Куколка

Внутри машины всё было по-прежнему чёрно-белым. Он мог видеть цвета снаружи машины - красный знак остановки, жёлтый бордюр, пурпурный цветущий куст сирени - но внутри всё было серым, белым и чёрным.

Ты собираешься сидеть и ничего не делать, киска?

Одному Богу известно, как далеко он сейчас от остальных. Так или иначе, он должен был положить этому конец. Он должен был выйти из этой грёбаной машины прямо сейчас. Это была отличная идея, но как он это сделает? Он был в ужасе и почти боялся пошевелиться, боялся что-либо предпринять на случай, если тот, кто всё это контролировал, решит наказать его.

Но ты должен что-то сделать.

Боже, да, он знал это... но что?

Он уставился на руль, наблюдая, как тот плавно поворачивается влево или вправо, когда машине нужно было свернуть за угол. Это было безумие. Он был безумен.

Он беспомощно сидел, а затем почувствовал горячий запах тухлятины в машине.

Он был почти уверен, что какая-нибудь мёртвая тварь материализуется на сиденье рядом с ним, настолько сильно пахло. Он ждал, пока запах рассеется, как будто машина только что проехала мимо какого-то гниющего животного на дороге, но он не рассеялся, а стал сильнее, горячей и тошнотворней.

Капля жидкости упала ему на лицо.

Вздрогнув, он смахнул её... его пальцы были мокрыми от чего-то тёмного. Кровь? Господи, неужели это кровь? Но он знал, что это так. В старых чёрно-белых фильмах кровь всегда выглядела черной, и он помнил, что это очень пугало его в детстве. Чёрная дрянь, вытекающая из людей. Не красная, а ... чёрная. Когда эта мысль пронеслась в его суматошном мозгу, ещё одна капля упала на кончик носа, а другая на макушку. Было жарко, очень жарко.

Упало ещё больше капель чёрной крови. Она стекала сверху, как будто потолок превратился в решето. Она падала ему на голову и стекала по лицу, как горячее масло. Он отполз, прижимаясь к противоположной двери. На сидении уже собралась небольшая лужица. Затем с потолка в нескольких дюймах от его лица свесилась полоска обивки ... только это была не обивка, не ткань и не кожа.

Это была плоть.

Живая ткань.

Нет, не живая, а мёртвая. Он чувствовал исходящий от неё запах гниения. Он сделал всё, что мог, чтобы сдержать рвотный позыв. Машина была не из металла, дерева, резины и пластика... нет, это было живое существо, организм, который был мёртв или умирал. Она разлагалась вокруг него, и он был пойман в неё, как мышь в гниющую тыкву.

Крип просто сидел, ошеломлённый и почти задыхающийся от этой мысли. Этого не может быть. У него просто галлюцинации. Его вообще здесь нет. Сейчас он лежит в палате с мягкими стенами, накачанный сильнодействующим снотворным, и кричит во всё горло.

Паника пронзила его изнутри, острая и резкая, когда голос в затылке сказал: “Сначала машина сгниёт как любое живое существо, потом черви выползут из сидений, трупные мухи вылупятся из приборной доски и прочие паразиты будут копошиться в этой каше. И ты будешь здесь. Увидишь всё это…”

Он больше не мог этого выносить.

Он просто не мог.

Дико визжа, он колотил по окнам, с потолка над ним свисали огромные лоскуты плоти, а сиденья под ним превратились в гниль. В воздухе стоял густой трупный запах, зелёный туман, горячий и вызывающий тошноту. Он ощущал его вкус на языке, чувствовал его мерзкие соки, как росу на лице. Когда Крип попытался перелезть через переднее сиденье, ухватившись за губчатую ткань его обивки, из неё хлынула чёрная жижа, замаравшая обе его руки.

Гниль была везде, и не было никакого спасения от неё.

Он маниакально принялся рвать обивку, раздирая её пальцами, впиваясь ногтями в мясистые ткани, и где-то в процессе начал кричать, когда его рассудок окончательно помутился.

34

Пока Су-Ли всё глубже запутывалась в лабиринте кукольного коридора, Лекс делал всё возможное, чтобы не потерять самообладание. Он говорил себе, что всё это иллюзия, физическая или ментальная, но всё равно иллюзия. Он должен был игнорировать свои низменные животные инстинкты страха и необходимости бежать вслепую. Он должен оставаться на месте, иначе он заблудится.

Но в конце концов, когда реальность была полностью разорвана на части и заново создана вокруг него, он потерял контроль над собой.

- ТЕБЕ ПРИДЁТСЯ ПРИДУМАТЬ ЧТО-НИБУДЬ ПОЛУЧШЕ! - воскликнул он. “ЖАЛКИЙ ДЕШЁВЫЙ ТРЮК! ЭТО ЧЕРТОВСКИ ВТОРОСОРТНО, КАК И ТЫ!”

Выплеснув свой гнев словами, он почувствовал себя лучше, сильнее. Он всё ещё был напуган, но он делал единственное, что мог сделать, направляя весь ужас в ненависть и гнев, пока его руки не сжались в кулаки, тело не затряслось, а зубы не стиснулись. Он находился в длинном, узком освещённом коридоре, стены которого были покрыты каким-то розовым блестящим материалом, который расширялся и сжимался при дыхании. Потому что оно дышало, и он слышал его низкое, шипящее дыхание. Он пытался притвориться, что ничего не слышит, потому что казалось, что если он признает этот звук и ужас, который он внушает, то станет гораздо хуже.

- Это будет не так просто, - мягко и решительно сказал Лекс. “Я знаю твой секрет. Ты один, и тебе страшно, и ты пытаешься внушить нам этот страх. Но это не сработает. Потому что ты слаб.”

Похоже, оно его услышало.

Не успел он произнести эти слова, как звуки дыхания стихли, и он едва мог их расслышать. Стены уже не дышали. Они мелко дрожали и всё ещё казались сделанными из мягкой розовой кожи, но уже не дышали.

На мгновение ему показалось, что он слышит страшный и далёкий звук мучительного вздоха.

Затем стены снова начали дышать. Дышать? Нет, они хватали ртом воздух почти болезненно, как лёгкие умирающего человека.

- Жалкая иллюзия, - сказал Лекс, пнув ногой стену.

Самым удивительным и почти комичным было то, что появился синяк. Если бы вся эта история не была такой идиотской, он бы рассмеялся.

Стены всё ещё дышали, но теперь они немного успокоились. Затем они начали набухать с каждым вдохом, раздуваясь и раздуваясь, как наполненные воздухом мешки. Они сжимались. Ну что ж, пора проверить его по шкале клаустрофобии. Стены надвигались всё ближе и ближе. Они раздавят его, задушат своей мясистой массой.

Лекс бил ногой снова и снова, но, несмотря на синяки, стены не отступали.

Именно тогда произошло самое неожиданное и неприятное.

На стенах появились овальные углубления, тысячи по обе стороны от него. Они расширялись, пока не стали похожи на глянцевые камеры пузырчатой плёнки, только водянисто-розового цвета. Когда они расширялись до размеров, что казалось должны были взорваться от внутреннего давления, они раскрывались. Это были не волдыри, а глаза — зелёные, голубые, карие, некоторые красные, как в фильмах ужасов. Теперь он находился в камере из плоти с тысячами глаз, сочащихся слизистой жидкостью.

Стены продолжали надвигаться всё ближе, глаза, бесчисленные живые немигающие шарики, уставились на него, глядя ему прямо в душу, пока его кожа буквально не начала покрываться мурашками, и он обнял своё дрожащее тело от чистого ужаса.

"Нет, нет, нет", - произнёс в его мозгу детский голос. Всё что угодно, только не это.

Он знал, что не может позволить этому сломить себя. У него не было фобий. Но Кукловод был полон решимости сломить его. Оно использовало смесь клаустрофобии, ометафобии(боязнь глаз) и скопофобии(боязнь быть увиденным) и самым страшным было то, что она работала. Лексу казалось, что дрожит не только его кожа, но и внутренности.

Вот как оно сломает его.

Вот как оно поимеет его.

Глаза всё приближались. Они были большими, распухшими и блестящими, из них текли слизистые слезы. Он знал, что через несколько секунд они прикоснутся к нему.

- Нет, - пробормотал он себе под нос. Он не мог этого допустить. Остальные нуждались в нём, и он это знал. Более того, Су-Ли нуждалась в нём, и он не мог её подвести. Но страх вывел его из строя, полностью лишил желания сражаться.

Не позволяй этому случиться, сказал он себе. Не дай ему победить. Борись! Используй свой разум! Думай! Думай!

И независимо от того, было ли это осознанно или нет, он сделал первое, что показалось ему разумным: он ткнул указательным пальцем в один из глаз. Ощущение не было неприятным, по крайней мере для него. По крайней мере, не изначально. Он полностью погрузил палец и почувствовал, как оно вздрогнуло от вторжения и, возможно, от боли.

Но это продолжалось недолго.

Восхитительное и почти непристойное тактильное ощущение сменилось болью. Внутри было очень жарко. Плоть его пальца горела, как будто его ужалила медуза. Когда он попытался выдернуть палец обратно, глаз закрылся, как розовый сморщенный рот вокруг кончика его пальца, и ему пришлось дёргать изо всех сил, чтобы освободиться. Студенистая слизь, похожая на яичный белок, брызнула ему на руку. Она обжигала его кожу. Но что ещё хуже ... он почувствовал резкий укол в левом глазу, как будто ткнул сам себя.

Несмотря на боль, он тыкал глаза снова и снова, чувствуя, как они лопаются брызгами слизи, и чувствуя, как боль отдаётся в его собственных глазах. Но он не сдавался. Так он выколол ещё шесть глаз, пока боль не заставила его упасть на колени.

Когда он открыл глаза, пытаясь совладать с болью в них, стены с глазами отступили на несколько дюймов. Он приготовился повыбивать их все... но что-то начало происходить. Пока он смотрел, из каждого глаза выросли крошечные ножки, как у паука. По четыре у каждого глаза. И со способностью передвигаться, они отделились от стен.

Лекс вскрикнул.

Он пинал и бил кулаками по стенам, давя глазных пауков под собой и на себе, пока не стал мокрым от глазной слизи.

Они ползали по его лицу и копошились в волосах, спускались по спине и забирались на штанины, и единственное, что он мог сделать в своём безумии - это выбраться оттуда, пока не утонет в них. Он начал пробираться прямо через стены, вырывая куски розовой плоти.

35

Су-Ли ползла на четвереньках по проходу между куклами, пока не поняла, что кукол нет и на самом деле она поднимается по лестнице. Переход был быстрым, и она понятия не имела, было ли это очередная иллюзия. Она остановилась, пытаясь приспособиться к окружению.

Откуда, чёрт возьми, взялась эта лестница?

Она не знала, и ей, честно говоря, было всё равно. Главное то, что она выбралась из того ужасного кукольного дома. Ковёр приятно шелестел под её руками. Она так устала, так сильно устала. Она опустила голову на одну ступеньку, наслаждаясь ощущением ворса под щекой.

Да, это было приятно.

Ей нужно было позвать Лекса, но у неё не было ни сил, ни воздуха в лёгких. Всё её тело болело, мышцы были напряжены. Её веки закрылись, и она начала засыпать, когда где-то позади раздался громкий стук.

Она подняла голову.

Тук-тук-тук.

Под ней было что-то вроде прихожей с тёмными панелями на стенах и блестящим паркетным полом. Там стояла старинная вешалка для одежды, несколько больших напольных ваз и шкаф с множеством выдвижных ящиков, выглядевший как антиквариат восемнадцатого века. Также там была массивная дверь с шестью панелями.

Тук-тук-тук.

Кто-то стучал в дверь. Стучал? Чёрт возьми, они колотили по ней кулаками. Они очень хотели войти.

Су-Ли знала, кто это был.

Или, лучше сказать, что это было.

Это не могло быть ничем иным, как неуклюжей фигурой, которую она видела в кукольном коридоре, тёмной приближающейся фигурой. Оно всё ещё преследовало её и хотело заполучить.

Она сжала губы, потому что не осмелилась издать ни звука, крик застрял у неё в горле. Кулак снова забарабанил в дверь, и Су-Ли показалось, что весь дом затрясся вместе с ней.

Шевелись!

Всхлипывая, но отказываясь сдаваться, она, опёршись о перила, поднялась на ноги. Она стояла в нерешительности, чувствуя слабость в коленях. Она уже чувствовала запах того, что надвигалось на неё, — запах старых гобеленов, гниющих в тёмных шкафах, и тяжёлых заплесневелых портьер, изъеденных молью и покрытых паутиной. Почти тошнотворный запах древности, знакомый ей по пыльным египетским гробницам.

Она вскарабкалась по лестнице и оказалась в длинном узком коридоре, уходящем в обоих направлениях. Он был освещён старинными газовыми лампами, которые отбрасывали неровный свет. Когда стук повторился, она напряглась, зная, что должна пойти и спрятаться за одной из многочисленных дверей. Подойдет любая из них. Ей нужно было плотно закрыться и ждать в темноте... и молиться.

Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!

Теперь стук звучал громче, настойчивее. Она слышала, как внизу отчаянно дребезжит дверная ручка. Каждый раз, когда кулак ударял в дверь, в неё словно вбивали гвоздь. Она почти чувствовала боль. Это заставило её желудок сжаться в комок.

Она побежала налево, пробуя открыть дверь за дверью и обнаруживая, что они все заперты. Она отбросила в сторону тяжелый гобелен и обнаружила, что смотрит на пыльное окно. Может быть, это и был выход. Она стёрла пыль со стекла и выглянула наружу. Она увидела Луну, высоко висящую над зубчатыми крышами. Далеко внизу между покосившимися зданиями пролегали узкие кривые улочки. Казалось, что окно, из которого она смотрела, находилось в сотне футов над ними, как будто сам дом завис в воздухе.

Раздался оглушительный треск, и она поняла, что дверь внизу сорвана с петель, и существо, которое искало ее, теперь находилось в доме, принеся с собой запах сухой гнили и древних склепов.

Су-Ли побежала обратно по коридору.

На верхней площадке лестницы она остановилась, но только на мгновение. Она не могла видеть существо внизу, но слышала его топот, болезненную походку, звук волочащейся ноги. Его зловоние отравляло весь дом. Она увидела, как неровные тени начали ползти вверх по ступеням.

