Крокки из Рода Барса, или Мир Оборотней

Глава VIII. Бой вслепую

Ползком, пятясь, Крокки выбрался из обители Шауша. За ним вышли Шеллеа и сопровождавшие его дворяне Рода Червей. Шеллеа хмурился и сокрушенно покачивал головой.

— Я могу проводить тебя до галереи, которая ведет в Зал Танцующих Изваяний, — сказал он, — подальше тебе придется идти одному.

— Я готов, — отозвался Крокки.

Шеллеа сделал знак приближенным и они построились в колонну. Шествие снова тронулось в путь по темным туннелям, но теперь, как заметил Крокки, они все время спускались вниз. И еще он обратил внимание на то, что колонна маленьких человечков постепенно таяла; к концу пути с владыкой и Крокки осталось не более двух десятков самых смелых представителей земляного народца, да и те дрожали от страха.

Крокки тоже испытывал его, и это была не вспышка, не внезапная оторопь, а ровное, постепенно усиливающееся чувство. Не раз ему приходилось подавлять в себе сильное желание повернуться и броситься назад — вверх по этим бесконечным туннелям и лестницам, к свету, к людям… Плечи его сводила дрожь, ноги двигались как деревянные. Вскоре уже трясся сам Шеллеа, а его приближение, сбившиеся в тесную толпу, даже завывали от ужаса. Безумием и смертью веяло из туннелей, в которые они спускались — с каждой минутой все медленнее, словно им приходилось проталкиваться сквозь невидимую вату. Но это не воздух сгущался, а первобытный, дикий страх, разлитый в атмосфере подземелий.

Крокки дышал тяжело и громко, как рыба, выброшенная из воды. Глаза застилал туман. Он шел пошатываясь, и когда человечки внезапно остановились, он едва не наскочил на них. Видимо, дальше идти они были просто не в состоянии.

— Отсюда, Крокки, тебе придется идти одному, — дрожащим голосом произнес Шеллеа. — Коридор будет дважды раздваиваться. Сначала ты выберешь правое ответвление, затем левое. Ты дойдешь до лестницы и, спустившись по ней, окажешься в просторной сводчатой галерее. Там ты наденешь на глаза повязку…

— Но здесь и без того царит кромешный мрак…

— Ты слишком хорошо видишь в нем, и это может тебя погубить. Вспомни способность гломов парализовывать тех, кто на них посмотрит?

— Хорошо, владыка, — согласился Крокки. — В галерее я надену повязку.

— Тебе придется положиться на свои органы слуха и обоняния, — продолжал Червь. — Они у тебя развиты неплохо, может быть даже лучше, чем у глома… Ты узнаешь о его приближении по мерзкому запаху, который исходит от него. Помнишь, что сказал Шауш? — "Того, кто его не видит, глом тоже не замечает*… В повязке ты станешь невидимым для него. Но он может догадаться о твоем присутствии по звуку твоих шагов… Ты должен быть предельно осторожен. Попытайся распороть его живот и выпустить наружу кишки: поверье утверждает, что для глома такая рана смертельна. Опасайся попасть к нему в объятия… И возьми еще на всякий случай этот нож…

Тут Крокки заметил, что два рослых Червя несли отточенный кинжал с витой рукояткой. Он тотчас схватил его. Это был добрый нож, настоящее боевое оружие с широким лезвием длиной в тридцать сантиметров, заканчивающееся тонким, как бритва, острием. Крокки улыбнулся. Он почувствовал себя увереннее, когда его рука ощутила тяжесть оружия. Меч он держал в правой руке, а нож — в левой; мощные мускулы его напряглись, готовые нанести удэры сразу с обеих рук.

Однако держать одновременно меч и нож было несподручно, а на голом теле Крокки, кроме рубинового ожерелья, не было даже пояса, за который он мог бы заткнуть подарок Шеллеа. Видимо, понимая это, владыка Червей приказал подать ему кожаный ремень с ножнами для кинжала и повязку, которую Крокки должен будет надеть перед встречей с гломом.

— Благодарю тебя, владыка, — поклонившись, молвил молодой король. — Ты сполна и многократно отплатил за мою ничтожную услугу. Если мне удастся вернуть трон, я не забуду о тебе.

И, простившись с Шеллеа, он углубился в туннель. Пройдя два поворота и спустившись по лестнице, которая оказалась нистолько длинной, что сверху не видно было ее конца, он очутился в просторной и прямой галерее со стенами и полированного черного гранита. Потолок был высокий, полукруглый и выложен из какого-то более светлого омня. Галерея уводила в даль, которая терялась в туманной мгле.

