«Если», 2002 № 03

Владислав Гончаров, Наталия Мазова Толпа у открытых ворот

Отечественная фэнтези, вслед за фэнтези переводной, несколько лет назад ворвалась на книжный рынок, едва не вытеснив НФ на обочину. Словно ниоткуда появились сотни книг десятков авторов, многие из которых уже сегодня благополучно забыты. Что выдержало проверку временем, какие новые звезды взошли на ее горизонте, прогрессирует или деградирует российская фэнтези, какие направления внутри жанра сформировались? Об этом размышляют петербургские критики.

Прогнозы оптимистов, еще несколько лет назад предрекавших отечественной фэнтези блестящие перспективы, увы, не оправдались. Русская фэнтези не совершила какого-то радикального прорыва в будущее и не открыла в фантастике новых горизонтов. Период бурного энтузиазма середины девяностых годов постепенно сошел на нет — началось освоение занятого пространства.

Здесь-то и выяснилось, что механически перенести традиционный для западной фантастики жанр на российскую литературную почву не так просто. Многоцветное полотно англоязычной фэнтези, выглядевшее издали яркой экзотикой, при ближайшем рассмотрении оказалось холщовым занавесом, украшенным грубым и аляповатым рисунком. Даже те, кто по молодости лет бурно восхищался оригинальностью миров и подкупающей простотой героев, довольно быстро осознали: это пища однократного применения. Трудно питаться винегретом, который кто-то уже прожевал, причем не один раз.

Более того, многие из тех авторов, которые пришли в литературу под знаком фэнтези, очень скоро ощутили узость границ этого жанра. Если раннее творчество Марины и Сергея Дяченко безусловно относится к классической фэнтези, то куда прикажете зачислить «Пещеру», «Казнь» и тем более «Армагед-Дом»? Впрочем, и в научную фантастику вписать их вряд ли удастся. А главное — их книги не имеют прямых аналогов в фантастике Запада. Подобие «Привратнику» там найти можно, а вот «Ведьминому веку» — уже вряд ли. Точно так же бесполезно искать в «Заокраинном краю» аналоги стилю и манере Генри Лайона Олди или «средневековым» романам Елены Хаецкой. Как ни грустно, но самые яркие и именитые авторы фэнтези, от которых ждали новых откровений, ныне в большинстве своем либо ищут эти откровения где-то на стороне (как супруги Дяченко), либо пишут мало и не всегда удачно (как Святослав Логинов), либо занимаются самоповторами (как Николай Перумов, который после «технофэнтези», оригинальной дилогии «Русский меч» и небезынтересного опыта соавторства с Сергеем Лукьяненко снова погряз в однообразных магических «разборках»). Даже Д.Громов и О.Ладыженский (Олди), с их исключительной работоспособностью сумевшие выкристаллизовать собственное оригинальное и цельное направление в фэнтези, разрабатывают свою находку скорее вширь, чем вглубь.

Наверное, самым заметным явлением отечественной фэнтези последних лет, попыткой прорыва в некое иное измерение, мог бы стать роман «Рубеж», созданный одновременно пятью авторами — Г.Л.Олди, М. и С.Дяченко и А.Валентиновым. Увы, вместо прорыва вышел всего лишь синтез нескольких удачных технологий — количество так и не перешло в качество.

Традиционная же для Запада юмористическая фэнтези на отечественной почве не прижилась вообще — даже невзирая на огромную популярность и коммерческий успех таких переводных авторов, как Роберт Асприн и Терри Прэтчетт. Конечно, все мы знаем и любим книги Михаила Успенского. Но один автор погоды не делает и жанра не создает. А у Михаила Глебовича не видно даже подражателей, не говоря уже о последователях. Конечно же, время от времени и у нас случаются попытки писать «смешную фэнтези», но все книги такого рода объединяет одна особенность — они раз за разом повторяют то, от чего постепенно ушел Успенский. То есть являются пародиями — либо на конкретные произведения, либо на определенные направления фантастической литературы. В основном, кстати, на «героический» жанр, поскольку «стебать» легче всего по поводу тех персонажей, которые и без того не блещут интеллектом. Наглядный тому пример — роман А.Лютого «Рабин Гут». Можно еще вспомнить трилогию Владимира Свержина об Институте Экспериментальной Истории. Правда, это не столько пародия, сколько своеобразный римейк — точнее, окрошка из любимых книг автора, разбавленных традиционными приколами и хохмами ролевых игр. Более самостоятельно выглядят книги А.Белянина, но и они раз за разом повторяют одну и ту же незамысловатую, хотя и симпатичную схему — «советский человек в Волшебной стране».

