Квентин

Глава 8 ПАРАБОЛОИД КВЕНТИНА ПЕРРИ

Возле первой скалы остановились. Дальше тропа уходила резко вверх, а потом и вовсе терялась в каменном хаосе. Вершина закрывала небо, черная тень спорила с бледной утренней синевой. Серые клочья тумана цеплялись за острые гребни.

— Эйгер! — тихо проговорила Марг. — Огр-великан, пожиратель скалолазов.

— К сожалению, да. Три стены уже взяли, но эта, Северная, не сдается.

Уолтер расчехлил фотоаппарат, оглянулся, пытаясь найти подходящее место для съемки. Темновато, солнце еще невысоко…

— Здесь еще ничего, а чуть дальше придется бить крюки чуть ли не через каждый метр. Ребята думают идти по диагонали, от Бивачной пещеры и Разрушенного Столба, потом ниже Красной скалы. Первое Ледовое поле, Второе…

Перри поглядел наверх и невольно поежился. Легко сказать «по диагонали»! Сейчас, в утренней дымке, Северная стена казалась именно стеной, отвесным неприступным монолитом. Не дойти, не доползти, даже не долететь. Эйгер-Огр только посмеется с ледяной вершины, хоть на каждом сантиметре крючья забивай.

Женщина стала рядом, вздернув голову, словно пыталась разглядеть скрытый за туманом безжалостный лик затаившегося среди скал великана.

— Я читала, что главная трудность — не сам подъем, а погода. Она постоянно меняется, угадать невозможно.

Молодой человек усмехнулся:

— Тони… Тони Курц сказал, что Эйгер — это не спорт, не альпинизм, а рулетка. Выиграет тот, кому выпадет «зеро», но пока шарик скачет исключительно по «черному». Мои тезки хотят вернуться сюда в июле и… И сделать ставки. Курц и Хинтерштойсер тоже мечтают рискнуть, но они в армии, могут и не отпустить…

— …И какой-то фельдфебель с одной извилиной от фуражки, возможно, спасет им жизнь. Безумцы!..

— Ага! — вздохнул Перри, не отводя взгляда от вершины.

Ему и самому хотелось туда, в серый туман, но покоритель исполинской горы Семи Пещер прекрасно понимал, что здесь не Теннесси. Эйгер сшибет его щелчком на первом же траверсе.

Ничего! Жизнь — она длинная. «Мы разбивались в дым, и поднимались вновь. И каждый верил: так и надо жить!..»

— На вашем лице все можно прочесть без словаря, — рассмеялась Марг.

…Ямочки!

— Вы такой же сумасшедший, как и ваши друзья… А еще вы очень симпатичный, Уолтер Квентин Перри! Это в ответ на ваш вчерашний комплимент.

Молодой человек пожал плечами.

— Спасибо! Только у меня уши большие. Ну что, кого первого фотографируем?

Их прогулка к подножию Эйгера началась странно. Уолтер думал забежать в альпинистский лагерь, чтобы попросить у тезок веревку, скальный молоток, рукавицы и прочую «снарягу». На кручи лезть не собирался, но запас карман не тянет. Кроме того, очень хотелось показать Маргарите фон Дервиз, как выглядит заправский скалолаз. Горные ботинки смазал еще перед сном. Пусть сияют!

Возле знакомой палатки было пусто, вместо обязательного утреннего костерка — сырые черные угли. Уолтер лишь головой покачал. Ребята вставали с рассветом и его торопили, дабы бока не отлеживал. Заглянул под полог, крикнул «эй!».

Никого!

Поразился, взглянул на свою спутницу, словно ожидая разгадки…

…Тренировочный костюм, легкий серый свитерок, светлая куртка, берет с помпоном заломлен на ухо, ремень фотокамеры через плечо. Черные перчатки, не до локтей, самые обычные.

Марг, марсианская царица, лишь развела руками. Молодой человек, вспомнив вчерашний разговор, живо представил две бесчувственные тушки на ковре среди груды пустых бутылок. Спортсмены…

Расстроился слегка. Веревку и все прочее взял. Не чужие, сочтемся.

От лагеря до первых скал — чуть больше километра. Пока шли, пока разговаривали, он то и дело поглядывал на свою спутницу. Если бы не берет, и если чуть прищурить глаза… Анна, конечно, немного выше ростом… Подумалось, что между двумя горами — Волком и Эйгером — прошла целая жизнь. Прошла — и закончилась. И почему-то стало стыдно.

Мысли прогнал. Никто не виноват, и ничего не кончилось. Жизнь — вот она. Раннее утро, бледное горное небо, зеленая трава под ногами, серый склон впереди. Два ветерана-отставника идут в разведку.

— Сегодня же отдам проявить, — Марг, застегнув левой футляр аппарата, перебросила ремень через плечо. — Не понимаю, зачем это делаю, я давно уже не печатаю фотографий. Складываю пленки в коробку из-под сигар и никогда не пересматриваю.

— Буду знать, где лежат мои уши, — рассудил молодой человек, делая последний снимок. — Пленке конец, и… Что дальше?

Женщина прищурилась и решительно кивнула в сторону узкого прохода между камней.

— Туда, на Эйгер! Пройду сколько смогу, пусть даже сотню метров. Ведите, сержант!

Уолтер поправил ремень фотоаппарата, скользнул взглядом по скальному крошеву. Сотню метров — можно. До первой вертикали, до маленькой полянки — последнего зеленого оазиса перед царством холода и льда.

— Мэм! Слушаюсь, мэм! Идите за мной, след в след, мэм!

— Slushayus’, vashe blagorodie!

Молодой человек не понял, но возгордился. Вдохнул поглубже, без всякой нужды поправил молоток на поясе, шагнул вперед. Шаг, еще шаг… Небо исчезло, скрывшись за камнями.

Вверх!

Старый Огр ухмылялся, скалясь клыками-скалами. Удачный денек! Солнце — вечный враг, еще не успело напечь спину, а эти двое уже спешат на долгожданную встречу. Не первые и не сотые. Не последние. Людишки-букашки с горячей кровью, возомнившие о себе безумцы, мечтающие одолеть неприступный щит Норванда![65]

Кровь превратится в лед. Скоро!

Скрытые за серой пеленой тумана, пропасти-глаза смотрели не мигая на мужчину и женщину, идущих по узкой тропе между камней. На этот раз хитрецы-букашки решили его обмануть — подойти к самой кромке Стены-щита и повернуть назад. Нет, не выйдет!

Склон неслышно взбугрился, смыкаясь за спинами дерзких, тяжелые тучи, оторвавшись от вершины, поползли вниз, клыки-скалы негромко клацнули.

Вот и я, малыши!

Добрый-добрый дедушка Эйгер уже здесь, с вами, совсем рядом. Не хотите рисковать, букашечки? Вы уже рискнули, перешагнув невидимый гибельный кордон. Умереть же можно по-всякому, братья-убийцы Холод и Лед не слишком изобретательны, в такое прекрасное утро следует придумать нечто получше.

На малый миг туман отдернулся, и очи-пропасти взглянули в упор.

…Улыбаются, у женщины смешные ямочки на щеках. Мужчина оборачивается, что-то говорит, указывая наверх. Идущая за ним кивает, но смотрит не куда велено, а на своего спутника. В ее голубых глазах, на самом-самом донышке…

Нет, красивая, не мечтай и не надейся! Поздно!

Эйгер-Огр запахнул полог тумана и кликнул Смерть.

…Первая пуля разбила висевший на боку фотоаппарат. Уолтера толкнуло вперед, прямо на камень — острый белесый клык среди редкой травы. Он сумел устоять, повернулся…

Вторая!

