Крылатый лев (СИ)

Глава 26

Ничего не было страшнее этого тумана — холодного, беззвучного, беспощадного. Даже когда Колдун кидался на нас, даже когда мы спиной ощущали смрадное дыхание болотищ, у нас оставалось главное — надежда. Но сейчас и она растворилась в жуткой замогильной серости, в бесстрастной и бесконечной хмари, застилавшей неведомое пространство.

Ступая осторожно, шаг за шагом, я долго, сколько мог, нес Вишню на руках — отяжелевшую, безжизненную. Она закрыла глаза, и как я ни умолял ее, не поднимала ресниц. Лицо Вишни стало молочно-белым, кукольным, ладони заледенели, как в детстве, когда мы играли в снежки. Мучительно прислушиваясь, я не мог уловить ее дыхания, и от этого мое сердце, и без того измученное, дырявили болезненные нарывы.

Но в ее темных волосах поблескивали не только вишневые прядки, но и алая белка Алька, — мелкая, как гранатовое зернышко. Значит, жизнь из Вишни все-таки не ускользнула. Значит, надо искать выход.

Куда иду, я не понимал, не ощущал ни жары, ни холода, только страх — едкий, как кислота, обволакивал изнутри, сковывал пальцы, и они костенели и скрючивались. Я мучительно тревожился о Вишне («Пожалуйста, очнись!»), об отце («Колдун обманул, он жив!»), о Крылатом Льве («Ну где же ты, мой Лёвушка?»). Когда на онемевшие руки обрушилась безумная свистопляска невидимых иголок, а ноги подрубила усталость, я опустился на гладкий, точно промерзший, пол, погладил подружку по голове.

— Вишня! — тихо позвал я. — Вишенка!

Алая Белка скользнула по тонкой шее, мелькнула по мраморному лицу, пушистым облачным хвостом провела по голубоватым векам.

И Вишня, вздрогнув, открыла глаза. Глубоко вздохнула, села, посмотрела на меня ошарашенно, будто впервые увидела:

— Ты почему меня на коленях держишь?

Не то было время, не то место, но я рассмеялся и, поднявшись, притянул Вишню к себе, крепко-крепко. Еще вчера я не решился бы обнять ее — дочь Учителя эм Марка была неприступной, не то что Пиона, но густой туман скрыл и смущение, и неловкость.

Вишня вздрогнула, но не отстранилась, прижалась потеплевшей щекой к моему плечу.

И я понял, что, несмотря на боль, неизвестность, страх и отчаяние, мое сердце вновь осветил золотой луч — предвестник спасения.

Не знаю, сколько времени мы стояли, прислушиваясь, как бьются наши сердца. Может быть, в том месте, где мы находились, вовсе не было ни секунд, ни минут. Алая Белка невесомо прыгала по плечам, и явившееся невпопад счастье разгоралось, как яркая утренняя звезда.

И вдруг я с изумлением увидел, как сверху на нас посыпались золотые отблески-снежинки — такие ронял Крылатый Лев, когда играл и резвился. Туман неохотно рассеялся, расползся, как дряхлая мешковина, и в этой прорехе показалась лестница — крепко сваренные металлические ступени. Я поднял глаза — далеко-далеко наверху искрились золотые лучи.

— Это мой Лев! — ахнул я, боясь поверить своему счастью. — Вишня, он где-то здесь!

Не помню, как мы поднялись по ступеням, не помню, как выбрались наружу из громадного дупла с оборванными, точно покореженными лезвием, краями. Едва мы вышли, дупло затянулось коричневой шершавой корой, будто заплатой. Вот и хорошо!

Я так надеялся, что Облачный Лев ждет нас наверху, так мечтал поскорее обнять его, потрепать родную невесомую гриву!

