Круг оборотня

Декабрь

Сегодня новогодняя ночь, и до полуночи осталось не более четверти часа. Как и во всем остальном мире, в Таркерс Миллс завершается старый год. Как и повсюду, он принес с собой сюда перемены.

Милт Штурмфеллер мертв, и его жена, наконец-то вырвавшись на свободу, покинула город. Одни утверждают, что Донна Ли уехала в Бостон, другие говорят, будто она перебралась в Лос-Анджелес. Одна женщина попробовала открыть здесь книжный магазин, но обанкротилась; впрочем, парикмахерская Стэна Пелки, супермаркет «Маркет Баскет» и пивная по-прежнему открыты и, слава Богу, не собираются закрываться. Клайд Корлисс тоже мертв, зато два его никчемных брата, Элдон и Эррол, живы-здоровы. Правда, они живут теперь в небольшом, похожем на Таркерс Миллс городке, расположенном неподалеку: у них не хватило духу остаться здесь. Бабушка Хэгью, умевшая печь пироги лучше всех в городе, скончалась от сердечного приступа, а Вилли Хэррингтон, которому стукнуло уже девяносто два, поскользнулся на льду прямо перед входом в свой маленький домик на Болл-стрит в конце ноября и сломал бедро. Городская библиотека получила по завещанию одного богача, приезжавшего сюда летом, значительную сумму, и на следующий год намечена постройка юношеского зала, о чем шли разговоры с незапамятных времен. У Олли Паркера, директора школы, в октябре начались регулярные носовые кровотечения, не проходившие долгое время, и врач поставил ему диагноз «большое перенапряжение». «Хорошо, что у вас хоть не вытекли мозги», — проворчал доктор, беря аппарат для измерения кровяного давления, после чего заявил, что Олли следует похудеть по крайней мере фунтов на сорок. Ко всеобщему удивлению, уже к Рождеству Олли Паркер сбросил двадцать и теперь выглядит совершенно другим человеком, да и чувствует себя намного лучше.

— Он и ведет себя так, словно заново родился, — с игривой улыбкой замечает его жена в разговоре со своей близкой подругой Дели Берни. Брэди Кинкайд, растерзанный Зверем в тот момент, когда запускал своего бумажного змея, по-прежнему мертв. А Марти Кослоу, сидевший с ним в школе за одной партой, по-прежнему калека.

Одни вещи меняются, другие — нет. Год в Таркерс Миллс заканчивается так же, как и начинался: за окном завывает ветер, бушует метель, и где-то в ночи крадется Зверь. Он здесь, неподалеку.

Марти Кослоу вместе со своим дядей Элом сидит в гостиной дома Кослоу, и они смотрят телевизионную развлекательную новогоднюю программу Дика Кларка. Дядя Эл удобно устроился на кушетке, а Марти поставил кресло прямо напротив телевизора. На коленях у него лежит пистолет — кольт тридцать восьмого калибра, в барабане которого всего две пули, и обе они из чистого серебра. Их изготовил друг дяди Эла из Хэмпдэна Мак Маккатчин. После некоторых возражений Мак согласился выполнить просьбу приятеля и расплавил на огне газовой горелки серебряную ложку Марти. Он же отмерил необходимое количество пороху, достаточное для выстрела, но не слишком большое, чтобы пуля в полете не начала кувыркаться.

— Я не гарантирую, что они сработают, — сказал он дяде Элу, — однако надеюсь, это так и будет. На кого ты собираешься охотиться, Эл? На оборотня или на вампира?

— На обоих сразу, — говорит тот с ответной улыбкой на губах, — Потому-то мне и нужны две штуки. Поблизости шаталось еще какое-то привидение, но его отец умер в Северной Дакоте, и ему пришлось срочно лететь в Фарго. — Друзья весело смеются над этой шуткой, после чего Эл объясняет: — Вообще-то, они предназначены для моего племянника. Он окончательно спятил, насмотревшись фильмов ужасов, и я полагаю, это будет неплохим подарком для него на Рождество.

— Ладно. Если он как-нибудь ночью с перепугу влепит одну из них в деревянную дверь собственной спальни, не сочти за труд привезти мне то, что останется. Будет любопытно посмотреть.

