«Бис»-исход

Они

Точка поворота на границе Норвежского

и Баренцева морей юго-восточнее острова

Медвежий

Сроки, уготованные погодой, вышли. Шторм начнёт терять свою убойную силу примерно спустя двенадцать часов. Ближе к нулям уходящего 24 ноября метеобригада зафиксирует падение скорости ветра почти наполовину, отметив в журнале устойчивые 15 метров в секунду. К утру уляжется и волнение, хотя недовольный океан ещё будет тяжело дышать, поднимая и опуская четырёхметровые волны. «Кондор» неохотно раздвигал их форштевнем, словно всё ещё брал препятствия, принуждённо взбираясь, пенным уханьем опускаясь.

Курсовая линия советского соединения пролегала всё далее к востоку, забирая выше к норду, где сопливые послеисландские широты начнут подмерзать свисающими с лееров сосульками. Эскадренный ход сменится на особый экономический. Умотанный ненастьем личный состав наконец сможет немного снять напряжение, нормально принять горячую пищу, в условиях всё ещё сохраняющейся качки не без своих специфических условностей – на баках (столах) [22]расстилали мокрые газеты, чтобы не дать посуде уехать с содержимым на пол.

Боцман погонит людей наружу для послештормового осмотра корабля. Сам вышагивая с неповторимой грацией развалочки привыкшего к качке старого морского волка.

Впрочем, каких-то сильно неприятных последствий выявлено не будет: сгорел один из моторов вследствие заливания антенного поста станции управления зенитной стрельбой, что было выявлено при контрольном тестировании систем. Заменили.

Ещё одна неприятность – бытовая и тоже поправимая – из-за сорванного люка оказались затоплены шкиперские продуктовые кладовые в ахтерпике, подмочили запасы картошки.

Другой недогляд выявился позже – почему-то сразу не обнаружили, что каким-то образом смыло один из контейнеров со спасательным плотом с левого шкафута.

Вот эта потеря могла стать проблемой с дальними последствиями.

– Вот гадство! – выругается на доклад боцмана Скопин. Добивая уже мысленно: «Эта штуковина будет болтаться и кочевать по волнам сколь угодно долго, пока её не подберут с воды, что более всего вероятно. Или не выкинет на берег рано или поздно. А внутри подарок – всё необходимое для выживания десяти человек, включая средства для навигации, сухой паёк и медикаменты. На которых стоят сертификаты и маркировка с датами. Попадёт к пытливым и заинтересованным структурам, возникнут ненужные вопросы».

– Чёрт, неужели наследили?..

С самого рассвета, ещё табличного, ещё затемно, с флагманского «Советского Союза» поступит сообщение… Левченко вознамерился провести общее совещание походного штаба эскадры. Скопин сразу понял, что командующий хочет видеть у себя на борту каких-то представителей от крейсера. Что, в общем-то, вытекало из текущей необходимости согласования дальнейших действий. Следующий этап противостояния в оперативных планах подробно не рассматривался.

Тогда, отталкиваясь от злободневного, перед прорывом через Датский пролив и далее, внимание всецело уделялось предстоящему артиллерийскому бою с линкорами Мýра. И не говори, «нам бы э́ту ночь выстоять, да день продержаться, а там поглядим».

Ныне же, когда небо начало проясняться, разумеется, следовало ожидать, что противник поднимет в воздух патрульную авиацию, всё, что можно: с исландского, ирландского, норвежского побережий. И наверное, уже поднял. Плюс к тому палубные разведчики с обещанных авианосцев «Индефатигейбл» и «Формидэбл», которые должны были находиться где-то неподалёку.

– А наш адмирал деликатен, – заметит Геннадьич, прежде собрав своих на короткую планёрку с целью обсудить общие перспективы на ближайшие сутки, – хотя я понимаю его беспокойство – меж собой у них все тактические приёмы обговорены, а мы немного не вписываемся. Понятно, что при всех доступных к рассмотрению факторах вести сражение с двумя ударными авианосцами британцев мы можем, отталкиваясь только от обороны. Думаю, с нашей стороны достаточно будет послать специалиста от группы РТС – увязать радиолокационное наведение и целеуказание, и кого-то от ракетно-артиллерийской боевой части – зама, а лучше сразу командира БЧ-2. Что?.. – вопрос был адресован к последнему, видя, что тот недовольно покачал головой.

