«Если», 2006 № 04

Евгений Харитонов Сломанная табакерка

Удивительная вещь: по всей Европе наблюдается всплеск интереса к подростковой фантастике, но в России, с ее богатыми литературными традициями в этой области, мы видим прямо противоположное.

«Фантастический элемент, кажется, никогда не был так кстати в детской литературе, как именно в наше время, когда значительная часть подрастающего поколения проявляет уже вовсе не детскую практичность и сухо, холодно, с какой-то китайской формалистикой относится ко всему окружающему… И тот, кто хочет влиять на ребенка, должен иметь дело с фантазией. Фантазия — доступ в мир ребенка».

Это цитата не из проблемной статьи современного критика. Слова эти были написаны более 120 лет назад писателем и педагогом П.В.Засодимским. Но сегодня, когда практически разрушены традиции детской и подростковой прозы (в том числе — фантастической), они оказываются более актуальны, чем в конце XIX века.

То, что фантастика занимает в чтении подростка значительное место, известный факт. Во многом благодаря игровому элементу, доминирующему в детской НФ-прозе, ребенок становится соучастником игры-приключения, игры-поиска, игры-познания. Вместе с героями книг подросток познает мир. И дело не только в этом. Существенное отличие детской и подростковой литературы от «взрослой» состоит в том, что она является прямым продолжением педагогики, а значит, в ее основе лежат два базовых принципа: дидактика и воспитание. То есть вся подростковая литература во все времена опиралась на жюль-верновский завет «Развлекая — поучать». Как говорил просвещенный князь В.Ф.Одоевский, дискутируя с противниками сказки и фантастики в чтении детей: «Непроснувшиеся более чем спят». Князь-литератор, сам автор множества сказок и фантастических повестей, справедливо считал, что именно фантастика пробуждает в ребенке многосторонний интерес к жизни, помогает «привести в движение орудие мысли».

На Западе это понимают, НФ-литература там заняла прочное место в школьных программах, к произведениям для детей и подростков относятся с особым трепетом.

А что же в России? Хорошая детская фантастическая проза — явление в современной словесности не просто редкое, а фантастически редкое. О сформировавшемся направлении или писательской школе (как, например, в той же западной традиции, да и в недавнем нашем прошлом) говорить и вовсе не приходится. Понятие «фантастическая проза для детей и юношества» у нас связано с неприлично узким кругом имен, да и тот стремительно сокращается: нет уже в живых бесспорных классиков жанра Николая Носова, Кира Булычёва, Евгения Велтистова, Георгия Мартынова и Виталия Мелентьева; давно не работают в этой области Георгий Садовников и Анатолий Мошковский; не спешат издатели выпускать новые книги Владимира Малова; детская проза Владислава Крапивина все заметнее взрослеет, а другой талантливый уралец Павел Калмыков, мощно дебютировав в конце 80-х искрометной повестью «Школа мудрых правителей, или Истории Королятника», кажется, вообще отошел от активной литературной деятельности… Практически в гордом одиночестве пытаются противостоять энтропии жанра Андрей Саломатов и Тамара Крюкова, да есть еще около десятка «залетных» авторов.

В условиях почти полного вакуума в 2001 году была придумана премия «Алиса», присуждаемая за лучшее фантастическое произведение для детей. Затея благородная, но и сумасшедшая одновременно, — поддержать, с одной стороны, единицы отчаянных энтузиастов (и прежде всего, из числа молодых авторов) подростковой фантастики, а с другой — попытаться стимулировать развитие самого жанра. Но за несколько лет существования премии оказалось, что список достойных ничтожно мал.

Абсурдность ситуации, сложившейся в российской детской литературе вообще и в фантастике в частности, особенно заметна на фоне активной работы по созданию специализированных справочников. Просто Кафка или Хармс какой-то получается: справочники есть, но вся система детского чтения, тщательно создаваемая десятилетиями, безнадежно рухнула.