Она пробовала открыть двери, пока не нашла одну незапертую. Это была ловушка, и она знала это, но иного выбора у неё не было. Она как можно тише закрыла дверь, заперла её и вошла в просторную комнату с огромной готической кроватью с балдахином и красными велюровыми занавесками, свисающими с массивных резных тиковых столбиков.

Комната мечты. Бесчисленные красные и чёрные бархатные подушки, одеяло тёмно-алого цвета. Как же ей хотелось прилечь, чтобы…

Тук-тук-тук.

Оно было уже у двери, и Су-Ли знала, что ничего не может с этим поделать. Она была мухой, которая попала в паутину по собственной воле. У неё возникло ощущение, что её с самого начала направляла невидимая длань Кукловода.

Но больше идти было некуда, сказал слабый и уязвлённый голос в её голове. У тебя не было иного выбора.

Может быть, так оно и было, а может быть, ей просто не хватало решимости, но когда замок щёлкнул и упал на пол, а дверь бесшумно распахнулась, она поняла, что таких вещей, как выбор, у неё больше нет и никогда не будет.

Запах твари заполнил комнату.

Кривая тень змеилась по полу в её направлении.

О, пожалуйста ... Боже мой, нет... нет…

Она увидела искаженную, похожую на пугало, фигуру двигающуюся в её направлении, с искривленной плотской усмешкой на губах. И когда она закричала, к ней потянулись руки, похожие на бледных тарантулов.

36

- Ш-ш-ш, - прошептал ему в ухо мягкий голос. “Теперь в этом нет необходимости.”

То, что осталось от разума Крипа, услышало голос, но отвергло его. Рядом никого не было. Он был один в машине, и безымянный страх в его мозгу уверял его, что он всегда будет один. И всё же он ощущал чьё-то присутствие рядом с собой, какую-то форму, физическое искажение пространства. Он был один и не один одновременно.

С потолка всё ещё капало, обшивка всё ещё гнила вокруг него. Машина остановилась прямо посреди улицы, как будто у неё больше не было ни сил, ни возможности двигаться дальше.

- Кто... кто здесь? – услышал он свой собственный голос прежде, чем смог подавить его.

- Это всего лишь я, - сказал голос. “Твой друг.”

Голос был странно похож на голос Рамоны, но Рамона не могла быть с ним в машине, просто не могла. Хотя он и был закутан в тугой кокон ужаса, Крип знал, что должен убедиться, что рядом действительно кто-то есть. Глаза никого не увидели, но другие чувства твердили об обратном. Он вытянул руку и ахнул, коснувшись чего-то, чего не мог видеть. Это не было ужасно, просто необычно, поэтому он снова протянул руку и коснулся волос, длинных прядей, которые легко скользили между его пальцами. Ему нравилось это ощущение. Он продолжал водить по волосам пальцами, пару раз коснувшись самой головы. Ощущение ему не понравилось, как от прикосновения к резине, но его пальцы не могли перестать гладить роскошные локоны.

- Вот видишь? Ко мне приятно прикасаться. Мне и самой приятно - сказал бархатистый голос, отчего Крип невольно расслабился.

Теперь он провёл обеими руками по волосам. О да, это были шелковистые и тонкие длинные волосы. Он почувствовал, как что-то скользнуло по его руке. Он стряхнул это с неё, но появились другие, много других. Скальп, казалось, кишел ими. Он должен был бы прийти в ужас, но не пришёл. Он начал выдёргивать маленьких длинноногих существ, расчесывая волосы, как обезьяна, выдергивающая гнид из шкуры другой обезьяны.

- Очень приятно, - сказал ему голос. “Ты даже не представляешь, как долго они щипали меня. Вытащи их всех.”

Да, именно это он и хотел сделать. Это приносило ему неимоверное удовольствие. Он выдёргивал извивающихся насекомых и швырял их на переднее сиденье. Иногда они кусали его, но в основном просто хотели убежать. Один из них, очень распухший, распустил крылья и улетел, задев его нос.

- Я такая же, как ты, - сказал голос. “Я сломана ... я не цела. Но вместе мы можем стать завершёнными.”

Да, в этом была своя логика.

Он выдернул ещё несколько паразитов, не столько нащупывая их, сколь ощущая. Ловкими, натренированными пальцами он хватал их, когда они выбегали из своих укрытий, и быстро расправлялся с ними. Теперь он не отбрасывал их, а раздавливал, как извивающиеся маленькие ягоды, чувствуя нарастающее возбуждение, когда сгустки холодного желе стекали с его пальцев. Они не хотели умирать, но он должен был убить их, потому что они оскверняли свои присутствием такие прекрасные волосы.

Хотя он всё ещё не мог видеть таинственную незнакомку на соседнем сиденье, он слышал, как она радостно воркует. Её конечности издавали шуршащие звуки, похожие на царапанье ветвями деревьев крыш домов, а иногда она издавала низкие, тревожные, но странно соблазнительными звуки.

- Я чувствую себя намного лучше - сказал ему голос, почти задыхаясь от удовольствия. “Когда ты закончишь, я сделаю кое-что для тебя. Ты никогда не возжелаешь другую. Я кое-что знаю. Секретные вещи. Хочешь, чтобы я показала?”

- Да, - пробормотал он. - О да.

После всего дерьма, через которое он прошёл сегодня вечером, достаточно ужасного, чтобы сломить любого мужчину, он наконец-то получил передышку. Наконец-то он нашёл друга, которому можно доверять и о котором можно заботиться, который будет доверять и заботиться о нём. Она была прекрасна. Он мог судить только по ощущению её волос и её голосу, даже не зная её имени, но это, казалось, не имело значения. Такие вещи были незначительны. Он продолжал очищать ее волосы от паразитов, пока не стало казаться, что их больше нет, и она не издала горлом высокий звук, похожий на пение цикад.

- Посмотри вокруг, - сказала она. - Видишь?

Пока Крип ухаживал за ней, машина перестала гнить и истекать кровью. Как и его рассудок, она снова была целой и невредимой. Она была прочной и безопасной. Запах тоже исчез.

- Ты помог мне, и я помогу тебе, - сказала она, её голос теперь был восхитительно соблазнительным. - Теперь тебе нужно расслабиться.

Она толкнула его обратно на сиденье, и он с готовностью откинулся на спинку и позволил ей делать всё за него. Она схватила его руку очень холодными пальцами и прижала к своей груди. Её кожа была очень гладкой. Его рука была между её грудей, и он чувствовал возбуждённое биение её сердца.

- Я жива, как и ты, - сказала она так, словно никогда в этом не сомневалась. “Ты хочешь меня увидеть?”

- Да, да.

Усевшись ему на колени, она приняла форму и казалось, что задолго до того, как он увидел её по-настоящему, он уже видел её в своём воображении. Волосы у нее были длинные и тёмные. Лунный свет придавал им блеск. Узкое лицо, высокие скулы, огромные пустые глазницы. Её губы были полными, и когда она улыбнулась, он увидел, что зубы у неё длинные и острые, как у гадюки, и понял, что она хочет пронзить его ими. Нет, это было неправильно, совсем не то, чего он ожидал.

- Слезь с меня, - сказал он. - Отвали от меня, мать твою!

Её ноги обхватили его бёдра как ножницы, и она не отпускала его. Её волосы уже начали седеть, собираясь в пучок на голове, как увядший куст. Её лицо было покрыто трещинами, кожа шелушилась, как старые обои, отваливаясь и открывая сморщенное лицо, похожее на мягкую гнилую сливу. Её дыхание пахло гниющими фруктами и испорченным сидром. Его возлюбленная из сновидений выглядела как старуха, пролежавшая три месяца в могиле. Её волосы кишели термитами, которые впивались в кожу головы, как в кору мёртвого дерева. Они ползали по её лицу и исчезали в глазницах.

- Я же говорила, что сломалась, - сказала она. - Теперь ты тоже будешь сломан.…

Крип вскрикнул и начал бороться с тварью. Он не знал была это реальность или подобие реальности, но он знал наверняка, что она сделает ужасные, невыразимые вещи с ним, если он не остановит её сейчас. Когда насекомые полетели ему в лицо, а её дыхание превратилось в гнилостное зловоние, он схватил её руки и попытался сбросить с себя. Одна рука была из материала очень похожего на плоть, которая крошилась под его пальцами, а другая была не более чем металлическим каркасом. Пальцы, сжимавшие его горло, были не пальцами, а когтями дикого зверя.

Крепко прижавшись к нему, её потрескавшееся кукольное личико приблизилось к его собственному. И хотя её лицо больше походило на плохо анимированную маску, розовый язык, который извивался между губами куклы в поисках его собственного, был очень даже живым.

37

Когда Чазз вырвался из хватки Одноногой Леди, он знал, что заплатит за это. Он знал, что ему не позволят просто сбежать. Он побежал прочь от неё, набирая скорость, и тут что-то ударило его в спину. Оно врезалось в него с силой тарана, отбросив на шесть футов.

Потом он услышал, как она идёт за ним.

Она шла по тротуару небрежной походкой старой женщины, которая никуда не спешит и знает, что в конце концов доберётся туда, куда идёт.

"Тук-тук, тук-тук, тук-тук", - стучал её колышек, когда она приближалась к нему. Он просто лежал, онемевший и бесчувственный, его конечности покалывало.

- Что я тебе сказала о плохих мальчиках? – раздался её голос у него в голове. Что я тебе сказала?

Она постучала колышком по тротуару, чтобы подчеркнуть это. Хотя его мозг был наполовину погружен в сон, он очень хорошо помнил, что она сказала. Хорошие мальчики будут вознаграждены. Плохие мальчики будут наказаны. Да, именно это она и сказала, и теперь собиралась наказать его.

Чазз знал, что должен двигаться, должен мотивировать себя (как однажды сказал тренер), иначе всё будет кончено. Помощь не придёт. Некому было спасать его задницу, кроме него самого. Но он должен был хотеть этого, и если он хотел этого достаточно сильно, он мог достичь этого. Десятки ободряющих речей эхом отдавались в его голове, и он заставил себя встать на четвереньки. Это был первый шаг. Потом он встанет на ноги и тогда... и тогда ...

Оуууууу ... Господи.

Одноногая Леди пнула его. Она пнула его своим колышком прямо между ног, хорошенько стукнув по шарам. Чазз стиснул зубы и снова упал. Вот сука! Грязная грёбаная сука! Боль, как всегда, прочистила ему мозги, и гнев затмил страх и нерешительность. Он откатился в сторону, прежде чем она успела пнуть его снова.

ПЛОХОЙ МАЛЬЧИК! - завизжала она у него в голове. ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ МАЛЬЧИК! ТЫ БУДЕШЬ НАКАЗАН! ТЫ БУДЕШЬ КАСТРИРОВАН! Я ОТОРВУ ТВОИ МАЛЕНЬКИЕ ЯЙЦА ЗУБАМИ И ПЛЮНУ ТЕБЕ В ЛИЦО! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?

Чазз прекрасно её расслышал.

Он вскочил на ноги и, когда она протянула к нему руку, похожую на чешуйчатую иссохшую птичью лапу, ударил её кулаком прямо в лицо. Но Одноногая Леди не упала. Её голова откинулась назад, и на одно безумное мгновение он подумал, что она отпружинится прямо в него, но этого не произошло. Её лицо смотрело прямо на Луну, затем раздался скрип и треск, как от ломающихся сухих веток, и её голова вернулась на место. Пустые глазницы уставились на него. Несколько швов разошлись на её обвисшем лице, и кровь, чёрная, как сырая нефть, стекала по щекам.

Ты ударил Учителя! – кричала она у него в голове. Я отведу тебя к Директору, создателю и разрушителю! Ты падёшь прямо к Её ногам!

Чазз отступил назад, чтобы она не смогла схватить его, потому что он знал, что если она сделает это, то никогда больше не отпустит его. Она стояла и смотрела на него. Её серые губы разошлись и сморщились, обнажив потрескавшиеся розовые дёсны и кривые жёлтые зубы. Она облизала их пятнистым языком.

Теперь твоя рука, мальчик! Дай Учителю свою руку!

Чазз, обезумев от всего этого, снова бросился на неё. Как только он попытался врезать ей, что-то, словно горячая волна силы, ударило его в лицо с такой силой, что он услышал, как хрящ в его носу треснул, как грецкий орех, и он упал на землю, кровь сочилась из его сломанного носа.

Так начинается наказание, сообщила ему Одноногая Леди. Когда всё закончится ты будешь плохим маленьким мальчиком без яиц и костей, распростёртым ниц перед Той, кто создаёт и разрушает!

Прежде чем он успел что-то сделать, кроме как застонать от боли в носу, она схватила его за волосы чешуйчатой лапой и потащила по тротуару. Её колышек стучал тук-тук, тук-тук, тук-тук, пока она тащила его на восток, где с ним разберутся.

Неважно, сколько он боролся, её рука не отпускала его. Всё, что он получал от неё - гортанное рычание и резкий рывок, который чуть не вырвал ему волосы с корнями. Он попытался вырваться, но её рука была мягкой и склизкой, как от вазелина.

- Пожалуйста, - выдохнул он. - Пожалуйста ... отпусти меня.

Но она продолжала тащить его. Да, плохие маленькие мальчики в конце концов всегда просят пощадить их. Но прибереги свои мольбы и голос до того момента, когда начнётся настоящая боль, ты, жалкий маленький говнюк!

Обмякшего и всхлипывающего Чазза тянули к его судьбе.

38

Несмотря на то, что приближалось к ней, Су-Ли не закричала, потому что у неё не было голоса. Крик был внутри неё, эхом отдаваясь в черепе, но она не могла позволить ему вырваться наружу. Её горло было стянуто, губы плотно сжаты, челюсти сомкнуты. Она умрёт молча, в страшной агонии. Всё, что произошло раньше, было лишь прелюдией к этому ужасному моменту.

Отступая от существа с ободранным лицом, она была почти уверена, что видела его где-то раньше. Разве это не призрак из её детских кошмаров? Мрачная фигура, крадущаяся по угольно-чёрным закоулкам её подсознания? Может быть, и нет. Единственное, в чём она могла быть уверена, это то, что оно не было живым в общем смысле этого слова — это был зомби-каркас, сплав нескольких живых манекенов.

В её голове было слишком много мыслей и эмоций, все они обострились из-за страха, лишая её возможности думать связно. Существо, казалось, знало об этом, питалось её ужасом. Она практически слышала глухой биение его сердца. Оно остановилось футах в четырёх от неё, уставившись на неё глазами, которые были не глазами, а глубокими чёрными впадинами.

- Это ты, куколка? - сказало оно, и вот тогда она закричала.