– По одиночным разведчикам мы уже успешно отработали, когда навели перехватчики на «Каталину», – ответил капитан 2-го ранга, – а потом сбили «Либерейтор». Особых трудностей повторить не вижу. А вот в ожидании больших стычек в воздухе, сверх того, подразумевая групповой авианалёт с двух британских авианосцев, организация всей противовоздушной обороны потребует компетенции непосредственно командного состава и специалистов «Чапаева».

– И в чём проблема?

– Не на линкор ехать надо, а на «Чапай». Лично говорить с командиром авиагруппы. Провести чёткую отработку и согласование с руководителем полётов – офицером-диспетчером, отвечающим за управление истребительного прикрытия в воздухе. Загодя скоординировать азимутальные и эшелонные сектора боевой работы: мы будем пулять ЗУРами по высотным пикировщикам в дальней зоне поражения, «Яки» станут работать по низам, срывая атаку торпедоносцев. Именно так я вижу разумное распределение целей. Далее – каналы связи. Я не говорю о том, чтобы мы сидели на их рабочих частотах, но очень не хотелось бы завалить какой-нибудь «Як», который по горячке боя полезет в зону поражения. По уму, следует довести все нюансы применения управляемых зенитных ракет до командиров эскадрилий. По моему мнению, надо собрать всех пилотов и дать полный и по возможности подробный ликбез.

– Вот об этом обо всём и скажете товарищу вице-адмиралу. В любом случае, и именно в нашем случае, субординация обязывает прямое согласование с командующим. Всё, собираемся, времени у нас в обрез.

Уже на выходе Геннадьич тормознул командира БЧ-2, сунув ему вчетверо сложенные исписанные листки.

– Тут вот ещё. Лётчики там все почитай асы, но опыт в авианосных боях – это другой опыт, которого у них нет. Я на досуге в вахту помучил, набросал, что помню из хроники войны на Тихом океане: познавательные факты, разбор воздушных боёв, а точнее, дуэлей авианосцев. Первый опыт – сражение в Коралловом море. Некоторые выводы по тактике и ошибкам. Ну и, конечно, из самого известного – перемусоленные подробности, как япошки продули битву за Мидуэй. Обратитесь к полковнику Покрышеву, он там главный у летунов. Может, чего и почерпнут полезного.

За рабочим шумом, окриками, гулом приводов цепных транспортёров, подаю́щих вертолёты к подъёмникам, в замкнутом помещении ангара было довольно шумно: только что, свиристя лопастями, снялся с палубы разведчик погоды, ещё два противолодочных «Камова» грели движки уже наверху. Внизу в регламентной готовности стояли дежурный Ка-25ПС и ещё одна машина, должная перекинуть на флагманский линкор назначенных офицеров. Приходилось разговаривать на повышенных тонах.

Командир крейсера вертел в руке шуршащую плёночную упаковку с ярким названием на иностранном языке, поданную особистом.

– Похоже, это от печенья. Точно, – прочитал, – крекер.

– Производство ГДР. Дрезден. Дата изготовления 1984 год, – дорисовал полковник.

– Как это оказалось у пленного?

– Не признаётся. Ещё и ухмыляется, сволочь. Но конечно, здесь, в смысле где-то на корабле, подобрал. Им выдали сухое переодеться и только сейчас вернули их нацистские тряпки. Я приказал провести шмон, и вот…

– Значит, лейтенант кригсмарине себя ведёт, будто о чём-то догадывается? По каким-то надписям на родном дойче и сомнительной дате на этикетке? Ну и, допустим, подглядев чего-то в том же вертолёте, когда их везли? Хотя грузовой отсек на вертухе гол, как сарай…

– Снова требует поговорить с командиром. Говорит, что не дурак, и что-то там типа про вундерваффе.

– Да уж, немчик – малый не дурак… но и дурак немалый. Его такого догадливого теперь проще к стенке, и концы в воду.

Он снова покрутил в руке улику, словно желая выбросить. Вернул, бросив почти брезгливо:

– Ну и чёрт с ними. На кой леший нам эти пленные вообще нужны? А? Только пайку жрут. Долой их с корабля.

– В смысле долой? В расход? – полковник немного опешил от такого предположения, по-свóему поняв «к стенке, и концы в воду».