И ладно бы за плечами не было традиции, истории, школы. Но в том-то и дело, что и первое, и второе, и третье существовало. Хотя порой и вопреки. Поэтому не лишним будет вспомнить опорные моменты отечественной НФ для детей и юношества.

Подростковой фантастике в нашей литературе как-то особенно не везло — все никак не получалось встроить ее в читательскую схему, выделить ей особую жердочку. И началось это отнюдь не в советские годы.

В течение почти всего XIX века педагогические и литературные журналы содрогались от бурных дискуссий о месте фантастического в подростковом чтении. В чем только не упрекали волшебную и фантастическую сказку (не одну лишь фольклорную, но и авторскую, вышедшую из-под пера Пушкина, Погорельского, Одоевского)! И в антипедагогичности, и в том, что фантастическое якобы «задерживает умственное развитие детей», «расслабляет волю ребенка», путает его представления о реальности и т. д. и т. п. Даже Засодимский, цитатой из которого мы открыли нашу статью, в начале своей карьеры рьяно выступал за полный запрет сказки, за исключение всяческой «небывальщины» из литературы.

Активно и едва ли не в одиночестве противостоял нападкам на фантастическое в детском чтении В.Ф.Одоевский, утверждавший, что именно фантастика пробуждает в ребенке любопытство, интерес к знанию. И не просто противостоял, но создал принципиально новый жанр русской словесности — научную сказку (или научно-фантастическую, если хотите). В НФ-сказке «Городок в табакерке» (1835) писатель в увлекательной форме поведал об устройстве механизма музыкальной шкатулки, дал ребенку начальное представление о социальном порядке. И в изданном позже сборнике «Сказки дедушки Иринея» Одоевский до совершенства довел идею «Городка…» — через фантастическую грезу ввести ребенка в мир науки, возбудить его интерес к окружающему миру.[6]

Педагогический принцип отца русской НФ — «обучать на опыте, учить смотреть, проверять, воспитывать» — стал базовым для всей последующей отечественной фантастической прозы, адресованной детям и юношеству. Даже в эпоху, когда всю НФ рассматривали как художественный придаток к научно-популярной литературе, «взрослые» фантасты могли отойти от установки «звать молодежь во втузы» и углубиться в экзистенциальные поиски Главного вопроса. Подростковая же фантастика была лишена такой роскоши. И в этом присутствовала своя логика (которую разделяет и автор этой статьи): детская НФ была и должна быть формой увлекательной учебной литературы, пробуждающей интерес к знанию, к наукам (и естественным, и гуманитарным), прививающей ребенку сложные социальные навыки.

Наиболее же активно НФ для детей и юношества (и прежде всего — научно-популяризаторская ее ветвь) стала развиваться после Октябрьской революции, в 1920-е годы. Любопытно, что этому способствовал запрет (хотя и кратковременный) на сказку, поскольку она-де пропагандировала «дореволюционные ценности». И на смену волшебникам пришли ученые, а волшебную палочку заменили чудеса техники. Хотя, надо сказать, герой-подросток в качестве главного действующего лица в фантастике 20-х годов встречался нечасто, разве что в утопической дилогии Иннокентия Жукова о путешествиях пионеров в далекое прошлое и не столь отдаленное будущее, а также в лучшей детской книге 20-х — социальном романе-сказке Юрия Олеши «Три Толстяка». Тем не менее ключевые произведения тех лет (и в первую очередь, повести Александра Беляева и романы Владимира Обручева) были ориентированы на юношескую аудиторию. К сожалению, это сыграло одновременно и недобрую службу самой НФ. Всю фантастику скопом стали записывать в раздел детской литературы, в результате чего произошло размывание возрастных границ, исчезла адресная направленность книг — при том, что цели и задачи писатели ставили разные.

