Купчиха

Глава 6

Мельхиор долго молчал, переваривая то, что сказала ему Виола. Всё это казалось ему странным и диким. Вот нормальная жизнь: ребёнок, дом, хозяйство, лавка, посетители… Неприятности в ней могут быть, но тоже нормальные: что-то сломалось или разбилось, ребёнок заболел, неприятные соседи, конкуренты, убытки, долги, налоги.

Он мог бы починить вышедшее из строя, вылечить ребёнка, припугнуть соседей и конкурентов, одолжить денег, но тут… Какая-то госпожа Гедвига, которая хочет отобрать у Виолы её мальчика… Это из области сказок про злую королеву. Чем тут можно помочь? Только выслушать? Или… Одинокая вдова беззащитна, а вот если бы Виола была замужем и муж официально признал её малыша своим, тут этой Гедвиге делать больше было нечего.

А что? Отличная мысль. Пусть пока она его не любит, но со временем… Тем более что мальчик вроде к нему неплохо отнёсся. Матери очень чувствительны к таким вещам. Одна пациентка, помнится, как-то его уверяла, что младенцы всегда чувствуют, хороший человек или нет. К дурному на руки не пойдут ни за что. Может, и Виола в это верит. Так что предложить стоит. Только вот как она к этому отнесётся?

А она сидела рядом, наклонив голову и, казалось, внимательно рассмаривала свои руки. Ждала.

Он никак не мог сформулировать своё предложение и мялся, пытаясь в уме поставить слова то так, то эдак… Наконец не выдержал затянувшегося молчания и ляпнул:

— Выходите за меня замуж, Виола. Ой! Я не в этом смысле. В смысле смысл-то верный, но я имею в виду совсем другой смысл. Тьфу! В общем, сейчас вас и Эди от такой вот госпожи Гедвиги закон не защищает. Она может требовать. А если вы будете замужем и ваш муж признает вашего сына своим, то она где сядет, там и слезет. Закон будет на вашей стороне.

Виола подняла на него полные слёз глаза. Оказывается, она не рассматривала свои тонкие пальчики, она плакала! Мельхиор не стал ждать её ответа, привлёк к себе на грудь и стал гладить по пущистым волосам, приговаривая:

— Ну, будет, будет, не надо плакать. Виола, я всё сделаю, чтобы помочь вам и Эди. Злая ведьма как пришла, так и уйдёт ни с чем. Успокойся, моя милая девочка.

Кажется, вместо того, чтобы успокоить женщину, он нажал на волшебную кнопку, открывающую источник слёз. Виола уже не пряталась, а ревела от души, со всхлипами, сотрясаясь от рыданий. Но несмотря на это сердце Мельхиора пело. Не всё потеряно! Она не отталкивала его, не пыталась скрыться, наоборот, прижималась к его груди, а значит, приняла его как своего защитника.

Наконец рыдания стихли, Виола отстранилась и вытащила из кармана передника белоснежный платок. Вытерла глаза, высморкалась, затем проговорила чуть слышно:

— Спасибо. Спасибо, что выслушали. Спасибо за ваше великодушное предложение. Я оценила, поверьте. Вы готовы пожертвовать своей свободой и спокойствием, чтобы выручить чужих вам женщину и мальчика. Я не такая благородная, как вы. Если бы это что-то меняло, я бы не колебалась ни минуты, принимая ваше предложение. Но… Это не поможет.

Из её речи Мельхиор понял только одно: ему отказывают. В отчаянии он выкрикнул то, что не мог сдержать внутри себя:

— Но почему?

Виола поняла крик его души по-своему.

— Почему не поможет? Потому что не всё так просто, как кажется. Наверное, я должна вам признаться, Мельхиор. С точки зрения закона я преступница и потому уязвима.

Слово "преступница" он услышал и не поверил своим ушам. Этого не может быть! Он спит и это ему снится! Виола и преступление — да они даже рядом в одной фразе не могут находиться. Пусть скажет, что это не так!

Он схватил её за руки и горячо зашептал:

— Виола, я не верю. Ты не можешь совершить преступление. Ты добрая, ты хорошая, ты честная, о чём вообще речь?!

В волнении он даже забыл, что до сих пор не решался называть её так интимно — ты. Она на изменения его манеры не обратила внимания, но как-то горько усмехнулась.

— Есть преступления, которые с точки зрения обывателя овсем не преступления, и всё же закон их карает и весьма серьёзно. Перед тем, как наняться к вам на работу, я попала в безвыходную ситуацию. Я потеряла права на своё собственное имя и мне пришлось принять чужое.

Мельхиор солгал бы, если бы сказал, что он что-то понял. Поэтому он промолчал и только затряс головой, чтобы мысли внутри хоть как-то уложились. Виола правильно поняла этот жест и добавила:

— Наверное, мне следует объясниться, а для этого рассказать свою историю с самого начала. Но это долго.

Маг уверил её, что готов слушать хоть до скончания века, и это действительно было так. Сидеть рядом, держать её за руку, глядеть в глаза, слушать голос — недавно он и мечтать о таком не мог! Пусть рассказывает и пусть эта история будет подлиннее!

Только вот первые же её слова стукнули его как обухом по голове.

— Я не Виола Лаура Санденс, урождённая Бенье. Я Виола Пропп, урождённая Шапс. Мой отец Корнелиус Шапс был купцом в Альтенбурге, и муж, Курт Пропп, тоже.