– Обяз-з-зательно, – глумливо оскалился кэп, – и «макарова»[23] вам, товарищ капитан 1-го ранга, в руку – привести в исполнение. А уж потом зá борт их с гранатой на шее… с участью того негра. Гранату для гуманизма, дабы не замёрзли в ледяной водичке.

…И посерьёзнев:

– Нет, конечно. Отправим их на «Союз». Там в реалиях разбираются не в пример нашему, знают, о чём допрашивать, лучше оценят актуальность информации о вероятных субмаринах на маршруте. Вы как, товарищ капитан-лейтенант, не против вернуться с дополнительными трофеями? Пленных берёте? – Скопин вполоборота повернулся к стоящему подле офицеру по обмену из штаба Левченко – упакованному, с портфельчиком, в готовности грузиться на вертолёт (адмирал ни с того ни с сего вызывал своего эмиссара обратно на флагман).

Тот дёрнулся, прошипел что-то сквозь зубы о фашистах, в неприкрытых интонациях выразив всю свою ненависть, накопившуюся за четыре без малого года.

Не удивил.

«А мы уж позабыли эту ненависть», – за подобные проявления капитан-лейтенанта хотелось уважать. Получалось не очень. Слишком уж специфическое у того было поведение, со всеми характерными признаками человека из органов.

«Пожил у нас пару дней, собрал инфу – вона, даже про негра услышанного не постеснялся переспросить, – и на доклад к Левченко. Интересно, этот адмиральский вызов был заранее задуман или он про нас какую-то пакость прознал?»

Так или иначе, обстоятельства требовали.

«Обстоятельства требуют от нас проявления открытости. Что ж, приоткроем», – Геннадьич улыбнулся:

– Ну что вы, товарищ капитан-лейтенант, негр самый что ни на есть (точнее, что ни на был) настоящий. Только история случилась не здесь, а… там. Хотите послýшать? Дело было в апреле, в апреле 1985 года. Шли мы в Индийский океан. Из Севаса[24], через Средиземку, Суэцким каналом. Обстановка там в связи с «минным кризисом» оставалась напряжённой и…

Что интересно, сейчас, отсюда, из сквозящего открытыми проёмами лифтов ангара, возвращаясь памятью к ясной картинке вчерашнего – в жарý и жёлтые цвета египетской пустыни, – он испытал странную ностальгию или сожаление, возможно, по чему-то безвозвратно ушедшему. Добавив матерно-мысленно: «В который раз…»

Тогда, на переходе Суэцким каналом, из-за каких-то озабоченных пертурбаций каирских властей они вынуждены были застрять на полпути в Большом Горьком озере[25].

Время неспокойное. Вóды мутные. Ночь тёмная. В местах якорных стоянок потенциально опасных акваторий для срыва действий подводных диверсантов предписывалось периодически и по скользящему графику, с тем чтобы запутать таящегося под водой врага, бросать с бака и юта гранаты – специальные или же обычные безосколочные фугасные РГ-42.

Ответственный – назначенный мичман-арсенальщик, контроль – вахтенный офицер с ходового, исполнители – наряд ППДО[26].

Был в данных мероприятиях в тех тёплых морях и побочный положительный момент – бáхая на глубине, с поверхности собирали всплывшую оглушённую рыбу, несомненное разнообразие к столовому меню. Поэтому мичман особенно усердствовал на юте по левому борту, там, где сброс отходов с камбуза привлекал стайки мелкой рыбёшки. Увлечённый сим занятием народ, подсуетившись, даже спустил барказ для сбора добычи.

И вот по прошествии третьего часа – внезапный переполох со стороны носа корабля!

Перед концом смены у матросика, стоящего на баке, уже и глаза от неустанного бдения в кучу: за леерами тьма египетская, море чернильное, мечутся круги прожекторов, как вдруг всплывает, лоснясь резиной, гидрокостюм…

– Вижу подводного диверсанта у правого борта! – возопил парень, и согласно инструкции досыл патрона в ствол, переводчик огня нервной рукой застревает на первом положении автоматической стрельбы, нажимая на спуск… «Калаш» стучит, лающей очередью нарушая безобидную гармонию гулких подводных подрывов в корме.

По кораблю – «Тревога»!

Прожектора – на воду, а в лучах… – то не гидрокостюм, то эфиоп в естественном окрасе… случайный ли, не случайный, опознать, чёрная его душа, невозможно, из одежды только набедренная повязка.