На самом деле дядя Эл не знает, что и думать. Он не приезжал в Таркерс Миллс и не видел Марти, с тех пор как расстался с ним в День Независимости. Как было нетрудно предположить заранее, его сестра пришла в ярость, узнав, что это он дал мальчику фейерверки. «Он же мог погибнуть из-за твоей глупости, идиот! Ты вообще отдавал себе отчет в том, что делаешь?» Так она орала на него по телефону.

«Похоже, именно фейерверк его и спас», — начинает было оправдываться дядя Эл, но на другом конце провода швыряют трубку, и связь обрывается. Эл знает: его сестра — исключительно упрямая женщина, и если ей не хочется чего-то слушать, она ни за что не станет.

И вдруг в начале декабря ему позвонил сам Марти.

— Мне надо увидеться с тобой дядя Эл, — сказал он. — Ты — единственный, с кем я могу поговорить.

— Я в немилости у твоей мамы, малыш, — ответил Эл.

— Это очень важно, — настаивал Марти. — Пожалуйста. Пожалуйста.

Итак, он все же приехал в Таркерс Миллс и мужественно встретил ледяное, осуждающее молчание сестры. Холодным и ясным декабрьским утром Эл поехал кататься по окрестностям городка на своей спортивной машине и взял с собой племянника, бережно перенеся его на руках из кресла на сиденье для пассажира. На сей раз Эл не гнал машину, как сумасшедший, и их дружный смех, заглушаемый ревом мотора, не разносился в морозном зимнем воздухе. Дядя Эл сидел молча, слушая то, что рассказывал ему мальчик, чувствуя, как с каждой минутой в его душе растут тревога и беспокойство.

Марти заново рассказал ему про ту ночь в июле и про то, как он выжег один глаз ужасной твари с помощью шутих. Потом он поведал Элу про Хэллоуин и свою встречу с преподобным отцом Лоу. Он признался, что после этого стал посылать священнику анонимные письма… то есть они были анонимными все, за исключением двух последних, отосланных мальчиком после убийства Милта Штурмфеллера в Портленде. Эти два письма он подписал так, как их учили в школе: Искренне ваш, Мартин Кослоу.

— Тебе не следовало посылать ему писем ни анонимных, ни подписанных! — резко сказал ему дядя Эл. — Боже мой, Марти! Ты хоть на секунду задумывался, а что если ты ошибаешься?

— Разумеется, — ответил мальчик. — Именно поэтому я и подписал последние два. Однако не интересует ли тебя, что случилось потом? Ты не хочешь спросить, звонил ли он моему отцу и сообщал ли ему о том, что получил мое письмо с предложением покончить жизнь самоубийством и несколько других, смысл которых вполне очевиден?

— Он не сделал этого, не так ли? — спросил Эл, уже заранее зная, каким будет ответ.

— Нет, — тихо промолвил Марти. — Он не разговаривал ни с отцом, ни с матерью, ни со мной самим.

— Марти, но ведь у него может иметься для этого сотня причин. Что…

— Нет. Причина всего лишь одна. Он — оборотень, Зверь. Это — он, и он ждет полнолуния. Будучи отцом Лоу, он не в состоянии сделать что-либо. Иное дело, когда он оказывается в волчьей шкуре. Тогда, несомненно, он будет способен заткнуть мне глотку навсегда.

Марти говорил так спокойно и просто, что Эл был уже почти убежден в правоте мальчика.

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил он.

Марти объяснил. Ему нужны две пули из чистого серебра и оружие, которое он смог бы ими зарядить. Кроме того, он хотел, чтобы дядя Эл приехал к ним встречать Новый год, поскольку следующее полнолуние должно наступить в ночь тридцать первого декабря.

— Я не сделаю того, о чем ты просишь, — ответил Эл. — Ты хороший мальчуган, Марти, но все же с приветом. Мне кажется, у тебя просто приступ «инвалидной лихорадки». Если ты еще раз обдумаешь все как следует, то, я уверен, откажешься сам от этой идеи.

— Может быть, — отозвался Марти. — Но подумай о том, каково тебе будет, когда в первый же день нового года в твоем доме зазвонит телефон и ты узнаешь, что меня нашли мертвым, разорванным на куски в собственной постели? Ты хочешь взять на совесть такой грех, дядя Эл?