Старая пилотка, вспорхнув с головы, упала на землю, что-то резко чиркнуло по волосам — справа, чуть повыше виска. Между камней в узком проходе мелькнула черная тень.

— Padaj! Padaj!..

Что ему кричат, Перри понял без перевода, но уже лежа на земле, носом в траву. Еще две пули сердито прожужжали возле уха. Не став ждать третьей, он перекатился налево, за массивный скальный бок. Смерть, слегка промедлив, осыпала острыми каменными крошками.

И только тогда Уолтер Перри удивился. Не тому, что стреляли — тому, что промахнулись.

Сволочи криворукие!

Еще пуля, на этот раз точно наугад, в твердую скальную грудь.

…Марг по другую сторону полянки-оазиса, тоже за камнем. Присела, осторожно пытается выглянуть. Стрелок-мазила где-то там, между скальных выступов, в проходе. То ли крался за ними на цыпочках, то ли сверху прыгнул, словно Человек-паук. И хоть бы нож за поясом! Перочинный, только что купленный (красный крест на белой эмали), в кармане, но им не навоюешь.

Молоток!

— Держи!

Сорвал с пояса, кинул. Женщина протянула руку, взялась левой ладонью за рукоять, сжала покрепче. Улыбнулась, плеснув голубым взглядом-огнем.

…Ямочки!

— Стрелять по команде, сержант! Приготовиться!..

Молодец! Пусть тот, в проходе, услышит.

— Есть, мэм! — весело проорал Перри, нащупывая камешек поувесистее.

Выглянул, подался назад… Давай, криворукий!

Прожужжало перед самым носом, раз, другой. Бывший сержант попытался сообразить, сколько в чертовом пистолете патронов. Стреляли семь? Нет! Восемь раз! А если Человек-паук сейчас как раз перезаряжает?

Эх, не боись ста богов!

— Граната-а-а-а!

Кинул почти не целясь — в середину прохода, по черной тени. Оглядываться не стал, вперед прыгнул, навстречу взгляду-маяку. И только когда откатился подальше, к самому краю скалы, услышал сдавленный хриплый вопль. Неужели достал?

— Уолтер, сюда!

Марг уже стояла, прижимаясь спиной к каменной тверди. На правой щеке — красная полоса, берет сполз на ухо, светлая куртка в травяной зелени.

— Выгляни, только осторожно!

Послушался. Присвистнул удивленно.

— Кажется, и вправду попал.

Между камнями — пусто. Несколько травинок, камешки, мокрая грязь на месте недавней лужи.

Пистолет…

Он помотал головой, все еще не веря. Легкий смех-колокольчик.

— Долго тренировался, сержант?

Рискнул — пробежал несколько метров, наклонился, сжал еще теплую рукоять. Пистолет показался неожиданно легким. Значит, и вправду — пустой. Пятиться не стал, вернулся, не слишком спеша, взглянул в голубые глаза.

— Берет поправь, ефрейтор! А, ладно, сам поправлю.

— Браунинг 1903 года, дамская хлопушка. Потому и мазал. Кто же такое на дело берет?

— На дело? Ты еще и гангстер, Уолтер?

— Ага.

— Повтори, пожалуйста. У тебя хорошо получается, сержант.

— Ага. Хлопушку потому взял, что маленькая, прятать легко. Думаю, Марг, здесь он и ждал, возле подножия. А если так, значит, представлял…

— …где мы встретимся и куда направимся. А в гору за нами пошел, чтобы выстрелы внизу не услыхали. Значит, свой, а своих не так много. Кирию я еще вчера предупредила, что пойду утром прогуляться. Знала она, знали наши парни… Плохой из меня начальник личной охраны. Стреляли, между прочим, в тебя, географ. Кому-то очень не по душе полярные исследования. Ревность, как мотив, вынуждена отбросить, хоть и не без ущерба для самолюбия.

— Нам еще повезло! Было бы их двое…

— Тогда здесь лежала бы мертвая пожилая женщина. А сейчас она живая, и… Нет, в обморок не упаду, но адреналин скоро кончится, и начнется что-то очень некрасивое. Я совсем не храбрая, Уолтер. И смерти боюсь.

— А еще насморка. И щеку надо будет чем-нибудь смазать… Выходит, мы с тобой на «ты»?

— Ага. Приведи, пожалуйста, в порядок мою куртку и забери, наконец, этот дурацкий молоток. Нет, лучше я его просто брошу… Что-то не по себе. Меня давно не целовала Смерть, сержант Перри. Отвыкла, губы… Они как будто в крови.

— Я дам тебе платок.

— Нет. Поцелуй меня, Уолтер. Просто поцелуй — и забудь об этом.

Крик они услыхали еще метров за двадцать до первой палатки. Обычно в это время братья-скалолазы уже доедали свою перловку без масла, готовясь к походу на близкий склон. На этот раз завтрак затянулся, причем проходил достаточно бурно.

— Oh, quei pazzi austriaci! — темноволосый парень в рубашке навыпуск взмахнул руками, словно дирижер, у которого украли оркестр. — Вы Перри? Синьор Перри! Синьора! Austriaci! Calmarli, senor!

Исчез…

— Это он чего-то про австрийцев, — догадался Уолтер, чуя недоброе.

К знакомой палатке довелось протискиваться через шеренгу любопытствующих. Когда это удалось, молодой человек невольно присвистнул, второй раз за день.

…Котелок на земле, палатка на боку, возле кострища — туфли-лодочки каблуками вверх. Поверх палатки — небрежно брошенный черный пиджак. Еще один обнаружился на Вальтере-первом, попиравшем истоптанную землю порванными носками. Вальтер-второй был в туфлях, зато без пиджака. Рубашка расстегнута, ворот надорван, под глазом свежий синяк.

Грудь в грудь, небритые физиономии в оскале.

— Willst Du wohl gefalligst den Mund halten!

— Frigging Schwuler! Stricher! Wichser!

До этой секунды Перри был уверен, что очень прилично знает немецкий. Но такому бабушка Доротея его точно не учила.

— Verdammte Scheisse! Fick dich ins Knie!..

Рука на горле. Рывок, с рубашки посыпались пуговицы…

— Leck mich am Arsch! Verpiss dich!..[66]

Дальше слушать не хотелось. Молодой человек сбросил куртку, шагнул ближе.

— Спятили? Сейчас обоих вырублю.

Голоса не повышал, но подействовало. Инсбрук-Грац отступил назад, моргнул красными воспаленными глазами. Линц, внезапно всхлипнув, провел по лицу ладонью, присел прямо на землю.

— Извращенец!..

Вальтер-второй сжал кулаки.

— А кто меня уговорил эту дрянь попробовать? Кто?

Бывший сержант понял, что тренировки не будет. Поглядел грустно.

— Ребята, ну зачем же так пить?

— Мы не пили!!!

В баре на этот раз было людно, завалилась веселая компания, решившая отметить нечто с утра и пораньше. Свободных столиков не осталось, как и мест. За единственным исключением — Лекс одинокой совой восседал в своем углу и дымил папиросой. Перед ним чернела пепельница, в уголке стола скучала пустая рюмка.

Уолтера заметил сразу. Кивнул коротко, подбородком указав на стул рядом с собой. Молодой человек достоялся в очереди и заказал два стаканчика «Уникума». Нервы определенно требовалось успокоить, а разум — прояснить.

— Идея неплохая, — одобрительно кивнул консультант, беря в руку глиняную стопку. — Бальзам с утра — это хорошо. Но все остальное не столь радужно. Я не ошибся, Перри?