Труп прибило, присосав к заборной трубе пожарного насоса. Давай его отталкивать. Не выходит. Насос пришлось выключить[27]. Однако тело почему-то упрямо не хотело тонуть и уплывать с течением тоже.

Поблизости шныряли какие-то аборигенские лоханки, непременные патрули представителей местной власти. Увидят – как себя поведут? Неизвестно. С учётом политических предвзятостей на самых высоких уровнях. Разбирательств и проволочек, когда у командира стоѝт задача и лимиты по срокам, допустить нельзя.

Уж успел явиться и заспанный старпом, а вслед за ним и кэп, прояснив, навтыкáв люлей, разобравшись, распорядившись – просто и радикально: спустили водолаза, привязавшего к ногам грузило, отправив негра на корм рыбам.

– Эскадренный ход решили держать прежний, экономический, четырнадцать с половиной узлов. Виной топливные проблемы, как я понял, – перед Скопиным стоял командир БЧ-2, доводя основные усмотрения, принятые на штабном совещании у командующего.

– Разумно. От авиации всё равно не убежать, а если британцы всё-таки подтянут устаревшие тихоходные линкоры или Мур догонит, тут горючкой уже можно будет жертвовать, отрываясь от преследователей, поскольку там уж немного останется – сутки, двое, и мы в зоне действия советского Северного флота. Отмахаемся.

– «Кронштадт» сильно выработал ресурсы.

– По топливу?

– По всему. Начштаба прямо при мне зачитал полный отчёт шифрограммой от Москаленко: погреба ГК практически исчерпаны, что-то там осталось из боеприпасов к орудиям вспомогательного и универсального калибров, но половина башен попросту выбита. Как и зенитная арта, и приборы управления огнём. Это делает линейный крейсер в предстоящих стычках с авиацией противника полностью зависимым от эскадренной поддержки.

– Три интенсивных артиллерийских боя за десять дней любого исчерпают. «Кронштадту» повезло в этом рейде – перетопить тоннажа… вот и «Мауритиус» на себя записал, хотя мы намеренно выводили «Союз», – Скопин мимолётно нахмурился вдруг возникшим сопутствующим мыслям, тут же возвращаясь к насущному. – И что, командующий вот так без утайки взял да и выложил все свои проблемы?

Особо и не ожидая ответа – пустое… Делая для себя выводы.

– По всем признакам адмирал преодолел кризис недоверия. Или просто… время?.. Наверное, так и есть – доверие порой требует не лишней убедительности доказательств, а времени. Левченко нужно было попросту «переварить эту пищу», свыкнуться. А?

– Возможно, – неопределённо согласился капитан 2-го ранга, – если так, то тут есть и оборотная сторона.

– В каком смысле?

– Оптимизма там у них прибавилось, что ли, уверовав? Один из штабистов, поинтересовавшись расходом наших «высокоточных зенитных средств», закинул удочку о том, что, дескать, расчищая небо от самолётов-разведчиков ЗУРами на дальних подступах, можно попытаться проскочить незамеченными. Ну, тут… – командир БЧ развёл руками, не считая нужным продолжать – и без того ясно, что проскочить незамеченными, когда плотность поисковых сил противника наверняка доведена до максимума, это что-то из разряда благих пожеланий. – Короче, на «Союзе» мы пробыли недолго.

По результатам сравнительно непродолжительного совещания у командующего геликоптер с пассажирами покинул линкор, прострекотав в хвост кильватера, где уже был принят на палубу «Чапаева».

Упомянутый на оперативной планёрке ликбез для пилотов включал ещё один пункт – ознакомить лётчиков с техникой спасения из воды вертолётом в режиме зависания. В штабе Левченко это инициативное предложение встретили вполне положительно, так как предназначенные для подобных аварийных целей гидросамолёты в условиях всё ещё сильного волнения помочь могли вряд ли.

На борту авианосца дело решалось практически: собравшиеся гурьбой вокруг винтокрылой машины лётчики, экипаж Ка-25ПС наглядной демонстрацией втолковывал премудрости пользования поясом с карабинами и универсальным креслом, что спускалось электролебёдкой на тросе. Даже учли пиропатроны с маркерными дымовыми шашками – привезли, сколько смогли.

