Крестоносец из будущего. Самозванец

ПРОЛОГ

— Ах ты мой милый, ты мой ненаглядный!

Просыпаться не хотелось, открывать глаза было невмоготу. Андрей поежился, ощутив озорной влажный утренний холодок.

— Я кушать принесла тебе! — Голос звучал уже рядом.

— Да, дорогая, — промурлыкал он.

Андрей с хрустом, вкусно, потянулся. Тело, сбросив с себя остатки сна, вновь ощутило радость бытия. Только сразу же это ощущение и пропало, дальнейшее оказалось не очень приятным делом.

— Да какая я тебе дорогая?! Тьфу на тебя! Шлялся где, спрашиваю, опять всю ночь, скотина?!

Сварливому женскому голосу в унисон вторил такой же противный поросячий визг. Андрей еле открыл глаза. Жена стояла напротив него, уперев руки в бока.

— Ну, че молчишь?! — Анна требовательно топнула ногой. — Опять с Варькой по сеновалам шастал?! Ну?

— Не нукай! Ты мне не конюх, я тебе не жеребец!

Андрей, кряхтя, вылез из большой копны и отряхивал с себя приставучие соломинки.

— Да какой ты жеребец?! Ой, люди, гляньте-ка, — жена всплеснула руками. — Уже как полгода от тебя ни молока, ни шерсти… Ох!

Она с трудом присела на лавку и обхватила руками большой живот.

— Ты чего ведра полные таскаешь? — Андрей подхватил ведро и перевернул его в кормушку поросенку. — Дитю ведь скоро…

— А ты че, меня пожалеть решил? — Жена с трудом наклонилась, чтобы перемешать в корыте бурду. — Кушай, кушай, мой дорогой!

Поросенок, погрузив пятачок почти по самые глаза в жижу, с упоением чавкал, жена гладила его по еще не успевшей стать жесткой щетинке на розовой спинке.

— A-а! Его-то ты больше, чем меня, любишь! — Андрей помог ей выпрямиться. — Свинтус у тебя дорогой, а я — скотина! — Он, улыбаясь, попытался поцеловать жену в щеку, но та отстранилась. — А, мать? Как такое может быть? По какой причине?

— А так! От порося толку больше, чем от тебя на дворе! У тебя, вона, ум из ушей скоро полезет! Причину ему, вишь, подавай! А причина, она, вот она: Варька твоя!

Жена гневно сузила глаза — лицо раскраснелось. И тут же зачастила, выплевывая слова и слюни:

— Раньше, хоть, чегой-то мало-помалу делал, а как связался в ней, так и совсем дома не бывашь! Утром на рыбалке, днем с Варькой, ночью, вона, уже повадился со двора шастать! Спишь и то от меня подальше, на сеновале! Думашь, я не слыхала, как воротина утром скрипнула? Петух еще не орал, как ты на двор заявился! У-у-у! — Она погрозила ему пустым ведром. — Как есть повыдираю ей волосья, глаза ее бесстыжие выцарапаю! Ну, ладно, она — дура малахольная, все со своими книжками бегает! А ты, козел старый? Ты в зеркало-то на себя глянь! Ну, че молчишь?

— Да я же говорил тебе, что мы персеиды смотреть ходили, сейчас же конец августа, как раз они через орбиту Земли проходят! — Андрей замялся, не зная, как объяснить супруге.

— Чего?! — Она подперла руками поясницу, широко расставив ноги. — Ох… Етить твою мать! Люди добрые, гляньте-ка, он еще и умничат!

— Звезды это такие падающие! Анна, — та недовольно отвернулась, — последний раз тебе говорю, перестань меня цеплять! У нас с Варварой ничего нет! Она еще совсем девчонка, в институт ведь поступать на будущий год будет, с Татьяной нашей ровесница! И зовет она меня дядя Андрей, не иначе! А тебе бы все поворчать!

