«Если», 2006 № 04

Мария Галина Волшебная лампа киборга

Ситуация складывается почти парадоксальная. С одной стороны, критики отмечают начавшийся спад интереса к фэнтези. С другой же, активность издателей и авторов, из года в год штампующих сотни книг в жанре меча и магии, говорит о прямо противоположном положении вещей. Так что же на самом деле происходит с жанром в современной российской словесности? Свое мнение высказывает известная писательница и критик.

Бум миновал. Несмотря на то, что в рейтинге продаж уверенно лидирует фэнтези, вектор предпочтений фэндома, судя по голосованию на конвентах нескольких последних лет, поворачивается в сторону иных жанров — НФ, социальной фантастики, альтернативной истории.

В чем же причина того, что фэнтези в глазах «продвинутых» любителей фантастики отошла на второй план? Кстати, «отошла» фэнтези или «отошло», так до конца и не известно. Подобная неустойчивость — свидетельство того, что слово для языка новое и еще не прижилось как следует (так «фильм» раньше был «фильмой»).

И правда, для бывшего советского человека фэнтези началась с «Хранителей» Толкина — в 1982 году. Старая гвардия вспомнит еще и саймаковский «Заповедник гоблинов», вышедший десятью годами раньше, да томик в знаменитом красно-сером собрании — в котором «чистых» образцов жанра было не так уж много. Вот, пожалуй, и все.

Трудно сейчас сказать, по какой причине советская цензура не пропускала к нам Толкина, Ле Гуин, Прэтта или Теренса Уайта. Скорее всего, это направление было закрыто из-за его «эзотеричности» — государственная машина могла прохлопать публикацию замаскированной антисоветчины, но «пропаганду» Чуда замечала сразу же. Разумеется, магия, являющаяся движущей пружиной фэнтези, и Чудо — далеко не одно и то же, но для цензоров это не имело принципиального значения.

Хлынувшая на отечественный рынок в конце 80-х — начале 90-х фэнтези овладела умами именно благодаря элементам эзотерики. Почва уже была подготовлена: на фоне социальных потрясений и разочарований читательская масса разуверилась и в науке как таковой, и в позитивистском мышлении в целом. Их место тут же заняла философия более древняя, архаичная (а значит, более жизнеспособная) — некритичная, донаучная, даже дорелигиозная. Магическая. Кашпировский и Чумак — вот два символа России конца XX столетия.

Фэнтези замечательно вписалась в эту историческую ситуацию. Тем более, что благодаря своей близости к мифу, к волшебной сказке она гораздо «архетипичнее», гораздо сильнее по эмоциональному воздействию, чем «твердая» НФ.

То, что на Западе издавалось на протяжении пятидесяти лет, мы перепечатали за пять. В первую очередь — вершины, образцы. Толкин, Ле Гуин, Желязны, Говард… А дальше на волне успеха хлынула фэнтези второго разбора: всякие подражания, тени… Впрочем, это было уже неважно. Одновременно прорвавшиеся эталонные тексты успели дать первотолчок отечественной фэнтези, которая начала стремительно развиваться. Тогда-то и получали премии Успенский, Лукин, Хаецкая, Дяченко, Олди.

Сейчас уже невозможно найти любителя фантастики, который не знал бы, что Маделайн Симмонс, Макс Фрай и Генри Лайон Олди — самые что ни на есть наши авторы. К середине 90-х отечественная фэнтези уже пользовалась большим спросом, чем импортная.

На Западе становление, расцвет и неизбежный упадок фэнтези заняли несколько десятилетий. У нас этот процесс оказался спрессован в 10–15 лет. А кризис литературы меча и магии был неизбежен, и вот почему. Фэнтези, в чистом своем виде возникшая не так давно даже в англоязычной литературе, — принципиально иной род литературы, чем твердая фантастика. Она напрямую восходит к мифу и волшебной сказке. От мифа «классическая» фэнтези унаследовала фигуру героя, трактовку сюжетных коллизий как борьбы высших сил, склонность к сериальности, вариациям и некоторую размытость авторства. Любое мало-мальски яркое явление здесь открыто к «дописыванию», чужим интерпретациям.

Кстати, благодаря этой своей открытости, негерметичности фэнтези активно плодит то, что принято называть «фанфиками» — любительские, внутрикорпоративные интерпретации, сиквелы и приквелы. Мало кто из «обычных» фантастов удостоился такой чести — разве что Стругацкие, и то в гораздо более скромных масштабах. А поскольку подобная литература живет в основном в Сети, то можно сказать, что самое крупное технологическое новшество, вошедшее в наш быт, быстрее всего освоил самый древний, архаичный жанр.

От волшебной же сказки фэнтези позаимствовала набор «пропповских» структурных элементов: герой, волшебный помощник, обретение, потеря, поиск волшебного артефакта и т. д. Разумеется, составляющие этого набора можно тасовать как угодно, но сам он довольно ограничен. Вдобавок фэнтези — это не только герой, но и мир. А значит — география и этнография, психологические и биологические особенности «нечеловеческих» рас, природа, даже языки… Можно, конечно, обратиться и к реальным временам и народам, но и тогда бэкграунд должен быть солиднее, чем научное обоснование гиперпространственного скачка в любой космической одиссее. Не удивительно, что однажды выдумав оригинальный мир, даже талантливые авторы предпочитали раз за разом возвращаться в него, а не измышлять новый. Хотя далеко не всегда такое возвращение оказывается удачным (например, Урсула Ле Гуин с ее Земноморьем или Андре Нортон с «Колдовским миром»).