Тварь представляла собой неуклюжую тушу, вся раздутая, бугристая и обезображенная, с костлявыми конечностями, торчащими под прямым углом от тела, с негнущимися растопыренными пальцами. Лицо представляло собой сдувшийся, похожий на маску, мяч, гротескный паззл, который стягивался грубыми швами толстой бечёвки, создающими выпуклые карманы гнилой ткани.

Понимая, что вызывает отвращение у неё, оно ухмыльнулось кривым ртом, отчего у неё подкосились колени. У него не было губ, только рваная дыра, как будто оно грызло свой собственный рот от голода. Его серые заострённые зубы были способны и на большее.

Су-Ли не успела увернуться от него. Оно потянулось к ней и ухватилось за её руку лапой, похожей на бейсбольную перчатку, пальцы больно впились ей в кожу. Существо что-то шептало ей, но в состоянии крайнего ужаса она не смогла разобрать ни искажённых слов, ни скрипучего кукольного голоса, который их произносил.

Оно заговорило снова, и на сей раз она ясно расслышала его слова: “Ты будешь моей прекрасной невестой, куколка. И на нашем брачном ложе я познаю тебя.”

Его намерения были очевидны.

Су-Ли вскрикнула, споткнулась и ударилась задницей об пол. Она поползла прочь, поднимаясь на ноги, а человек-пугало подбирался всё ближе и ближе.

Оно ухмылялось... если эту кривую, мёртвенно-бледную гримасу действительно можно было так назвать. Свободные концы бечёвки свисали с его лица, которое вблизи было жёлто-серым, потрескавшимся, как сухая глина. Оно было в постоянном движении, как будто внутри было что-то, что очень хотело выбраться наружу.

Пугало снова схватило её с невероятной скоростью.

На этот раз она отреагировала мгновенно, отдирая его пальцы от своей руки. Они были сильны, их хватка была железной ... и всё же они были ужасно дряблыми. Ей удалось вырваться, и один из них лопнул горячей струей слизи, как раздутая гусеница. Вскрикнув от отвращения, она отвернулась и почувствовала, как пугало лапает её. Повинуясь инстинкту, она вцепилась в него ногтями, попав прямо в лицо. Её мизинец зацепился за петлю бечевки, и она услышала, как та выдернулась со звуком, похожим на то, как продевают нитку в петлицу. Оно издало крик, который был наполовину мучительным, наполовину яростным.

Прежде чем она успела убежать, одна из его рук схватила её за волосы и потащила назад. С небольшим усилием оно развернуло её и швырнуло прямо на кровать. Её голова ударилась об один из прикроватных столбиков. Она пришла в себя, но не сразу. Поднявшись на ноги, ошеломлённая и вялая, она снова попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но промахнулась.

Ради бога, беги! Если оно поймает тебя, то изнасилует!

Где-то в глубине её разума голос, который не принадлежал ей, хихикнул при одной мысли об этом. Манекен, насилующий женщину? Похотливая кукла? Да, разум, конечно, был ошеломлён, и в этом не было никакого смысла, но она не сомневалась, что оно попытается это сделать, и если ему это удастся, она сойдет с ума. Не было никакой альтернативы. Она просто сойдет с ума.

Оно снова схватило её и било головой о спинку кровати, пока она не обмякла. Она чувствовала, как пальцы, похожие на крючки, царапают её спину, разрывая рубашку и царапая позвоночник. Боль была невыносимой, но когда она попыталась сопротивляться, оно снова ударило её лицом о столбик кровати.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на кровати, а оно наваливается на неё сверху. Его лицо было сильно изуродовано, вся левая сторона обвисла, как мокрый бумажный пакет. Она чувствовала вонь его дыхания, когда оно чуть не задыхалось от возбуждения. Всё его лицо раздувалось и сдувалось, когда оно дышало, воздух выходил через многочисленные швы.

Она закричала и отшвырнула его, соскользнув с кровати и ударившись коленями об пол. У нее болела голова, и всё лицо было в крови. Но по-настоящему пугало то, что она была обнажена. Оно аккуратно раздело её, и теперь она ползала по полу, едва не сходя с ума.

Свет погас.

Тьма была абсолютной и непроницаемой.

Су-Ли поднялась на ноги и спотыкаясь побрела, натыкаясь и опрокидывая предметы, которые падали на пол или разбивались у её ног. Она слышала его дыхание. Слева? Справа? Прямо за ней? Она должна была найти дверь. Её вытянутые пальцы коснулись кожаной маски, и она снова закричала. Она кружилась, двигаясь туда-сюда, пытаясь найти дверь и стараясь держаться подальше от него, пока оно молча следовало за ней.

Что-то коснулось её затылка.

Она полоснула его ногтями.

Что-то схватило её за грудь, и она отбросила его руку в сторону.

Она кружила, вздрагивала, останавливалась, искала, нащупывала дорогу и знала, что никогда не найдёт дверь, потому что это не было запланировано. Рыдая от ужаса, почти в шоке, она попыталась ещё раз, но оно схватило её за горло.

- Это ты, куколка? - спросило оно, другой рукой грубо разминая её левую грудь. Она боролась, царапалась и брыкалась, но это было бесполезно. Теперь его дыхание было горячим и обжигающим, как воздух из доменной печи. Оно буквально пылало от возбуждения.

- Пожалуйста, - услышала она свой хнычущий голос. - Пожалуйста…

- Не надо умолять, куколка, - выдохнуло оно. “В этом нет никакой необходимости…”

Она в последний раз резко вцепилась в него ногтями, но её пальцами лишь погрузились в изъеденные молью лохмотья и заплесневелые куски ткани, пыльные как бинты египетской мумии. Но ничто из того, что она сделала, не охладило пылающий в нём огонь.

Последнее, что она помнила, это то, как она лежала на кровати, а оно грубо входило в неё. Она кричала, выплескивая весь ужас и безумие происходящего... по крайней мере, до тех пор, пока оно не слилось с ней в страстном поцелуе.

39

Лекс понятия не имел, где он и что вообще происходит. Он помнил глаза, множество глаз, как они ползали, как насекомые, вываливаясь из стен, которые сжимались, словно чьё-то горло. А потом, потом ...

Он не был уверен в реальности происходящего. Пытался разобраться в этом, применяя логику, но даже его рассудительный мозг не мог ничего объяснить. Он вспомнил машину, которая увезла Крипа, потом его разлучили с Су-Ли и то, что за этим последовало.

Господи, неужели это действительно произошло?

Его ощущение времени было искажено, растянуто, как ириска, пока минуты не стали казаться часами, а дни - секундами. Он должен был взять себя в руки. Он должен был найти Су-Ли. Самое удивительное, что он оказался снаружи, сидел на прохладной траве перед домом. Он ничего не помнил после того, как начал рыть туннель. Каким-то образом ... дом выбросил его.

Выбросил?

Нет, дом выблевал его. Как собака, которая не может удержать что-то в себе. И почему это произошло? Потому что он отказывался принять предложенную ему иллюзию? Так ли это было? Может быть. И всё же он чувствовал, что дело не только в этом. Чёрт, он был уверен, что за этим кроется нечто большее.

Почему собака что-то выблёвывает?

Ответ прост: собака или любое другое живое существо с желудком извергает из себя то, что губительно для неё, от чего она может умереть. Лекс продолжал рассуждать в том же духе. Окей. Почему он был вреден? Отчасти из-за его упрямства. Логично. Но была и другая причина, по которой он был опухолью на теле Стокса.

И ответ на этот вопрос был очевиден.

Настолько очевиден, что это было смешно.

Да ладно. Это не может быть так просто.

Но, возможно, так оно и было. Он прорылся сквозь стены. Он повредил дом и тем самым ранил Стокс. Он искренне не верил, что стены дома на самом деле были живой тканью. Это была галлюцинация, образ, помещённый в его разум, чтобы напугать или сломить его, чтобы у него не возникло мысли прорваться через них. И, возможно, для дома и для Стокса это было слабым местом.

Но он не был полностью уверен в этом.

Всё было так запутано. Он верил, что всё в Стоксе, включая сам город, было галлюцинацией, но не просто психологической или ментальной галлюцинацией, а физической. Некоторые вещи были всего лишь иллюзиями, но другие были очень даже реальны. Отличить их друг от друга было нелегко. Они были смешаны, сплетены в общий моток, идеально объединены.

И всё это было результатом извращённого ума, который собрал всё это вместе и сделал реальным. Было ли это намеренно или случайно, оставалось неясным.

Лекс поднялся на ноги.

Он собирался вернуться в дом. Су-Ли была где-то там. Наверное, забилась в угол и до смерти перепугалась. И в этом была опасность: если она поверит тому, что показал ей Стокс, то причинит вред сам себе.

Чуть не падая от головокружения, Лекс пошёл по мощёной дорожке к крыльцу. Он не думал, что на свете есть что-то, что может его остановить, он не верил в это…

Бум! Бум! Бум!

Серия взрывов выбила окна в высоком покосившемся доме, волна жара отбросила его на пять футов. Дом был в огне. Он взорвался, как будто в подвале загорелся баллон с пропаном или что-то ещё.

Закрыв голову руками, Лекс выбежал на улицу, когда очередная волна жара настигла его, отбросив на тротуар. Су-Ли ... О боже, Су-ли, это было единственное, что промелькнуло у него в голове. Ярко-красное пламя выпрыгивало из окон и лизало фасад. Две чердачные башенки на крыше вспыхнули, как спичечные головки. Горящая черепица, доски и обломки взмыли в воздух, когда крыша оранжевым облаком поднялась в небо. Затем всё это рухнуло вниз, как буря огненных метеоритов - брёвна, доски и что-то похожее на тлеющую лестницу, которая рухнула не далее чем в десяти футах от него, взорвавшись пламенем и искрами.

Он заковылял прочь от разверзшегося ада, кашляя от клубов чёрного дыма, заполнивших улицы.

И со всех сторон, может быть, из других домов и самого города, он слышал, как будто сотни голосов кричали: "ЯААААААААААААААААААААААААААА! Это было очень похоже на то, когда он разбил ногой экран телевизора. Только на этот раз это были крики агонии.

Весь мир вокруг него мерцал жёлтым и оранжевым, как свеча в тыкве. Когда он оглянулся, даже деревья во дворе горели. Дом выглядел как большая горящая бочка, пылающая в ночи. Лекс просто стоял с опалёнными руками и тёмным от копоти лицом, бормоча имя Су-Ли. Затем он упал на колени.

Сколько времени он простоял на коленях, всхлипывая, он не знал.

Он встал только тогда, когда раздался грохот, и дом рухнул, превратившись в гигантский костёр, а облако красных искр поднялось в ночь. Дом исчез. Не осталось ничего, кроме почерневших труб дымохода.

И Су-Ли исчезла вместе с ним.

Она не смогла бы этого пережить.

Кукловод не хотел, чтобы ты вошёл туда. Он не хотел, чтобы ты разрушил его чары. Он удержал тебе, принеся небольшую жертву… отрезал большой палец, чтобы спасти всю руку.

Кукловод использовал огонь. Как и раньше, в закусочной, когда трупные манекены вспыхнули пламенем. И когда он и остальные увидели по телевизору старый комедийный сериал из ада, за окнами уже мерцали языки пламени. Да, в основе всего этого был огонь.

Оцепеневший, застрявший между пробуждением и кошмаром, Лекс, спотыкаясь, шёл по улице, просто двигаясь вслепую, без определённой цели. Раньше, до пожара, он думал, что может просто войти в дом, схватить Су-Ли и убраться из Стокса, причинив ему такую боль, что город сам их выплюнет.

Но теперь он не был заинтересован в уходе.

Он хотел остаться.

Он хотел найти Кукловода и уничтожить его.

И именно в этот момент, он посмотрел на восток и увидел оранжевое зарево на горизонте, которое медленно угасло. Он не думал, что это уловка. Он должен был пойти туда, потому что это был источник этого кошмара.

40

Фонарик.

Рамона решила, что ей нужен фонарик. Наткнувшись на витрину с надписью "СКОБЯНАЯ ЛАВКА", она вошла внутрь. Дверь была открыта. Конечно, она была открыта. В Стоксе всё было открыто. В Стоксе можно было доверять соседям и не беспокоиться о ворах или людях из большого города. Странный термин. Люди из большого города. Фраза человека, который провёл всю свою жизнь в маленьком городке, потому что был слишком консервативен, чтобы покинуть его.

Люди из большого города. Эти кишащие крысами места прогнили вместе с ними. И большинство из них – грязные чужеземцы. Иммигранты. Мусор со всех концов света.

У нее перехватило дыхание. Она уже начинала верить, что это голос Кукловода. Узкое мышление параноика-ксенофоба.

Найти фонарик оказалось достаточно легко.

Она рассчитывала на маленький светодиодный фонарик, но всё современное было чуждо Стоксу, поэтому ей пришлось довольствоваться тяжёлым фонарём из нержавеющей стали. Его тяжесть нравилась ей. В отличие от современных, которые, вероятно, разбились бы от простого падения, этим можно было размозжить череп.

Ну ладно, в путь.

Она шла наугад, неуклонно продвигаясь на восток, хоть все улицы и выглядели одинаково. Это была иллюзия, чтобы сбить её с толку и заставить ходить кругами. Лабиринт, но, как и в любом лабиринте, в нём должен был быть выход.

А потом ... бинго.

Будь я проклята.

Перед ней раскинулся большой парк. Обычный городской парк со скамейками, деревьями и тёмной громадой военного мемориала в отдалении. Она увидела неподалёку фонтан, который ожил, как только она посмотрела на него - искрящаяся вода, окрашенная в оранжевые, синие и зелёные цвета огнями снизу.

- Очень мило, - пробормотала она.

Ориентируясь с помощью фонарика, она вышла на небольшой мостик, перекинутый через бурлящий ручей. Среди кувшинок квакали лягушки. На перилах были вырезаны имена влюбленных. Интересно. Она изучала их все на свету, проверяя даты, вырезанные там. Ни одной позднее, чем 1960 год. Как она и подозревала. Великий пожар выжег это проклятое место дотла, и то, что она видела, было не более чем идеализированным воспоминанием.

Рамона пересекла мост и вышла на дорожку. Она продолжала водить лучом фонарика, стараясь обнаружить кукольных людей до того, как они заметят её, если это возможно. Но их не было. Они снова погрузились в спячку, как будто Кукловоду время от времени требовался отдых. Тот, кто стоял за всем этим, должно быть, тратил много энергии, чтобы поддерживать иллюзию.