— Ишь ты! Я его цепляю! Как шугану твою Варьку со двора да еще ведро помойное ей на голову надену! — Жена разошлась не на шутку. — Про дочку вспомнил! Она тебя тоже дядя Андрей зовет! Потому как ты чужой ей! Вона, лучше бы о моей девке так заботился, подарки дарил бы, вот она тебя папкой и стала бы кликать! — Анна, переваливаясь, как утка, медленно пошла к дому. — Ты Варьке-то своей с города в последний раз чего привез? Денег стратил кучу! Помнишь? А Таньке?

— Ну, мы же говорили уже об этом, Анна! — Андрей нахмурился. — У девки, кроме бабки Магды, никого нет, вот я и привожу книги. Ей же в институт готовиться надо! А у Таньки твоей одни гулянки и парни на уме! Ей-то учебники вряд ли понадобятся, а тряпки да помаду ты сама ей покупай, я же всю пенсию и так тебе отдаю!

— Ай! — Анна махнула рукой. — Бабы меня засмеют! Жена, вона, скоро дитя ему народит, а он с чужой девкой днями и ночами вошкается, звезды свои глядит!

— Ну, хочешь, я с ней дома у нас буду заниматься? — Андрей просительно поднял брови. — Анечка, ну не могу я целыми днями без дела мотаться! Вот с девчонкой и занялся немецким, в иняз ведь готовится! А я, хоть и годков двадцать назад это было, но сам на том факультете цельных два года оттрубил! Как не помочь?! И ей хорошо, все одно не самой, и мне — язык тренирую, мозг развиваю…

— Ха! Язык он тренирует! Ты с кем говорить-то по-немецки будешь тута? С дедом Иваном? Так он с войны только «Гитлер капут» и «Хенде хох» помнит! — Она открыла дверь в дом.

— А что? — Андрей взорвался. — Водку жрать лучше? Ты что, забыла, как мужик твой в реке по пьянке три года назад утоп? Забыла? Напрочь память тебе отрезало?!

— Что то зараза, что то! Что водку пить, что книжки твои глупые читать! Вон, дитя народится, молока нужно будет, корову еще нужно будет заводить, а у нас для бычка-то сена толком не запасено! Косилку, вона, почини! Все лето литовкой махали! Сидит с утра до ночи, книжки свои читает! Тьфу, срамота! На рыбалку лучше сходи! Стыдоба…

Анна с силой хлопнула дверью, и последние слова Андрей уже не расслышал…

Клевало изрядно — рыбалка на небольшой сибирской речушке была в полном разгаре, да такая, что поплавок ежеминутно уходил под воду, а дальше зависело от самого рыболова.

Однако Андрей являлся не совсем умелым ловцом — он ухитрялся вытаскивать на бережок только одну из пяти клюнувших рыбин.

Но даже и такой неуклюжий лов принес прибыль — в целлофановом пакете у его ног шевелилась уже парочка крупноватых, чуть ли не в локоть, хариусов.

Андрей не глядя достал из куртки помятую пачку сигарет, зубами подцепил последнюю. Пустую пачку аккуратно засунул обратно в карман.

Он уже приучил местную молодежь убирать за собой на бережке, где любил порыбачить, следы ночных посиделок с неизменными пластиковыми бутылками дешевого пива, так что и самому не следовало мусорить.

— Эх, Анна, Анна! — Он задумчиво поскреб подбородок. — Хорошая ведь баба! Ну почему ты меня не хочешь понять?

Адресованный в пустоту вопрос так и остался без ответа. Крупная рыбина, не меньше чем на три килограмма, неудачно подсеченная Андреем, с победным видом ударила серебристым хвостом по голубой воде, подняв каскад брызг, и ушла на глубину, утянув за собой крючок и грузило вместе с порванной леской.

— Ферфлюхте, и тут невезуха! — матерясь вполголоса, Андрей перематывал новую леску. — Эту-то точно не порвешь, курва! — Он погрозил кулаком в сторону реки. — Зря, что ли, я за нее такие деньжищи отдал?

Купленную весной на китайской барахолке леску он хранил на особый случай, но другой не было, и пришлось, хоть и с немалым сожалением, открывать яркую упаковку с непонятными иероглифами и нарисованной акулой на огромном крючке.