Нет, Льва не было. Только беззаботное утреннее солнце озаряло лес, прогоняя в темные норы и тайные укрытия ночную нечисть: фосфорных бабочек, шакалов и болотищ. Но я уже не сомневался — мой прекрасный Лев далеко, но он цел и невредим, раз сумел прийти на помощь, отправив луч спасения из неведомых небесных далей.

Мы с Вишней, свесив ноги, устроились на толстом гладком суку, Белка Алька весело сновала рядом. И только тогда мы посмотрели друг на друга так, будто увидели впервые. Вишня была не похожа на себя — синее платье, длинное, с вырезом, шло к ней, но меняло до неузнаваемости. Порозовев, Вишня сделала жест, будто хотела застегнуть верхнюю пуговку, но никакой пуговки не было, и она, совсем смутившись, объяснила:

— Это платье дала Урсула… Глупо выгляжу, правда? — она поежилась, обхватила себя за плечи.

— Нет… — пробормотал я. — Отлично выглядишь.

Глядя на тоненькую бледную Вишню, я удивленно думал о том, что знал ее с рождения, но не замечал прежде, какие у нее яркие глаза, — блестящие, коричневые, с золотыми искрами. Не видел, как красиво сияют прядки в темных, как шоколад, волосах.

…А еще я печалился, что не могу проводить ее домой, в Светлый город, к маме и отцу эм Марку, — жаль, нет с нами красавчика Кузи! Ну сколько можно рисковать? К ночи опять выползут болотища, а может быть, еще какие-нибудь монстры. Да и Колдун, я уверен, не отцепится — вылетит из мрачного берложьего царства через какое-нибудь дупло и снова начнет нас преследовать. Посол двух миров, чтоб его… Кто знает, выберемся ли мы живыми из очередной передряги.

Я-то, понятное дело, не отступлюсь. Мне хоть расшибись, а надо найти Крылатого Льва. А Вишне хватит приключений… Какой же я был дурак, что не настоял тогда, не отправил Вишню вместе с Реусами! Насколько проще было бы отвечать сейчас только за себя и не беспокоиться за нее ежесекундно!

Словно услышав мои мысли, Вишня проговорила:

— Ничего, здесь лучше, чем там… В этом Городе берлог.

— Это уж точно, — согласился я. — Я чуть с ума не сошел, когда ты там пропала!

— Да и я тоже… Когда переоделась и хотела выйти из душевой, дверь оказалась заперта. Но там было занавешенное окно, мне удалось через него выбраться. Я бегала по коридорам, кричала, но тебя нигде не было… Хорошо, что со мной была Белка! Она почувствовала, где ты находишься, и привела меня в тот самый зал со сценой. А то бы не встретились!

— Спасибо Белке. И спасибо тебе! — серьезно сказал я. И, помолчав, поделился тем, что меня мучило, корежило душу: — Вишня, Колдун передал, что мой отец погиб. Я не могу в это поверить — и не могу об этом не думать… А если все-таки правда? Я здесь, отец там… Как же так?

— Лион, Колдун врет, — отозвалась Вишня. — Он просто понял, как сделать тебе больно, вот и все.

— Хорошо, если так… Я волнуюсь за отца. Очень.

— Как не волноваться? Но я верю, что мы вернемся домой вместе со Львом и обнимем родителей.

Я придвинулся к Вишне, обхватил ее за плечи, прошептал куда-то в волосы:

— Вишенка, знаешь, нам повезло выбраться из Города берлог, а это ведь никому не удавалось. Теперь-то у нас точно все будет хорошо!

— И я на это надеюсь, — проговорила Вишня, но голос ее стал странным. — Только… Почему-то не слишком в этом уверена! Посмотри-ка по сторонам!

Белка Алька, превратившись в розовый туман, собралась в невесомый комок. Я выпрямился и с тоской понял, что надвигается новое приключение, — а я безумно от них устал!

