в видеозаписи?

Корда показал запись. До и после. Часы Галимара показывали разное время. Физик сказал:

— А теперь посмотрите на реестр килобайт. Там, за мгновение до того, как Дамокл ускользнул из клетки, посмотрите на дату. В какой день это произошло? А теперь, когда пришелец оказался снаружи, день, час, минуты и секунды предшествуют тому времени, когда мы заперли его во второй раз. Это записалось. Все, что он сделал, это восстановил прежнее состояние нашей реальности — тот момент, когда он еще не находился в камере.

Наступило растерянное молчание.

— Пришелец мог манипулировать всеми нашими переменными точно так же, как мы можем сворачивать лист бумаги, — терпеливо пояснил Корда.

— До тех пор, пока он не встретился с котом, — сказал Уго.

— Да, — кивнул физик, — пока Министр не подошел к нему и не потерся об его ноги, сделав его неопределенным на субвекторном уровне, привязав к местным реалиям, точнее говоря. С тех пор способности Дамокла не существуют, по крайней мере в прежнем виде.

— Значит, инопланетянин уже не способен вызвать цепную реакцию в земном ядре? — спросил Президент.

— Верно.

— Господи, что ж вы об этом сразу не сказали?! — вскричал программист.

— Спокойно, Мёт. Что мы знаем о башнях? Дружки пришельца могли бы вернуться завтра и превратить нас в нейтроны, не заботясь о своем коллеге и его любимом коте.

— Башни пусты, господин Президент.

— Разумеется, — улыбнулся Корда.

— Как — пусты?

— Это всего лишь макеты. Внутри у них ничего нет. Абсолютно ничего.

— Это часть представления, господин Президент, — пояснил физик. — Декорации.

— Детерминистский и двухполюсный пришелец, поставивший большое шоу, — пробормотал я.

— Вселенная велика, Орлан, — сказал мне Корда по частному каналу, — она намного больше того, что мы можем представить. При наличии определенных переменных, достаточного времени и почти бесконечного количества вероятностей такой пришелец статистически должен был бы существовать.

— Прошу вас, господа, не использовать частные каналы, — сказал Президент.

— Я чего-то не понимаю, — настаивал Мёт. — Почему он хотел уничтожить Землю, если не было зрителей?

— Конечно, вам этого не понять, господин советник по программированию! — сердито сказал Корда. — Вы же мыслите эвклидовыми понятиями, реальными цифрами, местными переменными, фазовым пространством на манер классической механики! Но тут фазовое пространство с тем же физическим состоянием не могло бы быть засечено нашими приборами, так что одно оно или их несколько, не имеет смысла в его мире. Я бы сказал так: с такой частотой, с какой он их восстанавливал.

— Мы никогда не спросим у него об этом, — сказал я.

— Действительно, — согласился физик. — В том числе возможно, что он уже уничтожал нас раньше, а потом просто возвращал время назад.

— Ну ладно, хватит болтать, — завершил дискуссию Президент. — Не так уж важно, правда все это или нет, хотя бы потому, что у нас ни в чем нет полной уверенности.

— Я абсолютно уверен в своей правоте, господин Президент, — заявил Корда.

— Я тоже, — пробормотал я.

— Вы же сказали, что мы ни в чем не можем быть уверены, Корда.

— Мы можем быть уверены в том, что инопланетянин никуда не денется отсюда и что он не разрушит Землю.

— Допустим, но вы ведь не можете доказать это фактами.

— Почему же, могу.

Пауза.

— Вы вечно оставляете самое главное напоследок, Корда, как и тогда, в случае с Брешью! Говорите! — велел Длио.

— Вот только при этом мы создадим серьезную угрозу существованию пришельца. Или, по крайней мере, его коту. И это может привести к гибели определенного количества людей. Практически это выглядит так. Если мы поместим кота на Луну, а инопланетянин останется на Земле, то в результате возникнет некая вселенская аномалия… с физической точки зрения, это будет что-то вроде черной дыры.

— Мы не хотим этого, Корда.

— Не имеет значения. Главное, мы можем эмпирическим путем доказать, что пришелец гораздо теснее связан с данной системой координат, чем кто-либо из нас. Когда мы отправимся в межзвездный полет, он будет единственным, кто не сумеет покинуть Землю.

