Крест толкователей

Crux interpretum - «крест толкователей», крест, отмечающий в изданиях то место текста, которое считается испорченным в рукописной традиции и не поддающимся ни удовлетворительному истолкованию, ни исправлению.

Латинско-русский словарь крылатых слов и выражений.

По мокрому от дождя шоссе неслась белая «шестерка». Скорость ее была достаточно высока, почти предельна. На поворотах центростремительные силы были едва преодолимы. Машина опасно кренилась, скрипя всем корпусом и роняя на дорогу чешуйки старой шпатлевки. За рулем сидел тридцатипятилетний следователь военной прокуратуры, капитан Глеб Ракитин. Руки его лежали на руле уверенно, а взгляд был спокоен. Головокружительные виражи, заставляющие машину деформироваться и скрипеть, никак не влияли на выражение его лица. Возможно, темп его езды был вызван беспричинной жаждой скорости. Но, вероятнее всего, - обстоятельствами, которые заставляли Ракитина двигаться максимально быстро к определенной цели.

Машина пронеслась по безлюдной деревне, вспугнув несколько ворон, которые захлопали крыльями прочь от обочины. Когда «шестерка» взлетала на пригорок, Ракитин на какое-то время утратил перспективу обзора. В тот момент, когда она достигла почти апогея своего стремительного подъема, перед вдруг ней встал встречный «камаз», который неспешно двигался навстречу. Грузовик ехал почти по центру проезжей части, и на мгновение показалось, что столкновение станет неизбежным.

Однако Ракитину неуловимым движением все-таки удалось сместить свою машину к самой обочине. Она промчалась мимо, не сбавляя скорости. Лицо капитана не утратило своего невозмутимого выражения ни на миг. На лобовое стекло с грохотом легла поднятая с асфальта жидкая грязь. Не моргнув, Ракитин включил «дворники». Несколько быстрых взмахов – и стекло расчищено. Ракитин отпустил рычажок стеклоочистителя и нажал на кнопку радиоприемника.

- …с самыми беспрецедентными мерами, - обеспокоенно сказал мужской голос. - Банковская система Индонезии трещит по швам. Обманутые вкладчики пикетируют здание правительства, начались поджоги автомашин. А теперь криминальные новости. Очередное ЧП, на этот раз в одной из воинских частей Ярославской области. Двое военнослужащих срочной службы…

Ракитин протянул руку и переключил волну. Теперь из динамиков понеслась спокойная музыка.

Лейтенант Лунин потянул на себя полосатую трубу шлагбаума с прикрепленным на ней знаком «STOP». Автомат на ремне был закинут за его плечо. Когда труба развернулась перпендикулярно полосе движения и перекрыла половину проезжей части, Лунин ногой откинул подпорку и зафиксировал шлагбаум. Таким образом, у самого поста ГИБДД проезд ограничился всего лишь одной полосой.

Старший лейтенант Самохин, который стоял рядом, ел спелый персик. Делал он это достаточно деликатно – держал плод двумя пальцами, и сок, капающий с надкушенной мякоти, благополучно падал на асфальт, не причиняя мундиру Самохина никакого вреда. Обсосав косточку, Самохин отправил ее щелчком в кусты. Затем удрученно сказал:

- Короче, Лунин. Раньше думал, чем наглее рожа, тем больше тебе правды. Оказалось – трагическая ошибка. Утром заваливаюсь, перегар такой, что самому дышать трудно. А она мне, блин, таким тоном - еще раз, Коля, и – до свидания. Другую дуру себе ищи. Будь другом, Лунин. Позвони ей, скажи, что на усилении были…

Лунин пожал плечами:

- Само собой… Только про усиление я в прошлый раз ей говорил… Два раза в неделю - это уж слишком. – Внезапно лицо его напряглось. – Смотри-ка, белая!

Вдалеке, на шоссе, появились белые «Жигули».

Самохин достал из кармана куртки мятый носовой платок и вытер им сок с руки, в которой держал персик. Затем сдвинул автомат на грудь и снял его с предохранителя. Самохин сделал шаг в сторону и занял позицию у шлагбаума.

Лунин вышел вперед, на самую проезжую часть. Автомат его по-прежнему вел за спиной, стволом вниз. В руке его, как по волшебству, появился милицейский жезл.

***

Однако взмахнуть им Лунину так и не пришлось – задолго до поста «Жигули» включила поворотный сигнал. Машина сбросила скорость, прижалась к обочине и остановилась сама, не доехав до шлагбаума несколько метров.

Лунин двинулся к машине. Дверца хлопнула. Навстречу лейтенанту встал Глеб Ракитин. Лунин спокойно поправил ремень автомата и отдал честь.

- Лейтенант милиции Лунин…

Ракитин достал из внутреннего кармана удостоверение и развернул его.

- Вижу, что лейтенант. Капитан Глеб Ракитин. Военная прокуратура.

Однако Лунин все-таки наклонился и стал внимательно изучать удостоверение, которое Ракитин так и не выпустил из рук. Когда процедура знакомства состоялась, капитан спрятал удостоверение и сказал:

- А ты чего без жилета, лейтенант?

Лунин поднял голову и насмешливо посмотрел на Ракитина.

- У них же АК, верно?

- АК. И полный магазин, - кивнул Ракитин.

- Да жилет этот - только от «макарова». Автоматную пулю он не удержит. Без него-то хоть навылет пройдет. А если с жилетом – то вся грудь в месиво.

Ракитин посмотрел на лейтенанта с нескрываемым интересом.

- Верно. Откуда знаешь?

Лунин ответил уклончиво:

- Сам знаешь, откуда.

Самохин поставил автомат на предохранитель и сдвинул его вновь за спину. Затем кивнул Ракитину, как старому знакомцу:

- Давай за мной!..

Схватился на поручень и стал подниматься по металлической лестнице вверх, в наблюдательный пункт КПМ.

Самохин подошел к столу и включил монитор. Затем повернулся к пульту и стал щелкать тумблерами. Камеры видеослежения, которые передавали изображение на монитор, были закреплены на специальной штанге в сотне метров от поста. Из наблюдательного пункта хорошо просматривалась дорога, по которой ехал, приближаясь, грузовик. Его изображение уже дублировалось на экране. В отдельном окне зафиксировался номер, который просканировала специальная программа.

