«Если», 2006 № 09

Василий Мидянин Комплекс Марвина

Он был простым американцем, как пишут время от времени на надгробьях Арлингтонского кладбища. Фамилия у него тоже была простая и крепкая, как стальной шкворень — Марвин, а имя ему было, извините, Иезайя. За это ему следовало благодарить своих родителей, ревностных меннонитов из Оклахомы, которые воспитывали его до трех лет. По истечении данного срока мистер и миссис Иезекиль Гомес были одновременно и скоропостижно призваны в райские кущи вывернувшим из-за поворота автобусом, за рулем которого сидел пьяный водитель, поэтому религиозный опиум не успел пропитать сердце и мозг маленького Иезайи в достаточной степени. Оставшегося сиротой мальчика забрал к себе его дядя по материнской линии, дальнобойщик Сэм Марвин, который имел весьма отдаленное представление о религиозном поведении и проживал вдовцом в маленьком техасском городишке под названием, если не ошибаюсь, Кананера. За два десятка лет мистер Марвин вырастил из Иезайи свою чуть увеличенную копию, дал ему начальное образование, обучил водить машину и после того, как хронический алкоголизм низверг старика в геенну огненную, оставил парню в наследство простую и крепкую, как стальной шкворень, фамилию, профессиональные связи, разваливающийся дом, грузовик модели «Мак», лишайного дворового пса системы Лабрадор и бесчисленные, бесчисленные долги.

Осмысленный период жизни Иезайи Марвина пришелся на крайне любопытный исторический период, когда Джей Эф Кей уже успел поймать свою пулю, а Джон Леннон — еще нет. В этот промежуток времени Билли Джек уехал в Вашингтон, отец Каррас посетил маленькую Риген, Чарли с приятелями зашел в гости к Роману, но застал дома только Шэрон, чем и воспользовался, Юкио сделал себе харакири, Кассиус стал Мохаммедом, а музицирующие жесткокрылые насекомые оказались популярнее Христа. Люди, кажется, высадились на Луне, прогремел Уотергейт, русские отстранили от власти Никиту Хрущева и посадили его в ледяные подземелья Лубянки, закончилась вьетнамская война, Китай объявил о создании собственной водородной бомбы, Францию потрясли молодежные бунты, кленовый лист был объявлен национальным флагом Канады, Сартр отказался от Нобелевской премии, в Боливии замучили Че Гевару, Шандор Ла Вей учредил в Нью-Йорке Церковь Сатаны, аятолла Хомейни сверг шаха Резу, Пиночет уничтожил Сальвадора Альенде, Куба ввела войска в Анголу, СССР ввел войска в Афганистан, Картер бойкотировал олимпиаду, разразился грандиозный нефтяной кризис, началась ирано-иракская война, члены клана Кеннеди осыпались с древа жизни один за другим, словно осенние листья — а Иезайя Марвин по-прежнему жил в богом забытой Кананере, любил старые вестерны по телевизору и не бриться, мотался дальнобойщиком по всему Западному побережью, а когда случалось заночевать в родном городе, заходил в закусочную мамаши Бейкер, чтобы опростать там несколько кружек плохого местного пива «Дафф», и не было этому будничному круговороту ни конца ни края. Дорога — дом, дорога — могила… так, по-моему, говорили о подобной жизни древние перипатетики. У Иезайи даже девушки не было, хотя он некоторое время по молодости лет, конечно, активно интересовался семейным вопросом. Но в итоге как-то не сложилось.

В любом небольшом американском городке, от заваленного снегом Твин Пикса до изнывающей от жары Кананеры, есть такие парни — вроде бы и не почетные граждане типа доктора или шерифа, но и не вконец опустившиеся доходяги, что пьют дрянное кукурузное виски из соображений дешевизны и которых пускают в бар только из жалости. Средний класс, одним словом. Ну да, они не вертят задницей с экрана телевизора, как какие-нибудь модные перцы из Лос-Анджелеса, не могут перемножить в уме две тысячи восемьдесят четыре на шестьсот тридцать два, как яйцеголовые профессора из Оксфорда, не пожирают поганые лягушачьи лапки в дорогих французских ресторанах и не пишут книг про аболиционизм. Однако они молча и уверенно делают свою работу, на которой зиждется благосостояние этой богоспасаемой страны. На них всегда можно положиться. В случае войны эти крепкие и немногословные иезайи марвины оказываются в первых рядах десанта, спрыгивающего в полосу прибоя на вражеском берегу. Именно они побеждают на чемпионатах мира и голосуют за республиканцев, именно они полетели в космос, именно они переломили хребет Гитлеру и сделали бы то же самое со Сталиным, если бы этот паскудник, коварный, как все русские, крайне вовремя не откинул копыта. Иезайи марвины — это соль земли, это скелет нации, это корпус машины, которую приводит в движение великий мотор, подаренный нам отцами-основателями — частная инициатива.

В тот день, когда началась наша история, настроение у дальнобойщика Иезайи Марвина было отвратительным. Во-первых, он возвращался из рейса холостым пробегом: подвела товарная логистика заказчика перевозок. Во-вторых, он совершенно вымотался, поскольку вторые сутки гнал почти без отдыха, желая поспеть в Калифорнию к одному сомнительному заказу, чтобы не остаться совсем на бобах. И, наконец, в-третьих по счету, но не по значению, проститутка в мотеле, где он останавливался на ночь, тайком вытащила у него из нагрудного кармана рубашки заначенные десять баксов, и он обнаружил это только на бензозаправке через сто сорок километров. Поэтому когда впереди на шоссе замаячила фигура человека, нахально вставшего прямо посреди проезжей части, первым побуждением Марвина было вдавить педаль газа в пол. Однако его остановило то соображение, что сбитые на дороге хичхайкеры, как правило, настойчиво преследуют водителей, которые их задавили, и при этом совершенно не имеет значения, остались эти хиппи в живых после наезда или нет. По крайней мере о подобных неприятных событиях повествовала пара комиксов серии «Байки из склепа», прочитанная Марвином в сортирах на бензозаправках, и какой-то голливудский фильм класса «В» — совершенно дурацкий, но произведший на Иезайю весьма глубокое впечатление.

Марвину гораздо более по душе был замечательный фильм «Дуэль», где огромный, наглухо закрытый грузовик полтора часа экранного времени с ревом шпынял по пустынному шоссе легковушку с каким-то неудачником за рулем, пытаясь размазать их обоих о скалы или столкнуть в пропасть. Впрочем, это кино тоже заканчивалось неправильно, как и то, что с хичхайкером. Вообще, девяносто процентов фильмов, которые когда-либо смотрел Иезайя, заканчивались неправильно, особенно «Великолепная семерка» и «Франкенштейн встречает Человека-Волка».

Марвин ударил по тормозам, и его «Мак» с протяжным пневматическим стоном осел на рессорах шагах в десяти от хичхайкера. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как в радиоприемнике какая-то местная группа поет «Бич бамбу». День катился к вечеру — еще один прекрасный техасский день.

Высунувшись из окошка, Иезайя внимательным взглядом смерил незнакомца, который, едва грузовик остановился, тут же зашагал навстречу. Это был смуглый, смахивавший на латиноса мужчина лет тридцати с острыми чертами лица, черными вьющимися волосами и аккуратно подстриженной эспаньолкой. На незнакомце было странное короткое одеяние вроде ночной рубашки, едва прикрывавшее причинное место, алый плащ за плечами наподобие того, что носит Супермен, только без буквы S, и веревочные сандалии. На голове у него красовалось что-то вроде дурацкой шапочки с пластмассовыми ладошками, какие продают на бейсбольных матчах: тянешь за невидимую леску, и ладошки начинают аплодировать. Только развернуты они у этого типа были не вперед, как у всех нормальных болельщиков, а назад. Приглядевшись, шофер убедился, что точно такие же подрагивающие на ветру, развернутые назад ладошки, сделанные как будто из перьев, прикреплены к сандалиям незнакомца. Хиппи, определенно.

У хичхайкера не было ни сумки, ни рюкзака, вообще никаких вещей, кроме странной длинной штуковины из желтого металла в руках, которая напоминала двух переплетенных змей. Это сразу насторожило Иезайю. Подобной штуковиной можно как следует врезать по голове, к примеру, остановившемуся дальнобойщику. На всякий случай он не глядя сунул руку назад, пошарил за спиной и положил на сиденье рядом заветную бейсбольную биту, которую всегда возил с собой на случай непредвиденных эксцессов.

— Ну, куда тебе? — недружелюбно буркнул он, когда незнакомец приблизился к кабине.

— Привет, — миролюбиво сказал парень с эспаньолкой и широко улыбнулся. — Мир тебе, добрый человек. Меня зовут Гермес. Я — бог.

Марвин недоверчиво хмыкнул. Уж он-то знал, как выглядит бог. Два месяца назад по телевизору крутили «Царя царей» с Джеффри Хантером, и вот там был бог что надо: высокий, видный, с пылающим взором. И еще бога звали Иисусе, а никакой не Гермес. Гермесом же звали подсобного рабочего из закусочной мамаши Бейкер, парня родом из Санто-Доминго, так что Иезайя без особого труда сумел определить национальную принадлежность незнакомца.

— Очень приятно, старина, — произнес дальнобойщик. — Я Балу, учитель Маугли. Куда едешь-то? Давай не тяни, я тороплюсь.

— Брось, Иезайя. — Лжебог улыбнулся еще шире. — Я хочу предложить тебе одну славную вещь, и если мы договоримся, тебе уже никогда никуда не придется спешить.

— Отойди от машины, — с чувством произнес Марвин, многозначительно порыкивая двигателем грузовика. Бесчисленные коммивояжеры, расплодившиеся в последнее время как мухи на дохлой лошади, уже успели его порядком достать. «У нас сегодня юбилей фирмы — сорок пять дней на рынке США, поэтому мы хотим сделать вам умопомрачительный подарок: сломанный мексиканский фен всего за одиннадцать девяносто девять, а если вы возьмете два сломанных мексиканских фена за двадцать три семьдесят пять, то получите в придачу совершенно бесплатно паяльную лампу, дохлого попугая в клетке и офигительный набор отверток, и вам уже никогда и никуда не придется спешить». Идиоты. Ну зачем настоящему мужику фен? Паяльную лампу он бы еще, может, и купил, если бы тот коммивояжер начал именно с нее…

И вдруг Марвин спохватился:

— Эй, погоди-ка! Ты откуда мое имя знаешь, а?

Гермес переместился. Только что он стоял перед кабиной грузовика и разговаривал с Иезайей, задрав голову, а теперь вдруг мгновенно оказался на сиденье рядом с водителем, будто просочившись через металлическую дверь. Бейсбольная бита под его задом жалобно скрипнула.

— Я все-таки бог, — небрежно улыбнулся Гермес, поворачиваясь к собеседнику.

— Ага, — ошарашенно проговорил Марвин. — Вон чего.

— Именно, — подтвердил Гермес, устраиваясь поудобнее. — Однако какое счастье, что я тебя встретил! Движение-то здесь, знаешь ли, не самое оживленное. Я стоял на обочине битый час, и за все время мимо проехала только толстая тетка на тракторе и какие-то малолетки на «шевроле».

— Рядом провели новое шоссе, широкое, — пояснил Марвин, все еще не пришедший в себя после циркового трюка Гермеса. — Через Санта-Ану. Эта дорога теперь второстепенная. Вот не повезло малышу Бейтсу, который держит мотель через пять километров! У него еще мамаша строгая, такая стервозная старуха. Зато теперь по этой дороге можно срезать путь. Ее перестали чинить, но я каждый раз выигрываю километров десять, правда, последние три километра надо ехать по проселку, но его содержат в хорошем состоянии местные фермеры, и…

— Ясно, ясно, — прервал его нервический словесный понос бог Гермес, похлопывая кадуцеем по ладони. — Хвала Зевсу, в конце концов ты все-таки появился. Именно такой человек мне и нужен — крепкий, простой, надежный, уверенный в себе мужчина репродуктивного возраста.

— Для чего это? — снова насторожился Иезайя.

— Хочу сделать тебе одно маленькое предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Гермес посмотрел на Марвина, и в глазах его на мгновение вспыхнули колючие звезды, напоминающие миниатюрные эмблемы НАТО. И дальнобойщик понял, что действительно не сможет отказаться, даже если лжебог велит ему броситься в колодец. Он много слышал от коллег о цыганском гипнозе, и внешность парня совершенно определенно указывала на то, что тот вполне может оказаться цыганом, однако противиться Иезайя уже не мог.

Между тем Гермес продолжал безмятежным тоном:

— Как ты смотришь на то, чтобы стать царем, приятель?

Иезайя задумался.

— Наверное, это очень неплохо, — осторожно произнес он.

— Точно! — ухмыльнулся Гермес. — Все, что пожелаешь. Лучшая еда, лучший алкоголь, лучшие проститутки. Не надо работать. И власть! Ты сможешь казнить любого, кого только пожелаешь.

— И Мартина Тэклбери?! — обрадовался Марвин.

Гермес смутился.

— Нет, только в пределах своего полиса, — произнес он. — Но выбор у тебя все равно будет довольно обширный, поверь мне!

— Угу, — сосредоточенно проговорил Иезайя. — Значит, царем. Заманчиво. А куда же девался предыдущий царь?

— Он пропал, — тяжело вздохнул Гермес. — То есть не царь, а тот человек, который должен был стать им до тебя… Похоже, я тебя совсем запутал. Видишь ли, ситуация чуть сложнее, чем я сказал вначале. На самом деле стать царем я предлагаю тебе в перспективе. Вначале нужно будет свергнуть того балбеса, который сейчас правит Фивами.

— Предлагаешь мне участвовать в революции?! — возмутился Иезайя. Гипноз гипнозом, но это уже было слишком. — Обратись к Фиделю Кастро. Я честный американец и не собираюсь участвовать в ваших коммунистических штучках. Да и потом, это слишком рискованно. Повстанцев убивают куда чаще, чем диктаторов.

— Ты не понимаешь! — заторопился Гермес. — Смена власти в Фивах согласована с ЦРУ. И это гораздо проще, чем тебе кажется. Существует древнее пророчество, которое гласит, что человек, сделавший то-то и то-то, непременно станет новым царем Фив и будет жить долго и счастливо. У нас был один парень из Коринфа, который подходил по всем параметрам. Он даже отправился в Дельфы и получил оракул, полностью соответствовавший сказанному в пророчестве. Но потом он куда-то исчез! На Олимпе уже ничего не могут переиграть, прорицание запущено по божественным инстанциям и начало набирать обороты, однако субъект прорицания отсутствует. Кошмар! Можешь себе представить? Бюрократическая машина крутится вовсю, задействованы миллионы астральных связей, и все впустую…

— А ты отвечал за операцию, — догадался Марвин. — Нес личную ответственность. И теперь под тобой земля горит, и тебе срочно нужно заткнуть дыру первым встречным. Верно?

Он с раннего детства отличался глубокими интеллектуальными способностями и аналитическим складом ума.

— Верно, — не стал отпираться Гермес. — Ну так что, по рукам? Тебе даже не придется ничего делать. Мы просто выдадим тебя за парня из пророчества, и дело в шляпе. Ты получаешь в полное и неограниченное распоряжение Фивы, набитую золотом сокровищницу и красавицу-жену, а мы — исполнившееся прорицание, которое можно будет без лишнего разбирательства списать в архив.

— Эй-эй, ковбой! Не гони лошадей.

Практичный шофер грузовика с сомнением потер ладонью скрипящую щетину на подбородке. Все это выглядело красиво, однако жутко смахивало на какую-то дрянную авантюру. Не вербуют ли его красные?… С другой стороны, стать царем Фив было более чем заманчиво. История, изложенная Гермесом, звучала довольно фантастично, но складно. Может быть, рискнуть? В конце концов, что терять честному дальнобойщику, кроме дрянного пива «Дафф» и лишайной собаки системы Лабрадор? Если же он почувствует подвох, всегда можно будет сдать назад.

— А далеко нам ехать? — севшим от волнения голосом поинтересовался он.

— Туда нельзя доехать, — пояснил Гермес. — Нет шоссе, одна только Тропа Койота. Иначе в Элладе давно было бы не протолкнуться от туристов и нелегальных эмигрантов. Граница с Мексикой-то — вон она. В Афинах построили бы Диснейленд и Макдоналдс, в Спарте — военную базу, в Микенах расцвел бы игорный бизнес… Фу, мерзость какая! — Он содрогнулся. — Нет, мы пойдем пешком, партнер, как истинные дети прерий.

— А грузовик?! — опешил Иезайя.

— Грузовик придется бросить тут, — сочувственно качнул головой Гермес. — Но в Фивах, если пожелаешь, у тебя будет две сотни грузовиков, и ты сможешь гонять на них кругами по собственному стадиону имени Иезайи Марвина.

— И то верно, — согласился дальнобойщик. — Что ж, я готов!

Из движимого имущества он прихватил с собой только сигареты, кепку с эмблемой «Техасских рейнджеров», темные очки и бейсбольную биту. Последняя была дорога ему как память.

Они выбрались из машины, пересекли старое шоссе и, огибая низенькие деревца юкки и высокие кактусы, двинулись в прерию, навстречу выползавшему из-за горизонта горному массиву.

— А как зовут этого парня, которого мне предстоит заменить? — спросил Иезайя, едва поспевая за широко шагавшим богом. — Я совершенно не разбираюсь в вашей латиноамериканской политике, но, может, слышал про такого в закусочной или по радио.

Гермес покосился на него с непонятным выражением лица.

— Эдип, — вкрадчиво произнес он.

— Не слышал, — сознался Марвин, пожав плечами.

Они долго шли по прерии, потом, добравшись до длинной скальной гряды, по указанию Гермеса взялись ее штурмовать. У Иезайи начали подгибаться колени, он изнывал от жажды. Вторую проблему Гермес успешно решил, материализовав из воздуха литровую бутыль содовой с приложенным чеком из магазинчика мистера Зорба. Что касается первой, то ее Марвин решился озвучить далеко не сразу — из ложной мужской гордости резонно опасаясь, что попутчик сочтет его хлюпиком, недостойным царствовать в Фивах.

— Далеко еще твоя Эллада? Небось тоже граничит с Мексикой? — заговорил он наконец, переложив биту на другое плечо.

— Да уж не близко, — рассеянно сказал Гермес, который думал о чем-то своем.

— А что, партнер, — произнес наконец Марвин, чувствуя, что силы его на исходе, — раз ты бог, то, наверное, мог бы мгновенно перенести нас на место?

— Ну, вообще-то мог бы, — виновато потряс ладошками на шапочке Гермес, — но у меня это, честно говоря, не очень выходит. Как-то раз попробовал я перебросить из Фермопил под Трою турму всадников. Надо было решить кавалерийским наскоком одну небольшую финансовую проблемку… Ну и вот. — Он помрачнел и замолчал.

— Что — вот? — потребовал продолжения Марвин.

— Вот так и появились кентавры, — нехотя пояснил Гермес. Помолчав, глухо продолжил: — Главное, применил совершенно правильный алгоритм. Тар-р-р-ртар! В исходной точке разложил всадников на атомы, в пункт назначения направил информацию пятью пакетами по астральной струне, в точке сборки произвел совмещение — и на тебе… Конфуз! — Он нервно кашлянул. — Гены людей и лошадей перемешались во время пересылки. При телепортации такое бывает сплошь и рядом.