— Надеюсь, вы нам объясните почему.

— Я мог бы это сделать, но это заняло бы несколько недель. Мне потребовалось бы произвести сложные математические расчеты, а это вам вряд ли понравится. Поверьте мне, господин Президент: инопланетянина можно сравнить с обезьяной, которая залезла в клетку за бананом, а дверца клетки захлопнулась. Клетка — это наша система координат, банан — это кот. И теперь обезьяна не может расстаться с бананом, потому что законы физики не позволяют ей этого сделать.

— Насколько велик риск проведения подобного эксперимента? — осведомился я. Меня беспокоили те признаки решимости, которые обнаружились на индикаторе эмоционального состояния Президента.

— Это зависит от того, какую силу мы приложим, чтобы разъединить их, — ответил Корда. — Если делать это постепенно, особой опасности нет.

— Что вы предлагаете, Корда? — спросил Длио.

— Ничего. Я бы предпочел не экспериментировать с этим, господин Президент.

— Корда, не увиливайте от ответа!

— Ну, если только не выходить за разумные пределы… Например, убрать кота от пришельца этак метров на пять…

— Почему именно пять?

— Долго объяснять, — сказал Корда. — Двенадцать метров было бы надежнее для чистоты эксперимента, но и намного опаснее.

— И, по-вашему, что тогда произойдет?

— Да ничего не произойдет. Просто мы не сможем разъединить эту парочку. Физически такое невозможно. Ну, разумеется, если бы мы приложили к каждому из них энное количество энергии, тогда у нас что-нибудь и вышло бы, но это было бы гораздо опаснее.

— Опаснее для пришельца?

— Для нас самих, господин Президент. Учитывая, что животное привязано к Земле, если мы попытаемся разъединить их, используя достаточно большую силу… ну, как вам объяснить это, не прибегая к геометрии?. Это могло бы обернуться катастрофой. Всё, что находится вокруг, стремилось бы компенсировать разрыв… — Корда задумался, явно делая расчеты с помощью своего импланта, потом он кашлянул и сказал: — Да, что-то в этом роде… Теоретически, инопланетянин ускорился бы до релятивистских скоростей, из расчета около пяти процентов скорости света на каждые пять метров. Это плохая идея, ведь он все равно никуда не переместится.

— Почему?

— Потому что масса возрастает по мере увеличения скорости. Причем в нашем случае речь идет о массе не того биологического существа, образ которого мы до этого воспринимали, а того объекта, который присутствует здесь в его образе.

Наступила гробовая тишина. Те, кто умел, быстро принялись делать расчеты. Никому не хотелось, чтобы инопланетянин обрел массу «белого карлика» на поверхности нашей маленькой планеты.

— Пусть доставят сюда инопланетянина, — приказал Президент. На индикаторе его эмоций появилась белая полоса сомнения.

Все прошло как по маслу. Я отправился за Дамоклом, доставил его в Совет на трилексе (Корда не советовал использовать трансепторы для перемещения пришельца), и на первом этаже нас встретили биохимик и наноинженер, которые направлялись на гравитационную площадку готовить эксперимент.

Наверху, на 90-м этаже, нас ждали Президент и остальные советники, чтобы провести предварительные переговоры. Длио решил раскрыть Дамоклу наш замысел.

Улица была наводнена солдатами. Дамокл, Министр и я направились к лифту. Одного мы не предусмотрели: в армейском штабе найдется светлая голова, которая решит выставить в охрану не простого спецназовца, а спецназовца с собакой на поводке.

Солдат стоял в лифте, и мы сначала даже не обратили на него внимания. Первым, кто почуял что-то неладное, был Дамокл. Сторожевой пес — огромный, черный и страшный — за всю свою короткую жизнь ни разу не видел инопланетян и, в бешенстве (или от страха) натянув поводок, рванулся к Дамоклу. Министр не стал дожидаться развязки. Опершись задними лапами о плечо хозяина, он выскочил из кабины лифта. Дамокл протянул руку, но не сумел задержать кота. Он попытался догнать своего любимца, но солдат прижал Дамокла к стене, вероятно, думая, что пришелец собирается удрать, надавил ему локтем на горло и нажал на панели управления кнопку с цифрой «90». Двери кабины закрылись. Я увидел, что Дамокл безуспешно пытается отыскать глазами кота. По выражению лица пришельца трудно понять его чувства, тем более что речь идет о двуличном типе. Однако в тот момент лицо Дамокла выражало отчаяние, и он с тревогой смотрел на меня, пока двери лифта не закрылись.