В помещение вошел Ракитин, который поднялся по лестнице вслед за Самохиным. Он подошел к лейтенанту и молча пожал ему руку.

Ракитин бросил взгляд на стол, на котором была расстелена карта.

- Дезертиры? – спросил Самохин.

- Так точно, - ответил Ракитин. - Белые «жигули» шестой модели. Номер 441.

- Да это я без тебя знаю… - вздохнул Самохин. - Ты мне толком расскажи, что вы успели сделать.

Ракитин наклонился над картой и провел над ней рукой.

- Прочесали вот этот квадрат. От Починков до Воскресенского. А час назад заявление в милицию поступило – у фермера одного машину угнали. Конечно, не факт, что именно они, но все же…

Самохин обошел стол. На стуле, стоящем у самой стены, стояли несколько ящиков с турецкими персиками. Он взял из верхнего персик и кинул его Ракитину.

- Угощайся… - сказал Самохин.

Капитал ловко поймал персик на лету.

- Ну, ты даешь… Откуда?..

Самохин усмехнулся:

- Как откуда? Держим руку на пульсе торговой артерии. Дары туземных коммерсантов. А чего ж ты один приехал? Обещали же нам людей…

Ракитин аккуратно установил персик обратно в ящик.

- У Ольховки встали, - сказал он. - В восьми километрах. Да не просто встали – мотор стуканул. У нас же одни «УАЗы». Вызвал другую машину – через полчаса будут здесь.

Ракитин посмотрел в окно. Лунин взмахнул жезлом и остановил «Газель», цельнометаллический фургон. Водитель вышел из нее и не спеша достал права.

- Да знаю я эту технику, - сказал Самохин. - Ведро с болтами. Сам когда-то на ней куролесил…

Однако, рассказать о своих приключениях за баранкой он так и не успел. В этот момент раздался звук зуммера. Самохин резко обернулся к экрану монитора. Там был зафиксирован автомобильный номер – 441. Белая шестерка. Самохин схватил автомат, который лежал на столе и кинулся к двери.

***

Самохин скатился, гремя тяжелыми ботинками, по металлической лестнице вниз. За ним выбежал Ракитин. Лунин без слов понял, в чем дело. Он бросился на помощь Самохину – вместе с ним они все-таки быстро размотали рулон ленты, которая лежала у обочины, и перекрывая ею проезжую часть.

***

Машина неслась по дороге во весь опор. Это были белые «Жигули» шестой модели, точно такие же, как и у капитана Ракитина. Но нестись вперед было некуда – часть дороги была перекрыта шлагбаумом, другая ее часть – «Газелью», которую только что остановил Лунин. К тому же, после этих двух препятствий, поперек проезжей части лежало еще одно – лента, которую успели размотать милиционеры. За лобовым стеклом «Жигулей» мелькнули перекошенные лица, - два коротко стриженных молодых человека. Один из них вцепился в руль, второй, обеими руками, - в ручку над пассажирским передним окном.

Их машина не сбавляла скорости почти до КПМ. Однако, перед самым шлагбаумом, нервы водителя вдруг сдали. Он резко дал по тормозам, и машина тут же ушла в крутой головокружительный занос. С металлическим лязгом она ударила «Газель» задним крылом и сшибла шлагбаум.

«Газель» взбрыкнула передними колесами, будто пришпоренная. Дверцы грузового отсека распахнулись одновременно. На асфальт вылетел целый штабель ящиков апельсинов. Плоды полились оранжевым потоком, который тут же заполнил проезжую часть.

***

Удар о шлагбаум произошел именно в тот момент, когда с лестницы спрыгивал Ракитин. Полы его пиджака застегнуты не были, и одна из них вдруг открыла пистолет в наплечной кобуре. Металлическая труба шлагбаума с размаху пришлась по его груди и отшвырнула капитана в сторону. Отлетев на несколько метров, он ударился головою о бордюр. Удар оказался настолько силен, что погасил свет вечернего солнца, и Ракитин на несколько секунд оказался в кромешной темноте.

***

На излете этого же виража «Жигули» задели Самохина. С неожиданной легкостью тот, как фанерный, подлетел в воздух, совершил там эффектный переворот и упал куда-то за отбойник, на встречную. Машина пронеслась по ленте, пропоров все четыре колеса. Раздались почти одновременные хлопки, резина взлохматилась рваными клочьями. «Жигули» пошли юзом и завертелись вокруг своей оси. Вращение это остановил лишь фонарный столб, о который со всего маху с хрустом ударилась машина. Водительскую дверь сорвало с петель, и, вместе с водителем, она улетела в кювет.

***

Водитель «Газели» перемахнул через отбойник и без оглядки побежал в лес. Единственный, кто мог еще хоть как-то влиять на ситуацию, был лейтенант Лунин.

Он поднял автомат и медленно пошел к машине, приближаясь к ней со стороны пассажирской двери. Юноша за нею пошевелил головой. Он был пристегнут, и видимых повреждений, по крайней мере, на его лице, заметно не было.

***

Именно в этот момент открыл глаза Ракитин. Он лежал головою на тротуарном бордюре, и под его затылком собиралась свежая кровь. Сознание вернулось к нему, но, по-видимому, только отчасти - взгляд его был тускл и не вполне адекватен. Он с трудом поднял голову и стал наблюдать за Луниным, который осторожно двигался к машине. Лунин заметил движение пассажира и вскинул автомат. Он прицелился дезертиру в голову.

В двух шагах от пассажирской двери Лунин остановился.

- Не шевелись, - внятно сказал он. - Выходи из машины. Медленно.

Человек в машине, не спуская глаз с автомата Лунина, опять пошевелил головой.

- Не стреляй, братан, - слабо сказал он, - только не надо стрелять… Я сейчас выйду…

***

Водительскую дверь была сорвана. Сквозь ее проем можно было увидеть, как дезертир сделал движение, будто пытаясь отстегнуть ремень безопасности. На его коленях лежал автомат, который упирался стволом в дверь.

Однако, Лунин находился с другой стороны и, к сожалению, ничего этого видеть не мог. Дезертир взялся за рукоятку, положил большой палец на спусковой крючок, приподнял ствол и дал короткую очередь прямо сквозь дверь.