Мельхиор хватал ртом воздух, но ничего не мог из себя выдавить. Выходит, она всё это время морочила ему голову? Но почему?! А Виола, после того, как таким жестоким образом привлекла его внимание к свои словам, стала рассказывать дальше. Её речь лилась мерно, спокойно, она не подбирала слова, как будто давно и хорошо всё продумала. Рассказала про свой брак, про поездку, про нападение на обоз, про путешествие с Тео и Ульрихом… Не стала скрывать даже того, что, защищаясь, ей пришлось убить.

Но рассказ был не про спасение графа Эгона и не про доблесть в бою, а про то, как с ней поступила её семья.

Мельхиор был потрясён.

— Выходит, они признали тебя умершей? Твои родные?! — в ужасе произнёс он.

— Насчёт свекрови и мачехи я даже не удивилась, — вздохнула Вилька, — Но что отец меня предал, такого я не ожидала. Всё-таки мне всегда казалось, что он меня любил. Оказалось, его отеческая любовь — до первого серьёзного испытания. А, да что сейчас об этом говорить! Дело прошлое. Вот то, что они меня похоронили, действительно нехорошо. Потому что в Гремоне я оказалась вне закона. Живая покойница. А обратись я в суд — сидеть бы моему папочке на скамье подсудимых. За лжесвидетельство на моей родине карают весьма жестоко. Я не знала как поступить, металась, а тут Теодор заявил, что удочерит меня. Только для этого надо перебраться в Элидиану. Тогда мой родной отец не пострадает.

Маг не очень понимал, почему Виола не хотела, чтобы стало плохо тому, кто так жестоко с ней поступил. Сам он своего отца не знал и был уверен, что и знать не хочет того, кто бросил его мать без поддержки и помощи. С другой стороны, кто ж его знает, как обстоят дела в тех семьях, где отец есть. Виола своего, видимо, любила, хоть он и не стоил. Она между тем коротко пересказала, как им удалось переправить её в Элидиану без документов. И тут выяснилось, что удочерить человека, у которого нет ни одной бумаги, удостоверяющих личность, невозможно.

— У меня даже метрики не было. Она осталась в доме Проппа. На поездку он вписал меня подорожную, этого вроде как было достаточно. Наверное было, потому что за всё время никто к нам не придрался, и в городах, ни на границах. А во время гибели нашего обоза я об этой бумажке даже не подумала. Да я вообще тогда меньше всего беспокоилась о таких вещах. Надо было выжить. А вот когда выжила, стало ясно: это ещё полдела. В общем, получилось так, что я есть и в то же время для закона не существую. Как в таком положении искать работу или открывать своё дело? Отцу помогли его друзья из гильдии: нашли имена, места и даты, состряпали мне легенду, которую не проверить, и присягнули, что я Виола Лаура Бенье, дочь Теодора, они меня вроде как знают с детства. И всё было бы хорошо, если бы не Ульрих.

Опять этот прыщ! Мельхиор с удовольствием прищучил бы гадёныша за то, что у Виолы от него одни неприятности. Только непонятно, что он наделал в этот раз? Маг спросил прямо и получил такой же прямой ответ:

— В сущности ничего. Он хотел хорошего. После того, как поправился, решил меня отыскать. Знал, что я из Альтенбурга, и послал туда человека разузнать. А человек вернулся к нему с известием, что я погибла в том самом обозе. Ну, Ули решил во всём разобраться самому, поехал в Альтенбург по дороге в университет… В результате мой отец покончил с собой, мою мачеху сослали в рудники, мои права признали и, если бы я сейчас явилась на родину, то выплатили бы мне мою вдовью часть с процентами.

— Это плохо? — удивился маг.

— Это ужасно, — вздохнула Виола, — Это делает моё положение настолько двусмысленным, насколько это вообще возможно. А самый кошмар в том, что Гедвига знает и моё прошлое имя, и настоящее, а ещё осведомлена о моём местонахождении. Не знаю откуда. Знал только Ули, но он дал мне клятву, что не расскажет никому. Раз пока жив и здоров, значит, сдержал её. Но есть и другие пути, так что я не сильно удивлена.

Мысль Виолы скакала как блоха, маг никак не мог за ней угнаться. У него аж в глазах зарябило от напряжения и он сказал:

— Стоп. Я уже вообще перестал что-либо понимать. Видишь ли, я не силён в гражданском праве, да и в уголовном тоже полный профан. Знаю только то, что касается магов, да и то не местные правила, а текст валариэтанского договора. Давай по порядку. Чего именно ты боишься? Что злая тётка отнимет у тебя ребёнка? Но как она может это сделать? Насколько я помню, по элидианским законам если дитя рождено вне брака, мать имеет все права.

Виола аж руками всплеснула от такой его непонятливости. Ну как объяснить то, что ей самой вполне очевидно? Она засопела от напряжения, а затем выдала:

— Представь себе, что эта грымза обратилась в суд. Если она представит доказательства, что я не та, за кого себя выдаю, это конец. Если бы я была элидианская гражданка, то меня отправили бы в тюрьму на пять лет вместе с Тео, а у неё были бы все возможности забрать Эдмона. Гина ничего бы не смогла сделать: по закону моему ребёнку она никто.

