Лагерь

Глава 14

Энн Стэкхауз проснулась с головной болью. Она подумала, что у нее начинается мигрень. Мигрень у нее была лишь один раз в жизни, когда ей было четырнадцать лет. Она тогда пошла с матерью в супермаркет, и одна из ламп дневного света была испорчена и мигала. Боль не отпускала ее весь день и всю ночь, она никогда не забудет этого. Энн застонала, пожалев, что не может остаться в постели. Она подумала о том, что случится, если она заболеет. Если она не появится в офисе, Тони Мортон пришлет кого-нибудь выяснить причину. Сам он не придет после вчерашнего. Нет, ничего не выйдет, он сразу все поймет. «Ты останешься в постели, пока не поправишься, Энн. Мы найдем кого-нибудь, кто все устроит с Биби. Нет проблем».

Если Джеффу необходимо ввести препарат, она предпочитала сделать это сама. Это предательство, но так лучше. Она это сделает, у нее нет выбора, она будет следить за ним. Она встала с постели, почувствовала головокружение, но оделась, выпила чашку крепкого кофе и вышла из шале.

Профессора в офисе не было. Не в его привычке опаздывать. Он не появился и ко времени ленча, когда она облачилась в свой белый комбинезон и пошла в ресторан. В ее кармане лежала маленькая серая таблетка, которая жгла ей кожу через ткань.

Энн была полна дурных предчувствий, не отрывала глаз от входной двери. Головная боль усилилась. О, Джефф, давай покончим с этим!

14. 30, официантка уже начала убирать со столов, а Биби все еще не было. Она почувствовала одновременно облегчение и тревогу; что-то вроде отсрочки, сегодня он уж точно не будет здесь обедать. Это означало, что ей придется испытывать эти душевные муки в течение пяти-шести часов.

Может быть, он последовал ее совету и уехал. Сбежал. Еще большее мучение, потому что она знала, что это неправда. Он бы не уехал, не увидевшись с ней. День прошел медленно.

Она увидела его около семи часов. Сначала она едва узнала его, потому что вместо его обычной одежды на Джеффе был светло-синий летний костюм. Слава Богу, без галстука, она ненавидела галстуки, они такие чертовски чопорные. Он явно подравнял себе бороду. Какой-то особый случай? О Боже!

— Я тебя едва узнала! — она попыталась притвориться, будто случайно подошла к его столику и задержалась на пару слов.

— Мой день рождения, — подмигнул он. — Строго хранимая тайна.

— Что же ты мне не сказал! — Потому что я должна сыграть с тобой злую шутку.

— Я хотел, чтобы это был сюрприз. Если ты не хочешь, чтобы нас видели вместе в лагере, поехали вечером в город для разнообразия?

— Хорошо, — ей казалось, что у нее выпрыгнет сердце.

— Что-то ты не в восторге! — он удивленно посмотрел на нее.

— Прости, у меня выдался плохой день. — Это прозвучало малоубедительно. — Прости меня, мне надо кое с кем поговорить, Я сейчас вернусь.

Джефф подумал, что происходит что-то странное, сомнений быть не могло. Энн была почти в панике, и он должен добраться до сути.

— Желаете что-то заказать, сэр? — молодая официантка прервала его размышления, заставив его вздрогнуть.

— Да, конечно, — он без интереса взглянул на меню. Он не был голоден, да и жарко сегодня. — Принесите фруктовый сок, грейпфрутовый. И куриный салат.

Он почти допил сок, когда Энн вернулась, скользнула на свободный стул за его столиком. Он кивнул ей и сказал:

— Между прочим, я не видел того надоедливого парня, с которым тогда сидел. Не он ли тот шут гороховый, который…

— Да, небольшая неприятность. Я тоже его с тех пор не видела, — она говорила чересчур быстро, и ее попытка переменить тему была слишком уж очевидна. — Могу сегодня порекомендовать мясной пирог, Джефф.

— Я уже сделал заказ, — он внимательно наблюдал за ней. — Куриный салат. Слишком жарко, чтобы есть что-то горячее, да мы все равно поедем позднее в город, может быть, там и поедим. Там обязательно должен быть индийский ресторан, открытый допоздна, особенно во время отпусков.