Пародия или римейк могут быть хорошими или плохими, умными или глупыми — но они всегда зависимы от конкретных произведений или направлений. Они по определению не могут составить самостоятельный литературный жанр. Если же пародия превращается в отдельное и независимое литературное направление — значит, литература уже находится в том состоянии, когда ей нужен не критик, а патологоанатом… Вот и выходит, что юмористическая фэнтези у нас не жанр, не поджанр и даже не направление, а всего лишь литературный прием. К которому, кстати, время от времени прибегают и авторы «фантастического мэйнстрима» — социальной литературной фантастики. В конце концов, не стали же Стругацкие авторами фэнтези после «Понедельника…» и «Сказки о Тройке»!

Не прижился в отечественной фэнтези и жанр притчи, достаточно популярный в зарубежной фантастике. Скорее всего, потому, что классическая притча предполагает малую форму, а с рассказами, особенно фэнтези, у нас по-прежнему сложно.

Таким образом, структура и пути развития отечественной фэнтези все-таки отличны от традиционных для Запада схем. Уже отсюда можно сделать вывод о том, что русская фэнтези пошла своим самостоятельным путем. Точнее, несколькими разными дорогами, в большей или меньшей степени отличающимися от проложенных англоязычными классиками и современниками.

По большому счету, магистральных направлений выделилось всего четыре. Это героическая, эпическая, средневеково-историческая и романтическая фэнтези.

Героическая фэнтези нам знакома давно и хорошо. Свое начало она ведет от приснопамятного Конана, занесенного к нам еще самой первой волной массовых переводов на заре девяностых годов. Впрочем, российские авторы тоже добавили сюда немало нового — в частности, благодаря Марии Семеновой литература обогатилась еще одним архетипом. Если отважный киммериец воплощал в себе идеал героя с точки зрения мужчины, то Волкодав и ему подобные являются следствием специфически «женского» взгляда на того же самого персонажа.

Имели место попытки поставить на место героя героиню — таким экспериментом стала тетралогия Виктории Угрюмовой о богине истины Кахатанну. Увы, самолюбования (а точнее — самоупоения) здесь еще больше, чем в «мужской фэнтези». Тем более, что от перемены слагаемых сумма не изменилась: в центре произведения остался все тот же единственный и неповторимый герой, вокруг которого вращается не только сюжет книги, но и судьба всего описываемого мира. Да и в самом герое раз за разом встречаем одни и те же примитивные признаки сублимации личных и социальных комплексов автора.

Такой персонаж, по определению, непобедим в бою, однако это не гарантирует его бессмертия. Век человеческий короток, а продлить жизнь героя магическим способом автор вряд ли сможет. Вспомним, что сам Конан люто ненавидел всяческих чародеев, мудрецов и колдунов, считая (и не без оснований), что именно от них в мире все беды. И вообще, в книгах подобного направления магия если и присутствует, то отодвинута на задний план либо противопоставлена активному герою. Надо полагать, что со смертью героя история мира должна подойти к своему логическому концу… Ныне жанр героической фэнтези переживает не самые лучшие времена — возможно, потому, что герой-индивидуалист никогда не вызывал особых симпатий у отечественного читателя. Славянский антураж, в который его тщетно пытались запихнуть издатели и авторы лет пять назад, только подчеркнул, что западные технологии и архетипы имеют свойство раз за разом не срабатывать среди «родных осин». Сочетание исконно-посконного колорита (то есть полного отсутствия «экзотики») с нехарактерной для нас ментальностью оказалось на редкость нежизнеспособным — подвиги всяческих Владигоров, Властимиров и прочих древнерусских князей вышли даже скучнее, чем похождения киммерийского воителя. Дольше других продержался своеобразный гибрид — издававшийся «Северо-Западом» сериал продолжений саги о Конане и его женском аналоге Рыжей Соне. Писали его в основном отечественные авторы, а звучные англоязычные псевдонимы очень быстро перестали кого-то обманывать (достаточно сказать, что среди авторов этого бесконечного цикла под псевдонимом Дуглас Брайан долгое время скрывалась Елена Хаецкая). Можно предположить, что в ближайшие годы «героическое» направление в отечественной фэнтези если и не вымрет совсем, то будет влачить незавидное существование.