— А вот, скажем, сатиры? — безжалостно поинтересовался Марвин, припомнив картинку из детской иллюстрированной энциклопедии.

— Ну, было, было, — смущенно признался Гермес. — Минотавр, силены, гарпии… Молодой был, неопытный… Но это не означает!.. — внезапно вскинулся он, ткнув в Иезайю указательным пальцем с острым ногтем. — В олимпийском департаменте все допускают ошибки. Никто не застрахован. Скажем, Зевс… Или вон Гефест, когда попытался телепортировать одного специалиста из Гарварда и случайно прихватил с ним муху. Вот это было представление, когда бедняга начал понемногу превращаться в гигантское насекомое! Ну, правда, прожил он недолго — подруга застрелила из охотничьего ружья… — Он снова задумался.

— А что если нам в таком случае сделать привал? — осторожно предложил Марвин. — Если идти еще далеко, а переместить нас при помощи своих штучек ты не можешь?

— Охотно.

Они обессиленно опустились прямо на тропу.

— Было бы неплохо, если бы мы добрались до места часа за три, — проговорил Иезайя. — Скоро начнет смеркаться.

— Сегодня точно не доберемся, — заявил Гермес. — Придется заночевать.

— Ночевать в горах?! — возмутился Марвин. — Без одеял? Ночами тут, знаешь, бывает довольно холодно!

— Предоставь это мне, — отрезал бог.

И действительно, когда они через несколько часов окончательно остановились на ночевку, Гермес довольно быстро соорудил костер, две большие керамические кружки с горячим глинтвейном, суточный сухой паек армии США и спальный мешок для Марвина. Поскольку самому Гермесу сон не требовался, он собирался всю ночь медитировать и раскладывать пасьянс из порнографических карт. Спустя пять минут путешественники уже сидели возле костра, завернувшись в пестрые пончо, и с удовольствием прихлебывали дымящийся ароматный напиток с пряностями.

— Прекрасная обстановка для того, чтобы попытаться расширить свое сознание, — авторитетно заявил Гермес, прихлопнув надоедливого москита.

— Мескалин жрать не буду, — отрезал Иезайя.

— Уважаю четкую жизненную позицию, амиго, — развел руками Гермес.

В тишине что-то вдруг пронзительно пискнуло, а потом затеньдеренькало. Гермес с неудовольствием снял с пояса пейджер и, щурясь в свете костра, прочел адресованное ему послание. Марвин, правда, данной мизансцены не понял — в его время пейджеров еще не изобрели.

— Тар-р-р-ртар побери! — с чувством выругался Гермес. — Племена тутси и хуту в Африке снова занялись ритуальным взаимогеноцидом. Мне надо срочно сопроводить в Царство Мертвых кучу народа. — Он вздохнул. — Ненавижу, когда это случается. Столько возни… — Он нехотя поднялся с земли и предупредил: — Только не уходи никуда. Я вернусь через пять минут.

Лопнула в костре сырая ветка, а когда Марвин снова перевел взгляд на Гермеса, того уже и след простыл, лишь колыхнулся прохладный воздух, схлопнувшийся на том месте, где только что сидел античный бог.

— Эй! Пст! — тут же донеслось из темноты.

Иезайя поднял голову и на всякий случай взялся за биту. Здесь, вдали от цивилизации, запросто можно было наткнуться на какого-нибудь маньяка или мексиканца. Иезайя смотрел «Резню бензопилой в Техасе» и потому был предупрежден о возможных осложнениях во время этого путешествия, а кто предупрежден — тот, как известно, вооружен.

Из кустов в освещенный костром круг пространства выбрался высокий парень в обтрепанных шортах, гавайской рубашке и камуфляжной панаме. На ногах у него были пляжные сандалии, в руках — разобранная бамбуковая удочка в прозрачном чехле. Он уселся на камень возле костра, удочку прислонил рядом, демонстрируя, что у него нет ни оружия, ни враждебных намерений. Тем не менее Иезайя продолжал неотрывно наблюдать за ним, не выпуская биты из рук. Незнакомец был одет совсем неподходяще для этих мест, и это было в высшей степени подозрительно.

— Ну? — сухо поинтересовался Марвин, когда гость устроился у огня.

— Я Эдип, — деловито сказал незнакомец. — Привет. Будем знакомы. — Он протянул Иезайе широкую ладонь.

Марвин сурово сдвинул брови.

— Не так быстро, приятель! — произнес он, не принимая рукопожатия. — Отвали, место уже занято! Теперь я Эдип!

— Да нет, ты не понял. Я не претендую на твое место. Я настоящий Эдип.

— Тот, который исчез? — проявил осведомленность Марвин.

— Ну. — Эдип снова сунул клешню Иезайе, и на сей раз тот с опаской пожал ее.

— Джез, — представился Марвин. Он ненавидел свое имя и, представляясь, всегда старался сократить его до минимума. — Я вижу, ты даром времени не теряешь.

— Ну! — Эдип хлопнул ладонью по удочке. — Гавайи, все дела. Собственный рыболовецкий катер, смуглые туземки, гавайская гитара. Постоянно приезжают фотографы из «Плейбоя» с красивыми моделями, поснимать на природе. В общем, я неплохо устроился. — Он блаженно прищурился, потом нахмурился. — А вот ты, парень, как я посмотрю, сидишь по переносицу в дерьме.

— Чего это? — обиделся Иезайя.

— Какого черта ты влез в эту историю? Думаешь, я просто так сбежал, по собственной дурости? — поинтересовался Эдип. — Отправился от добра добра искать?

— Ну, — буркнул Марвин. Он уже привык за свою нелегкую жизнь, что если собеседник говорит такое и таким тоном, значит, все сказанное верно с точностью до наоборот. Но кривить душой все равно не стал.

— Хрена вот! — Эдип привстал с камня и сделал неприличный жест. — Думаешь, мне не хотелось стать царем Фив? Я что, похож на сумасшедшего?… — Он безнадежно махнул рукой и снова опустился на свое место. — Нет, брат. Бесплатный сыр бывает только на помойке. Лучше линяй, как я, пока еще есть возможность. Иначе царем ты, конечно, станешь, но жить после этого будешь плохо и недолго. Гермес разведет тебя, как мальчишку.

— Как же это он меня разведет? — набычился Марвин.

— Ты пророчество-то знаешь? — Эдип пристально посмотрел на Иезайю. — Ясно. Ну, хотя бы читал мифы Древней Греции?…

— Смотрел «Геркулес в Нью-Йорке», — отозвался Иезайя. — С этим мускулистым парнем из Европы, как его… Шванкенхаймер… Шварценстайгер…

— Ясно. Дохлый номер, — кивнул Эдип. — Если бы читал, небось не сидел бы здесь. Короче, приятель, влип ты по самые уши. Если верить пророчеству, попадешь ты в результате всей этой аферы в совершенно безвыходную ситуацию: убьешь отца, переспишь с матерью, а когда все откроется, выколешь себе глаза со стыда. То есть не именно ты, а тот придурок, который надумает стать Эдипом, царем Фив. Без вариантов.

Иезайя внезапно ощутил прилив жгучего раздражения. Если бы он услышал, что глаза ему в результате этой тайной операции ЦРУ выколют кубинцы или агенты КГБ, он сразу и безоговорочно поверил бы и, возможно, дал деру. Но Эдип сказал полную чушь, к тому же совершенно не к месту и в оскорбительном ключе приплел покойных родителей Иейзайи, и это лишь утвердило дальнобойщика в подозрениях на его счет, которые появились, едва только несостоявшийся фиванский царь представился. Кто это, интересно, заставит дальнобойщика Иезайю Марвина, радиопозывные Хромая Лошадь, выколоть себе глаза? Что за бред?

— А чего это ты меня лечишь? — агрессивно осведомился Хромая Лошадь. — Небось пожалел, что бросил выгодное дельце, и решил вернуться? Нет уж, партнер, место занято! Думаешь, я такой идиот?

— Думаю, да, — веско сказал Эдип. — Идиот. К дьяволу такое выгодное дельце, извини. А пришел я тебя предупредить, потому что по большому счету вляпался ты из-за меня. Если бы я не сбежал, Гермес не отправился бы искать лопуха на мое место. Беги и ты, пока еще есть время, не позволяй Гермесу бесплатно поиметь тебя!

— Пошел к черту! Хочу быть царем!

— Ну, гляди же. Я тебя предупредил. — Эдип бросил взгляд на наручные часы и заторопился. — Мне пора, у меня сейчас портал закроется. Застряну тут на неделю. Ты помни, лопух, что я тебе сказал. Хотя бы дели все слова Гермеса на десять, а лучше на пятьдесят, и думай как следует, прежде чем выполнять его распоряжения.

Он сокрушенно покачал головой, подобрал свою удочку и растворился в темноте.

Вскоре у костра материализовался Гермес. Только что его не было, но Иезайя отвлекся на пару мгновений, чтобы подбросить в огонь ветку, поднял голову — а Гермес уже сидит на соседнем камне, трясет ладошками на шапочке.

— Порядок, — деловито сообщил бог. — Сопроводил в лучшем виде. — Под мышкой у него были зажаты деревянная африканская маска и высушенный калебас, а в ладони — пригоршня раковин каури. — Прихватил сувениры, — пояснил он, поймав взгляд Марвина. — Зря мотался, что ли? А ты чего такой надутый?

— Спать хочу, — соврал Марвин. Почему-то совсем не хотелось рассказывать Гермесу про визит Эдипа. Одно он из этого визита усек накрепко: ухо надо держать востро и никому из лиц, имеющих интерес в данном деле, не доверять. Необходимо блюсти собственные интересы.

— Так прошу! — радушным жестом Гермес указал на спальный мешок и извлек из воздуха колоду карт. — А я пока посторожу твой сон, партнер.

Утром, позавтракав горячим кофе и холодной вареной говядиной, они снова тронулись в путь. Перевалив через голый, выжженный солнцем горный хребет, они шли еще примерно полдня, так что Иезайя Марвин уже успел двадцать раз пожалеть о принятом вчера опрометчивом решении. Однако внезапно Тропа Койота вильнула, скалы ушли в стороны, и перед путниками открылась прекрасная изумрудная долина с оливковыми рощами и живописными водопадами. В долине там и сям пасся крупный и мелкий рогатый скот.

— Эллада, — удовлетворенно констатировал Гермес. — Держись, партнер, мы почти у цели! Осталось только выполнить кое-какие бюрократические формальности, чтобы твоя персона соответствовала прорицанию — и дело в шляпе.

В первую формальность он посвятил Марвина, когда они спустились в долину и остановились передохнуть в тени огромного придорожного кипариса.

— Вот, держи, — Гермес протянул попутчику тяжелый «магнум». — Умеешь этим пользоваться?

— Стрелял в Национальной гвардии, — ответил Иезайя, примеряя револьвер по руке. — Бог создал людей сильными и слабыми, а полковник Магнум сделал их равными. Что мне с ним делать?

— Все просто, — произнес Гермес. — Вон там, впереди, будет перекресток трех дорог. На перекрестке встретишь колесницу царя Фив. Разрядишь в него револьвер, и первая часть предсказания выполнена: ты станешь человеком, который убил царя Лая.

— Ничего себе! — возмутился Марвин. — А охрана?! Знаешь, как охраняют царей? У них эскорты из бронированных автомобилей, несколько десятков телохранителей в сопровождении, снайперы на крышах, а у некоторых даже боевые вертолеты! Подставить меня решил?! Не выйдет, мистер Я-Крутой-Бог-Который-Считает-Себя-Самым-Хитрым! На всякую хитрую пробку есть свой штопор.

— Успокойся, партнер, — сморщился Гермес. — Все гораздо проще. Фивы — отсталый и мирный полис, здесь жизнь течет размеренно и неторопливо. Вот в Афинах или в Спарте, особенно в эмигрантских анклавах, действительно можно среди бела дня схлопотать пулю. А в Фивах последнее убийство было совершено, если не ошибаюсь, двенадцать лет назад: один дедуля в припадке ревности зашиб свою жену остраконом. Поэтому царь Лай разъезжает совершенно открыто и без всякой охраны. Даже без оружия. Берет с собой только скипетр, которым, правда, часто и больно дерется, но разве металлическая палка — соперник крупнокалиберному «магнуму»?

— Если палка в руках у Брюса Ли, то возможны варианты, — рассудительно заметил Иезайя. — Но хорошо, пусть. Однако как это выглядит с моральной точки зрения? Подойти к старому больному человеку и хладнокровно вышибить ему мозги из «магнума»…

— Можно стрелять в сердце, — подсказал Гермес. — Быстрая и милосердная смерть.

— Все равно неправильно это, приятель, — помотал головой дальнобойщик. — Нельзя так. Это же получается убийство первой степени. Да за мной вся полиция Техаса будет гоняться!

— Когда ты станешь царем, балда, то первым же указом отменишь розыск цареубийцы! — закричал Гермес. — Ты что, совсем тупой? Слушай, ты хочешь быть царем или ты баба сопливая? Мисс Манипенни? Ах, подождите минутку, у меня тушь размазалась! — Гермес начал делать вид, что красит ресницы, и обидно закудахтал.

Иезайя насупился.

— И никак нельзя обойти это условие? — поинтересовался он. — Допустим, нанять киллеров?

— Нет, — сурово отрезал Гермес. — Прорицание категорично: Эдип станет царем Фив, только собственноручно убив царя Лая и женившись на его вдове Иокасте.

— Ну, ладно, — вздохнул Марвин, — поиграем в эти игры… Надеюсь, хоть жена Лая не уродливая толстая старуха? Сынуля у нее моего возраста.

— Ну, во-первых, она все-таки жена царя, — снисходительно проговорил Гермес, — а царям достается все самое лучшее. Она Мисс Эллада пятьдесят девятого года. А во-вторых, в Элладе женщины традиционно очень рано выходят замуж и рожают в довольно юном возрасте. Так что этот цветник еще отнюдь не увял.

Марвин задумчиво покрутил в руках «магнум».

— Умеешь ты убеждать, — признал он. — Ладно, показывай, где тут твой перекресток и муж мисс Эллады.

Гермес снова засиял белозубой улыбкой.

— Ну, вот и отличненько! Перекресток вон за тем поворотом. Я буду наблюдать за вами с вершины этой скалы. Близко мне подобраться не удастся, но в случае чего подстрахую, как смогу. Однако помни: если он тебя перехитрит, я сумею вмешаться, но убить его не в моих силах. Все прорицание рухнет. Будь очень осторожен и не подпускай его на расстояние вытянутой руки. Все, иди; до момента рандеву осталось тридцать минут.

Спрятав револьвер в карман, Марвин побрел по дороге, а Гермес левитировал на вершину скалы, с которой открывался великолепный вид на окрестности.

Иезайя довольно быстро добрался до перекрестка. И уже издали обнаружил весьма досадную помеху, которая грозила сорвать все их планы. На перекрестке стоял открытый экипаж, запряженный парой лошадей — то, что пару веков назад во Франции назвали бы «ландо». В экипаже сидел с закрытыми глазами изможденный расфуфыренный тип с золотым обручем на голове. На козлах пристроился пожилой кучер с сосредоточенным выражением лица, который пристально смотрел вдаль, на убегавшую к югу дорогу.

Если верить Гермесу, царь должен был прибыть на перекресток в ближайшие двадцать минут, проводить же акцию при свидетелях было немыслимо. Марвин посмотрел на часы, но они стояли — вчера перед сном, переполненный новыми впечатлениями, он забыл их завести.

— Эй, приятель! — обратился он к кучеру. — Не подскажешь, сколько времени?

— Пошел вон! — огрызнулся кучер и снова устремил взгляд к горизонту.

— Эй, ну ты чего? — мигом напрягся Иезайя. — По-человечески говорить разучился? Я тебе не грублю вроде бы.

— Замолчи, смерд! — прошипел возница. — А то как тресну скипетром по башке!

— От смерда слышу! — Окончательно рассвирепев, Марвин с размаху хлопнул по ладони бейсбольной битой. — А ну, вылазь из брички, городской пижон! Сейчас я тебе покажу, как расправляются с вами техасские дальнобойщики!

— Так, стоп, — мигом остыл незнакомец. — Так это ты, что ли, Эдип из Коринфа?

— Ну, допустим! — Иезайя независимо отставил ногу в сторону.

— Извини, сынок! — широко улыбнулся кучер, слезая с козел. — Не признал. Я царь Лай.

— Не похож ты что-то на царя, папаша, — подозрительно заметил Марвин.

— Ну, да, да! — Кучер небрежно бросил на скамью вожжи. — Это вынужденная маскировка. На тот случай, если ты решил бы воспользоваться снайперской винтовкой. Но у меня есть все документы… — Он вытащил из внутреннего кармана жетон, похожий на полицейский, на котором золотом было выгравировано по-английски: «Лай, царь Фив». — Это, разумеется, для приезжих, — пояснил он, пряча жетон обратно в карман, — здесь-то меня каждая собака знает. Но как же это я тебя не признал? Специально приехал пораньше, чтобы поговорить спокойно, и на тебе. Чуть все не испортил. Правда, я ждал, что ты появишься со стороны Коринфа, да и представлялся ты мне немного другим… — Он скользнул по Марвину чуть презрительным взглядом, и тот, внезапно смутившись, поспешно стащил с головы бейсболку. — Впрочем, не одежда красит человека, а человек одежду. Я ведь сам сейчас вовсе не в царских одеяниях. Но к делу. Ты ведь планируешь убить меня, не так ли?

Внезапно заданный в лоб, этот вопрос окончательно сбил Марвина с толку. Он хотел соврать, но поймал дружелюбный, понимающий взгляд Лая и совершенно смешался.

— Ну, собственно… — Он вытянул из кармана револьвер, позорно зацепившись предохранительной скобой за подкладку. — Убить, да. Да, хочу убить.

— Не делай этого, сынок! — Взгляд Лая прямо-таки сочился сочувствием и всепрощением. — Ты ведь очень не хочешь этого делать, верно? Не так-то просто выстрелить в безоружного?

— Вот еще! — В Иезайе внезапно снова проснулся трезвый расчет, и он вздернул «магнум». — Как же я тогда стану царем? И можешь даже не предлагать мне в обмен на свою жизнь деньги, женщин и половину царства. Зачем мне это, если, убив тебя, я возьму всё?

