Квентин

Глава 7 ГРОБНИЦА СКАЛОЛАЗА

…Веревку пропустить между ног, обвести правое бедро, поднять через грудь… Плечо левое? Правое? Левое, конечно. Теперь опустить через спину в правую руку…

— Эй, Теннесси, готов?

— Готов!

…Регулировать правой рукой, только правой! Левая придерживает веревку… Скальный молоток на месте, в заднем кармане куртки, рукавица на левом плече. Схватывающий узел проверен, не подведет.

— Дюльферяй!

Уолтер резко выдохнул.

Вниз!

Темный влажный камень исчез, сменившись яркой снежной белизной. Небесная синь ушла вверх, в самый зенит, исчезая за ледяным уступом. Веревка налилась тяжестью, тело же, напротив, словно потеряло вес, уходя прочь от ставшей вертикалью земной тверди.

Правая регулирует, левая держит веревку… Чуть медленнее… Порядок!

«Дюльферять» по заветам Ханса Иоханнеса Эмиля Дюльфера оказалось не так и легко. В Пэлл Мэлле спускались с горы без особых затей, не торопясь и особо не рискуя.

Не допел — подошвы коснулись неровной скалы.

— Трудно учить медведя альпинизму, — констатировал Вальтер Первый, он же Линц.

— Особенно американского, который гризли, — добавил Вальтер Второй, он же Инсбрук или Грац. — Я же тебе говорил: ступни должны быть плотно прижаты к скале. Плотно! А колени кто будет сгибать? И еще, Теннесси, ты весь какой-то вымотанный, словно с Монблана жумарил. Силы не экономишь. Таких спусков за маршрут может быть и две дюжины. На котором помрешь, а?

Уолтер Перри, сразу же ставший Вальтером Третьим, а чуть позже Теннесси, покорно кивнул.

— Мне это и Курц говорил.

Первый и Второй переглянулись.

— Курца надо слушаться, малыш. Дядя плохого не посоветует.

Перри проглотил и это, хотя ростом оба Вальтера ему заметно уступали. Возрастом тоже, на двоих им хорошо если сорок. Зато ребята кое-что умели, так сказать, в отличие от…

С небритыми худыми австрийцами Перри познакомился в первый же день по прибытии к подножию Бернских Альп. В отеле делать было нечего, и он зашел в маленький лагерь альпинистов. Старые шитые-перешитые палатки живописно расположились прямо напротив главного входа, радуя глаз изысканной местной публики. Везде своя приманка. Четырехэтажная гостиница с невыразительным названием «Des Alpes» имела и другое имя, не для рекламных проспектов — «Гробница Скалолаза»[53].

Поначалу с Уолтером даже не хотели говорить всерьез. Парни в грязных куртках смотрели на чисто одетого янки с откровенным презрением. Пришлось помянуть Хинтерштойсера с Курцем, а для верности и самого Отто Гана. У австрийцев полезли глаза на лоб. Добила их фраза про отрицательную сыпуху. Как выяснилось, у Андреаса это было чем-то вроде пароля для самых-самых.

Так и сошлись. Вечер провели в гостиничном ресторане, стараясь не налегать на Kirsch и Pflümli[54]. А утром вместе пошли на скалы.

— Завтрак! — провозгласил Линц. — Чего у нас там сегодня намечается из деликатесов?

Инсбрук-Грац состроил настолько жуткую мину, что ответ не понадобился. Денег у ребят не было напрочь, пробавлялись голой кашей с примуса. Перри покачал головой.

— Не дурите, парни! Пошли в ресторан, он уже работает.

Австрийцы вновь переглянулись. Линц резко выдохнул:

— Так нельзя, Теннесси! Ты, конечно, очень глупый и очень добрый американский гризли…

Уолтер принялся загибать пальцы. Теленок, червячок…

— …Но мы с Вальтером знали, что нас ждет, когда собирались на Эйгер. Мы, и те, что в гостинице, — разные касты, как в Индии. Ты уж извини.

Улыбнулся, хлопнул по плечу.

— Встречное предложение! Вступай в долю. Вместе тренируемся, вместе идем на Северную стену.

— Мы на стену, ты в боевой резерв, — уточнил Инсбрук-Грац. — Наверх тебе пока нельзя, погибнешь. Зато пройдешь полный и совершенно безжалостный курс подготовки. Хинтерштойсер с Курцем приедут — экзамен примут. А пока с тебя тушенка, сгущенка и хоть немного шоколада.

— Идет! — кивнул гризли. — Немного — это сколько ящиков?

Последний раз он видел Анну в госпитале Вероны. В палату его завел Строцци. Дал постоять возле койки пару минут, потом, не говоря ни слова, потянул за плечо.

…На белой подушке — недвижная восковая маска под бинтами. Черное распятие на стене, рядом, на маленькой полочке, маленький бронзовый цветок.

Пассифлора…

Врача даже слушать не стал, достаточно было посмотреть на его лицо. Полицейский пост у палаты выглядел изощренным издевательством. Даже к Смерти сероглазую вели под конвоем.

Он не заметил, что плачет, лишь губам почему-то стало солоно. Полковник отвел к умывальнику, заставил вытереть лицо платком, а потом без всяких церемоний толкнул к холодной кафельной стене. Пальцы сомкнулись на запястье, словно сталь наручников.

— Теперь поняли, мистер Перри, когда человека следует вербовать? Карты, девочки, мальчики — это все ерунда. Вот здесь и сейчас — другое дело.

— Я тебя убью, — спокойно ответил Уолтер.

Строцци отошел на шаг, взглянул удивленно.

— То, что я вам жизнь спас, не считается? Неблагодарный вы человек, Перри! Отбросьте эмоции. У меня есть то, что вам нужно. Шансов, что синьорина Фогель выживет, практически нет. Но это практически, а мы помечтаем. Если вдруг она вопреки всему выздоровеет, ее ждет ад на земле, и я об этом позабочусь. Кстати, поделом. Но у вас другие мысли, мистер Перри. Так спасите свою девушку от ада!

Перехватил взметнувшуюся руку, сжал до боли.

— Не дурите, юноша. Это игры для взрослых. Я не потребую от вас предавать Соединенные Штаты Америки. Да вы и не сможете, мистер бывший сержант. Не ваш масштаб. Но у вас тоже есть что мне предложить. Отступать поздно, вы уже вступили в клуб.

Из плохо закрытого крана капала вода, и Перри вдруг принялся считать капли. Первая, вторая… пятая…

Кап! Кап! Кап!..

В Милане, на привокзальном почтамте, Уолтера ждала телеграмма из Нью-Йорка — ответ на его отчет, посланный из Вероны. Молодой человек ожидал грома и молний, но шеф, вероятно, пребывая в добром расположении, дал указание духом не падать и миссию продолжать. Распорядители Фонда адмирала Фаррагута прямо-таки томились в ожидании очередной пачки пожелтевших от времени бумаг.

Значит — Швейцария.

Фонд не ущемлял инициативы. Его посланец мог сам выбрать место работы, одно из трех предложенных: федеральный город Берн, отель на Женевском озере и «Гробницу Скалолаза» невдалеке от Юнгфрау Великанши и Эйгера-Огра. Почему так, ему доступно растолковал военный пенсионер мистер Н. Сотруднику предлагалась легкая задачка на сообразительность. Швейцария — страна невеликая, подъехать на место встречи — дело нескольких часов. Но в Берне все слишком на виду, Женевское озеро переполнено туристами, к тому же рядом французская граница. Что выберет настоящий шпион?