Ужас. Картина, которую рисовала Виола, получалась совсем безрадостной. А она шла дальше, не останавливаясь:

— Но я на самом деле гражданка Гремона. Так что меня скорее всего выслали бы без права вернуться, мою собственность конфисковали, Тео посадили… Не на пять лет, на три, но это дела не меняет. Эди как сын гремонки и гремонца тоже подлежал бы депортации. На родине меня сажать бы никто не стал. Вернули бы имя и вдовью часть, — она сморщила носик, — жалкие гасты, а дальше… Дальше Гедвига забрала бы Эдмона или, вернее, Эдмунда. Видишь ли, это в Элидиане мать имеет все права. В Гремоне не так. Знатный отец или даже семья знатного отца всегда могут отобрать дитя у матери, родившей вне брака. Считается, что это делается в интересах ребёнка. Богатая и знатная родня даст ему лучшее будущее, чем незамужняя мать, покрывшая себя позором. Что малышу нужна мама, что ему без неё будет плохо в расчёт не принимается. К тому же это здесь я состоятельная купчиха. Там со своей вдовьей частью я окажусь почти что нищей, так что даже вопроса не встанет, что лучше для малыша. В лучшем случае я смогу выторговать право навещать его пару раз в год, да и то вряд ли. Суд может обязать Гедвигу выплачивать мне содержание, но может принять другое решение. В любом случае я теряю всё, но главное — моего сына!

Мельхиор уже было собрался почесать в затылке, но вспомнил, что это неприлично, и не стал. Хотя очень хотелось. Из объяснения Виолы он сумел понять, что брак с ним для неё не выход, а дополнительные сложности. Хотя стоило уточнить.

— Ты хочешь сказать, что замужество со мной тебе ничего не даёт? Если ты будешь замужем и дитя я усыновлю, то по гремонским законам…

Она не дала ему договорить.

— Так как я не та, за кого себя выдаю, то для начала наш брак расторгнут, вернее, аннулируют. Ты можешь жениться только на Виоле Бенье, с Виолой Шапс тебя ничто связывать не будет. А уж за тем, чтобы ты на мне не женился вторично, проследит госпожа Гедвига. Усыновление тоже побоку: это процедура долгая. Так что я благодарю за лестное для меня желание помочь и душевное благородство, но эта жертва была бы напрасной…

Тут Мельхиор взвился. Вскочил, схватил Виолу за плечи и драматическим шёпотом, от которого кровь стыла в жилах, бросил ей в лицо:

— Что ты всё время твердишь о моём великодушии и какой-то жертве? Я вовсе не тот дурацкий персонаж из глупого романа, который будет поступать во вред себе и упиваться своей глупостью, думая, что это и есть высшее проявление благородства души? Да я люблю тебя! Люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой! И мне плевать на все прочие обстоятельства! Я для этого и приехал! А вызов твоей драгоценной Гины — это так, повод, но не причина. Причина в том, что я ещё тогда в тебя влюбился и до сих пор не могу забыть.

Она смотрела на него странным взглядом. Так глядят заворожённые на тех, к кому их причаровали: широко раскрытыми глазами без выражения, не отрываясь. Потом вздохнула, сморгнула и взгляд снова стал осмысленным. И встревоженным.

— Вы… ты сказал, что хочешь мне помочь и предложил замужество ради спасения Эди. Но… Ты предложил мне фикцию, а на самом деле имел в виду совсем не то? Я не понимаю.

Мельхиор, проклиная себя за неловкость, попытался исправить ситуацию настолько, насколько представлял себе возможным.

— Я предложил тебе себя в том качестве, какое тебе будет угодно. Мне всё равно, лишь бы ты меня не отвергала полностью, лишь бы позволила быть рядом. Я уже устал быть вдали от тебя. Я подумал… Если ты примешь моё предложение ради того, что оно поможет тебе сохранить сына, я это приму. Но, выходит, тебе это не нужно. В смысле, толку от меня в виде мужа для тебя никакого…

И тут произошло невероятное. Виола внезапно расхохоталась. Мельхиор уже хотел было обидеться: он ей тут душу открывает, а она… Но времени на это Виола ему не дала, схватила за уши и притянула к себе. Близко-близко. Заглянула в глаза и сказала:

— Ты сейчас правду говорил? Вот это всё: что давно меня любишь и не можешь забыть? Вижу, что правду.

Отпустила его уши, зато положила руки ему на плечи и добавила:

— Прости, Мельхиор. Я думала о тебе хуже, чем ты есть на самом деле. Мне казалось, ты ценишь мои полезные качества, но мне в голову не приходило, что в этом есть хоть крупица чувства. А вон оно, оказывается, как было. Если бы знать заранее… Поверь, тебе не стоит со мной связываться, особенно сейчас. Я не знаю как дело повернётся и не хочу втягивать тебя в неприятности. Но если всё обойдётся…

Она вдруг закрыла глаза и добавила чуть слышно:

— Поцелуй меня.

А он, вместо того, чтобы сделать как сказано, вдруг выдал, сам себе удивляясь:

— Мне плевать на неприятности. Я буду им рад, если они сделают нас ближе. А Эди… Если ты примешь меня в свою жизнь, то Эди станет мне сыном так же, как если бы он был плодом нашей страстной любви.

Она открыла глаза, удивляясь этой его речи и горячности, с которой она была произнесена, и тогда Мельхиор её всё-таки поцеловал.

Неизвестно, что случилось бы дальше, но в столовую внезапно вошла Гина в тёмном бархатном халате и с подсвечником в руке. Кинула на них взгляд, полный сомнения, и прошипела:

— Хватит уж болтать, полуночники. Наша комната над вами и уже который час только и слышно: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Заканчивайте большую королевскую конференцию и спать. Завтра будет новый день.

Маг про себя обругал Гину на все корки. Счастье уже казалось таким близким, таким доступным, а тут её нелёгкая принесла. Виола сразу встала, улыбнулась ему милой, но ничего не значащей улыбкой, и ушла наверх первая. Пришлось и ему идти в свою комнату, гадая: изменилось что-то в их отношениях, или ему показалось?