Конечно, предполагалось, и верили, что потери будут минимальными, и большинство покинувших самолёты парашютом будут как раз таки англичане. Но логика здесь была донельзя прагматичной и жёсткой: ориентируясь на цветной дым, вызволять из воды прежде своих (возможно, раненых) и уж потом противника… если вообще останется на это время. Война не знает нравственности.

Да и вертушка для самолёта-истребителя крайне уязвима, задерживаться над полем боя, когда в любой момент из облаков может вывалиться какой-нибудь атакующий «Сифайр», было бы неразумно – подобрали, кого надо, и бежать, бежать вслед за уходящей эскадрой.

Инструктаж по аварийному спасению ещё продолжался, когда по авианосцу заголосил ревун боевой тревоги. На мачте островной надстройки к рею поползли подхваченные ветром распорядительные флажки. На полётной палубе всё враз пришло в движение. Стоящие в стартовой позиции у кормы истребители дежурной четвёрки запустили движки, пилоты, получив полётные указания, попрыгали в кабины, газуя, постреливая белым выхлопом, доводя температуру моторных жидкостей до оптимальных номиналов. Механики обслуги выдернули колодки из-под колёс первого наизготовку, выпускающий офицер поднял ладонь на отмашку, посекундно озираясь, ожидая команды подтверждения.

Со стороны надстройки появились бегущие фигурки офицеров управления, ещё издалека размахивающих руками, выкрикивая команды.

Вылет откладывался…

Обнаружением некой цели отметились с поста РЛС «Восход». Информация транслировалась как на КП флагмана, так и на мостик «Чапаева». Детализируя. Уточняя. По установленной скорости объекта цель классифицировали как самолёт – метка ползла по экрану, смещаясь к северу – то есть курс не пересекался с эскадрой и близко, и дистанция была достаточно велика, в пределах двухсот пятидесяти километров. Что и послужило поводом отложить вылет дежурного звена на перехват.

Кто это может быть, пока лишь гадали, не исключая прилёта какого-нибудь «Либерейтора» с норвежских баз. Но ожидали, конечно, появления гостей с палуб – тут, куда ни плюнь, выход на сцену британских авианосцев напрашивался даже из элементарных тактических обоснований, не обязательно было что-то знать заранее. И подтверждение вскоре было получено – на экране высветилось ещё сразу две засечки, прецизионно ориентированные с того же юго-западного пеленга, в приблизительной удалённости.

А вот выбранные ими направления… Радиометристы, прослеживая перемещения контактов, сделали самый очевидный вывод: самолёты-разведчики, высланные с авианосцев на секторальный круговой поиск. Что, первое: определило примерное место этих самых авианосцев; и второе: радиус этого самого поиска, который, несомненно, должен был захватить и настоящее место советской эскадры.

С поста РЛС подтвердили – маршрут одного из разведчиков, скорее всего, пройдёт если не впрямую над советскими кораблями, то в достаточной близи, чтобы в разрыве облаков суметь разглядеть хорошо заметные белые дорожки кильватерных следов как минимум.

– Цель № 3, ожидаемое время контакта сорок минут.

– Взлёт! – отзвучало в цепочке команд, добравшись до прямых исполнителей.

Качнув носом, довернув на полрумба, «Чапаев» выправился на ветер, с его палубы кратчайшим интервалом один за другим в воздух взмыли истребители дежурного звена, на подъёме проходя траверзом мимо строя кораблей, уж затем забирая вправо на указанный пеленг.

На выполнение задачи направили звено Алелюхина, ранее уже успешно отработавшего слепое наведение по радиокоманде. Приоритет – сбить противника – предусматривал незаметный выход на цель и неожиданность атаки. Радиостанции истребителей стояли исключительно на приём. Уловить передачу с «Кондора», ведущуюся на ультракоротких волнах, по расчётам из-за слабости сигнала считалось затруднительным, почти исключая такую возможность. Точка перехвата предусматривалась всего в тридцати километрах от эскадры по той же причине скрытности, но в этот раз от корабельных радаров англичан. Согласно анализу радиометристов, фиксирующих всплески импульсов неких, конечно, вражеских РЛС (иных здесь быть не могло), авианосное соединение противника могло находиться где-то в пределах двухсот пятидесяти миль. А дальше, чем на пару сотен километров, британские антенны не глядели.