***

Ракитин уперся локтем и попытался приподняться. В этот момент раздались выстрелы. С его точки обзора было прекрасно видно шесть пулевых отверстий, которые возникли почти одновременно. Три из них, более кучные - в дверце «Жигулей». Другие три появились вразброс, на спине Лунина. Пули вошли ему в грудь, и вышли со спины, прошив его куртку насквозь с обеих сторон. Лунин уронил автомат и, раскинув руки, без звука повалился на спину.

***

Ракитин захрипел, попытавшись вскочить, однако попытка эта вышла совершенно безрезультатной. Сила земного притяжения оказалась для капитана попросту неодолимой. Ракитин потерял равновесие и вновь упал на землю.

***

Дезертир, покачиваясь, вышел из машины. В одной руке у него был автомат, в другой – штык-нож. Он прищелкнул штык к стволу.

Лунин был все еще жив. Он смотрел на дезертира, не отрываясь, однако пошевелиться, скорее всего, он не мог. Зрачки его расширились настолько, что глаза из серых стали черными.

Дезертир коротко замахнулся и, будто ломом, пробил грудь лежащего перед ним Лунина. Лезвие штыка погрузилось в тело почти по рукоять, сталь лязгнула об асфальт.

***

Наконец, Ракитину все-таки удалось сделать то, что от него уже давно и настоятельно требовала логика сложившейся ситуации. Он достал из наплечной кобуры пистолет. Прицелился. Мушка прыгала и никак не желала вставать на одну ось между целью и прорезью. Ракитин задержал выдох и сделал несколько выстрелов. До человека с автоматом было не менее тридцати метров, и эта дистанция казалась крайне сомнительной для пистолетной стрельбы. Но, несмотря на это, одна из пуль все же достигла цели. Она ударила в коротко остриженную голову дезертира, чуть выше уха. Молодой человек с нечленораздельным стоном завалился и упал на бок. Автомат пару секунд еще простоял прикладом вверх, затем, качнувшись, вывалился в другую сторону, окончательно разворотив своим штыком Лунину грудь.

Только теперь Ракитину удалось подняться на ноги. Шатаясь, он побежал к Лунину. Временами земля опасно кренилась и приближалась почти к самому его лицу. Чтобы избежать удара, капитану приходилось отталкивать ее от себя руками.

Ракитин упал рядом с Луниным на колени. Обеими руками он взял его за виски. Парадоксально – но Лунин был все еще жив и пытался что-то ему прошептать. Внезапно в чертах лица лейтенанта произошло некое, едва заметное изменение. Ракитин наклонился ухом к самому его рту, пытаясь угадать фрагменты загадочных и почти неслышных слов.

Однако, ничего расслышать ему так и не удалось – это были лишь всего лишь остатки воздуха, которые покидали пустеющие легкие лейтенанта.

Оперативная группа работала дотемна. Дорогу перекрыли, и оба направления пустили по одной полосе. Машины дорожно-патрульной службы стояли вокруг КПМ со включенными фарами и с беззвучно вращающимися мигалками. Неподалеку от исковерканной шестерки была припаркована карета «скорой помощи». В ее распахнутые двери два санитара втягивали носилки, на которых лежал накрытый простынею человек. В перевернутой бутылочке капельницы плескалась бесцветная жидкость.

У второй «скорой» была сдвинута боковая дверца. На пороге ее сидел Ракитин в одной сорочке. Его испачканный кровью пиджак лежал на коленях, а табельный пистолет был вложен в наплечную кобуру. Врач скорой помощи, молодой человек лет двадцати пяти, бинтовал ему голову.

В этот момент подошел Самохин. Одной рукой он держал мешок, заполненный на треть и перекинутый через плечо. Во второй руке его был термос. Несмотря на чудовищный удар, который перебросил его через отбойник, никаких видимых повреждений на нем заметно не было.

- Апельсина хочешь? – спросил Самохин у Ракитина. – Могу очистить.

- Не надо, не хочу, - мотнул головой Ракитин и тут же скривился от боли.

Самохин снял мешок с плеча и поставил его между ног. Отвинтил крышку с термоса и плеснул туда из колбы.

- Тогда чайку. Полегчает…

Он протянул крышку Ракитину. Тот взял ее обеими руками – его била крупная дрожь. Поэтому удержать крышку одной рукой он был просто не в состоянии. Ракитин сделал несколько глотков. Зубы его лязгнули об алюминиевый край.

Врач скорой помощи бросил на него выразительный взгляд.

- У вас озноб. Голова кружится? Придется поехать с нами. Швы – обязательно.

- Швы так швы, - ответил равнодушно Ракитин. – А второй что? Жив?

- Жив, - врач затянул узел, закрепляя повязку. – Травмы тяжелые, но с жизнью, по крайней мере, вполне совместимые.

- Жаль, - усмехнулся Ракитин, сделал последний глоток и протянул крышку Самохину. – Спасибо за чай.

Самохин взял ее и плеснул очередную порцию. Протянул врачу, но тот отрицательно покачал головой. Тогда Самохин принялся за чай сам.

Ракитин не шевелился – он отстраненно наблюдал за действиями оперативной бригады.

Контуры тел уже были обведены мелом, возле каждой из стреляных гильз стояло по картонке с порядковым номером. Щелкала фотографическая вспышка, превращая фигуры следователей в мертвенные гипсовые слепки.

Внезапно фургон, стоящий у обочины, вздрогнул, затарахтел и сдал назад. Он остановился около двух человеческих тел, лежащих рядом на асфальте. Хлопнула дверь, и на землю спрыгнул водитель фургона. Натягивая на руки промасленные голицы, он подошел к задней двери и распахнул обе створки. Кряхтя, забрался внутрь.

Два милиционера подхватили дезертира и, ухнув, забросили его на громыхнувший деревянный пол. Водитель взял труп за плечи и заволок его внутрь. Вторым пошел Лунин.

Водитель спрыгнул на землю, захлопнул створки и с металлическим щелчком накинул засов.

Ракитин вздрогнул, заставив себя отвернуться от фургона с почти физическим усилием.