— Подожди-подожди! — горячо заговорил Лай. — Ты непременно станешь царем, но для этого не надо никого убивать. Видишь ли, я сам хочу сбежать от всего этого. Скрыться. Придворный этикет, обеденные церемонии, судебные тяжбы подданных, внешнеполитические интриги… Знаешь, как это все утомляет, как непросто быть правителем? Вот, к примеру, Великого Инку каждое утро обсыпали порошковым золотом, и он ходил так до заката, когда ему разрешалось совершить омовение в священном озере. Очень красиво, конечно, и почетно, но думаешь, это приятно — целый день ходить обсыпанным порошковым золотом? Все тело зудит, кожа совершенно не дышит и вообще чувствуешь себя как дурак… — Лай поежился. — Понятно, если ты родился в трущобах и в жизни не ел ничего вкуснее анчоусной селедки, участь царя выглядит весьма завидной. Однако если трюфели в икорном соусе опротивели тебе уже к двенадцати годам, а самые красивые женщины — к восемнадцати… — Царь Фив вздохнул. — Тут поневоле взвоешь. Столько условностей, столько обязанностей, столько ограничений… Иногда я лежу без сна в своей шикарной спальне слоновой кости и мечтаю о тростниковом шалаше на берегу реки, простом крестьянском ужине и жене — дочери рыбака, с грубоватыми чертами лицами и обветренными руками…

— Понимаю, — вежливо ответил Иезайя. Честно говоря, ни черта он не понимал этого зажравшегося сноба.

— Ну так вот, — продолжал Лай. — Я давно лелею в душе мечту сбежать от этого невыносимого, разъедающего душу бремени власти и богатства. И тут такой случай! Мой сынок Эдип, такая умница — так получилось, что мы оказались разлучены, еще когда он был младенцем — выяснил, что ему предначертано убить меня, если он собирается стать царем Фив. От греха подальше он сбежал. Однако он прекрасно понимал, что боги будут вынуждены взять кого-нибудь на его место, иначе миф об Эдипе рухнет, а это внесет непредсказуемую сумятицу в культуру западной цивилизации. Сын сумел связаться со мной и посоветовал мне убрать нового претендента на трон, используя мои связи в «Коза ностра», но я резонно возразил, что в этом случае боги наймут другого. Капля, как известно, камень точит, и рано или поздно один из претендентов все-таки добьется своего. Поэтому мы решили, что мне лучше сразу уступить. Понимаешь? Исчезнуть, как Эдипу. Для этих целей я одел в свой костюм одного несчастного, который умирает от чахотки. Кроме того, у него рак предстательной железы, туляремия, саркома, экзема, тахикардия, половой герпес и гепатит С. Одним словом, он с величайшей радостью согласился на эвтаназию. Ты пристрелишь его вместо меня, понимаешь? Когда же этот квазицарь умрет, его кучер с воплями ужаса убежит с места цареубийства в холмы. Вот и все. К вечеру я уже буду в Фениксе, а утром чартерным рейсом прибуду на остров Ибица вместе с одной подружкой и навсегда исчезну из твоей жизни. Как тебе такой план?

— Ну, я не знаю, — замялся Иезайя. — А что мне помешает, скажем, выстрелить в спину убегающему кучеру? Чтобы, так сказать, не оставлять свидетелей?

— Сынок, — ласково улыбнулся Лай, — ты же ведь не захочешь, чтобы я потом всю жизнь являлся к тебе по ночам в белых тапочках?

— Вряд ли, — согласился Марвин. — А этот, — он махнул пистолетом в сторону изможденного человека в царском убранстве, — не будет мне являться?… Эй! — позвал он. — Вы меня слышите? Вы действительно добровольно согласились на эвтаназию?

Человек в царских одеяниях с трудом приоткрыл воспаленные глаза, с тоской посмотрел на своего потенциального палача.

— Хватит болтать! — сухо прокашлял он. — Ради Зевса, пристрелите меня скорее! Я умираю в муках и делаю это уже восьмой год подряд! Когда же это все закончится?…

— Кроме того, я положил его семье весьма солидную пенсию по утрате кормильца, — добавил Лай, — и они вряд ли будут тебе благодарны, если ты вернешь им умирающего кормильца вместо пенсии.

— Ну, что ж… — Иезайя тщательно прицелился в блаженно прищурившегося больного, потом опустил револьвер. — Нет, не могу.

— Почему?! — в один голос вскричали царь и страждущий.

— Я не могу стрелять в человека, если он на меня смотрит, — пояснил Иезайя. — Велите ему не смотреть!..

— Может, ему еще глаза завязать или поставить лицом к стенке? — прошипел Лай. — Хватит валять дурака, за нами наблюдают!

Человек в ландо вдруг забился в жестоких конвульсиях, на губах его выступила сиреневая пена.

— Проклятье! — простонал он. — Приступ! Ребята, вы давайте либо пристрелите меня скорее, либо дайте таблетки! Вон там, в сумке!

— Смелее, сынок! — подбодрил Иезайю царь Фив. — Будь мужчиной! Один выстрел — и все в выигрыше.

— Стреляй, скотина! — прохрипел умирающий. — Ты что, смерти моей хочешь?! Стреляй, кому говорят!

Внезапно он широко размахнулся и вытянул Марвина царским скипетром, который сжимал в руке.

— Эй, чего дерешься?! — возмутился Иезайя, отскакивая в сторону.

— Отлично! — обрадовался Лай. — Издали так будет выглядеть еще правдоподобнее. Ну, давай, парень! Пристрели его, пока он не раскроил тебе голову! Это уже даже не убийство — это просто необходимая оборона!

— Да у него удар, как у цыпленка! — возразил Марвин, потирая ушибленное плечо. — Какая же это оборона? Как я могу вот так просто застрелить беспомощного человека?!

— Кретин! — возопил царь. — Стреляй, кому говорят! Время дорого! Всех нас погубишь!..

Больной, размахнувшийся для следующего удара, внезапно выронил скипетр, захрипел и повалился лицом вниз. Царь Лай бросился к нему, пощупал пульс, перевернул на спину, приложил ухо к груди и покачал головой.

— Кончено! — произнес он. — Во имя Демогоргона, как не вовремя!.. Ну, хотя бы в мертвое тело у тебя хватит духу попасть?

— В мертвое хватит, — согласился Иезайя. — Хотя осквернение трупов — тоже не самое похвальное дело в Техасе…

— Мать Гера! — возопил несчастный царь, воздев руки к небесам. — Ну почему ты позволяешь подобным идиотам безнаказанно пожирать наш кислород?!

— Хватит меня обзывать-то уже! — огрызнулся Марвин, прицеливаясь в труп. — Сами придумали какую-то дурацкую аферу, а теперь виноватых ищете! Раньше надо было думать…

Он выстрелил, и пуля отщепила от борта экипажа солидный кусок дерева. Лай уже ничего не сказал на это — он только пристально смотрел на дальнобойщика широко раскрытыми глазами, в которых застыли ужас, недоумение и отчаяние.

— Ну, ладно, ладно! — смутился Иезайя. — Давненько не брал в руки револьверов… Тяжелый очень, понимаете? Полицейская модель. Прицел уходит вниз, необходимо делать поправку…

— Стреляй, изверг! — мученически простонал царь. — Впрочем, нет, не надо! — тут же переиграл он, с опаской поглядывая на подрагивающий в руках Марвина «магнум». — Одного выстрела достаточно, чтобы Гермес услышал. Скажем, что попал с первого раза, издали все равно не видно. — Он суетливо полез в экипаж, загрохотал там чем-то металлическим. Послышался плеск, в ноздри ударил резкий бензиновый запах.

— Это зачем? — удивился Иезайя.

— Чтобы скрыть улики! — пояснил Лай. — Огонь — лучший помощник, если нужно избавиться от малейших следов. Труп не смогут опознать, а идентификацию по челюсти здесь еще не изобрели. Все, царь Лай умер! — Он быстро перерезал упряжь, после чего щелкнул зажигалкой и бросил ее в экипаж. Огонь с ревом взметнулся над деревянными бортами, и перепуганные лошади с оглушительным ржанием рванули в степь. — Лошади — божьи твари и совершенно ни при чем, — пояснил он. — Не следует их губить понапрасну. Ну, ладно, сынок! Не поминай лихом — я побежал! Если будет время, приезжай к нам на Ибицу. Мы с Барбареллой будем рады…

Повернувшись, он бросился вслед за удирающими лошадями.

— Ну как? — осведомился Иезайя, по-ковбойски покручивая револьвер на пальце. — Аплодисменты будут?

— Аплодисменты тебе, — сварливо произнес Гермес. — Медаль себе купи шоколадную. На троечку сработал.

Они сидели в придорожной харчевне, проводили разбор полетов и пили пиво «Францисканер», закусывая его холодными морепродуктами — здесь оказался довольно неплохой салат-бар с неограниченным количеством подходов.

— Объясни, тренер! — обиделся Марвин, пряча «магнум» за пазуху.

— Надо было как: пришел, увидел, замочил! Быстро, четко, красиво! И никаких вопросов к тебе со стороны полиции не возникло бы даже в принципе. А ты битый час трепался с возницей! Ради всего святого, ну о чем можно было столько времени трепаться с возницей?

— Ну, о разных вещах, — уклончиво отвечал Иезайя. — Я вообще не сразу понял, что это и есть экипаж царя Лая. Ты же мне сказал, что он подъедет только через полчаса. Я думал, это так… свидетели. Выяснял обстановку.

— Ну, ладно, — смягчился Гермес. — Видно, я тоже где-то прокололся, чего-то не просчитал до конца. А почему вдруг экипаж загорелся?

— Пуля отрикошетила в бензобак, — лаконично пояснил Марвин.

— То-то я смотрю, от Лая адски разило бензином, когда я сопровождал его в Царство Мертвых… — протянул Гермес. — Однако у меня сложилось впечатление, что он совсем не был расстроен собственной гибелью. По дороге он распевал хвалебные гимны богам, выглядел бодро и очень живо интересовался местами, мимо которых мы проходили. И знаешь, мне показалось, что там, на перекрестке, он упал еще до выстрела, — подозрительно добавил Гермес.

— Свет распространяется быстрее звука, — пожал плечами Марвин. — Мы сначала видим вдали облачко дыма от выстрела, а звук доносится до нас лишь несколько секунд спустя. Элементарная физика.

— И то правда. — Гермес отхлебнул пива. — Итак, первая и наиболее сложная часть дела сделана. Теперь остается самая малость — победить чудовищную Сфинкс, и жители Фив, окрестности которых она опустошает, сами принесут тебе ключи от городской ратуши. На, дорогой Иезайя Марвин, победитель дракона, владей нами! — Он мелко захихикал.

Дальнобойщик со стуком поставил свой бокал на стол.

— Слушай, ты! — взревел он, резко подавшись вперед и сграбастав Гермеса за грудки. — Ты что, издеваешься надо мной, скотина? Какой еще, к дьяволу, дракон?! Насчет дракона мы не договаривались! Нет, браток, ты как хочешь, а я больше голову в петлю совать не собираюсь, баста!

— Пусти, малахольный! — пискнул полузадушенный Гермес. Потом он неуловимо перетек на противоположный конец стола, оставив в руках Иезайи кусок своей туники. — Фу, черт! — произнес он, растирая шею. — Да не дракон никакой, это просто фигура речи! Обыкновенная пожилая женщина, только на четырех ногах. Пожирает исключительно крестьян и простолюдинов, а с благородными воинами, которые приходят сражаться с ней, состязается в остроте ума.

— С детства не решил ни одной головоломки, — пробурчал Иезайя. — Что она делает с проигравшими?

— Убивает, естественно, — пожал плечами Гермес. — Но у тебя стопроцентная гарантия. Я знаю точный ответ. В общем, что бы она ни спрашивала у тебя, отвечай: «человек». Непременно попадешь в яблочко.

— А когда Сфинкс проиграет, что будет? — поинтересовался Марвин.

— Тогда она покончит с собой, как записано в ее контракте, Фивы освободятся от ужасного монстра, а герой Эдип Марвин станет царем. Твоя миссия будет выполнена, и ты сможешь до конца своих дней наслаждаться царским величием.

Иезайя тяжело вздохнул.

— Ладно, — буркнул он. — Раз уж ввязался в эту авантюру, нужно довести ее до конца.

Спустя час они стояли возле заброшенного, полуразрушенного храма, сложенного из известняковых блоков. Здесь обитала Сфинкс — беспощадная львица с головой человека, гроза округи, хтоническое чудовище с умом шахматиста.

— Туда? — тоскливо спросил Марвин, оглянувшись на пороге.

— Туда-туда, — заверил Гермес, подталкивая его в спину. — Помни, что я тебе говорил. Не напрягайся, держись запросто, но без панибратства — она этого страшно не любит. Будь вежлив, не хами. И ради всего святого, не забудь ответ на ее вопрос: «человек».

Наконец ему удалось пропихнуть Марвина внутрь. По инерции Иезайя ступил еще два шага, чтобы удержаться на ногах после толчка, и тяжелый матерчатый полог мягко опустился за его спиной.

Помещение храма было небольшим, его скудно освещали масляные светильники. Посреди святилища располагался сложенный из туфа колодец — Марвин с опаской заглянул в него и увидел, как внизу на немыслимой глубине непрерывно движутся и перемешиваются магменные массы. В дальнем углу располагался большой мраморный алтарь, а за ним виднелось каменное изваяние хозяйки храма: огромная тварь неподвижно сидела напротив входа, обвив лапы длинным хвостом. Ее лицо с пухлыми губами было бесстрастно и напоминало погребальную маску египетского фараона — если бы, конечно, в фараоны принимали нубийцев.

— Э-э-э… кхм, — произнес Иезайя, нервно оглядываясь по сторонам. — Тетушка… э-э-э… Простите… Вы тут?…

Изваяние шевельнулось, и Марвин понял, что допустил непростительную бестактность.

— Здравствуй, путник, — проговорила Сфинкс низким джазовым баритоном, выпрямляясь на лапах и потягиваясь, словно выспавшаяся кошка. В тишине храма отчетливо послышался хруст позвонков. — Что привело тебя в дом старой женщины? Может быть, тебе погадать на «медилоггуне»? Не хочешь ли чаю с домашним печеньем? Или, может быть, стаканчик ямайского рому и кубинскую сигару?

— Человек, — поспешно пискнул перепуганный Иезайя, прекрасно запомнивший инструктаж Гермеса: тот уверял, что только такой ответ на любые вопросы чудовища гарантирует безопасность и победу.

— Вижу, вижу, что не лягушка, — отозвалась Сфинкс, смерив Марвина оценивающим взглядом. — Красавец! Будь я веков на двадцать помоложе, я бы даже подумала о межвидовом сексе. Но в моем возрасте заниматься глупостями уже не солидно, да и просто нелепо… Ладно, не сутулься, снежок. Тетя Сфинкс шутит. Резать белого петушка сегодня не будем. — Мягко ступая, она обошла вокруг собеседника, машинально потерлась о его колени. — Чего ты хотел-то от меня? Небось пришел сразиться со старой афроэллинкой и думаешь, что это великий подвиг для крутого белого парня, а?

— Человек, — повторил Иезайя, сообразив, что Сфинкс снова задала вопрос, точнее, целых два вопроса.

— Человек, человек… — пробормотала львица, постукивая себя хвостом по бокам. — И ходят, и ходят, малолетняя шпана… Во имя Дамбаллы! Пожалуй, черепа тех, кто когда-либо приходил сражаться со мной, надо бы сваливать перед храмом, а не оттаскивать на хозяйственный двор. Было бы гораздо нагляднее… Впрочем, тогда к храму вообще было бы не подойти…

Сфинкс замолчала, устремив взгляд в бесконечность. Марвин терпеливо ждал, пока она вспомнит о его существовании, в полном соответствии с инструкциями Гермеса: вежливо, но запросто, однако без панибратства.

— Ладно! — вновь заговорило хтоническое чудовище. — Раз уж ты здесь, не станем лишать тебя удовольствия погибнуть от моих лап, бледнолицый. Будь ты черным братом, или латиносом, или, скажем, китайцем, или хотя бы последователем пути духов петро, я бы тебя, пожалуй, отпустила. Но вы, белые, должны нести коллективную ответственность за все те страдания, которые причинили другим расам веками беспощадной эксплуатации. Сейчас я задам тебе один вопрос и послушаю, что ты на это скажешь. Сумеешь ответить — клянусь Эшу ди Капа Прета, брошусь вот в этот колодец, и город спасен. Радуйся и все такое. Не сумеешь ответить — соответственно, пеняй на себя, за тобой придет черный барон Самеди. На хоздворе еще достаточно места. Готов, сахарок?

— Человек, — упрямо повторил Марвин.

— Какие мы гордые, — фыркнула Сфинкс. — Внушает. Типа несть ни эллина, ни иудея, ни тонтон-макута, а я типа вовсе никакой не бледнозадый снежок и не сахарок даже, а человек и звучу гордо. Ну, когда готов, то слушай. Только слушай внимательно и не оправдывайся потом, что плохо расслышал. Если будет надо, я повторю. Итак, кто утром на четырех, днем на двух, а вечером на трех?…

И тут Иезайя Марвин внезапно задумался. Уже трижды он отвечал на вопросы Сфинкс «человек», но ни разу та не обратила на его слова внимания и ни разу ему не была присуждена победа. Нет ли тут какого-то подвоха?… Он припомнил беседу с Эдипом. Тот предупреждал его, чтобы он делил все слова пройдохи Гермеса на пятьдесят. А что если этот ярмарочный псевдобог из каких-то своих соображений решил подставить его именно сейчас? Что если Иезайя ответит, как его учили, а эта бабка-вудуистка с отвратительными манерами торжествующе хлопнет себя по бокам и с гомерическим хохотом отсечет ему голову широким ножом для разделки рыбы? Все происходящее очень дурно пахло, и Марвин решил быть настороже.

— Хм? — Он прочистил горло. — Вот что, тетушка? Трудная загадка. Я бы сказал, что это Санта Клаус, который в течение рабочего дня то выпрягает из саней уставших оленей, то, наоборот, запрягает отдохнувших. Утром он, соответственно, ездит на четырех, днем на двух, вечером… хотя нет, куда же он девает остальных?

— Это твой ответ? — хищно оскалилась львица.

— Нет, нет! — замахал руками Иезайя. — Я бы так, пожалуй, сказал, но нет. Это слишком просто. И куда он девает остальных? В карман кладет, что ли?

— Тогда отвечай, белоснежка! — рассердилась тетушка Сфинкс.

На стене обозначился светящийся прямоугольник, на котором появился небрежно набросанный углем портрет Гермеса. По поверхности прямоугольника побежали вертикальные полосы помех, изображение зашевелилось и кашлянуло, чтобы привлечь к себе внимание присутствующих.

— Протестую! — заявил анимационный Гермес. — Вопрос сформулирован некорректно и имеет n+1 возможных решений, что потенциально может поставить сторону, задающую вопрос, в заведомо выигрышную ситуацию. У моего клиента недостаточно информации для формирования единственно верного ответа.

— Хорошо-хорошо, — махнула лапой Сфинкс. — Сгинь! — рявкнула она, и прямоугольник с Гермесом погас. — Ладно, тогда поставим вопрос следующим образом: кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?

— Какой-то диковинный зверь, — покачал головой Марвин. — Мне такой еще ни разу не попадался.

— То есть ты отказываешься от ответа? — оскалилась Сфинкс.

— Нет, я просто размышляю вслух.

— Хорошо. Размышляй как следует, сметанка.

В левом ухе у Иезайи зазвенело, потом затрещало, потом раздался голос Гермеса:

— Раз-раз-раз! Проверка, проверка! Раз-два-три… Эй, парень! Говори: «человек»! Ребенок ползает на четвереньках, потом вырастает и становится на две ноги, а в старости ходит, опираясь на палку. Алгоритм ясен?

