Круг Времён

XI

Царь Нилам повелел, чтобы его гость получил все, что он только пожелает, дабы никто не мог усомниться в великодушии и справедливости владыки Терена.

— Мы хотим, чтобы ты увидел мир богов, — изрек царь.

Мир богов начался с мебели. Слуги внесли столы и скамьи, и составили из них прямоугольник без одной стороны. Потом появилась посуда. Ритоны и килики, блюда круглые, овальные, квадратные, чаши и пиалы, золотые и серебряные кубки. И, наконец, внесли птиц в золотых и серебряных клетках, которые принялись услаждать слух пирующих волшебным пением.

Воскурили благовония, и по тронному залу поползли тонкие ароматы, которые разжигали аппетиты всякого рода, начиная с желания вкусно поесть, и заканчивая любовным томлением. В возбуждение пришли все: и придворные, и слуги. Дух Камы, вендийского бога любви, витал в зале. Раздавался смех, служанки покачивали бедрами, а женщины бросали на мужчин обжигающие взгляды.

— Богам угодны зрелища! — воскликнул Нилам и громко хлопнул в ладоши.

Зрелища начались с акробатов. На оставленную пустой площадку перед троном вышли десять человек разного возраста — от старика с седой бородой до ребенка. Они принялись создавать пирамиды из собственных тел и заплетаться в немыслимые узлы, так как будто у них не было костей.

Вместительная двуручная чаша из блестящего металла, казалась естественным продолжением конечностей Конана. Могучий варвар держал ее одной рукой так, будто это была легкая деревянная плошка. Раб-чашник, оставаясь не у дел, смущенно переминался с ноги на ногу.

Конан не слишком любил акробатов, он почти не смотрел на них, зато с удовольствием наблюдал за рабыней, подливавшей вино из медного кувшина.

Когда она наклонялась, сквозь тонкую ткань хитона проступали возбужденные соски. Золотистые кудри, обрамлявшие тонкое, правильное лицо спадали, мешая ей, и она с улыбкой откидывала их назад.

Ее густые ресницы были не способны скрыть одновременно испуганный и смешливый взгляд. Она была похожа на голубицу, заигрывающую с кружащимся в любовном танце голубем, которая усиленно делает вид, что хлебные крошки интересуют ее гораздо больше, чем всякие глупости.

Конан привлек ее к себе. Рабыня испуганно отпрянула.

Варвар захохотал.

— Наливай, красавица! Наливай, пусть вино будет бродить во мне так же, как в тебе бродит твоя молодая кровь!

Руки ее задрожали, и золотистый локон как бы невзначай опустился в чашу киммерийца. Когда килик был почти доверху наполнен, златокудрая красавица с улыбкой распрямилась, и вино, словно красная кровь, тонкой струйкой потекло с ее волос на белый хитон.

— Я пью за тебя! — сказал Конан, подмигивая девушке.

Девушка покраснела, у нее подкосились ноги и раб-чашник метнулся, чтобы поддержать ее.

Конан ухмыльнулся.

Ему нравилась эта рабыня. Было бы хорошо заняться с ней любовными утехами и обучить кое-каким тонкостям. Она явно стала бы прилежной ученицей.

Но сначала нужно понять: что от него хотят. Когда будущее в неизвестности тут уж не до прекрасных девических тел.

Конан отставил чашу и обратился к царю.

— Ты говоришь царь, что я тебе снился? Тебе и твоим подданным. Но почему тогда на улицах твоего города меня не узнавали? Они вели себя так, словно видели меня впервые.

Царь Нилам вытер губы и взмахом руки отослал рабыню.

— Они ничего не помнят. Все простолюдины перед сном пьют Напиток Забвения. Таков древний обычай. Поэтому каждый день для них — новый. По крайней мере, так гласит закон. Есть конечно и те, кто пренебрегает этим мудрым обычаем, но он все равно вскоре выдаст себя и тогда его силой принудят пить настой.

— Почему же его пьют только простолюдины? Если он дарует грезы и позволяет забыть о невзгодах, почему же им пренебрегаешь ты и твои аколиты?

— Мы храним Истину, — ответил Нилам. — Мы не прочь бы тоже были жить одним днем, как все. Удивляться, радуясь новому и восхищаться невиданным. Но кто-то обречен хранить Истину в ту пору, как иные живут безмятежно, словно цветы под лучами солнца. Наше предназначение открыть Истину, дабы рассеять иллюзии.

Акробаты раскланялись и убежали, подпрыгивая и кувыркаясь на ходу. Как только они скрылись за одной из дверей, из соседней появилась стройная, длинноногая девушка, в том нежном возрасте, когда женское естество лишь начинает пробуждаться в детском теле. Маленькие груди едва были прикрыты серебряными колпачками, похожими на ритоны.

