Круги рая

2

Тяжелая дверь с завитушками неохотно поддалась и я остановился на пороге. За светлым безбрежным столом сидел человек, окутанный дымом. Человек читал газету. Лацканы его коричневого пиджака и широкий коричневый галстук были покрыты пеплом. Я подождал немного, но человек, кажется, не собирался обращать на меня внимания. Тогда я беззвучно прошел по толстому пружинящему ковру и остановился у стола.

– Вы мэр Города?

Человек несколько изумленно посмотрел на меня, словно уcoмнившись в чем-то, потом отложил газету и потушил сигарету прямо о подлокотник кресла. Видимо, эту операцию он проделывал уже не раз, потому что полированные подлокотники были усеяны черными пятнами.

Он выглядел так же внушительно, как и его кабинет: крупная фигура, широкие плечи, большое, болезненно желтое лицо, коротко стриженные жесткие волосы, крепкая борцовская шея. И мешки под глазами.

– Садись, приятель, – сказал он с хрипотцой, откинувшись в кресле и сцепив руки на животе. – Ты угадал, я действительно мэр.

Последнюю фразу он произнес с едва уловимой усмешкой.

Я сел на стул возле стеллажей. Мэр покопался в кармане, достал очередную сигарету, прикурил и, не глядя, бросил зажигалку. Она со стуком покатилась по столу и ударилась об оранжевый телефон без диска.

– А ты, надо полагать, на прием пришел, приятель?

– Надо полагать, – ответил я. – Я разведчик с космической базы. Вчера ваша система ПВО без предупреждения разнесла мою капсулу вдребезги. Вот и пришлось добираться пешком. Заходил сюда, но тут никого не было.

Мэр молча выслушал мое сообщение и взглянул на меня без особого интереса. Как Равнодушная.

– С базы… – задумчиво повторил он. – А с чьей базы, если не секрет?

– Это одна из баз планеты Земля. Надеюсь, слышали о такой планете?

– Слышал, слышал, – покивал мэр и вежливо спросил: – И как там Земля?

– Земля в порядке, – столь же вежливо ответил я. Не нравилось мне его безразличие. – А что вот у вас здесь происходит? Мы же о вас ничего не знаем. Кто вы, что вы?

Мэр, казалось, думал о чем-то своем. Внезапно он посмотрел на меня с интересом.

– Так ты разведчик, говоришь? И связь у тебя с этой вашей базой есть?

– Нет, – честно признался я. – Связь была в капсуле. Но искать меня, конечно, будут.

– Когда?

Я пожал плечами.

– Ну уж не завтра, и даже не послезавтра. Но будут.

Взгляд мэра вновь потух. Он молча сидел и курил и, казалось, забыл обо мне.

– Может быть, вы все-таки хоть что-нибудь расскажете о себе? – сдержанно спросил я.

Мэр потушил сигарету о каблук и бросил окурок на ковер.

– Ты думаешь, кому-то это нужно? Ошибаешься, приятель. Не все ли равно?

Кажется, опять начинались загадки и равнодушие. Но я уже знал, что не все в Городе были равнодушными. Были и любознательные. Я прикоснулся к нагрудному карману куртки и там зашуршала записка.

– Я бы все-таки, с вашего позволения, хотел узнать хоть немного о Городе. – Я решил пронять его веживостью. – Хотя бы в самых общих чертах.

– В общих чертах… – безразлично повторил мэр. – Просто живем мы здесь, приятель. Давно уже живем. Существуем. А что Город? Город как город. Все автоматизировано, все идет по замкнутому циклу. Никаких забот. Только кнопки нажимай. – С каждым словом мэр почему-то все больше мрачнел. – Ни в чем отказа нет, приятель. Заводы-автоматы на окраине, под землей, туда не пройти и не проехать, потому как наше вмешательство машинам вовсе ни к чему. Они и так все делают, как надо. Могу тебе и схему показать, – мэр кивнул на стеллажи, – где-то есть она, только искать надо. Да и заче м тебе схема, приятель? Ясно ведь и без схемы.

– А откуда вы здесь? И почему?

Мэр пожал плечами.