Иезайя поковырял мизинцем в ухе, и голос Гермеса пропал.

— Долго еще будешь думать? — нарушила молчание Сфинкс.

— В правилах ничего не было сказано о времени, которое отводится на обдумывание ответа! — запротестовал Марвин.

— Хорошо. Но если ты решил тянуть с ответом как можно дольше, то имей в виду: такие умники мне уже попадались. Ни один из них, как видишь, не дожил до встречи с тобой. Им тут нечего было есть, а наружу я их, естественно, не выпускала.

— По-моему, я знаю ответ, — сказал Иезайя. — Может быть, это мистер Сандерс? Соответственно, когда он пьяный, когда трезвый и когда возвращается домой из участка, опираясь на палку?…

— Это ответ?! — разъярилась Сфинкс. Она была знакома с афинским крючкотворством и прекрасно понимала, что если она сейчас хлопнет себя по бокам и с гомерическим хохотом возьмет широкий нож для разделки рыбы, претендент тут же начнет выкручиваться, что «может быть» и «я бы сказал» — речевые обороты, выражающие сомнение говорящего по отношению к сказанному, отчего сказанное никак не может однозначно трактоваться как ответ; скорее, это размышления вслух, варианты выбора, которые претендент проговаривает в раздумье, прежде чем принять окончательное решение. И самое обидное, что любой суд Эллады встанет на его сторону.

— Нет, пожалуй, это не ответ, — осторожно произнес Иезайя, чувствуя, что его опять собираются одурачить. — Скорее, это вопрос: может быть, мистер Сандерс?… Но теперь я уже и сам думаю, что вряд ли — он ведь способен надираться в любое время дня и ночи, не только по утрам.

— Это человек, дубина! — гаркнул ему на ухо невидимый Гермес.

— Говори: че-ло-век!

Марвин проигнорировал назойливого бога. Тогда тот возник у него за спиной, ухватил его за предплечья и, гротескно манипулируя ими в воздухе, словно конечностями марионетки, противно загнусил:

— Эй, Багама Мама! Я, будущий царь Фив Эдип, отвечаю на твой вопрос: это человек!

— Послушай, приятель, — нахмурился Марвин, — мне совершенно не нравится то, что ты делаешь.

— Это ответ? — встрепенулась Сфинкс. — Ты, Гермес, сын Зевса, отвечаешь за Эдипа? Ты хочешь, чтобы пророчество пало на твою голову?…

— Твою мать! — Гермес проскользнул сквозь оторопевшего Марвина и материализовался прямо перед львицей с человеческим лицом. — Ты что, старая дура, совсем сбрендила?

— А ты? Ты кого мне привел, чертов латинос?! — в свою очередь, повысила голос Сфинкс. — Мы с тобой как договаривались? Поэйра да энкрузильяда! Да этот творожный сырок стоит тут и издевается надо мной!

— Слушай, ну сама видишь — случай сложный! — залебезил Гермес. — Сам не рад. Но переигрывать поздно, Лай уже убит. Ну, давай будем считать, что он ответил «человек»!

— Да?! — взвилась Сфинкс. — А как я потом отчитаюсь перед Легбой? Ты вообще представляешь, чем мне это грозит?!

— Вообще представляю, — уныло ответил Гермес.

— Ладно, исчезни. — Гермес исполнил ее требование, и она вновь повернулась к Иезайе. — Ну что, голубь? У нас мало времени. Будешь отвечать, сдаешься или станешь дальше издеваться над старой больной негритянкой?

— Ну, что вы, мэм! — деликатно возмутился Марвин. — Разве такой человек, как я, может позволить себе издеваться над…

— Человек? — встрепенулась Сфинкс. — Ты сказал — человек? Это ответ?

— Ответ? — удивился Иезайя. — Это с какой еще стати ответ?…

— Он сказал: «Ответ», — со значением заметил Гермес, на мгновение вынырнув из туманного облака, разлившегося над головой у Марвина. — Два раза, между прочим.

— Исчезни! — рыкнула Сфинкс. — Ладно, вопросительную интонацию на аудиозаписи подчистим… Ну, Змей и Радуга с тобой! Будем считать, что на вопрос ты ответил, хотя голову мне поморочил изрядно. Поздравляю, снежок: тебе удалось повергнуть могучее хтоническое чудовище и избавить этот город от страшного проклятия. О, горе мне, великое горе, Шанго-громовержец! — внезапно возопила она, схватившись передними лапами за голову.

— Вам плохо? — участливо спросил Марвин.

— Еще бы не плохо! — окрысилась Сфинкс. — Смертный разгадал великую загадку темных духов петро, и теперь, согласно контракту, мне придется броситься в вулкан! О, Папа Легба, это ли не юдоль глубочайшей скорби!.. Отойди, — деловитым жестом остановила она двинувшегося было к ней Иезайю, — а то не ровен час оплесну магмой. Пятна останутся.

Коротко разбежавшись, Сфинкс рыбкой нырнула в колодец, и магменный поток поглотил ее. Марвин, наклонившись над колодцем, прикрыл глаза рукой от яркого света огненного протуберанца, взмывшего над потоком.

— Жалко ее, — проговорил он, заметив, что Гермес материализовался на краю колодца и тоже смотрит вниз. — Хорошая, в принципе, была тетка, только мозги у нее от одиночества съехали набекрень.

— Нормально все будет, — утешил Гермес. — У хтонических чудовищ шкура покрепче человеческой. Вынырнет на той стороне, доберется до аэропорта и сядет на самолет до Венесуэлы. А там ищи-свищи. Не бойся, я своих не сдаю. Ей хорошо заплачено.

— Ну что ж, похвально, — одобрил Иезайя.

Они выбрались из храма, и античный бог указал на вздымавшиеся вдали стены древнего города:

— Это Фивы. Ступай туда и сообщи жителям, что ужасная Сфинкс больше не будет опустошать деревни полиса, наводить ужас на округу и причинять невосполнимый ущерб сельскому хозяйству и туристической отрасли царства. И победил ее ты. Да они тебя не только царем — папой Римским изберут! В своем приходе, конечно. — Гермес усмехнулся. — Ну, а мне пора. Я свою миссию выполнил. Пророчество сбылось, ты получил за это царскую должность. Все честно, без обид?

— Как жалко! — расстроился Марвин. — Уже исчезаешь? Не зайдешь даже на кружечку пивка? Я-то, идиот, сомневался в тебе, думал, ты меня пытаешься всячески развести и подставить. Но теперь вижу: ты — парень что надо. Может быть, нам встречаться время от времени? Ходить вместе на бейсбол там, или в сауну, или в бордель… Жалко так вот расставаться.

— Дела у меня, — заявил Гермес, поглядывая на пейджер. — Весь в делах, понимаешь ли! Но мы непременно увидимся еще раз. И даже скорее, чем ты думаешь. — Он криво ухмыльнулся. — Я не прощаюсь, партнер!

Вроде бы только что стоял рядом и вдруг не стало его, словно и не было никогда. Телепортировался пятью информационными пакетами в точку сборки.

Иезайя пожал плечами и направился к городу — вступать во владение полисом.

Все получилось так, как и обещал Гермес. Сначала, правда, жители Фив не поверили Иезайе и едва не вытолкали его в шею за ворота. Но потом все же решили проверить и убедились, что святилище Сфинкс пусто. На землях полиса тут же началось всеобщее ликование, сопровождаемое народными гуляньями, фейерверками, раздачей бесплатного пива и выступлениями фольклорных коллективов, ибо сварливая и прожорливая старуха-вудуистка успела всех порядком достать. Когда же фестиваль через несколько дней завершился, высшие вельможи полиса пришли к Иезайе, дабы умолять его возложить на себя царские регалии и занять престол Фив. Иезайя милостиво согласился.

Дотошный дальнобойщик принял по инвентарной описи роскошное дворцовое имущество и содержимое сокровищницы, которая оказалась даже богаче, чем он рассчитывал. Сдав хозяйство новому владельцу, прежний временный и. о. государя, царедворец Поликсен, задержался в дверях.

— После смерти царя Лая у нас осталась бесхозной его жена, Иокаста, — деликатно произнес он. — Очень хорошая женщина, поэтому я был бы рад, если бы нам удалось ее пристроить. Сходите посмотрите, Ваше Величество, может быть, она вам понравится.

Честно говоря, Марвин опасался, что его будущая супруга, мисс Эллада пятьдесят девятого года, окажется желчной от непрерывной диеты, молодящейся сухопарой старухой с ломкими после многократного обесцвечивания волосами, выдающимися скулами и никотиновыми пятнами на пальцах. Реальность приятно изумила его. Иокаста оказалась свеженькой, как огурчик, цветущей, сравнительно молодой особой поразительной красоты, с виду никак не годившейся Марвину в матери, скорее, в старшие сестры. Он еще раз убедился, что царь Лай был законченным психом, если решился удрать от такого богатства и такой жены. Что касается Иезайи, то уж он-то бился бы за них до последнего.

Иокаста хлопнула в ладоши, и горничная тут же внесла бутылку «Педро Хименес», дабы царь и его потенциальная супруга могли спрыснуть знакомство. Иезайя вино оценил, хотя и нашел, что оно несколько приторновато и отдает изюмом. Они с Иокастой немного поговорили по душам и поняли, что им непременно нужно друг с другом переспать. А еще через неделю Иезайя влюбился в царицу с первого взгляда.

Так они и зажили душа в душу. В итоге и царица Иокаста оказалась пристроена, и старый холостяк Иезайя Марвин, что немаловажно, наконец обрел семью.

Поликсен оказался местным тайным советником и серым кардиналом, поэтому Иезайя с легким сердцем спихнул на него все государственные заботы и посвятил себя гедонизму. Первым делом он купил себе две сотни грузовиков, на которых гонял кругами по собственному стадиону имени Иезайи Марвина. Эллада оказалась не самым большим географическим образованием, размером примерно со штат Техас, поэтому он быстро перезнакомился со всеми статусными соседями и время от времени закатывал богатейшие пиры, на которые приглашал всех, кого только знал.

Прошло некоторое время. На дворе была ранняя осень. Во дворце царя Фив дым стоял коромыслом: владыка давал очередной банкет. Поесть на халяву съехались многие знаменитые герои Древней Эллады. Иезайя восседал во главе огромного П-образного стола в горностаевой мантии, о которую вытирал жирные руки, обглодав гусиную ножку или, допустим, оленью лопатку. Стол ломился от яств и хмельных напитков. Марвин научил местных поваров готовить настоящий техасский стейк — заветренный кусок говядины, поджаренный на слое раскаленной каменной соли, — в результате чего его имя прогремело до самой Финикии. Местным же поварам удалось удивить Иезайю рыбной кухней — Средиземное море находилось всего в паре километров отсюда, поэтому рыба на царский стол попадала самая свежая, и сашими, а также нигири суши удавались на славу.

В самый разгар пира, когда захмелевшие гости под руководством Орфея уже затянули хором любимую песню царя «Хэй, Джуд», двери обеденного зала вдруг жалобно затрещали и рухнули внутрь. В клубах цементной пыли на пороге возникла фигура Гермеса с угрожающе воздетым жезлом в руке.

— А! — радостно закричал уже прилично набравшийся Иезайя. — Так входят только морские пехотинцы армии США! Это же Гермес, мой старый корешок, мы с ним служили вместе! Где ж ты пропадал все это время, голуба?…

Гости за столом радостно загомонили: не всякую вечеринку решает почтить своим присутствием божество, к тому же служившее в одном воинском подразделении с хозяином пира. Разве что Аполлон регулярно летает на празднества к гипербореям, да Посейдон не пропускает шведских столов у возлюбленного своего народа — феаков. Гермес же имел репутацию шкодливого кота, который всегда гуляет сам по себе, поэтому его появление на царском пиру сильно повышало акции царя, сумевшего заманить к себе эту капризную звезду Олимпа.

Гермес прошел в зал, брезгливо отстранил сунувшегося с пьяными поцелуями Иезайю и сумрачно осмотрел присутствующих.

— Здравствуйте, господа, — надменно произнес он. — Здравствуй и ты, партнер. У меня для вас пренеприятнейшее известие.

Высокие гости начали недоуменно переглядываться. Выдержав театральную паузу, Гермес продолжил:

— Только что открылось поразительное кощунство. Ваш хлебосольный хозяин, господа! — Он патетически возвысил голос, указуя на Марвина худым перстом с длинным ногтем. — Генетическая экспертиза установила: он — похищенный в детстве сын царя Лая и царицы Иокасты! Он спит с собственной матерью, господа!..

По залу прокатился недоуменный шепоток. Захохотал во всю глотку уже совершенно пьяный Аякс Теламонид, прислуга спешно выволокла его из зала под руки.

— Что за чушь! — закричал Иезайя. — Что ты несешь, партнер, с какой еще матерью?! Моя мать погибла в автокатастрофе двадцать лет назад, о чем имеется соответствующая запись в меннонитской церкви Кананеры и заметка в местной газете!

— То есть ты хочешь сказать, что ты вовсе не Эдип, а просто самозванец? — с готовностью изумился Гермес. — Что ты не отпрыск царского рода, а, к примеру, водитель грузовика из какой-нибудь Зевсом забытой дыры в Техасе?

— Именно! Именно! Ты же сам все прекрасно знаешь! Ты сам втравил меня в эту историю!

— Прекрасно, — понизил голос Гермес, наклоняясь к Марвину. — То есть ты не имеешь никаких прав ни на этот дворец, ни на царские почести, ни на красавицу-жену, предназначенные согласно пророчеству Эдипу из Коринфа? Знаешь ли ты, как поступают у нас с самозванцами? Их зашивают в кожаный мешок и отправляют на корм рыбам!

— Нет, ну отчего же, — заерзал Иезайя. — Отчего же не имею прав? Очень даже имею.

— Значит, ты все же не самозванец? Не какой-нибудь простолюдин-дальнобойщик с простой и крепкой, как стальной шкворень, фамилией — скажем, Марвин или, допустим, О'Хара?

— Нет-нет! — испугался Иезайя. — Я Эдип из Коринфа, царь Фив!

— Все слышали, господа? — снова повысил голос Гермес. — Это Эдип из Коринфа, и он кощунственно спит с собственной матерью!

На сей раз зал возмущенно зашумел. Царь Тезей оглушительно засвистел в три пальца.

— Партнер! — яростно забормотал Марвин. — Это что еще за штуки? Мне не нравится то, что ты делаешь!

— Извини, партнер, — ослепительно улыбнулся Гермес. — Ничего личного, только бизнес. Это просто вторая часть моей операции, о которой я забыл вовремя тебе рассказать. Видишь ли, сопротивляться предначертанному бесполезно. Это столь же глупая затея, как, скажем, пытаться чайной ложечкой срыть гору Килиманджаро. И дело тут, поверь, вовсе не в ложечке — ты можешь взять столовую и убедиться в этом сам.

— Царь Эдип! — вскричал Язон, забравшись с ногами на пиршественный стол. — Извольте объясниться!

— Ничего страшного, друзья мои! — закричал Иезайя с отчаянием утопающего и замахал руками. — Ничего страшного! Инцест — обычная практика у народов Крайнего Севера и Экваториальной Африки! В конце концов, кто мы такие, чтобы осуждать божественную любовь, вспыхнувшую между двумя людьми, пусть даже близкими родственниками?…

— И это еще не все, уважаемые сыны Эллады! — тоном прокурора на Нюрнбергском процессе объявил Гермес. — Все гораздо, гораздо хуже! Презренный Эдип не только спит со своей матерью, он еще и убийца собственного отца, царя Лая! Вот заключение экспертизы о том, что на рукояти револьвера, из которого был убит Лай, обнаружены отпечатки его пальцев! — Олимпийский бог потряс над головой бумагой с какими-то расплывшимися печатями и подписями. — Итак, господа, среди нас — отцеубийца, кровосмеситель и растлитель малолетних! Встречайте — Эдип, с позволения сказать, царь Фив!

— Малолетние-то откуда взялись?! — поразился Иезайя.

— А, — махнул рукой Гермес. — Доктор Геббельс убедительно доказал, что чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее поверят… Сыны Эллады! — снова загремел он на весь зал. — Заклеймим ли мы позором этого монстра в человеческом обличье? Предадим ли его самым страшным пыткам и бесчеловечной казни?

Эллинские герои разразились одобрительными возгласами.

— Предадим! — яростно ревели Агамемнон, Персей и Эгисф. — Смерть мерзавцу!

— Замолчи, партнер, хватит! — не выдержал Иезайя, чувствуя, как почва стремительно ускользает у него из-под ног. — Я не Эдип! Уж лучше в мешок и на корм рыбам!..

— На колени, несчастный! — обратил на него пылающий ненавистью взгляд Гермес. — Возможно, тебе удастся вымолить прощение, хотя лично я сильно сомневаюсь в этом. Твои фантастические беззакония переполнили чашу человеческого и божественного терпения.

Марвин поспешно бухнулся на колени перед коварным партнером.

— Пощады! — завопил он. — Пощады! Я осознал… я искуплю!..

— Что ж, господа, — произнес Гермес, — преступник определенно многое осознал и теперь жестоко раскаивается. Я думаю, мы вполне можем проявить похвальное эллинское милосердие и ограничиться изгнанием его из полиса — в том случае, если он сам себя накажет, доказав тем самым, что безусловно вступил на путь исправления и покаяния.

Эффектным жестом бог выдернул длинную золотую заколку из платья царицы Иокасты, и та, охнув, поспешно поддернула начавшую сползать с ее груди парчовую материю. С шутовским полупоклоном Гермес подал заколку Иезайе:

— Царь Эдип, поклонник инцеста и узурпатор трона! Выколи себе глаза этой штукой и ступай на все четыре стороны. Благородное собрание клянется не преследовать тебя в этом случае.

Цари Эллады ответили на это восторженным ревом.

Иезайя потерянно замер посреди пиршественного зала с заколкой в руке, глядя остановившимся взором на людей, которые четверть часа назад громогласно восхваляли его доблесть и щедрость. Теперь они свистели, топали ногами и изрыгали в его адрес ужасные проклятья. Прав был Эдип: Гермес поимел его, поимел как мальчишку. Теперь он уже ни капли не сомневался, что сам, добровольно, выколет себе глаза — иначе не избежать ему гораздо большей беды.

И тут, в самый напряженный момент драмы, на сцену вышел бог из машины или, как выразились бы некоторые прогрессивные европейские литераторы, рояль из кустов.

— Остановитесь, несчастные! — раскатился по залу уверенный старческий голос.

Гермес раздраженно обернулся и замер, словно громом пораженный. В дверях стоял бывший царь Лай собственной персоной. На царе были драные джинсы с бахромой и вытертая на локтях кожаная куртка с большим круглым значком на лацкане: ДУМАЙ О СНЕГЕ. На плече у экс-царя висела матерчатая сумка с огромным вышитым пацификом посередине.

— Что вы делаете, кретины?! — вопросил Лай, сурово оглядывая присутствующих. — Кого вы хотите сделать мифологическим персонажем? Это же подставное лицо, пустышка!

— О, горе, — простонал Иезайя, закрывая глаза от стыда. Он больше не мог выносить этот кошмар.