— Пся крев! — Толстая леска соскальзывала с катушки. — Матка Боска!

Этот набор из вычурных ругательств стал для него в последнее время заменой русского народного крепкого словца.

Варенька, с которой он с таким чаянием заново изучал немецкий, была полькой по происхождению. Бабка Магдалена, помнившая девочкой депортацию в Сибирь, до сих пор дома говорила только по-польски.

У Вареньки в разговорах тоже часто проскакивали польские слова. Особенно не любила бабка Магда занятия немецким языком, когда они с книгами рассаживались за круглым столом в единственной комнате небольшого дома.

— Иджь до пекла, Анджей! Да, да! Иди к черту! — Бабка в сердцах плевала и уходила за занавеску. — Погнали тебя из бурсы, даром что два года там по-пёсьи лаяться учился! Вот как стал Панове официером, так и добре! И сейчас какой ладный кавалер! А, Барбара?

Варенька неизменно стыдливо опускала глаза и краснела, а Андрей, машинально выговаривая польские слова, под столом брал ее тоненькую ладошку и крепко сжимал…

— Акулу я, конечно, не поймаю… — Андрей наконец справился с непослушной катушкой и приделывал грузило и крючок, благо банку с рыболовными снастями он всегда таскал с собой, — но тебя, — рыбина, словно издеваясь, плеснула недалеко от противоположного берега, — я вытяну! Порадую Анну, а то с пустыми руками она меня вообще на порог не пустит!

Понятно, что домой теперь, особенно после утренней ссоры, идти он не хотел, вот и сидел уже третий час на берегу. Припекало солнце, и Андрей расстегнул ветровку.

Одет он был стандартно для этих весьма глуховатых мест — разбитые кроссовки, мятое и грязное синее спортивное трико, порядком ветхая пятнистая камуфляжная зеленая куртка, прожженная во многих местах.

Вот только на голове, вместо какой-нибудь привычной для деревенского мужичка кепки или шапки, красовался краповый берет с дыркой на месте кокарды, а из-под ворота куртки выглядывала тельняшка в такую же багровую полоску.

Эти элементы военной униформы не совсем гармонировали с обычной одеждой деревенских, но очень соответствовали выражению его лица, которое на многих слабонервных гражданских людей производило неизгладимое впечатление: чуть прикрытый русыми волосами лоб пересекал коричневатый широкий рубец шрама.

Подобный рубец шел также от левого виска к центру подбородка, но проследить его окончание было делом трудным — мешала густая растительность, которую уже нельзя назвать щетиной, но еще рано именовать бородой.

Андрею можно было смело дать за полста годов на вид, хотя на самом деле он был моложе почти на десяток — больно его старили безобразные шрамы, обильная седина и борода.

Неприятное впечатление оставляли и его серые глаза — очень цепкие, холодные и колючие, с чуть плескавшейся темной водицей беспощадной жестокости и безумия.

Прежде, в той, старой жизни, Андрей Никитин был лихим воякой с майорским званием. Теперь же находился он в полной отставке — оформили на пенсию два года назад.

С ним эскулапы возились недолго — после многочисленных контузий и ранений он начал «шизовать», и врачи быстренько его выписали с инвалидной справкой, а начальство не менее быстро уволило на заслуженный отдых.

Однако не было бы счастья, но только несчастье помогло, если можно так сказать. Весной умерла бабушка и оставила ему свой дом в таежной сибирской деревушке. Андрей после оформления пенсии и получения всех нужных справок сразу переехал на новое место жительства.

Наследство оформили ему очень быстро, особенно после того, как он выбросил из окна кабинета чиновника, который весьма необдуманно потребовал взятку в две тысячи рублей за оформление бумаг.

Выйдя в очередной раз из психиатрической лечебницы, завсегдатаем пограничного отделения которой он стал, Андрей тут же получил на руки все необходимые бумаги и на машине местного РОВД, от греха подальше, поехал в свою деревню.