«Яки» поднялись на 4300 метров, заняв эшелон выше летящего навстречу чужака, специально спрятавшись в сплошном облачном слое.

Небо, усеянное отдельными кучевыми образованиями, а на определённых высотах слоистыми покровами с редкими разрывами, как нельзя лучше подходило для скрытого наблюдения за поверхностью – как для воздушного разведчика, так и для внезапной атаки, особенно когда тебя профессионально наводят по радару.

Шли плотным строем, чтобы не терять друг друга в серой неоднородной пелене, по стрелке компаса, по прямым указаниям диспетчера-оператора, отслеживающего на экране РСЛ все перемещения четвёрки «яков» и вражеской цели. Уже было понятно, что никакой это не «Либерейтор». Машина по отражённому ЭПР[28] сопоставима размерами с преследовавшими её одноместными истребителями.

Получив очередную лаконичную корректировку: «Цель у вас под крылом ниже на тысячу на контркурсе», Алелюхин повёл своих в разворот, спускаясь в пологой глиссаде, всё ещё прячась в облаках.

Теперь трансляция с корабля шла в постоянном режиме, отсчитывая сокращение дистанции сближения, в том числе и по высоте.

Решение атаки гвардии майор выбирал по обстановке, по ситуации, отказавшись от захода с хвоста. Мелькнувший ниже в облачной прорехе распластанный крыльями силуэт, показавшийся таким доступным, только подстегнул на энергичные действия. Качнув крыльями для внимания, отжав ручку от себя, командир бросил машину вниз, выходя в отвесное пикирование – намеренно, полагая, что стрелкý оборонительной пулемётной точки смотреть, задирая голову в зенит, не в пример хлопотней, чем обшаривать взглядом более острые углы.

Все четыре истребителя, набирая скорость, падали на жертву, точно хищные птицы на жертву. Навстречу неслись пронизываемые насквозь клочки эфемерной белой ваты, вражеский самолёт стремительно рос на глазах. Уже виднелось тускло поблёскивающее остекление задней кабины, где сидел второй член экипажа, выполнявший, как водится, функцию радиста – именно туда нацеливалась командирская машина. Важно было, чтобы противник не успел выйти в эфир.

Время сближения измерялось секундами, и те, кто находился внизу, никак не забеспокоились, всецело занятые наблюдением за водной поверхностью.

Внезапность была абсолютной… однако не обошлось без нестыковки. Британский пилот, видимо, для лучшего обзора вниз, вдруг чуть склонил машину на крыло, отчего та начала скользить вправо, как раз туда, куда собирался выходить из пикирующей атаки капитан.

Всё произошло настолько быстро, что Алелюхин успел дать лишь короткую пушечно-пулемётную очередь. Отпустив гашетки, бросая истребитель уже влево, пройдя в какой-то паре метров от чужой плоскости, едва не «наломав дров»[29]. В миг сближения атакованный самолёт заполнил весь вид, более чем ясно выявив характерное для «Файрфлая» развитое, не выступающее за профиль фюзеляжа остекление фонаря задней кабины, – опасения напороться на встречную пулемётную очередь заднего стрелкá оказались напрасными[30]. Туда он и метил, удовлетворившись разлетающимся крошевом.

Огонь ведомого, которому было уже чуть попроще, убил пилота. Вторая пара доработала закрутившуюся в штопоре машину.

Им даже не пришлось сообщать о победе, на экране радара всё было и так прекрасно видно.

«Файрфлай» ещё падал. На диапазонах, известно используемых британцами, ничего экстраординарного не прозвучало. Прослушивающие эфир операторы молча покачали головами в наушниках, поглядев на старшего вахты – мичман сразу же донёс наверх, что сбитый англичанин сообщить об атаке не успел.

«Скорее всего», – мысленно добавил принявший на мостике доклад капитан 1-го ранга Скопин. Не особо чтоб сомневаясь, однако нельзя было исключать и того, что британцы могли работать на какой-нибудь хитрой частоте.

Обнадёживало, что радио ловили и на других кораблях эскадры, проскочило бы что-то тревожное – известили бы.

– Смотрю я на все эти кошки-мышки, – вдруг завёл заглянувший на мостик штурман, – и скажу, будь бы «Чапаев» полновесным авианосцем, со сбалансированной авиагруппой…

– И что бы? – склонил голову кэп.