За одним исключением. Дело в том, что российская литература дала миру достаточно нестандартную национальную трактовку жанра героической фэнтези. Это творения Макса Фрая. Его герой целиком и без труда укладывается в обозначенный выше архетип единственного и неповторимого, вокруг которого вращаются судьбы мира, однако сэр Макс побеждает всех недругов вовсе не физической силой и ловкостью, а псевдомудростью в сочетании с удивительным везением. Этим он и привлекателен для тех, кто не может или не желает ассоциировать себя с горой мышц, лишенной даже тени интеллекта.

А вот эпическая фэнтези, в отличие от героической, продолжает чувствовать себя на суровых российских просторах весьма неплохо. Впрочем, жанр этот имеет не американское, а куда более рафинированное, британское, происхождение и ведет свою родословную не от Говарда, а от Толкина. Точнее — от эпоса раннесредневековой Европы, который и служил источником вдохновения для почтенного оксфордского профессора. Главным действующим лицом здесь уже является не отдельный герой, а весь фантастический мир со своей судьбой — рождением, развитием, иногда даже гибелью. Создавая эпос, писатель делает заявку на роль творца, а чем талантливее творец, тем более живым и многогранным выглядит его детище. Поэтому автор эпической фэнтези должен поддерживать это разнообразие за счет множества индивидуализированных персонажей, их сложных взаимоотношений и проблем. Те же, кто не чувствует за собой достаточного литературного таланта, обычно идут по пути наименьшего сопротивления — отодвигают героев на задний план и целенаправленно начинают заниматься конструированием мира. Отсюда, как правило, и берутся все эти подробные карты, развернутые хронологии, родословные королей и правителей, а зачастую даже законы, языки и обычаи — благо Дж. Р.Р.Толкин оставил своим последователям прекрасные образцы для подражания. Известно, что неодушевленный предмет сотворить гораздо легче, нежели одушевленный, а побоище на Пеленнорском поле описать куда проще, чем нравственные терзания какого-нибудь жалкого и несчастного Горлума.

Это вовсе не значит, что хорошей эпической фэнтези география и история противопоказаны — просто талантливый автор подобные вещи способен изложить мимоходом, между строк, не отвлекаясь от главной линии. Пример тому — «Многорукий бог далайна». Сотворив жестко замкнутый, нарочито бедный красками и сущностями, почти аскетический мир, Святослав Логинов смог дать читателю калейдоскопическую картину взаимоотношений внутри этого мира. Увы, богатый сущностями и событиями мир «Земных путей» у того же автора оказался гораздо менее ярким.

Выше мы уже упоминали, что западные технологии в российском климате не выживают. Напротив, находка нашего собрата по бывшему соцлагерю пана Сапковского — вкладывание вполне современного менталитета в головы эльфам и оркам — может расцвести на нашей почве пышным цветом. Этим приемом уже воспользовались Владимир Васильев (роман «Охота на дикие грузовики») и Олег Дивов (повесть «Предатель»). В зарубежной фантастике можно отыскать и другой образец этой манеры — «Дочь Железного дракона» Майкла Суэнвика, только вот не видно, чтобы «у них» кто-нибудь смог достойно продолжить упомянутую традицию[18]. Продолжат ли у нас — покажет время… Иногда весьма любопытные произведения появляются и в более традиционном антураже эпической фэнтези — например, «Идущие в ночь» Владимира Васильева и Анны Ли (и это при том, что самого Васильева гораздо больше привлекают эстетика и манера «русского киберпанка»). Однако превалирует та продукция, которую издатели определяют как «массив» — в первую очередь, это Александр Зорич с циклом о Круге Земель, Константин Бояндин и Дмитрий Скирюк. Оценивать творчество этих писателей сложно, ибо оно слишком уж сильно держится некоей «крепкой середины» — не опускаясь вниз, но и не давая особой надежды на внезапный подъем.