Эл собрался было ответить, но затем передумал. Он свернул на боковую аллею и, чтобы слегка успокоиться, стал прислушиваться к хрусту только что выпавшего снега под колесами «Мерседеса». Потом он остановился и дал задний ход. Он воевал во Вьетнаме и даже заработал там пару медалей. Он удачно избежал длительных осложнений из-за нескольких связей с молодыми девушками. Но сейчас он чувствовал, что попался в ловушку, подстроенную ему десятилетним мальчишкой, его племянником. Ребенком-инвалидом. Естественно, он не мог допустить, чтобы на его совести лежал такой грех. Он не мог допустить даже самой возможности этого, о чем Марти знал ничуть не хуже его самого. Потому что, если есть хоть один шанс против тысячи, что подобное может произойти…

Десятого декабря, четыре дня спустя после этого разговора, в доме Кослоу раздается телефонный звонок.

— Отличные новости! — во всеуслышание объявил Марти, въезжая на своем кресле в гостиную. — Дядя Эл приезжает на Новый Год!

— Разумеется, этого не будет, — отрезала мать как можно более резким и холодным тоном.

Однако подобное заявление вовсе не обескуражило Марти.

— Извини, но я уже пригласил его, — возразил он. — Он обещал привезти какой-то порошок, который чудесно пахнет, если его бросить в камин.

Весь остаток дня мать бросала на Марти свирепые взгляды всякий раз, когда он попадался ей на глаза… Однако она не стала звонить брату и говорить, чтобы он не приезжал, а это было самое главное.

В тот день за ужином Кэти прошипела ему на ухо:

— Ты всегда получаешь то, чего тебе хочется! И все потому, что ты — калека!

Улыбающийся Марти шепнул ей в ответ:

— Я тебя тоже люблю!

— Ты просто маленький негодяй!

После этих слов Кэт вскочила из-за стола и убежала.

И вот, наконец, пришел Новый год. Мать Марти была уверена, что Эл не появится, так как буря усиливалась и ветер с чудовищным свистом гнал по лужайке перед верандой огромные снежные валы. По правде говоря, Марти и сам несколько раз начинал сомневаться… Но дядя Эл все же прибыл около восьми часов. На этот раз он приехал не на своем спортивном «Мерседесе», а на мощном «Ровере» с приводом на все четыре колеса, который, предвидя плохую погоду, одолжил у кого-то из друзей.

К половине двенадцатого, за исключением их двоих, все в доме уже улеглись спать, что как нельзя более соответствовало плану Марти. И хотя дядя Эл все еще продолжает посмеиваться над безумной (на его взгляд) затеей, Тем не менее под полами теплого зимнего плаща, в котором он приехал, были спрятаны целых два пистолета. Один из них, заряженный серебряными пулями, он, не говоря ни слова, вручил племяннику, после того как они остались вдвоем. (Словно для того, чтобы всем все стало окончательно ясно, мать Марти, ложась спать, изо всех сил хлопнула дверью в спальне). В другом имелись обычные свинцовые заряды… но Эл полагает, что если этот сумасшедший все же попытается сегодня ночью вломиться в дом — а по мере того, как минуты тянутся одна за другой и ничего не происходит, он все больше и больше сомневается в этом — «Магнум» сорок пятого калибра остановит его.

Между тем камеры телеоператоров раз за разом переключаются на огромный, освещенный изнутри шар на крыше «Эллайд Кэмикал Билдинг» на Таймс-сквер. Истекают последние минуты старого года, и собравшаяся на площади толпа восторженными криками провожает его. В углу гостиной у противоположной стены стоит рождественская елка, полузасохшая, с побуревшими иголками, выглядящая необычайно грустно без подарков и украшений.

— Марти, ничего… — начинает дядя Эл, и в то же мгновение большое окно спальни со звоном разбивается снаружи, разлетаясь на тысячи мелких осколков, и внутрь дома врывается холодный, завывающий ветер, тучи неистово кружащихся снежинок… и Зверь.