Из-за серых низеньких кустов с набухшими зелеными почками («постойте, какие почки в октябре?» — мельком подумал я), из-за корявых деревьев, из сухих овражков, где пробивалась зеленая трава («трава? к зиме?!»), из валежника выбирались суровые бородатые мужички в зеленых камзолах. Вот они какие, чужедальние гномы!

В голове поплыли, точно льдины по весне, знания, втолкованные Учителем эм Марком на уроке лесоведения: «Чужедальние гномы отличаются резкостью, решительностью, отвагой. Часть из них в поте лица трудится на рудниках и шахтах, где добывает уголь, руду, драгоценные камни. Другие охраняют владения и тщательно оберегают границы обустроенного гномьего мира. В прежние времена чужедальние гномы страдали от драконьих налетов, но, создав мощное оружие, научились от них защищаться. Войти в доверие к чужедальним гномам крайне сложно. Незваных гостей они не любят, чужаков не признают. Возможно, они их не убивают, но берут в плен, откуда практически никто не возвращается».

В пол-уха слушая на уроках о загадочных чужедальних гномах, я посматривал на наших, местных гномиков, которые отличались от тех, что описывал эм Марк, как глобус от стакана. Конечно, они тоже пыжились, гордясь принадлежностью к славному гномьему племени, но были совсем другими — пухлыми увальнями, стремившимся увильнуть от учебы и работы. На чужедальних гномов они походили разве что малым ростом да бородой, которая у юношей появлялась очень рано. Но наши гномы по традиции носили заломленные колпаки с помпонами, длинные шарфы с кистями, обувались в ботфорты, украшенные ремешками и пряжками. А чужедальние сородичи все, как один, были в кожаных шляпах с разноцветными перьями и в тяжелых ботах с тупыми носами.

С тревогой я увидел, что гномы сжимают отточенные пики и маленькие блестящие топорики. Прятаться было бесполезно — да и незачем, все-таки это не болотища, не призраки, не демоны, а вполне себе люди, только маленькие. Вступать в бой было глупо — да и чем бы я размахивал, веткой, что ли? Меч остался в темных недрах Города берлог, и спускаться туда, чтобы отыскать его, мне вовсе не улыбалось. Кроме того, с гномами все равно рано или поздно пришлось бы выстраивать отношения — все-таки Облачный пик возвышается неподалеку от Гномьей слободки.

Тогда я решил призвать на помощь дипломатию и заговорил спокойно и вежливо:

— Добрый день! Меня зовут Лион, это Анна-Виктория, Вишня. Мы пришли сюда, чтобы…

— Подожди, они тебя не понимают! — быстро прошептала Вишня, и, слабо улыбнувшись, бегло заговорила на гномьем наречии. Со стороны это смотрелось забавно — она мурчала, как кошка, булькала, как перегревшийся чайник. Не знаю точно, что она им говорила, но, видимо, что-то хорошее, потому что гномы убрали за спину пики, заулыбались, а некоторые стянули шляпы, обнажив блестящие лысины. Они смотрели на нас с любопытством (клянусь, в их глазах промелькнуло даже уважение!), а гномы-дети толкались, подпрыгивали, чтобы лучше нас разглядеть, — каждый пытался сунуться под локоть или под плечо взрослого собрата.

— Что ты им сказала? — прошептал я и глянул на ее царственное платье. — Что ты — лесная принцесса?

— Конечно, нет! Просто объяснила, что я — дочь учителя, ты — сын воина, и мы пришли с миром. Понимаешь, нам повезло: чужедальние гномы почитают и воинов, и учителей…

— Значит, они поверили тебе?

— Конечно! Ведь я сказала правду.

Я посмотрел на нее с нескрываемым восхищением и торопливо проговорил:

— Вишенка, ты молодец! Объясни им, что мы очень устали и хотели бы отдохнуть, а может, и поесть чего-нибудь… — я с отвращением вспомнил Город берлог, где так и не удалось пообедать.