Дева знала о своей красоте, и пользовалась всеми средствами, чтобы разжечь страсть в мужских сердцах. Полупрозрачные шальвары прикрывали ее прелести ровно настолько, чтобы они казались еще желаннее. Она начала медленно танцевать и каждое продуманное движение показывало зрителям как нежна ее кожа и сколь туги бедра. Чарующе изгибаясь, она тяжело дышала, словно в возбуждении от того, что сильный мужчина уже проник в ее юное лоно.

Конан забыл о чаше в руке и златоволосой рабыне. Он следил за грациозной танцовщицей, которая постепенно избавлялась от своей невесомой одежды.

Конан даже привстал от возбуждения. У него слишком давно не было женщины, чтобы он мог спокойно воспринимать подобное действо. Золотоволосая служанка даже фыркнула от возмущения.

— Она не достойна такого мужчины как ты, чужестранец, — вполголоса проворчала она.

Нилам обернулся к ней и нахмурил брови.

— Зато ты удостоилась гнева царя, презренная! Как ты смеешь распускать свой дерзкий язык, когда твоему повелителю и его гостю угодно любоваться танцем?

Служанка побледнела и задрожала, кувшин едва не выпал у нее из рук.

— Не наказывай ее, царь, — попросил Конан. — Пусть останется строптивой, покорные женщины скучны.

— Хорошо, варвар. Она не будет наказана. Твое желание — закон, — ответил владыка Терена.

Танцовщица обернулась, улыбаясь и тяжело дыша. Она чувствовала, что произвела большое впечатление на гостя, и явно радовалась этому. Одним движением она скинула последнее одеяние, оставшись полностью обнаженной. Постояв мгновение она резко развернулась и скрылась за занавесками.

Музыканты перестали играть. Только птицы продолжали выводить свои рулады.

— Тебе понравилось? — спросил царь.

— Она прекрасна! — воскликнул Конан.

Нилам рассмеялся.

— Я подарю ее тебе, как и всех, кого ты пожелаешь. Она невинна. И тело ее очень нежное.

— Я вижу, — сказал Конан. — Ты щедр на обещания. Но я все еще не услышал от тебя, что мне предстоит сделать.

— Ты тот, кто предназначен нам судьбой, — ответил царь. — Ты должен разорвать Круг. Много раз мы видели во сне, как ты входишь в храм и сражаешься, как падают стены храма и вновь начинает идти время. Говорят, это страшно, когда время идет. Ибо оно идет неумолимо, как глухой палач, не внимающий мольбам.

Царь умолк, погрузившись в глубокие раздумья. Лицо его стало серым, словно грозовая туча, а глаза готовы были метать молнии.

— В начале времен было три Гекатонхейра, — продолжил он после недолгого молчания. — Это были самые могущественные существа в мире. Даже боги боялись их. Один вид Гекатонхейров мог довести до безумия любого небожителя. Так, гласят предания. Я не знаю, и никто из жителей Терена не знает, как выглядят Гекатонхейры. Потом из них остался только один, но мы никогда не видели его воочию, только в снах, так же как и тебя. А в снах он предстает всегда в чужом облике. Он может обернуться женщиной, мужчиной или ребенком. Может быть зверем, птицей или рыбой. Но в наших снах мы всегда знаем, что это именно он — Гекатонхейр. Сторукий и пятидесятиглавый. Он принес всех нас в жертву времени. Весь Терен. Говорят, он сделал это, сражаясь с ужаснейшими демонами, которые собирались выбраться из-под земли, чтобы погубить поднебесный мир. Он низверг подземных тварей в пучины Зандры, но сделал нас заложниками времени.

Конан не верил ни единому слову из услышанного. Слова царя совершенно не соотносились с тем, что он видел собственными глазами. А своим глазам северянин привык доверять больше, чем каким-то россказням.

— Как же мы можем разговаривать, если время остановилось? — не сдержался Конан. — Ведь чтобы ты смог произнести речь, тебе нужно время!

Царь улыбнулся.

— Да, ты прав, чужеземец. Мне нужно время. И тебе нужно время. Нам всем нужно время, и совсем без него мы не смогли бы жить. Ты прав, оно есть здесь. Но я уже сказал, что ты должен разорвать Круг. В Терене нет потока времени, привычного тебе. Гекатонхейр замкнул время само на себя, сделав Кругом. В начале Часа Овна Круг замыкается — и все повторяется вновь. Каждый день, как один-единственный. Мы говорим те же слова, совершаем те же поступки. Ничто не меняется. Мы все страшно устали от этого. И вот теперь пришел ты. Ты вторгся в Круг нашего времени, как и было предсказано.

— А кому ты говоришь эти слова обычно? До того, как появился я? — спросил Конан.

— Никому. Я впервые их произношу.

— Значит, Круг Времени уже разорван?

— Нет, просто ты вошел в него. И выход у тебя только один.