Она вышла на открытую площадку с арочной сценой и рядами деревянных сидений, привинченных к бетонной плите. Прекрасное место, чтобы послушать концерт в летний вечер. Она приказала себе двигаться дальше, но застыла на месте. Здесь что-то есть. Она должна доверять своим инстинктам.

Но что она ищет?

Это место говорило с ней, но её разум был забит всякими мыслями. Ей нужно было расслабиться как на йоге: опустошить свой разум и двигаться по течению. Она не была уверена, что это сработает, но у неё возникло внезапное необъяснимое желание подойти к сцене. Она протиснулась между рядами сидений и положила руки на пол сцены.

Здесь что-то есть.

Она чувствовала это.

Да, энергия концентрировалась здесь. Она не была ни отрицательная, ни положительная, просто поток энергии, памяти, стекающийся сюда как листья, плывущие по ручью. В давно минувшие дни здесь каждый четверг вечером проводились концерты. Обернувшись, она увидела их в темноте, всех добрых людей Стокса, которые сидели там, постукивая ногами и хлопая в ладоши, в то время как позади неё играл оркестр, фальшивя, как и все городские оркестры, но никто, казалось, не замечал этого. Там, на зелёной лужайке, продавцы раздавали хот-доги, воздушные шары, арахис и газировку. Она заметила, что мужчины были в костюмах, а дамы - в летних платьях и больших широкополых шляпах с цветами. Даже дети были красиво одеты.

Был ли город таким на самом деле?

Или Кукловод хотел запомнить его таким?

Не думай. Чувствуй.

Пусть всё идёт своим чередом.

Странное электричество проходило через её артерии и вены, стекаясь прямо в голову. Новый образ. Стояла середина лета. Все киоски заколочены. На их крышах гнездились птицы. Несколько досок отвалилось и скрипело на ветру. Весь парк был заросшим и заброшенным. Даже маленький мостик вдалеке ... ограждения были сломаны, ручей пересох. С такого расстояния она физически не могла этого рассмотреть, но она всё прекрасно видела, даже надпись на перилах:

К ЧЁРТУ СТОКС

Эти воспоминания причиняли Кукловоду боль. Это было оскорбление для него, пощёчина.

Рамона очень хорошо чувствовала его боль... боль, граничащую с яростью. Она почувствовала запах горящей резины. Да, возле ручья лежала груда шин, которые кто-то поджёг. Подростки. Они пили и ругались, мусоря и мочась в траву. Что-то произошло. Что-то сильно изменило Стокс.

Но что именно? Что, чёрт возьми, это было?

Рамона заметила старую сгорбленную женщину, сидящую на краю сцены. Несмотря на летнюю жару, она была закутана в какую-то тёмную шаль, такую же старую и изношенную, как и она сама. Рамона видела её лицо. Оно было древним и сморщенным, как персиковая косточка, с бледной кожей, усеянной множеством морщин. Она что-то бормотала. Зубы у неё были серые и узкие, гниющие на чёрных деснах. Один глаз был обычным, но другой - бледным, почти серебристым.

- Одна я осталась, - сказала она. “Ты меня слышишь? Одна я.”

Рамона была всего в нескольких футах от неё. Её собственное горло так пересохло, что она едва могла говорить, но ей удалось выдавить одно слово: “Почему?”

- Все ушли, - сказала старуха. Холодным, хищным взглядом она окинула парк и его руины. Тёплый летний ветерок трепал её седые волосы.

- Да, все ушли, - сказала она преданным голосом. Она попыталась изобразить что-то вроде улыбки, но её губы были кривыми, коричневыми и уродливыми, как мёртвые дождевые черви.

Сначала Рамона не была уверена, что старая леди заметила её присутствие, но та вытянула шею и посмотрела на неё не столько здоровым глазом, сколько серебристо-бледным. Сначала Рамоне показалось, что его покрывает какой-то бледный нарост, похожий на птеригиум, но теперь он выглядел полностью обесцвеченным. Старуха пронзила Рамону взглядом, и та ахнула.

В этом глазе заключена сила. Может быть, не в нём, а в безумном мозгу за ним. В нём что-то есть. Какая-то невероятная мощь.

- Они думали, что смогут просто так уйти, но у меня были другие планы, - сказала она, на этот раз обращаясь непосредственно к Рамоне. “Я записала все их имена в книгу, из которой нет выхода, лишь если я того не захочу. Скоро их всех постигнет кара. Скоро... - в её голосе звучало почти торжествующее ликование, восторг обезумевшего ума, чья месть близка.

Рамона стояла, вся дрожа, тошнота накатывала на неё.

"Хватит с меня этого дерьма", - подумала она. Я ничего не понимаю. Я просто хочу выбраться отсюда.

Но это было не так просто. Она подключилась к сознанию города и ей некуда было бежать. Она просто дрожала, желая убежать, но даже боясь пошевелиться. Мёртвый глаз старухи уставился на неё, пригвоздив к месту, как булавка жука. Она больше ничего не говорила, но Рамона слышала её. Она читала старушечьи мысли, ужасные и невыразимые вещи эхом отдавались из змеиной ямы её подсознания.

(Вероломные и коварные предатели, вот кто они такие.)

(Они хотели покинуть этот город, мой город, город, который моя семья построила кровью и потом, но я не позволю им. Это мой город, и он принадлежит мне, и они принадлежат мне. Его кишки – мои кишки, его кровь течёт в моих венах, и я страдаю так же, как страдает он, и кто они такие, чтобы поворачиваться к нему спиной? Я покажу им ошибочность их путей!)

Рамона чуть не упала. Она чувствовала себя так, словно её окунули в ледяную воду. Холодный пот выступил у неё на лбу и побежал по лицу. От этого кожа на голове стала жирной. Он стекал по её спине, капал между грудей, бисером покрывал бёдра, и только благодаря многолетним физическим тренировкам она смогла устоять на ногах.

(СКОРО ОНО ПРИДЁТ, И НИКТО НЕ СМОЖЕТ ЭТО ОСТАНОВИТЬ! ОНО ОВЛАДЕЕТ ИМИ! ПРЕВРАТИТ В ТО, ЧЕМ ОНИ НЕ МОГУТ ЯВЛЯТЬСЯ!!!)

Рамона обхватила голову руками, потому что больше не хотела слышать этих слов. Они выжигались в её разуме и искажали сознание, разрывая его на части и заполняя чернильной тьмой. Образы были слишком сильны, они были разрушительны: надвигающиеся страшные лица, протянутые белые руки и огромные пустые глазницы, похожие на пустые окна, глядящие в какое-то чёрное измерение страданий.

Последнее, что она запомнила, это то, что она стояла на коленях в траве, и мир вращался вокруг неё. Она хватала ртом воздух и дрожала, голова болела, а глаза отказывались открываться из-за страха перед тем, что они могли увидеть.

- Ну же... - услышала она свой голос. - Возьми себя в руки…

Она снова оказалась в темноте. Фонарик погас, и она не стала его включать. Она предпочла прятаться в тени.

Но ужасные образы всё ещё преследовали её.

Они мучили её.

Крадущиеся чёрные фигуры, которые не были мужчинами и женщинами и всё же не были куклами или манекенами, но каким-то ужасным гибридом. Мужчины, женщины и дети, которые больше не были мужчинами, женщинами и детьми, но бездушными искусственными существами, которые выполняли приказы безумного ума, который оживил их…

- Хватит, - пробормотала она себе под нос.

Рамона встала и прислонилась к ограждению сцены, пытаясь отдышаться и сосредоточиться на своих мыслях. Медленно, очень медленно она прогнала кошмарные образы из своей головы, чувствуя, что знает многое и в то же время не знает ничего. Стокс пришёл в упадок, стал заброшенным городом-призраком. С этого всё и началось. Потом случились ещё кое-какие события, и она не считала пожар худшим из них.

Рамона отошла от сцены и подошла к сиденьям, стоявшим в лунном свете, словно безмолвные свидетели.

Старуха. Её семья, должно быть, построила город, и когда он пришёл в упадок, что иногда случается с маленькими городками, она не собиралась с этим мириться. Она имела власть над горожанами. Они принадлежали ей. Они принадлежали ей, и она не позволила им уйти. Она была похожа на маленькую девочку, играющую в куклы... только её куклы были людьми.

Вздохнув, Рамона посмотрела на восток. Когда она это сделала, её захлестнуло чувство страха и возбуждения. Она чуть не подавилась им. Бормоча что-то себе под нос, она двинулась через парк на восток, зная, что ничто не сможет её остановить. Было ли это то, куда она хотела пойти, или то, куда её направляла невидимая длань, не имело значения.

Дойдя до края тенистого парка, она остановилась: “Теперь я кое-что знаю. Я кое-что знаю.”

А потом позади неё раздался голос: "Ты ничего не знаешь.”

41

Это была фабрика.

В этом не было никаких сомнений. Хотя на первый взгляд это выглядело как сюрреалистическая карикатура на замок Дракулы, какую можно увидеть в старом комиксе, это действительно была фабрика. Крип знал, что здесь что-то производили. Что-то секретное. Что-то утерянное, и снова найденное. Что-то, чего не должно было существовать, но оно существовало.

Он был внутри, и казалось, что он не столько вошёл сам, сколько был засосан внутрь. Машина высадила его у дверей и уехала, оставив смотреть на завод с ужасом и восхищением. Здание было похоже на огромное тёмное яйцо, из которого вот-вот кто-то вылупится. Таково было его первое впечатление. Затем ему показалось, что завод больше похож на крепость из серых каменных блоков, трёхэтажную, с плоской крышей и высокими тёмными зарешечёнными окнами на первом этаже, что также придавало ему вид тюрьмы или сумасшедшего дома.

Безумно хихикающий голос в его голове сказал: "Отсюда нет выхода".

Он двигался сквозь темноту, натыкаясь на предметы и пробираясь сквозь тени, которые вовсе не казались тенями. Хотя он никогда раньше не бывал в этом месте, он приблизительно представлял, как оно устроено изнутри. Как в велосипедном колесе все длинные коридоры-спицы вели в центр. В центре была огромная полая колонна, тянущаяся с первого по третий этаж.

Он не задавался вопросом, откуда ему всё это известно.

Как и голос в его голове, который постоянно спрашивал его, какого чёрта он делает, он проигнорировал этот вопрос.

Он был здесь, потому что сюда его привезла машина.

Он был здесь, потому что это то место, где он должен был быть.

Он находился в длинной узкой комнате. В дальнем конце была арка, соединявшая комнату с коридором, который должен был привести его к центру. Но он ещё не был готов отправиться туда. Он боялся идти туда. Для начала он осмотрит эту комнату.

"Теперь ты в звере", - сообщил ему внутренний голос. Звере, которого построил Кукловод.

Крип обдумывал это... а потом всё начало происходить.

Сначала завыла сирена, прорезая ночь пронзительным, почти болезненным звуком. Но если раньше она звучала издалека, то теперь он находился возле её источника.

Зазвенела сирена, и зверь проснулся. Он потянулся, зевнул и зарычал. Но это было не рычание как таковое, а шум фабрики, ожившей в темноте — рёв, лязг и звон механизмов, скрежет зубчатых колёс. Чаны дымились, трубы дрожали, огромные прессы шипели, формы трещали от сильного жара, лязгали цепи.

Это была фабрика-призрак, и ему пришлось закрыть уши чтобы не оглохнуть. Через несколько секунд всё прекратилось, завод снова замер.

Бум.

Крип наткнулся на стол. Он мог видеть предметы на столе перед собой, который был похож на огромный промышленный верстак. Комната была заполнена такими столами. Именно здесь и производилась сборка.

В его голове была только одна мысль: прикоснись.

Ему нужно было потрогать то, что лежало на столах. Ему нужно было исследовать это кончиками пальцев, хотя он инстинктивно понимал, что это очень плохая идея.

Прикоснись.

Ты должен прикоснуться.

Ты должен почувствовать.

Так он и сделал. Его пальцы блуждали по разным предметам. Катушки проволоки, шестерёнки, металлические стержни ... потом что-то мягкое. Он не знал, что это такое, но не мог перестать к этому прикасаться. Оно было дряблым и тёплым, и он почувствовал себя ребёнком на школьном карнавале в честь Хэллоуина, исследующим содержимое мисок в темноте. Странная, хлюпающая субстанция, которая должна была быть мозгом мертвеца, глазными яблоками и кишками, но на самом деле оказывалась губкой, пропитанной желатином, виноградом в склизком рассоле и большими сгустками холодных спагетти.

Но это... оно не было фальшивым. Оно было живым и пульсировало под его пальцами, как живое человеческое сердце.

Он исследовал дальше.

Пальцы, он нашёл пальцы. Пальцы, которые были холодными и неподвижными, пока он не коснулся их, а затем они ожили и коснулись его собственных. Он нашёл стеклянные шары, которые, должно быть, были глазами, и сосуд с языками, которые жадно лизали его пальцы. Всё, к чему он прикасался, оживало.

Крип подошёл к следующему верстаку.

Он протянул руку, зная, что должен коснуться того, что там лежало. Он почувствовал что-то шелковистое, похожее на мягкую, нежную кожу. Наверное, это и была кожа, но очень уж дряблая. Он водил пальцами вверх и вниз, пока не понял, что это женщина. Он нащупал пупок на плоском животе, а ещё выше - её рёбра и две округлые груди без сосков. Он размял их, обеспокоенный тем, что, в отличие от настоящей плоти, его пальцы оставляли вмятины, похожие на крошечные кратеры. Нет, нет, нет! Так не пойдет. С пронзительным смехом, рвущимся из горла, он начал лихорадочно разглаживать впадины, формируя идеальные конусы грудей.

Да, так лучше.

Его пальцы продолжали исследовать её. Он нашёл небольшой холмик безволосого лобка между бёдрами и нежно провёл по нему кончиками пальцев, чтобы не испортить его совершенство. Его указательный палец исследовал расщелину, которая была прохладной на ощупь, но постепенно, казалось, согревалась и увлажнялась, пока он игрался с ней.

Нет, это неправильно. Это не женщина. Это кукла.

В подтверждение его мыслей он обнаружил, что у неё нет ног, а когда он исследовал её плечи, то не нашёл и рук. Головы тоже не было. Из обрубка шеи торчал стержень с гладким стекловидным шариком на конце. Были и другие вещи... верёвки, тонкие стальные трубки.