– Да то, что в нашем раскладе эскадра Левченко с британцами даже и близко не может сыграть в равную игру дуэли авианосцев – первыми найти и непременно первыми атаковать.

– Что сумели, то и построили. Ограниченный тоннажем «Чапай» несёт ограниченную функцию – прикрыть истребительным зонтиком эскадру.

– Хорошо. В таком случае какой смысл было тащить с собой за тридевятый океан эскадрилью Су-6, стоят сейчас в ангаре мёртвым грузом. Попытка поиграть в универсальность? На всякий случай, лишь бы былó? Пугнуть «Беннингтон» восьмёркой бомбардировщиков с 500-килограммовочками на подвеске? Против их-то ПВО? Сомнительно.

Ладно корыта «Либерти» утопить, но для этого вполне сгодились бы истребители-бомбардировщики. Як-9 с литерой «Б» брал до четырёхсот килограммов бомб. За глаза хватило б…

– А поднял бы он эту полную загрузку с короткой палубы «Чапаева»? – оспорил со снисходительным превосходством знатока Скопин. – А?.. ну?.. то-то!

Не спорю, унитарная машина – истребитель, способный провести штурмовку и бомбометание. К этому пришли к концу войны все воюющие стóроны. Немцы вложились в «Фокке-Вульф» – фронтовой Fw-190, япошки со своим палубными «Зерó» – те же 500 таскал, и не обязательно в режиме камикадзе. У американцев – «Корсар», а «Хеллкет» – тот так вообще мог подвесить чушку под девятьсот кэгэ, что не всякому одномоторному бомбёру под силу. Но взлетали они с таким грузом, обращу внимание, не с ограниченных палуб эскортных и вспомогательных авианосцев.

Теперь давайте рассуждать логично, исходя из того, что штаб ВМФ СССР во всём, что касалось всей этой рейдерской операции, планировал всё тщательно… а планировал он тщательно! – надавил Скопин. – В обязательном порядке подключив разведку в стане давешних союзников. Какой анализ? – по идее на атлантических коммуникациях у англосаксонских недругов на тот текущий период ничего особо серьёзного не должно было быть. Так как для конвойных операций большие корабли не требуются.

А против одного-двух эскортных авианосцев авиагруппа «Чапаева» вполне сбалансирована. Более чем достаточно.

То, что американский «Беннингтон» – здоровяк класса «Эссекс» – случайно оказался поблизости, тогда как, несомненно, необходим был на Дальнем Востоке, это и есть случайность.

Теперь британцы… – да, сумели оперативно вытащить в море три своих достаточно быстроходных в классе «Кинг Джорджа». Да, у них на театре имелись тяжёлые ударные авианосцы, но обратите внимание, тот же «Формидэбл» должен был отчалить на Тихий океан и задержался лишь из-за того, что вдруг сломался. Случайность.

Так что свои… какие-то, – сомнительно поправился Геннадьич, – резоны у Кузнецова и тех, кто занимался разработкой и планированием этой морской провокации, были.

Самолёты боевого патруля продолжали оставаться в воздухе, барражируя в ожидании, сжигая топливо, ходя кругами над эскадрой. И лишь по прошествии получаса, когда ничего не происходило, получили разрешение на посадку.

– С таким раскладом играть в кошки-мышки можно долго, – высказался о случившемся старпом.

– Это лишь отсрочка, – вяло возразил командир. – По всей логике самолёт-разведчик должен сохранять радиомолчание, нарушая его по факту обнаружения искомого. Так? Сколько он может находиться в воздухе? Час? Два? Потом они хватятся.

– Можно сказать, ужé, – известил старший помощник. Прижав к уху трубку прямой линии с постом РЛС, наморщив лоб, он выслушивал радиометристов. – Походу, к нам ещё один гость.

Доподлинно же ничто не указывало на то, что появление в ближней зоне очередного разведчика вызвано именно потерей «Файрфлая» или каких-то иных подозрений англичан. Размашистое маятниковое движение чужого самолёта было больше похоже на плановый осмотр сектора и предполагало отсроченный момент контакта.

– Не та это неприятность, – бросил кэп.

Это была именно та неприятность.

– Радар, – сухо известил старпом, приняв сообщение службы РТР, – пеленг совпадает на цель, несущая частота другая… у него бортовой радар.