Конан помрачнел. Служанка была достаточно сообразительной, чтобы вновь до краев наполнить его ритон. Запах хорошего вина слегка унял начавшее было подниматься раздражение варвара. Он не любил, когда его принуждали.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов поверить. Хотя это и совсем невероятно. Как можно существовать только в одном дне, совершая одни и те же поступки? Вы что, не можете попытаться сделать что-нибудь по-другому? Ну, скажем, хотя бы напиться против обыкновения. Или забраться в постель к чужой жене?

Царь рассмеялся.

— Все бесполезно. Силы, неподвластные земным царям, заставляют нас делать то, что мы уже делали. Произносить слова, которые мы прежде произносили. Но они не властны над нашими мыслями. В мыслях мы свободны, в мыслях мы можем совершать любые поступки, вплоть до самоубийства. И это мучительнее всего.

— Что-то это слишком сложно. Я не понимаю, — заявил Конан.

Он чувствовал, что от усилий понять его голова сейчас развалится на части, как перезревший плод под пятой прохожего. Он взял ритон и с удовольствием утопил непонимание в вине. — Хорошее вино, — сообщил он. — Вот это я понимаю. Ладно, Гекатонхейр он там или нет, правду ты говоришь или выдумываешь, это, в конце концов, не так уж и важно.

— Я говорю правду, воин! — воскликнул царь. — Судьбы людей всего лишь отражение игр богов. Но боги могут что-либо изменить. Они могут начать игру заново, если проиграли. А люди не могут. Люди играют только один раз — и проигравший проигрывает единожды. Второго шанса не дано.

— А кто эти девушки, там, в соседнем зале? Там было так темно, что я не смог толком разглядеть ни одну из них, но мне показалось, что они молоды. Почему они не здесь и не пируют с нами?

— Это жрицы Гекатонхейра. Они девственницы, и поклялись не выходить из Зала теней, пока Гекатонхейр сам не придет к ним.

— Глупая клятва, — отрезал Конан. — А что их родители, как они дали свое согласие?

— Когда Гекатонхейр появился из Чертогов Тьмы, они убили своих родителей. Такова была воля Гекатонхейра, который пришел к ним во сне, и приказал сделать это. Они безумны, но так же безумна их страсть. И все будут в твоем распоряжении после того, как ты убьешь Гекатонхейра. Если не будет его, то хранить свою девственность им будет незачем. А они с малолетства обучены ублажать мужчин. Они безумны и жаждут отдаться победителю. Боль для них тоже страсть. Ты сможешь делать с ними, что хочешь. Они будут влюблены в тебя настолько, что, не задумываясь, ни на мгновение отдадут тебе свои жизни, стоит только попросить.

— Если время у вас течет по-другому, то как кто-то может вообще чему-то обучиться? — поднял брови Конан. — Как же этот самый Круг, который повторяется изо дня в день?

— Жрицы богов не подвластны Кругу. Их господин дарует им свою милость.

— Непонятно, как они вообще появились на свет, если их родители обречены каждый день делать одно и то же, — буркнул Варвар, — впрочем, ты нарисовал заманчивую картину. Пожалуй, мне действительно стоит поболтать с этим самым Гекатонхейром.

— Убей его! — воскликнул царь. — Освободи нас! И ты станешь нашим величайшим героем!

— Героем — это, конечно, хорошо. И я с удовольствием побуду им некоторое время. Но потом мне бы надо попасть на материк. Ну и чтобы там у меня позвякивало что-то в кошельке. Может на твоем острове это незаметно, но в большом мире люди стали алчными и полюбили звон монет…

Царь рассмеялся.

— Мы снарядим корабль, нагрузим его лучшими товарами и ты поплывешь на материк богатым купцом!

— Проще было бы заплатить золотом, — заметил Конан.

— А эти презренные металлы все еще в цене? — искренне удивился Нилам. — Наш предсказатель утверждал, что в будущем золотом будут мостить улицы.

— Удавите его, или отрубите голову, — посоветовал Конан. — Все равно она ему не нужна, раз он не умеет ей пользоваться.

— Ты прав, варвар, — сказал царь. — Только уже поздно. Голову ему уже отрубили. Как раз за то, что он не сумел предсказать появление Гекатонхейра. Точнее не отрубили, а оторвали. Заодно оторвали руки и ноги. Не пожалели быков для такого дела.

Конан еще раз приложился к вину. Оно было простым и понятным, оно никогда не лгало, на него вполне можно было положиться, если, конечно, уметь пить. Копан пить умел. На этот раз он пил долго, не спеша, обдумывая, как поступить.

Наконец он поставил пустую чашу на стол.

— Хорошо, я разорву Круг. Если это вообще возможно! Но для начала я хотел бы отдохнуть А потом — взглянуть на храм с башни.