Одно пока ясно: спасителя всех из него не получится. Но, возможно, это и не обязательно?

Он лёг на прохладные льняные простыни и долго ещё не мог заснуть. Перебирал каждый жест Виолы, каждое сказанное слово, сначала механически, стараясь лишь запомнить, а затем уже в попытке осмыслить. Под утро он наконец заснул, но в уме возникла связная картина. А ещё лёгкая, почти неуловимая идея, как можно помочь Виоле выбраться из сложившейся ситуации с минимальными потерями.

Она же и вовсе не легла. Села в кладовке и стала перебирать и складывать бельё. Это занятие совершенно не задевало сознание и она получила возможность подумать. Так и просидела до утра на низком табурете, крутя их разговор так и эдак.

Выступление Мельхиора её удивило, она не ожидала от этого сухаря таких сильный и стойких чувств. Нельзя было сказать что они не нашли в её душе никакого отклика. Только вот время он для своих излияний выбрал не слишком удачное. Сейчас самой Виоле было не до того. Рассказывая магу свою историю, она невольно снова развернула её перед глазами и кое-какие нити событий сейчас сплелись в такой рисунок, которого она не ожидала увидеть. То, что когда-то казалось неважным, приобрело первостепенное значение, а то, из-за чего больше всего переживала, отошло на второй план.

Заодно Виола сообразила: если бы Гедвига могла обратиться в суд, то давно бы уже это сделала. А она письма пишет. В доброту и сострадание старой стервы не верилось ни на мгновение. Значит, её положение совсем не так неуязвимо, как кажется. Если бы понять, что удерживает графиню от действий по официальным каналам, можно было бы с ней побороться. Тогда и помощь Мельхиора пришлась бы кстати.

В прошлый раз Гедвига, желая вернуть домой Ульриха, помощью магов пренебрегла. То ли не рискнула, то ли банально денег не хватило. Вряд ли с тех пор что-то изменилось. А значит маг — это козырная карта в рукаве.

Мысли опять вернулись к Мельхиору и Виола снова задумалась. Порядочно ли будет принять его помощь и при этом не ответить на его чувства? При угрозе Эдмону возможностями мага она собиралась воспользоваться в любом случае, настолько, чтобы отказаться, её благородство не простиралось. Но вот хорошо ли это? Вилька не любила чувствовать себя последней гадиной.

Итак, с Мельхиором вроде понятно. Сам сказал, что любит. Ну что ж, поверим на слово. А что к нему чувствует сама Виола?

Здорово бывает вот так задать себе вопрос и сидеть, искать ответа в собственной душе. Особенно весело делать это, когда понятия об этом не имеешь и вообще задаёшься этим вопросом впервые в жизни. Просто все мысли торчком и наружу.

Когда-то она отказала магу. Почему? Потому что обиделась, что он не заговорил о чувствах, а предложил выгодную с его точки зрения сделку? Просто не захотела из-за него ломать свои планы? Слишком переживала поступок любимого и поэтому оттолкнула Мельхиора, к которому была равнодушна?

Да, пожалуй, всё вместе. Не готова тогда была Вилька к новым отношениям. Да и сейчас дело обстоит немногим лучше. Но вот если рассматривать Мельхиора отдельно от всего… Вряд ли это любовь, но, пожалуй, он — единственный из мужчин, кроме Ули, конечно, кто не вызывает у неё раздражения. Вчера он её обнимал и она спокойно выплакалась у него на груди. Попробовал бы сделать то же Ансельм! Услышал бы о себе много нового.

Кстати, Ансельм. Он всё время твердит: чтобы вырастить мальчика с магическим даром и не навредить ему, в окружении должен быть маг, который поможет и направит развитие дара. Не тот, кто заходит в дом от раза к разу, а тот, кто рядом постоянно. Он имел в виду себя, но почему бы не применить эти слова к Мельхиору? У того и опыта побольше, и человек он хороший.

После предательства Ули Виола больше всего беспокоилась о том, чтобы её окружали люди, которым можно доверять. Ансельм доверия не вызывал. Причём чем больше он служил в своей Коллегии, тем меньше Виола была склонна пускать его в свою жизнь. И пусть Тео сто раз рассказывает, как парень его спас. Действия в экстремальной ситуации — это одно, а обычная жизнь — другое. Она не сомневалась, что Мельхиор сохранит её тайну, а вот Ансельму никогда бы её не доверила. С него сталось бы шантажировать её, добиваясь близости. Так поступают в его ведомстве и там это не считается чем-то недостойным. Порядочность же Мельхиора была для Виолы чем-то вроде краеугольного камня мироздания. Она есть и всё.

К порядочности прилагались несомненны ум, доброта, честность и какой-никакой талант. Оценить его по достоинству Виола не могла, но магистрами сразу по двум специальностям бездарности не становятся, это очевидно. Так что если выбирать из того, что есть, бывший городской маг Эделя остаётся единственным приемлемым кандидатом. Лисимах не в счёт, он не мужчина, а подружка, тем более что в прошлом году его наконец-то окрутила какая-то шустрая ведьмочка.

Так что Мельхиор. Осталось решить, привлекает ли он её как мужчина. Надо сказать, три года относительно свободной жизни пошли ему на пользу. Раньше ей не нравилось, что он такой сутулый, почти горбатый. Видимо, жизнь в недоброжелательном Эделе слишком сильно пригнетала его к земле. Сейчас он перестал сутулиться и теперь ясно, что у него прекрасный рост и широкие плечи.