Уверения в том, что Фонд почтенного адмирала — не филиал военной разведки, пенсионер выслушал со скептической усмешкой.

Против «Гробницы» Вальтер не возражал — горы ему были по душе. Отель очень приличный, четыре «звезды», да еще на высоте в два километра с какой-то мелочью. Мечта!

Номер на четвертом этаже был уже забронирован, одноместный, хоть и не люкс. Молодой человек поставил чемодан в угол, упал на кровать…

Разбудили его в два ночи. Коридорный, не глядя в глаза, сунул бланк телеграммы. От чаевых отказался.

«Синьорина Фогель скончалась. Примите мои искренние соболезнования. Антонио Строцци».

Наутро администрация отеля прислала букет белых лилий и траурную повязку из крепа. Перри спрятал повязку в шкаф и пошел знакомиться с альпинистами.

Ресторан отпал, но Вальтер-Теннесси сумел-таки уговорить тезок заглянуть в местный бар. Там не только наливали все, чему положено гореть, но и подавали гордость местной кухни — запеченные яйца по-швейцарски. Соблазн оказался непреодолим. От кофе Инсбрук-Грац и Линц отказались, выдули по два стакана молочной ривеллы[55] и побежали закупать тушенку со сгущенкой. Оставшись не у дел, Уолтер кофе взял и пристроился в уголке. В этот ранний час бар пустовал. Единственным посетителем оказался не слишком приметный господин, с которым оба Вальтера, убегая, чуть не столкнулись в дверях. Теперь он тоже скучал в компании чашки кофе и пепельницы. Всмотревшись, молодой человек сообразил, что они с ранним посетителем уже знакомы.

…Вечер в ресторане, где три Вальтера отметили встречу, прошел для молодого человека не слишком весело. Пить он пил, альпинистские байки слушал и сам о чем-то рассказывал. А вот улыбаться не мог. В голове все еще стучала страшная капель.

Кап! Кап! Кап!..

Ребята, конечно, заметили. О причине спрашивать не стали, попытались чем-то отвлечь. Линц, одолев очередную рюмку «Кирша», уверенно заявил, что добрая бутылочка развеселит любого, вопрос лишь в качестве и размерах. Инсбрук-Грац его охотно поддержал, предложив поставить опыт in anima vili[56]. Вальтера Третьего решили помиловать, подопытным же избрали господина за соседним столиком. Тот сидел в полном одиночестве, цедя что-то из маленькой рюмки. По этой ли причине, по иной ли, но был он мрачен, словно на собственных поминках.

Уолтер не возражал. Заглянул в винную карту, выбрал бутылку попристойнее, на всякий случай посоветовался с официантом.

Эксперимент оказался неудачен. Мрачный подошел к их столику, вежливо поблагодарил, представился, поинтересовавшись, сейчас ли выставить ответ. Но так и не улыбнулся.

Три Вальтера взглянули друг на друга и, не сговариваясь, решили ответную отложить. Господин, понимающе кивнув, сообщил, что каждый вечер занимает именно этот столик. К следующей встрече пообещал досконально изучить винную карту и выложил на скатерть визитку.

Наутро оказалось, что визитка куда-то исчезла, забылась и фамилия нового знакомца. С ответной тоже не вышло, никто из троицы в ресторане не ужинал.

И вот — встретились. Господин, допив кофе, неторопливо встал, шагнул к угловому столику. Уолтер поднялся навстречу, лихорадочно пытаясь вспомнить позабытую фамилию.

Неизвестный подошел ближе, кивнул.

— Доброе утро, господин Перри! Надеюсь, тренировка была удачной?

И — снова ни следа улыбки. Правда, на этот раз он был не мрачен, скорее ироничен, но ирония отнюдь не отдавала весельем.

…Росту невысокого, в плечах крепок, посреди широкого лица — утиный, слегка искривленный нос, глаза чуть раскосые, японцу под стать, темные волосы зачесаны назад. Пиджак нараспашку, простого кроя, но лучшей ткани. Дорогая черная рубашка, часы на серебряном браслете.

Лет не пойми сколько. За тридцать, но насколько «за» — сказать мудрено.

— Молодые люди — австрийцы, вы — американец. Не ошибся?

Уолтер, поспешив заверить утконосого, что тот во всем прав, пригласил за столик. Гость не отказался, присел. Достал из нагрудного кармана визитную карточку.

— Это лично вам.

И снова не улыбнулся. Уолтер полез за бумажником, извлек собственную визитку.

— Прошу!

Утконосый серьезно кивнул и углубился в изучение. Молодой человек тоже взглянул — и весьма удивился. Адрес знакомый: Швейцарская Конфедерация, кантон Берн, отель «Des Alpes». Указан даже номер.

— Я всегда останавливаюсь в одном и том же, — пояснил неизвестный, даже не обернувшись. — «Фонд адмирала Д. Г. Фаррагута». Интересно!

Неизвестным, впрочем, он уже не был. На карточке значилось: «ЛЕКС». Имя ли это, фамилия, не уточнялось.

— Фонд Фаррагута, — негромко повторил «ЛЕКС». — Стало быть, филиал Совета по международным отношениям. Насколько я помню, Нью-Йорк, угол 68-й стрит и Парк-авеню. Птенцы полковника Эдварда Хауса, его молодая гвардия.

Ни о чем подобном Уолтер и слыхом не слыхал, но предпочел промолчать. Спросил о другом.

— Простите, «Лекс» — ваша фамилия или…

— Просто Лекс. Так и обращайтесь, без всякого «господина». Для симметрии позвольте называть вас «Перри».

Уолтер решил не спорить. «Просто Лекс», спрятав визитку, чуть наклонился вперед, царапнул взглядом.

— Прежде всего, Перри, хочу еще раз поблагодарить вашу компанию за бутылку неплохого «Вильямса». В тот вечер у меня было скверное настроение, и порыв трех веселых скалолазов меня слегка утешил. Впрочем, лично вы, Перри, не выглядели оптимистом. Ни о чем не спрашиваю, просто констатирую… Долг платежом красен. Вашим товарищам ответ доставят прямо в палатку, ну, а мы с вами…

Обернулся, сделал знак бармену.

— Так утро же! — решился возразить молодой человек.

— Так не шнапс же! — парировал Лекс. — Мы выпьем с вами по глотку «Уникума». Всего лишь по одному глотку, но этого хватит, чтобы прояснить разум и слегка успокоить нервы. Знаменитый венгерский горький ликер, его производят уже полтора века, и равного ему нет. А потом, если не возражаете, поговорим о делах.

На столе словно сами собой воздвиглись два глиняных стаканчика. Лекс ободряюще кивнул. Горечь Уолтер восчувствовал сразу. Кривиться все же не стал, дабы не обидеть.

— Отменно, — констатировал новый знакомый, откидываясь на спинку стула. — Теперь о прозе жизни. Вы представляете очень серьезное учреждение, Перри. Значит, и миссия ваша столь же серьезна и важна…

Молодой человек вспомнил столь понравившихся ему белых медведей из рукописи Карла Кольдевея и слегка возгордился.

— Не исключено, что вам могут понадобиться мои услуги. У меня достаточно редкая профессия — я консультант.

— А по каким вопросам? — решился уточнить Уолтер.