- Вот тебе и лейтенант Лунин, - пробормотал он. - «Навылет»… Будто в воду парень глядел…

Самохин с шумом допил чай до дна. Затем встряхнул в воздухе крышкой, с которой сорвалось несколько капель. Наворачивая крышку на термос, он спросил:

- Ты о чем это, капитан?

- Да так, - ответил Ракитин, - ни о чем.

Самохин сморщился и сплюнул себе под ноги.

- Помои какие-то… Сколько раз ей говорил - клади две ложки! А Лунина жаль, как ты тут не крути…

По шоссе в сторону города двигались три автомобиля. Машины «скорой помощи» со включенными мигалкам ехали впереди. Фургон с трупами, стараясь не отставать, замыкал процессию и следовал в некотором отдалении. Въехав в город, машины почти не сбавили скорости. Шумя моторами, они мчались по пустынным улицам. Они пролетали перекрестки, не обращая никакого внимания на светофоры и не включая своих сирен. В стеклах домов проносились сине-красные всполохи. Равнодушно лежала среди облаков полная, глупая и совершенно безучастная луна. Город спал, задвинув засовы и шторы.

Шлагбаум медленно поднялся, пропустив все три автомобиля на территорию больницы. Обе «скорые» проехали небольшую аллею, забирая постепенно вправо, к подъезду приемного покоя. В конце той же аллеи грузовик дал левый поворот. В некотором отдалении, в стороне от больничного корпуса, стояло здание судмедэкспертизы, при которой, очевидно, и располагался морг.

Две медсестры почти бегом вкатили каталку с дезертиром в раскрытые двери приемного покоя. Ракитин спрыгнул из машины самостоятельно. Это действие явно превзошло его возможности – капитана заметно качнуло и повело в сторону. Чтобы не упасть, он схватился за створку раскрытой двери. Врач скорой помощи вовремя поспел к нему на помощь – он крепко подхватил Ракитина под локоть и повел его ко входу в корпус.

Доехав до конца боковой аллеи, которая упиралась в фасад небольшого двухэтажного здания, грузовик развернулся и стал медленно пятиться к единственному подъезду. Над подъездом светился фонарь в клетке из стальной проволоки, который тускло освещал подвешенную под ним табличку:

В эту ночь в морге дежурил судмедэксперт Сабуров. Это был подвижный невысокий человек с обильной плешью и крупным чувствительным носом. Он усмехнулся, щелкнул в воздухе пальцами. Затем подул на иглу звукоснимателя радиолы «Ригонда», которая неизвестно зачем стояла в дежурном кабинете. Прицелился и осторожно поставил лапку на виниловый диск. Из динамика понеслись первые звуки шлягера Льва Лещенко «Соловьиная роща».

В нагрудном кармане халата врача благоухала свежая алая роза. Сабуров хлопнул в воздухе накрахмаленной простынею со штампами, расправляя ее, и расстелил на письменном столе вместо скатерти. Достал из ящика и поставил на простынь две пластиковые тарелки и одноразовые стаканы.

Затем судмедэксперт снял с подоконника стеклянный стакан, который служил карандашницей. Решительно выбросил карандаши из него в корзину для бумаг, пустил из крана воду и набрал больше половины. Сабуров поставил в стакан розу, а сам стакан, примерившись, установил в самом центре стола.

Внезапно судмедэксперт обернулся, будто услышав далекий тревожный звук. Он присмотрелся к зеркалу, которое висело на стене. Глаза его сузились и хищно блеснули. Он тронулся с места медленными зигзагами, и его движения были соразмерны музыкальному ритму. Когда идти вперед было уже некуда – перед ним оказалось стекло с амальгамой, за которыми стояла глухая стена, – Сабуров взялся обеими руками за раму. Теперь он был лицом к лицу со своим отражением. Он пристально посмотрел прямо ему в глаза. После паузы, которая длилась несколько секунд, Сабуров неожиданно сказал самому себе бархатным баритоном:

- Этот скромный натюрморт я посвящаю именно вам, Вера Петровна.

Затем вдруг резко вырвал из ноздри двумя пальцами волос и щелчком отправил его с ногтя в пространство.

В этот момент раздался звук звонка. Сабуров вздрогнул, обернулся и подошел к видеофону, висящему у двери. На экране, под светом лампы, ежился водитель грузовика. Обзор за его спиной перекрывали задние двери подогнанного вплотную фургона.

Сабуров нажал на кнопку, замок загудел и щелкнул.

- Каталка одна? – спросил судмедэксперт в переговорное устройство.

Водитель поднял согнутую руку и судорожно кашлянул в рукав.

- Не одна, Михалыч… - сказал он. – Подкатывай две.

Сабуров отключил видеофон. Он вернулся к проигрывателю, снял лапку звукоснимателя со вращающегося диска и поставил ее на рычаг.

Сабуров двигался по коридору быстрым шагом. За поворотом оказался столик, за которым сидела медсестра лет тридцати. Часть пространства была выхвачена из полумрака светом настольной лампы. В колпаке этого света медсестра держала развернутую книгу с пожелтевшими страницами. При появлении Сабурова она захлопнула книгу, выстрелив облачком пыли, поправила очки и неловко поднялась со стула. Она была суха, как строительная доска, и обладала приблизительно такою же гибкостью. Сабуров едва доставал головой до ее плеча.

- Один? – спросила медсестра безо всякого участия.

- Два, - без энтузиазма ответил Сабуров. - Приготовьте вторую тележку. И документы.

Ракитин, голый по пояс, взбирался на операционный стол, покрытый больничной оранжевой клеенкой. Повязки на его голове уже не было. Со спины зашла молоденькая медсестра, в руке который был пинцет с тампоном. Она растянула пальцами кожу и стала обрабатывать тампоном края раны. Ракитин напрягся.

Над раковиной мылил руки дежурный хирург в маске. Развернувшись вполоборота, он сказал Ракитину через плечо

- Ну что, Глеб Андреич, опять к нам?

Ракитин повел плечами.

- Опять… - ответил он. - Сам видишь, какой повод…

Хирург встряхнул руками, потом принялся насухо вытирать их полотенцем.

- А просто позвонить? Или заскочить? Вовсе без повода? Недосуг, или как?

Ракитин не отвечал.

Дежурный хирург подошел к столу и нажал ногой несколько раз на какую-то лапку. Стол толчками стал менять положение – до тех пор, пока не поднялся на уровень груди.