Вчера она так прекрасно выплакалась у него на груди. От него не воняло козлом, как от большинства мужчин, не пахло псиной и чем-то казённым, как от Ансельма. Грудь была твёрдая и горячая, прямо как печка, и пахло от не соответственно: немного железом и углем, немного травами, а ещё примешивался странный животный запах, который, однако, не вызывал отвращения. Скорее наоборот, привлекал.

Виола всё это припомнила и спросила себя прямо: готова ли она лечь с этим мужчиной в постель? Как ни странно, ответ был "да". До любви там было как до неба, но отторжения мысль не вызывала. Уже хорошо. Похоже, она стала выкарабкиваться из той ямы, в которую сама себя загнала после предательства Ульриха. Тогда ей все мужчины стали на одно малосимпатичное лицо, кроме дорогого Теодора. Он для неё был и остался отцом, а к отцу неприменимы мерки, с которыми подходишь к посторонним мужчинам. Но и тогда, когда боль от обиды разрывала сердце, Виола выделяла Мельхиора в общем ряду. Не как мужчину, как человека. Может быть, пришла пора сделать следующий шаг?

Вот только замуж торопиться не стоит.

В маленькое оконце кладовки заглянуло солнышко и до Виолы дошло, что за всю ночь она так и не прилегла. Хорошо ещё, что она не наёмная работница, а хозяйка. Сейчас примет и запишет товар, который вчера привёз из порта Тео, а потом всё-таки ляжет, поспит. Её девочки сами справятся, она их хорошо обучила. Вечером придётся всё же выйти в зал, но до этого ещё далеко.

Она непривычно тяжело поднялась с табуретки и отправилась на кухню за завтраком себе и сыну. Если вся её небольшая семья привыкла собираться за поздним ужином, то завтракали все по-отдельности и на это были свои причины.

Виола вставала рано, кормила Эди, который тоже имел обыкновение просыпаться ни свет, ни заря, чтобы он не забывал, кто у него мама, а затем шла трудиться в кабинет: читала корреспонденцию, считала выручку, составляла список заказов, проверяла счета. В это время Эди играл на ковре рядом с нею. Затем она поднималась и они шли в банк: это была прогулка.

К их возвращению как раз наступало время открывать лавку и чайную. Свою вахту около мальчика занимала уже позавтракавшая к этому времени Регина, а Виола шла работать.

Обед она теперь не готовила, этим занималась повариха Дора. Она кормила и посетителей чайной, и работавших там официанток с продавщицами, и Виолину семью. Да-да, в чайной на втором этаже вполне можно было сытно и недорого пообедать, чем пользовались служащие девицы из окрестных банков и контор. Но славу заведения составляли совсем не эти обеды, а прекрасные кондитерские изделия.

Поначалу Виола пекла сама и этим привлекла определённый контингент постоянных покупателей. Но она умела готовить только гремонские сладости: тяжёлые, с большим количеством муки, масла и мёда. В Кассене мода была другая и ей пришлось нанять кондитера.

Дядюшка Элуа подвернулся ей очень кстати. Он был личным кондитером одного графа, который славился как любовью к сладостям, так и отвратительным характером. Поэтому жизнь бедняги Элуа была похожа на качели. Граф то орал на него и выгонял прочь, то присылал за ним слуг с подарками и уговорами. Проходило несколько декад и всё начиналось сначала. Конечно, мужчина устал от такой жизни и хотел чего-нибудь постоянного. Многие бы с удовольствием его наняли, но боялись склочного графа и не рисковали.

Виоле указали на Элуа как раз тогда, когда граф в очередной раз его выгнал. Она ничего не знала о его жизни, кроме того, что кондитер он отменный, один из лучших не только в Кассене, но и во всей Элидиане. Она отправилась к нему, поговорила, попробовала десерт его приготовления, пришла в восторг и предложила заключить договор. При этом с оплатой она не поскупилась, понимая, что такому мастеру сколько не заплати — всё будет мало.

Элуа подумал, да и согласился. Ему надоел граф, надоело выслушивать оскорбления, и потом он хотел славы. Не слухов о том, что у графа такого-то потрясающий кондитер, шедевров которого никто не пробовал, а настоящей славы, заслуженной. Чтобы его новые десерты обсуждали как новые роли знаменитых артистов. Для этого надо было выйти к людям и Виола предлагала ему отличный шанс. Она почему-то не боялась графа.

Элуа подмахнул договор и уже на следующий день творил свои шедевры, оттяпав у Доры две трети кухни. В связи с его воцарением Виоле пришлось пойти на большие траты: купить особое оборудование, расширить кухню, а главное заняться рекламой.

Не успел дядюшка Элуа поразить воображение завсегдатаев своими первыми творениями на новом месте, как по всему городу появились афиши: знаменитый кондитер Элуа теперь в чайной госпожи Бенье. Первым увидел эти афиши граф и прискакал по указанному на них адресу. С порога начал орать и требовать, чтобы ему отдали его кондитера. Дядя Элуа скрылся на кухне, а к разъярённому графу вышла Виола и отчеканила, что никому никого не отдаст. Во-первых, кондитер — не вещь, а человек. Он сам может выбирать, где ему работать. А во-вторых, у них контракт. Если граф готов выплатить неустойку в сорок тысяч золотых, то они могут пройти в кабинет, поговорить спокойно.

Услышав сумму, граф чуть не лишился чувств. Затем опомнился, наорал и пригрозил судом. Вилька и ухом не повела. Она уже знала, что никаких документов граф представить не сможет: у них с кондитером была только устная договорённость.