— Это ненастоящий Эдип! — продолжал кричать Лай, приближаясь к замершим во главе стола Гермесу и Марвину. — Это самозванец! Генетический же материал был взят у моего настоящего сына, который сейчас проживает на Гавайях и не только не спит со своей матерью, но даже в глаза ее никогда не видел! Вы все помешались, господа, если слушаете этого клоуна с крылышками!

— Твою двадцать! — заорал Гермес. — Кого же я сопроводил в преисподнюю вместо тебя, старый мошенник?

— Несчастного Леокада, — невозмутимо ответствовал бывший царь. — Ловко мы провели тебя, а, придурок? Хотел без лишнего шума убрать меня руками этого техасского идиота, а потом отправить следом и его самого? Дудки, мистер бог! — Он вытянул в направлении Гермеса крепко сложенную дулю и экспрессивно повертел ею в воздухе.

— Ты позволяешь себе слишком много, смертный, — процедил Гермес. — Надо полагать, ты заручился надежными покровителями, если разговариваешь со мной в таком тоне — или просто наивно надеешься, что эта публичная дерзость останется безнаказанной?

— Узнав, что имеется отличный повод поставить тебя на место, Гера сразу же подписалась за меня, — самодовольно заявил Лай.

— Тартар побери! — расстроился Гермес.

— Поэтому перед всем благородным собранием я заявляю, что был вынужден бежать, узнав о заговоре, чтобы спасти свою жизнь и достоинство, и теперь на вполне законных основаниях требую свое царство назад! — возгласил Лай.

— Опомнись, ты же до основания разрушаешь миф об Эдипе! — заскулил Гермес. — От меня Зевс мокрого места не оставит!

— Это твои проблемы, приятель, — с достоинством ответил Лай. — Я не собираюсь решать их за тебя.

— Что же ты, мистер, — с горькой укоризной обратился Марвин к бывшему царю. — Я же тебя, можно сказать, от неминуемой смерти спас, а ты меня теперь топишь в буквальном смысле слова!..

— Своя рубашка ближе к телу, — усмехнулся Лай. — Ибица оказалась совершеннейшей дырой. Я, похоже, перепутал ее с Ниццей. Президентских номеров в отелях нет, пляжи грязные, куда ни пойди — везде толпы каких-то немытых волосатых бездельников, которые сидят на газонах, бренчат на гитарах и курят удивительную дрянь. Да и Барбарелла… Я к ней быстро охладел. За ногтями не ухаживает, готовить не умеет, валяется целыми днями на циновке и слушает Джимми Хендрикса. Нет, не так я себе представлял идиллию в рыбацком шалаше… — Он снова повернулся к беснующейся аудитории. — Итак, господа! Вы все прекрасно меня знаете. Кого вы поддержите в притязаниях на престол Фив — отпрыска древнего царского рода или этого безродного выскочку?

— Вообще-то судя по размаху пиров, которые закатывает новый царь, ему вполне присущи щедрость и благородство истинного владыки, — рассудительно заметил Персей, ковыряя в зубах бамбуковой зубочисткой.

— Низкий чревоугодник! — заверещал Лай. — Подумай как следует, сосед: это создает очень опасный прецедент! Если вы не вернете мне царство, Гермес решит, что ему все позволено. Ничто не помешает ему провернуть аналогичные банановые путчи в ваших полисах, поставив у власти своих людей из низшего сословия — бывших рабов, рыбаков и дальнобойщиков!

— Замолчи, вздорный старик! — прогремел Гермес. — Ты уже сказал достаточно, чтобы я немедленно испепелил тебя!

— Руки коротки! — отозвался Лай. — Ты, посланник олимпийцев, мальчишка на побегушках, который таскает Аресу любовные записки от Афродиты, но при этом корчит из себя древнее автохтонное божество! Интриган, который не видит дальше собственного носа и не может просчитать ситуацию хотя бы на два хода вперед, хитрец, которого я обвел вокруг пальца, как…

— Привет, папа.

— Сынок?! — страшно изумился Лай.

В дверях обеденного зала возник Эдип — в знакомых Иезайе замызганных шортах, гавайской рубашке и камуфляжной рыбацкой панаме. В руках у него была сетка, наполненная чем-то темным и угловатым.

— Ага, он самый. — Эдип грохнул сеткой об пол, и из нее посыпались продолговатые коричневые бруски, похожие на куски хозяйственного мыла. — Это не твое, а?

— Нет. — Лай побледнел как полотно. — Я не торгую мылом.

— Брось, папаша. Ты прекрасно знаешь, что это не мыло. Это три килограмма толовых шашек, которые ты, старый вонючий скунс, заложил в двигатель моего катера. — Эдип повернулся к совершенно обалдевшей от такого количества сюжетных зигзагов аудитории. — Обратите внимание, господа! Ему мало было того, что я побрезговал убивать его, предпочтя бегство из Эллады кровавому фиванскому престолу. Этому хорьку мало было того, что я, сентиментальный идиот, предупредил его об опасности, исходящей от этого вот самозванца, который в настоящее время узурпировал царский трон. Нет, папочка решил дополнительно подстраховаться. Вдруг проклятие еще действует и он все еще рискует быть убитым мною?… Убрать опасного сынка — и дело в шляпе! Да, кстати, благородные герои Эллады, совсем забыл представиться… Эдип из Коринфа, настоящий Эдип, кровный сын вот этого сморчка!

Русский драматург Гоголь потратил приблизительно полторы страницы убористого текста, чтобы описать немую сцену в финале своей пьесы «Ревизор». Для того, чтобы описать немую сцену, возникшую в пиршественном зале царского дворца в Фивах, бумаги понадобилось бы значительно больше.

— Ладно врать-то, — проскрипел в установившейся потрясенной тишине Лай. — Ты сбежал вовсе не потому, что внезапно воспылал горячими сыновними чувствами к папаше, которого никогда в жизни не видел. Тебе просто не улыбалось остаток дней скитаться по Элладе с выколотыми глазами, как последнему бомжу! Даже предполагаемый инцест с матерью не вызвал у тебя сакрального ужаса, я думаю — ее ты тоже никогда не видел и вряд ли питал к ней родственное почтение…

— Клянусь Зевсом! — завопил Эдип. — Клянусь Зевсом, теперь эта цена уже не кажется мне чрезмерной, если за нее я смогу получить твою голову!.. — Оскалившись, он двинулся к отцу, нервно потирая волосатые руки. — Значит, для того, чтобы стать владыкой Фив, Эдип из Коринфа первым делом должен убить царя Лая? Отлично, отлично…

— Я уже не царь! — пискнул Лай. — И пока еще не царь! Остановите этого психа!.. — Он проворно нырнул за спины эллинских героев. — И потом, детка, царем тебе все равно не стать: Сфинкс-то уже погибла!

— Это ты так думаешь, сахарная голова, — раздался низкий джазовый баритон.

Лай и Гермес в ужасе повернулись к выбитым дверям — в дверном проеме, скрестив передние лапы на груди, стояла тетушка Сфинкс.

— Эй, вареная сгущенка! — сумрачно произнесла она. — Ты считать умеешь?

Гермес едва увернулся от брошенного чудовищем кейса. Пролетев через весь зал, чемоданчик загрохотал по гранитным плитам пола.

— А я умею! — зарычала Сфинкс. — Грязный латинос! Здесь ровно половина той суммы, на которую мы договаривались. Где остальное?!

— Вторую часть суммы я собирался выслать телеграфом в Венесуэлу, — заюлил Гермес. — Когда ты прибудешь на место.

— Ага, щас! — Львица уперла лапы в бока. — Об этом у нас разговора не было! Небось надеялся, что обнаружив это дело за пятнадцать минут до самолета, я не посмею вернуться и качать права?! Плохо ты меня знаешь, кофейный крем! Я древнее хтоническое чудовище! Я в молодости была одним из ключевых функционеров «Черных пантер», я общак держала! — Она незаметным кошачьим движением скакнула к Гермесу, ухватила его за тунику и начала бешено трясти, словно крысу. — Где деньги, божественная скотина? Да мы с Тифоном и Ехидной зажигали не по-детски, когда тебя еще и в проекте-то не было!

— Мама! — закричал несчастный бог торговцев.

Банкетный зал заполнил густой бас, сошедший с небес:

— Мама твоя, джуниор, давно умерла, но папа внимательно наблюдает за твоими проделками с Олимпа.

— Не приближайся ко мне, придурок! — завизжал Лай, выхватив пистолет и направив его на Эдипа, который все это время целеустремленно огибал пиршественный стол, стремясь добраться до папаши.

— Серьезно? — комично удивился Эдип, вытаскивая руку из кармана. В руке у него была зажата граната с выдернутой чекой. — Ладно, не буду. Зоны осколочного поражения, думается мне, вполне достаточно. Знаешь, батя, мне ведь больше совершенно нечего терять. Все, что можно, ты у меня уже отобрал. И царство, и безмятежное будущее, и Барбарелла…

— Барбарелла! — выкрикнул Лай. — Так вот с кем она снюхалась! Это она выдала меня, маленькая дрянь!..

— Слушайте, вы, голубки! — загрохотала Сфинкс. В руках у нее появился портативный огнемет советского производства. — Прекращайте свои семейные разборки! Вы мне мешаете восстанавливать справедливость!..

Почувствовав, что в общей суматохе все о нем забыли, Иезайя Марвин бочком отступил к дверям, ведущим в дворцовую кухню, и когда оба царственных негодяя набросились на Сфинкс с упреками, выскользнул из пиршественного зала. За спиной у него гулко бухнуло несколько выстрелов, оглушительно прогремел взрыв, и последним, что увидел Иезайя в клубах дыма, прежде чем выкатиться в коридор, был Гермес, который, отступив к кухне, молитвенно воздел к потолку свой кадуцей, а также черные фигуры спецназовцев, которые в ответ на его призыв стремительно спускались из-под купола по специальным фалам. Сбросив с плеч изгвазданную мантию, Марвин выбрался из дворца и бегом устремился к видневшемуся у горизонта скальному массиву.

Он бежал без отдыха почти час. Потом, давая себе лишь короткие передышки, карабкался по гладким камням, затем нашел горную тропу. Заночевал на перевале и всю ночь трясся от холода, сидя на корточках, потому что оставил зажигалку во дворце. Едва начали рассеиваться предрассветные сумерки, вновь кинулся бежать и к вечеру следующего дня оказался на заброшенной дороге, ведущей к мотелю Бейтса, в семистах метрах от своего грузовика.

Грузовик неплохо выдержал разлуку с хозяином, хотя аккумуляторы, конечно, пришлось менять. Пес системы Лабрадор, как выяснилось, все это время прекрасно обходился без Иезайи — он охотился на кроликов в холмах и бегал на свадьбы к соседским собакам. Однако, когда его блудный хозяин вернулся, Лабрадор совершенно искренне, по-детски обрадовался.

На этом эллинскую эпопею Иезайи Марвина можно считать законченной. Детский комплекс любви к матери и ревности к отцу теперь называют Аяксовым. Лая афинский арбитражный суд восстановил в царских правах, он по-прежнему правит Фивами и через четыре месяца собирается отправиться туристом на международную космическую станцию по линии Росавиакосмоса. Гермесу, как самому младшему и любимому ребенку Зевса, сошли с рук все его художества, несмотря на активное вмешательство Геры. Лаю Гермес публично пообещал веселую жизнь после того, как презренный царь Фив изволит умереть; впрочем, на Олимпе у царя по-прежнему есть надежные заступники, и если он за отпущенное ему до смерти время сумеет не поссориться с ними, то в Царстве Мертвых ему не придется вечно катать в гору камень или наполнять бездонную бочку, как некоторым его бывшим собутыльникам. Контуженный Эдип убежал в Австралию и устроился спасателем на один из пляжей Канберры. Сфинкс все-таки выбила из Гермеса вторую часть денег, но в Венесуэлу не поехала, а отправилась в Лас-Вегас, от чего, несомненно, здорово выиграла, поскольку самолет, что должен был доставить ее в Каракас, потерпел необъяснимую катастрофу над Андами, в которой не выжил никто. В Лас-Вегасе же хтоническое чудовище растворилось столь искусно, что всякие ее следы потерялись; подозревают, впрочем, что она бежала на коммунистическую Кубу, где с полным чемоданом американских денег можно устроить себе вполне неплохую жизнь. Царица Иокаста некоторое время грустила по юному жеребчику Иезайе, но в конце концов утешилась, придя к выводу, что старый конь борозды не портит, к тому же Поликсен тоже оказался неслабым любовником.

Иезайя же Марвин по-прежнему живет в своей богом забытой Кананере, мотается на грузовике по всему Западному побережью и по субботам пьет пиво в заведении мамаши Бейкер. Правда, теперь в его доме есть хозяйка — миссис Иезайя Марвин, в девичестве Мария-Луиза Хосефа Хуана Сапатеро младшая, чрезвычайно скромная и относительно красивая девушка. О своей странной и рискованной эллинской эскападе дальнобойщик вовсе не жалеет: он получил неплохой жизненный опыт, убедился еще раз на деле, что бесплатный сыр бывает только на помойке, и теперь ему будет что рассказать внукам на склоне жизненного пути. Омрачает его воспоминания одно: заветная бейсбольная бита с автографом питчера «Техасских рейнджеров», оставшаяся во дворце царя Лая.

Увы, он еще не знает, что на самом деле является второстепенным персонажем фильма «Атака пауков» и что его мученическая смерть в одном из эпизодов призвана позабавить пресыщенных американских кинозрителей. Впрочем, все мы смертны, и каждому назначен свой час, которого не избегнуть и не изменить; сопротивляться предначертанному столь же глупо, как пытаться чайной ложечкой срыть гору Килиманджаро. И дело тут, поверьте, вовсе не в ложечке; аминь, ребята.

Вадим Кирпичёв Маг в двенадцатом поколении

— В двенадцатом, говоришь? Отчего ж физиономия у тебя жуликоватая? Глазки бегают. И ты мне хочешь доказать, что эти камешки будут делать чудеса?

— Будут, уважаемый, не сомневайтесь, — я встряхнул лоток, и чуд-камни запищали, затрещали разноцветными искрами.

— Алый чуд принесет карточную удачу на целый месяц, голубоватый — приворотный чуд, он поможет соблазнить любую красавицу, зеленый в крапинку отыщет клад или богатое месторождение, а фиолетовый с бирюзовыми прожилками — это уникальный камень, он может…

— Не старайся, я вашу коммивояжерскую породу знаю. Меня, Наполеондора Тютика, не проведешь! Тридцать лет металлоломом торгую. Мне чугунную болванку вместо нержавейки не всучить. И тебя, прохвоста, насквозь вижу! Этаким умником заявился сюда с Земли облапошить глупых провинциалов. Угадал?

Если честно, именно это я и собирался сделать, но, согласитесь, Тютик мог бы и поделикатней выразить свою мысль.

— Уважаемый Наполеондор, сразу видно: вы умнейший человек, но чудеса я продаю настоящие.

— Помолчи. Хочешь, я тебе покажу настоящее чудо? — Наполеондор повернулся к шикарному особняку, стоящему в глубине совершенно райского сада. — Здесь был пустырь, но тридцать лет тяжелого труда, экономии, пота, и чудо перед тобой. Труд — вот настоящее чудо, ежедневный, тяжелый…

Пока шла проповедь, я рассматривал этого самовлюбленного идиота. Рыжеватый, коренастый — вылитый орангутанг. Да еще в пошлой клетчатой рубашке. И зачем Голос послал меня сюда? Орангутангам чудеса ни к чему. Начудил сегодня Голос.

— Так что брось торговать чепухой, займись настоящим делом, землянин, и у тебя тоже будет такой дом.

Проповедь закончилась. Тратить время на Тютика я больше не собирался, но тут заметил двух молоденьких девушек, торопящихся в нашу сторону.

— Уважаемый Наполеондор, дом у вас действительно прекрасный. Не каждому дано построить такой дом, но я смотрю, и дочки у вас красавицы. Разрешите, я покажу им товар.

— Ни в коем…

Договорить он не успел, дочки уже перебирали камни, а я вовсю расписывал удивительные свойства чудов. На черном бархате лотка чуд-камни искрились диковинными, сказочными игрушками.

Старшая дочь Тютика, рыжеволосая девица лет двадцати, оказалась довольно бойкой. Младшая, брюнеточка-тихоня, держалась чуть в сторонке.

— Папочка, купи мне синий камешек, гляди, искры так и прыгают! И этот тоже хочу! — капризничала старшая сестра. В ней гены уже начинали побеждать молодость.

— Хватит! — рявкнул в ответ папочка. — Какой-то шарлатан заявился с Земли, а вы и рты пораскрывали? Да вы знаете, сколько тысяч гулькенов он просит за один камень? Марш домой!

Девицы ушли. Почувствовав, что его карману ничто больше не угрожает, Тютик заулыбался:

— Ничего у тебя здесь не выйдет, пройдоха. Клохса — планета рабочая, простая, и мы твердо стоим на ногах. Так что сворачивайся, прячь свой мусор. И пусть твой стол сейчас же уберет копыто с моего газона!

— Это не стол, а ПК, персональный компьютер, мой помощник, кстати. У него даже имя есть — Пек, и между прочим, он разумен.

В подтверждение моих слов Пек установил на Тютиковом газоне и второе переднее колесо.

— Да плевать мне на то, как зовут твою мебель! Убирайся вместе со столом. А в город не суйся, я позабочусь, чтобы здесь ты не заработал ни единого гулькена!

Мы с Пеком поплелись прочь, и думал я как раз о гулькенах — так назывались местные деньги. Валюта смешная, бумажки вида нелепого, но если честно, гулькены — это единственное, что меня интересовало на Клохсе. Да и что еще может быть интересно умному человеку на убогой, промышленной, забытой Великим Чудесником планетке, затерявшейся на самой окраине Галактики?

Обычно гастроли на провинциальных планетах проходят на ура. Лучшей публики для торговли чудесами не сыскать, и доить ее одно удовольствие. Тогда зачем Голос развернул меня к дому Тютика? Намудрил Голос с выбором первого клиента. Тютик может все испортить. Такие, как он, гадят с наслаждением. И ведь не спросишь у Голоса ничего. Не ответит. Ну что за манера постоянно держать меня в напряге.

Я щелкнул «мышкой» по пиктограмме кресла, из столешницы поднялось кресло-седло, которое я тут же придавил своим задом. Шестеренки Пека жалобно заскрипели. Не любит он работать средством передвижения, видите ли, я ему логарифмы считать мешаю. Ничего, пусть терпит.

Дорожка свернула в парк.

Слепило солнце. Цвиринькали птички. Клумбы ласкали взгляд цветочками. Весна старалась вовсю, словно тоже хотела что-то продать.

Апрель. Идеальное время для торговли чудесами.

За спиной послышались частые шаги. Нас кто-то догонял, и я, кажется, догадывался, кто именно. Стук каблучков доносился уже из-за ближнего поворота.

Пек остановился, я привычным движением открыл лоток. К моему удивлению, из-за поворота показалась не старшая дочь Тютика, а младшая. Вот тебе и тихоня.

Впрочем, какая разница? На моей ладони заискрился приворотный чуд-камень. О каком другом чуде может мечтать весной восемнадцатилетняя девушка? Правильно?