— По всем, абсолютно по всем, по крайней мере, в пределах нашего отеля. Вы здесь впервые, Перри, поэтому следует вас слегка просветить. Это — бесплатно, все прочее — по договоренности.

Одна из нью-йоркских знакомых Уолтера Квентина Перри (отнюдь не официантка) работала в небольшом журнальчике, специализирующемся на оккультизме. Сама она, девушка современная и неглупая, напрочь не верила ни в привидений, ни в верчение столов. Но служба есть служба, и однажды молодой человек был озадачен чтением ее новой статьи, заказанной лично главным редактором. Речь шла о гостиничных призраках.

Бывший сержант прочел, восхитился, а потом, оценив ситуацию с сугубо практической точки зрения, предположил, что история про окровавленный труп, плещущийся в гостиничной ванне, чревата, как и палка, о двух концах. С одной стороны, славы заведению прибавляет, но есть и другая. Многие ли в такой отель поедут? Которые же поедут (и не помрут от страха), могут и в суд подать.

Журналистка согласилась, однако предположила, что дело не только в рекламе. Соединенные Штаты — молодая страна, однако с немалыми амбициями. Если в Старом Свете привидений хоть пруд пруди, то чем Новый хуже? Только где им, бестелесным, обитать за отсутствием старинных замков? Вот и селят бедолаг куда попало — в богатые южные особняки, на заброшенные кладбища — и в отели. Национальная гордость превыше сиюминутных выгод.

В Европе с замками, в которых бродили и трясли цепями фантомы, было все в порядке, однако и отели не пустовали. Гостиница «Des Alpes», она же «Гробница Скалолаза», являла наглядный тому пример. И неспроста! Совсем рядом тянулась к небу мрачная вершина Эйгера. Окна гостиницы выходили на его северный склон — легендарную Северную стену. Неприступная, все еще не покоренная людьми, она, как лампа светлячков, манила альпинистов со всех концов мира.

Приезжали, ставили палатки под гостиничными окнами. Шли на штурм. Возвращались ни с чем.

Гибли.

Призраки сгинувших бродили среди скал, встречаться же и обсуждать дни минувшие предпочитали в гостиничной прачечной. Отчего именно там, постояльцы могли узнать от швейцара или коридорного за невеликие чаевые. Это и была первая категория постояльцев «Гробницы» — искатели острых ощущений. Альпы, покрытый льдом неприступный склон, идущие на смерть гладиаторы-скалолазы… Приезжали и альпинисты, из тех, что побогаче. Имена погибших постояльцев высекались на особой мемориальной доске.

Не всех манила неприступная Стена. «Des Alpes» была хороша и в ином отношении — стояла на отшибе, вдалеке от населенных мест, что вполне устраивало искателей приключений иного плана. Не страдавшие излишней верностью жены и мужья давно уже оценили здешнее уединение. Лишних вопросов администрация старалась не задавать.

«Уранистов» и прочих искателей странного не пускали на порог. Репутация!

Однако «Гробница Скалолаза» едва ли свела бы концы с концами, если бы не еще одна категория постояльцев, достаточно многочисленная и денежная.

Шпионы.

— Да-да, именно они, — невозмутимо подтвердил Лекс. — А что вас удивляет, Перри? Мы же в Швейцарии!

Молодой человек припомнил читаное и слышанное. Сыр, шоколад, сливки, банкиры, альпинизм, само собой. И еще, кажется, часы с кукушкой[57].

Шпионы?!

Лекс почесал кончик утиного носа, взглянул сочувственно.

— Понимаю, вы из Америки… Ну, хоть Великую войну вспомните.

Уолтер постарался. С войной все было понятно. Храбрые американские парни спасли Антанту от верного поражения, генерал Першинг — новый Ганнибал, а сержант Йорк взял в плен 132 немца. То есть трех. Но взял! И еще восемь пулеметов.

— Примите как данность, — рассудил консультант. — Скажем, у них здесь, хм-м, гнездо. Улей, вроде пчелиного.

Уолтеру сразу представились красные искры, вылетающие из Волчьей Пасти.

— Против Швейцарии эта публика не работает, поэтому их не трогают. А здесь, в гостинице, очень удобно. Приехал, встретился, обменялся, продал, купил. Чужих глаз нет, все на виду. Внешне, конечно, все выглядит невинно…

Прищурился, искривил тонкие губы.

— Допустим, приезжает симпатичный американец из географического фонда…

— Уже допустили, — не выдержал Уолтер. — Странные вы тут, в Европе! В четвертую страну попадаю — и все по новой. Вас бы всех в Голливуд сценаристами. В каждой кровати эта… Как ее? Мата Хари. И под кроватью еще одна.

Консультант покивал сочувственно.

— В вас, как я догадываюсь, уже стреляли. Сколько раз?

— Семь, — честно подсчитал молодой человек. — Нет, восемь. Но это по ошибке.

— Само собой, людям вообще свойственно ошибаться… Восемь раз? Вы звук холостого выстрела можете различить? Но не будем о мелочах, успеется. Расчет я произвожу по средам. Чек желательно выписать на один из швейцарских банков.

Молодой человек взглянул грустно и вновь захотел оказаться в Пэлл Мэлле.

— Но если так… А вдруг, Лекс, вы тоже шпион?

Тот взглянул удивленно.

— Даже если и шпион, вам какая беда, Перри? Я же на вас буду работать, а не наоборот. Не обязательно показывать мне шифровки и называть адреса явок в Берне и Женеве. Но если интересно — нет, не шпион. Быть консультантом безопаснее и выгоднее.

Уолтер вспомнил все пережитое за последние дни и решился.

— У меня сегодня в полдень деловая встреча. Человек будет ждать меня в холле. Он русский, эмигрант, фамилия — Сиверс. Посмотрите на него.

Утконосый подался вперед.

— Сиверс? Ой, как интересно. Сейчас я вам объясню, как мы поступим, но сначала…

Оглянулся, окинул взглядом пустой бар.

— Бесплатный совет — в качестве бонуса. Любопытствующие из числа постояльцев знают, какую телеграмму вы получили. Искренне сочувствую, Перри!

Уолтер с трудом выдохнул.

— Спасибо.

— Увы, для здешнего воронья это лишь повод прощупать новичка. Так что ждите, Перри. Скорее всего, вам под одеяло подсунут утешительницу. Исходя из ваших, так сказать, параметров, это будет дама за тридцать, эффектная, доступная — и умеющая слушать. Не смотрите на меня так, молодой человек, тут случаются вещи куда более мерзкие. Вижу, вам очень хочется облегчить душу окопным трехэтажным. Валяйте!

— Va’ fa’ mmocc a chi te’ muort!.. — сказал Уолтер Квентин Перри.

Мухоловка шла по серебристой дороге, не останавливаясь, не глядя по сторонам. День, ночь, Солнце, ущербный оскал Луны, огонь звездных россыпей… Дальше, дальше! Смотрела только вперед, на горящий холодным огнем металл, узкой лентой тянущийся в самую сердцевину Небес. Идти было легко и радостно, словно по широкой горной тропе ранним утром. Ничто не мешало, не тянуло вниз — ни имя, ни память. Все это исчезло, оставшись далеко отсюда, в палате с черным распятием на стене.

Бронзовый цветок зажат в руке. Пять тычинок, десять лепестков. Никто не останавливал, не мешал, не попадался навстречу. Словно эта дорога — для нее одной.