– С 3емли, откуда же еще. А почему?.. Видно, кому-то надо было это, я так думаю. Не я же решал. Я что – я сижу вот, газеты читаю. – Он бросил взгляд на небрежно отброшенную газету и стряхнул пепел на пол. – Развлечение. А мэр я по наследству, приятель.

Он замолчал, забарабанил пальцами по столу, а потом тщательно потушил очередной окурок о телефон. Я проследил за тем, как он старательно стирает с телефона черное пятно и машинально спросил, размышляя над его словами:

– А почему без диска?

Мэр удивленно посмотрел на меня.

– У вас там, на Земле, что – телефонов нет?

– У нас окты.

– А у нас телефоны, – равнодушно сказал мэр и опять закурил.

Это был не человек, а какая-то курительная машина. Я уже задыхался от дыма. Пепел летел на стол, на аккуратный костюм мэра, но он, казалось, этого не замечал. Сидел, развалившись в кресле, сощурившись, смотрел на дверь, и курил, курил, курил.

– И газеты еще есть, – сказал он с неожиданной злостью. – Проще простого. Поднял трубку и говори о чем угодно – хоть стихи собственные читай, хоть рассказывай, что и где интересного увидел, кто когда напился, да что делал, да кто с кем переспал – все напечатают, а утром получишь на стол вместе с завтраком. Очень удобная штука. Типография, кстати, прямо под нами. Там тоже одни машины.

Судя по всему, газеты ему чем-то здорово насолило. Может быть, кто-то выставил его в неприглядном виде? А он все-таки власть…

Мэр прикрыл глаза, потер ладонью висок.

– Ладно, иди, приятель. Знакомься, развлекайся. Время еще есть.

Его похоронный тон очень напоминал излияния розового поклонника Агадона и вынудил меня задать еще один вопрос:

– Bpемя – до чего?

– Иди, иди, приятель. Прием окончен.

Общаться со мной он явно больше не собирался, и я не был уверен, что смогу убедить его продолжить разговор.

Я встал и еще раз прикоснулся к нагрудному карману, в котором лежал сложенный вчетверо листок бумаги.

– А где у вас Сад Трех Покойников?

– Вот это правильно, – одобрительно сказал мэр. – Гулять так гулять. В двадцать первом секторе, приятель.

В безлюдном зале я еще раз перечитал записку, которую подсунули под дверь моего временного жилья. Я обнаружил ее утром, собираясь в мэрию, и сразу вспомнил четверку парней на перекрестке и неясную тень на лестнице.

«Зачем здесь шляешься? Ждем вечером в Саду Трех Покойников. Не придешь – пожалеешь». Подпись отсутствовала.

Это было немного смешно и интересно, и я тогда же, стоя у двери, решил обязательно придти вечером в сад с таким малопривлекательным названием.

Я медленно порвал записку, бросил обрывки под кресло и вышел на улицу.

Итак, давняя неизвестная колония землян. Исход с Земли, скорее всего, тайный, не подлежащий разглашению. Впрочем, надо будет сделать запрос в информаторий – вдруг сохранились хоть какие-то сведения? Причина исхода? Кто-то поставил эксперимент на выживание? Практическое воплощение идей космической колонизации? Побег? Многолюдная, технически оснащенная колония, этакий рай, где блага сами падают в руки с нажатием кнопки. Так почему же они не поют, не танцуют, не наслаждаются беззаботной жизнью? Какая заноза сидит в теле Города?..

Я бродил, бродил по безликим кварталам и никак не мог сообразить, что же делать дальше. Где искать занозу?

Те же мысли занимали меня и в моем временном пристанище. Я вышагивал по комнате от стола к дивану и обратно, и легкие стаканчики хрустели под моими подошвами. За окном кто-то бледный и волосатый сидел посреди улицы, обхватив руками острые колени, и уныло свистел, раскачиваясь в такт свисту. Небожитель…

Устав от вышагивания по комнате, я прилег на диван и, вероятно, задремал под монотонный свист, потому что мне привиделась вдруг безобразная бородатая рожа, подмигивающая красным глазом. Рожа соскочила с майки розового поклонника Агадона, нависла надо мной и раскрыла клыкастую пасть. Черные космы упали мне на лицо, я, задыхаясь, рванулся в сторону – и проснулся. Кровь била в виски, спина взмокла от пота. Убрав из раковины пустые бутылки, я подставил голову под кран. Оцепенение проходило, на смену ему шли бодрость и уверенность в успехе. Ощутив подъем жизненных сил, я решил использовать его для благоустройства быта и, разыскав тряпку, принялся наводить порядок в квартире.