— Ах так! — Слава Богу!

— То есть, если ты хочешь поехать в город.

— О да, это было бы чудесно.

— Хорошо, тогда решено, — он заметил, как она побледнела.

Что-то явно тревожило ее; сегодня вечером он это из нее вытянет. В лагере ощущалось какое-то беспокойство, этого нельзя было не заметить. Может быть, это связано с убийствами, наверное, так и есть.

— Увидимся позже, — она встала, схватившись на секунду за спинку стула.

В половине одиннадцатого Энн Стэкхауз пришла в шале Джеффа Биби. Необычно рано для нее, он был едва готов. Она увидела, что он переоделся, сменил светло-синий костюм на брюки, рубашку и шейный платок. Она была вся в напряжении, ее слегка подташнивало. Она решила рассказать ему сегодня; не все, она будет хранить свои официальные тайны, но достаточно много, чтобы убедить его уехать. Если он уедет по собственному желанию, тогда Тони не сможет обвинить ее в том, что она не подсунула ему препарат.

— Надеюсь, что машина заведется, — он запер за ними входную дверь, проверив ее. — Не ездил со дня прибытия сюда. Хотел как-то проехаться куда-нибудь, да одному скучно. И дороги забиты туристами. Отчасти лагерь и привлек меня тем, что ездить не надо. И, коли уж я заговорил о езде, — он украдкой взглянул на нее, увидел, какая она бледная при искусственном освещении лагеря, — ведь осталась одна неделя от моего отпуска. Через неделю я уеду.

— О!

Он надеялся, что этот возглас означал разочарование, но произнесла она его настолько невыразительно, как будто мысли ее были где-то далеко.

— Я вот думаю, — они вышли с территории главного лагеря; просто пустырь, застроенный шале, темные тени между чередующимися фонарями; он взял ее за руку, рука была потная, — Я уже говорил, что смогу, может быть, приезжать сюда на уик-энд, заказывать себе шале.

— Нет! — она замедлила шаг, почти остановилась. — Нет, Джефф, не хочу, чтобы ты это делал.

— Ясно, — внезапно у него засосало под ложечкой. — Это просто летний роман, и через неделю все кончится, не так ли?

— Нет, Джефф! Я не хочу, чтобы все так закончилось, пожалуйста! — она вцепилась в него, прижалась. — Что бы ни случилось, я не могу даже подумать, что не увижу тебя!

Это было безумие, и на секунду он засомневался, не сошли ли они оба с ума. Затем его охватило облегчение; что бы ни было, самое важное для него, что она не хочет конца их связи.

— Я думаю, ты должна мне кое-что объяснить, — произнес он тихо, но твердо.

— Да, но я не могу рассказать тебе всего. Пока не могу, — казалось, она тащила его за собой, озираясь по сторонам, боясь, что кто-то идет следом, подслушивает их. — Но… Джефф, может быть, мы сейчас сядем в твою машину, уедем отсюда и не вернемся? Ты бы… пошел на это?

Боже, она себя накручивает, он это заметил, в ее просьбе была почти истерика, отчаяние.

— Если ты действительно этого хочешь, я готов. Но сначала я должен упаковать вещи, не оставлять же их здесь. Знаешь, давай сначала поедим, и я, может быть, смогу уговорить тебя рассказать мне, что происходит. Тогда, может быть, завтра, если ты все еще будешь этого хотеть, мы уедем. Ну как?

Компромисс все же лучше, чем ничего. Она немного успокоилась. Час-два вдали от этого ужасного места — сейчас эта мысль казалась ей привлекательной.

Внизу под ними была автостоянка, три акра неровной земли, освещаемые зловещим светом из лагеря. Ряды машин, старые развалины и новые модели, в центре возвышался роскошный фургон для отдыха. Пустая будка сторожа. Чтобы взять машину, надо было ехать к главным воротам лагеря, где круглосуточно дежурил человек из службы безопасности. Он давал пропуск, который нужно было предъявлять при возвращении. Внезапно Энн пришла в голову тревожная мысль, когда они спускались по крутой дорожке к стоянке. Они увидят ее, может быть, узнают; неизвестно, на что способен Мортон. Это были люди высшего уровня безопасности. К ней вернулось чувство обреченности.