Ноздри Крови уловили едва ощутимое зловоние, показавшееся ему знакомым. Он остановился, надел на лицо повязку, завязал сзади тугой узел и некоторое время стоял, прислушиваясь. Затем, держась рукой за стену, бесшумно двинулся вперед.

Чем дальше шел, тем настойчивее леденящий, сковывающий страх стучался в душу. Грудь и лоб Крокки покрылись бисиринами пота. Он ловил каждое движение вокруг себя, но ни единого звука не доносилось. Лишь удары учащенно бьющегося сердца отдавались в ушах, заполняя собой, казалось, все его сознание. Несколько раз он останавливался, чтобы отдышаться, унять эти оглушительные удары. С каждой минутой все больше сил уходило на борьбу с леденящим воздействием ужаса, который порывами накатывал на грудь и лицо. Не раз Крокки ловил себя на мысли сорвать повязку и броситься очертя голову назад, к лестнице. Но он упрямо встряхивал головой и сильнее сжимал рукоять меча. Только сконцентрировав волю и заставив себя отрешиться от мысли о смерти, он мог продвигаться вперед. Он чувствовал, что если он отдастся волнам страха, то неописуемый, сверхчеловеческий ужас убьет его.

Мерзкое зловоние усиливалось. Неожиданно впереди послышался едва уловимый шорох — как будто что-то тяжелое, грузное перевалилось с одного бока на другой… Крокки продолжал идти, все время плечом чувствуя стену. Меч дрожал в его напрягшейся руке.

Сопение глома становилось все отчетливее. Тварь пока не замечала Крокки. Зато все первобытные, животные инстинкты пробудились в душе молодого короля и заклинали его бежать от надвигающейся опасности, ужас сжимал его горло ледяными пальцами, мутилось в голове. Глом зевнул с ужасающим ревом, потом поднялся и, встряхиваясь, завертел головой.

Холод смерти объял граэррца. Он вдруг ясно осознал, что в нескольких десятках метрах от него находится зло, настолько ужасное, что человеческий разум не в состоянии осмыслить его. Это зло вышло из самых глубин ада, и его зловонное дыхание было ни чем иным, как смердящим запахом преисподней.

В высоту бесформенное создание более чем в полтора раза превосходило человека, а габаритами напомииаяо слона. Его большая голова с жутким человекоподобным лицом нависала над выпуклым, волочащимся по полу животом; длинный уродливый нос торчал крючком; глаза казались стеклянными и невидящими, как у покойника; из полуоткрытого рта, усеянного ужасающей величины зубами, стекала желтоватая, липкая и зловонная слюна, которая сочилась на живот и отвратительным следом тянулась за гломом по полу. Все еще не видя Крокки, но очевидно, каким-то телепатическим чутьем уловив его присутствие, чудовище беспокойно двинулось по галерее, то идя по направлению к человеку, то возвращаясь назад.

Крокки, пробираясь вдоль стены, понемногу поднимал меч, держа его острием вперед; при этом он поводил им из стороны в сторону, как бы желая удостовериться, что пространство перед ним свободно. Неожиданно меч задел стену, издав звенящий звук, который наполнил своды галереи пронзительным эхом. Почти тотчас в ответ взревел глом. Он повернулся и, грузно шлепая нижними конечностями, направился прямо на короля.

Крокки понял, что тварь почувствовала его присутствие. Не видя его, она тем не менее знала, где он находится. Он слышал шлепки ее тяжелых ног, приближающееся сопение, а мерзкое зловоние обдавало его всего, грозя отравить своими миазмами.

Крокки сделал шаг назад. Несколько мгновений его сверлила мысль о бегстве. Пожалуй, он мог бы удрать. Тяжелая и неповоротливая тварь вряд ли способна на быстрый бег. Но он вспомнил, что он король Граэрры и в его жилах течет кровь великого Геррига, который, может быть, в эти минуты смотрит на него из Заоблачных Высей. И, подняв меч, шагнул к адскому вурдалаку. Потом остановился и замер, поджидая приближающееся чудовище, готовый в любой момент всадить в него меч по самую рукоятку. Он ударит со всей силой отчаяния и этот единственный удар должен кончить схватку, иначе монстр попросту раздавит его своими чудовищными конечностями.

Каждая мышца вибрировала в теле молодого короля, слух напрягся до того, что казалось, уши Крокки стали глазами; дыхание зловещей твари и шлепки громадных жабьих ног яснее ясного говорили Крокки, с какой стороны приближается чудовище.