Уолтер даже не пытался спорить. Лекс наклонился вперед, искривил губы.

— И даже совсем не радужно. Вы не пошли на завтрак, а оказались здесь, причем с портфелем. Я не Шерлок Холмс, но могу догадаться, что вы позвонили в номер, потом применили элементарную дедукцию…

— Применил, — согласился молодой человек. — Нуждаюсь в некотором прояснении.

— Так за чем дело стало?

Когда пустые стопки опустились на скатерть, консультант невесело вздохнул.

— У меня плохое предчувствие, Перри. Так и кажется, что вы сейчас скажете: «Меня опять хотели убить!»

— Меня опять хотели убить.

Выслушав подробный рассказ (молодой человек умолчал лишь о поцелуе), Лекс бросил локти на стул, легко пристукнул кулаками.

— И как прикажете работать с клиентом? После всего, что я наговорил, вы, Перри, с первыми лучами солнца отправляетесь на Эйгер с дамой за тридцать, эффектной, доступной — и умеющей слушать…

— Да помню я! — перебил Уолтер. — Помню! Но Марг… Она не такая!

Брови взлетели вверх, японские глаза потемнели:

— А какая? Одеяла еще не было? Сегодня вечером будет, в крайнем случае, завтра. Не захотите — силком потащат.

Молодой человек хотел возмутиться, но тут же вспомнил обезумевших Вальтеров-тезок. Консультант затушил в пепельнице папиросу, закурил новую.

— Силком — это не в наручниках. Вероятнее всего, пришлют гризетку, словно в бульварном романе. Она подробно и в лицах поведает, как ее госпожа умирает от любви. С вами, Перри, срабатывают самые простые схемы… Ладно, постараюсь узнать, не обращался ли кто к врачу. Парень вы крепкий, и получить от вас подарочек в виде каменюки — невеликая радость. О пистолете можете забыть, он наверняка нигде не зарегистрирован. Про Кирию и вашу княгиню сведения нужны?

— Нет! — даже не думая, отрубил Уолтер.

Шпионить за Марг? Да кто он после этого?

— Но все-таки выслушайте. У Кирии своеобразная репутация. Великая певица, трагическая судьба. Ее семью убили турки во время резни в Измите. Это правда, но вот все прочее — легенды. Говорят, что она очень любит мужчин. Говорят, что она их ненавидит и мстит, причем весьма изысканно…

Уолтеру вновь увиделись приятели-скалолазы, взявшиеся за грудки. «Frigging Schwuler! Stricher! Wichser!»

— Любовников и любовниц…

Молодой человек чуть не подавился воздухом.

— …меняет каждый год. Расстаются, как правило, на Рождество, Кирия отмечает это событие роскошным приемом. А вот княгиня Марг следует за ней, как тень. Может, и наоборот, я не вникал. Они ссорятся, даже, говорят, дерутся… Не удивлюсь, натуры горячие. Но они всегда вместе… Ждете рассказа, на какую разведку эти дамы работают?

— Да! — брякнул Перри и тут же поправился: — Нет! При чем тут вообще разведка? У вас, Лекс, профессиональное заболевание. Эта, как ее, порно…

— Паранойя, — вежливо подсказал консультант. — Всюду вижу шпионов, даже в сливном бачке. Нет, Перри, до этого еще не дожил. Я наблюдаю броуновское шевеление помянутых не в мировом эфире, а вокруг конкретной точки. Вокруг вас, уж извините. Да вы это, вроде, и не отрицаете.

Молодой человек открутил память-киноленту немного назад. Как только он прилетел в Париж… Нет, раньше, в первый же день на борту «Олимпии»! Гитлеровские усики, сверкающий монокль. «Дайте мне посмотреть на американца, умеющего играть во что-нибудь приличное! Да хоть… Хоть в эльферн!..»

Раньше! «Мой Квентин так и не вернулся…»

— Вы правы, Лекс!

Поднял портфель с пола, щелкнул замком.

— Все из-за этого. Только не смейтесь.

Первый бумажный томик с яркой обложкой. Второй, третий… Четвертый.

…Третий — от полковника Строцци, четвертый куплен на миланском вокзале. И автор тот же, и серия, на обложке знакомый кошмар с астероидами и осьминогами.

— Смеяться не буду, у меня с этим трудно… Разрешите?

Шелест страниц, легкое движение бровей.

«За иллюминаторами, в ледяном вакууме, надрывно грохотали могучие двигатели планетобуса[67].

— О, возьми меня скорей! — прошептала красавица, расстегивая пуговицы скафандра. — Хочу ощутить в себе твой несравненный бластер!»

Молодой человек почувствовал, как у него краснеют уши. Снова легкий шелест. Утиный нос внезапно дернулся.

— Однако!

«— Есть ли у вас план, мистер Перри?[68] — вскричал горе-сыщик, как обычно, обращаясь к самому себе. — Да, у меня есть план, самый гениальный план! Недаром я Уолтер Квентин Перри из Теннесси!»

Консультант аккуратно положил книгу на стол, прищурился.

— У нас с вами тоже есть план, мистер Перри. К среде я это изучу, а вы не забудьте приготовить чек. Это пункт первый. Второй несколько сложнее. Постарайтесь до среды дожить.

Вечность конечна. Бесконечен лишь ее сотворивший.

Даже у идущих в Небо иссякают силы.

Мухоловка остановилась, провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость. Присела, обхватила руками колени.

— Не вздумай! — шелестнуло слева. — Не останавливайся. Иди, иди!..

«Катись отсюда!» — беззвучно шевельнулись губы.

Легкий смех — еле слышное дребезжащее эхо.

— Куда мне катиться? Я здесь, и не здесь, я везде, и нигде, в сыпучем песке, и прозрачной воде. Я в воздухе, что между пальцев течет, я — птица, чей вам недоступен полет… И еще очень, очень многое, глубокоуважаемая госпожа Анна Фогель.

Она медленно проговорила имя, от буквы к букве. Вспомнила.

— Впрочем, вынужден слегка огорчить. Особа, так именуемая, уже отошла в вечность, как говорится, приложилась к предкам своим, о чем свидетельствует документ, выданный муниципалитетом города Вероны. Подпись, печать, входящий, исходящий… Но это всего лишь бумажка, дунь — улетит. С вами, госпожа Фогель, куда сложнее.

Исчезло небо, пропала бесконечная серебряная тропа, сменившись полумраком палаты с черным распятием на стене. Недвижное тело под серым одеялом, белая повязка, желтое лицо.

— Уникальный случай! — азартно зашептали прямо в ухо. — Ну совершенно уникальный, хоть в святцы вписывай. Такую, извините, грешницу, как вы, полагается доставлять в Джудекку вне очереди и с полицейской сиреной. И вдруг — ап! Осечка!..

Уже не смех — железный тяжелый грохот. Мир скрылся за темным непрозрачным занавесом.

— Жаль, госпожа Фогель, вы не в том состоянии, чтобы это оценить. Каково! Всесильные, всезнающие, вездесущие, с крылышками куриными и бубликом над лысиной… А не учли, что вы уже во всех списках прописаны. Мученица! Невинная дева, претерпевшая нелюдские смертные страдания за ближних своих и за дальних, неведомых. Это же райский венец, немедленно! Не там вы учились, госпожа Фогель, иначе бы знали, что такое Сокровищница Заслуг. И кроме того, за вас молились. Ой, какие люди за вас просили, вспомнить приятно. Пассифлора, Цветок Страстей, как сентиментально! А еще у вас был, так сказать, пропуск сюда, в Небеса. Честно получен в Волчьей Пасти, честно оплачен. И куда вас прикажете девать?