Девушка. Небо. Бронзовый цветок в ладони.

Лишь однажды путь преградил острый кладенец-луч. Рассек податливый воздух, полыхнул жарким огнем.

— Кто пустил? — рухнул с небес голос-гром. — Ее путь — в Джудекку, на самое дно.

— Заступники, — шепнул в ответ голос-ветер. — Заступники… Те, чью волю нельзя оспорить.

Громыхнуло над миром, луч обернулся стеной огня. Бронзовый цветок в руке налился горячим свинцом.

— Кто посмел? Кто?!

Ветер не знал страха. Закружил, набирая тугую силу, ударил в уши. Гром — против грома.

— Девушка, замученная и убитая на пороге юности. Рыцарь, которому прислали белые лилии.

Мухоловка слушала спокойно. Жизнь позади, смерть тоже. Лишь удивилась слегка. Рыцари — они в книжках и в старых соборах под каменными плитами.

…А еще рыцарей нельзя убивать. Легче умереть самой, улыбнувшись пуле, летящей в лицо.

И вновь удивилась, почувствовав внезапную и нежданную боль. Это билось ее сердце.

— Пусть идет, — громыхнуло где-то вдалеке. — Долог путь между Адом и Раем.

Стены больше нет, стих огонь. Только небо, только серебряная тропа.

Мухоловка шла дальше.

— Список! — Вальтер Первый, он же Линц, грозно потряс в воздухе мятой бумажкой. — А это — счет из магазина. Тушенка, сгущенка, шоколад, чай, кофе…

Бумажка номер два, тоже мятая.

— Треть твоя, Теннесси, две трети наши, — негромко, но твердо добавил Инсбрук-Грац. — Отдадим осенью, когда на работу вернемся, номер твоего счета я уже записал. Ты, гризли, глупый и добрый, а мы — умные и честные. Вечером приходи, какао выпьем. Мы его тоже прикупили.

С тезками Уолтер столкнулся в холле, возле входных дверей. Тореадор-швейцар грудью стал на пути двух небритых оборванцев. При виде постояльца подался назад, хоть и недалеко, всем своим видом демонстрируя недовольство. Выгнать — не выгонит, но дальше не пустит. Снежных людей положено разглядывать в бинокль, а не приводить в приличный отель.

— Приду! — твердо пообещал молодой человек. — Тренировка завтра в семь?

— И не опаздывай, малыш!

Ладонь по плечу — хлоп! Кулак в грудь — тыц!

Ближняя дистанция!

Хук в туловище — Первому, хук в голову — Второму. Без контакта, но очень близко. С ветерком.

— Ну ты и зверь, гризли!

…Гость уже прибыл — предупрежденный портье сразу кивнул на одно из кресел напротив, точно под огромной картиной: Эйгер-Огр во всей красе, масло, массивная золоченая рама. Уолтер взглянул мельком и ничуть не удивился. Из просмотренных фильмов молодой человек усвоил, что русские делятся на две категории, вроде помянутых Линцем индийских каст. Бородатый muzhik пьет мутный виски, играет на babalajka[58] и время от времени с гиканьем пускается в пляс. Bojarin же глядит на мир презрительным взором сквозь монокль, просаживает в рулетку миллионы — или играет в иную рулетку, русскую.

Гость был явно из этих. Монокля не имел, но смотрел кисло, кривил большегубый рот, дымя дешевой сигарой. Худой, узкоплечий, возрастом далеко за сорок, лицом же — точь-в-точь борзая собака, которую не кормили дня четыре. Костюм потертый, ботинки давно не чищены, из нагрудного кармана торчит мятый платок. Вместе сложить — карточный шулер из старой немой комедии.

Шулер звался Александром Н. Сиверсом — по крайней мере так было подписано письмо, которое Уолтеру показал шеф. Русский эмигрант предлагал продать уникальную рукопись, посвященную полярным исследованиям. Подробностями не делился, указал лишь место и время: Таймыр и Новосибирские острова, 1903 год.

Шеф велел рукопись изучить, оценить и приобрести за разумную цену. Но и держать ухо востро. Мало ли что творится в глубинах таинственной русской души?

Телеграмму в Лозанну, до востребования, молодой человек отправил из Милана. Вчера коридорный вручил ответ.

— Мистер Сиверс, как я понимаю?

Русского языка молодой человек не знал, обратился на родном американском. Гость понял, воздвигся во весь свой немалый рост. Вроде как борзую на цыпочки вздернули.

— О-о, да. Я есть. Добрый день. Мистер Перри вы?

Взглянул в упор, моргнул белесыми ресницами.

— Parlez-vous français?

Теперь настала очередь Уолтера играть в гляделки.

— Может, по-немецки? — без особой надежды поинтересовался он.

Гость встрепенулся.

— Слава богу! Я и надеяться не мог. Чтобы дикие американцы… Ох, простите! Я вовсе не вас, господин Перри, имел в виду.

Дикий американец взглянул сочувственно:

— А у меня еще и удар правой неплохой. На «хохе» у вас ничего получается, только гласные глотаете. Вы, пожалуйста, подождите минут десять, господин Сиверс, а я пока сбегаю в тамтам постучу.

Консультант с коротким именем Лекс ждал на втором этаже.

— Вы точно не шпион, Перри?

Лекс встретил его на лестнице. Руки в карманах, пиджак вразлет, в японских глазах что-то невнятное. То ли обидели, то ли обманули, то ли в человечестве разочаровался.

— Нет, — честно ответил молодой человек. — Но спрашивают об этом регулярно. А что, не с тем встретился?

Консультант вынул руки из карманов.

— Теперь даже не знаю. На террориста вы вроде не похожи… В общем так, Перри. В мае 1923 года в Лозанне, в ресторане гостиницы «Сесиль» был убит советский посол Вацлав Воровский. Судили двоих — Конради и Полунина. Ваш знакомец только чудом не стал третьим в этой компании. В последний момент сумел обеспечить себе алиби, весьма сомнительное, кстати.

— П-посла убили? — поразился Уолтер. — А он мне еще про дикарей говорил!

— Воровский был представителем СССР на конференции по мирному договору с Турцией и вопросу черноморских проливов. Дипломатический иммунитет и все, что полагается. Между прочим, этих типов оправдали, такое вот здесь правосудие. Александр Сиверс на нынешний день один из самых активных деятелей «Лиги Обера»[59]. Что это за контора, вам, Перри, знать не обязательно, но мой совет: будьте осторожны.

Лекс бросил в рот папиросу, достал зажигалку.

От негромкого щелчка Уолтера передернуло.

— Это на русском, — констатировал Перри, откладывая в сторону очередную машинописную страницу.

Судя по блеклым буквам, явно не первый экземпляр.

— Конечно, на русском! — всплеснул руками Сиверс. — Переправлено через границу буквально под пулями. Да-да! Смелые люди, настоящие патриоты, рисковали жизнями…

«А почтой не пробовали?» — хотел поинтересоваться молодой человек, но вовремя вспомнил рассказы всезнающего мистера Н.

Со связью в России явно имелись проблемы.

Приглашать русского в номер Уолтер не стал. Расположились там же, в холле, за одним из столов. Уолтер заказал кофе и счел лимит на гостеприимство исчерпанным. Перешли к делу. Таковое обнаружилось в двух больших кожаных папках. Первую, с машинописью, Сиверс передал американцу, вторую лишь показал, спрятав обратно в портфель. Пояснений не последовало.