Нет ничего удивительного в том, что подавляющая масса публикуемой фэнтези находится в этом русле. Ведь именно эпическая фэнтези дает максимальные комбинаторные возможности, позволяя конструировать внешне яркие и разнообразные миры из некоего условного набора стандартов. Здесь широко представлены различные твари, расы, народы и политические системы, процветают маги и волшебники всех цветов радуги, живейшее участие в делах и судьбах мира принимают сами боги. Но, стремясь к обобщениям и систематизации, такая схема неизбежно приводит к делению мира на «черную» и «белую» стороны. Впрочем, опять-таки от автора зависит, поднимутся ли эти сущности до уровня философских понятий или останутся подобием табличек шекспировского театра, на которых было написано «Лес» или «Море». Иногда для автора это становится принципом — к примеру, в романе Сергея Лукьяненко «Ночной Дозор» понятия добра и зла сознательно превращены в простые этикетки, наклеенные на монстров обеих враждующих сторон. Характерно, что саму магию с обязательным злом никто уже не отождествляет: как правило, она остается неотъемлемым элементом структуры мира, всегда обоюдоострым при использовании в качестве оружия.

Но боги бывают добрые и злые — а у нас, в стране хотя и проигравшего, но все еще господствующего атеизма, в злых богов верится как-то легче. Отсюда и естественное появление в эпической фэнтези уже упомянутых богоборческих мотивов, заданных еще Перумовым и Логиновым, а впоследствии подхваченных Сергеем Синякиным. К сожалению, на практике это приводит к тому, что каждый автор норовит придумать богов позлобнее и погнуснее, чтобы оправдать причины, по которым с ними надо бороться.

Другая сторона того же явления — рождение так называемой «dark fantasy», зачинателем которой у нас выступил Андрей Дашков. У писателя появилось немало сподвижников и последователей — достаточно открыть любой выпуск антологии «Наша фантастика», чтобы наткнуться на очередное смакование процесса вызывания демонов, общения с древними богами Востока и прочих магических обрядов с использованием черепов девственниц или драконьего помета — и с последующим выходом в мир Зла, которому бесполезно даже противостоять. Лучше всего совокупность этих явлений можно охарактеризовать как «веру в дьявола без веры в Бога». Воистину, «в русском народе черт с дьяволом борется», как высказалась в своем сочинении одна безымянная абитуриентка.

Возможно, именно как противодействие данной тенденции в последнее время возникло еще одно направление фэнтези — так называемая сакральная фантастика, представленная уже тремя одноименными сборниками московского издательства «Мануфактура». К этой категории с известной долей условности можно отнести романы Наталии Некрасовой «Черная книга: исповедь стража» и Дмитрия Володихина «Полдень сегодняшней ночи». Здесь поле битвы от размеров Ойкумены сужается до ограниченного пространства вокруг человека и неограниченного — в его душе. А художественная задача — показать, что на самом деле борющихся сторон все-таки две, и одна из них безусловно блага. Человек же волен сам выбирать между ними, но не должен отказываться от этого выбора совсем — в противном случае выбор сделают за него. Кстати, классическая форма такого конфликта была задана еще в романе Елены Хаецкой «Мракобес», получившем «Бронзовую улитку» 1998 года. Добавим к этому, что пресловутая «славянская фэнтези» до сих пор так и не смогла выбраться из «героических» рамок — несмотря на все старания Юрия Никитина сотоварищи превратить ее в эпос путем организации межавторского сериала «Княжеский пир» (издательство «Центрполиграф»). В целом можно предположить, что эпическую фэнтези во всех ее видах у нас ожидает дальнейший расцвет. Ведь этот универсальный жанр позволяет талантливому автору оперировать полным набором «больных вопросов» Большой Литературы в самых нетривиальных вариантах их постановки. Авторам же средним (коих неизмеримо больше) он позволяет трудолюбием и эрудицией компенсировать недостаток литературного мастерства. Главное же — он дает возможность вволю поэкспериментировать с различными способами решения глобальных проблем и спасения как мироздания в целом, так и отдельно взятой Земли Русской.

Жанр средневеково-исторической фэнтези достаточно специфичен и довольно близко стоит к собственно исторической науке и литературе. Как правило, это конструирование альтернативных миров на основе реального Средневековья (обычно европейского, но бывают и исключения).