В 30-е годы, отрабатывая социальный заказ (формирование нового человека), фантастика выводит на первый план героя-ребенка. Подросток становится «активным строителем коммунистического будущего», наряду со взрослыми он участвует в глобальных проектах, научных экспедициях (как в романе Г.Адамова «Тайна двух океанов»). Конечно, в те годы всю литературу, и в особенности детскую, подгоняли под идеологические установки, и подросткам приходилось не только увлеченно осваивать науку, но и с не меньшим энтузиазмом разоблачать вражеских шпионов («Арктания» Г.Гребнева). Причем последнее на какое-то время стало приоритетной задачей детской литературы. А подлинная, талантливо написанная образовательная фантастика пробивалась в печать с большим трудом.

В автобиографических заметках автор одной из лучших детских НФ-книг 30-х годов «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1937) Ян Ларри красноречиво описал положение детского писателя в предвоенные годы: «Вокруг детской книги лихо канканировали компрачикосы детских душ — педагоги, «марксистские ханжи» и другие разновидности душителей всего живого, когда фантастику и сказки выжигали каленым железом… Мои рукописи так редактировали, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо кроме редакторов книги, деятельное участие принимали в исправлении «опусов» все, у кого было свободное время, начиная от редактора издательства и кончая работниками бухгалтерии… Всё, что редакторы «улучшали», выглядело настолько убого, что теперь мне стыдно считаться автором тех книжек».

Даже в безобидной, веселой истории о том, как чудаковатый профессор-биолог Иван Гермогенович Енотов изобрел препарат, позволяющий уменьшать предметы, а затем совершил увлекательно-познавательное, полное опасностей путешествие в мир растений и насекомых в компании с непоседливыми Кариком и Валей, «компрачикосы детских душ» усмотрели надругательство над «могуществом» советского человека, а заодно сформулировали задачу перед детскими писателями «на текущий момент»: «Неправильно принижать человека до маленького насекомого. Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо… Говоря с маленькими школьниками о природе, мы должны внушать им мысль о возможном воздействии на природу в нужном нам направлении».

Но и в эти непростые годы появлялись книги, ставшие жемчужинами подростковой литературы, не утратившие своего обаяния спустя более полувека — это и научно ориентированные «Ариэль» (1941) Александра Беляева и упомянутая повесть Ларри, и сказочно-фэнтезийные «Старик Хоттабыч» (1938) Лазаря Лагина, «Волшебник Изумрудного города» (1939) Александра Волкова, и полупародийные «Приключения капитана Врунгеля» (1937) Андрея Некрасова.

Уже к 1950-м годам познавательная функция подростковой НФ вновь стала доминирующей (буквально чудом проскочил остроприключенческий, откровенно бо-евиковый «Звездный человек» Александра Полещука[7]). Даже в развеселой сказочной книге «Незнайка на Луне» Николай Носов не только высмеивает пороки капиталистического общества, но и знакомит юного читателя с астрономией и, в частности, с бытовавшей в те годы теорией полой Луны. И увлекательности чтения это ничуть не вредило.

1960-е годы открыли «золотую эпоху» отечественной детской НФ, протянувшуюся до середины 1980-х.

В эти годы в детской литературе яркими звездами вспыхнули имена Кира Булычёва, Владислава Крапивина, Евгения Велтистова, Виталия Губарева, Виталия Мелентьева, Георгия Мартынова, Петрония Гая Аматуни (хотя этот автор дебютировал еще в середине 40-х), Георгия Садовникова, Анатолия Мошковского, Софьи Прокофьевой, Александра Мирера… Произведения этих писателей хорошо знакомы читателям уже не одного поколения и пользуются неизменным успехом.

Детская и юношеская фантастика этих лет поражает не только обилием прекрасных, нисколько не утративших своей привлекательности произведений, но и многообразием литературных приемов, широтой тематического диапазона, глубиной проблематики. В 1960-е происходит слияние, синтез классической фантастико-приключенческой, научно-познавательной повести с другими жанрами юношеской литературы — например, с психологической школьной повестью (Владислав Крапивин, Владимир Малов), даже с рыцарским романом («Экспедиция в преисподнюю» С.Ярославцева и «Продавец приключений» Г.Садовникова); Ярославцев, Садовников и прежде всего Кир Булычёв смело вводили в ткань научно-фантастической истории сказочные элементы, наполняли сюжет множеством реминисценций и отсылками к классическим произведениям.