В итоге все сюжетные схемы классической фэнтези оказались вычерпаны довольно быстро. Относительная новизна достигалась за счет вариаций — не герой, а героиня; не просто героиня, а лесбиянка; герой не хороший, а плохой; не волшебный мир, а другая планета, где действует магия и живут драконы… Появляются разновидности фэнтези, достаточно далеко ушедшие от прототипа. «Мир Роканнона» Урсулы Ле Гуин, на первый взгляд, чистая НФ, но по каким-то косвенным признакам — мотивам предсказания, «зацикленности времени», обретения и потери, волшебных существ и Полых холмов — это несомненная фэнтези. «Чародей поневоле» Кристофера Сташеффа и «Драконы Перна» Энн Маккэфри тоже принадлежат к такому промежуточному варианту.

Еще один несомненный признак вырождения жанра — пародия. Это Роберт Асприн, Глен Кук, блистательный Терри Пратчетт, чей Плоский мир относится к фэнтези примерно так же, как «Дон-Кихот» — к рыцарскому роману.

У нас подобный процесс прошел стремительно. Даже не успев выделиться в чистый жанр, фэнтези тут же начала распадаться на юмористическую постмодернистскую фэнтези Михаила Успенского, «ретро-социальную фэнтези» Евгения Лукина, теологическую Елены Хаецкой. Упомянем еще парадоксального «Многорукого бога далайна» Святослава Логинова, мифо-эпосы Олди, городскую этнофэнтези Марины и Сергея Дяченко, криптоисторию Андрея Валентинова и Александра Зорича, криптосовременность Сергея Лукьяненко и Андрея Панова, технофэнтези Ильи Новака или Александра Борянского…

Иными словами, мы получили ЛИТЕРАТУРУ — разнообразную, яркую и вполне конкурентоспособную, недаром «Дозоры» заинтересовали американцев. То есть вот она, славянская фэнтези — но вовсе не там, где ее искали, скажем, издатели сериала «Княжеский пир».

А вот традиционной фэнтези не повезло. Ни сериал Макса Фрая, ни романы Веры Камши, ни цикл Ника Перумова про мага Фесса, ни даже знаменитый «Волкодав» не завоевали НИ ОДНОЙ ПЕРВОЙ премии фэндома (Мария Семёнова, правда, получила в 2005 году «Аэлиту» — премию по совокупности заслуг перед отечественной фантастикой). Поправьте меня, если я ошибаюсь.

В чем тут дело — сказать трудно. Возможно, причина в том, что конкурировать на одном поле чистая фэнтези с НФ не может, уж очень разные это жанры. Быть может, в том, что к моменту зарождения у нас классической литературы о магических мирах в фэндоме (во всяком случае, в самой активной его части) еще преобладали те, кто воспитан на «твердой» НФ.

Значит ли это, что для фэнтези действительно нужно выгородить специальный загончик — как это делает «Если», составляя тематические номера? Или учредить отдельные крупные премии — только для фэнтези (такие премии — «Лунный меч», «Меч в камне» — были, но по престижности они не могли конкурировать с «Росконом», «Интерпрессконом» или «Бронзовой улиткой»), чтобы вывести ее из вынужденной и вполне бессмысленной конкуренции с твердой фантастикой? Возможно. Боюсь, впрочем, что эти меры несколько запоздали.

Потому что с НФ тоже происходят странные вещи; она все чаще стала допускать на свои страницы Чудо. Это может быть подано в корректной форме — согласно знаменитому закону Кларка, который гласит, что любая продвинутая технология, наблюдаемая представителями общества, стоящего на более низкой ступени развития, будет восприниматься как чудо.

А сейчас нередко это просто Чудо, спонтанное и необъяснимое. Ни зарождение Пандема, всемогущего и вездесущего суперразума, ни планету, на которой можно «выспать» разные полезные вещи, ни появление оборотня в отдельно взятом русском городе не объяснить в логике строгих научных фактов.

Похоже, мы наблюдаем то, что в биологии называется конвергенцией — появление сходных признаков у разных групп животных. Дельфин похож на акулу потому, что оба живут в одной среде и подчиняются одному и тому же постоянному и непрерывному давлению обстоятельств. Так и с фантастикой-фэнтези. Фантастику на изменение подвигло примерно то же, что и фэнтези — разочарование социума в науке, исчерпанность первоначального позитивистского посыла, кризис идей, давление рынка, издательские предпочтения. А еще — появление на нашем рынке прежде запретных образцов западной фантастики, в том числе субъективно-идеалистической (киберпанка, психоделики)… И влияние той же фэнтези с ее идеей мессианства, спасения мира посредством высших сил, магических ритуалов и странных артефактов. Не удивительно, что фантастика и фэнтези стали так похожи.

Скоро их уже невозможно будет отличить друг от друга.