Я остолбенел, утратив дар речи, а лифт уже начал подъем.

И сразу же реальность стала искажаться. Раздался громовой раскат, словно по всей планете врезали чем-то тяжелым или будто она споткнулась. Наверху биохимик и наноинженер увидели, что изящное здание Совета дрожит и вибрирует, словно отражение в воде. Там, где находилась большая часть солдат, перед входом, строение изогнулось в вертикальной плоскости, и внутри него образовалась черная воронка. Как потом говорили очевидцы, в ней можно было разглядеть звезды. Несколько спутников столкнулись с устремившимися, подобно иглам, в стратосферу антеннами с обширной террасы здания.

Внутри лифта, как потом показала виртзапись, время замедлилось, а табло и панель растянулись почти до самого пола. Сбитый с толку Дамокл, солдат и его пес были втянуты в огромный туннель, который сужался по мере того, как лифт, судорожно превозмогая непонятные силы, продолжал свое движение вверх. Полосы желтого цвета стали пробегать по кабине слева направо, а потом в обратном направлении. Министр уселся на пол в нескольких метрах от двери, за которой скрылся его друг, но при этом он перестал быть обычным котом. На мгновение показалось, что он растет вширь. И через секунду — что он стал совершенно плоским. Он беспокойно дергал шеей и глядел на дверь, ожидая, что Дамокл вернется.

Надо признать, старина Эйнштейн был прав, и лифт поднимался все медленнее по мере того, как возрастало расстояние между Дамоклом и Министром.

Легкие предметы вокруг здания начали устремляться к Дамоклу — система пыталась восстановить утраченное равновесие. Монеты, пыль, листья деревьев, бумаги — все это закрутилось в водовороте вокруг здания, изображение которого продолжало искажаться. А ведь прошло всего десять секунд с того момента, как закрылись двери лифта!

Камеры, установленные в кабине, показывали полностью искаженное изображение, но и так было видно, что солдат и собака начинают таять, будто восковые. Через мгновение с улицы вверх полетели предметы потяжелее, ударяясь о здание; трилексы и армейские бронетранспортеры уже приподнялись на пару сантиметров над землей. Воздух, поглощаемый центром перепада давления в лифте, ревел, будто в эпицентре смерча.

Те из нас, кто находился рядом с Министром, не чувствовали этого чудовищного притяжения. Но все остальное стало коллапсировать в коробку лифта, которая теперь уже почти не могла подниматься. Дамокл внутри нее казался неизменным, но на какой-то момент виртвидео показало нечто иное — словно сценарий космического явления колоссальных размеров, большой черный глаз, проглатывающий материю, и безграничный поток энергии, агонизирующий, но кажущийся вечным вихрь в центре лифта, и возможно, профиль чего-то, что наблюдает за этим разгулом света, живая неописуемая тень, сидящее там существо на корточках или стоящее на ногах — кто знает? — наблюдающее пасть гравитационного монстра с того места, которое, возможно, было его местом, прежде чем оно прибыло на Землю и встретилось с Министром…

Не знаю, о чем я тогда подумал, но это было единственное, что мне пришло в голову.

Я схватил кота, прыгнул в соседний лифт и нажал кнопку десятого этажа. По крайней мере, именно этот этаж показывало табло лифта, где находился Дамокл. Когда деревья и машины в окрестностях уже были на высоте шести-семи метров над землей, готовые вот-вот исчезнуть в странной точке притяжения, которую создали инопланетянин, кот Министр и наше собственное время и пространство, когда ураган стал испепеляющим и соседние здания начали опасно крениться со звоном разбивающихся стекол и криками раненых и испуганных людей, мой лифт приблизился к кабине Дамокла, напряжение стало спадать и практически исчезло. Лифт дернулся еще немного, не продвинувшись ни на сантиметр, и остановился с усталым вздохом.