Глом, не видя короля, брел наугад, но все же направлялся прямо на своего противника. Крокки, кажется, уже даже кожей начал ощущать монстра. Он слегка присел, держа наизготовку меч. До глома оставалось пять шагов, четыре, три…

Крокки вдруг понял, что если он сделает сейчас выпад, то он проткнет мечом страшное чудовище. Но куда бить? Владыка Червей советовал бить в живот. Но где он? Гном воспринимался молодым человеком как нечто большое, грузное и омерзительно бесформенное, и тот удар, который он нанесет, мог угодить в лапу или в колено, не причинив чудовищу значительного-вреда, зато позволив ему задержать меч или даже нанести ответный удар своей могучей конечностью. Но надо было решаться. Глом приближался, в распоряжении Крокки оставались секунды.

Он вскрикнул и изо всей силы погрузил меч в приближающееся нечто, помогая удару тяжестью своего тела. Он целил в расчете пронзить живот глому, направляя меч вперед и вниз, но попал глому в лицо, точнее — в пасть. Меч ушел глубоко в глотку чудовищу, пропоров язык; глом судорожно всхрипнул; Крокки дернул руку с мечом назад, но рука вышла из пасти чудовища, а лезвие меча оказалось защелкнуто сомкнувшимися челюстями.

И в то же мгновение лапа монстра обхватила Крокки и с силой притянула к себе. Юноша уткнулся носом в отвратительно пахнущую шерсть, чувствуя, как когтистая лапа скребет по его спине, раздирая кожу в кровь. Крокки закричал от нестерпимой боли, рука его почти импульсивно метнулась к ножу, выхватила его и принялась наносить один удар за другим. Все они пришлись по животу глома, нащупанному Крокки под его головой. Глом заревел, задергался, задрал пасть, рев его зазвучал под сводами галереи как ужасающие громовые раскаты. Он облапил Крокки всего, когти впились королю в затылок, раскровавили бедра, смяли в кровь мышцы. Превозмогая боль, на грани потери сознания Крокки нанес последний удар в самый низ живота и острым, как бритва, лезвием распорол гломье брюхо. Из почти полуметровой раны повалили кишки.

Теряющий сознание Крокки содрогнулся всем телом и в тот же миг в объятиях глома был уже не человек, а барс, который мгновенно выскользнул из его лап. Барс был весь в кровавых ранах, но в облике животного Крокки немного пришел в себя.

В момент превращения в зверя повязка слетела с его головы, но какое-то утробное чутье не позволило ему сразу взглянуть на чудовище. Лишь отскочив на несколько метров, он поднял на него глаза. И оцепенел. Монстр наконец тоже увидел его. Если бы у чудовища оставались силы, он приблизился бы и растерзал наподвижного Крокки в клочья. Но сил у него не было. Слизистый ком кишок, разбухая, все выпирал и выпирал из брюха монстра.

Глом тяжело завалился на бок и истошно, не переставая, ревел. Глаза его налились кровью. Он издыхал. Кишки его, спрессованные в желудке, вырвались на волю: объем выпирающей массы с каждой минутой увеличивался, студенистая кроваво-серая груда обволакивала глома и вскоре вся его мощная туша оказалась затоплена в разбухающем месиве. Оттуда еще некоторое время слышались вопли, но вскоре они затихли.

Прошел еще целый час, прежде чем барс смог пошевелиться. Онемение понемногу отпускало его. Он отполз подальше от страшной груды, прилег и, поскуливая, принялся зализывать раны. Какое-то время он отдыхал, свернувшись в клубок и уткнув голову в лапы.

Крокки поднялся с пола в облике человека. Груда кишок, в которой захлебнулся глом, пузырилась, распространяя невыносимое зловоние, и быстро оседала. Из нее все отчетливее выступала уродливая туша страшного существа, лежащего на боку. Глом в последние мгновения перед смертью пытался закрыть страшную рану на животе, свести лапами ее разодранные концы, но это ему не удалось. Кишки выпирали с такой силой, что глом уже не в состоянии был их удержать. В таком виде его и застигла смерть. .

Крбкки с дрожью ужаса вглядывался в обитателя адской бездны. Страшное лицо молстра было искажено в судорожной гримасе. Рассеченный язык вывалился из раскрытого рта и кровоточил. В расщелине между клыками торчал меч. Крекки, уперевшись ногой в гломову морду, с силой выдернул лезвие из клыков. Нож остался где-то под брюхом монстра и был погребен в зловонной пруде, искать его он не стал.

Сжимая в руке меч и морщась от боли в ранах, которыми были покрыты его спина, плечи и голова, Крокки двинулся вперед — туда, где галерея вдали сужалась в неяркое голубое пятно.