Вишня кивнула, заговорила снова, аккуратно подбирая слова. Гном в остроконечной синей шляпе, что стоял поближе, опустил пику и, переступая с ноги на ногу, что-то осторожно ответил. Вишня озадаченно нахмурилась:

— Лион, этот гном говорит, что при всем уважении к дочери учителя и сыну воина не может привести нас в Гномью слободку бесплатно. Мы должны дать им хоть сколько-нибудь монет — такая традиция. Но у меня совсем нет денег, свою торбу я потеряла.

— Да что ты, не переживай! У меня есть деньги! — обрадовался я и сунулся в карман. Я ничуть не удивился, что чужедальние гномы требуют платы, — отец говорил, что они прижимисты. К счастью, там, в подземном мире, я успел переложить в карман новых штанов все свое состояние: восемь бронзовых монет с выдавленным профилем Древнего Правителя, засохший цветок желтой лилеи и молочный Кузин зуб — я взял его на удачу. Недолго пошарив в кармане, я выудил все, что было, и, раскрыв ладонь, предъявил это гномам.

Они подались вперед, с любопытством вглядываясь в нехитрое богатство.

— Берите, берите! — поторопил я.

Но гномы-дети в ужасе отпрянули, будто увидели щупальце пупырчатого болотища, а взрослые, издав боевой клич, как по команде вскинули топорики и пики.

— Зуб дракона! — ахнула Вишня.

Я с досадой схватился за голову — надо же было так опростоволоситься! Ведь знал же, знал, что они ненавидят летающих ящеров, — и вот…

— Да ведь это всего лишь зуб! Подумаешь… — беспомощно проговорил я, но было уже поздно. Гортанно заголосив, гномы налетели бешеным ураганом.

Нас мигом стащили с дерева — я и глазом не успел моргнуть, как оказался в эпицентре вихря из разноцветных шляп и синих камзолов. То тут, то там опасно вспыхивали начищенные до блеска лезвия, воинственно искрились черные, блестящие, как гудрон, глаза маленьких воителей. Один из гномов — пухлый, как оладья на кефире, мужичок с рваной пегой бородкой, с размаху саданул меня по колену, и я, охнув от резкой боли, сел на траву. Гномов оказалось куда больше, чем я предполагал, — они повыскакивали отовсюду, даже сверху — из пышных крон. Гудящая толпа разделилась на две части: одна окружила Вишню (облачная Белка поспешила юркнуть в складки платья), другая подхватила меня, точно муравьи — гусеницу, и понесла в неведомые дали.

— Вишня! — только и успел завопить я. Но кто-то из гномов (кажется, тот самый, с пегой бородкой) сорвал с себя мятый шейный платок и бесцеремонно засунул мне в рот.

Гномы гоготали, фырчали, бурчали, я силился понять их язык, но они говорили так быстро, что я не мог разобрать ни слова. С тоской я вспомнил об учебнике, который так настойчиво уговаривал меня открыть Вишнин отец. Но как же отличался тот развеселый гном на обложке от этих решительных глазастых демонов!

Чувствуя себя Гулливером в стране лилипутов, я все-таки сумел спрыгнуть с вытянутых рук маленьких врагов (да уж, последние события научили меня ловкости!) и даже растолкать их, но связанные ладони (и когда они только успели спутать их тонкой веревкой!) не давали действовать решительно.

Краем глаза я заметил, как, уверенно раздвигая других гномов, точно мощный парусник — синие волны, движется на меня кто-то большой, здоровый и сильный. С изумлением я понял, что это крупная, упитанная тетка-гномиха, — из-под широкополой соломенной шляпы с вульгарными розочками мелким бесом выбивались кудри.

Гномиха сдвинула ярко подведенные углем брови, гортанно выкрикнула и махнула в мою сторону чем-то похожим на мясистый лист папоротника. Не знаю, каким эфиром была пропитана эта трава, но рассказать о том, как гномы вынесли или вывели меня из леса, я не могу — все расплылось в душном мареве.