И тогда все вернулось в нормальное состояние. Ну, не совсем, конечно. Почти все солдаты пострадали от удара о фасад здания, а Совету и соседним строениям был нанесен серьезный ущерб. Уго и наноинженер открыли хитрый способ спасения. В то время как военные были вынуждены оставаться на своем посту, оба советника влезли в трилекс и удрали подальше от места событий. Им повезло.

Когда наконец люди смогли открыть дверь лифта, Дамокл сидел в углу кабины, опустив руки вдоль тела и упираясь подбородком в грудь. Все внутри было в крови и ошметках тел солдата и пса. От одежды, цепочки и оружия не осталось и следа.

Сцена была удручающей даже для солдат-ветеранов. Никто не решался ступить внутрь лифта. Наконец, секунд через десять, кто-то сделал первый шаг. Дамокл не шевельнулся. Он казался бездыханным. Словно был мертв. Однако он еще жил. И успел поговорить со мной — по виртсвязи.

— Я здесь, Орлан. У меня не было другого выхода…

— Что-что?

— Боюсь, что отныне мы с вами сможем беседовать только с помощью этого экрана.

— Где вы сейчас находитесь?

— Я удобно устроился на ваших руках, Орлан.

— Каким образом?!

— Мне пришлось переместиться в Министра. У меня не было другого выхода.

Я не знал, что и сказать. Просто стоял и тупо пялился на кота. Потом спросил:

— А Министр… э-э… а кот… он сейчас где?

— Он здесь, со мной.

— Черт побери! — пробормотал я.

— Да все нормально, не беспокойтесь. Должен сказать, коты — довольно вместительные животные. Намного вместительнее, чем… ну, вы и сами знаете.

— Вместительные?

— Да, очень. Значительно. Вам бы испытать это на себе. Конечно, мне не хватает рук, но я не жалуюсь. Это был единственный способ избежать катастрофы. Зато теперь меня никто не сможет разлучить с любимцем.

— Ясно, — машинально проговорил я, на самом деле ничего не понимая. — А ваше… ну, то ваше тело, которое находится в лифте?.

— О, оно уже не годится для жизни, так что можете распоряжаться им, как вам вздумается.

— Оно… оно мертво?

— Оно было бы мертво, если бы когда-нибудь было живым.

Я задумался.

— Орлан?

— Подождите, Дамокл, мне надо переварить то, что вы мне поведали…

Я «переваривал» то, что узнал от Дамокла, несколько дней.

Кот Министр, то есть сам Дамокл, всегда был со мной. Самым странным в этой ситуации, по крайней мере в течение первых дней после случившегося, было совещание, которое Комитет провел с моим участием. Черно-белый кот, сидя посреди стола, степенно умывался, а пришелец вовсю общался со мной по моему личному виртканалу.

— Умоляю вас, Орлан, пусть они поверят в мою смерть. Так будет лучше для всех.

— Они не попадутся на эту удочку, Дамокл. Ни Уго, ни тем более Корда.

— Они не могут ничего доказать. Произошел несчастный случай, и у них есть мое тело. Во всяком случае, им наверняка не придет в голову искать меня внутри кота. Да если бы и искали, они все равно ничего не нашли бы…

— Советник по психологии, я вам говорю! — рявкнул Президент.

— Дайте ему время прийти в себя, сэр, — вступилась за меня Мальбар. — Орлан пережил такую встряску!

— Не говоря уж о том, что он стал героем дня. Он не колеблясь полез с этим котом в эпицентр пространственно-временной аномалии и вообще чудом остался жив. А иначе одному Богу известно, чем бы это все кончилось, — поддакнул Корда.

— Видите? — шепнул мне «на ухо» Дамокл, в то время как Министр, распростершись на столе, пытался дотянуться лапой до кабеля связи виртканала Мако.

— Уберите эту тварь! — резко сказал генерал.

— Простите, господа. Я немного отвлекся, — извинился я.

— Я так и понял. Но ваши коллеги правы: подвергшись нелегкому испытанию, вы вели себя мужественно…

— Жаль, нельзя объяснить вашему шефу, что если бы я не переместился в Министра, вы превратились бы в желе, хотя Корда об этом уже догадался, — снова прошептал мне Дамокл. — Вы проявили не мужество, а самую настоящую тупость!