Значит, и вы ошиблись. Подошедшая брюнеточка попросила продать совсем другое чудо.

Не без уважения посмотрев на девчонку и обеспокоенно зацокав языком, я стал копаться в камешках: делал вид, что требуемый чуд-камень может и не найтись. Обычные торговые хитрости. А сам присматривался к девушке.

Губы сжаты, побелевшие пальцы вцепились в пухлый кошелек, вся, как струночка. Еще бы, судьба решается. С характером девчонка. Такая может и понять, что купить чуд-камень — это еще далеко не все.

Наконец нужный камешек нашелся. Она вырвала его из моих рук, взамен сунула пачку гулькенов и убежала. Еле успел вручить ей чек и инструкцию пользователя. Похоже, Наполеондора Тютика скоро ожидает большой сюрприз.

Потрепав пачкой гулькенов по колену Пека — на торговую удачу, я спрятал деньги в карман. Дело пошло, пора устраиваться на постой, пива холодненького принять. Ну и готовить массовую распродажу чудес. Не гоняться же по городу за каждой девчонкой.

Настроение понемногу улучшалось: грели душу гулькены, впереди — отдых. Неплохая планетка эта Клохса. Да если все чуды уйдут по такой цене, то до следующих гастролей жить можно припеваючи. Куплю Пеку новую пси-квантовую память, своей старухе шубу справлю из марсианской лесобурки, рвану отдыхать на Ласковый Сюрприз, а то и на Нежную Развратиловку. Есть еще в Галактике лихие планеты!

Дорожка из парка вывела к перекрестку.

Налево — гостиница с баром, направо — библиоинфотека. На такой развилке и идиот сообразит, куда надо поворачивать.

Сквозь стекла гостиничного бара я уже различал белошапочные пивные кружки в руках официантов. Уф-ф. Притоптать на ходу ледяную кружечку, устроиться в номер, а потом спуститься на первый этаж и заказать целый поднос белых шапок.

Щелчок «мышью» влево ничего не дал — стол повернул направо. Обожающий библиотеки Пек явно собрался испортить мне вечер.

Я спрыгнул на землю, ухватился, как за узду, за титанопластиковый провод «мыши» и принялся тащить компьютер в сторону бара. Компьютер упирался всеми четырьмя колесами.

— В чем дело, Пек?!

На экране Пек нарисовал озабоченную физиономию.

— Для эффективной чуд-торговли не хватает информации.

— Сколько можно? Ведь мы в столице Клохсы целый месяц в инфотеках просидели.

— Требуется корректировка местной инфой.

— Пива мне требуется! — дернул я изо всех сил за «мышь», но проклятая железяка и не думала сдаваться.

Я пыхтел, он дымил колесами, и на нас стали оборачиваться прохожие. А что тут такого? Ну ссорится хозяин со своим столом. С кем не бывает?

Протащив меня метра три, Пек вырвал «мышку» из моих рук и ласково завилял ею.

— Тит, — сказал он, — будь разумным. Информация — это основа чудесничанья. Вспомни, как нас чуть не догнали покупатели на Омикроне-17.

— Хорошо, катись в библиотеку сам.

— Нельзя, Тит, мы на провинциальной планете, вокруг полно тайных и явных расистов. Они не потерпят, чтобы компьютер расхаживал по городу без хозяина. Или ты хочешь, чтобы меня побили камнями?

— О-хо-хо…

До пива в этот день мне так и не удалось добраться.

Утром я отправился в церковь.

Лучше места для торговли чудесами не найти: аура соответствующая, да и народу можно собрать тучу. А согнанный в стадо народ глупеет, возбуждается, начинает блеять и алкать чудес — тут не зевай, выхватывай ножницы и стриги гулькены.

Со священником мы быстро договорились. Пять минут — и храм арендован на два торговых дня с недельным интервалом между ними. Чудеса в оплату святой отец не взял, предпочел наличные — умнейший человек.

По дороге в гостиницу я приговорил три кружечки и, никуда уже не торопясь, гулял себе, изучал достопримечательности. Милый городишко. Есть в провинциальных городках свое очарование, особенно если ты уверен, что через несколько дней и духу твоего здесь не будет.

От пива ноги отяжелели, зато на душе стало легко, как у ангела. Разве что Тютик немного беспокоил. И зачем Голос привел меня к дому этого орангутанга?

Гостиничный лифт не работал, так что пришлось мне плестись пешком на пятый, верхний, этаж. Почему мы всегда снимаем номера на самом верхнем этаже, я потом объясню.

Узнав расписание торговых дней (первый — послезавтра, второй — через неделю после первого), Пек тут же распечатал десяток афиш, приглашающих в церковь на распродажу чудес, после чего мы взялись за доводку чуд-камней.

О подробностях умолчу. Программирование чуд-камней есть таинство, секрет любого мага и чудесника. Такие секреты в могилу уносят. Или — в металлолом.

И зачем я вспомнил это слово?

В дверь заколотили кулаком. Потом — ногой. Снова кулаком, тяжелым. Рявкнули:

— Нашел я тебя! Отпирай сейчас же!

Открывать не хотелось, может, это вовсе и не меня нашли, но на всякий случай я спрятал чуд-камни. Мне бы еще и афиши догадаться прибрать.

Из-за двери рявкнули снова:

— Я знаю, ты здесь! Отпирай, прохвост!

Все-таки искали меня. Пришлось открыть, и в номер разъяренным орангутангом ворвался Наполеондор Тютик. Пытаясь ухватить меня за грудки, он орал:

— Верни мне дочь! Что ты сделал с моей дочерью, мошенник?

Пек быстро покатил в дальний угол — все эти чуд-гастроли изрядно подпортили нервы моему компьютеру.

— Какую дочь, уважаемый? Не видел я никакой дочери.

— Опять врешь! — На кровать полетел смятый чек. — А кто ей чудо продал?

— Ах чудо, так бы сразу и сказали. Только проданное чудо не повод, чтобы меня душить. Уберите лапы с горла, уважаемый, мы ведь цивилизованные люди.

На последние слова орангутанг только зарычал, но руки убрал.

— Что случилось с вашей дочерью?

— Она исчезла.

— Отлично!

— Что значит «отлично»? Нет, я тебя точно задушу!

— Подождите минуточку.

И я принялся втолковывать слегка озверевшему папаше, что за человек его дочь (отцы редко это понимают), объяснять, что его младшенькая, эта тихоня, давным-давно мечтает стать великой актрисой, но любые намеки на артистическую карьеру резко в семье пресекались. Так? Так. Поэтому она пыталась пробиться в театр тайком от родителей. Но безрезультатно. У нее нет таланта. Точнее, есть, но мелкий, ничтожный талантишко, с которым к успеху своими силами никак не пробиться.

— Все изменил чуд-камень. Он обеспечил ей вполне приличную артистическую карьеру. Вчера в городе закончились гастроли столичного театра, сегодня утром труппа уехала. Позвоните в театр, там скажут, что ваша дочь укатила вместе с ней. Или потерпите пару дней. Через два дня дочь пришлет вам телеграмму. А через два года, когда к ней придет первая слава, вы простите ее.

Тютик тяжело опустился на кровать, примяв афиши.

— Я мечтал, чтобы дочь продолжила мое дело, — сказал он наконец.

Дурак дураком. Юная девушка — продолжатель металлоломного дела! Орангутанг, что с него взять.

— В общем так, прохвост, — Наполеондор поднялся, отшвырнул афиши, — убирайся из города немедленно. Твой грязный бизнес здесь не пройдет!

Я с трудом подавил зевок. Одни и те же слова, одни и те же угрозы. Великий Кудесник, сколько раз я их уже слышал…

— Не будем ссориться. Возьмите лучше по льготной цене чуд-камень, он вам…

Орангутанг ударил меня по руке, и запищавший от ужаса чуд полетел под кровать.

— Наглец, неужели ты думаешь, что Наполеондор Тютик купится на такую дешевку? Если мне понадобится чудо, я не к мошенникам пойду, а обращусь с молитвой прямо туда, — и он торжественно показал куда-то вверх. На потолок, наверное.

Сейчас бросится вон, подумал я.

Он бросился вон.

Сейчас грохнет дверь.

Дверь грохнула.

Я зевнул. Как все это скучно. Везде и всегда одно и то же: оскорбленные отцы, прозревшие мужья, ослепшие жены, глупые, алчущие всего и сразу подростки.

Видите ли, этот орангутанг попросит чуда в молитве! Будто у Великого Чудесника, занятого творением новых, дивных вселенных и миров, только и дел, что эксклюзивно нарушать законы природы, ради исполнения довольно-таки паскудненьких желаньиц торговца металлоломом по фамилии Тютик.

Страх Божий ко мне вернулся на улицах городка, куда я отправился клеить афиши. Мазал клей, раскатывал и давил бумагу, а сам все время оглядывался. Неудобно себя чувствовала моя спина; провинциалы любят простые решения: жахнет из-за угла обрез, и прощай, гастроль!

Из-за напряга и лишних мыслей я у входа в гостиницу чуть было не попал под невесть откуда взявшегося циркового слона. Этого не хватало! Впрочем, в холле я сразу понял: слон — это мелкая неприятность. В кресле под фикусом сидел священник.

Святой отец вернул деньги, извинился за то, что не может предоставить мне храм в аренду, и посоветовал отказаться от распродажи чудес. Мол, влиятельные прихожане уже купили смолу и перья и готовят мне веселые проводы.

Смола, перья — что за варварская планетка! Да, слышал я, что когда-то неудачливых мошенников могли раздеть догола, вымазать смолой, обсыпать перьями и, привязав к шестам, носить по городу, стуча при этом в сковородки и улюлюкая, но ведь о такой дикости в нормальных галактиках забыли тысячу лет назад!

Пришлось опять тащиться по городу. Днем-то напасть на меня не посмеют. Наверное. А вместо церкви надо новое помещение искать.

Возле театра меня снова пытался растоптать все тот же слон.

Плохая примета.

Так и есть. В театре мне отказали в аренде зала наотрез — Тютик и здесь успел побывать. Недооценил я орангутанга.

Когда на перекрестке из-за угла на меня выскочил слон, я уже был абсолютно спокоен. Голос молчит. Слоны бегают. По переулкам крадется Тютик с дружками, держа в руках обрезы, а в зубах портативные пакеты «Смола и Перья». Пока я думал в легком головокружении, что лучше: сойти с ума сразу или выпить кружечек восемь пива, меня и осенило. Эврика! Слон — это и есть решение главной проблемы! Быстрей, быстрей на базарную площадь!

Я не ошибся: там стоял цирк-шапито, рабочие забивали последние колья. Через полчаса мы с директором уже обмывали сделку. Он получил толстую пачку гулькенов, а я — помещение на два дня, причем вечернее время оставалось за цирком.

Когда я предупредил директора насчет Тютика, тот только почесал волосатую грудь и захохотал. Житель столицы и бывший борец, он в этом захолустье никого не боялся. И то, если Тютик походил на орангутанга, то мой циркач — вылитая горилла. До наступления темноты я успел решить и проблему новых афиш. Их даже печатать не пришлось. Всех дел — купить краску и в слове «церковь» одну букву переправить и три замалевать.

Земля — Клохса по дороге на Астеропу! Только два раза!

Все ваши сокровенные мечты исполнит Тит — торговец настоящими чудесами и дипломированный маг в двенадцатом поколении!

Вход — свободный. Количество чудес ограничено!

Место распродажи — цирк.

Теперь либо я улечу с Клохсы с чемоданом гулькенов, либо меня вышвырнут из города в смоле и перьях под всеобщее улюлюканье.

Двумя кружечками пива в этот вечер я не ограничился.

Когда я появился на манеже в алом, усыпанном серебристыми звездами плаще чудесника, раздались аплодисменты. Следом выкатил Пек с лотком. Распродажа чудес началась.

Я воздел руку, и шум стал стихать.

Аншлаг. Обычная картина для гастролей в провинции. Лишь в первом ряду пустовало четыре места, и это мне активно не нравилось.

Все притихли. Можно начинать лекцию.

Когда втюхиваешь чудеса малограмотной публике, самое главное — набросать ей в мозги побольше ученых слов. Кубитовое супермоделирование, трансцендентная персональная футурология, акупунктура континуума — я сыпал терминами, и понемногу глаза клохсцев становились квадратными.

— Что есть чудо?! — внезапно возопил я (продажа чудес держится на темпе, напоре, неожиданности). — Я вам отвечу! Чудо — это не эксклюзивное нарушение законов природы в пользу частного лица, как считают многие, не покушение на основы мироздания, а совсем наоборот, чудо — это…

Четверку в длинных плащах я увидел сразу, как только они вошли, и в животе моем что-то оборвалось. Свободные места в первом ряду ждали Наполеондора Тютика и его дружков. Ну и морды. День теплый, а вся четверка в плащах до пят. Под такими можно спрятать и обрезы, и пакеты со смолой и перьями.

Голос по-прежнему молчал. Пек (трусливая электронная душа) покатил за кулисы, я еле успел сдернуть с него лоток с чудами и переставить на обычный стол. Я бы и сам рванул за компьютером, но не хотелось подставлять спину разбойной четверке.

Пришлось тянуть лекцию дальше, объяснять, что чудо есть виртуозное владение законами природы. Маг, чудесник не нарушает высших предписаний, но в полной мере их использует, а магические действия — акупунктура Вселенной в целях чуда. Сами же чуд-камни — это разумные динамические супермодели Вселенной, которые настраиваются на своего хозяина и подсказывают ему чуд-действия, в результате которых и свершается чудо.

Я сбивался и мямлил, и в цирке становилось шумно. Зритель, как собака, моментально чует трусость.

Заискрились, засверкали чуды на черном бархате — это я распахнул лоток. С лекцией надо было кончать.

— Богатство без труда, стопроцентный успех у женщин, не имея богатства, одномесячная удача в карты — все чудеса мира перед вами, вы можете купить любое! Сегодня ваш уникальный шанс… — завывал я, но перекричать публику не мог.

Перекричал ее спрыгнувший на манеж Тютик.

— Хватит! Сколько мы будем слушать эту ахинею? — он повернулся к народу. — Хотите, я в минуту докажу, что нас держат здесь за дураков? Что никакой он не маг, а обыкновенный прохвост и мошенник?

Народ взревел, а орангутанг повернулся ко мне.

— Скажи, прохвост, ты настоящий маг?

— Да. Я маг в двенадцатом поколении.

— И ты способен делать чудеса?

— Да. Я могу творить чудеса.

— Вы слышали? — Тютик воздел руки к жаждущей разоблачений публике. — Тогда ответь мне, прохвост: если ты маг, зачем тебе обирать этих людей? Молчишь? Тогда я отвечу. Будь ты настоящим магом, ты смог бы наколдовать себе любые деньги, а не пытался всучить фальшивые камешки. Ты бы жил в замке, а не охотился за кошельками простаков. И у тебя было бы лицо мудреца, а не рожа проходимца. Друзья, перед нами наглый мошенник! Давайте проводим его из города так, как мы выпроваживаем всех мошенников!

Зал взревел, а я стал пятиться к кулисам. Проклятый цирк, с манежа трудно смыться — за моей спиной уже прыгали через барьер жаждущие расправы горожане, отрезая путь к отступлению. Сейчас сорвут плащ и прочее, а там смола, перья… надо прорываться. Сбить с ног первого, увернуться от второго, оставить плащ в руках третьего…

СТОЯТЬ!

Загремел Голос у меня в голове.

Дальнейшее помню смутно, но видевшие меня в состоянии Голоса рассказывали, что в такие минуты я становлюсь на голову выше, моя плутовская физиономия превращается в апостольский лик, а речь… так способно вещать только небо.

О чем говорил? Об этом помню не больше, чем кукла на нитках помнит о своей роли. Кажется, о том, что логика чуда — это не логика торговли ржавым металлоломом. Чудесник есть поэт действия. А поэт способен десять лет зябнуть в подвале, питаясь водой и хлебом, лишь бы одарить мир дивными, волшебными строфами, которые согреют души миллионов. Истинная цель настоящего чудесника и мага — вовсе не чудо, которое он вскармливает кровью своего сердца, а человек, обретающий в чуде свою самую заветную мечту. И вот ради исполнения заветной мечты каждого…

Я так долго и убедительно нес всю эту чушь, что народ почти поверил. Выскочившие на манеж для скорой расправы энтузиасты вернулись на места. Настроение цирка замерло в равновесии, но Тютик, к счастью, этого не почувствовал. Он снова стал кричать о наглом мошеннике, о россказнях для дураков.

Народ молчал, и нервы Тютика не выдержали: он изо всех сил ударил ногой по лотку. Жалобно запищавшие чуды разлетелись по арене. В душе я ликовал, но лицом окаменел и навернул на глаза точно выверенные по миллилитражу слезы.

Я ползал на коленях, собирал чуды, а этот дурак-орангутанг торжествовал. Он еще ничего не понял.

Поднявшись, я сделал вид, что ухожу, а потом повернулся к народу и еле слышно забормотал:

— Мы… ничего плохого… ради добра… собрались вместе…

Цирк затих. Народ уже сочувственно внимал моим словам.

Тогда я добавил голоса.

Заговорил о том, что нас собрало здесь общее стремление к счастью, желание встретиться с самим собой настоящим и наконец обрести чудо мечты, которое дается раз в жизни. О том, что мы все, собравшиеся в этом зале, никому не хотели зла.

Голос суфлировал, народ сочувственно молчал: самое время подпустить нотки благородного гнева. Я заговорил о том, что, когда собираются хорошие люди, всегда найдется какая-нибудь сволочь и попытается всё испортить.

Цирк зашумел, и теперь уже Тютик озирался, не зная, что делать. Я добавил еще благородства, усилил гнев, а когда народ заревел от негодования, повернулся к орангутангу и указал на выход:

— Убирайся отсюда!

Мало кто может выдержать обращенную на него ненависть толпы. Спотыкаясь, путаясь в плащах, Тютик с дружками бросились прочь, а я прокричал вслед:

— Торопись, Тютик! И проверь, на месте ли то, что ты закопал под яблоней! Вдруг там пусто!

Наполеондор посмотрел на меня совершенно безумными глазами и сгинул под свист и улюлюканье.

Началась самая легкая и приятная работа — швырять пачки гулькенов в саквояж.

Покупатели буквально сметали чуды. Учитывая спрос, на некоторые из камней пришлось устроить нечто вроде аукциона.

Вечная любовь, абсолютное здоровье без докторов и физзарядки, бесповоротный приворот, любовь за сказанную в глаза правду — гребли все. Какой-то местный пижон купил даже способность ходить пешком по водам — вещь в практической жизни совершенно бесполезную. Последний чуд приобрел фермер, симпатичный молчун с кирпичным лицом и в красной клетчатой рубахе. Наконец-то сбудется его мечта — задрать юбку бойкой на язык соседке.

Через полчаса я, Пек и раздувший бока саквояж были уже в гостинице.

Пек нервно постукивал колесом, а я лихорадочно набивал чемодан. Начинался заключительный и самый важный момент гастролей.