На долю секунды Эл замирает, пораженный, испуганный, все еще неверящий в реальность происходящего. Он огромен, этот Зверь. Рост его не менее семи футов, хотя он так сильно наклоняется вперед, что передние лапы почти касаются ковра. Единственным зеленым глазом, ужасно вращающимся и сверкающим (Как и говорил Марти, оцепенело повторяет про себя дядя Эл, Все именно так, как он говорил), он обводит комнату… и останавливает его на Марти, неподвижно сидящем в своем кресле. Зверь прыгает на мальчика, и из его груди и широко раскрытой пасти со здоровенными, угрожающе торчащими желтыми зубами, вырывается раскатистый торжествующий вой.

Хладнокровно, лишь едва заметно изменившись в лице, мальчик поднимает в руке кольт тридцать восьмого калибра. Он кажется очень маленьким в своем кресле, а ноги его и вовсе напоминают тоненькие прутики внутри мягких, потертых джинсов. Невероятно, но несмотря на яростный волчий вой, пронзительный свист ветра, шум в голове, вызванный мыслями о том, что, должно быть, он бредит (ибо разве подобные вещи случаются в реальном мире?), Эл слышит голос племянника, говорящего:

— Бедный, старый отец Лоу! Я постараюсь освободить тебя.

В тот момент, когда оборотень прыгает, вытянув вперед ладони с длинными, острыми когтями, Марти стреляет. Из-за небольшого количества пороха в патроне хлопок выстрела звучит на удивление тихо, словно стреляли из духового ружья.

Однако рев Зверя неожиданно срывается на еще более высокую ноту, переходя в визг. Выстрелом его отбрасывает назад, и он ударяется о стену, пробивая в ней плечом сквозную дыру. Висящая на стене картина срывается и, упав ему на голову, скатывается по скользкой шкуре на пол, расколовшись пополам. Кровь обильным потоком стекает по свирепой, покрытой густой шерстью морде, на которой выделяется дико мечущийся из стороны в сторону зеленый глаз. Волк медленно, пошатываясь, приближается к Марти, рыча, сжимая и разжимая когтистые ладони и щелкая зубами. На губах у него пузырится кровавая пена. Марти держит пистолет двумя руками так, как маленький ребенок держит чашку. Он ждет, ждет… и когда Зверь вновь бросается на него, с силой жмет на курок. Точно по мановению волшебной палочки единственный глаз оборотня гаснет, как огонь свечи, задутый шквальным порывом ветра! Волк кричит и пытается вслепую доползти до окна, однако запутывается головой в занавесках, раздуваемых ветром, и Эл видит кровавые бутоны, расцветающие на белоснежной ткани. В ту же секунду шар в телевизоре становится огромным и заполняет собой весь экран.

Оборотень падает на колени, и тут же в гостиную врывается отец Марти в ярко-желтой пижаме с дико выпученными глазами. Эл, по-прежнему сидя на кушетке, продолжает стискивать в руке свой «Магнум» сорок пятого калибра. Он даже и не думал поднимать его.

Зверь валится на пол всем телом… дрожит… и умирает.

Мистер Кослоу смотрит на него, широко открыв рот.

Марти поворачивается к дяде Элу, держа в руке дымящийся пистолет. На его лице застыло выражение, в котором смешались усталость и… покой.

— С Новым годом, дядя Эл, — говорит мальчик. — Он мертв. Зверь мертв. — И вдруг он начинает плакать.

На полу, под покровом из лучших занавесок миссис Кослоу со зверем происходит странное превращение. Шерсть, покрывавшая его лицо и тело, чудесным образом втягивается внутрь сама по себе. Далеко оттянутые назад губы смыкаются, пряча на глазах уменьшающиеся в размере зубы. Когти на ладонях словно испаряются, превращаясь в ногти, наполовину обкусанные и изгрызенные.

На полу лежит преподобный отец Лестер Лоу, завернутый в окровавленный саван из занавесок, а над ним поток ветра из разбитого окна беспорядочно кружит снежную пыль.

Дядя Эл подходит к племяннику и успокаивает его, пока отец Марти таращит глаза на обнаженное тело священника, а мать вползает в комнату, держась рукой за воротник халата. Эл обнимает мальчика и крепко прижимает его к себе.

— Ты — молодец, малыш, — шепчет он. — Я люблю тебя.

Снаружи за окном не слышно ничего, кроме свиста и воя ветра, и не видно ни зги за пеленой слепящего снега. Первые минуты наступившего в Таркерс Миллс нового года становятся историей.