Страница, еще одна, еще… Плохо различимая машинопись, кое-где правки синим карандашом. Даты «1900», «1901» и «1902» Перри обнаружил сразу, на первом же листе. Заглянув в конец, увидел чью-то размашистую роспись и вполне читаемое «2.03.1935».

— И что? — спросил он, кладя стопку бумаги на полированную столешницу.

Сиверс воззрился изумленно.

— Как — что? Вы же сами видели. Это уникально! Пусть вас не смущает машинопись, экземпляр единственный. Подлинник был конфискован ГПУ!..

Уолтер потер подбородок и представил себя в кресле шефа. Ноги на стол класть не стал, но выражение лица обозначил.

— Майн герр! Политика Фонда состоит в том, чтобы приобретать подлинники исторических документов, в крайнем случае, точные фотографические копии. Иначе самый тупой дьявол не поручится за их достоверность.

Здесь полагалось пыхнуть сигарой, но молодой человек лишь обозначил паузу.

— В противном случае наши издания никому не будут нужны. Я бы первый кинул такое дерьмо в рожу продавцу. А умники из университетов нас попросту распнут, причем счет за гвозди заставят оплатить нас же.

По-немецки вышло даже лучше, чем в оригинале. Молодой человек шевельнул губами, выплевывая невидимую сигару.

— Поищите простаков в штате Северная Каролина, майн герр. Может, и повезет.

Боксировать с этим типом он не собирался. Если полезет драться, достаточно свалить с ног подсечкой и кликнуть тореадора-швейцара.

— О боже! Американец!..

Борзая вновь распрямилась в полный рост.

— Господа! Здесь кто-нибудь может читать по-русски? Господа!..

Сидящие в холле дружно обернулись. Сиверс выждал немного и прокричал то же самое на французском. «Seigneur!» и «russe» молодой человек понял без перевода.

Портье многозначительно переглянулся со швейцаром, тот кивнул и нахмурился. Уолтер замер в предвкушении. А нечего в дипломатов стрелять!

Эмигрант безнадежно оглянулся, закусил губу. Затем набрал в тощую грудь побольше воздуха, вновь отверз рот…

— Je vous aider, messieurs?

Уолтер поспешил встать. Эту женщину он заметил сразу, как только вошел. Стол возле окна, трое молодых людей, две дамы, заметно их постарше. Одна в маленькой смешной шляпке, вторая — с диадемой в темных волосах.

— Или лучше по-немецки? У вас филологическая проблема, господа?

…В шляпке. Невысокая, макушкой как раз Уолтеру по ухо. Скромное серое платье, брошь с синим камнем у самого горла, темные брови, голубые глаза, приятная улыбка на ярких губах, на щеках — ямочки.

Годами далеко за тридцать, но… Хороша!

Молодой человек, сглотнув, поспешил представиться. Женщина кивнула, вновь одарив улыбкой.

…Ямочки!

— Отважный скалолаз из-за океана. О вас в отеле уже все знают. А я — княгиня Марг, по крайней мере, меня так здесь представили. Творческий псевдоним.

Протянула руку — левую, словно скаут. Рукопожатие вышло крепким, мужским.

Забытый всеми Сиверс принялся призывно кашлять. Княгиня и бывший сержант взглянули друг на друга и рассмеялись.

— …Здесь говорится о каком-то лейтенанте К. У него большая борода и черные турецкие глаза. Страдает, бедняга, от ревматизма и зубной боли. Цинга, причем весьма запущенная. Сочувствую!.. Автор поит лейтенанта настойкой на местных травах. Ага! Он собирает гербарий, причем очень им гордится. Остролодочник путоранский, родиола розовая, мох Hylocomium splendens… Ох, как интересно!

Страницу выбрали наугад. Княгиня (княгиня!) держала лист машинописи на весу, отодвинув подальше от глаз. И снова почему-то левой.

— А еще лейтенант К. постоянно ругается с боцманматом… Это, насколько я помню, младший чин в Русском императорском флоте… С боцманматом по фамилии Бегичев. Но автор уверен, что, несмотря на это, они лучшие друзья. Бегичев Никифор Алексеевич… А лейтенант всюду исключительно «К». Вместе они идут осматривать вельбот…

— Мореходная шлюпка, — без особой нужды пояснил Сиверс. — Господин Перри, думаю, вы уже убедились. Не будем утруждать даму.

— Конечно! — Уолтер встал, попытался нацепить улыбку поприятнее, заранее ужасаясь результату.

— Большое спасибо, княгиня! Я… Я вас провожу.

Между столами — хорошо, если тридцать шагов. Но как не проводить гостью?

Женщина не стала возражать. Кивнув согласно, положила желтоватый лист в общую стопку, как и прежде, левой рукой. Бумага, однако, проявив вредный нрав, скользнула, пытаясь упорхнуть. Не успела — на помощь левой подоспела правая.

— А…

Язык прикушен, но поздно, княгиня Марг услышала. Убрала правую за спину, взглянула строго и спокойно.

— Прошу прощения. Обычно я надеваю перчатку.

…Вместо ладони — большой палец с коротким обрубком возле запястья. Словно саблей наотмашь.

— Мэм! — выдохнул бывший сержант, чувствуя, как холодеет спина. — Не понимаю, о чем вы, мэм! Смотрел на бумагу, мэм, боялся, что упадет. Больше ничего не заметил, виноват, мэм!

То, что по-английски, сообразил уже после. Но женщина поняла.

— Вольно! Не стоит передо мной тянуться, лейтенант.

— Мэм! Сержант Перри, мэм! — отрапортовал Уолтер, чувствуя себя полным болваном.

— Я вас младше по званию, сержант. Бумага не упала, все в порядке.

Улыбнулась.

…Ямочки на щеках.

— Так проводите меня, сержант Перри?

Недальний путь до соседнего столика проделали молча. На свою спутницу Уолтер старался не смотреть. Та заметила, усмехнулась горько.

— Не вините себя. С непривычки и вправду жутко, я плакала целый год… А сейчас наберитесь бодрости, буду вас знакомить.

Столик встретил гостей не слишком радушно. Трое молодых людей (модные пиджаки в клеточку, тросточки, усики) лениво кивнули, забыв представиться. Перри решил не настаивать. Если господин Сиверс походил на шулера, то эта публика годилась разве что ему в подручные — и то исключительно на экране. Иное дело — дама.

Совсем иное!

…Смуглое восточное лицо, тяжелые брови, чувственный рот, острые стрелки-складки у носа. Высокий лоб, широкая сильная шея. Диадема, колье, белый бриллиантовый блеск. Черное платье, густые темные волосы.

Взгляд… Стена и омут, не подпускает и все равно манит.

— У меня очень длинное имя, юноша. Прочтите его на афише. Друзья зовут меня просто — Кирия.

Протянула руку ладонью вниз, на среднем пальце неярко блеснул большой фиолетовый камень. В фильмах про высший свет такие руки надлежало лобызать, причем непременно с поклоном и расшаркиванием. Уолтер скис, но вовремя вспомнил совет одной своей случайной подруги, отнюдь не официантки. Если не хочешь слюнявить чужое запястье…

…Ладонь к ладони. Слегка пожать кончики пальцев…

Яркие полные губы дрогнули.