— Джефф! — она ухватилась за него, потянула назад.

— Что такое? — Боже, неужто она передумала!

— Я… я не хочу, чтобы меня видели на контроле. Может быть, я бы могла… лечь на пол сзади. Или еще что-то!

— Если это так серьезно, — он мягко опустил ее на землю. — Хотя, должен сказать, я думаю, ты преувеличиваешь, что бы там ни было.

Они молча пошли дальше. Он должен был остановиться, чтобы сообразить, где стоит его машина; третий ряд, в самом конце. В темноте его нога наткнулась на что-то, что покатилось, звеня; пустая банка из-под пива, наверно, вот неряхи! Он заметил, как Энн вздрогнула, ему показалось, что рука ее задрожала.

— Вот и пришли, — он пошарил в кармане, нашел ключи, разглядел приземистый силуэт своей «Макси», стоящей между двумя другими машинами. — Она ездит, и это ее единственное достоинство. Мне приходится держать две машины. Еще фургон для работы. — Он был смущен, думая, что она ожидала увидеть что-то получше. Энн, казалось, ничего не замечала.

Он открыл дверцу со стороны руля, перегнулся через сидение и открыл дверцу для Энн. Странно было снова сидеть в машине; он как раз только что привык обходиться без нее.

— Будем надеяться, что заведется, — он повернул ключ. Мотор затрещал, завелся. — Ну, отдых пошел ей на пользу!

— Мне, наверное, лучше сесть сзади. — Энн нервничала.

— Хорошо, дай мне только выехать, а потом пересядешь.

Он включил сцепление, дал задний ход, и в тот самый момент, когда машина поехала, он понял, что что-то не так. Ему пришлось нажать на газ, чтобы колесо повернулось, но и тогда автомобиль двигался с большим трудом. Машина осела на шасси, словно собака, отползающая назад на брюхе. Руль едва поворачивался, они чувствовали неровность почвы под собой.

— Господи, в чем дело? — Машина застряла, как будто колеса ее увязли, не двигалась. — Гляну, что там такое.

Джефф достал фонарик, вылез из машины. Он узнал эти симптомы, встречал их и раньше — это чувство отчаяния, когда руль не поворачивается, а колеса скосились в сторону. Прокол. Но никогда он не был столь сильным. Он посветил фонариком, его тусклый луч подтвердил его страхи насчет левого переднего колеса; шина спущена. И другая тоже! Еще не проверив задние колеса, он был уверен, что и их постигла та же участь. Стоя у машины, глядя на нее, он не мог поверить в произошедшее. Казалось, будто автомобиль ус елся.

— Джефф, что случилось? — Энн открыла дверцу, и он увидел ее испуганное, бледное лицо, увидел ужас в ее глазах.

— Шины лопнули, — он попытался произнести это обычным тоном. — Все четыре! Эй, погоди-ка… — он опустился на колени, проверил клапан, потом другой, не стал проверять остальные, потому что с ними было то же самое. — Проколов нет, шины спущены. Нарочно! Вот чертовы хулиганы! Что ж, это перечеркивает наши планы на сегодня. Завтра придется одолжить у кого-то насос, накачать их немного, чтобы доехать до лагерного гаража, а потом снова заживем нормально!

— О нет! — она чуть не плакала.

С этими женщинами не разберешься, подумал он. Сначала она не хотела ехать в город, а теперь не может ехать и расстроилась!

— У меня есть еще бутылка вина, — он постарался утешить ее, закрывая машину. — Придется, видно, удовольствоваться этим. Рыбный бар еще открыт, если повезет, прихватим что-то оттуда по пути. Ну, пошли, нам надо поговорить. Ты же обещала просветить меня по поводу одной-двух вещей.

Нынче вечером они как чужие, думал Джефф, сидя на диване. До сих пор они только держались за руки. Частые паузы в разговоре, пустая беседа, только чтобы не молчать. Он снова наполнил бокал Энн; может быть, вино поможет ей расслабиться, и он заставит ее говорить.