Сил я не жалел, но все-таки повозиться пришлось порядочно – грязи хватало. Небо уже потемнело, когда я управился с уборкой, принял душ и с удовольствием отведал яства, преподнесенные продуктопроводом. Райские жители питались совсем неплохо, во всяком случае, не хуже, чем мы на нашей современной великолепной базе. Как там моя база? Что-то там Зоечка поделывает, грустит ли? Снаряжает ли помощь Дитрих? Пора бы им уже и сообразить, что со мной не все в порядке. Впрочем, пока соберутся да пока доберутся…

Вернувшись в комнату, я услышал за распахнутым окном негромкий скрип. Выглянул на улицу и увидел странную процессию. Во всю ширину дороги в четыре ряда шли женщины в белых перчатках, одетые в красные плащи с откинутыми капюшонами. Они шли медленно, глядя прямо перед собой, молодые, пожилые и совсем дряхлые; каждая держала синюю ленту, и ленты эти, переплетаясь, превращались в канаты, привязанные к черной повозке, которая со скрипом двигалась вслед за ними. Повозка проехала под моим окном и я хорошо разглядел, что лежало там, на небольшой красной подушке.

Там лежали две руки. Две отрезанные по локоть человеческие руки.

Они лежали ладонями вверх, и желтые пальцы были немного скрючены.

Я вышел на улицу, спокойный, как сжатая пружина. Огляделся по сторонам и направился искать двадцать первый сектор.

Через несколько кварталов улицы стали оживать. Люди выходили из подъездов, из-за серых домов. Хлопали двери, шаркали по асфальту подошвы. Люди шли в одном направвлении, в глубь серой пустыни Города, туда же, куда шел и я.

Я догнал двух совсем молодых девчонок в причудливых нарядах с множеством разноцветных лент. Девчонки что-то со смехом говорили друг другу, и ленты весело развевались над серым асфальтом.

– Послушайте, где тут Сад Трех Покойников?

– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – девчонка засмеялась. Хорошо она смеялась. Беззаботно. Нормальным человеческим смехом.

– Он не знает, где Сад Трех Покойников! – подхватила другая. – Все идут в Сад Трех Покойников.

– Сегодня в Саду погреются ручки!

– И попрыгают ножки!

Девчонки взялись за руки и стремительно полетели по тротуару, и яркие ленты понеслись за ними вслед.

Быстро темнело, вдоль тротуаров вспыхнули знакомые желтые полосы, а впереди, за крышами, забрезжило какое-то радужное сияние. Улица внезапно сузилась, превратившись в щель между домами, меня стиснули и вынесли на широкую полукруглую площадь. Над площадью, над длинной решетчатой оградой, вращались два огромных разноцветных сияющих шара, а за оградой виднелись деревья – деревья! – и люди входили в высокие черные ворота, гостеприимно распахнутые под сиянием огромных шаров.

Сразу за оградой зелень кустов и деревьев прорезали светлые неширокие дорожки. Дорожки разбегались от входа, ныряли в кусты, за которыми плескалось веселое сияние, предвещая чудесные развлечения. Я шел в людском потоке, радуясь и удивляясь этому неожиданному зеленому озеру, возникшему в каменной толще серых стен, и ловил обрывки разговоров.

– Танцевать! Танцевать!.. Хочу танцевать! – задыхаясь, шептали сзади.

– Ох, танцевать!

– Всю ночь выла под окном. А утром и нет никого, только следы, – говорил кто-то негромким хрипловатым голосом.

– Залез на стол и запел пятую песнь отчаяния. А они его стащили за ноги и бутылками по голове, представляешь?