Да, это была кукла, незавершённая кукла... но сама мысль о её теле и о том, как она реагирует на его прикосновения, была невероятно волнующей. Он возбудился, его член стал твердым. Крип понимал, что это неправильно и извращённо. Извращённо? Чёрт возьми, это было безумие.

Но он не мог остановиться.

Теперь он лапал её обеими руками, и пот, густой, как оливковое масло, стекал по его лицу, когда он дрожал от возбуждения, пытаясь побороть совершенно непристойное желание взобраться на стол и войти в то, что лежало там. Теперь её кожа больше походила на кожу, и он был уверен, что чувствует, как она покрывается мурашками. И да, теперь у грудей были соски, и они затвердели под его пальцами. Один из них источал крошечную струйку молока, которое обжигало его руку. Он слышал стоны, страстные женские стоны... но торс не мог стонать, у него не было головы.

Но теперь он мог видеть не только туловище, но и другие предметы на столе, и одним из них было лицо. Не вся голова, а лишь передняя половина. На лице не было глаз, но губы образовывали идеальный круг, постанывая от удовольствия. Раздался щелчок, и он увидел руку, костяшки пальцев которой барабанили по столу в предвкушении. Другая рука схватила его за запястье, скользя большим пальцем вниз и вверх по его ладони.

Крип понял, что сходит с ума.

Он сходил с ума от ужаса и похоти и, казалось, не мог разрушить чары, которые наложила на него эта женщина... или её части.

Сделай же что-нибудь! Остановись!

Одна из её ног, подтянутая, гладкая и очень женственная, пришла в движение. Он обнаружил, что облизывает её пальцы, в то время как другая нога обвилась вокруг него, крепко сжимая. Одна из рук расстегнула молнию, поглаживая его твёрдый член. Торс придвинулся ближе, пока головка его пениса не оказалась прижатой к искусственной вульве.

Разврат! Мерзкий, отвратительный, извращенный разврат! – услышал он чей-то голос в своей голове.

Туловище прижалось к нему, пока он не почувствовал, как головка его члена скользнула внутрь. Оно заметно дрожало от волн накатывающего удовольствия. Он всё глубже погружался в горячую щель, пока они не стали единым целым. Крип стонал. Лицо исказила гримаса страсти, зубы были стиснуты, дыхание вырывалось короткими, резкими рывками. Ноги держали его в тисках. Руки вцепились в края стола. Туловище выгнуло спину, когда почувствовало приближающуюся кульминацию…

Крип закричал и вырвался из её объятий.

У него едва хватило сил сделать это. Весь дрожа, с пульсирующим членом он отпрянул на пять-шесть футов от стола. Чувство ненависти к самому себя нарастало в нём.

Лицо кричало от предательства.

Туловище билось об стол.

Кисти сжались в кулаки и забарабанили по верстаку.

В голове у Крипа это прозвучало словно одновременно заскрипели тысячи ржавых петель. Его разум заполнил истерический и безумный стук туловища и других частей, лишенных не столько оргазма, сколько семени, которое бы он дал им. Они нуждались в жизненной силе, которое оно несло.

Визг продолжался, становясь всё пронзительнее, выводя его нервную систему из равновесия и ударяя разрядами электричества, как будто он помочился на оборванную линию электропередач. Крип отшатнулся, потеряв равновесие, блеванул и, стуча зубами, упал на колени, дрожа и обмочив штаны. Его глаза выкатились из орбит. У него потекло из носа. Рвота и желчь потекли по подбородку.

Убирайся отсюда! У тебя не так много времени!

Он поднялся на ноги, когда шум в его голове затих, и с нарастающим ужасом услышал, как существо на скамье пытается поспешно собраться. Он больше ничего не видел. Темнота была густой и непроницаемой, и от этого всё становилось только хуже.

Он должен был найти дверь, выход.

Крип слепо двинулся обратно, натыкаясь и спотыкаясь о предметы. Но он не замедлил шага. Он вырвется из этой сумасшедшей фабрики. Зацепившись за верстак, он вытянул руки, чтобы не упасть лицом на его поверхность и то, что на ней лежало. Он погрузился по локоть во что-то, что, несомненно, было мертвецом, возможно, не одним. Плоть была мягкой от разложения, черви поползли по его рукам, когда он выдернул их из трупа. И вонь... Боже милостивый, невыносимое зловоние.

Крип отшатнулся, пытаясь подавить хихиканье, и врезался в стену. Он ощупал её, пока не нашел арку, ведущую в коридор. Воздух в нём был прохладнее, как будто он вёл в гробницу.

Позади себя он услышал, как что-то сошло с одного из столов, и голос, похожий на скрежет ножа по ржавой бочке: “Это ты, куколка?”

42

Чазз плохо различал сон и реальность. Он лишь знал, что нашёл безопасное, тёмное место, которое он никогда не покинет. Он помнил, как Одноногая Леди тащила его какое-то ужасное место, а потом он каким-то образом освободился и спрятала в этом укромном уголке, где, как он знал, он был в полной безопасности. Пока он не шевелится и не издаёт ни звука, он будет в безопасности. Как в детстве, когда он вёл себя плохо, мачеха запирала его в чулане, потому что думала, что он испугается, но всё было как раз наоборот. Там он чувствовал себя полностью защищённым.

Его нынешнее убежище было таким же.

Это был туннель. Очень тёмный, очень безопасный. Здесь было тепло и уютно, и никто не мог достать его. Это было место, которое он часто посещал в своих снах, идеальное убежище.

Одноногая Леди была рядом.

Он это чувствовал. Она ищет его, но никогда не найдёт. Она все бубнила и бубнила, и если он сосредоточится на своих мыслях, то сможет заглушить её ужасный голос.

Не слушай её! Не позволяй этому голосу звучать в твоей голове, иначе она найдёт тебя и накажет, а ты этого не хочешь!

Нет, он этого не хотел. Когда мачеха наказывала его, он всегда знал, что в конце концов всё закончится. Ей наскучит издеваться над ним, и она найдёт себе новое развлечение. Но Одноногая Леди была не такой. Она, как и любая неживая вещь, была создана для ожидания. Как кирпичи в стене или трещины на тротуаре. Десять минут или десять лет ничего для них не значили.

- Давай, мальчик, прячься в гнилой дырке своей мамаши, заберись поглубже в её грязный чехол для членов! – доносился её голос. - Исследуй этот изношенный туннель, куда грязные люди сливают своё семя! Сиди там, маленькая бородавка! Там тебе самое место!”

Голос эхом отдавался в его убежище, и он сказал себе, что не должен слушать, потому что, если он будет слушать, она выследит его. И хотя он так отчаянно старался вести себя тихо, так тихо, как делал это в чулане, когда был мальчишкой с фингалом, фиолетовыми отметинами от ремня на заднице и сигаретными ожогами на ногах, он не мог сдержать тихое, испуганное хныканье, вырывавшееся изо рта.

- А-га! – восторженно воскликнула Одноногая Леди. - Я слышу тебя! Не думай, что сможешь спрятаться от Учителя, потому что Учитель найдёт тебя, как всегда находит плохих маленьких мальчиков! Я вытащу тебя, мой милый маленький членосос, а потом пообедаю твоими яичками! Нежные и сладкие, как маленькие абрикосы, которые я буду жевать, пока сок не потечет по моему подбородку!”

Чазз сунул кулак в рот, чтобы не закричать, как кричал в детстве, когда мачеха подносила зажжённую сигарету к кончику его маленького пениса. Он засунул его как можно глубже, потому что больше не должен был издавать никаких звуков, иначе эта ведьма схватит его и сварит его яйца вкрутую в своём кипящем чёрном котле. Он пытался делать всё, что угодно, но только не слушать голос, и начал медленно вспоминать о концерте, выпивке, микроавтобусе, Стоксе и Рамоне, горячей маленькой Рамоне с ее тугой дырочкой и умелым ртом, которая сделает всё, чтобы мужчина был счастлив, потому что сама страдала комплексом неполноценности. Бедная, милая Рамона. Он использовал её недостатки так же, как мачеха когда-то использовала его. Если ты не сделаешь то, что я скажу, твой отец рассердится и отправит тебя в приёмную семью, а мы уедем в солнечную Флориду и никогда больше не вспомним о тебе, жалкий маленький засранец. И когда Чазз осознал это, он понял, насколько был испорчен, и насколько испорченным он был всегда, начиная со смерти матери. Жестокое обращение его мачехи ещё больше превратило его в эгоистичный кусок дерьма, и мысль об этом причиняла ему сильную боль. Боже милостивый, он загладит свою вину перед людьми, которых обидел. Он загладит свою вину перед Рамоной, потому что она была единственным лучиком света в его жалкой жизни…

Становилось всё светлее и светлее.

Туннель выталкивал его обратно в злобный мир Стокса.

Он изгонял Чазза, как что-то вредное, чужеродное. Его безопасное убежище навсегда исчезло, когда жёлтые когтистые руки схватили его за лодыжки.

- Дырявый маленький ублюдок, - сказала Одноногая Леди, вытащив его и удерживая за щиколотки. - Готов войти в мир на своих ногах? Только не вы, молодой господин! Вы пойдёте на четвереньках к ожидающей вас даме!”

Крича и извиваясь, Чазз видел, как вокруг немного медленно материализуется комната. Он мог видеть стены, увешанные частями кукол — безликие головы и руки, ноги, туловища и кисти рук. Он увидел сосуды со стеклянными глазами, шарнирные челюсти, многочисленные пустые лица, свисающие с крюков. Он также заметил стойки с блестящими инструментами: ножами, пилами, иглами. Он знал, что его притащили сюда не только для того, чтобы кастрировать, но и для того, чтобы тщательно разобрать на части.

И самое худшее было то, что у этого представления была своя аудитория.

Несколько дюжин кукольных людей мрачно наблюдали за происходящим, сидя в креслах, словно студенты-медики, наблюдающие за вскрытием трупа. Все они болтали на каком-то непонятном языке, многие кричали и поднимали вверх белые руки, как на аукционе.

- Они торгуются за тебя, - сказала Одноногая Леди, злобно глядя на него из-под лоскутной маски своего лица. “У тебя так много прекрасных частей. Твое сердце и яйца уже принадлежат мне. Без возражений, молодой господин. Но ... твои ноги, твои руки, глаза и лицо... о, так много замечательных вещей! Что вы сказали? Вон та прекрасная леди хотела бы иметь твое мужское достоинство, и она его получит!”

Чазз мог видеть леди, о которой шла речь.

Ужасное существо, развалившееся на стуле. Её плоть пульсировала. Она была обнажена, и у неё не было рук. Её тело было ужасно выпуклым и округлым, как множество розовых ватных шариков, объединенных в единое целое, глубокий разрез между ног тянулся от лобка к животу. Груди – две огромные, сочащиеся красной жижей сферы. Он плохо разглядел её лицо за этими раздутыми грудями, но видел достаточно, чтобы его внутренности превратились в соус. Её голову венчали волнистые пшенично-жёлтые волосы с голубыми бантами, пухлые губы были алыми, а глубоко посаженные глаза казались выцветшими белыми шариками.

Одноногая Леди хихикнула и стукнула колышком об пол. “Ей оно очень нужно!”

К этому моменту Чазз даже не пытался кричать. Гораздо проще было просто хихикать вместе с остальными. Одноногая Леди протянула руку между его ног и начала ласкать и грубо сжимать его достоинство.

Женщина-пузырь вздрогнула, дрожа от восторга, щель между ног расширилась в чёрную пропасть, которая могла бы поглотить его целиком.

43

Су-Ли скорчилась в углу на соломенной подстилке, алые струйки крови стекали по внутренней стороне её бёдер. Она была голая, дрожащая от холода, сбитая с толку и не могла вспомнить, как попала сюда. Может быть, она сидела бы так целую вечность, прислонившись спиной к холодным шлакоблочным стенам с вытянутыми руками и растопыренными пальцами. Она просто сидела, слушая рыдания срывающегося голоса.

Рыдания?

Да, она слышала. Жалобное рыдание женщины, из которой с корнем вырвали всё человечное, протащили через грязь, а затем засунули обратно жирными вонючими пальцами. Она сама когда-то так рыдала. Но это было давно. Рыдания продолжались, и она поняла, что это её голос, но это, казалось, ничего не значило для неё. Она лишь чувствовала острую режущую боль в животе.

Кровь стекала на пол между её ног, образуя тёмную липкую лужу, приклеившую её к месту.

Моя кровь.

Моя жизнь.

Она положила руки на живот.

Он была огромным и круглым, кожа натянутой, готовая в любой момент порваться от внутреннего давления. Больше похож на шар, наполненный воздухом или газом. Даже пупок у неё теперь торчал наружу, как кончик большого пальца. Внутри что-то было. Что-то беспокойно шевелилось, покусывая и грызя её изнутри.

"Тебя изнасиловали", - сказал ей чей-то голос.

Нет.

Тебя изнасиловала кукла.

Нет!

Тебя изнасиловала марионетка.

Нет!

Тебя изнасиловал манекен, и в тебе его семя…

НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕЕЕЕЕЕТ!!!

Она снова и снова шлёпала себя ладонями по животу, как по барабану, отбивая неровный ритм и чувствуя невыносимую агонию от боли внутри. Если там есть что-то живое, и одновременно не живое, человеческое, и одновременно кукольное, плотское, но и из воска и дерева... она убьет это. Она разорвёт тварь на части. Её пальцы изогнулись в когти, приготовившись сделать это, как только оно появится на свет.

Но что-то начало происходить.

Что-то, что погрузило её разум в пустоту небытия. Всё началось с пальцев ног. Холод высасывал тепло из её вен, заменяя кровь ледяной слизью. Он поднимался всё выше, опутывая своими корнями бёдра и отдаваясь в животе. Её изнасилованная плоть становилась резиновой, кости - замёрзшими палочками, груди - выпуклыми мешочками льда, и это продолжалось и продолжалось, выталкивая жар из неё и заполняя пустоты холодной чернотой. Тьма поглотила её внутренности, затем конечности и пальцы, и, наконец, мозг. Она больше не чувствовала и не испытывала эмоций.

Су-Ли слышала голос, говоривший ей, что будет дальше, и у неё не было желания противиться этому. Непокорность больше не входила в её планы. Принятие и послушание - всё, что у неё осталось. Её лёгкие стали пустыми мешочками, глаза - чёрными стекляшками, и когда существо начало прокладывать себе путь наружу, в конце концов вывалившись из её живота с чавкающими и скользящими звуками, её лицо расплылось в улыбке, и она посмотрела вниз на сморщенный, покрытый кровью ужас у своих ног, и сказала: "Это ты, куколка?”