Хотелось думать о гулькенах, о том, как разгуляюсь на них, но я мечтам воли не давал. Сгребал в чемодан веши, проверял документы, билеты и думал о гениальности Голоса. Ну и трюк он придумал — высший пилотаж.

Голос направил меня к дому Тютика специально, он и хотел спровоцировать этого орангутанга на войну с нами, чтобы Тютик, как губка, вобрал в себя все недоверие горожан к столичным гастролерам, все их страхи и опасения. Но Тютика в городе не любили, поэтому мне и удалось в цирке уничтожить его, а с ним и недоверие народа к чуд-камням, после чего клохсцы, тряся пачками гулькенов, бросились расхватывать чудеса. Голос показал себя гением и в замысле, и в выборе «губки»…

Выглянул в коридор — никого. Мы с Пеком быстро взобрались на крышу, где нас уже поджидало воздушное такси. А где-то внизу возле афиши наверняка толпился народ; обсуждал первую распродажу, готовился ко второй…

Машина взлетела и взяла курс на самый дальний космопорт. Что самое главное в профессии продавца чудес? Правильно — вовремя сесть на звездолет.

Прижимая саквояж к груди, я смотрел на город, задвигающийся за горизонт. Сколько таких городов я уже видел… В некоторых, наверное, до сих пор ждут второй распродажи чудес.

Не дождутся.

Чудо можно купить только раз в жизни, и качество чуд-камней здесь ни при чем. Виноваты владельцы. Их нетерпение, лень. Чуды требуют от своих хозяев чуд-действий, причем порой самых неожиданных. То надо выйти в полночь на балкон и сжечь три соколиных пера, то заклинание прочитать, а то и встать рано утром и пробежать километров восемь — мало ли что чуд может попросить, но именно чудодействие и есть ведущая к результату акупунктура тайных, ключевых точек Вселенной.

Поначалу хозяева чудов все исполняют, но при первых же успехах большинство из них начинают смотреть свысока на пищащие, требовательные камешки, о чуд-действиях забывают, чем сбивают тончайшие программные настройки чуд-камней. В итоге обиженные чуды умолкают навсегда, а их хозяева, привыкшие к легким успехам, бегут к нам с претензиями, а то и с гранатометами.

Безымянный город исчез за дымчатым горизонтом. Впереди — космопорт и Земля.

Светило солнце. Плескалась мелкая речная волна. Я стоял на коленях и занимался привычным делом.

За рекой сверкали башни клохского космопорта, а чуть ближе вдоль противоположного берега протянулся небольшой городок. Уютный, с черепичными крышами.

До рейса на Землю оставалось часов пять — достаточно времени, чтобы привести в порядок и себя, и Пека, поэтому я, не торопясь, тщательно мыл колеса своего хозяина.

Теперь можно раскрыть карты: Пек и есть мой хозяин, а я всего лишь его помощник. Сейчас домою левое заднее колесо и все объясню.

С появлением на Земле сверхразумных персональных компьютеров двенадцатого поколения у нас много чего интересного произошло. Первые сверхразумные ПК попытались было забрать власть в свои манипуляторы, но после Шанхайской катастрофы и битвы в Кремниевой долине для ПК двенадцатого поколения ввели строжайший запрет на манипуляторы и деньги. Однако средства к существованию Пекам как-то зарабатывать надо! Процессоры, память, устройства — все со временем требует замены…

Так на Земле появилась профессия помощников ПК. Ваш покорный слуга из них. С хозяином мне повезло. Сверхразумен, да еще и маг, умеющий программировать чуд-камни. Таких компьютеров даже среди ПК двенадцатого поколения немного.

Откуда у Пека способности мага? О, это интереснейшая история. Человек стал разумным и умелым благодаря наличию рук, а Пек стал магом из-за отсутствия манипуляторов. Лишенный орудий действия сверхразум был вынужден находить и вычислять такие микровоздействия (чуд-действия) на мир, которые приводят к настоящим чудесам. Ну и с помощью чуд-камней продавать их людям.

Так, колеса вымыты, можно заняться собой. Достав магнит, я принялся извлекать из уха микрочип — источник Голоса. Кто управлял микрочипом, можно не объяснять, правда?

Покончив с чипом, взялся за лоток. Ба! — из-под бархатной складки сверкнул забытый чуд, класса «мелких универсальных чудес». Жалко. Кому его теперь всучишь?

Мимо прошла парочка влюбленных, не замечая никого вокруг. Ну, это народ бесполезный, не покупатель. Влюбленным чудеса ни к чему.

— Какая температура воды? — вдруг спросил Пек.

— Температура? Холодная. А в чем дело?

— Посмотри вверх, и если не хочешь искупаться, поторопись.

Я поднял голову. На мосту паренек лет семнадцати ладил на шею веревку со шлакоблоком.

В мои годы — и так бегать? Уф-ф. Зато ситуация беспроигрышная: и доброе дело можно сделать, и товар загнать.

— Погоди, у меня для тебя чудо есть.

Парень вздрогнул от неожиданности и дико повел очами. В них горела вся вселенская скорбь. Волосы всклокочены. Лицо неинтересное. Понятно — поэт. Одно из двух: либо его стишки обругали в местной газетенке, либо красотка из параллельного класса предпочла, чтобы ее недозревшие прелести тискал капитан школьной футбольной команды, а не лучший поэт поселка.

— Что? Зачем? — спросил он.

— Дай отдышаться, сынок, и смотри сюда. Только для тебя. Эксклюзивное предложение. Бешеная скидка в связи с окончательной распродажей, полной ликвидацией предприятия и завершением гастролей! Продается универсальное чудо. Мировая слава без хлопот и позора, бескорыстная любовь красавицы, ну и так далее по списку. Купи, сынок, чудо! Не пожалеешь.

Константин Арбенин Заявка на подвиг

Жил на свете рыцарь — не то чтобы бедный, а, скорее, среднего достатка. Звался он барон Николай. Жилось ему так себе, не очень хорошо, а виной всему — нетвердый характер и рассредоточенность. Этот рыцарь ни одного подвига не мог довести до конца. Начинал очень лихо, героически, а потом как-то сдувался, отвлекался на какую-нибудь даму сердца или на оружие (и в том, и в другом он хорошо разбирался и был страстный коллекционер) и пускал дело на самотек. Так что его благородные замыслы тихо сходили на нет. Бывало, вызовет на поединок негодяя, бросит ему в лицо перчатку, а утром проспит и в назначенный час на дуэль не явится. «Ничего, — думает, — я его, мерзавца, еще раз вызову да время-то попозже назначу, поближе к вечеру». А потом все никак не соберется еще перчаток купить, чтобы вызов сделать. Ну а затем выясняется, что уже другой рыцарь того негодяя давно заколол…

А еще вопиющий случай был. Завелся в округе лютый змей и стал похищать окрестных принцесс и герцогинь для бесстыдного пополнения своего гарема. Вот и вздумал барон Николай того змея наказать и пленниц освободить, раструбил о своем намерении на весь свет, снарядил коня, вооружение на него понавешал, доспехи надраил до блеска, а едва тронувшись в путь, вспомнил, что забыл провиантом запастись. Тогда притормозил он своего коня возле ближайшей продуктовой лавки, зашел в нее, но вместо покупок начал разводить разговоры с тамошней продавщицей. Как зацепился языком — так и все, пиши пропало! Змей ждет, принцессы и герцогини ждут, конь ждет, придворный оркестр — и тот ждет, репетирует туш в честь победителя. А рыцарь уже позабыл обо всем, до конца рабочего дня прошептался со своей продавщицей сердца. Вышел на двор — темно уже, конь куда-то запропастился, спать хочется. В итоге побрел горе-рыцарь домой, думает: завтра коня найду и по-новой в путь отправлюсь. А на завтра, понятное дело, запал уже пропал, настроение не боевое, ну и прочие уважительные причины… Хорошо еще, конь у него ученый был, сам дорогу домой находил. Да еще то хорошо, что змей нынче гуманный пошел: принцессам и герцогиням создает приемлемые условия, такие, что те нормально плен переносят, а некоторые и вовсе от свободы отказываются. И потом, среди рыцарей немалая ныне конкуренция — нашлось, кому змея-похитителя покарать и славу завоевать.

И уж совсем опозорился барон Николай с крестовым походом. И главное — ведь сам всех знакомых рыцарей взгоношил: «Идемте, — говорит, — на неделю в крестовый поход!». Те оживились, укомплектовали рюкзаки и палатки, простились с дамами сердца. А рыцарь накануне выхода вспомнил вдруг, что в этот день футбол показывают — чемпионат феодальных округов! «Ну ладно, — думает, — я только посмотрю самое начало, как там бретонцы с нормандцами сыграют, и нагоню своих». Сел, уставился в чудо-ящик, да так неделю и не вылезал из замка!

Словом, все рыцари как рыцари, а наш неумеха и разгильдяй; все больше дома сидит, а если выползет куда, то еще хуже получается. Домой возвращается ни с чем, щетиной заросший, лицом опухший, латы вечно помяты очередной дамой сердца или ее законным мужем. Словом, не рыцарь, а какой-то вечный бой. Старушки, которые возле его замка яйцом торговали, так и прозвали его: бой-рыцарь.

Вот таким балбесом протянул барон Николай до сорока лет, порастерял на своем ратном пути обе коллекции, врагов себе не завел, друзей распугал — и на день рождения остался в полном одиночестве. Призадумался о жизни своей бестолковой. «Мне бы, — вздыхает, — хоть бы один подвиг до конца довести! Хоть бы один свой геройский замысел осуществить!» Повздыхал-повздыхал, покручинился — и почувствовал вдруг всем своим нутром, что на этом присказка его закончилась, а значит, пора бы уже начаться и сказке. С горя выпил он лишнего и пошел на улицу куролесы куролесить: искать драконов или еще кого-нибудь, с кем можно сразиться. То есть пошел своей сказке навстречу.

Неизвестно точно, что же там произошло ночью — было это началом сказки или еще быль заканчивалась, — а только утром следующего дня обнаружился наш новорожденный рыцарь в кусте шиповника под стеной своего трехкомнатного замка. Меч его был выгнут скрепкой, а латы измяты, как яичная скорлупа. Судя по всему, он все-таки сразился с какими-то местными разбойниками.

И так случилось, что одна молодая незамужняя женщина по имени донья Маня, которая проживала тут же неподалеку, отправилась этим утром купить полтора десятка яиц, пока не кончились деньги. Купила и смотрит — лежит в кустах рыцарь. Она и стала спрашивать:

— Чей это рыцарь? Кто рыцаря обронил?

А старушки, которые яйцом торговали, говорят:

— Да это ничейный рыцарь. Это ж бой-рыцарь, он никому не нужен — ни на размен, ни на сдачу.

— Как это — не нужен? — удивилась женщина. — Мне рыцарь очень даже пригодится.

Старушки ее отговаривать принялись:

— Оставь, красавица, с ним только морока на голову, это ж бракованный рыцарь, шалопут, ни одного подвига до конца не совершил!

А донья Маня на них цыкнула, ухватила рыцаря под мышки — хватка у нее ничего себе была — и утащила к себе в дом, да так ловко, что ни одного купленного яйца не побила по дороге.

Проспался барон Николай, пришел в сознание, а донья Маня растворила ему кофе, приготовила яичницу. Он и размяк — стал о своей жизни рассказывать да на судьбу пенять.

— Это не беда, — говорит ему донья Маня, — что ты подвиги до конца не доводишь. Некоторые вообще их и не начинают: считают, что геройство — пережиток. Так что не отчаивайся, не все у тебя потеряно, твоя сказка еще только начинается. И вообще: тебе сказочно повезло, что ты со мной повстречался. Вот я за тебя возьмусь — так ты такое совершишь, о чем другие рыцари и мечтать не пробуют!

— Нет, — возражает рыцарь, — мне дамы сердца не нужны больше, от них только суета и нервозность. Мне другое нужно — оруженосца бы, я б тогда горы свернул.

— Хорошо, — говорит девушка. — Я твоей дамой сердца становиться вовсе и не собиралась — была бы охота! А насчет оруженосца… это можно попробовать. Так и быть, бой-рыцарь, буду твоей оруженоской, дело хорошее.

— Оруженоской? — изумляется рыцарь. — А время у тебя есть? Подвиги, знаешь ли, дело небыстрое.

— Время есть, — отвечает донья Маня. — Я учительницей младших классов работаю в бюргерской школе, и сейчас у меня как раз летние каникулы.

— Тогда по рукам!

Согласился барон Николай на такой альянс и по этому случаю у своей оруженоски еще чашечку растворимого кофе попросил — больно вкусный!

А допив кофе, почувствовал он насущную необходимость принять душ или даже ванну. Донья Маня выдала ему полотенце и махровый халат, но предупредила, что вода у нее только холодная — горячую-то опять отключили.

— Ну да это не беда, — добавляет, — ты ж рыцарь, тебе закаляться полезно.

Барон Николай на это заявление такую ухмылку поперек лица изобразил, что самому во рту кисло стало.

— Нет, — говорит, — это не дело — доблестному рыцарю в холодной воде плескаться. Пойдем лучше ко мне, у меня в замке газовая колонка, горячая вода круглый год без перебоев.

Оруженоска на него посмотрела с укоризной и говорит:

— Вот теперь мне все ясно. Поэтому ты, друг ситный, и не доводишь до конца свои подвиги: ты, оказывается, эгоист. Думаешь только о себе, чтобы только тебе хорошо было! А горячей воды, между прочим, во всем нашем городке нет! И вот что я тебе скажу на правах верной рыцарской оруженоски: ты должен всем горожанам — твоим, между прочим, соседям — прийти на помощь и воду горячую в их дома вернуть! И это будет твой первый личный подвиг, который — при активной моей поддержке, разумеется — ты доведешь до самого логического завершения. Понял?

— Как это? — огорчается рыцарь. — Прямо вот так, с места в карьер? Не успели познакомиться — и сразу за подвиги?

— Подвиги не ждут, — твердо заявила донья Маня и втолкнула барона Николая в ванную. — А чтобы лучше прочувствовать неотложность экспедиции, не ерепенься, залезай сейчас же под холодный душ и раз и навсегда забудь обо всех газовых колонках на свете. Закаляйся, бой-рыцарь мой, барон Николай. А я пока у старушек выспрошу, в каком направлении нам ту горячую воду искать.

Через полчаса барон Николай из ванной вышел, весь раскрасневшийся, взбодрившийся, в оранжевом донья-манином халате похожий на перезрелый персик. Тут и оруженоска вернулась.

— Значит, так, — говорит, — я все, что нам нужно, узнала. Горячей воды нет, потому что из городской котельной похищена важнейшая деталь — Золотой Вентиль. Без этого Вентиля гномы-водопроводчики воду включить не могут. А украл его злостный великан по имени Аноним Имярекович Псевдонимов. Ничего о нем больше не известно, кроме того, что он этот Вентиль крадет каждое лето и этим своим воровством сильно достал всех жителей нашего города, они его на чем свет стоит ругают.

— И что же мы будем делать? — интересуется рыцарь.

— План такой: идем его искать, вызываем на поединок, побеждаем, забираем Золотой Вентиль, возвращаемся, врубаем горячую воду. После чего ставим памятную зарубку на твоих латах. Если, конечно, такую зарубку не поставит тебе Аноним Имярекович на чем-нибудь другом.

— И всего-то! — горячится рыцарь. — Это запросто, делов на три дня, не больше… Вот только не опасно ли?

— Опасно, — отвечает оруженоска. — Еще как опасно! А ты чего хотел — безопасных подвигов?

Рыцарь нахмурился, пошарил вокруг себя руками.

— Да нет, — говорит. — А кстати, где мои латы?

— Я их в кузню сдала, мастера у меня там знакомые: отстучат к завтрашнему утру, вот тогда и в путь отправимся.

Рыцарь походил из угла в угол, еще чем-то озадачился.

— А как же я великана на поединок вызывать буду? — размышляет. — У меня ж ни одной перчатки не осталось — все по негодяям раскидал! Есть только кухонная рукавица, горячие кастрюли хватать, но она мне дорога как память, мне ее одна дама сердца подарила… У тебя перчатки лишней не найдется?

— Ну хватит ерунду болтать, — перебивает донья Маня. — Без перчаток обойдемся, слава Богу, не в каменном веке живем, не в античности — средневековье на дворе! Повесткой его вызовем: время, место, что иметь при себе, вместо печати — черная метка. Сразу явится, как миленький, знаю я этих прохвостов!

На том и порешили.

Утром оруженоска сбегала к кузнецу, получила отремонтированные латы, восстановленный меч да на обратном пути взяла в прокат ослика. Приготовила завтрак, разбудила барона Николая и заставила его сделать зарядку. Пока пять раз не отжался, в кухню его не пускала-с рыцарями только так и надо. Потом из рыцарского замка забрали оставшееся оружие, погрузили его на осла, туда же — два тюка с консервами и бутербродами. Коня поклажей нагружать не стали: рыцарь от долгого сидения дома тяжеловат сделался, а конь наоборот, отощал на вольных хлебах — в пору бы рыцарю коня-то на себе тащить.

— Я, — говорит оруженоска рыцарю, — помимо твоего вооружения еще линейку взяла.

— Какую линейку? — зевает барон Николай.

— Обыкновенную, школьную. Я этим видом оружия очень хорошо владею, — проверенная вещь, надежная.

И тронулись в путь — сонный рыцарь на коне да его оруженоска на навьюченном под завязку ослике. Поехали искать великана Анонима Имярековича.

Однако не так-то просто оказалось на его след напасть. Целых пять дней колесили по горам да по лесам, переносили тяготы и лишения рыцарской жизни. Оруженоске с бароном Николаем нелегко пришлось, он совсем форму потерял, ныл постоянно: то ему не так, это ему не то, вода в озере нефильтрованная, яблоки на яблоне немытые, в пустыне ему жарко, в пещере холодно, в ручье мокро — ох, и привереда! И все время домой повернуть норовил, донья Маня еле-еле его сдерживала, вперед толкала, пару раз даже линейкой по затылку шлепнула для профилактики.

Наконец в одном селении из-под полы приобрели запрещенный путеводитель «Леса, горы и пещеры средневековья» с картой-схемой. Таких путеводителей когда-то много выпущено было, но потом их по приказанию самого короля Артура Артуровича сожгли — как издание, приоткрывающее постороннему глазу военные тайны королевства. Только несколько экземпляров у спекулянтов-первопечатников осталось, вот один из них донья Маня и выменяла на банку единорогового паштета. Там, на этой карте-схеме, и обнаружили наши герои среди прочих достопримечательностей обиталище злостного великана Псевдонимова А.И., подходить к которому в путеводителе настоятельно не рекомендовалось.

Еще два дня добирались до означенного пункта, чуть было не заблудились: у барона Николая ко всему прочему обнаружился топографический кретинизм, а он сознаться в том долго не решался, пока вообще не зашли в тупик; что же касается компаса, то с ним рыцарь и вовсе обращаться не умел. Только донья Маня ситуацию спасла — взяла компас в свои умелые руки, обозвала рыцаря «двоечником» и вернула экспедицию в нужное русло.