– В двадцать шестом. Там, где двое унылых. Помнишь, прямо на подоконнике…

– Ничего… Ничего не сделают… Не бойся…

Я обернулся – и не обнаружил людей. Прямо на меня сплошным потоком шли маски – черные и голубые, белые и зеленые, желтые и розовые, с прорезями для глаз и рта, – и собственное лицо показалось мне настолько незащищенным, что я невольно поднял руку, словно собираясь его прикрыть.

– Вперед, чего остановился? – недовольно пробурчала, обходя меня, высокая маска, и я вновь двинулся в глубь Сада Трех Покойников.

Шествие масок влекло меня все дальше от входа, возбужденные голоса говорили каждый о своем, над головой празднично разгоралось веселое сияние.

Но чем-то вдруг сад показался мне странным. Слишком неожиданным он был в этом Городе. Я присмотрелся к тускло блестящей стекловидной массе, покрывавшей пространство между деревьями, внимательно изучил очень уж яркую в свете фонарей зелень деревьев, попытался сломать ветку одного из кустов у дорожки и убедился в справедливости своей внезапной догадки.

Сад Трех Покойников был бутафорским. Зеленое озеро в толще серых стен не имело никакого отношения к природе. Видимо, не прижились здесь земные деревья.

Маски окружали меня, теснили, подталкивали в спину. Я споткнулся о ступени, поднялся куда-то наверх, повернул вместе со всеми налево, прошел еще немного по узкой дорожке, стиснутый со всех сторон, – и неожиданно остановился, наткнувшись на спины идущих впереди. Люди стояли, вытянув шеи, пытаясь разглядеть что-то, чего не видел я. Я решительно протолкнулся вперед, невзирая на недовольные возгласы, и оказался в первых рядах. Сзади навалились, задышали в затылок перегаром.

Люди широким квадратом обступили просторную площадку. Посредине площадки полыхал костер и возвышалась знакомая черная повозка, окруженная женцинами в красных плащах. Женщины стояли спиной к повозке, взявшись за руки, и печально глядели на нас.

Сзади тяжело вздохнули, и меня вновь обдало перегаром. Толпа неожиданно, как по сигналу, затихла, смолкли разговоры, и в этой тишине под темным безглазым небом слышался только шорох бумаги, горящей на стекловидной поверхности площадки.

«Сегодня погреются ручки», – вспомнил я слова веселой девчонки и с трудом подавил в себе желание уйти.

Внезапно в тишине, за спинами женщин, возник тонкий болезненный то ли вопль, то ли стон, и женщины одинаковыми движениями заученно и четко надвинули на головы капюшоны, повернулись к черной повозке и подняли руки в белых перчатках.

Вопль нарастал, звенел, множился – казалось, кричит само небо – и вдруг оборвался. И в тишине прозвучал рыдающий голос:

– Да спасут нас руки твои!

– Да спасут нас руки твои! – хором подхватили женщины в красных плащах и медленно шагнули к повозке.

– Да спасут нас руки твои! – торжественно и нестройно выдохнула толпа.

Меня похлопали по плечу. Я обернулся и встретился с туманным взглядом в прорезях черной маски.

– Идем, – сказала маска, вновь знакомо дохнув перегаром. – Мы тебя уже заждались.

Мы начали продираться сквозь толпу, а сзади опять раздался вопль: «Да спасут нас руки твои!» – и толпа взволнованно задышала, колыхнулась, подалась вперед в предвкушении зрелища.

Мы пробрались сквозь кусты, спустились по ступеням и оказались на пятачке, окруженном деревьями. Здесь поджидали еще двое. Я не сомневался, что имею дело со вчерашними парнями с перекрестка, хотя четвертого они где-то потеряли и изменили наряды; теперь они были в масках и каких-то черных трико.

Я остановился, обвел их взглядом и спросил:

– Ну, что дальше?

– Идем, – угрюмо повторила Первая маска и пошатнулась.

Я пожал плечами и направился вперед, в гущу бутафорской зелени. Все это меня смешило и немного злило.