— Скромное обаяние провинциала! Сегодня вечером я выступаю, приходите. Кстати, я певица. Об этом, вероятно, знает весь мир, кроме… Вы из какого штата?

Трое молодых людей услужливо хихикнули, и Уолтер понял, что самое время исчезать. Но Кирия внезапно встала, резко, рывком. Шагнула ближе, взяла за руку.

— Приходите, мистер Перри. Я знаю про белые лилии и соболезную. Одна песня — ваша. Какую арию предпочитаете?

Уолтер даже не стал раздумывать.

— Танго «Аргентина», если можно. Все три куплета.

В темном омуте блеснула укоризна.

— Я оперная певица, юноша. Лирико-драматическое сопрано. Но поскольку вам это ни о чем не говорит… «В знойном небе пылает солнце, в бурном море гуляют волны…» Приходите! И обязательно позовите этих веселых небритых самоубийц.

Уолтер охотно кивнул, но тут же вспомнил швейцара-тореадора.

— Здесь можно взять костюмы напрокат, — негромко подсказала княгиня Марг. — Парикмахерская на первом этаже.

Кирия недовольно фыркнула:

— Ни в коем случае! Как говорят у меня на родине, настоящий мужчина должен быть свиреп, волосат и… не пользоваться одеколоном.

Трое с тросточками послушно рассмеялись.

Ха! Хе! Хи!

— Восхитительные женщины! — уныло молвил Сиверс. — Если бы не дела! Если бы у меня был новый фрак с манишкой! Я помню первый, самый первый концерт госпожи Кирии! Ох, простите за тавтологию, «кирия» — и есть «госпожа». Ах, эти гречанки!..

Встрепенулся, скользнул взглядом по бумагам на столе.

— Увы, какая проза!.. Господин Перри, насколько вы знаете историю России?

— Вероятно, не хуже, чем вы — историю штата Теннесси, — рассудил молодой человек. — В школе мне объяснили, что в России правил жестокий Tzar, который обижал евреев. Но это было давно.

Эмигрант покивал, вздохнул безнадежно.

— Ну естественно! Чего еще ожидать? Но про Колчака вы, надеюсь, слыхали?

На это бывший сержант ответил без запинки.

— Конечно! Колчак — это собака, талисман 27 пехотного полка[60]. Наш капитан был как раз оттуда.

Сиверс открыл рот, захрипел, с трудом выдохнул.

— С-собака? Господин Перри, где тут можно заказать водки? Или коньяку или чего угодно… Стопочку, не больше. А я вам постараюсь рассказать все как можно проще.

Уолтер проникся и сделал знак портье.

Итак, в России правил Tzar. Он был добрым и хорошим, за что его любили все, кроме горсточки негодяев, в основном поляков и сифилитиков. Мерзавцы бессовестно обманывали простой и наивный народ, пытаясь доказать, что ему, народу, живется очень плохо. Разумеется, все было наоборот, и доброму Tzar’ю приходилось, скрепя сердце, сообразно наказывать негодяев, а заодно и заблудших, что ступили на опасный путь.

В апреле 1892 года в Москве был арестован молодой инженер Михаил Бруснев, один из первых социал-демократов России. Мягкосердечный Tzar, изъявив высочайшую милость, не стал его сурово карать. Лишь пожурил слегка, отеческой дланью отправив на несколько лет под замок, чтобы одумался, после чего сослал в Sibirea. Не слишком далеко. Во всяком случае, родиола розовая и остролодочник путоранский там произрастали.

Начало нового века Михаил Бруснев встретил на Новосибирских островах. Севернее были только льды и полюс.

В первых числах августа 1903 года в зимовье к Брусневу наведались нежданные гости. Лейтенант Александр Колчак и несколько матросов спешили на помощь сгинувшему где-то на острове Беннетта барону Толлю.

В марте 1935 года тяжелобольной пенсионер Бруснев поставил последнюю точку в своих воспоминаниях. Обыск последовал уже на следующий день, но рукопись успели передать верным людям. Из трех машинописных копий через границу удалось переправить одну.

— Вероятно, я что-то не понял, — рассудил Уолтер. — Господин Бруснев — революционер. Царя свергли, революционеры победили. Почему же его преследует ваше ГПУ?

Эмигранта передернуло.

— ГПУ, извините, не мое. Но сейчас в России и в самом деле бывших революционеров давят, как клопов. Господин Сталин, кажется, взялся за ум… Давайте не углубляться в политику, господин Перри. К концу жизни Бруснев отбросил иллюзии и на очень многое стал смотреть иначе. А главное, он не хочет, чтобы его тайна умерла вместе с ним.

Молодому человеку живо представилась карта тропического острова с большим черным крестом посередине.

— До сих пор не догадались? — поразился Сиверс. — Тогда слушайте… Лейтенант Колчак — тот самый «К» — прибыл на остров Беннетта и не нашел там барона Толля. Он искал его на юге, между островом и Сибирью. Потом уже решили, что Толль и его спутники погибли во время перехода через льды. Колчак вернулся ни с чем… А через несколько дней на остров Беннеттта пожаловал Бруснев. Интересно?

Перри охотно кивнул. И в самом деле, прямо как в кино.

— Раньше Бруснев попасть туда не мог. Он был на зимовье один, ждал местных охотников. Дождался — и решил догнать Колчака. Опоздал, разминулся и принялся сам обследовать остров. Но в отличие от Колчака, он смотрел на север. Почти всегда там клубится туман, это место называют Великая Сибирская полынья. Но в тот раз тумана не было.

Эмигрант залпом допил остаток из рюмки.

— Неужели не поняли? Михаил Бруснев открыл Землю Санникова!

Если он и рассчитывал на какой-то эффект, то ошибся. Посланец Фонда Фаррагута, откинувшись на спинку мягкого кресла, подавил зевок.

— Правда?

Сиверс даже не вскочил — взлетел.

— Боже, эти американцы!.. Вы что, не услышали? Бруснев увидел землю, добрался до нее, раскрыл тайну исчезновения барона Толля!..

Уолтер Квентин Перри знать не знал никакого Бруснева, равно как лейтенанта Колчака и боцманмата Бегичева. Однако он, как и все, очень не любил, когда его дурили, причем по полной программе.

— Земли Санникова не существует, господин Сиверс, равно как Земли Андреева, Земли Макарова и Земли Бредли. Они — миф. Относительно Земли Санникова мы это можем утверждать совершенно точно. В прошлом году русские летчики по просьбе академика Obrucheff специально обследовали этот район. Там лишь море и лед.

Ежемесячное посещение музея с непременной лекцией было обязательным для сотрудников Фонда адмирала Фаррагута. Бывший сержант Перри всегда соблюдал правила.

Гость, однако, ничуть не был смущен. Вытянулся в кресле, взглянул с интересом.

— Ох, какие фамилии вы знаете, господин Перри! Браво, браво! Между прочим, несколько лет назад Бруснев кое-что рассказал, а главное — показал Обручеву. Тот поступил умно — написал фантастическую повесть. Да-да, про Землю Санникова. Многое, понятно, изменил, но основную канву передал верно. Представьте себе, напечатали. Фантастика, чтиво для детишек, что с нее взять?

При слове «фантастика» Уолтер почувствовал себя не слишком комфортно. Сиверс же, напротив, расцвел нежданной улыбкой на худом собачьем лице.

— Гениально! Большевики издают книгу, где на первой же странице упомянут Александр Васильевич Колчак. И как! Наизусть помню: «Мужественное лицо, обветренное полярными непогодами». Есть на земле справедливость!

