Кто я?

12 глава

Она не раз уже обмочилась. Да и какая разница, в каком виде умирать. Этот псих оставил ее здесь, а сам выл там, под дверью, потом ушел или заснул. Лучше бы он сдох, думала Энджи. Весь город напичкан камерами, и ни одна не заметила их. Никто не придет за ней. Неужели это все? Какая постыдная смерть. Секретарь юридической фирмы мисс Энджела Вуд в таком виде, избитая, обмоченная. Она вдруг подумала, что тем, кто находит трупы, глубоко все равно, кто перед ними. Ее труп приведут в порядок. Мать придет на опознание и будет кричать на весь морг. Ее оттащат от тела и дадут успокоительное. Вот так все и закончится.

На дверь кто-то упал.

Точно.

С той стороны.

Энджи вся сжалась и попятилась к стене. Холод пробежал по телу от спины к ногам. Или то холодные стены? Нет, это страх, нечеловеческий, звериный страх. Ржавые петли стальной двери засвистели, отдаваясь в ушах. Она хотела закрыть уши и машинально дернула руку. Веревка расцарапала кожу.

Это уже не имеет смысла, думала Энджи, не имеет смысла, когда умирать, сегодня или завтра, лучше бы, конечно, сегодня, лучше бы прямо сейчас, потому что еще одного дня в этом логове психопата она точно не выдержит.

Тонкая полоска мерцающего света появилась в двери и потянулась к ее ногам. Луч расширялся, показав и всю дверь, и часть помещения до нее. Можно было посчитать, сколько здесь шагов, можно на глаз, Энджи зажмурилась, около десяти. Десять шагов до двери. Свет превратился в тень, высокий мужской силуэт преграждал его.

«Гребаный псих», – подумала Энджи и заерзала на полу. Не надо бы шевелиться, не надо истерить. Только не истери. Он сделал шаг, она приглушила визг, крик, ее крик растворился где-то в ней, во всем ее теле, не выпуская наружу, не давая выхода. «Не кричи, не кричи», – говорила она себе, своему страху, истерике, что колотила все ее тряпичное тело.

Он согнулся, согнулся весь пополам и застонал. Он стонал сквозь зубы. Сжимал кулаки, поправил ширинку.

– Не надо, пожалуйста, – всхлипнула Энджи и тут же пожалела об этом.

– Господи! – Он остановился и согнулся еще сильнее. – Я не хочу причинить вам вреда…

Он как-то странно дышал, как животное перед боем, еще чуть-чуть, и он нападет на нее.

Шаг, еще один.

– Не подходите ко мне, – прошептала она.

Человек приближался все ближе.

– Я хочу вам помочь, – промолвил силуэт, остановился и посмотрел на нее.

Энджела увидела его лицо, худое, измученное, полное страха.

Чего он боялся, кого он боялся? Ее?

Лицо его было странно бледным, а губы отдавали синевой.

– Вы не знаете, почему я вас связал? – вдруг спросил он.

Почему связал, почему связал? Псих недоделанный! У себя спроси, почему ты меня связал, чертов ублюдок!

Она еле смолчала.

Он сделал шаг к ней, она вжалась в стену.

– Я только вас развяжу, – сказал он, – только развяжу, и вы уйдете отсюда.

Шаг, еще один. Вдруг его скрючило, он согнулся, как и тогда возле двери, стиснул зубы и застонал. Глаза его налились кровью, рука сжалась в кулак, он посмотрел на свою руку как на чужую и с силой разжал ее.

Энджела поняла, что он хочет ее ударить, вот сейчас, когда сжимает и разжимает кулаки, как тогда, когда он сжал ее волосы и притянул к себе.

Этот псих еще с минуту смотрел на свою ладонь, красную, дрожащую руку, а потом со всей силы ударил себя по лицу.

Энджела вздрогнула от испуга.

Он ударил себя еще раз с размаху, и еще, и еще. Его щеки покраснели от боли, он тяжело дышал, закрыл глаза и почти не двигался с места.

Энджела Вуд смотрела на открытую дверь, можно было выбежать, слинять отсюда, пока этот мазохист лупит сам себя, может, теперь она и не нужна ему. Но тут она вспомнила, что связана, черт бы его побрал, он хотел ее развязать, но вдруг начал лупить себя. Энджела все прокляла: и себя, и тот вечер в клубе, и жизнь не по сценарию. Чего она хотела? Приключений? Пожалуйста, получай: танцы на стойке, случайные связи, беспорядочный секс. Немудрено нарваться на психа. Вот бы повернуть все назад, она бы сидела в своей квартирке, готовила квартальный отчет и никуда не выходила.

Вдруг он начал что-то говорить.

Что он говорит? Энджи прислушалась.

Он звал какого-то Тимми.

Он повторял это имя.

– Это Тимми, – повторял он и стал подходить, – я подхожу к Тимми.

«Он думает, я мужик? Чертов извращенец!»

Парень протянул к Энджеле руки, ее чуть не стошнило от омерзения.

Он наклонился к ней ближе, нащупал тугую веревку, и, все повторяя имя Тимми, притянул веревку к себе, и стал развязывать узел, развязал ноги и руки.

– Спасибо тебе, Тимми, спасибо, парень, – повторял он.

Энджела была свободна.

– Иди, – тихо сказал он.

Она отринула от него и на полусогнутых, как могла, поползла к двери. Не чувствуя ни рук, ни ног, что плелись как чужие за ее согнутым изможденным телом. Она ползла к выходу, к свету, что тускло мерцал в коридоре.

– Не спугни Тимми, – шептал он.

«Гребаный псих, – подумала Энджела, – молчи, молчи…»

– Не спугни Тимми, – повторил он. – Ты сама сейчас Тимми, – сказал он и поднялся.

«Да он ненормальный! – думала Энджи. – Отлично, я Тимми, – она ползла, – прикинься Тимми, Санта-Клаусом, гномом, да кем угодно, только беги».

Он подходил к ней.

– Вот черт…

Она сама только успела подняться, только доползла до двери, еще немного осталось, еще немного до света. Энджи еле держалась о дверной косяк.

Он идет, идет…

– Здесь нет выхода, – сказал он.

Энджи не оглянулась, она попятилась, пошла к коридору. Темный, почти непроглядный лабиринт.

А весь свет только казался ей светом, тусклое мерцание потухающих ламп почти не освещало ничего.

Она ступала шаг за шагом мелкой поступью, а ей казалось, она много прошла, ей казалось, он далеко…

– Вы придете сюда же, – услышала она его голос, – я так же ходил.

– Да пошел ты, – прошептала она, но он не услышал.

Или услышал, ей уже все равно. Она убежит и вернется к своей прежней жизни безликой серой мыши, будет сидеть в небольшой квартирке за огромным столом, загроможденным доверху делами и папками, папками всевозможных дел, будет ночами составлять договоры, отправлять письма, заполнять документы. Будет ждать встречи с будущим мужем, с которым познакомится через шесть лет, и каждое утро вставать на работу, бежать на работу, идти с работы только домой. Энджи шла по длинному коридору из серых холодных камней. Только мерцающий свет то потухал, то вновь освещал ее тощие ноги, что дрожали, подкашиваясь, подворачивая ступни.

Она держалась за холодные камни, которые так кстати торчали из стен. Они держали ее, она держалась за них, держала свое бездыханное тело, которое то и дело норовило упасть. Нельзя ему падать. Нельзя падать, Энджи, иди, пожалуйста, иди.

Она дойдет, вон уже поворот, она близко, уже почти…