Мухоловка взглянула в глаза тьме.

— Вам-то что? Подсидеть кого-то хотите? Или операцию-многоходовку разрабатываете?

— Умница! — громыхнуло над миром. — А если умница, то не задавайте лишних вопросов. Вы уже в операции. Чтобы легче было идти… Ваш рыцарь и сам жив-здоров, и знает, что вы не умерли. В телеграмме от Строцци было «Синьорина Фогель», а не «Анна», простейший шифр, но какая большая разница! Да, вы без сознания, да, без малейших шансов, да, просто растение. Однако сердце бьется, можете сами убедиться. Это продлится недолго, но пока вы идете по Filo di Luna, можно очень многое успеть. Намекну: вам предстоит суд, а на суде требуется защитник. Пока мы его готовим, извольте слушаться. Идите!

Темная завеса треснула, распадаясь на клочья-лоскутки. И все вернулось. Небо, легкие облака, бесконечная серебряная дорога.

— И что мне сейчас придется выбирать? — прежним живым голосом спросила Анна Фогель. — Снова между смертью и смертью?

— И между Адом и Адом. Поверьте, разница между Джудеккой и, скажем, Третьим Кругом неимоверная. А еще есть Лимб… И цените, мы к вам со всем уважением, даже во множественном числе…

Она внезапно вспомнила, что когда-то умела улыбаться.

— Вы — а сколько вас? Давайте уж сразу: фамилии, адреса, агентурные клички. И заодно представьтесь.

Возле уха хохотнули.

— Как говорится, раз имеешь ум, то и числа сочти. А я? Я здесь и не здесь, я кругом и нигде, я в воздухе птица, я рыба в воде… Про рыбу уже было? Я в снежную бурю — мороз и ветра. В пустыне — песок, а в горах я скала…

Телефон зазвонил в тот момент, когда Уолтер уже собирался выходить, даже пиджак застегнул.

— Пригласи меня в ресторан, сержант, — сказала черная трубка.

Перри предпочитал ужинать в баре — там уютнее, и галстук разрешено не повязывать. Но разве можно приводить даму в бар, да еще вечером?

В трубке засмеялись.

— Я бы тебя сама пригласила, но как-то неудобно, я по званию младше.

— Нет-нет! — заспешил он. — То есть да-да! Сейчас спускаюсь. Только, Марг, у меня галстук. То есть у меня три галстука, но с узлами проблема. Как ни стараюсь, все равно получается петля из Синг-Синга.

— Я умею завязывать узлы, — серьезно ответила женщина. — И развязывать тоже. И не забудь траурную повязку, здесь соблюдают приличия.

Черный креп лежал в шкафу. Переспрашивать молодой человек не решился, но Марг пояснила сама:

— Так положено, мы не супруги и не родственники. Кроме того, тебе не придется танцевать. Но если хочешь, все отменим.

Уолтер Квентин Перри конечно же ничего не отменил.

Папка с меню была тяжелой, словно гаубичный снаряд, винная карта была ей под стать, третьим в арсенале оказался яркий буклет с завлекательной надписью «Особые блюда для скалолазов». Молодой человек тыкнул пальцем наугад:

«Перловая каша “Норванд” со льдом».

Дальше читать расхотелось.

— Выбор тут большой, но не слишком интересный, — равнодушно бросила Марг. — Лучше возьми здоровенный кусок мяса с кровью. Это больше подходит мужчине, чем всякие суфле. А на меня не обращай внимания.

Уолтер только вздохнул. Легко сказать — не обращай! На верной спутнице Кирии было длинное белое платье в стиле «Чикаго», в волосах — тонкая серебристая лента. Знакомая брошь с синим камнем возле горла, ей в тон — тонкая нитка ожерелья из сапфиров, перчатки до плеч, тоже знакомые. Порез на лице почти исчез под пудрой и смотрелся старым шрамом.

…Ямочек, увы, нет. Лицо строгое, напряженное.

Перри внезапно подумалось, что женщине — этой женщине! — больше бы пошла скромная полевая гимнастерка и летний загар. Потом воображение разыгралось, уйдя за всякие границы, и молодой человек предпочел уткнуться носом в меню в поисках искомого истинно мужского блюда.

— Знаешь, Уолтер, я поняла, что мне трудно с тобой разговаривать.

От неожиданности Перри чуть было не уронил тяжелую кожаную папку.

— П-почему?

— Потому что ты молод, красив и полностью в моем вкусе. Хочется стать двадцатилетней девчонкой, болтать чепуху и не отводить от тебя глаз. Преимущество возраста в том, что девчонка такого сказать не сможет, а я могу. И не смей на это отвечать, мальчик, у тебя еще язык не вырос. Делай заказ, себе — по желанию, а мне стакан воды. Покуда не поешь, разговора не будет.

— Да, мэм! — только и смог выдавить из себя бывший сержант.

Пока он расправлялся с мясом, Марг молча курила, время от времени касаясь губами края стакана. Уолтер почему-то вспомнил бабушкины слова о том, что только преломившие хлеб могут жить в дружбе. Попытался не думать об этом…

— Марг!

Хлебница стояла слева, и под руку попалась маленькая теплая булочка. Уолтер поднял ее над скатертью.

— Оторви половину.

В голубых глазах что-то блеснуло. Женщина наклонилась вперед.

— Ты сам это предложил, сержант. Хорошо! Помоги снять перчатку.

Ее рука была горячей, как вынутый из печи хлеб.

— Теперь, когда мужчина сыт, женщина может позволить себе поболтать о милых пустяках. Стрелял один из наших парней. Ты их видел в холле, бездельники, но с хорошей реакцией и опытом службы в полиции. Питер Хайнц, бывший инспектор из Гамбурга, сегодня не явился к обеду. Вещи тоже исчезли, так что готовился заранее. Пистолет опознали, Хайнц купил его неделю назад якобы в подарок. В полицию будешь заявлять?

— А-а… А надо?

— Не надо. Представь, его задержали с окровавленной повязкой на голове. Что он скажет в комиссариате? На пистолете — наши с тобой отпечатки. Я все уже сделала, уволила мерзавца, а заодно и его приятеля, тоже немца. Ох, как я их не люблю! Взамен взяла твоих австрийцев, нечего им на Эйгере гробиться.

— Вальтера и… И второго Вальтера? Они же сегодня утром…

— Побежали как миленькие, с визгом и радостным воем. Кирия — великолепный дрессировщик. Тушенку, сгущенку и весь прочий хлам они завещали тебе. Если хочешь, компенсирую упущенную выгоду.

— Я, знаешь, Марг, совсем другого хочу. Для начала, чтобы в нас больше не стреляли.

— Хайнц стрелял в тебя. Меня бы тоже не помиловал, но охота идет не за мной. Уолтер! Я собиралась наговорить тебе кучу гадостей. Ты же не меня в эту историю втянул, а нас с Кирией. Она-то в чем провинилась? Думаешь, немецкая разведка будет разбираться? Положат всех рядком, контрольный в голову — и фотография для отчета.

— Почему — немецкая?

— Тебе виднее, шпион недоделанный. Но гадостей говорить не стану, сама виновата. Нельзя старой голодной бабе смотреть на красивого мускулистого мальчика с таким лицом, как у тебя. И выключи свою паранойю, ты — не мое задание, я не работаю ни на немцев, ни на японцев, а только помогаю своей сестре. Я уже говорила, сержант: у тебя все на физиономии написано. Классический случай, правда? Узнали, что твоя невеста погибла, и тут же подсунули утешительницу. Молчи, Уолтер, не хочу слышать, как ты врешь.