За спиной вновь возник однообразный вопль, оборвался на мгновение и повторился, усиленный десятками голосов. Теперь вопила вся толпа, окружавшая Голгофу с черной повозкой, вопила самозабвенно, вопила непрерывно и исступленно, с визгом и завываниями, и я предположил, что отрезанные руки сейчас будут возложены на костер.

Я шел, не оборачиваясь, и только выбрав дерево с толстым стволом, остановился и повернулся к моим маскам. Теперь нападение сзади исключалось, а лицом к лицу с троими я мог справиться. Тем более, что под трико не скрывалось ничего похожего на оружие.

– Слушаю, – сказал я и опустил ладони в карманы комбинезона. – Что же вам угодно?

Маски остановились напротив. Были они примерно одного роста, сухощавые и немножко смешные в своих черных трико. Арлекины.

– Ты полегче! – вызывающе сказала Вторая маска. – А то пожалеешь.

Молодые совсем они были ребята. И задирались по-мальчишески.

– Зачем в «Приют» ходишь? – угрюмо процедила Первая маска. – Откуда там взялся?

– В какой приют? – искренне удивился я.

– Бар так называется, – хмуро пояснил третий арлекин. – А то не знаешь!

«Обидно, – подумал я. – Очень обидно».

Судя по всему, ребята приставали просто так. Убивали время. И записку от безделья написали. Почему бы не попугать незнакомца?

Я вынул руки из карманов, сел под деревом и приглашающе похлопал ладонью по бутафорской земле.

– Садитесь, ребята. Устанете стоять.

– Ладно, больно умный! – с вызовом сказала Вторая маска. – Знаем таких умных. Только потом весь ум вылетает. Попробовать?

– Хватит! – резко оборвал я арлекина. – Как бы я не попробовал. Лучше меня не зли, мальчик. Что там у вас еще? Только побыстрее.

Это подействовало. Арлекины сникли. Забава у них явно не получилась. Я посмотрел, как они переминаются с ноги на ногу, и уже миролюбиво произнес:

– Ладно, ребята, забыли. Каждый развлекается, как умеет.

– Ага! – отозвалась Первая маска. – Вот именно. Все лучше, чем вопить, как эти. – Он махнул в сторону площадки, откуда раздавались нестройные крики.

– Всегда весело в Саду Трех Покойников, – задумчиво изрекла Третья маска.

– Кстати, почему «трех покойников»?

– Больно умный, а не знаешь, – ехидно засмеялся второй. – Спал, что ли, все время? Повесились тут трое – вот и получились три покойника.

– А «Приют»-то, между прочим, не просто «Приют», – сказала Третья маска. – А «Приют уходящих в никуда». И не цепляйся ты к ней, ей и так тошно.

– Я и не цепляюсь. Да и не больно-то к ней прицепишься.

Разговор исчерпался сам собой. Ребята немного постояли, явно соображая, чем бы еще заполнить вечер, потом Первая маска предложила:

– Пошли к Голубой Танцовщице. Кинем, кто первый с ней.

– Пошли, – отозвалась Вторая маска, правда, без особого энтузиазма.

– Давайте, ребята! – я помахал им рукой. – Желаю приятно провести вечер. Пишите еще.

– Скоро напишем, – хмуро пообещал второй арлекин. – Да никто не прочитает.

Они молча направилось к кустам. Вид у них, даже со спины, был сконфуженный. Первый качался все сильнее – его начинало развозить.

– Запомни: «Приют уходящих в никуда»! – обернувшись, сказал второй. – В ни-ку-да. – И засмеялся. Зто у него получилось очень похоже на плач.

Маски скрылись, а я еще немного посидел под деревом. Вопли прекратились, где-то заиграла музыка. Из-за кустов иногда доносились голоса, но в общем в Саду Трех Покойников было тихо. Тихо, как на кладбище. Внезапно совсем рядом громко продекламировали заплетающимся языком: «И бездумно любя, и бездумно страдая, – „Был ли ты, человек?“

– в мрачных водах твердим…» – и кто-то шумнo упал в кусты.