Молодой человек решил обязательно узнать, кто таков этот Колчак, который не собака. А то и вправду нехорошо вышло.

— Насчет же помянутых вами летчиков… Не знаю, что они там на самом деле увидели и доложили в Кремль. Все может быть, и Атлантида ушла на дно морское. Тем интереснее узнать, что написано здесь.

Худая костлявая ладонь припечатала папку с машинописью. Намек был ясен, но посланец Фонда не спешил начинать торговлю.

— Во второй папке — что?

Улыбка на лице эмигранта сменилась оскалом. Собаке показали мясо.

— Сообразили, значит? Там самое важное, господин Перри. Рисунки, фотографии и подробные карты. Но о них мы поговорим, только когда рукопись Бруснева будет оценена по достоинству и подготовлена к печати. Вот тогда ваш Фонд предложит настоящую цену. Такова, видите ли, политика «Лиги Обера», которую я здесь представляю. В качестве же первого этапа…

Потрепанная записная книжка, короткий толстый карандаш.

— Это за рукопись.

Ладонь прижала маленький белый листок к столешнице.

Перри, взяв бумажку за край, поднес к глазам. Цифра оказалась даже хуже, чем он предполагал. Вновь вспомнились фильмы про ушлых аферистов в моноклях, которых разоблачали мужественные сыщики. Что мешало загадочной «Лиге Обера» нанять голодного писателя-фантаста? Немного воображения — и готова сказка про лейтенанта К и боцмананта Бегичева. А наглый тип с собачьей мордой не просто шулер, а еще и убийца.

Листок выпорхнул из разжатых пальцев.

— К сожалению, Фонд Фаррагута в этом не заинтересован, господин Сиверс. Прошу прощения за доставленное беспокойство.

Тот явно не ожидал отказа. Привстал, взглянул изумленно, сглотнул, дернув острым кадыком.

— Блефуете? Цену хотите сбить? Это же… Это же открытие века! Одумайтесь!..

Бывший сотрудник детективного агентства отнюдь не блефовал. Уолтер Перри не любил жуликов. А уж убийц был готов давить ногами в любое время суток.

Борзая сорвалась с места, вытянулась, оскалила зубы. Любитель в среднем весе начал не без удовольствия прикидывать рисунок будущего боя. Пару ударов в челюсть — обязательно. Чтобы клыками не светил.

— Ладно…

Из Сиверса словно выпустили воздух. Он махнул рукой, медленно опустился в кресло.

— «Лига Обера» уполномочила меня в самом крайнем случае передать рукопись бесплатно. Но при одном непременном условии.

Ничуть не впечатленный Перри шевельнул губами:

— Слушаю.

Бесцветные глаза гостя внезапно потемнели, налились огнем.

— Вы, Уолтер Перри, дадите честное слово, что переправите вашему руководству некое послание. Вашему настоящему руководству, господин Перри!

Помолчал, а затем принялся чеканить, отрубая слово от слова:

— «Лига Обера» желает принять активное участие в будущей европейской войне. Для победы недостаточно чудо-оружия, нужны люди. Они у нас есть, сотни опытных, подготовленных офицеров, прошедших Великую и Гражданскую войны. Мы готовы сражаться на любой стороне, лишь бы война закончилась в Москве. И еще! Никакой — слышите! — никакой пощады большевикам и их прихвостням, отдайте их в полную нашу волю.

Уолтер прикинул выражение лица шефа, читающего подобное. Рассудил: перетерпит и даже одобрит. Сумасшедшие писали в Фонд регулярно. Рукописи же самое место в музее, на стенде с фальшивками.

— Напишите все это на бумажке, господин Сиверс. Сегодня же отправлю начальству, честное слово!

…Не телеграфом, понятно, в обычном конверте. Средства Фонда надлежит экономить[61].

Уолтер Квентин Перри не знал, что музыка это не только звук, но и цвет.

Радио слушал регулярно, джаз, кантри, блюз, бродвейские постановки. Классикой тоже не пренебрегал, нравилась. Зафиксируешь волну, вытянешь ноги в кресле…

Здесь же в небольшом концертном зале горного отеля вместе с первыми звуками голоса Кирии на него рухнул водопад красок. Красная, желтая, багровая, синяя, как вечернее небо. От арии к арии, от звука к звуку, от белого холода в пальцах до алого пламени в сердце.

И теперь — Casta Diva, поток льющегося с небес серебра. Уносит, погружает в самую глубину, вертит безжалостным водоворотом. Зажмуришься, закроешь лицо ладонью, все равно не уйдешь, не спрячешься от невыносимого сияния. Даже лунный оскал над Волчьей Пастью мерк в серебряном огне.

Рубашка была мокрой, воздух застревал в легких. Краем глаза он видел белые лица сидящих рядом Вальтеров-тезок. Рты приоткрыты, в глазах — серебристый отблеск. Проняло ребят до костей, а еще сомневались: идти ли, не идти.

Странно, но саму певицу он почти не замечал. Может, потому, что платье Кирии было черным, растворяя силуэт в полумраке сцены. А может, дело совсем в ином. Экстравагантная оперная дива с многобуквенным, в половину афиши, именем, в этот миг была лишь тенью непобедимой Casta Diva, Пречистой богини, волшебством ее голоса призванной в этот мир.

И когда после минуты тишины рухнул вал аплодисментов, Уолтер понял, что сил больше нет. Хотелось уйти, убежать, вдохнуть полной грудью ледяной горный воздух, послушать тишину…

Великая Кирия знала силу своего волшебства. Поклонившись, улыбнулась залу:

— Мы закончили, друзья! Благодарю!..

Переждала овацию, провела ладонью по лицу.

— Нет, это вам спасибо. По-настоящему я живу только в такие минуты — и только благодаря тем, кто слушает. Сегодня я сделала, что смогла. Но у меня остался долг. Человек, которому я желаю добра и счастья, просил исполнить танго. Простое, незамысловатое, хотя и очень красивое. Пусть будет так.

Сидевший рядом Вальтер-второй пнул тезку-Теннесси в бок. Перри сам был виноват, хвастанул перед концертом.

— В этом мне поможет моя лучшая подруга, моя сестра — княгиня Марг! Прошу!..

Уолтер ахнул. Рядом с черным платьем — синее. Сверкающая брошь у горла, белые перчатки до локтей. Лицо строгое, ни улыбки, ни привычных ямочек.

Аплодисменты, тишина, первые такты знакомой музыки…

Пели по очереди, первый куплет достался Кирии. Исполняла она прекрасно, но молодой человек внезапно ощутил острое чувство разочарования. Всем хорошо танго, но это не песнь, достойная богини. Устыдился, заставил себя слушать, вспомнил, как пела Анна за рулем авто.

А потом вперед выступила Марг. Уолтер вздрогнул — голос княгини прозвучал незнакомо. Тяжелый, почти мужской.

Мелькнула и пропала мысль: почему она сама не выступает? Отогнал подальше, не его это дело. Женщина в белых перчатках до локтя поет сейчас для него, совершенно незнакомого парня. Хорошо, что он догадался купить большой букет чайных роз.

Кирия! Третий куплет, тот самый, заветный. Эх, жаль, рядом нет сероглазой!