— Не буду. Сейчас оплачу счет, провожу тебя и… Постарайтесь побыстрее уехать. Я пока не могу.

— Оплачивай счет.

Мужчина с траурной повязкой на рукаве и женщина в платье «Чикаго» идут по неярко освещенному холлу. Друг на друга не смотрят, и на них смотреть некому. Лишь Эйгер-Огр из золоченой рамы провожает их немигающим взглядом пропастей-зрачков. Лицо женщины каменное, только яркие губы еле заметно подрагивают. Взгляд голубых глаз потемнел в тон сапфирам с ожерелья, правая рука недвижна, пальцы левой то и дело сжимаются в кулак.

Лестница, всего семь ступенек, ведущих на первый этаж. Слева — широкий пролет и снова ступени под красным ковром. Справа лифт, чугунная узорная дверь, большая зеленая кнопка.

Лифт не спешит, время тянется невыносимо долго. Минута, другая… Наконец лампочка рядом с кнопкой загорается. Мужчина открывает чугунную дверь.

Входят. Снова кнопка, третий этаж.

Даже в тесной кабине их взгляды не встречаются. Женщина смотрит прямо, глаза-сапфиры пусты, как небо над Эйгером. Мужчина прикрывает веки, смешно дергает носом. Между ними всего шаг. Шаг — пропасть, не перейти, не перепрыгнуть.

Лифт едет медленно, пол то и дело норовит уйти из-под ног, лампочка под толстым белым колпаком еле заметно мигает. Секунды текут, уносясь в беззвучную Вечность.

Кабина вздрагивает за мгновенье до близкой остановки. Лифт уже стар, заклепанный намертво стальной канат медлит, тормозит. Качается пол, лампочка на малый миг гаснет…

Вечности больше нет.

— Ты!.. Не надо, не надо!..

…Пропасть исчезла. Их бросило друга на друга — безжалостно, неотвратимо. Губы врезались в губы, пальцы впились в плоть, разрывая ногтями непрочную ткань. Прежде чем упасть на пол, та, что была в белом платье, успела нажать на кнопку остановки. Лифт снова дрогнул, гул мотора угас.

— Прекрати!..

Женщина впилась зубами в изуродованное запястье, чтобы сдержать крик, пальцы левой пытались расстегнуть пуговицы на рубахе под пиджаком модного американского кроя. Губы, на миг оторвавшись от белого шелка, дрогнули, словно от боли:

— Да помоги же, дурак неумелый!..

Не закричала, его губы спасли.

— …Нам… Нам с тобой надо будет выйти из лифта, мой номер близко, за углом. Платье… Я его сегодня первый раз надела, специально для тебя, слепой глупый мальчишка. Оставлю клочок на память, вставлю в рамочку.

— Я… Пиджак возьми, набросишь на плечи.

— Голая женщина в пиджаке в гостиничном коридоре. Gosp-podi, kakaja stydoba! Если я буду слишком долго смеяться, врежь мне как следует. И найди это дурацкое ожерелье, оно не мое, а стоит как два таких отеля. Да не смотри на меня, а то мы застрянем здесь до завтрашнего вечера.

— I… I love you!

— Ja tebja ljublju!..

…В неимоверной дали на вечной серебряной дороге, врезанной в звездное небо, мертвая девушка с живым сердцем пошатнулась, как от сильного удара, всхлипнула, зажала ладонью рот.

Не упала. Нашлись силы присесть, привычно охватить колени руками. Из горла рвался вой, но она справилась, смахнула слезы, встретилась взглядом с ледяным надмирным сиянием небосвода.

Попыталась вздохнуть, но дыхание осталось где-то далеко, на покинутой земле.

— Я здесь, и не здесь, я везде, и нигде, — шепнули у левого уха. — В сыпучем песке, и прозрачной воде… Ладно, забудем Фирдоуси, надоел. Больно, да?

Не шевельнулась, только глаза закрыла. Слишком жесток был звездный огонь.

Умолкла. Но тишину послушать не дали.

— Знаете, госпожа Фогель, мне по должности положено издеваться и глумиться. Профессия, извините, такая. Но сейчас не стану, самому тошно. Есть ли рыцари, нет ли, не так и принципиально. Важно то, что человек, которого вы не забыли даже здесь, предал вас самым подлым образом, не успев снять траурной повязки. И знаете, в чем самая большая мерзость? Вы его не любили, госпожа Фогель. Да, он вам нравился, в глубине души вы даже хотели верить, что встретили рыцаря из сказки. Вашего рыцаря! Но — не любили. Он — другое дело. Сколько дней назад рыцарь Квентин предложил вам руку и сердце? А теперь получите и распишитесь: «I love you!».

Вот и цена всему.

Мухоловка не стала отвечать. Ногти впились в кожу, губы свело болью.

— Страшная песня, — вздохнули слева. — И реальность страшна. Никто вас не спасет, госпожа Фогель, ни в жизни земной, ни в бытии посмертном. Ваш выбор — между Адом и Адом. Только мы, запомните это, в силах помочь. По-моему, это называется мотивировкой фигуранта. Позади — смерть и измена, внизу — Джудекка. Идите!

Мухоловка попыталась встать. С первого раза не получилось, ладонь скользнула по холодному серебру…

— Не торопите меня, молодой человек! — наставительно молвила бабушка-старушка. — Зрение уже не то, а это, извините, денежный документ. Так и ошибиться недолго. Это не значит, что я вам не доверяю, господин Перри, но перепутать цифры может каждый. Кстати, вы очень похожи на моего внука, Зигги, у него, бедняжки, с математикой сплошные проблемы. Пришлось взять репетитора, а это так дорого…

Уолтер не торопил и не спорил — спал с открытыми глазами. Хорошо еще, вовремя вспомнил о намеченной встрече. Успел нырнуть под душ, отыскать в чемодане новую рубашку. Галстуком решил пренебречь.

— Молодой человек, а вашему Фонду не нужен череп эскимоса? Совершенно целый, с зубами, отец его лаком покрыл. Только сбоку, знаете, небольшая трещинка. Мои младшие как-то им в футбол сыграли.

— Нет, — равнодушно молвил Перри. — Фонд не заинтересован.

Очередная «полярная» рукопись. Старая папка, пожелтевшие страницы, неровный, едва читаемый почерк. И множество рисунков: резкие силуэты льдин, шхуна среди черных промоин, само собой, белые медведи. Бабушка-старушка, типичная Мистрис Данделайн[69], отыскала на чердаке отцовский архив.

Торговаться, к счастью, не пришлось. О цене договорились заранее, а телеграмму Уолтер отбил сразу же по приезде в «Des Alpes». Фамилию бабушки-одуванчика забыл напрочь, переспрашивать же не стал. Чек выписан еще в Нью-Йорке, осталось прочитать и подписать.

Старушка была занята делом — разбирала букву за буквой. Уолтер же спал, теперь без всяких оговорок, прикрыв веки и ровно дыша. Седая лохматая шевелюра Мистрис Данделайн медленно растворилась в сером тумане, откуда выпрыгнул эскимосский череп верхом на футбольном мяче. Клацнул зубами, полыхнул красным огнем пустых глазниц, завертелся юлой.

— Сгинь! — попросил Перри.

Череп послушался — исчез, свертывая пространство, и молодой человек увидел самого себя. Спящий смотрел на спящего. Смятые простыни, майка в темных пятнах пота, искалеченная женская ладонь на груди. Лицо неспокойное, уголки губ искривлены, веки неплотно прикрыты. Перед рассветом, когда оба они, наконец, смогли оторваться друг от друга и уснуть, Уолтеру привиделось что-то страшное. К счастью, привиделось — и забылось.