— Думаю, мне надо пораньше лечь сегодня, — она уставилась на стену. — Лучше я пойду к себе, Джефф, если ты не против.

— Как угодно, — он поджал губы. — Но я думал, что ты должна мне что-то объяснить. Ты же обещала, помнишь?

Она нервно облизала губы.

— Я не могу рассказать тебе, Джефф. О, видит Бог, я хотела тебе рассказать, чтобы ты перестал слишком давить на меня. Но я подписала документ о неразглашении государственной тайны.

— Государственной тайны! — он не мог в это поверить. — Но… но это касается лишь государственных служащих самого высокого ранга!

— Я и есть такая, — она слабо улыбнулась. — Прошу тебя, не заставляй меня рассказывать. Достаточно сказать, что сегодня вечером, если бы ты пожелал, я бы убежала с тобой. Не думаю, что мы бы далеко смогли убежать, они бы заблокировали дороги и отправили бы своих людей на наши поиски. Твои шины спустили не хулиганы, Джефф, это были… я не могу сказать, кто, но они не позволят ни тебе, ни мне покинуть лагерь.

— Мне! При чем тут я? Наверное, из-за наших отношений?

— Частично — да, — она сидела, опустив голову. — Я пыталась заставить тебя уехать несколько дней назад, Джефф. Думаю, что теперь слишком поздно. Мы оба замешаны в этом деле, и нам придется пройти этот путь до конца. Благодарение Богу, что мы все еще вместе.

— Хорошо, допустим, ты не можешь рассказать, — он встал и принялся мерить шагами комнату, — но происходят странные вещи, не говоря уж о двух убийствах и о стрельбе полицейских. Может быть, действует какая-то диверсионная группа? Или же те, кому принадлежит лагерь, что-то затеяли?

Она вздрогнула, и он понял, что почти догадался.

— Не спрашивай меня, Джефф, прошу тебя.

— Я просто сам с собой разговариваю, пытаюсь угадать. — И слежу за реакцией. — Какой-то нездоровый правительственный эксперимент, например, воздействие на людей дозами радиации, чтобы увидеть их реакцию?

— Замолчи! — почти истерический вскрик, и он знал, что очень близок к правде.

Он подошел к ней, обнял одной рукой.

— Извини, я буду держать свои догадки при себе. Но я думаю, что тебе лучше остаться на ночь здесь.

— Нет, — она была непреклонна. — Я должна вернуться в свое шале. Они могут проверить, особенно если они зашли так далеко, что не дали нам уехать из лагеря. Лучше я пойду, Джефф.

— Я провожу, — он поцеловал ее.

— Нет, со мной все будет в порядке. Думаю, чем меньше нас будут видеть вдвоем с этих пор, тем лучше для нас обоих. О, Джефф, уезжай, пока не слишком поздно. Отведи машину в гараж, пусть накачают шины, и беги отсюда!

— Не выйдет! — он сжал ей руку. — Теперь уж я буду рядом. Ни ты, ни они не выгоните меня. Завтра увидимся в ресторане.

Она вышла из шале в ночь; улицы, куда не доходил свет фонарей, были темны; мир отдыха, ставший вдруг местом ужаса. В кармане у нее все еще лежала таблетка, известная как Ц-551. Они предоставили ей последний шанс, а она его отвергла. Другого не будет, и эта перспектива ее очень путала.

Она шла быстро, часто оглядываясь, всматривалась в двери шале, обитатели которых где-то развлекались; бинго, кино, диско, в обычном лагере шла своим чередом обычная жизнь.

Вечернее запустение, перед тем как отдыхающие начнут возвращаться в свои жилища. Пустые улицы, не слышно пьяного смеха. Она объяснит утром Мортону, что Джефф Биби ел вечером салат, что она никак не могла подложить ему таблетку. Он не поверит ей; она не могла его винить. Потому что если бы дошло до деда, она бы струсила, она это знала.