Личная жизнь также потихоньку устраивалась: сразу уж глянулась ему дородная соседка. Анна была, по определению классиков, кровь с молоком — красивая, статная, длинные темные волосы туго уложены на голове, сильные руки, гордая осанка.

Вначале он попросил соседку стирать ему и помогать с огородом — за плату, разумеется. Тысяча наших «деревянных» рублей составляли добрую половину заработка скромной продавщицы сельпо.

Понятно, что Анна скоро оказалась в его постели. Расчет с ее стороны был понятен: сорокалетняя баба с дочкой, оставшись одна вдовой, нашла в Андрее свое скромное женское счастье с невиданным по деревенским меркам роскошным благосостоянием — пенсией в пять тысяч рублей.

А то, что лицом не красавец, так это мало кого волновало: в деревнях вообще нормальные мужики в дефиците, тем более не пьющие.

Анна была ласкова, Татьяна, ее дочь, девица шестнадцати лет, относилась к нему с уважением. Вещи выстираны, дом полная чаша, в смысле борщи, пироги, разносолы, что еще нужно мужику, за свои двадцать лет армейской и ментовской жизни видевшему только казармы да окопы. Ведь после отчисления из института как пошел он на срочную, да так и остался в Краснознаменной рабоче-крестьянской, ну а потом…

Постепенно Андрей дозрел до мысли жениться, но поставил штамп в паспорте только тогда, когда жена сообщила об увеличении численного состава семьи.

Словно по мановению волшебной палочки, характер Анны диаметрально изменился после благословенного марша Мендельсона, как говорится, гладко стелет да жестко спать.

Особенно не жаловала жена его увлечения книгами, которые Андрей начал читать в последнее время запоем, поскольку в привычные, алкогольные, давно перестал уходить. Бросил пить, как в деревню переехал, словно отрезал.

Вот и ворчала теперь жена по любому поводу. Деда Ивана, принесшего вчера Андрею табаку-самосада на посев, во двор не пустила, он лишь сунул пакетик с семенами ему в руку да буркнул, мол, баба совсем казака под хомут загнала.

Вареньку же еще у околицы разглядела да такой ругани щедро отвесила, что та и к калитке подойти побоялась, так и убежала вся в слезах…

— Ну, ничего, — Андрей машинально похлопал по карманам в поисках сигарет, — родит ребенка, успокоится!

Сигарет больше не осталось, клев совсем прекратился, и Андрей уже решил сматывать снасти, как поплавок стремительно ушел под воду.

Дернув на себя, он сразу же подсек, но когда попытался вытянуть рыбину на берег, удилище согнулось дугой и потянуло его в реку. Андрей уперся, благо силушка была немереная.

Через секунду здоровый таймень, добрый метр длиной, выпрыгнул из воды и с грохотом ушел обратно — удилище снова чуть не вырвало из рук.

Это была мечта любого рыбака! Добыча, о которой всегда думают, а потом помнят всю оставшуюся жизнь.

Теперь он надеялся только на крепкую импортную леску, что не подведет, не оборвется — упускать такую огромную рыбу он не стал бы даже под страхом немедленной смерти. Предстояла нешуточная борьба — кто кого.

Упавшая во время паводка береза не позволила Андрею начать выводить огромную рыбину на берег — таймень скрылся в яме под деревом, и леска запуталась о сук.

Андрей решился на отчаянный шаг — прямо в одежде зашел в воду и, держа удилище в левой руке, стоя по горло в воде, сумел отломать правой рукой ветки и освободил леску.

Но илистое дно речки сыграло с ним злую шутку — таймень рванул, и Андрей поскользнулся. Леска намоталась на руку, и рыбака потащило вниз по течению.

Захлебываясь в холодной воде, Андрей рванулся изо всех сил и попытался освободиться. Проклятая леска, заморская тварь, как и обещала упаковка, рассчитанная на акулу, крепко держала его на привязи, как цепь колодника.

Теряя сознание и захлебываясь, Андрей успел подумать: «Боже мой, какая нелепая смерть!»

И разум вскоре рухнул в черную бездну…