44

Хотя Рамона знала, что это ловушка, она всё равно пошла с женщиной к её выходящему в парк дому. Она заварила им чай. Женщина сказала, что её зовут миссис МакГиннесс и она живёт в Стоксе уже очень давно и прекрасно знает, как здесь всё устроено. Это была уловка, которой она заманила Рамону в свою паутину.

Миссис МакГиннес была крупной, но болезненно выглядящей женщиной. Она была полноватой, но её кожа была жёлтой и сухой, почти шелушащейся. Но её голубые глаза добродушно взирали на Рамону из распухших глазниц, и она сказала, что расскажет ей всё, что та хочет знать.

Потягивая чай, миссис МакГиннес сказала: "Я знаю, что вас, как и многих, притянуло сюда... но куда же ты собралась идти сейчас?”

- Я иду на восток, - сказала ей Рамона. “Я найду источник этого кошмара.”

- Это глупо.

Рамона пожала плечами.

- Бог любит дураков. Лучше с боем прорываться до цели, чем занять глухую оборону.

- У тебя хорошо подвешен язык.

Рамона проигнорировала замечание. Она больше не обращала внимания на такие вещи. Посмотрев на чай в своей чашке, она решила, что он, вероятно, отравлен. Она не станет его пить.

- Вы сказали, что я ничего не знаю.

- Нет, ты только догадываешься.

- Тогда расскажите мне то, чего я не знаю.

- Это длинная история.

- У меня предостаточно времени.

Миссис МакГиннес пожала плечами.

- Как скажешь. Я уже упоминала ранее, что давно живу здесь. Разве что Матушка живёт дольше. Я была одной из немногих, кто не пытался бежать и не строил против неё заговоров, так что я осталась. Мне позволили остаться самой собой. Не марионеткой, как прочие.

- Кто такая Матушка?

Миссис МакГиннесс стукнула чашкой о блюдце.

- Кто такая? Ну, может быть, лучше спросить, что оно такое. Она – Матушка Кроу. Последняя из семьи, кто практиковал это.

- Практиковался в чём?

- В искусстве создания кукол. Кроу не были простыми создателями игрушек, дорогая. О нет, нет, нет. Их творения были чем-то большим, чем просто заводными куклами. Видишь ли, Кроу не всегда были создателями кукол. В Старой Европе они были часовщиками, мастерами создания утончённых часовых механизмов. Они применили эти навыки, секреты и приёмы и к своим “куклам”.

- Это ... это всё так безумно.

Старуха улыбнулась, как будто слишком хорошо понимала это чувство.

- Ты сказала, что направляешься на восток... но знаешь ли ты куда на самом деле идёшь?

- Сирена, - сказала Рамона. “Я иду на звук сирены.”

Миссис МакГиннес кивнула.

- Умная девочка, а может, и не очень. Звучит сирена, и эти твари просыпаются, не так ли? Как деревянные куклы, решившие, что они больше не деревянные? Послушай, сирена – гудок начала их работы и Матушка Кроу управляет им так же, как и многие поколения до неё.

- Гудок начала работы где?

- На фабрике, дитя. Завод на холме, где делают кукол... по крайней мере, там, где их раньше делали. Теперь там происходят другие вещи, от которых у тебя кровь застынет в жилах, - она отмахнулась от этой мысли. - А теперь послушай. До пожара 1960 года завод Кроу был источником жизненной силы Стокса. Почти каждый в городе работал там, и это был хороший город с хорошими людьми, которые жили хорошей жизнью и уважали друг друга. Не то что паразиты в большом городе. Это были хорошие люди, и это был их город, и семья Кроу делала всё, чтобы он процветал. Ты слишком молода, чтобы знать об этом городе или фабрике, но когда-то, когда фабрика работала без остановки и была кровью этого города, там делали кукол. Кукол для детей. Куклы, марионетки, даже манекены. Творения Кроу были широко известны, заказы поступали отовсюду, а люди были сытыми и счастливыми и город процветал. И наблюдала за всем этим, фабрикой и городом, Матушка Кроу. Старая, добрая Матушка Кроу, любившая каждого из своих детей больше, чем себя саму.

Рамона удивлённо приподняла бровь. Та старуха на сцене не показалась ей любящей матерью.

- Дайте угадаю. Фабрика пришла в упадок, закрылась, люди ушли туда, где трава была зеленее, и Матушка Кроу приняла это близко к сердцу.

- Твой язык, - сказала миссис МакГиннес, качая головой. – Твой ужасный язык.

- Я что-то не так понял?

- Да, дорогая. Когда они нуждались в ней, она всегда была рядом. Но когда она нуждалась в них, они бросили её.

Рамона кивнула.

- Людям нужно кушать, мэм. Я уверена, что они не хотели уезжать, но им нужна была работа, чтобы прокормить своих детей. Я не думаю, что это преступление. Какого чёрта ей от них надо? Их первенцы?

По лицу старой леди пробежала тень, и Рамона поняла, что сказала лишнего. Но она ничего не могла с собой поделать. Она слишком многое пережила, и её нервы не только были на пределе, но и гудели, как телефонные провода. Она напряглась, приготовившись к драке.

- Может быть, она даже заслужила их, - сказала миссис МакГиннес, её дыхание участилось. - Она и её семья сделали многое для города и его жителей, и взамен они хотели лишь одну простую вещь: верность.

Рамона кивнула.

- Возможно. Но, возможно, она просила слишком многого. Верность - это хорошо, но она не поставит еду на стол. Готова ли была Матушка Кроу содержать всех из своего кармана?

- Ее карманы были так же пусты, как и их!

- Значит, у них не было выбора. Поэтому они ушли.

Миссис Макгиннес кивнула.

- Не все, не сразу. Но семья за семьей они покинули кладбище. Ведь Стокс - большое старое кладбище. Душа города была испорчена, прогнила до основания, и вот тогда он начал кровоточить. Я не ожидаю, что ты поверишь, но все, кто остались, видели это. Кровь начала сочиться из земли, пузырясь, как сырая нефть. В воздухе чувствовался её запах и вкус. Она просачивалась сквозь трещины на асфальте, заполняла дворы и бежала по водостокам. Одних это приводило в ужас, другие были в восторге от мистики всего происходящего.

Рамона вздохнула.

- А Матушка Кроу? Что она сказала о крови?

- Никто не знал. Она спряталась на старой фабрике, как паук в щели, и не выходила оттуда.

Как паук, подумала Рамона, потому что эта сумасшедшая старуха по-своему опутала весь город паутиной, и ей не нравилось, что горожане, её люди уходят из города, как мухи из паутины. Но кровь? Что это значит? Либо миссис МакГинесс преувеличивала, чтобы оправдать свою точку зрения, либо случилось что-то очень странное, и, учитывая всё, что Рамона видела, она не сомневалась, что в Стоксе могут произойти вещи, которые не могут произойти в любом другом месте.

- Как вы объясните эту кровь?

Миссис МакГиннес снова звякнула чашкой.

- Город умирал. Он испускал последний вздох. И как всё, что лежит израненное и измученное на смертном одре, он истекал кровью. Злокачественная опухоль проникла в этот город, и мы видели, как гнила его плоть. Буквально. Дома разваливались, деревья стояли без листьев. Вода в ручье испортилась, небо почернело, и ветер приносил кладбищенскую вонь. Невозможно, скажешь ты? Ты думаешь, я приукрашиваю, не так ли? Я говорю то, что видела. Этот город пожирала болезнь. Тогда мы этого не знали, но тому была причина. Видишь ли, там, на фабрике, Матушка Кроу тоже умирала. Злокачественная опухоль, поразившая город, зародилась в ней и распространилась от фабрики в город. Я же говорила тебе, что в этом городе течёт кровь Кроу. Когда она заболела и умерла, то же самое произошло и с городом. К тому времени нас осталось не так уж много. Может быть, двадцать семей, не больше. Но все мы были свидетелями этого.

Она продолжала рассказывать, что Матушка Кроу, возможно, физически умерла, но что-то в ней отказывалось уйти так просто. Что бы это ни было — упрямая гордость, гнев или тёмное колдовство - оно осталось. Оно окрепло, захватило город и заставило заплатить ужасную цену тех, кто хотел уйти.

- Оно хотело жертвоприношений? - спросила Рамона.

- Да, в некотором роде. Ты смотришь на меня как на сумасшедшую, моя дорогая, и, может быть, так оно и есть, но я кое-что видела. Ужасные вещи постигали тех, кто не был верен семье, которая дала им кров. Я видела всё это. Ужасная машина на фабрике всё ещё изготавливала кукол, и постепенно они заменяли людей... пока не осталось никого.

- Потом был пожар.

Миссис МакГинесс, казалось, была огорчена этим.

- Да, он разгорелся в городе и дошёл до фабрики, а когда всё было кончено, Стокс превратился в развалины. Но то, что было на фабрике, что некогда являлось Матушкой Кроу, всё ещё осталось там, слившись с машинами в нечто настолько мощное, что было способно переделать город по своему идеальному образу. Но Она также иногда нуждается в людях, вроде вас. Ты и твои друзья, вы не должны умирать или позволять этим ужасам изводить вас и высасывать из вас силы. Хватит сражаться. Смиритесь, как я. Станьте частью Её города, и Она обеспечит вас всем, что вам угодно.

Рамона молча уставилась на неё.

Она не могла вымолвить и слова. Всё это чушь собачья. Неужели старуха Кроу всерьёз думает, что сможет засосать людей в эту преисподнюю, и они будут счастливо жить на кладбище Стокса, принимать то, что она предлагает, и почитать её, свою королеву? Чёртово безумие. Вот что это было. Рамона была полна решимости добраться до этой фабрики и положить этому конец.

- Я не собираюсь мириться с этим, - сказала она, - и никто другой в здравом уме тоже. Матушка Кроу, или что она там сейчас, должна быть остановлена. Это безумие зашло слишком далеко. Кем, чёрт возьми, она себя возомнила? Кто дал ей право манипулировать этими людьми?

Тень пробежала по лицу миссис МакГиннес. Она полностью затмила её лицо, лишь глаза, теперь жёлтые и яркие, как яичные желтки, уставились на Рамону.

Чудовище почти вырвалось наружу.

- Она всё для них сделала! Пока они спали, она трудилась! Пока они процветали, она истекала кровью! Они были её пшеницей, и она обращалась с ними с любовью и большой заботой, срезая сорняки, которые росли вокруг них! Она просила только верности и ... и послушания! Ведь они принадлежали ей по праву рождения!

Миссис Макгиннесс встала, её желтоватые губы растянулись в кислой усмешке, обнажив длинные зубы.

- Они отрабатывали свои смены! С восьми до четырёх, с четырёх до полуночи и с полуночи до восьми. Но она отрабатывала все смены сразу, став частью фабрики, а затем и города! Этим она хотела показать, что каждый должен жертвовать и каждый должен страдать ради всеобщего блага, ведь все мы единое целое! Ты слышишь меня, глупая маленькая пизда? Мы все одно единое целое!

Рамона тоже поднялась на ноги.

- Я ухожу.

- ТЫЫЫЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЁШЬ!

Миссис МакГиннесс говорила все громче и громче, её голос срывался на визг: "Такая ШЛЮХА, как ТЫ, не сможет понять ответственности возложенной на Матушку Кроу и того, что она сделала и должна сделать, чтобы сохранить этот город! ТЫ не познала страдания и муки зарождения её города! ТЫ не можешь ни видеть, ни чувствовать, как её кровь течёт в Стоксе! Это её ребёнок, которого она вырастила и лелеяла и никогда не отпустит! ТЫ всего лишь маленькая шлюха, как и всё твоё поколение! ТВАРИ! ШЛЮХИ! ПЕДИКИ! БЕРУЩИЕ И НЕ ДАЮЩИЕ НИЧЕГО ВЗАМЕН! ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ОЦЕНИТЬ КРАСОТУ ТОГО, ЧТО ОНА СДЕЛАЛА! КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ! ПАРАЗИТЫ! ТЫ…”

- Заткнись! - закричала на неё Рамона. “ПРОСТО ... ЗАТКНИСЬ ... НАХУЙ!”

Когда она попыталась пройти мимо миссис МакГиннесс, которая теперь для неё не существовала, та схватила её за руку, и в тот момент внутри Рамоны словно что-то взорвалось. Её голова была полна ослепительного света. Это была не миссис Макгиннесс, как она и подозревала с самого начала, это была Матушка Кроу, точнее её проекция. Осознания того, что её коснулся ужас, создавший весь этот кошмар, чуть не вынудило её закричать.

На самом деле, она закричала.

Выдернув руку, она ощутила, что там, где Матушка Кроу/Миссис МакГиннес коснулась её, всё онемело, как от пиявки.

Когда гнев Матушки Кроу усилился, дом задрожал от внезапно налетевшего сильного ветра. На мгновение или два показалось, что стены испаряются, превращаются во что-то менее реальное чем газ. Чары Матушки Кроу то ли ослабевали, то ли ей надоедало тратить огромную ментальную/психическую энергию на поддержание образа Стокса.

- ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ! – закричала она на Рамону. “НИКТО НЕ УЙДЕТ, ПОКА МАТУШКА НЕ РАЗРЕШИТ! НЕ СЕЙЧАС И НИКОГДА, ТЫ, МАЛЕНЬКАЯ ШЛЮШКА! ТЫ ГРЯЗНАЯ, РАЗДВИГАЮЩАЯ НОГИ, ПОЖИРАЮЩАЯ СПЕРМУ МАЛЕНЬКАЯ ШЛЮХА! У ТЕБЯ НЕТ ПРАВА ГОЛОСА ЗДЕСЬ! У ТЕБЯ НЕТ…”

Когда Матушка Кроу снова схватила её, с дикими глазами и оскаленным вспененным ртом, Рамона врезала фонарём ей в лицо. Корпус из нержавеющей стали расколол маску миссис МакГиннесс, как сухую древесину.

- ИИИИИИИИИИИИИ! - воскликнула Матушка Кроу, её маска треснула, и под ней показалось что-то серое и ухмыляющееся, похожее на иссохшее лицо мумии. - ГРЯЗНАЯ, ГРЯЗНАЯ, ГРЯЗНАЯ СУКА! КОВАРНАЯ, КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ! СОВСЕМ КАК ТВОЙ ПОДРУЖКА НАВЕРХУ! ТА, ЧЬЕ ЛОНО ИСТЕКАЕТ КРОВЬЮ ОТ СОИТИЯ С ТЕМ, КОГО ОНА ПРИЗВАЛА! УЗКОГЛАЗАЯ ДЫРКА! ЖРУЩАЯ СОБАК КИТАЙСКАЯ ПИЗДА!