Нет, не забылось! Сон во сне — яркий, словно на киноэкране. Ночь, серебристая дорога в звездном небе, ущербная Луна над горизонтом.

Боль…

Уолтер успел удивиться. Разве может сниться боль? Не своя — чужая…

— Господин Перри! Господин Перри!..

Голос Мистрис Данделайн временно снял все вопросы. Оставалось помотать головой, извиниться.

— Бедный юноша! Понимаю, вас так загружают работой! Я читала, в Америке есть специальная потогонная система, чтобы люди быстрее уставали. Ее изобрел Генри Форд, он, говорят, фашист…

Подписать чек. Вручить. Улыбнуться. Встать.

Попрощался, правда, на английском. Ничего, прокатило. Теперь требовалось собрать остатки сил, чтобы добраться до лифта. Молодой человек пожалел, что не пригласил бабушку в номер. Сейчас бы уже снимал пиджак…

— Здесь принимают старые рукописи про полярников?

Уолтер недоуменно оглянулся. Знакомый холл, швейцар-тореадор, уже не вчерашний, новый. Портье, двое постояльцев берут ключи…

— Добрый день, господин Перри. Я тут!

Не увидел, левее следовало брать. Вот он, совсем рядом, — крепкий парень спортивного вида в сером костюме и черной шляпе чуть набекрень. Сразу же подумалось, что головной убор размера на два больше необходимого. Даже не на брови налезает, на нос.

— Good Afternoon, — брякнул Уолтер.

Потом, сообразив, повторил по-немецки. Парень широко улыбнулся.

— Да я на вашем тоже могу, только акцент жуткий. Не узнали?

Молодой человек сразу подумал о докторе Гане — из-за шляпы. Потом всмотрелся, отступил на шаг назад.

Сон сгинул, растворившись в ярком взрыве памяти.

«Я есть протистовайт! Я есть писать жалоба! Я быть гражданин Соединенные Штаты оф Америка!»

Кафе, двое у столика. «Госпожа Анна Фогель! Господин Уолтер Перри. Вы арестованы». И еще раньше, у дома Гауса. Мотоциклист! Только тогда на спортивном была светлая куртка.

Пиджак расстегнут. Средняя дистанция! Пока швейцар спохватится, можно и с челюстью вопрос решить, и с половиной ребер.

…Джеб! Кросс! И хук в голову!..

— Эй! Эй! — спортивный попятился. — Мы же в нейтральной стране!

Полез во внутренний карман, выудил бумажник темной кожи.

Фотография.

В руки дать не решился — на столик бросил.

…Знакомый мотоцикл, парень в светлой куртке. Анна. Букет осенних астр — держат вместе, словно не могут поделить. На обороте размашистая надпись синими чернилами:

«Славному парню Руди, который никогда не опаздывает».

Подпись, число.

— Специальный агент Мухоловка… Анна Фогель была моим начальником, — пояснил гость. — Была… К сожалению, приходится говорить в прошедшем времени. Позвольте представиться: лейтенант Рудольф Кнопка, можно просто Руди.

Перри взглянул исподлобья.

— А что со шляпой?

— С головой, — уточнил «просто Руди». — Два дня, как из госпиталя, не хочу народ повязкой смущать. Ваша же бутылка, господин Перри!

С самого детства Уолтер Квентин Перри знал, как не прослыть дураком даже в самой провальной ситуации. Ума не требовалось, следовало лишь молчать. Не кивать, не подмигивать, не крутить головой. Молчать! И не просто, а при этом слушать — и заниматься чем-нибудь полезным.

Ради последнего зашли в бар. Коротко поспорили: шнапс или коньяк. Шнапс победил, после чего Уолтер выбрал столик подальше, кивнул гостю, сел сам.

Умолк.

Слушал, пил, смотрел фотографии, расписался за рукописи полярника Гауса, отложил тяжелые папки подальше. Снова слушал, снова смотрел.

…Фотографии Анны: в форме, в гражданском, с девочками в балетных пачках, на сцене с огромным букетом цветов, с министром господином Дивичем, с каким-то очкастым парнем в дорогом костюме. Вручение наград: короткий строй крепких парней, Анна на левом фланге. На улице: одна, вместе с Руди, с мотоциклом, без мотоцикла.

Похороны. Скромная урна с жестяной табличкой. Люди в плащах и шляпах. Зонтики. Почетный караул в мокрых касках. Надгробие.

«Анна Фогель. 1910–1936».

Уолтеру почудилось, что это он умер. Его похоронили на почетной аллее под проливным дождем. Специальный агент Мухоловка. Sorella Morte — Сестра-Смерть. Полковник Строцци, чемпион в полусреднем, не солгал.

За что, сероглазая?

Иисус Христос и генерал Джексон!

Ночь, желтый свет автомобильных фар, девушка за рулем, улыбка, еле различимый запах ее духов.

Танго…

Надо было жить дальше.

— Убирайтесь! — сказал Уолтер Перри.

Вечно слушать и молчать не станешь, когда-нибудь следует подвести итог. Молодой человек так и сделал. Голоса не повышал, только в глаза лейтенанту взглянул. Тот привстал, нервным движением попытавшись поправить шляпу, отчего та сползла на нос.

— Господин Перри! Мы рассчитывали на сотрудничество. Поэтому мне и поручено быть с вами откровенным…

Когда на душе ад, сам становишься адом. Уолтер сдержался, прикусил губу. Не убьешь ведь, даже не искалечишь! Вспомнились любимые герои с киноэкрана. Их бы сюда, подсказали бы, научили уму.

Нет, кино кончилось. Навсегда.

— Руди, вы в армии служили?

— Конечно! — встрепенулся тот. — Действительную, военная полиция.

Бывший сержант кивнул.

— И я служил. Пустыня, а посреди нее что-то ржавое в заклепках — времен войны с Мексикой. Так вот, чтобы меня к этому ржавому подпустили, приходилось в день по семь бумаг подписывать. И не дай Господь, чтобы я в ближайшем салуне про это ржавое языком трепанул. А вы мне, Руди, про что байки плели? У нас бы вам Синг-Синг светил лет на девяносто. И начальству вашему заодно, чтобы мозги иногда включало. И вы хотите, чтобы я всей это лабуде поверил?

Лейтенант, явно успокоившись, улыбнулся.

— Понимаю, господин Перри. Есть две причины. Анну… Специального агента Фогель хотят сделать национальной героиней. Потому и похороны устроили по высшему разряду. Но даже это не главное…

Наклонился, стер улыбку с лица.

— Кое-кто наверху не верит, что госпожа Фогель скончалась. Урна с прахом, бумажки — это не слишком серьезно. Господин Перри, уж извините за вопрос, вы ее мертвой видели?

Уолтера словно ударили. Палата, белые простыни, белая повязка, желтое недвижное лицо, бронзовый цветок на полочке рядом с распятием…

Перетерпел боль, выдохнул.

— Н-нет. Нет!

— Полковник Строцци — изрядный выдумщик. Если госпожа Фогель жива, то есть риск, что ее все-таки приведут в сознание. А это для нас самая настоящая катастрофа. Строцци умеет задавать вопросы. Господин Перри! Операция, во время которой вы чуть не погибли, — исключительно ее инициатива. То, что вы живы, — чистое везение. Можно сказать, она — ваша Смерть, которая случайно промахнулась. Так помогите нам узнать правду! Вы с этим итальянцем знакомы, у вас какие-то общие интересы… Если Анна Фогель мертва — вечная память! Если же нет… Ну, сами понимаете.

— Понимаю, — ответил рыцарь Квентин.