— Спасибо, сэр. Просто у меня не было времени на размышления, и на самом деле я действовал инстинктивно.

— Я спрашивал вас, Орлан, о пришельце. Его смерть кажется очевидной. Однако мы знаем, что такого не может быть. Мы также знаем, что он питал к вам особую привязанность. На самом деле он хотел разговаривать только с вами.

Боже мой, ведь я защищаю массового убийцу! Или мы казались Дамоклу (или как там его зовут на самом деле) лишь сборищем несмышленых тварей, уничтожать которых — веселая забава? Изменит что-нибудь мое молчание или только ухудшит положение дел? Сколько времени пройдет до того момента, когда Министр надоест пришельцу и тот вернется в наш мир, чтобы не оставить от нас и следа во Вселенной? Все-таки мог он сделать это или Корда был прав, и Дамокл теперь бесповоротно привязан к Земле?

— Орлан, вы слышите меня? — донесся до меня голос Президента.

— Простите, о чем вы спрашивали, сэр?

Это было ошибкой, и я сразу же понял это. Президент переключился на мой личный виртканал, и мой пульс, который и без того был учащенным, достиг значений, доселе не значившихся в учебниках по медицине.

— Я знаю, вы что-то скрываете. И Мальбар это знает.

Я сглотнул слюну. Хрипло спросил:

— Скажите, господин Президент, вы считаете пришельца массовым убийцей? Просто мне очень нужно знать, что вы думаете о нем.

Воцарилось достаточно долгое молчание. Потом Длио сказал:

— Технически так оно и есть. Дамокл (меня поразило, что он назвал пришельца тем именем, которое мы ему присвоили) пытался уничтожить всю нашу цивилизацию. В космическом масштабе. Но именно поэтому он не подлежит осуждению, ведь наши законы не действуют в его мире. Во всяком случае, он все-таки не довел до конца свою затею. Если бы мы его судили, то для него не нашлось бы подходящего наказания — по той простой причине, что его преступление никем не было предусмотрено. Нет-нет, даже после Бреши, прежде чем вы зададите мне этот вопрос… В итоге, мы можем винить его лишь в смерти трехсот тысяч человек либо судить за военные преступления.

— Но вы думаете иначе, сэр.

— Да, Орлан. И ответ — у вас под носом.

— Но я его не вижу, сэр. И потому мучаюсь: сказать вам правду или продолжать скрывать ее — именно потому, что я не нахожу ответа на свои вопросы.

— Все очень просто, Орлан. Даже если бы мы признали пришельца виновным, как мы могли бы его наказать? Как можно карать некую сущность, которая лишь частично принадлежит нашему пространственно-временному континууму? Сейчас уже нет смертной казни, слава богу, но даже если бы она применялась, как мы казнили бы его? Вздернули бы на виселице его волновую функцию?

Дамокл следил за этим диалогом с той же легкостью, с какой он раньше подслушивал любые наши переговоры. Несмотря на утверждения Корды, пришелец сохранял часть своих способностей. Потом он сказал:

— Ваш шеф довольно умен, Орлан. Но подумайте только, что бы сделали с этим котом люди, которые в ходе войны потеряли своих родных и близких, если бы они узнали, что ответственный за их горе сидит в этом животном. Подумайте также, что могло бы произойти, с физической точки зрения, если бы кто-то причинил вред Министру. Пожалуйста, не выдавайте меня!

— Вы правы, господин Президент.

— И вы еще сомневались? Тогда я вновь задам вам все тот же вопрос: вы доверяете пришельцу?

— Да, господин Президент.

— Полностью?

Секунду я колебался. Длио добавил:

— Доверьтесь интуиции, а не пытайтесь найти разумное решение.

— Да, сэр, полностью.

— Тогда расскажите правду только мне одному. Скажите все, что вы знаете, и это останется между нами.

— Он к тому же хороший переговорщик, — заметил Дамокл, пока Министр, которому надоело играть кабелем Мако, взобрался ко мне на колени и принялся мурлыкать. Контролировал ли пришелец кота? Было животное само по себе ласковым или оно находилось под влиянием личности Дамокла?