Чего-то такого Уолтер и ожидал. Улыбнулся горько, сжал до боли кулаки. Черное распятие на стене, бронзовый цветок с десятью лепестками. «Примите мои искренние соболезнования…» Какой уж тут покой!

Он уже собрался аплодировать, но внезапно княгиня Марг вновь шагнула вперед. Значит, куплетов не три, четыре? Может, Уолтеру и показалось, но на короткий миг их взгляды встретились. В глазах певицы в синем — печаль и боль.

Танго!

— Не простудитесь?

— А?!

Очнулся, взглянул налево. Никого! И сзади никого, только горящие окна отеля и чей-то мотоцикл возле входных дверей. Поздний вечер, ледяной горный воздух, мерцающий звездный полог, черные вершины гор…

И словно с небес — веселый смех, хрустальный колокольчик.

— Боже! Вот она, волшебная сила искусства. Сюда бы Кирию, порадовалась бы. Но так нельзя, господин Перри, по ночам здесь — Арктика. Все-таки два километра над морем.

Наконец догадался, посмотрел направо. И все стало на свои места: княгиня Марг в теплой куртке с меховым капюшоном, длинная дамская сигарета в тонких пальцах левой, на правой — перчатка. Ямочки на щеках, улыбка. И он в одном костюмчике и легких летних туфлях. Без сигареты — некурящий.

Уолтер попытался вспомнить, кому он вручил чайные розы. Не смог и устыдился.

— Я в опере никогда не был, — проговорил он, словно извиняясь. — Звали, а мне лень. Думал, зачем куда-то идти, когда есть радио. Вы… Вы замечательно пели, княгиня! Спасибо!..

Улыбка исчезла, взгляд стал серьезным, очень взрослым.

— Нет, господин Перри. Моего голоса не хватит даже для самой простой арии. Самой жалко. Это раз. И два. Я уже говорила: княгиня — всего лишь псевдоним. Я — Маргарита фон Дервиз. Нет, не немка, русская. «Маргарита» — длинно, зовите просто «Марг», без всяких приставок и титулов. В какой-то детской книжке это имя носила марсианская царица. А вы…

— Вальтер, — привычно откликнулся Перри.

— Вальтер? Смеяться будете, но я немцев не люблю. «Уолтер» — в самый раз. Итак, Уолтер, я вышла сюда покурить, подышать горным воздухом — а заодно пригласить вас в номер к Кирии, где намечается нечто вроде party для узкого круга. Ваши тезки уже там.

Молодой человек представил забитую людьми комнату, алкогольный густой дух, остекленевшие взгляды.

— Нет, не пойду, спасибо. Тишины хочется.

И вновь заиграли ямочки.

— Учтите, Уолтер, это вы сами решили, я вам ничего не подсказывала. Ваши товарищи, увы, оказались не столь осторожны.

— А-а что такое? — растерялся молодой человек.

Недокуренная сигарета, прочертив огненный след, упала на землю.

— Утром увидите. Вообще-то главным объектом для растерзания намечались вы. Как говорится в русской сказке, котлы кипят кипучие, точат ножи булатные… Боже, Уолтер, какое у вас лицо!

Молодому человека и в самом деле на миг представилось пиршество людоедов с барбекю из альпинистов на раскаленной решетке.

— Марг! Что… Что с ними собираются делать?

Женщина отступила на шаг, взглянула изумленно и вдруг захохотала.

— Вы серьезно спрашиваете? В самом деле? Уолтер, не вгоняйте меня в краску! Мне уже стыдно… И вообще, я ничего вам не говорила, а главное ни о чем не предупреждала.

Отсмеялась, вытерла глаза платком.

— Есть же еще такие чистые мальчики! Oy, stydoba! Бить меня надо, Уолтер, только некому.

— Не надо бить! — с трудом выговорил ничего не понимающий Перри.

Придумалось лишь одно: его приятелей решили упоить местным «Киршем». Если так, накрылась тренировка!

— Побегу! — женщина улыбнулась. — На таких мероприятиях мое присутствие необходимо. Парни, конечно, бдят, но лишний взгляд не помешает… Уолтер! Завтра с утра сводите меня в горы? Встретимся в полседьмого прямо здесь.

— Конечно! — обрадовался Перри. — Я вам все покажу, на скалу поднимемся…

Умолк. Перчатка! Белая плотная ткань на правой руке!..

— Как выйдет, — очень спокойно ответила Марг. — Вы все равно будете об этом думать, Уолтер, поэтому расскажу. Двадцатый год, Крым, маленький татарский город Джанкой. Разорвался снаряд. Когда я очнулась в госпитале, то узнала, что этот же снаряд убил моего жениха. И жизнь кончилась. По крайней мере, мне так тогда казалось.

Бывший сержант стал по стойке «смирно».

— Мэм! Это не так, мэм! Вы молоды, красивы, у вас замечательная улыбка, вы прекрасно поете и… И я бы пошел с вами в разведку, мэм!

Женщина закусила губу, попыталась улыбнуться:

— Спасибо, Уолтер. Но не надо так. Я всего лишь ефрейтор погибшей армии.

Сержант Перри пристукнул каблуками, взметнул ладонь к виску.

— Офицер в расположении части! Отдать честь офицеру!..

Мухоловке почудилось, что она слышит танго. Удивилась. Остановилась, бросив недоуменный взгляд на серебристую тропу, протянувшуюся до самого горизонта, оглянулась.

Вечернее небо, закатное солнце. Танго.

В живом сердце — нежданная острая боль. Словно бы у нее, лишившейся всего, что есть у человека, отнимают нечто, без чего не сделать дальше и шага.

Танго. Третий куплет. У нее забирают ее рыцаря. Бронзовый цветок, зажатый в ладони, стал куском льда.

— Не жалей! — шепнули за левым ухом. — И не обманывай себя.

— Кто? — шевельнула она губами, вспоминая людскую речь.

Слева хохотнули.

— Я здесь и не здесь, я везде и нигде. Я тенью скольжу по прозрачной воде; мой голос так сладок в ночной тишине… Фирдоуси — гений![64] Я давно уже с тобой, много лет, но ты смотрела вперед, не замечала. А я даже тут, между небом и землей, тебя не бросил. Не слушай сердце, оно лжет. Не все ли равно сейчас, кто зарежет твоего теленка? Ты его жалела, но не собиралась миловать. У телят такие добрые и глупые глаза, но кого это остановит?

Чужие слова отозвались забытой болью. Красная метель, золотые искры, черная глыба скалы, чья-то рука в ее руке… А танго все не хотело кончаться, за третьим куплетом — четвертый. «Мы ушедших слышим сердце. Шаги умолкшие мы слышим…»

— Не думай! — заспешил голос. — Не было рыцаря, вымерли они, как мамонты…

— Нет, — шевельнулись губы. — Был. Я… Я умерла за него.

— Так и говори на Суде! — подбодрили слева. — Там не солжешь, но на вещи можно взглянуть по-разному. Зачем же признаваться, что ты просто покончила с собой от страха и безнадежности? Смертный грех, нельзя! Но сейчас взгляни правде в глаза. Ты просто выбрала между смертью и смертью, между пытками и пулей-избавительницей. Вот и вся цена твоему благородству.

— Нет, — еле слышно проговорила она. — Уйди.

За левым ухом хихикнули.

— Я здесь и не здесь, я везде и нигде, в сыпучем песке и в текучей воде. Я всюду, где люду от бед не уйти. Не хочешь, а встретишь меня на пути…