Расистские оскорбления вылетали из её рта, как рвотные массы, подкрепляемые выгребной ямой разума, который, вероятно, был испорченным и гнилым, ещё когда она была жива. Она была всего лишь мешком с ядом, нетерпимостью, ненавистью и страхом. Страхом перемен. Страхом, что она утратила свою власть над людьми Стокса и больше не сможет сжимать их в своих артритных кулачках, пока из них не потечет кровь. Страхом потери контроля. И, в конечном счете, страхом остаться одной, боязнью взглянуть в лицо безумной, мстительной ведьме, которой она была.

Рамона колотила Матушку Кроу, пока голова ведьмы не раскололась. Половина её маски сползла вниз на несколько дюймов и придала ей вид какого-то ярмарочного монстра, отражения в разбитом зеркале. Но она не упала, несмотря многочисленные удары и чёрную вязкую кровь, стекающую из трещин маски миссис МакГиннес.

- ИДИ! - сказала она насмешливым голосом. - ИДИ ПОСМОТРИ НА СВОЮ МАЛЕНЬКУЮ ДВУХДОЛЛАРОВУЮ УЗКОГЛАЗУЮ ШЛЮХУ, НА ТО, КАК РАЗДВИГАЮТСЯ ЕЁ НОГИ, И ЧТО ОТТУДА ВЫХОДИТ!

Маска полностью спала с лица Матушки Кроу, и Рамона увидела её сардоническое лицо… а потом она исчезла. Ничто не указывало на то, что она вообще была здесь, кроме струйки дыма и осколков маски на полу. Затем Рамона услышала, как наверху что-то ударилось об пол.

С фонарём в руке и ужасом, колющим её, как нож, она подошла к лестнице и начала подниматься.

К тому, что ждало там, в темноте.

И тут она услышала вой сирены.

45

Лекс тоже услышал какофонию, как и Крип внутри фабрики. Он шёл по извилистой дороге, ведущей к фабрике на холме, и ничто не могло его остановить. Он знал, куда ему нужно идти, но не имел понятия, что будет делать.

"Я иду за тобой", - подумал он. Это всё, что тебе нужно знать. Твоя эта идея или моя, не имеет значения. Я просто иду за тобой.

Пока он взбирался по обсаженной деревьями дороге и очертания фабрики медленно увеличивались в размерах, он говорил себе, что всё, что он сделает, будет сделано ради Су-Ли. Что бы ни случилось, чем бы ему ни пришлось пожертвовать и сколько бы своей крови он ни пролил, он сделает это для неё, потому что был многим ей обязан.

Впереди, на повороте, он увидел фигуру.

Его первым побуждением было окликнуть её, но тревога заглушила это желание. Он знал, что это не человек. В Стоксе не было ничего по-настоящему живого.

Он зашагал быстрее.

Фигура поманила его к себе и скрылась в тени. Он решил, что поймает и разорвёт тварь на части. Ничто меньшее его не удовлетворит. Иногда фигура выходила на освещённые лунным светом участки дороги и Лекс заметил, что она передвигается со странным покачиванием, характерным для кукольных людей.

Он дошёл до следующего поворота и увидел на дороге тёмную лужу. Он знал, что она не природного происхождения. Как поётся в песне, в Южной Калифорнии никогда не идёт дождь, и уж точно никогда не идёт дождь в Стоксе... если Кукловод того не захочет.

Лекс опустился на колени у лужи.

Он понял, что это кровь, ещё до того, как прикоснулся к ней. Он опустил в неё указательный палец, и она оказалась очень тёплой, почти горячей. Больше похоже на жидкость, которая вытекла из трансмиссии, чем на что-то, что вытекло из живого тела.

Поднявшись, он возобновил погоню.

Фигура стояла на следующем повороте и махала ему рукой.

"Значит, ты истекаешь кровью", - подумал он. Наверное, это что-то значит, но сейчас у меня нет времени на головоломки.

Он натыкался на всё новые и новые лужи крови. Если бы существо, за которым он шёл, было человеком, оно бы не смогло сделать и двух шагов. В нём попросту не осталось бы ни капли крови. По-видимому, эта тварь могла истекать кровью бесконечно; резервуар никогда не пересыхал. Ещё одно пятно крови, за ним ещё одно, потом лужа, которая медленно стекала в канаву на обочине дороги.

Лекс чувствовал себя охотником, идущим по кровавому следу раненой добычи.

Лужи становились всё больше и больше, и теперь он увидел, что их соединяли кровавые отпечатки ног. Маленькие, вероятно женские.

Су-Ли, подумал он. Так Кукловод хочет, чтобы ты думал, но это чушь собачья. Это всё часть его игры.

Теперь лишь поле постриженной травы отделяло его от фабрики. Это было большое здание, с плоской крышей, квадратное, идеально геометрическое, как ряд блоков, нагроможденных друг на друга. Хотя Луна освещала всю прилегающую территорию, её свет не касался строения. Оно оставалось тёмным, как будто вырезанным из чёрной плотной бумаги. Фигура манила его из полутени, отбрасываемой этим местом.

Лекс остановился.

На самом деле, он не столько остановился сам, сколько был остановлен. Казалось, он врезался в невидимую стену. Он смотрел на очертания фабрики так же, как Гензель и Гретель, должно быть, смотрели на сахарный домик Большой злой ведьмы. Затем он действительно почувствовал потоки силы, исходящие от здания, отталкивающие его назад, заставляющие его колени дрожать от собственного веса. Сила чистой ненависти, и на мгновение ему показалось, что он видит ярко-красные глаза, смотрящие на него из одного из верхних окон.

Да, так оно и было.

Если он и сомневался в этом раньше, то теперь сомнений не осталось. Эпицентр кошмара Стокса находился здесь, и Лекс чувствовал исходящие отсюда щупальца, обвивающие весь город. Источник тёмной и убийственной силы, это было всё равно что стоять перед трансформатором.

Лекс знал, что может просто уйти, а может прорваться туда. Только последнее могло ослабить Кукловода. Первое сделало бы его намного сильнее.

Он сделал шаг, потом ещё один.

От ненависти к этому месту у него разболелась голова, а по лицу побежали капельки пота размером с кукурузные зёрна. Он стёр их, становясь всё более решительным с каждым шагом, приближавшим его к больному сердцу Стокса. И тут он почувствовал жар, похожий на дыхание демона. Воздух вокруг него заполнился клубящимся дымом, и он услышал крики и вопли горящих в аду душ.

Он двинулся вперёд, и дым рассеялся, и появился кукольный человек, только это был не просто кукольный человек, а кукольная женщина, и этой женщиной была Су-Ли, протягивающая к нему бледные белые руки, и казалось, что от неё исходит волчий голод.

Он слышал её голос: Оно сделало мне больно. Оно разорвало меня на части. Оно лишило меня всего, что у меня было. Почему ты допустил это? Почему ты позволил ему причинить мне такую боль?

Лекс не совсем понимал, о чём она говорит.

Он слышал её слова в своей голове. И под каждым словом скрывалось воспоминание о том, что случилось с ней в доме после того, как они расстались. Увидев это, он почувствовал себя так, словно его ударили в живот. Он закричал. Из его глаз потекли слезы.

А потом голос, доносящийся из глубин его души, сказал: "ДОСТАТОЧНО ЧЁРТОВЫХ ИГР!”

И тогда всё изменилось.

Очень быстро.

Безупречное совершенство куклы Су-Ли исчезло. Языки пламени лизали её одежду, а длинные красивые волосы вспыхивали с тошнотворным зловонием. Её лицо пузырилось и стекало. Она была похожа на восковую куклу, брошенную в огонь. Она закричала, когда её конечности начали изгибаться.

Это не Су-Ли, сказал себе Лекс.

Это не Су-Ли.

Это проекция, физическая галлюцинация, которая носит её лицо. Это маска, а под ней есть что-то ещё. Пусть оно покажет себя.

Оболочка продолжала таять, пока не раскололась подобно огромным челюстям и не извергла монстра, который легко вышел из горящих, плавящихся останков Су-Ли. То, что он увидел, было сгорбленным, высохшим существом, которое сильно напоминало ему мать Нормана Бейтса. Старуха в чёрном платье с белым воротничком, простом пуританском одеянии, застёгнутом до самого горла. Её лицо представляло собой череп, покрытый остатками серой плотью, её белые волосы были собраны в строгий маленький пучок. Но в отличие от трупа в "Психо", это существо было живым. Зубы у твари были длинные и острые, а тянущиеся к нему руки напоминали хитиновые когти.

Но Лекс не побежал.

И когда она потянулась к нему, чтобы содрать кожу с лица, он отреагировал как загнанный в угол зверь и напал первым. Он трижды хорошенько врезал ей, отчего её голова каждый раз подпрыгивала на сухой шее, пока что-то не хрустнуло, и она свесилась на левое плечо. Она полоснула ногтями, оставив неглубокие борозды на его лице, прежде чем Лекс схватил её и бросил на землю, прыгая на ней и слыша, как её кости трескаются под ним, как сухие палки.

Когда он наконец успокоился, на земле ничего не было.

Но дверь на фабрику была распахнута настежь.

Вот его приглашение.

46

Идя по тёмному коридору, ведущему к центру фабрики, Крип слышал, как вокруг него что-то движется. Не кукольные люди, а то, что он принял за крыс, сотни крыс, которые бежали по полу, карабкались по стенам и болтались не более чем в трёх футах над ним, роняя свой помёт ему на голову. Он видел их сверкающие глаза, но они не пугали его, потому что у него было странное чувство, что они, как и он, ищут убежище.

Кто-то преследовал его.

Он слышал шлепанье ног той, кто хотела завершить начатое.

Пройдя около двадцати футов по коридору, он понял, что ступил в какую-то тёмную пещеру, которая простиралась до бесконечности.

Он видел такое место только во сне и знал, что оно будет тянуться на многие мили, и никогда он не будет ближе к выходу, чем сейчас. Но он не мог повернуть назад. Если он это сделает, она поймает его. Остановка была хуже смерти. Других вариантов не было. Он будет идти до тех пор, пока плоть не отвалится от его костей, потому что у него просто не будет другого выхода.

Он понимал, что должен был бы испугаться, но не испугался.

Пока нет.

Пока режиссёру этой маленькой пьесы не станет скучно, и он не опустит занавес. Вот тогда-то Крипу станет по-настоящему страшно.

Затем, словно по команде, он заглянул в пасть ада.

Он достиг центра фабрики. Только всё было не совсем так, как он себе представлял. Это была печь для обжига, пылающая доменная печь, из которой вырывались длинные языки пламени. От дыма у него заслезились глаза.

У него появился ещё один вариант.

Вернуться к тому, что преследовало его, или шагнуть в огонь.

Ему выбирать. Поэтому без промедлений он сделал то, что должен был сделать.

47

С бешено колотящимся сердцем Рамона поднялась по лестнице в поисках Су-Ли. Включив свой надёжный фонарь, она изучала каждую тень, внимательно всматриваясь и прислушиваясь в поисках угрозы. Она знала, что, когда придёт время, оно выскочит из темноты и вонзит когти ей в горло.

Ты разозлила Матушку Кроу, и она приготовила для тебя кое-что особенное.

Поднимаясь наверх, она всё больше ощущала в воздухе запах плесени, который был неуместен в Стоксе. Такие запахи были присущи другим городам и населяющим их паразитам, но не Стоксу. У Стокса всегда был летний аромат - сирень и гортензии, гибискус и бархатцы.

Это остановило Рамону.

Это был запах покинутого дома, незанятого жилища, где на окнах густо скапливалась пыль, а на подоконниках - высохшие мухи, где ковры зеленели от сырой гнили, а по стенам росли чёрные узоры плесени. Такого не могло быть в Стоксе, по крайней мере, в воображении Матушки Кроу.

Но запах становился всё сильнее, как будто дом был какой-то большой тыквой, которая гнила изнутри. И, возможно, так оно и было.

Фонарь высветил обесцвеченные обои, потолок с отсутствующими плитками и пыльный пол. Она почувствовала резкий запах мышиного и крысиного помёта, слышала, как внутри стен копошатся какие-то существа. Ей пришлось перешагнуть через мумифицированный труп маленькой птички с вывернутым крылом. Пауки соткали себе объёмные паутины в углах.

Интересно.

Рамона слышала резкий голос Матушки Кроу: “Я показала тебе красоту и совершенство, но такая городская шлюха, как ты, не смогла этого постичь. Так что довольствуйся этим. Я даю тебе гниль и заброшенность, к которой ты привыкла. Я оставлю тебя корчиться в собственной грязи. Это твоя стихия, свинья.”

Воздух становился всё холоднее. Теперь она могла видеть своё дыхание.

- Су-Ли? - крикнула она. “Если ты здесь, отзовись! Если ты этого не сделаешь, я уйду!”

Она почувствовала лёгкое изменение в атмосфере, потому что знала, что нарушает тщательно продуманные планы Матушки Кроу. Всё это было подстроено специально для неё. Она должна была подняться. Она должна была увидеть то, что её ждёт.

Ей показалось, что из коридора донёсся глухой стук. Там была дверь. Она подошла к ней, глядя на её покрытую паутиной поверхность с грязной от многочисленных прикосновений ручкой. Она знала, что ей не понравится то, что она увидит, но если бы она сейчас обернулась, то не удивилась бы, если бы лестница просто исчезла.

- Хорошо, - сказала она, “Я буду играть в твою игру. Но позже, ты сыграешь в мою.”

Дверь оказалась заперта. Она ожидала, что какой-нибудь электрический разряд пронзит её при прикосновении, но ничего не произошло. Просто старая дверная ручка на старой двери в старом доме. Неужели теперь Матушка Кроу пытается её переубедить? Ей захотелось сделать шаг назад и обдумать всё это.

Чушь. Именно этого она от тебя и ждёт.

Рамона старалась казаться неуверенной и полной тревоги, что было не так уж трудно, потому что именно так она себя и чувствовала. Затем она шагнула вперёд, и дверь оказалась незапертой. Она распахнула её и почувствовала тёплый, мясной запах, который напомнил ей запах размороженной свинины. Она огляделась вокруг, осматривая большую спальню, в которой не было ничего, кроме металлического каркаса кровати.