Вельможа оказался достаточно глуп, чтобы начать процесс. И вот с этого момента началась громкая слава госпожи Бенье и её чайной. Газетчики, освещавшие судебные заседания, не могли обойти молчанием ответчицу и её заведение. Их статьи сработали много лучше, чем расклеенные по городу афиши. У зажиточных граждан стало модным пить чай именно там.

Аристократы, правда, для видимости поддерживали графа и пили чай в других местах, но за нежнейшими суфле и меренгами, песочными корзиночками с ягодами и желе, кремами и бланманже, муссами и другими десертами из фруктов посылали своих слуг только туда.

Когда же судья публично отказал графу в иске, подтвердив тем самым, что его притязания — пустая болтовня, от него отвернулась даже знать, что ещё больше пошло на пользу Виоле. Теперь к ней ездили не только за десертами, магазин заморских товаров тоже стал потихоньку приносить прибыль. День ото дня мешочек с деньгами, который она относила по утрам в банк, становился всё тяжелее.

Пожалуй, чайная сама по себе оказалась самым невыгодным из её предприятий, хотя полностью окупалась. Но зато она была отлично работающей вывеской, помогавшей продавать как кондитерские шедевры, так и привезённые из Хотея ароматные чаи, специи и разные разности.

Несмотря на то, что на кухне у неё теперь творили истинные мастера, Виола нередко тоже вставала к плите. Она оставила за собой общее руководство, а также по большей части лично готовила сдобное тесто для булочек и крендельков: на него у неё была особо лёгкая рука.

Но сегодня она не решилась бы взяться за тесто, слишком смутно было на душе. В таком состоянии лучше всего печь блины: не заметишь, как хандра пройдёт и мысли прояснятся. Только вот сил после бессонной ночи ни на что не нашлось.

Она подняла сына, умыла его, покормила завтраком и поела сама. Это был, пожалуй, важнейший ритуал за весь день. Без мамы Эди завтракать не желал и начинал капризничать. Затем они вместе отправились в кабинет, где целый угол занимали игрушки мальчика. Виола сдвинула на угол почту принялась изучать документы, которые тео привёз из порта. Отлично, всё, что она заказывала, пришло. Сверить накладные с товаром в ящиках и можно выставлять на полки в магазине. Элуа особенно порадуется желейному порошку из морских водорослей. А у Доры как раз заканчивались белый перец, масло чайного дерева и цветки дерева Хонь.

Затем она пересчитала вчерашнюю выручку. Она уже делала это вечером, но двойная проверка никогда не мешала. Ошибок быть не должно: ей сдавать это в банк.

Затем наконец дошло дело до писем. Виола брала конверты по очереди, так, как они лежали. Поставщик извещает, что заказанные ею новые плафоны для большого зала на первом этаже готовы, можно забирать. Налоговое ведомство прислало уведомление, что недоимок за прошлый год за ней не числится. Отлично, если притащится инспектор, можно будет сунуть ему в нос эту бумажку. Счёт за уборку улицы от муниципалитета. Оплатить. Просьба о пожертвовании. Отложить.

Очень быстро конверты на столе рассосались, остался один, голубого цвета и без герба или штампа какого-либо учреждения. Обычно в таких лежали просьбы о вспомоществовании.

Виола махнула сыну рукой, мол, давай закругляйся, скоро гулять пойдём, и вскрыла конверт.

Только там лежала никакая не просьба. Это было письмо от графини Гедвиги. Странно, в прошлые разы она присылала их в конвертах с гербом Эгонов и написаны они были на плотной бумаге с золотым обрезом. Сейчас бумага была самая обычная, даже не целый лист, а кусок. Часть сверху кто-то не очень аккуратно оторвал по линейке. Видимо, на бумаге были знак и адрес гостиницы, но Гедвига стремилась скрыть эту информацию.

С бьющимся сердцем Виола вгляделась в строки, написанные внешне красивым, но совершенно нечитаемым почерком, каким славились гремонские высокородные дамы — выпускницы престижных пансионов для девочек.

Гедвига сообщала, что находится в Элидиане. Сегодня к четырём часам пополудни прибудет в Кассен и посетит Виолу в её чайной. Пусть для неё зарезервируют отдельный кабинет. Если отдельных кабинетов в заведении нет, то её устроит просто уединённый столик, она хочет поговорить с Виолой без свидетелей.

Вильке захотелось плакать. Она и так еле на ногах держится от усталости, всю ночь не спала, а тут ей такие подарки. Как быть, что делать?

Вместо того, чтобы положить вчерашнюю выручку в сумку и идти в Эди на прогулку, она открыла вделанный в стену сейф и кинула мешочки с деньгами туда. Малыш заметил действия мамы и это ему не понравилось.

— Мы гулять не пойдём? — недовольно спросил он.

— Маме нездоровится, сынок, — ответила Виола, — погуляй сегодня с Гиной, а я пойду лягу.

Он тут же подбежал и вскарабкался ей на колени.

— Тебе прислали злое письмо? Это от него тебе стало плохо? — спросил он сердито и тут же стукнул со всей силы по лежавшему на столе листку.

Виола с его помощью хотела выяснить, в какой гостинице остановилась Гедвига? Размечталась. Литок вспыхнул и осыпался белым пеплом на стол. Хорошо, что, закрывая ценное дерево, на нём лежало закалённое стекло, а другие бумаги лежали поодаль. Ничего не пострадало. Только Эди испугался.

— Мама, мама, — зашептал он, — откуда огонь? Это я, да? Это была магия?

Виола обняла его и заговорила ласково.