Пожалуй, это направление в последние годы дало наибольшее количество любопытных имен и текстов. Достаточно вспомнить «Орию», «Небеса ликуют» и «Олу» Андрея Валентинова, «Летописи Святых Земель» Полины Копыловой, романы Наталии Резановой «Я стану Алиеной» и «Золотая Голова» из цикла об империи Эрд-и-Карнион, «лангедокский» цикл Елены Хаецкой. Увы, из последнего пока издан лишь повесть «Бертран из Лангедока» да опубликованный в «Если» рассказ «Добрые люди и злой пес».

Конечно же, экстремисты встречаются и в этой ветви. Всеобщая переоценка ценностей привела к тому, что время от времени некоторые авторы начинают прямо-таки «агитировать за Средневековье». Они убеждают нас (иногда весьма аргументированно) в том, что этот период в истории человечества был самым возвышенным, романтичным и благородным. Классический пример такого подхода — сериал Андрея Мартьянова «Вестники времен». Позиция автора выглядела бы куда убедительнее, возьми он для заглавного романа оригинальный сюжет, а не используя в качестве источника вдохновения популярную книгу Игоря Можей ко «1185». Но самое главное — несмотря на свою прямо-таки фанатичную верность любимой эпохе, автор так и не сумел воссоздать для нас ее канву, испещренный мельчайшими подробностями быт и тот неуловимый дух, что завораживает читателя и делает мир сотворенный воистину реальным. Как правило, фэнтези указанного направления основывается на максимально реалистичной (или хотя бы притворяющейся таковой) реконструкции тех или иных исторических периодов и достоверном описании подлинных событий, а авторами ее все чаще выступают профессиональные специалисты-историки (Резанова, Валентинов).

Иногда автор может сознательно не выходить за пределы того, что представлялось реалистичным в описываемую эпоху, ограничиваясь лишь взглядом «изнутри» — с точки зрения человека, мировосприятие которого отлично от нашего и подразумевает реальность многих вещей, абсолютно фантастичных для нас. Блестящее умение работать в этом направлении продемонстрировал Святослав Логинов в вышедшем еще десяток лет назад сборнике рассказов «Быль о сказочном звере» и в более позднем романе «Колодезь», а упоминавшийся уже «Мракобес» Елены Хаецкой претендует на звание шедевра жанра. Сюда же примыкает популярный в последнее время поджанр «криптоистории», где в оболочку известных и хорошо задокументированных исторических событий с большим или меньшим искусством вписывается некая «запредельная» сущность — либо взрывающая этот мир изнутри (роман Андрея Валентинова «Дезертир» о Великой Французской революции), либо придающая ему новое толкование и новый аромат. В целом же описанный поджанр представляется нам значительно более перспективным, нежели предыдущие. Хотя бы потому, что изначально подразумевает некий «естественный отбор» авторов по наличию культурного багажа и умению работать с материалом.

Но не менее богатые возможности и у романтической фэнтези. Тем более, что она вполне может сочетать все элементы обозначенных выше субжанров — героический пафос, эпичность изложения, проработанное описание мира, а также полную историчность деталей. Однако, как правило, происходящие в ней события не отличаются судьбоносностью и не претендуют на то, чтобы влиять на пути развития мира. Да и сами герои куда более озабочены личными делами, нежели борьбой с Черным Властелином. Важная составляющая таких произведений — любовная линия и иные варианты тонких межчеловеческих взаимоотношений. Проще говоря, здесь сталкиваются не носители концепций, а просто люди с их желаниями, страхами и слабостями. Тем не менее уход от эпичности изложения и возвращение к отдельному персонажу сближает этот субжанр с героической фэнтези. В принципе, можно сказать, что отличие героического персонажа от персонажа романтического заключается в уровне его интеллекта. И дело здесь даже не в том, что любой Конан, выражаясь словами Михаила Успенского, принадлежит к разряду «альтернативно одаренных». Описать силу, ловкость и храбрость героя куда проще, чем убедительно продемонстрировать его интеллектуальные и духовные качества. Поэтому-то сделанные без души и огонька книги даже очень талантливых авторов романтического направления неизбежно скатываются в какой-либо из вариантов «похождений заведомо крутого героя» — как это произошло с романами талантливого писателя Леонида Кудрявцева о закомпьютерном сыщике Кваке.