Хирург принялся натягивать на руки перчатки.

- Ложись-ка на живот.

Ракитин послушно повернулся и лег ничком. Медсестра повернула лампу, направляя свет. Спина Ракитина и руки его оказались покрыты многочисленными шрамами.

Взяв в руки шприц. Хирург стал рассказывать, как в анатомическом театре, орудуя шприцем вместо указки:

- Смотри-ка сюда, Люда. Вот идет след от ожога. Видно, не обошлось без пересадки… Заметила, какая площадь? Видишь, даже такое бывает. Вот тут и тут, – не знаю, лично не участвовал. А вот это, - сказал хирург не без гордости и упер палец свободной руки в спину Ракитина с такой силой, что тот вздрогнул, - моя дырка! Думал, не вытяну. Все, конец. Вся бригада три с половиной часа пыхтела, представляешь?

Ракитин лег на щеку.

- Слушай, а побыстрее там нельзя? – Сказал он, не поднимая головы. - Домой мне пора. Поздно уже.

Хирург поднял шприц и выпустил из него излишек препарата в пространство.

- А ну-ка лицом вниз! – рявкнул он. - Вниз, я сказал!

Ракитин подчинился.

- Домой я тебя, Глеб Андреич, - усмехнулся хирург и продолжил уже спокойнее, - все равно не отпущу. Тут переночуешь. В четвертой место есть. Там мужик лежит один, прораб. Нога у него перебита.

Он примерился и аккуратно пронзил иглою кожу Ракитина.

Труп дезертира лежал на одной из тележек. Выглядел он достаточно опрятным, и следов крови на его одежде практически не было. Вторая тележка стояла у приемного окна, к которому вплотную была подогнана машина. Сабуров и водитель, кряхтя, перегружали на нее Лунина. Куртка лейтенанта была изорвана штыком, пробита пулями и обильно пропитана кровью. Медсестра, не обращая на мужчин никакого внимания, заполняла на столике какой-то бланк.

Нога Лунина, зацепившись каблуком, никак не проходила в проем. Сабуров тянул на себя, водитель, пыхтя, пытался ему помочь. Он хитро посматривал в сторону судмедэксперта, на лбу которого вздувались крупные жилы.

- Михалыч, слышь? – вдруг спросил водитель.

- Что тебе? – переспросил Сабуров.

- ЦСКА-то как вчера лажанулись. Смотрел?

Сабуров бросил на него хмурый взгляд.

- Да лучше бы не смотрел…

Водителю, наконец, удалось обнаружить причину тщетности их усилий. Он присмотрелся, отцепил застрявший каблук Лунина, и лейтенант без задержки вошел в проем.

- Кони они и есть кони! – сказал водитель с нескрываемой радостью. - По мячу попасть не могут. Золото им подавай, ишь ты! Во дворах, видно, еще не наигрались…

Сабуров вдруг в сердцах отпустил труп. Голова Лунина при этом громко ударилась затылком о металлическую перекладину тележки. Медсестра вздрогнула и посмотрела на Сабурова сквозь очки.

Сабуров сказал, едва сдерживая ярость:

- Слушай, ты не зли меня, а? Подписывай документы и катись-ка отсюда. Рожа ты спартаковская.

По длинному коридору, обгоняя собственные тени и тут же вновь отставая от них, двигались Сабуров и медсестра. Каждый из них толкал перед собою по тележке. На тележке Сабурова лежал Лунин. Медсестра управлялась с трупом дезертира. У двери морга они разом затормозили. Сабуров оставил свою тележку, вышел вперед нее, достал из кармана халата ключ и открыл им дверь.

Тоже по коридору, но уже в лечебном корпусе, дежурный хирург катил кресло, в котором сидел Глеб Ракитин. Теперь на следователе военной прокуратуры была больничная пижама и шлепанцы. Затылок его украшала повязка, держащаяся на тесемках, связанных под подбородком. Медсестра Люда шла рядом.

Налегая на кресло, хирург спросил:

- Голова кружится?

- Кружится.

- Тошнит?

- Да есть немного, - согласился Ракитин.

- Ничего, Глеб. Ночку тут передохнешь. А с утра тебе лучше будет. Вообще-то, четыре шва – для тебя это сущий пустяк. Царапина.

Возле одной из палат тележка остановилась. Медсестра забежала вперед и открыла одну из дверей. Она вошла внутрь первой и тут же включила свет.

Палата оказалась двухместной. На одной из кроватей лежал человек. Лицо его покрывала густая щетина, а брови были сдвинуты так, будто человек не спал, а притаился, и готов был тут же вскочить и ринуться в драку. Одна из ног его, как гипсовая зенитка, была угрожающе нацелена в потолок. В таком положении она удерживалась благодаря противовесу. Храп по комнате шел такой, что вода в стакане, стоящем на тумбочке, вибрировала, будто в соседнем дворе забивали сваи.

Не обращая на спящего пациента никакого внимания, медсестра подошла ко второй кровати. Она откинула одеяло, разгладила ладонями простынь и даже взбила для Ракитина подушку. Когда она двинулась обратно, то зацепила ногой утку, высунувшуюся из-под кровати строителя. Та с грохотом перевернулась, оказавшись, к счастью, пока еще пустой.

Ракитин с сомнением посмотрел на своего соседа.

- Мы его не разбудим? – спросил он.

Дежурный хирург усмехнулся.

- Его теперь и пушкой не разбудишь. Не волнуйся, он после наркоза. Перебирайся на кровать, давай помогу.

Сабуров и медсестра одну за другой вкатили тележки в зал. В центре его располагались два операционных стола, на которых проходили вскрытия, одна из стен была полностью занята дверцами холодильников.

Сабуров катнул свою тележку, та отъехала к операционному столу и ударилась об него углом. Сабуров поправил галстук, развернулся на каблуках и встал лицом к медсестре.

- Поставьте свою рядом, - строго сказал он. - И немедленно следуйте за мной.

Рук своих с поручня тележки медсестра не убрала.

- Виктор Михалыч! – с сомнением ответила она. - Все-таки, надо бы их в холодильник…

Сабуров скрипнул зубами и направился к двери. Взялся за ручку и бросил, уже через плечо:

- Да не сбегут. Следуйте за мной, сестра. Вы слышите? Скорее!