— Не пугайся, мальчик мой. Ты прав, это была магия. Но в этом нет ничего плохого. Никто не пострадал, только противная бумажка сгорела. Туда ей и дорога. Давай подумаем о другом. Мы же с тобой всегда знали, что ты маг и ждали, когда твой дар проснётся. Вот он и начал себя показывать. Это значит, что ты взрослеешь, мой хороший. Теперь тебе надо успокоиться, подумать о хорошем, погулять с Гиной. А когда дядя Мельхиор проснётся, мы его попросим рассказать, что тебе теперь нужно будет делать. Он очень опытный маг, он тебя научит. Ты же не против?

Эди задумался, потом сказал убеждённо:

— Дядя Мельхиор — хороший. Он надо мной не смеётся. Патти его не боится, как дядю Ансельма. Пусть он меня учит, я не против.

Мнение кошки оказалось для него решающим.

— Вот и отлично! — радостно заключила Виола, — Теперь пойдём к Гине, скажем, что маме нехорошо и она должна отдохнуть. А вы с ней сходите погулять в парк на берегу, я даже разрешаю купить мороженое в лавке тёти Элизы.

Программа так понравилась мальцу, что он забыл свой испуг и с криками ринулся в сторону кухни, где в это время чинно завтракали Регина с Теодором.

— Гина, ура! Мама сказала, что мы идём гулять в парк! Она разрешила мороженое! Ура!

Опытную в делах Регину крик Эдмона скорее напугал, чем обрадовал. Она поднялась навстречу подруге и вгляделась в её лицо. Одними глазами спросила: что случилось? Так же глазами Виола ответила ей: потом, всё потом. Гина, вздохнув, обняла Эди, усадила рядом и спокойно произнесла:

— Да, мой сладкий, мы пойдём гулять в парк, а мама отдохнёт. Посиди, пока я доем завтрак, а потом беги к себе и скажи Рике: тебе надо переодеться. Замарашек в парк не пускают.

Сдав вахту Регине, Виола тут же ушла к себе в спальню и рухнула на кровать. После письма Гедвиги сна не было ни в одном глазу, но ноги её уже не держали. За ней притащился Теодор. Он заметил безмолвный разговор между женщинами, увидел, как бледна дочь, какие у неё круги под глазами, и решил прояснить ситуацию. Увидел, что Виола пластом лежит прямо на покрывале и спросил:

— Что-то случилось, девочка моя?

— Случилось то, что я всю ночь не спала. Бессонница у меня, — сказала Виола.

— Нет, — не поверил ей Теодор, — тут что-то другое. Бессонница же не просто так, с неба на тебя упала. У неё должна быть причина. Что-то плохое случилось?

— Ужасное, — подтвердила Виола, — но прости, папа, я сейчас не стану рассказывать. Дай мне поспать, я как раз выпила отвар. Вечером поговорим.

Тео кивнул и вышел. Беспокоить дочь в таком состоянии он не хотел. Но вспомнил, что вчера вечером Виола о чём-то долго говорила с Мельхиором. Если после того разговора она всю ночь не сомкнула глаз, значит, маг должен что-то знать. Дождаться бы, когда он наконец высится и выйдет к завтраку…

Мельхиор появился лишь к обеду. Вылез из комнаты во втором часу и спросил служанку Рику где Виола. Та предложила ему пойти с ней на кухню: хозяйка недавно встала и сейчас там обедает вместе с господином Теодором. А госпожа Регина где? Они с мальчиком играют во дворе.

Мельхиор не очень хотел говорить с Виолой при Тео, но выхода не было. Он поплёлся за Рикой на кухню.

Если честно, он не ожидал увидеть ничего подобного. Помещение было огромным и занимало практически весь полуподвальный этаж обеих частей дома. Стена из стеклянных кирпичей делила его на две части, соединённые арочным проёмом: большую и маленькую. В маленькой почти ничего не было: буфет, стол со стульями и рабочая поверхность, часть которой составляла плита. Здесь не готовили, в лучшем случае разогревали. А вот за стеклянной стеной двигались тени поварихи, кондитера и их помощников. Там шло священнодействие. Слышались выкрики: два мерильских мусса на второй столик и меренгу король Дион туда же! Десерт "Кружево королевы" на веранду! Торт для госпожи Лирен! Дежурный обед на четверых на второй этаж, седьмой столик!

Виола сидела за столом и уплетала что-то из глубокой тарелки, Тео устроился напротив и делал то же самое. Заметно было, что выкрики официанток здесь никого не отвлекают, они просто фон. Зато появление Мельхиора заметили все. Виола предложила ему занять место за столом и кликнула кого-то с кухни. Пусть подадут господину магу дежурный обед. Тут же появилась премиленькая куколка и выставила перед Мельхиором тарелки, стаканы и приборы. Виола своей рукой налила ему из супницы восхитительно пахнущий густой суп и отрезала здоровый кусок свежего хлеба. Как прикажете разговаривать в такой обстановке?

Его затруднение разрешил Теодор. Стоило магу съесть половину тарелки, как хозяин дома задал вопрос, а не ему, и не ей а им обоим. О чём таком они вчера полночи разговаривали, что сегодня на Виолу страшно смотреть?

— Я сделал ей предложение, а она не дала мне ответа, — отчеканил маг, — Но вряд ли из-за этого Виола лишилась сна и здоровья. Есть другие обстоятельства, но о них может вас сообщить только она сама.

Виоал глянула на него с благодарностью и кивнула отцу.

— Хорошо, папа, — сказала она, — я отвечу на твой вопрос. Мы с Мельхиором большую часть времени обсуждали вовсе не его предложение, а письма, которые я получала. Письма госпожи Гедвиги. Помнишь такую?