Сказка-то скоро сказывается, да не скоро подвиг совершается. Вот наконец достигли рыцарь и его оруженоска ворот великанского замка. Кругом скалы и трава по пояс. Высокий частокол из острых бревен, ворота, на воротах — почтовый ящик величиной с человеческую дверь. Разбили наши герои возле ворот палаточный лагерь, барон Николай от усталости сразу уснул крепким рыцарским сном, а донья Маня выписала хозяину замка повестку, в которой обязала его явиться с вещами и личным оружием на поединок завтра утром, в 9:00, на территорию прилегающего к замку заброшенного баскетбольного поля. Нарисовала череп и кости для устрашения, поставила школьную печать и опустила повестку в ящик. И уж только потом спать легла, да и то вполглаза, всю ночь настороже была, за рыцаря своего переживала. А утром проснулась ни свет ни заря, приготовила легкий походный завтрак, потом, как обычно, растолкала рыцаря и отсчитала с него за завтрак пятнадцать отжиманий.

Вышли на заброшенное баскетбольное поле, стали ждать противника. В 9:00 нет великана. И в 9:15 нет. Наконец, в 9:35 смотрят — бежит, торопится.

Прибежал, в одной руке чемодан какой-то, в другой давешняя повестка. Говорит, тяжело дыша:

— Извините, проспал… — и протягивает повестку: — Великан Псевдонимов Аноним Имярекович по вашей повестке явился собственной персоной.

— Так-так, — говорит оруженоска. — Какой вид оружия предпочитаете?

— Позвольте для начала узнать, с кем имею честь сражаться? — спрашивает великан.

— Барон Николай, рыцарь, — объясняет донья Маня. — Девиз написан на щите.

— Я, извините, в латыни не силен.

— Это не латынь, — говорит оруженоска, — просто у данного рыцаря с родным языком плохо и трояк с минусом по правописанию. У вас какое зрение?

— У меня дальнозоркость, плюс два.

— Вот поэтому вы и не можете прочитать. А если бы у вас была близорукость, минус три, вы бы прочли с легкостью. Читаться это должно так: «Подвиг — дело небыстрое».

Сказала, а рыцарю своему шепчет:

— Мелковат великан, не впечатляет. Спорим, ты его с трех ударов в нокаут отправишь?

— Спорим, — кивает рыцарь и берет ее руку в свою. — Со второго.

А великан и правда невелик собой, всего в два с половиной человеческих роста; по великанским меркам — ниже среднего. Да и мышцами не особо рельефен, плечи тоже узковаты, в общем и целом — ничего страшного нет.

— Мы тут поспорили, — говорит великану оруженоска, — разбейте нас, пожалуйста.

И подставляют спорщики Псевдонимову свои сцепленные в рукопожатии руки. Великан кивнул, размахнулся да, разбивая, ногтем задел бароново ухо. Вроде и не особо сильный удар был, да только рыцарь так сразу навзничь и пал без сознания, только латы зазвенели.

— Я не хотел! — кричит великан Псевдонимов. — Я случайно!

— Да ты что ж, ирод, творишь! — набросилась на него донья Маня. — Еще оружие не выбрали, а он уже тумаки раздает! Сейчас дисквалифицирую и победу барону Николаю сразу запишу, верзила такой!

А великан Псевдонимов аж покраснел — он же действительно не хотел, он и вправду случайно рыцаря задел, больно уж рука у него тяжелая. Он оруженоску успокаивает, оглушенного пальцем теребит, чтобы в сознание пришел.

— Не лезь, — отталкивает тот палец донья Маня, — тоже мне помощник выискался!

Слава Богу, рыцарь быстро в сознание пришел, а то бы несдобровать великану Псевдонимову.

— В общем, это не считается, — говорит оруженоска и рыцарю своему подняться помогает.

— Хорошо, хорошо, — соглашается великан.

Донья Маня развела поединщиков в разные углы поля, сама посередине встала.

— Значит так, — говорит. — Вам, господин Псевдонимов, засчитываются два штрафных очка — за опоздание и за фальстарт. Ясно? Но, как вызванная сторона, вы имеете право выбирать оружие. Ну? Какое оружие выбираете?

— Оружие у меня одно, — говорит великан. — Я дубину предпочитаю, необработанную, стоеросовую. Вот у меня как раз дуэльный наборчик с собой захвачен.

И выставляет на обозрение большущий футляр чемоданного типа, в котором аккуратно — одна к другой — уложены две сучковатые дубинищи. Барон Николай как увидел эти предметы, так всем остовом своим покачнулся, даже доспехи у него похолодели, но делать нечего — правила есть правила. Донья Маня дубины осмотрела внимательно, прощупала сучки.

— Хорошо, — говорит, — принимается. Берите дубины и вставайте друг против друга. Сражаться будем до нокаута.

Помогла она рыцарю забраться на коня — он и стал с великаном практически одного роста. Дала ему в руки дубину — едва дотянула ее из футляра до рыцаря. Потом взяла в руки свисток, сосредоточилась, подает команды:

— Лупить начинаем по свистку. Все понятно? Псевдонимов, спину не горбите! Барон Николай, ворон не лови, на противника гляди!

Досчитала до трех — свистнула. Оба поединщика замахнулись да как съездят дубинами друг по другу. От первого удара рыцарь с коня слетел, а великан где стоял, там и сел.

— Отлично, — кричит донья Маня, а сама от увиденного морщится. — Давайте, давайте, не расслабляться!

Конь рыцарский накала не выдержал, в сторонку отошел, прилег отдохнуть на травку. Поднялись обе стороны на ноги, плюнули на свои ладони, дубины покрепче перехватили.

— Может, хватит? — кряхтит рыцарь.

— Разговорчики во время боя! — командует оруженоска. — Сходимся, сходимся, — а сама глаза жмурит от страха.

Размахнулись… Барон Николай великану снизу вверх заехал, только челюсть чуток набок свернул, а тот его сверху вниз шибанул — по пояс в землю вогнал.

Пока рыцарь равновесие свое восстанавливал, великан Псевдонимов пощупал челюсть рукой, вставил ее на прежнее место, сплюнул и говорит:

— Давайте-ка, ребята, на этом закончим поединок, а то, чего доброго, еще действительно до нокаута дело дойдет. А я шибко сомневаюсь — надо ли? Ежели я этого доблестного незаслуженного рыцаря следующим ударом в землю забью по шляпку, то его уже потом выкопать навряд ли удастся — почва тут плотная, каменистая.

Донья Маня смотрит на картину боя задумчиво, слова великановы в уме взвешивает. А барон Николай торсом извивается, щит бросил и все пытается свой шлем на голове поправить — он от удара сплющился и сквозь смятые прорези не видать ничего. Великан подошел к рыцарю, достал из кармана великанскую бутылочную открывалку, помог рыцарю шлем снять. Покатился шлем по камням, как консервная банка, да куда-то в расщелину канул. Великан взглядом его проводил, присел рядом с рыцарем, закурил трубку великанскую.

— Перекур, ребята, — говорит.

Донья Маня ухватила рыцаря своего под мышки, да что-то трудно идет — очень прочно он в землю вошел, будто не гвоздем его вбивали, а шурупом закручивали.

— Вы бы лучше, ребята, объяснили, — говорит великан, — по какому такому злодейскому поводу я вам понадобился. Что вам нужно-то от меня? Почто деремся-сражаемся не на живот, а до полного нокаута? Может быть, я и так готов на уступки пойти, без мордобоя. Рукоприкладство, ребята, не метод, это я вам как злодей со стажем говорю.

— А то ты не знаешь, — подает голос вкрученный в землю барон Николай, — по какому поводу мы к тебе явились!

— Не знаю, ребята, — пускает дым великан. — Много за мной злодейств числится.

— Да ну, — не верит донья Маня. — Неужто много? А так по вам и не скажешь, приличный великан. Если б не курили, у меня б вообще о вас хорошее мнение сложилось.

— Злодейств-то много, — вздыхает великан Псевдонимов, — да только ни одно из них не закончено. Ведь я, ребята, не простой злодей, а злодей-неудачник. Ни одной своей пакости до конца довести не могу, представляете! Не получается, и все тут — хоть плачь!

И рукой махнул — опечалился. Рыцарь и оруженоска переглянулись, посмотрели друг на друга многозначительно, со смыслом.

А великан продолжает рассказывать:

— Берусь за несколько пакостей одновременно, потом все путаю, отвлекаюсь… Всех врагов подвожу, всем сподвижникам мешаю…

— Нам, — говорит барон Николай, — Золотой Вентиль нужен, который ты у добрых горожан похитил. Помнишь такой или от обилия злодейств позабыл?

— А, — говорит великан, — это… Вот что вам, оказывается, нужно! Ну, с этим Вентилем вообще история…

— А в чем дело-то? — спрашивает оруженоска. — На что он вам сдался?

— Да не мне он сдался, — вздыхает великан. — Есть у меня дружок один, дракон Жора, ему лет сто назад какой-то заезжий рыцарь в неравном поединке зуб такой же вот дубинкой выбил — самый рабочий зуб, резец жевательный. А зубных врачей дракон Жора ужас как боится, не летит новый зуб вставлять, вот и перебивается уже сотню лет супчиками да жидкими кашками, без мяса совсем отощал, с морды спал. Зимой-то еще ничего, зимой-то он в спячку впадает, а по весне просыпается и начинает со страшной силой выть от вегетарианской своей тоски. Так воет, бедолага, так воет! За триста верст слышно. Я терплю, терплю, а потом не выдерживаю, ребята, срываюсь с места и отправляюсь дружку своему Жоре золото на зуб добывать. А Вентиль этот и по весу подходящий, и не охраняет его никто особо, вот я по привычке-то все его и тягаю, поскольку дело проверенное.

— Ну а дальше-то что? — спрашивает донья Маня.

— Дальше как получается? А так, что Вентиль — это ж еще не зуб, это только полдела. Его надо переплавлять, выковывать, вставлять… А мне ох как лень всем этим заниматься. Нет, поначалу-то я загораюсь, раздуваю горн, строю планы, как я этот зуб сделаю да дракону Жоре подарю… А потом как-то гасну. И знаете, что еще: сомнения меня терзать начинают. И вот какого плана сомнения. Я ж злодей, стало быть, совершать должен злые дела, а другу помочь — это ж доброе дело! Так?

— Да, — говорит барон Николай, — дело оно доброе, но людям-то ты зло причиняешь, оставляешь их без горячей воды — ни себя не помыть, ни посуду!

— Вот то-то и оно! — напирает великан. — И что получается? Получается неразрешимое противоречие! Одним — зло, другим — добро; это уже двурушничество какое-то, лицемерие! А это не мой профиль: я злодей, но никак не лицемер. Вот я от этого противоречия мучаюсь-мучаюсь, маюсь-маюсь, а там, глядишь, возьму ваш Золотой Вентиль и отнесу его обратно, где взял — от греха подальше, чтоб совесть злодейская меня по ночам не ела. Тем более, что у меня к тому времени куча других неотложных злодейств накапливается, не до зуба мне… И так уже в течение многих-многих лет эта история со мной повторяется: будто в замкнутом кругу живу, ребята!

— Ерунда какая-то, — говорит оруженоска.

— Не то слово, — кивает великан, встает и цепляет барона Николая пальцами под мышки. — Давай-ка подсоблю…

Ухнул — и вытянул рыцаря из почвы. Барон Николай сразу на щит присел, ботфорты скинул, портянки размотал — ноги у него затекли сильно. Оруженоска ему пальцы массировать принялась, а сама с великаном разговор продолжает:

— Все это поправить можно, — говорит, — нет в мире безвыходных ситуаций. Пора бы вам это знать, не маленький уже.

И посмотрела на него снизу вверх. Великан плечами пожал, трубку табаком заправил. А оруженоска продолжает:

— Я вот знаю одного рыцаря, у которого — хоть он и не великан — та же проблема: не может ни одного подвига до конца довести.

Псевдонимов уши навострил, заинтересовался. Да и рыцарь тоже на оруженоску с таким вниманием уставился, будто ушам своим не верит и читает по губам.

— Ну и как? Чем дело кончилось? — спрашивает великан с пристрастием.

— Да не кончилось еще, — продолжает оруженоска, — но уже огромные подвижки произошли. Один подвиг, считай, почти до конца довел. А все почему: поверил в себя, в свои силы. В нужность свою поверил. Ну и человек рядом нашелся, который его поддержал и подтолкнул в правильную сторону.

— А, — великан махнул рукой, трубку выбивать стал. — У меня такого человека нет. Тут ни одной живой души, лишь камни да земляные червяки. И потом — я в нужность своих злодейств ну никак поверить не могу. Кому они нужны, ребята?

— Вот и прекрасно. Так, может, вам вообще злодеяния забросить и заняться чем-нибудь другим? Чем-нибудь, к чему у вас сердце лежит и душа тянется, в нужность чего вы готовы поверить.

— Ну как же я все это хозяйство брошу! — сокрушается великан.

— Вы подумайте: сколько злодеяний! Я столько сил в них вложил, да что там сил — душу я в них вложил! А вы говорите — бросить. Нет, мои дорогие, не годится.

— Во что душа вложена, то незавершенным остаться не может, — говорит ему донья Маня. — Душа — она только в целостном предмете обитает, в недоделках души нет.

— Да? — задумался великан. — Правда?

— Правда, — говорит оруженоска. — И все эти недопеченные злодеяния вытягивают из вас душу, потому что хочется им одушевиться за чужой счет. Вот вам пример: наш педагогический коллектив въехал осенью в новое здание, а школу ту сдали с недоделками! Так дети в ней учиться не могут, учителя учить не могут, розги вянут, завхоз заведовать не в состоянии! Все друг другу душу выматывают, а почему — потому что это не школа, а полуфабрикат! Вот и получается, что недоделка — сама по себе уже есть злодейство. Кстати, и недоделанный подвиг — это чистой воды злодейство.

— А недоделанное злодейство, стало быть, подвиг? — удивляется великан. — Так выходит?

— Может, и так, — говорит донья Маня. — Хотя это не факт.

— Эй, погодите, — встревает в разговор рыцарь. — Я что-то уже ничего не понимаю. — Про что вы говорите? Дети-то здесь при чем? Вы лучше скажите мне, кому победа-то засчитывается? Кто бой выиграл? Или мы не закончили еще?

— Ничья, — объявляет оруженоска. — Когда двое встретились, из которых ни один закончить не может, то побеждает дружба. Так что подайте друг другу руки и скажите так: «Мирись, мирись и больше не дерись, а если будешь драться…»

— А Вентиль? — не унимается рыцарь. — Руку подать мне не жалко, но как же с Вентилем-то быть?

— Да отдам я тебе твой Вентиль, успокойся, — говорит великан, забирая рыцарскую ручонку в свою великанскую лапищу. — Легкая у тебя рука, парень! Мне бы такую руку, я б давно все начинания закончил… На складе он у меня лежит, цел и невредим, сейчас пойду принесу.

Ноги у великана Псевдонимова длинные — шустро он обернулся. Как обещал, принес Золотой Вентиль в целости и сохранности, даже в какую-то промасленную бумагу завернутый, даже и прокладка на нем почти новая, но не золотая, а просто резиновая.

— Распишитесь, — говорит, — в ведомости.

— Это зачем? — удивляется рыцарь.

— Для злодейской отчетности, — отвечает великан. — Хоть это и ерунда, все равно носом чувствую, попрут меня скоро из злодеев за разбазаривание награбленного, попрут — и даже злодейской пенсии не дадут!

— А вы тогда к нам приходите, — говорит оруженоска. — Мы вас в рыцари примем, экстерном; оруженосочку вам найдем. Мужчина вы статный, с руками, с головой. Опять же поболтаем — о подвигах и злодействах.

— Точно, — поддакивает барон Николай. — У меня замок есть, малогабаритный, но трехкомнатный, он сейчас пустой стоит. Я-то вот теперь с доньей Маней в спартанских условиях закаляюсь… Забрасывай, браток, свои недоделанные злодейства — и айда к нам. У нас с тобой, Аноним Имярекович, общего много: будет, о чем речи вести.

Великан свою большую голову почесал, глянул куда-то за леса, за горы, в сторону города и говорит:

— Подумаю, ребята. Подумаю. Заманчиво…

Обратная дорога вроде как вдвое короче показалась — донья Маня сразу компас себе взяла, барону Николаю восьмерки на пересеченной местности выписывать не позволила. В пути о многом говорили: оруженоска рыцарю в основном все о школе да о средневековой педагогике, а тот ей все про футбол да про оружие всякое.

— Кстати, — говорит донья Маня, — линейку, выходит, я зря брала; не понадобилась она в бою-то.

— Ну как же! — возражает рыцарь. — Если б ты меня в дороге линейкой не закалила, я бы тех дубинных ударов не выдержал.

Прежде чем домой вернуться, заехали в котельную. За бутылку «Круглостольной» гномы-водопроводчики вставили Золотой Вентиль куда следует и пустили воду горячую.

— Ну вот, — говорит донья Маня, — и поставлена в твоем подвиге точка. Теперь и зарубку делать можно. Только это подвиг — не подвиг еще, а так, подвижок. Подвиг, сдается мне, впереди еще. Но все равно: с почином тебя, бой-рыцарь мой, барон Николай.

— Первый подвиг комом, — соглашается барон Николай, — но все-таки…

Как приехали домой, первым делом рыцарь в теплую ванну залег. Оруженоска тоже ванну приняла, насладилась всеми прелестями завершенного ее рыцарем подвига. После водных процедур сели в халатах кофе пить. И все бы хорошо, да только донья Маня уже о следующих подвигах толкует, строит героические прожекты, намечает объекты будущих опасных сражений и смертельных схваток. У нее этих подвигов на уме — ну просто не перечесть, готова сразу после кофе собираться в следующую экспедицию. Барона Николая такая ретивость несколько огорчила, но поскольку он очень доволен был в этот момент собою и всем вокруг, то позволил себе не сердиться на оруженоску, а ограничился небольшим порицанием.

— Дорогая… — начал он было это порицание, но осекся, смутился и поспешил поправиться: — Дорогая оруженоска, разве не заслужил я после всех свершений хотя бы вечер отдыха? Так сказать, для тех, кому за сорок. Сегодня, видишь ли, «Лангедок» с «Гасконцем» играют, четвертьфинал, очень хочу посмотреть. А?

— Ну ладно уж, — махнула рукой донья Маня. — Отдыхай до завтра, но помни: еще много подвигов у нас впереди. Враги не дремлют — то воду отключат, то подъезд загадят, то еще чего, у меня целый списочек составлен. Всем им теперь житья не дадим, не будь я оруженоска славного рыцаря! Смотри свой дурацкий футбол, а я пока за яйцами схожу, неплохо бы нам учинить праздничный ужин.

И пошла за яйцами. Едва успела: старушки-торговки палатки свои сворачивают, домой торопятся.

— Ой, милая, — говорят, — давай скорее, а то там воду горячую дали, бежим мыться!

А еще спрашивают:

— Как там наш бой-рыцарь поживает-то? Что-то его не видно, небось выкинуть пришлось?

— Да нет, неплохо поживает, — отвечает донья Маня. — Я из этого боя второй сорт сделала.

— Ну! — удивляются старушки. — А первый сорт из второго сможешь сделать?

— А что, попробую. Все в наших руках.