Однако при явном усилении гуманитарной составляющей, подростковая НФ 60-70-х годов осталась верна формуле Одоевского — пробуждать в ребенке любопытство.

Наука все еще оказывала колоссальное влияние на подростковую литературу. Детские фантасты, как и взрослая НФ, стремились охватить весь спектр актуальных научных проблем, волновавших тогда общество — будь то стремительно развивавшаяся кибернетика (знаменитая трилогия Е.Велтистова про Электроника, «Демьянко Деревянко, или Приключения электронного мальчика» В.Бережного, «Атомик и кибернетический медведь» В.Бээкмана) или достижения в области физики (повести Татьяны Гнединой, «Остров тайн» В.Акентьева и Ю.Лобачева, «Остров неопытных физиков» К.Домбровского), а перечислять сочинения о космических полетах — рамки статьи не позволят.

И все-таки в то время писателей в большей степени беспокоил душевный мир ребенка, собственно социология детства. Дети уже не просто участники тех или иных научных событий, они действующие лица стремительно меняющегося мира, они зеркальное отражение мира взрослых.

К середине 1960-х подросток-читатель уже был готов воспринять серьезный разговор о проблемах вполне взрослых — например, о проблеме этического выбора в экстремальной ситуации, когда важнее не твои знания в области физики или химии, а твои нравственные качества. А именно такие задачки предлагали решать героям и юному читателю Александр Мирер в «Главном полдне», Владислав Крапивин в большинстве повестей, братья Стругацкие в «Повести о дружбе и недружбе».

Эти произведения задали новую тональность всей подростковой фантастике, на их почве вызрела в 70-80-е педагогическая НФ Сергея Другаля (сборник «Тигр проводит вас до гаража»), Владимира Малова (повесть «Академия Биссектриса» и многие другие вещи этого автора), Эдуарда Геворкяна (повесть «Правила игры без правил»), Ивана Зюзюкина (сборник «Государство Школа»). Вряд ли погрешу против истины, если скажу, что жесткая детская проза рубежа 80-90-х (прежде всего имеются в виду нашумевшие повести Алексея Иванова «Охота на «Большую Медведицу» и Сергея Лукьяненко «Рыцари Сорока островов») берет истоки в той же фантастике 60-70-х: фантасты нового поколения вступили в открытый спор с писателями-шестидесятниками, рисовавшими «благостный» образ ребенка.

В 1990-е мы получили то, чего так страстно желали — освобождение литературы от государственного контроля. Взрослая проза, поэзия смогли вдохнуть полной грудью, расправить крылья — это да. Казалось бы, вот и словесность для детей, вырвавшись из-под диктата государственных установок «как писать и о чем писать», должна бы вспениться новыми яркими книгами, новыми талантливыми именами… Но, как ни парадоксально, произошло прямо противоположное. Подростковая литература избавилась не только от надзора цензоров, но и поддержки государства, без которой, как выяснилось, она нормально развиваться не может. И вся детская проза с ее оставшимися в прошлом традициями, вдруг начала стремительно хиреть, она попросту оказалась не готова к свободному плаванию. Она и не сможет свободно плыть: воспитание подрастающего поколения — задача, простите за пафос, государственная. Государство же освободило себя от такой утомительной обязанности. А результат? Социальная незащищенность детей — это лишь одна статья. Но есть еще и незащищенность духовная. А, как известно, существенную роль в формировании духовного мира ребенка играет именно литература. Но о чем мы можем говорить, если одним махом разрушили саму систему детского и подросткового чтения? В конце 1990-х — начале 2000-х годов закрылись оба Центральных Дома детской книги в Москве и Петербурге, здания отдали каким-то невнятным коммерческим структурам; половину детских библиотек постигла та же судьба, единственный профессиональный журнал «Детская литература» прекратил свое существование, а это значит, что подростковая словесность ко всему прочему лишилась и собственной критико-литературоведческой базы. И жирный восклицательный знак в этом «переделе» поставил новый философский словарь из серии «Человек», авторы которого посчитали необязательным включать в него такие «лишние» понятия, как «Детство» и «Ребенок»…