- Су-Ли? - сказала она.

Что-то треснуло. Она услышала это не столько наяву, сколько в своём разуме. Образ, как треснуло яйцо и из него вылезло какое-то пушистое существо. Это должно было что-то означать, но что?

Свет выхватил из темноты обмякшую фигуру у дальней стены.

- Чёрт, - пробормотала она, и у неё перехватило дыхание.

Она не сразу узнала Су-Ли. Обнажённая женская фигура, длинноногая, с копной блестящих чёрных волос, свисающих на лицо. Именно волосы, если не всё остальное, вызвали узнавание, потому что она знала очень немногих женщин за пределами модных журналов, у которых были столь красивые волосы. Су-Ли, конечно, была мертва. Она выглядела опустошенной и костлявой, её бледная кожа была покрыта пятнами крови, которые были даже в волосах. Это было не слишком удивительно, потому что выглядело так, как будто внутри неё взорвалась бомба, образовав тёмную рану от промежности до живота. Она сидела в луже крови, которая также была разбрызгана по стене позади неё и даже капала с потолка.

Рамона отвернулась, стараясь не блевануть.

Её голову пронзила резкая боль, и она поняла, что произошло, и увидела всё во всех ужасных подробностях. Ей пришлось прислониться к дверному косяку, чтобы не упасть.

Оно вышло из неё, подумала она. Семя, которое было посажено в неё взошло и вышло из неё... нет, оно прогрызло себе путь наружу, пока она чувствовала всю эту боль. По крайней мере, до тех пор, пока не потеряла сознание от шока и агонии.

То, что находилось в комнате, обрушивалось на неё волнами бесформенного чёрного зла. Она едва могла отдышаться.

(ВОТ ЧТО ПРОИСХОДИТ С ГОРОДСКИМИ ШЛЮХАМИ)

В её голове эхом отдавались эти слова. Боль была невыносимой, каждое слово ранило как бритва.

- Пожалуйста… - услышала она свой голос.

(ОНИ ПРИЕЗЖАЮТ В СТОКС, НАШ ИДЕАЛЬНЫЙ ГОРОД, И РАСПРОСТРАНЯЮТ СВОЮ БОЛЕЗНЬ СВОИМИ ГРЯЗНЫМИ ЗАРАЖЁННЫМИ ЧАСТЯМИ ТЕЛА)

Рамона упала на колени. Голова у неё была словно груша, на которой боец отрабатывает удары. Бум-бум, бах-бах. Она боролась, чтобы остаться в сознании, но Матушка Кроу побеждала. И кто она такая, чтобы противостоять тому, что может обмануть смерть и воссоздать целый город из дымящегося чёрного пепла и развалин?

(ГРЯЗНАЯ КИТАЯНКА, ДВУХДОЛЛАРОВАЯ ШЛЮХА-ГУК, ПРОСЯЩАЯ ОБ ЭТОМ)

- Нет, нет, нет, нет, - Рамона застонала. “Пожалуйста, пожалуйста, не надо больше…”

(УМОЛЯЛА ОБ ЭТОМ, ЖЕЛАЛА ЭТОГО, И ОНА ПОЛУЧИЛА ЭТО)

- Заткнись!

(ОНА ЗАКРИЧАЛА, КОГДА ОН ПРОНЗИЛ ЕЁ, КОГДА ОН РАЗОРВАЛ ЕЁ ЧУЖЕЗЕМНУЮ ПИЗДУ! ОНА ВИЗЖАЛА И КРИЧАЛА, А ОН ПРОДОЛЖАЛ ДОЛБИТЬ ЕЁ, РАЗРЫВАЯ НА ЧАСТИ!!!)

Рамона почувствовала, как в ней закипает гнев, который заглушал страх и ослаблял боль. Она знала, что это её единственное оружие против Матушки Кроу в городе где лишь сила воли имела значение.

- ДА ПОШЛА ТЫ! - закричала на неё Рамона. - ПОШЛА ТЫ, ЗЛОБНАЯ, СТАРАЯ МАНДА! К ЧЁРТУ ТЕБЯ И ТВОЙ СТОКС!

Дом затрясся, и Рамона подумала, что сейчас на неё обрушится весь гнев Матушки Кроу. На улицах гремел гром, запах жареной плоти и палёных волос пронёсся по дому горячим, тошнотворным потоком.

Но её ненависть и гнев сместились в город, оставив Рамону стоять возле безжизненного тела Су-Ли. Она была похожа на старую ржавую трубу, которая лопнула и хлынула кровавым потоком. Добрая, милая Су-Ли. Рамона заставит эту злобную старую ведьму заплатить за всё.

Она услышала что-то под кроватью. Какой-то царапающий звук, похожий на скрежет когтей крысы. Но это была не крыса. Она посветила туда и увидела блестящие чёрные глаза, похожие на глаза Тряпичной Энн, уставившиеся на неё.

- Так вот ты где, - сказала она сдавленным голосом.

Оно шевельнулось. Свет отражался от его глаз-пуговиц и зубов. Его когти застучали по полу. Рамона подошла ближе к кровати, не желая рассматривать тварь... но что-то в ней требовало, чтобы она смотрела на неё, как на какого-то уродца в банке. Нарастающего в ней ужаса было почти достаточно, чтобы упасть замертво.

- Покажись, - сказала она, её голос звучал решительно, но слабо.

Там, в тени, что-то зашуршало. Оно издало какой-то влажный сосущий звук.

- Иииииииии, - пропищало оно, отчего по спине Рамоны пробежали мурашки. Это прозвучало, как будто кто-то наступил на мышь.

Она пнула ногой кровать, но тварь умчалась прочь быстрее, чем Рамона смогла рассмотреть её. Оно пробежало по трупу Су-Ли, забрызгав его кровью, когти тикали, как у кошки, которая не может убрать свои когти. Свет выхватил его зубастую ухмылку и блестящую, похожую на луковицу, эмбриональную голову со свисающими на одну сторону волосами, похожими на водоросли.

"Оно думает, что ты играешь с ним", - подумала Рамона.

Сама идея была ужасной, но она была почти уверена в этом. Может быть, Матушка Кроу и придумала весь этот спектакль с изнасилованием, беременностью и родами, но теперь, когда оно было живо, оно обладало разумом ребёнка и хотело играть.

Это было до крайности нелепо.

Рамона попыталась проследить за ним с помощью своего фонаря. Оно заскользило по полу, влево, потом вправо, потом она потеряла его и почувствовала, как оно скользнуло между её ног. О, Господи. Что-то подсказывало ей, что такой ужас должен быть уничтожен, что позволить ему выжить - почти грех... но она не знала, готова ли она к этому.

Она услышала какой-то скрип и резко развернулась.

Тварь прыгала на кровати, взлетая на пять или шесть футов. Оно была уродливым, бугристым и извивалось, как зародыш крысы. Затем оно спрыгнуло с кровати, как будто хотело, чтобы она тоже попробовала. Рамону одновременно охватили ужас и жалость. Она направила свет прямо ему в лицо, и оно завизжало, как будто его ошпарили. Ему не нравился свет. Его лицо было сморщено и покрыто глубокими морщинами, глаза были пустыми серыми шариками. Когда оно завизжало, его челюсти широко раскрылись, и она увидела, что у него было два зуба. Каждый длинный, острый и похожий на клык. Один на нижней челюсти и один на верхней. Оба были окрашены в розовый цвет от того, как оно появилось на свет. Она сравнила их с клювом птенца.

Оно спряталось от света, повернувшись к ней спиной, и она увидела выпирающие шишковатые кости под перепончатой плотью. Оно дрожало. Когда она подошла ближе, сжимая фонарь, как дубинку, оно попискивая заскользило по полу.

Рамона бросилась за ним, и оно прыгнуло прямо ей в лицо.

Она еле увернулась. Тем не менее, его плоть коснулась её щеки, и оно было холодным и скользким, как мёртвый карп. Оно ударилось о стену, но не упало. Просто зависло, вцепившись когтями в штукатурку. Теперь оно дышало очень тяжело. Когда она подошла к нему поближе, оно пискнуло и задрожало, как будто испугалось, а из его задних лап выпала капля розового желе, как будто оно обделалось от страха.

Это было уже слишком.

Она собиралась уйти. Возможно, это было неправильно, но она больше не могла этого выносить. Её отвращение к этой твари было слишком велико, и если она коснётся её снова, она просто сойдёт с ума.

Оно повернуло голову и посмотрело на неё, улыбнувшись сочными розовыми дёснами, его два шипообразных зуба выглядели смертельно опасными, предназначенными для того, чтобы пронзать ярёмные вены. Его блестящие кукольные глаза смотрели на неё, наполненные наивным идиотизмом, от которого у нее защемило сердце, даже когда по рукам побежали мурашки. Она никак не могла отделаться от мысли, что это вовсе не живое существо, а какая-то ужасная бутафория или отвратительная игрушка.

Оно несколько раз стукнуло коленями о стену. Оно хотело, чтобы она снова пришла за ним. Оно хотело, чтобы она попыталась поймать его. Игра, это была всего лишь игра... и всё же она видела его зубы и когти, способные запросто убить.

- Ииииии? – пискнуло оно.

- Нет, - ответила она. – Хватит играть. У меня нет времени.

Оно щёлкнуло зубами и забарабанило по стене. Оно издало шипящий звук, похожий на змеиный. Из его пасти свисали длинные ленты слюны.

- Иииииии! - оно снова запищало, но на этот раз в его тонком пронзительном голосе отчетливо слышались гнев и нетерпение.

Почти обезумев от ужаса, с трясущимся фонарём в руке, Рамона попятилась к двери. Адская маленькая куколка смотрела на нее сверкающими глазами. Оно начало карабкаться вверх по стене, оставляя глубокие дыры в штукатурке.

- Ииииии! - оно завизжало на неё. - Ииииии!

Ей захотелось отбросить фонарь и зажать уши руками, потому что звук, который оно издавало, был слишком ужасен, и крик вырвался из её горла. Пот струился по ее лицу, а надежный фонарь дрожал в руке. Теперь оно висело под самым потолком, как какая-то обезьяна-мутант. Оно сложило свои распухшие губы в нечто вроде поцелуя с засосом. Может быть, она и сошла с ума, но она почти чувствовала, что оно испытывает к ней определённую привязанность. Теперь оно висело на одной когтистой руке, раскачиваясь и стороны в сторону.

Я потерял маму, Рамона. Я хочу, чтобы ты была моей мамой и моим товарищем по играм, а ночью я свернусь калачиком рядом с тобой и никогда не отпущу. А когда я проголодаюсь, то прильну ртом к твоей груди и высосу из тебя всю кровь. Ты можешь кричать сколько угодно, но как только я вцеплюсь в тебя зубами, ты не сможешь освободиться!

Эти слова пронеслись у неё в голове, и все они были произнесены пронзительным голоском. К чёрту всё это. Она направилась к двери. Она больше не могла этого выносить. Свет упал на выпотрошенный труп Су-Ли, и на этот раз она действительно закричала.

Маленький уродец очень разволновался. Оно подражало её крику и подпрыгнуло к потолку. Рамона бросилась к двери, и та захлопнулась у неё перед носом. Она почувствовала, как когти, похожие на шипы стеблей роз, задели её щеку, и она упала на спину, пытаясь ослепить маленького монстра светом. Но он был слишком быстр. Размытое пятно пронеслось мимо её лица, и она вскрикнула.

- ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! - крикнула она.

Но это только обрадовало существо, и оно завизжало от восторга, прыгая вокруг неё. Задыхаясь, чувствуя головокружение, с мокрым от пота лицом, она видела его на потолке, потом на стенах, а потом совсем потеряла, прежде чем оно свалилось ей на плечо, и она почувствовала его горячее дыхание на своей шее. Она уронила фонарь и потянулась, чтобы схватить его. Его плоть, казалось, расползалась под её пальцами, и волны отвращения прокатились по ней.

- Нет! - воскликнула она, когда чудовище прижалось своей раздутой мордой к её лицу, ухмыляясь с детским ликованием, его хищные клыки высунулись и укусили её за кончик носа.

Холодный пот залил её тело, и она совершенно обезумела от паники и ярости. Она сорвала его с себя и швырнула изо всех сил, услышав, как оно ударилось о стену с мясистым шлепком. Она схватила фонарь и направила на него луч. Оно сидело на корточках на полу, издавая ужасные хнычущие звуки. Его голова была мокрой от того, что должно было быть кровью, и вскоре она поняла почему. Она повредила его. Его голова раскололась, как у куклы, ударившейся о стену, а у ног лежал кусок черепа.

Его серые глаза заблестели, когда оно посмотрело на неё. Пасть открылась и издала сердитый рёв. Окровавленное и сломанное, оно бросилось на неё. Она еле успела отбить его в сторону фонариком. Едва оно коснулось пола, как она уже пинала и топтала его изо всех сил. Крича от боли, оно скользило по полу, волоча за собой окровавленные часовые механизмы и куски плоти.

- Ииииииии, – жалобно пищало оно. -Ииииииииииииии…

На глазах у Рамоны, преисполненной отвращения и раскаяния, оно наполовину доползло, наполовину допрыгало до трупа своей матери. Оно вцепилось в её раздвинутые бедра, пытаясь вернуться туда, где, возможно, ощущало безопасность и защиту от большого плохого мира. Шлепающие звуки, которые оно издавало, когда пыталось проникнуть в Су-Ли, стали последней каплей.

Рамона крича подбежала к нему. Зверь укоризненно посмотрел на неё, прежде чем она снесла его голову с плеч. Она долго стояла, чувствуя странное облегчение и вину. Но одного взгляда на забрызганное кровью лицо Су-Ли было достаточно, чтобы избавиться от последнего. В течение нескольких секунд внутри дрожащего тела куклы раздавалось тихое жужжание, затем оно прекратилось, и воцарилась тишина.

Она направилась к двери, открыла её и, спотыкаясь, пошла по коридору. Она нашла лестницу и спустилась по ней на несгибаемых ногах, едва не падая. Она не могла правильно классифицировать то, что чувствовала в тот момент. Это было какое-то невероятное сочетание горя, вины и облегчения. Выйдя на улицу, она ушла как можно дальше от дома в парк, где рухнула на колени.

Она выключила фонарь.

- Я убила его, - подумала она. Да, я убила его.

И хотя она понимала, что у неё не было выбора, ей от этого не становилось легче, потому что оно было по-своему живым существом, ребёнком.