Это меняло ситуацию. Дальность обзора самолёта-разведчика в режиме радиолокации от простого визуального увеличивалась вчетверо, если не больше. И время, когда четыре крупные засветки советских кораблей попадут в поле его зрения, измерялось уже в других единицах.

Пилотам истребителей экстренно отменили посадку. Выходящий на глиссаду командирский Як-9 с выпущенными шасси и гаком, прервав манёвр, дал по газам, прошёл с набором над палубой авианосца, вновь взбираясь на потолок.

Алелюхин, получая по радио указания по новой цели, консолидировал звено для следующего перехвата.

– А вот этого, возможно, и следовало бы сбить ракетой.

– Без разницы, – флегматично пожал плечами Скопин, провожая взглядом исчезающие точки истребителей. Невзирая на ожидаемую атаку силами двух британских авианосцев, он пребывал в совершеннейшем спокойствии. Даже в какой-то отрешённости. Что явно было заметно со стороны… вон, старпом покосился с непониманием. Или неодобрением.

«Может, я пережёг свой адреналиновый запас? Что ж, пусть старпом дёргается. Да молодые летёхи азартничают. А по мне, так через всё самое опасное мы перешагнули. Этот этап эскадра преодолела и без нашей помощи. Только лётчики там, очевидно, выложились полностью, судя по косвенным намёкам в повествовании. Надеюсь, что теперь…

Нет, ударить ракетой ещё не поздно – притормозить «Яки», ребята на радаре в любом случае селектируют цели, в этих условиях своих не зацепят. Но для этого надо запрашивать флагман. Поскольку приоритеты приняты, есть план и субординация. А я не должен показывать эти метания: сказал – не будем тратить ЗУРы на лёгкие цели, вот и держи слово», – с упрямством повторил себе Геннадьич, неожиданно поняв, что твёрдость позиций – во всём – ему надо проявлять именно перед Левченко, а стало быть, перед его штабом, включая замполита и местного особиста.

Поняв, почему: «Я готовлюсь к встрече с товарищем Джугашвили. Ему, не сомневаюсь, по возможности составят мой полный портрет – что за фрукт, что из себя представляю. На основе которого и начнётся разговор. Я не дам вождю поводов играть со мной, как он любит это делать со своим окружением».

Повернувшись к помощнику, повторил:

– Без разницы. Отделаться от авианосцев всё равно не получится. А ту же работу сделают и истребители, с учётом тепличных условий четыре к одному. У них получится.

У них получилось. Им хватило короткого взгляда, чтобы узнать характерный высокоплан «Барракуды» – палубная машина далеко не выдающихся характеристик.

Англичанин летел на двух тысячах, бодая попадавшиеся на курсе облака, то ныряя в них, то вновь появляясь, очевидно, полагаясь в основном на радар – высота ему была необходима как раз для лучшего поискового обзора.

Где-то там, за остеклением длинного совмещённого фонаря, вертел башкой задний стрелок, и его спаренный 7,7-мм «Виккерс», в принципе, мог доставить неприятности.

Алелюхин не раздумывал, у него подходило к концу топливо. Поднырнув под самолёт противника, он исполосовал тому беззащитное брюхо. Ведомый, как положено, поддержал, да так, что второй паре даже не понадобилось тратить боезапас, незадачливый разведчик, грузно перевернувшись на крыло, камнем свалился вниз.

И в этот раз отслеживающие эфир операторы службы радиоперехвата выказали полную уверенность, что на частотах врага ничего не проскочило – экипаж самолёта-разведчика не успел не то что сообщить на свою базу о контакте, но даже что-либо вякнуть паническое, предсмертное.

«Удачно сработали, – выкуривал очередную паузу ожидания командир крейсера «Москва», – был бы толк. Тянем, оттягиваем… и ладно мы тут, ракеты жрать не просят, сидят себе в барабанах погребов, расчёты штаны за пультами протирают. А пилотяги на “Чапаеве” в ожидании взлёта, поди, совсем там извелись – как на иголках. Да плюс движки на прогреве от непонятностей тоже, наверное, гоняют, издерживая матчасть и горючку.

Ресурсов у двух авианосцев англичан с лихвой, и в запасе ещё больше светового полудня, на час раньше, на два позже, не мытьём, так катаньем, найдут, отыщут и атакуют. Как говорится, чему быть…»