И чего же мы можем ждать от растерявшихся детских писателей? Взрослая литература смогла подстроиться под требования нового времени, детская — нет. Попытка Эдуарда Успенского освежить свой популярнейший цикл за счет введения атрибутов дикого капитализма (бандюки-рэкетиры, олигархи и т. п.) привела к обрушению почти утопического, уютного мирка Детства под названием «Простоквашино».

Что же произошло, почему писатели вдруг растерялись? В беспредельные 1990-е рухнула система этических координат, а следом оборвалась, казалось, прочная связь между писателем и читателем-ребенком. Русские писатели просто уже не знали, на каком языке разговаривать с новым поколением. Даже великолепная трилогия Юлия Буркина и Сергея Лукьяненко «Остров Русь», написанная в лучших, классических, традициях подростковой НФ 60-80-х, имела весьма умеренный успех, несмотря на беспроигрышные имена-брэнды.

Впрочем, не раз я слышал высказывания (причем писательские), что-де нынешняя фантастика настолько универсальна, а значит, вполне подходит и для детского-подросткового чтения. На мой взгляд, такая универсальность скорее говорит о недостатке сегодняшней фантастики, ее инфантильности, а вовсе не о достоинстве. Но проблема в том, что подросткам-то все же хотелось бы получать книги о своих сверстниках, о проблемах, которые актуальны для их возраста. Такой литературы им сегодня почти не дают, а выбирать не приходится. Как говорится: на безрыбье даже Пелевин…

Надо сказать, издатели честно пытались сохранить традиции детской НФ, но ни одна из книжных серий этой направленности не продержалась более двух-трех лет. Из десятков авторов, чьи книжки выходили в «Замке чудес» (Армада), «Чародеях» (ЭКСМО) и «Секретных файлах» (ЭКСМО), в детской НФ остались немногие — Андрей Саломатов, Тамара Крюкова, Валерий Роньшин, Марина и Сергей Дяченко, стремительно «взрослеющий» Андрей Белянин да Дмитрий Емец. А вот коммерческого успеха добился только последний из них — автор сюжетно лихих, но чудовищных с литературной точки зрения, откровенно подражательных повестей-окрошек из прочитанного ранее, а также бесконечной серии-клона про Таню Гроттер.

Мне могут возразить: «Ну как же! Ведь классику детской фантастики почти всю переиздали! Вот они — книги Булычёва и Крапивина!». И долго детей держать на запасах (пусть даже золотых) прошлого? А где новые Булычёвы и Крапивины?!

Конечно, время от времени вдруг появляются талантливые книги, яркие имена, но, оставшись без внимания читателей и, прежде всего, профессиональной критики, столь же стремительно исчезают.

Иллюзию существования жанровой прозы для подрастающего поколения обеспечивают разве что книжные серии безликого «детского хоррора» — «Ужасные истории» и «Страшилки». Повести, публикующиеся в этих сериях, походят одна на другую, как две песчинки на пляже, да и написаны на редкость убогим языком. Неужели это и есть то, что хочет читать современный подросток? Или им просто ничего не предлагают взамен? К сожалению, не могу ответить на этот вопрос. Как не могу быть уверенным в том, что через год учредители премии «Алиса» смогут найти достойного претендента на получение этого приза.

А ведь сегодня как никогда подросток нуждается в писателях, способных пробудить в нем любопытство. Может, что-то изменится, но только после того, как государство вспомнит, что большую многонациональную страну Россию населяют не только взрослые дяди и тети с их проблемами, но и главная из наций планеты — дети, а список глобальных национальных идей пополнится еще одной: развитие русской детской литературы.