Сабуров решительно вышел за дверь.

Медсестра с сомнением посмотрела ему вслед. Затем вздохнула, приставила свою тележку к первой и пошла к двери. Выходя, медсестра аккуратно прикрыла обе створки.

Войдя в кабинет, Сабуров сразу направился к застеленному простынею столу. Следом за ним в проеме двери показалась медсестра – она остановилась и прижалась плечом к косяку. Сабуров ловко, как фокусник, нырнул под стол и достал оттуда курицу-гриль со стреноженными ногами и бутылку советского шампанского. Курицу он положил на одну из тарелок, а донышком бутылки стукнул в центре, у стакана с розой, едва не опрокинув его. Сабуров развернулся и бросил на медсестру звериный пронзительный взгляд.

- Этот скромный натюрморт я посвящаю именно вам, Вера Петровна, - сказал он.

Медсестра сняла очки, однако привлекательности это ее лицу нисколько не прибавило. Она внимательно посмотрела на Сабурова, сложила очки и убрала их в нагрудный карман.

- У меня муж, Виктор Михалыч, – деликатно сказала она. - И двое детей.

Сабуров развернулся и сделал вкрадчивый шаг по направлению к медсестре.

- Всякий раз, когда я слышу от вас эту фразу, кровь во мне закипает, - сказал судмедэксперт. – Ведь за этими словами кроется какая-то тайна. Я угадал?

До операционной доносилась далекая музыка. Это было какое-то танго, которое с чувством исполняла Клавдия Шульженко. Лунин и его убийца лежали на тележках рядом. В лунном свете, падающем на них сквозь высокое окно, лица их были бледны, миролюбивы и на удивление спокойны. Руки Лунина были сложены на груди – видимо, эту позу придал мертвецу кто-то из коллег, еще на посту КПМ.

Внезапно одна из рук его разогнулась и упала с тележки. Пальцы ее, выпачканные запекшейся кровью, поначалу не двигались вовсе и казались совершенно окостеневшими. Однако, через несколько секунд, по кисти Лунина прошла судорога, и пальцы едва заметно вздрогнули. А затем сжались в кулак.

Храп в четвертой палате не утихал. Свет был выключен. Ракитин ворочался в своей кровати, гремя панцирной сеткой, приподнимался, вертел головою, затем вновь укладывается на бок. Он вжимал одно ухо в подушку и накрывался с головой, пытаясь изолировать второе ухо. Однако, жидкое казенное одеяло спасти его от чудовищных звуков было просто не в состоянии.

Неожиданно храп прекратился. Тишина оказалась столь внезапной, что Ракитин немедленно открыл глаза. Напряженно прислушиваясь, он медленно повернул голову и попытался разглядеть в полумраке профиль соседа.

В этот момент и строитель приподнял с подушки голову. Лицо его осталось при этом непроницаемым, а глаза так и не раскрылись. Строитель издал вдруг протяжный хрип и прокричал отчаянным глухим басом:

- Двутавр!.. Торцом его кантуй!.. Торцом!..

От неожиданности Ракитин вздрогнул.

- Что?.. – оторопело спросил он.

В ответ строитель с ненавистью прорычал, сцепив зубы и по-прежнему не открывая глаз:

- Штроби, сука!.. Глубже штроби!...

Голова его бессильно упала. Через несколько секунд храп возобновился - с удвоенной силой.

В дежурном кабинете судмедэкспертизы играло все тоже танго. Медсестра Вера Павловна, сложив ноги и оправив халат, аккуратно сидела на диване. Сабуров взял со стола бутылку шампанского, сорвал с горлышка проволочный фиксаж и выпустил пробку в потолок с громким хлопком. Роняя часть пены, он ловко наполнил стаканчики. Взяв в обе руки по одному, он двинулся, танцуя сам с собою, к медсестре.

Вера Павловна, не спуская с него настороженных глаз, инстинктивно подобрала ноги.

В шаге от цели Сабуров вдруг сделал полный оборот вокруг собственной оси и упал на одно колено, ухитрившись не расплескать ни единой капли.

- Богиня! – страстно воскликнул судмедэксперт, не спуская со своей визави глаз. - Сегодня ночью я буду твоим трупом! Вскрой меня! Выпотроши наизнанку!

Вера Павловна приняла один из стаканчиков и брезгливо отодвинулась еще глубже, вовнутрь дивана.

- Виктор Михалыч! Да вы же отъявленный шизофреник!

Сабуров опрокинул себе стаканчик в рот одним взмахом.

- Я знаю про это! – накаляясь, крикнул он. - И этим горжусь!

До операционной доносилась все та же мелодия. За окном вдруг поднялся ветер – деревья, подошедшие к самому стеклу, взмахнули ветвями, и тени их, разбросанные лунным светом по полу, зашевелились и поползли. Лицо Лунина оставалось по-прежнему безучастным, однако, когда танго, наконец, добралось до заключительного своего аккорда, веки лейтенанта дрогнули. Тишину, в которой теперь оставался лишь шум листьев, вдруг нарушил тяжкий и хриплый вдох. Лейтенант Лунин открыл глаза и посмотрел в потолок.

Взгляд его поначалу был пуст и не вполне адекватен. Где он и что происходит с ним, лейтенант явно не понимал. Изучив плафон, подвешенный к потолку, Рядов поднял голову. Затем оторвал спину от тележки и с трудом сел. Какое-то время взгляд его скользил по комнате, до тех пор, пока, наконец, не остановился на лежащем рядом трупе. Лунин наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, однако совершенное им умственное усилие не принесло никакого результата.

В конце концов, лейтенант опустил взгляд и посмотрел себе на грудь. Куртка была разорвана и покрыта засохшей кровавой коркой. Лунин расстегнул пуговицу и запустил за пазуху руку. Очевидно, где-то в глубине, на теле его под мундиром, кровь свернуться еще не успела. Лунин достал руку и озадаченно посмотрел на свою ладонь. Она была покрыта кашеобразной кровавой

массой.