Ладно, сказал я себе. Хватит терзаться.

— Господин Президент, Дамокл не погиб. Он переместился в тело Министра. Он сделал это, чтобы спасти Землю и чтобы не допустить повторения подобных инцидентов в будущем.

— Я уже знал об этом. Мальбар догадалась насчет кота…

— Мальбар?

— Да, но ваши индикаторы эмоций тут ни при чем. Она знает, что ты лжешь. От женщины, с которой ты состоял в браке в течение пятнадцати лет, ничего не скроешь. Поверь мне.

— Я вам верю.

— Не беспокойся: то, что ты сказал, останется между нами. В конце концов, тебе придется взять этого кота себе, Орлан.

Потом, не давая мне времени на ответ, объявил во всеуслышание по виртсвязи:

— Господа, совещание объявляется закрытым. Пришелец либо погиб, либо убрался с нашей планеты. Орлан тоже ничего не знает о нем.

— А разве он мог вырваться из нашей системы координат или как там ее? — спросил программист, недоверчиво поглядывая то на Корду, то на Мальбар, то на меня.

— Какой упрямый тип, — буркнул Дамокл. Я с трудом удержался от улыбки.

— Что ж, в обычных условиях это невозможно, — сказал Корда. — Но то, что произошло в лифте, видимо, открыло ему возможность для бегства. Я уже говорил: мы еще многого не знаем. Может, он так и остался в теле, которое перестало функционировать. А может быть, вернулся домой. Это нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

— Хватит на сегодня, Мет. Это был несчастный случай, и мы потеряли пришельца. Если он когда-нибудь вернется, мы еще увидим его. А пока мы исчерпали все наши возможности.

— Советник по психологии, вы уверены в том, что больше ничего не знаете? — спросил меня в упор программист.

— Мёт, когда Президент Земли говорит, что совещание закрыто, значит, оно закрыто! — гневно воскликнул Длио из своего аквариума, обрушив один из легендарных виртуальных ударов кулаком по неосязаемому виртстолу.

И отключился, прежде чем программист успел извиниться.

Через несколько недель, когда я уже заканчивал этот отчет, а Министр, сидя на подоконнике у открытого окна, созерцал голубей и воробьев, в виртуальности появился Дамокл и сказал мне:

— Подумать только: я хотел разрушить этот мир!

— Что вы имеете в виду, Дамокл? — Я так и не привык обращаться к нему на «ты».

— Это была величайшая глупость.

— Конечно. Послушайте, Дамокл, во время нашей первой беседы я кое-что спросил у вас, но вы мне тогда не ответили…

Пришелец, скрывающийся внутри кота, промолчал, внимательно следя за птицами за окном.

— Вы меня слышите, Дамокл?

— Слышу. И знаю, на что вы намекаете.

— Как вы кончаете с жизнью?

— Вот так, Орлан.

— Как — так?

— Неважно, вы все равно не поймете.

После этого мы замолчали, но я тщетно пытался понять, что хотел сказать мой собеседник. Эти существа расстаются с жизнью, путешествуя в иные миры и посещая их в надежде найти афинского кота, который сделает их неопределенными? Кем же все-таки был чужак? Кто он такой? Корда прав: мы оказались неспособными понять пришельца.

Потом Дамокл сказал:

— Я хочу путешествовать. Вы будете сопровождать меня?

Я знал, что у меня нет выбора. Кот с паспортом наверняка вызвал бы подозрения.

— Да, конечно, — ответил я.

И так начался странный этап моей жизни. Мои поездки с котом Министром и пришельцем по прозвищу Дамокл. Я многое мог бы об этом рассказать, но лучше сделать это как-нибудь в другой раз.

Подписка:

по каталогу ООО «Межрегиональное агентство подписки» (кроме Москвы) — индекс 99438;

по каталогу «Пресса России» — индекс 45720;

в отделе распространения, тел.: (499) 248-7408,

факс: (499)248-3811.

Адрес: 119435, Москва, Б. Саввинский пер., 9 Тел.: (499) 248-0576 (редакция), тел.: (499) 248-7408, (495) 585-7316 (отдел распространения), www. antik. ru, e-mail: info@antik. ru (редакция), sales@lubkniga. ru (отдел распространения).