«Приют уходящих в никуда»… Название со смыслом. С печальным смыслом. Мальчики, шалящие от безделья. Идиотский ритуал сожжения чьих-то рук. Сад, в котором повесились три человека. Может быть, рядом. На этом дереве. И все остальное. Какой-то уж слишком грустный рай…

Новых впечатлений мне не хотелось, но и возвращаться в пустую квартиру я не спешил. А поскольку кроме мэрии и «Приюта» у меня не было других знакомых мест, я решил навестить «Приют». В самом деле, не выслушивать же опять излияния розового поклонника Агадона!

«Не цепляйся к ней…»

Но почему-то мне хотелось цепляться. Мне хотелось найти веретено, о которое укололась эта Спящая Красавица. И отчего ей тошно? От райской жизни?

…В баре все так же змеились спирали, все так же играла медленная музыка, все так же бормотала троица в углу, и Равнодушная в прежней позе – голова опущена на плечо, в руке полупустой бокал – сидела в кресле, закрыв глаза. Правда, она была не одна. За ее столиком восседал некто огромный и бородатый и говорил приглушенным голосом, сжимая в кулаке какие-то листки.

Со здешними нравами я уже вполне освоился. Я просто подошел и сел рядом. Ни Равнодушная, ни бородатый даже бровью не повели. Девушка полулежала, перебирая пальцами ножку бокала, а бородатый читал листок за листком и аккуратно складывал их на столике перед собой.

– …Eе белое платье пронзило мой мозг бесформенным пятном и внезапно обрело очертания дикой радости, – самозабвенно молол бородатый. – Дикая радость струилась в окна сквозь бледный свет пасмурного утра. Я подумал, что день начинается не так уж плохо, если все рассыпается в прах, как яркие вспышки сердцебиений при виде зеленых глаз.

«Вечер кончается не так уж хорошо, – подумал я, – если рядом несут чушь». Вслух я этого не сказал.

Равнодушная приоткрыла один глаз, неузнавающе-безучастно взглянула на меня и вздохнула. Бородатый, близоруко сощурившись, вцепился в очередной листок.

– Дикая радость моя плавно упала на колени, поплыла кровавым сердцем ожога, и боль от укуса бросила тень на тусклую стену. Все заполнилось легким туманом. «Спасибо», – шепнули сзади, и нежное облачко запорхало прочь, растворяясь под моим дыханием. Я встал и выдернул нож из раны.

Это было, пожалуй, похлеще разглагольствований розового поклонника покровителя нашего, чье имя неизвестно никому и так далее. Бородатый смело продирался сквозь дебри слов.

– Я ускорил шаги, окунувшись лицом в шершавый песок. Дикая радость звала меня теплой влагой. Горестный вой уходящего дня плеснул мне под ноги звонкую песню уныния.

Бородатый замолчал, начал рыться в своих листках. Видно, не мог найти продолжения. Хотя, по-моему, читать все это можно было в любом порядке – ничего от этого не менялось.

– По-моему, такое уже где-то было, – сказал я. – Что-то в этом роде.

Бородатый еще некоторое время машинально перебирал листки, потом сунул их все в карман, с грохотом отодвинул кресло и поднялся. Только теперь я по-настоящему оценил, какой он огромный. Прямо не человек, а памятник, сошедший с пьедестала.

– Дур-раки! – выразительно и громко сказал бородатый. Равнодушная вздрогнула, и даже троица в углу, кажется, на мгновение прервала свое однообразное занятие. – Все вы дураки!

Он прошел к выходу, ступая, как статуя командора, и прежде чем хлопнуть дверью, оглушительно добавил:

– Завтра прочитаете в газете!

Ну да, вполне возможно. Ведь говорил же мэр, что каждый волен поместить в газете все, что ему вздумается. Любую чепуху… Стоп!

Стоп. Вот ведь он – источник.

Я непроизвольно вцепился в подлокотники кресла. Я боялся, что догадка окажется неправильной. Что источник совсем не там.

– Здесь есть газеты? – спросил я охрипшим от волнения голосом.

Девушка повела плечом, зашелестела черным платьем и ничего не ответила.

– А дома у тебя есть? Читаешь газеты?