В четвертой палате храп так и не прекращался. Ракитин лежал на спине и, не мигая, смотрел в пространство. Когда бессмысленность попыток уснуть стала уже совершенно очевидной, капитан решительно сел на кровати и безо всякого труда попал ногами в шлепанцы, стоящие на полу. Какое-то время Ракитин сидел неподвижно. Потом встал, вышел из палаты и осторожно прикрыл за собою дверь.

В кабинете дежурного судмедэксперта на диване происходила борьба. Сабуров громко пыхтел и наседал на медсестру, вцепившись в нее как клещ. Та сопротивлялась – без особенного, впрочем, усердия. Было очевидно, что медсестра не только крупнее Сабурова, но и гораздо сильнее его физически. Мгновениями казалось, что осажденный бастион вот-вот рухнет под напором безудержной страсти. Однако в самый последний момент верх над чувствами вдруг взял профессиональный долг. Вера Павловна столкнула с себя взмокшего Сабурова, вскочила с дивана и принялась застегивать верхние пуговицы халата.

- Не могу я так, Виктор Михалыч. – сказала медсестра. – Все-таки, их нужно поместить в холодильник.

Сабуров и медсестра быстрым шагом двигались по коридору. Полы их халатов развевались и касались друг об друга. Сабуров смотрел себе под ноги, не поднимая на Веру Павловну глаз.

- Чувство долга – это прекрасно, - мрачно говорил он. – Но вы не находите, что в иные моменты оно может быть попросту неуместным?

- Может быть, Виктор Михалыч, - задумчиво отвечала медсестра. - Может быть… Только вот на душе у меня неспокойно. Сердце стучит.

За несколько шагов до операционной они остановились, будто споткнувшись. Несколько секунд они молча смотрели на дверь. Одна из створок была полуоткрыта. Медсестра достала из кармана очки, раскрыла их и аккуратно поставила на переносицу.

- Я закрывала ее… - прошептала Вера Павловна. - Точно помню – закрывала.

Сабуров, стараясь не скрипеть створкой двери, медленно вошел в операционную. Следом за ним двинулась медсестра. Обе тележки по-прежнему стояли рядом и на своих местах. Однако, если одна из них все еще по-прежнему несла на себе мертвое человеческое тело, то другая теперь была пуста.

Сабуров повернул голову и посмотрел смазанный кровавый отпечаток ладони, проведенный по стене.

Вера Павловна, так же заметив на кафеле кровь, схватилась обеими руками за локоть Сабурова.

- Боже мой… - пробормотала она. - Вы же обещали мне, что не сбегут…

Сабуров механически вынул из кармана халата пузырек с нитроглицерином. Щелкнул пробкой и забросил одну из таблеток под язык.

Не отрывая взгляда от отпечатка, он сказал:

- Вера Петровна…

- Что, Виктор Михалыч?

Сабуров задумчиво наморщил лоб.

- Как вы сказали? Отъявленный шизофреник? В нашей практике возможно абсолютно все.

По длинному, обложенному кафельной плиткой коридору, двигался лейтенант Лунин. Он был во все той же искромсанной куртке, грудь которой покрывала запекшаяся кровь. Движения его были недостаточно уверенны, и было ясно, что он не вполне осознает конечную цель своего маршрута. Люминесцентное освещение ложилось на его лоб, надбровные дуги роняли глубокие тени, делая лицо лейтенанта похожим на посмертную гипсовую маску.

Дойдя до самого конца того бесконечного коридора, Лунин свернул за угол и увидел перед собой лестницу. Он взялся за поручень и пошел по ступеням вверх.

Больничный коридор был заполнен полумраком. В самом конце он слегка рассеивался светом настольной лампы, стоящей на столе дежурной. Однако самой дежурной видно не было, и Ракитин оказался в коридоре в полном одиночестве. Капитан открыл окно и присел на край подоконника. Порыв ветра легко прошелся по его волосам, торчавшим из-под повязки в разные стороны. За окном, сквозь движение черных ветвей, виделись далекие редкие огни. Среди верхушек деревьев носился ветер. Во рваных облаках стремительно катилась куда-то маргариновая луна. Вдруг вдалеке кто-то взвыл – то ли шальная собака, то ли волк.

Лунин остановился перед какой-то дверью, обозначенной четким контуром света. Он толкнул ее и вошел внутрь. Это был туалет. В самом центре его ловко танцевала костистая старуха в пожелтевшем халате. В руках ее была швабра, которой она размахивала, как помелом. Наброшенная на перекладину рогожа била по кафелю с мокрыми шлепками.

Не обращая на старуху никакого внимания, Лунин подошел к умывальнику и дико посмотрел на себя в зеркало. В свою очередь, и старуха будто бы и не заметила появления лейтенанта – она провела по нему взглядом, как по неодушевленному предмету.

Лунин пустил воду и стал мыть руки, окрасив струю густым розовым цветом. Вытерев руки полотенцем, висящим на крючке, лейтенант расстегнул куртку, мундир и сорочку. В зеркале отразилась его безволосая, испачканная кровью грудь. На ней не было ни единой царапины.

Внезапно глаза лейтенанта остановились вешалке, стоящей в углу.

Лунин стянул с себя окровавленную куртку и аккуратно повесил ее на свободный крючок. На соседнем крючке висел белый халат. Не раздумывая, лейтенант снял его и накинул себе на плечи.

После метаморфозы, произошедшей с обликом лейтенанта, глаза старухи вдруг вспыхнули, как монитор, выведенный из спячки, и стали весьма осмысленными. Она выпрямилась, прислонила швабру к стене и сделала решительный шаг к Лунину.

Старуха пристально посмотрела лейтенанту в глаза и сказала громким мстительным баритоном:

- А ведь Пантелеев у нас не завхоз, товарищ военврач первого ранга.

- А кто же? – оторопел Лунин.

- Подлец и вредитель! – гаркнула старуха, уперев кулаки в бока. - Хлорки дал полведра! Нету больше, говорит! Куда ж он тогда остальную-то подевал, а?

Ракитин сидел на подоконнике, сцепив пальцы обеих рук на колене. За его спиной показался силуэт Лунина. Услышав звук чьих-то шагов, Ракитин обернулся. Мельком посмотрел на Лунина и, естественно, не узнал его в полумраке. Приняв его за одного из врачей, капитан вновь отвернулся к окну. Лунин остановился в шаге за его спиной.

- Не спится? – спросил он.