— Её забудешь, пожалуй, — сердито рыкнул Тео, — Теперь мне понятно, с какого перепуга Гине вздумалось выписать сюда господина мага. Она просто перепугалась, бедняжка. Что нужно от тебя этой старой вешалке? Или ей опять примерещилось, что ты претендуешь на её графёнка?

— Нет, — с горьким вздохом произнесла Вилька, — Тема другая. Она пишет, что Ульрих не оправдал её надежд, и желает заполучить нашего Эди.

— Демоны её забери, — рассердился Теодор, — а больше она ничего не хочет? Корону Элидианы, например? Кстати, когда она тебе написала?

— Первое письмо пришло четыре декады назад, второе — две, — пояснила Виола, — а сегодня утром я получила третье. Гедвига в Элидиане и сегодня в четыре часа припрётся в мою чайную для разговора. Сейчас, если я ничего не путаю, около двух.

Мельхиор так и подскочил. Такого поворота событий он не ожидал. Тео отнёсся к визиту старой дамы спокойнее. Кликнул официантку и спросил:

— Деточка, напомни, в четыре у нас что?

Девица вытянулась в струнку и завела:

— В четыре заканчивает действие дежурный обед и до пяти затишье. В это время и на первом этаже немного посетителей, а на втором вообще никого. Если вам нужно принять кого-то в это время, господин Теодор, то пожалуйте на второй. Вас никто не подслушает.

— Иди, моя милая, — отпустил девчонку Тео и пристально глянул на мага.

Мельхиор понял. Щелчком пальцев воздвиг полог тишины и, так как дело приходилось вести с не магами, сообщил:

— Теперь нас никто не услышит. Я понял, что сказала эта девушка. Графиня хочет говорить с Виолой без свидетелей, значит, второй этаж. Но свидетели нужны Виоле, и не какие-нибудь, а свои, доверенные. Предлагаю нам с Тео устроиться за соседним столиком под пологом незаметного. Мы услышим всё, не привлекая внимания дамы, а при необходимости сможем прийти на помощь.

— Отличный план, — согласился Теодор, — А где в это время будут Гина с мальчиком? В саду на заднем дворе?

— Их тоже нужно защитить, — выдвинул идею маг, — Вдруг визит Гедвиги — всего лишь отвлекающий маневр и малыша попытаются украсть? Я поставлю на ограду охранку. Если кто-то попытается проникнуть в сад, то получит разряд молнии в лоб, а мы услышим дикий вой.

Виола вдруг испугалась. Зачем молния? Ведь ею можно убить человека и тогда ей до старости придётся разбираться с полицией.

— Ничего, — отмахнулся маг, — убить не убьёт, вырубит на полчасика и всё. Зато потом он даст показания против Гедвиги и у тебя в руках будет весьма серьёзное оружие. Если, конечно, такое произойдёт. А ничего не случится — вообще отлично. Только не надо забывать: боги хранят тех, кто заботится о себе сам.

Так как план был в общих чертах выработан, а обед практически съеден, все начали подниматься из-за стола и тут Тео вдруг выпалил:

— А твоё предложение, Мельхиор? Ты что-то стал тут говорить, что сделал Виоле предложение. Я хочу знать, что тебе ответила моя премудрая доченька.

— Ничего, — чуть не зарычал маг, — она не дала мне прямого ответа. Думаю, сейчас не время об этом говорить.

— Но не отказала? — сделал вывод Тео, — Это хорошо. Наконец-то она стала умнеть.

Виола фыркнула и вылетела с кухни как ошпаренная.

Теодор довольно хохотнул и сказал замершему от неловкости магу:

— Пусть фыркает. Дай ей время: подумает головой и согласится. Я ещё тогда сказал, что против тебя ничего не имею, я и сейчас это повторю. Ты ей подходишь.

И добавил таинственно:

— Суп должен кипеть в кастрюле, а не разливаться по поверхности.

Что он этим хотел сказать, кого сравнил с супом, а кого с кастрюлей, Мельхиор не понял. Сообразил только, что эта сентенция каким-то образом выражает поддержку его притязаниям. Ну что ж. Считается, если жениха поддерживает отец невесты, девушка обязательно за него выйдет. Раз сейчас неудачный момент и нужно ждать, он подождёт. Хвала богам, пока у него ест такая возможность. Когда разрешится ситуация с Гедвигой, он снова повторит Виоле свое предложение и тогда посмотрим, что из этого выйдет.

К четырём часам всё было готово для встречи со старой графиней. На втором этаже был накрыт столик, а рядом в нише под пологом незаметного устроились Тео с Мельхиором. Гине строго-настрого было приказано не покидать заднего дворика и не выпускать оттуда Эдмона до тех пор, пока не придёт кто-то из своих. Мельхиор обнёс весь периметр, включая живую изгородь, охранной сигнализацией, а изнутри развесил отвращающие амулеты. Это должно было хотя бы временно отвадить Эди он попыток пролезть на соседний участок. Но всё было тихо. Регина стригла свои розы и полола клумбы, Эдмон тискал кроткую от усталости кошку, пытаясь посадить её в игрушечную карету и покатать.

Ровно в четыре часа дверь чайной по Закатной улице 23 открылась. Не сама, естественно. Её распахнул лакей в ливрее дорогой элидианской гостиницы. В зал вошла пожилая дама, одетая строго и элегантно по моде прошлого века. Ворох седых кудрей украшала крохотная шляпка с чёрными перьями и вуалеткой. Графиня Гедвига при полном параде.