И тут произошло неожиданное. Равнодушная отшвырнула бокал, так что он со стуком покатился между столиками, сузила глаза и надрывно прошептала:

– Да! Да! Есть газеты. – Шепот перешел в злой крик: – И я их читаю, олух ты беспамятный!

Я моментально очутился на ногах. Отыскалось-таки веретено!

– Пойдем, покажешь беспамятному олуху.

– Что ты ко мне привязался? Что вы все ко мне привязались? Что тебе надо от меня?

Может быть, я поступал жестоко, но по-другому не мог. Я схватил ее за руку и заставил подняться.

– Идем сейчас же!

Девушка смотрела на меня, закусив губу, и в глазах ее плескался испуг. И, честное слово, испуг этот был гораздо лучше равнодушия.

Я потянул ее к двери, она попыталась сопротивляться, но я держал крепко и она вдруг покорно пошла, то и дело со злостью и испугом взглядывая на меня.

Оказывается, Равнодушная жила прямо над «Приютом уходящих в никуда». Мы торопливо прошли через пустую прихожую в комнату. Она тоже была пустой, если не считать одинокого привычного видео, покрытого пылью. Еще одна дверь привела в следующую комнату. Там стоял низкий столик, окруженный зелеными креслами, и на столике – бокал с недопитым рубиновым содержимым. И слепая черная маска у бокала.

Комнаты шли анфиладой, одна за другой, и все были почти пустыми. Зато последняя, шестая или седьмая по счету, своей обстановкой с лихвой окупала все предыдущие.

Я остановился на пороге, потому что не знал, как пройти дальше, а девушка начала пробираться к окну, закрытому тяжелыми багровыми портьерами. Мне бросилась в глаза массивная кровать под багровым же балдахином, достойным покоев королевы. Около нее располагалось низкое кресло; на его спинку было наброшено длинное фиолетовое платье. По другую сторону королевского ложа, занимавшего добрую половину комнаты, стояло овальное зеркало на вычурных изогнутых ножках. На зеркале переливалась всеми цветами радуги обильная россыпь различных флакончиков, тюбиков и коробочек, которых было, по-моему, вполне достаточно для превращения в принцессу любой Золушки. Другой угол занимало роскошное кресло-качалка. Под ним валялась книга с яркой обложкой; рядом, на полу, возле столика на колесах, стояла высокая ваза, отдаленно похожая на греческие амфоры. У самой двери пристроился круглый стол, и весь этот хаос дополняли несколько стульев с разбросанными на них разноцветными масками для вечерних прогулок по Саду Трех Покойников.

На всех предметах лежал отпечаток небрежности. Королевский балдахин прорвался в некоторых местах, зеркало пересекала трещина, на амфоре висели ажурные трусики, а на круглом столе стояли черные туфли.

Девушка пробралась к окну, скрылась за портьерами и чем-то зашелестела. Я стоял, прислонившись к стене, и с нетерпением ждал.

Наконец она появилась из-за портьер, прижимая к груди кипу газет:

– На, читай! Вычитывай!

Она швырнула газеты в мою сторону и они с шорохом полетели через комнату, легкими белыми птицами падая на стулья. Девушка сбросила с кресла фиолетовое платье, села и молча смотрела, как я собираю их.

Я тоже сел в кресло-качалку, положил газеты на колени и принялся их внимательно изучать. Я верил в свою догадку.

Мэр был прав. Небольшие листки вмещали массу всякой дребедени. Я, забыв о девушке, скользил взглядом по строчкам, вчитывался в заголовки – и вздрогнул.

Я несколько раз внимательно перечитал короткое сообщение с подписью «Печальные Братья», вдумываясь в его смысл, торопливо перелистал несколько номеров и нашел еще. И еще…

Несколько строк и подпись: «Печальные Братья».

Печальные Братья… Вот они, слуги Агадона.

Я медленно поднял глаза на девушку. Она сидела, съежившись, подобрав под себя ноги, словно ей было очень-очень неуютно, и с болью и сочувствием смотрела на меня.

– Так вот чего ты боишься, – тихо сказал я. – Так вот чего вы все боитесь…

И тогда девушка зарыдала.