Внезапно перед ней на дорожке возникла чья-то фигура. Силуэт, лица не разглядеть, коренастый. Человек, преградивший ей путь, как будто выпрыгнул из бетонной поверхности дороги. Ноги расставлены, слегка согнуты, голова угрожающе выдвинута вперед.

Энн вскрикнула от неожиданности, съежилась от страха, но почему-то не смогла повернуться и броситься бежать. Молчаливая встреча, человек просто наблюдал за ней, лицо его было скрыто в тени, но она знала, что выражение его зловещее. Ноги у нее подкосились, ей захотелось потерять сознание, у нее заколотилось сердце. Она знала, что улица пуста, нет никого, кроме нее и этого незнакомца, и музыка в парке аттракционов, казалось, заиграла громче, чтобы нарочно заглушить любой ее крик о помощи.

Их разделял метр, не больше. Человек был напряжен, он мог броситься на нее в любую секунду. Она ничего не могла понять, пыталась отыскать причину, какой-то мотив. Грабитель; можешь взять мою сумочку там все равно пусто. Насильник; я не буду сопротивляться, если пообещаешь не убивать меня. Нет, это не то, и не другое, глубоко в подсознании она понимала это. Это была цена за неудачу, за непослушание.

Он одним прыжком настиг ее, схватил оба запястья одной рукой, завел ее руки за спину, выгнув при этом так сильно ее позвоночник, что она застонала от боли. Она посмотрела на него, но не смогла разглядеть его — он стоял так, что свет от ближайшего фонаря был у него за спиной, он точно знал, где ему встать.

Это был расчет, злобы не было, он сделал ее беззащитной с помощью всего лишь одного движения, а у самого оставалось свободной другая рука. Она инстинктивно хотела было ударить его ногой, метя в пах, но сдержалась; она бы потеряла равновесие и, что еще страшнее, разъярила бы его.

Ее охватил ужас, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она не была в состоянии даже умолять его. Ей хотелось закричать: «Я старалась из всех сил, но он ел только холодную пищу, это не подходило». Это было бы напрасно.

Затем он ударил ее; удар был не короткий, не колющий, не под ложечку. Его кулак, казалось, вошел в нее глубоко, как бы пробуравливая ее, выталкивая из нее весь воздух. Она бы скорчилась, если бы он не держал ее в вытянутом состоянии. Мучительная боль в животе, кишки натянуты, ее вот-вот вырвет, голова свесилась, набок; она испугалась, что задохнется собственной рвотой. Он отбросил ее в сторону, но все еще не давал упасть. Он убрал кулак, и она почувствовала, как воздух заполнил вакуум, образовавшийся внутри нее. Он ударил ее.

Это был резкий удар вниз ладонью, он пришелся вдоль шеи. Скорее пощечина, и когда он отпустил ее, она рухнула на землю. Она подумала, что у нее сломана шея. Она извивалась, стремясь ощупать себя, свой желудок, шею, но руки ее не двигались. Она лежала там, словно брошенная мягкая игрушка, глядя вверх, видя возвышающуюся над ней фигуру; казалось, что человек этот вырос до гигантских размеров, он выглядел зловеще, потому что он не угрожал. Она дрожала, ожидая нового нападения, но его не последовало.

Он впервые заговорил, и его голос был лишен выразительности, это был хриплый шепот.

— Это было только предупреждение.

Она попыталась произнести что-то, ответить, извиниться, заверить, но не смогла. Губы ее онемели, как после укола дантиста, и она сомневалась, что они когда-либо двигались.

Так хладнокровно, никаких оскорблений, ничего личного, и это было самое ужасное. Работа, которую надо было выполнить, и он ее выполнил, выбрав время и место, прекрасно справился с заданием. Энн хотела закричать, но не решилась. Она боялась за свое тело, за повреждение внутренностей, за смещение шейных позвонков. Если ее парализует, она проведет остаток жизни в инвалидной коляске, и эти несколько секунд превратятся в ее постоянный кошмар.

Человек повернулся, остановился и посмотрел, как будто ему пришла в голову запоздалая мысль.

— В следующий раз они не узнают тебя, когда найдут, — сказал Малиман и скользнул в темноту.