Вообще же романтическая фэнтези собрала пеструю компанию. Когда-то именно в этом русле начинали Марина и Сергей Дяченко («Привратник» и весь цикл «Скитальцы»). Нельзя не упомянуть и Далию Трускиновскую, не забывающую этот жанр и сегодня, что подтверждается выходом повести «Жалобный маг». Наиболее же интересным и многообещающим автором романтической фэнтези представляется Наталий Ипатова. К сожалению, кроме первых трех повестей из пенталогии «Большое драконье приключение», остальные ее произведения можно увидеть лишь на страницах журнала «Уральский следопыт»… Наверное, к этому поджанру стоит отнести и романы о Кенете Элеоноры Раткевич, а также роман «Двойник для шута» Виктории Угрюмовой (на наш взгляд, несравненно более удачный, нежели сага о Каэтане-Кахатанне). Вообще надо заметить, что романтическая фэнтези — скорее, женская область приложения сил. Поэтому грустно наблюдать, как представительницы прекрасного пола толпой рвутся в абсолютно не предназначенный для них «героический» жанр, стремясь то ли отыскать своего Волкодава, то ли стать им…

Конечно, в любой эволюции не обходится без потерь, иногда очень грустных. Одновременно с расцветом обозначенных выше разновидностей отечественной фэнтези практически прекратила свое существование одна из самых почтенных и заслуженных ее ветвей — «городская сказка». А ведь это, в отличие от прочих, сугубо российское порождение, и в западной литературе достойных аналогов не имеет[19]. Признанной классикой и образцом его давно уже стал роман «Мастер и Маргарита», но и до Булгакова существовали писатели, работавшие в том же самом стиле — например, А.В.Чаянов. Более того, «городская сказка» являлась единственным видом фэнтези, существование которого было официально признано советским литературоведением. Жанр этот был четко отделен от «презренной фантастики» и признан наследником славных традиций отечественной классики (Гоголь, Погорельский, Сологуб). В результате «Альтист Данилов» или «Аптекарь» В.Орлова могли свободно публиковаться на страницах «толстых» литературных журналов, традиционно относящихся к фантастике с презрением. Увы, помимо романа Марианны Алферовой «Небесная тропа» за последние годы самым заметным событием в этом поджанре стал чрезвычайно слабый роман Николая Дежнева «В концертном исполнении». Несмотря на свою крайнюю вторичность, этот опус выдержал в «Вагриусе», как минимум, два переиздания (последнее — в претенциозной «черной серии»). Как пародию на «городскую сказку» — и своеобразную эпитафию ей — можно рассматривать романы Далии Трускиновской «Аметистовый блин» и «Нереал». В первом из них видение запредельного, манящего и романтического мира дается лишь как антитеза обыденности, окружающей невольных героев традиционного для Трускиновской «иронического детектива». Во втором случае это выливается в откровенное шоу. Таким образом, перед нами классический пример «синтеза жанров», а если точнее — простое привнесение элемента фантазии, запредельных возможностей и невероятных случайностей в нашу обыденную жизнь. Отчего жизнь отнюдь не становится волшебной, но выглядит значительно более веселой и неожиданной.

Однако для этого поджанра не все еще потеряно. Во всяком случае, роман Александры Сашневой «Наркоза не будет» — свидетельство того, что возможности «городской сказки» вовсе не исчерпаны и здесь также возможны неожиданные и странные открытия.

Не так уж важно, осознают ли издатели наличие представленных здесь направлений — в любом случае они ориентируются на их существование, как на некую сформировавшуюся реальность. У каждого из направлений есть своя ниша, свои читатели и свой традиционный набор авторов. Печальный, но общеизвестный факт: издатель боится риска; он скорее предпочтет выпустить вещь, похожую на десяток других, но с гарантией какой-никакой продаваемости, чем решится опубликовать нечто новое и странное, с неясной коммерческой перспективой. Поэтому очень много действительно любопытных и небесталанных текстов все еще хранится в столах у авторов, либо имеет хождение только в электронном виде (как большинство работ Е.Хаецкой). Но то, что они все-таки есть, уже внушает надежду. В целом же можно констатировать: в отечественной фантастике уже сформировался свой собственный «ареал» фэнтези. И эта фэнтези имеет не так уж много общего с зарубежными первоисточниками — как по выбору тем, так и по стилистике, и даже по набору стандартных штампов. А если уж и плохие произведения оказываются слепками с отечественных, а не переводных аналогов — значит, жанр действительно живет своей собственной и независимой жизнью.