Этой ночью он предал сероглазую. Теперь ему предлагают ее убить.

— Одну минуточку, господин Кнопка.

Старый одноглазый негр, бывший профессиональный боксер, говаривал Уолтеру так:

— Ты неплох, белый мальчик, но чемпионом тебе не быть. Нет у тебя злости, а с добротой на ринге делать нечего. И кулачина у тебя легкий, в ближнем бою ты никого им не убедишь. Дерешься ты лихо, видел, но бокс — не драка.

Бокс — не драка. Но и драка не бокс. Насчет же кулака негр был абсолютно прав. Ближний бой Перри не любил.

— Прощу прощения, что потревожил…

Даму за соседним столиком Уолтер приметил сразу. Эффектная пожилая брюнетка необъятных размеров при маленьком плюгавом кавалере. Курящая: пачка дамских сигарет, длинный мундштук, как у Ингрид фон Ашберг. Зажигалка — бронзовая, тяжелая и очень неудобная.

— Вы не одолжите на минутку?

Глаза дамы заискрились.

— Oh, quello che un ragazzo carino![70] Конечно, конечно!..

Зажигалка в руке. Сначала в левой, потом в правой. Сжать кулак… Сойдет!

Вернулся к столику, но садиться не стал, подошел прямо к лейтенанту.

— Грустно оно как-то, Руди. Может, выпьем — по-настоящему? Помянем…

Обнял левой за плечи, и пока тот пытался моргать, врезал правой. Не по-спортивному, а куда надо. Прислонил обмякшее тело к стене, оглянулся украдкой. Заметили? Нет, конечно. Пьют, курят, своими делами заняты.

— Руди! Ну зачем же ты смешивал шнапс с коньяком?..

Зажигалку вернул, поблагодарил вежливо.

— О-о, il piacere e tutto mio! — всплеснула руками дама. — Всегда готова помочь такому симпатичному… Un bel giovane uomo cosi!

Где будет потрошить, уже наметил. Прямо за лифтом — закуток, коридорчик малый. Всего одна дверь и та при ржавом замке. Увидят — не слишком удивятся. Отволок пьяного друга подальше от чужих глаз, помочь пытается.

А рот платком заткнуть — и шляпу надвинуть.

— Будешь орать, оторву ухо и в пасть затолкну. Дошло? Сейчас я вытащу платок и буду задавать вопросы. Отвечаешь коротко и по сути, иначе не доживешь до вечера, урод. Здесь Эйгер, брошу труп у Первого Ледяного поля и снежком присыплю. Если понял, кивни… Молодец! Вопрос первый: зачем я вам нужен?

— Но… Но господин Перри, я сказал правду… Ай-й-й! Не надо! Шарль… Господин старший референт Карел Домучик почему-то уверен, что госпожа Фогель вам не безразлична. Если она жива… Не бейте, не надо!

— Шантаж, значит… А ради чего? Отвечай, Руди, отвечай, ухо твое, а не господина Домучика.

— Три… Три ваши установки, три параболоида, оборудование для шести шахт. Помогите нам их приобрести! Наша страна может заплатить, господин министр сказал, что деньги мы найдем…

— Уверены, что хватит?

— Вы… Ваше руководство продало Чехословакии шесть установок. Четыре — в Судеты, две — в Тешин. Мы не так богаты, но на половину этого средств хватит. Господин Перри, неужели вы за Гитлера?

— Я — нет. Но вы же сами фашисты!

— Только не бейте меня, господин Перри, ладно? Ни хрена вы, американцы, не понимаете. В Германии не фашисты, а наци, это совсем другое. Мне и самому поначалу нравилось: порядок, колонны маршируют, германское единство… Потом присмотрелся… Нет! Дахау, Нюрнбергские законы[71]. Моя бабушка — еврейка…

— И эти… параболоиды вам помогут?

— Военные говорят: да. Техника идет по дорогам, на севере у нас горы. Перекроем основные маршруты, а с авиацией обещал помочь Муссолини. Господин Перри! Вы едва ли знаете, к кому надо обращаться, эти люди далеко. Но ваши донесения читают! Объясните им, что если мы не остановим Гитлера, то следующей будет Чехословакия, потом Польша. У меня отец с Великой войны не вернулся, в Галиции погиб, под Рава-Русской…

— А почему вы со совсем этим — ко мне? Из-за книг?

— Конечно! «Есть ли у вас план, мистер Перри? Да, у меня есть план, самый гениальный план! Недаром я Уолтер Квентин Перри из Теннесси!» Нам что, ждать приезда Капитана Астероида?

— Три установки, три параболоида, оборудование для шести шахт… Руди! Доклад руководству Фонда Фаррагута я написать могу, прямо сегодня отправить. Скорее всего, меня выгонят со службы и посадят в сумасшедший дом к президенту Линкольну и Кристоферу Джонсу, капитану «Мэйфлауэра». Но если вы правы… Зачем был нужен этот цирк? Пригласили бы, все растолковали. Я вообще-то понятливый.

— Нужен был не цирк, а надежно завербованный агент. Теленок… Ай-й! Больно же! Это я так думаю, начальство мне ничего не объясняло. Послали в кафе, я пришел, а вы меня — бутылкой. Агента не требуется упрашивать, достаточно приказать… Господин Перри, со мной — номера счетов, там какая-то сумма, думаю, чтобы купить этот отель, хватит… Не бейте!..

— Не буду. И отель покупать не буду. Доклад напишу сегодня же, пошлю заказным. Но мне нужна почтовая марка.

— Доклад? Вы меня прямо спасаете, господин Перри!.. А какая марка?

— С портретом национальной героини Анны Фогель, героически погибшей при исполнении служебных обязанностей. Никто из ваших ее искать не будет, ни ты, ни твой министр. Понял, сученыш? Иначе — конец всему, следующая станция — Гитлер.

— Шарль прав… Он очень умный, господин старший референт. Смеяться будете, господин Перри, но наш разговор он заранее в лицах пересказал, только про ухо… Ай-й!.. Мы согласны, согласны! А вы, господин Перри, тоже хороши. «Пригласили бы, все растолковали…» А сами?

В лифте они столкнулись с Вальтером Первым, который Линц. Четвертый этаж, Перри собрался выходить, тезка — наоборот. Увидел, отступил на шаг.

— А-а!..

Уолтер пригляделся, оценил. Костюм новый, серый в полоску, галстук-бабочка, щетина исчезла, съежившись до усиков. Короткая стрижка, под левым глазом — синяк в пудре. Тросточка.

— Ничего, — рассудил. — Хуже бывает.

— А-а! — вновь попытался изъясниться Линц.

— А тренироваться я с итальянцами буду. Им тушенка пригодится.

Взял за плечи, встряхнул, поправил галстук-бабочку.

— Служи!

Оборачиваться не стал. Нужный номер совсем рядом, за углом вторая дверь. Уже сворачивая, вспомнил, что забыл перезвонить. Огорчился, но как-то мельком. Кому сейчас легко?

Медная дверная ручка, на ней — белая висюлька. Черные буквы: «Do not disturb». Стучим!

— Перри! Что, снова стреляли?

В раскосых глазах консультанта — японская грусть.

— Я когда работаю, всегда принимаю, так сказать, ради разогрева. Вы из дальних краев, Перри, но может, и там слыхали про русского композитора Мусоргского?

Молодой человек напрягся… Есть!

— «Ночь на Лысой горе». Ведьмы пляшут, сэр! То есть, Лекс.

Консультант кивнул, одобряя.

— Блестяще! Вам надо памятник ставить, Перри. Главное, чтобы это случилось не сейчас, а лет через шестьдесят… Мусоргский во время работы разогревался водкой, по чуть-чуть. А напивался после — шампанским. Я сейчас на первой стадии.

Молодой человек это уже понял. Лекс был в пижаме и тапочках, во рту дымилась папироса, на столе громоздились газетные подшивки, ножницы, клей, несколько самопишущих ручек и, конечно, книги, в том числе знакомые томики в бумажной обложке. Все это под присмотром двух бутылок знакомого «Вильямса». Рюмок было три, две полные, одна пустая.

Консультант, не глядя, плеснул в посуду, передал рюмку гостю.

— Что не стреляли, понял. С кем подрались?

Перри потер подбородок.

— Лейтенант. Не знаю, как это точно называется. Контрразведка, наверное.

— Достойно.

Выцедил рюмку, упал в кресло, затушил папиросу в пепельнице.

— Ну?

— Три установки, три параболоида, оборудование для шести шахт. Обещают оплатить. Тут проблема, Лекс. Чек я вам уже выписал, но если сочтут сумасшедшим, выплату могут приостановить.

Консультант взглянул кисло, дернул утиным носом.

— Кого сочтут? Меня, вас, лейтенанта, которого вы побили? До среды еще есть время, и докладывать я пока не готов. Так что примите эти шахты как данность. В ваших книжках среди прочего говорится о гравитационном оружии.

Уолтер почувствовал себя очень плохо.

— Сэр! То есть Лекс. Гравитация — это Ньютон. Яблоко падает, потому что притягивается Землей!

И опрокинул рюмку.

— Ньютон, вы правы.

Утконосый выплюнул окурок, медленно встал, шагнул ближе.

— А еще — Эйнштейн. А еще физико-математический факультет в Льежском университете, который я окончил. То, что написано в этих книжонках — беспросветная чушь[72]. Но эту чушь вроде бы уже применили в Судетах, на границе Чехословакии и Рейха.

— В Чехословакии находится шесть установок, — оттарабанил бывший сержант. — Четыре — в Судетах, две — в Тешине.

Со стола словно сама собой взлетела большая карта Европы, зашелестела, послушно развернулась.

— Радиус поражения одной шахты — пять-шесть километров. Шахты сдвоены, установка и ее главная часть — параболоид, могут перемещаться по подземной галерее, что обеспечивает безопасность и внезапность удара. Дорог и в Судетах, и у Тешина не так много, значит, танки, кавалерия и пехота будут остановлены и частично уничтожены…

Карта с шорохом упала на пол.

— Лучше идите, Перри. Встретимся в среду, надеюсь, тогда я буду готов объяснить вам все более внятно. И постарайтесь больше ни с кем не драться.

— Погодите! — заспешил Уолтер. — Параболоид, что это?

Консультант, негромко застонав, подошел к столу, выдернул чистый лист бумаги. Резкий взмах карандаша.

— Вот!

То, что увидел Уолтер, очень напоминало пустую рюмку, только с острым дном.

— Не понимаю!!!

Лекс скомкал рисунок, вернулся обратно, взялся за бутыль.

— Катитесь отсюда и не мешайте. Только, пожалуйста, Перри, будьте осторожнее с мужчинами и… И не только с мужчинами.

Это был уже перебор. Не двадцать два, а все двадцать пять.

— Идите вы к дьяволу!!!

Бутылка глухо ударилась о ковер. Уолтер опомнился, провел ладонью по лицу. Заговорил быстро, словно жалуясь:

— Извините, Лекс, не хотел. Но вы неправы, неправы! Никто меня не соблазнял, и гризетки не присылали, и… И если бы вы знали, что она, Марг, сказала мне…

— …утром, — невозмутимо подхватил консультант. — Бить меня не будете, Перри? Очень, знаете, не люблю. Первый раз меня избили немцы — прикладами в 1914-м. До сих пор кости ноют. Она вам сказала: «У тебя есть последний шанс, мальчик». Мы можем забыть эту ночь навсегда, вычеркнуть из памяти. Звонить мне не надо, просто приходи вечером.

Уолтер открыл рот, попытался выдавить нечто связное.

— А-а…

Получилось не хуже, чем у тезки. Лекс покачал головой.

— Скучно с вами, Перри. Почитали бы романы про шпионов, что ли. Или фильм посмотрели с Гретой Гарбо. Интересный очень, «Мата Хари» называется. А гризетка будет, не волнуйтесь.

Бутылку поднял, вернул на стол, подтянул пижамные штаны и плечом вытолкал гостя из номера.

Ледяной ветер дул с Эйгера. Черное слилось с черным, горный силуэт исчез, проглоченный навалившейся на мир тьмой. Но даже невидимый за густой непроницаемой завесой великан не позволял о себе забыть, каждым стылым вздохом напоминая людишкам-букашкам: «Здесь я, здесь!» Холодный воздух кусал за пальцы, забирался под воротник, щипал за щеки.

Эйгер-Огр в этот вечер был особенно зол.

Уолтер запахнул пиджак и чуть ли не впервые в жизни пожалел, что не курит. По крайней мере, нашлось бы дело. Вышел из теплого холла на ступеньки, глотнул ветра, достал пачку папирос. А он стоит себе без толку и мерзнет.

Надо идти к Марг.

Нет, к Марг идти нельзя.

Черная тьма внезапно расступилась, из неведомой дали прорезался неясный мерцающий свет, и мир стал огромной шахматной доской. Черные клетки — густая тьма, белые — тусклое сияние. Все как положено, только фигура одна — он сам, Уолтер Перри. То ли всадник на Коне, то ли обычная Пешка. Вокруг столпились игроки, перешептываясь и протягивая руки, но Квентин смотрел только вперед. Кто бы им ни ходил, не подталкивал в спину, сражаться и умирать все равно Рыцарю. И отвечать за все — тоже.

Если он не пойдет, это будет еще одна измена.

Рыцарь взмахнул волшебным плащом, прогоняя видение, но тьма не вернулась. Вместо квадратов-клеток — бесконечная серебряная лента, врезанная в звездный простор. Filo di Luna, путь в Небеса. Дорога — и одинокая тень на ней.

— Я тебя предал, — склонил голову рыцарь.

— Я тебя предала, — откликнулось чуть слышное эхо.

Он собрал все силы и крикнул, надеясь, что услышат Небеса:

— Я тебя спасу!

Эхо молчало, тишина сливалась с темнотой, призрак серебряной дороги медленно гас, но вот послышалось еле-еле различимое:

— Я тебя спасу, мой Квентин…

Порыв злого ветра с вершины Эйгера рассеял колдовскую явь. Продрогший парень в легком костюмчике и летних туфлях, зябко поежившись, пристукнул подошвами и побрел к залитому электрическим огнем входу в отель.

Уолтеру не дано было увидеть, как в бесконечной дали, не на Небесах, не на Земле, девушка упала коленями на холодное серебро и первый раз за много-много лет попыталась выговорить Имя Божье.

Ей не позволили.

…Букет упал на пол, женщина повисла на шее у мужчины, заплакала в голос, прижалась лицом к его щеке. Потом что-то невнятно шептала, сбиваясь, глотая слова и слизывая слезы с губ. Он пытался утешить, наскоро подбирая фразы, гладил по голове, словно ребенка, целовал в мокрый рот, не понимая, что это совершенно лишнее и эта женщина совершенно счастлива.

— Я ничего не помню, Уолтер, совершенно ничего. Весь день — сплошной туман, помню лишь, как тебя ждала. Что там мир? Еще не рухнул?

— Стоит, куда денется… Но у меня есть новость, странная очень. Не знаю, Марг, как даже сказать… Я и в самом деле этот… Шпион.