- Не спится… - не оборачиваясь, ответил Ракитин. - Ночь-то какая тревожная… Полнолуние, что ли?

Лунин бросил хмурый взгляд на луну.

- Вроде бы, оно, - с сомнением подтвердил он. – Как на улицу отсюда попасть? Не подскажешь?

- Лестница в конце коридора, - сказал Ракитин, не отрывая взгляда от луны. - Вниз по ней, а потом направо.

- Спасибо, капитан, - кивнул Лунин и двинулся в указанном направлении.

Когда Лунин уже доходит до конца коридора, Ракитин вдруг разжал сцепленные пальцы. Нога его упала с подоконника.

- Капитан?.. – растерянно переспросил он.

Ракитин встал и напряженно посмотрел Лунину вслед. Тот спускался по лестнице, погружаясь во тьму по пояс, по грудь, - до тех пор, пока не исчез в ней и вовсе.

По лицу Ракитина пробежала тень, - будто он попытался вспомнить что-то, но так и не смог. Несколько секунд Ракитин задумчиво стоял, всматриваясь туда, куда ушел Лунин. Затем вздохнул, захлопнул створки и защелкнул их на шпингалет.

Кафе на улице Мазарини было пустым, если не считать бармена Оливье, который натирал бокалы. Он стоял за стойкой и смотрел куда-то вбок и вниз. В нише, скрытой от глаз посетителей, прятался раскрытый ноутбук. По его монитору беззвучно гнались друг за другом животные из сериала «Том и Джерри».

Бармен взял со стойки очередной бокал, и в этот момент из динамиков компьютера раздался писк. Сработал агент почтового сервера. Поверх отчаянной гонки на мониторе лег запечатанный конверт с надписью на французском языке: «В вашем почтовом ящике одно непрочитанное сообщение»

Оливье поставил не дотертый бокал, подошел компьютеру и несколько раз щелкнул мышкой.

Затем он снял телефонную трубку и быстро набрал короткий номер.

- Мсье Жак? Доброе утро. – сказал Бармен. - На ваше имя пришло письмо. Хорошо, мсье Жак.

Оливье кивнул и положил трубку на рычаг. Затем взял бокал, подбросил его, посмотрел на просвет и вновь принялся его натирать.

Спустя несколько минут звякнул колокольчик входной двери. В кафе вошел мсье Жак, тщедушный мужчина лет шестидесяти. Подбородок его покрывала седая щетина, а кадыкастая шея была обмотана длинным вязаным шарфом. Мсье Жак подошел к стойке и остановился. Оливье поднял навстречу посетителю голову и улыбнулся.

- Как обычно, мсье Жак? – спросил бармен. - Двойной?

- Только не сейчас, Оливье, - отрицательно качнул головой вошедший. - Прочтите мне письмо.

Оливье наклонился к монитору, щелкнул мышкой и раскрыл сообщение.

- Патриция совсем выжила из ума, - стал читать он ровным голосом. - Завела бычка и двух телок. Пшеница теперь по тридцать евро, а за просо берут двадцать четыре. Если это так будет продолжаться дальше, то я продам всех кур. Я скучаю, Жак. Твоя Софи.

- Это моя сестра, - задумчиво проговорил мсье Жак. - У нее ферма в Авиньоне.

Оливье поднял голову от монитора.

- Не проще было бы просто позвонить? – удивленно спросил он. - Или отправить сообщение?

- Она оглохла она уж лет как десять назад, - усмехнулся мсье Жак. - А телефоны эти… только зрение портить. Да и кнопки - такие мелкие, что пальцы по ним не попадают.

Мсье Жак, сутулясь, шел по набережной Конти. Внезапно он остановился у зеркальной витрины. Перед ним был салон связи – за стеклом, на сверкающих подсвеченных подставках расположились десятки мобильных устройств. Мсье Жак шагнул к двери, и створки ее мгновенно ушли в стороны – сработали фотоэлементы.

Менеджер, молодой человек с напомаженным коком, держал в руках небольшой карманный компьютер.

- Замечательная модель, - с восторгом говорил он. – Джи-пи-эс приемник, Windows Mobile. Масса дополнительных функций, а главное… - Дыхание его на секунду перехватило. – Главное - камера со вспышкой! Шесть миллионов пикселей, вы можете себе это вообразить?

Мсье Жак слушал его в пол-уха и воображения своего нисколько не напрягал. Наконец, он зевнул, достал из кармана плаща не слишком свежий платок и громко высморкался в него.

Мсье Жак перешел улицу. Теперь он двигался по Новому мосту в сторону острова Ситэ. Над основанием каждой из арочных опор были устроены полукруглые смотровые площадки, которые балконами нависали над Сеной. Мсье Жак остановился на одной из них и облокотился на гранитный парапет.

Он достал из кармана только что купленный карманный компьютер. Щелкнул крышкой и вставил в него сим-карту. Дисплей компьютера ожил. Мсье Жак вошел в браузер и, ловко орудуя стилусом, стал набирать слова.

Отправив письмо, он выключил компьютер и безо всякого сожаления разжал пальцы. КПК, переворачиваясь в воздухе, полетел вниз, в мутные воды Сены.

Мимо одного из четырех постаментов, расположенных по углам Трафальгарской площади, не спеша шел высокий седой человек в темном костюме. Его звали Джозеф Стоун, ему было под шестьдесят. Он держал за руку девочку лет семи, во второй руке у него был небольшой бумажный пакет. Остановившись у постамента, на котором возвышалась модернистская инсталляция из цветного стекла, Стоун вскинул руку с пакетом и посмотрел на часы. Девочка подняла на него глава, отпустила руку и остановилась.

- А они точно меня ждут? – спросила она.

- Точно, Мэгги, - ответил Стоун, потрепав девочку по голове. - Вожак их стаи сегодня утром сел на мой подоконник. Знаешь, что он мне проворковал?

Глаза девочки загорелись.

- Что, дедушка?

Стоун осмотрелся по сторонам, наклонился и прошептал ей на ухо:

- Если Мэгги не придет к нам с утра, мы обидимся на этот город и никогда больше в него не вернемся. И немедленно улетим на юг.

- Вот они! – вдруг восторженно закричала девочка.

За постаментом, перед ступенями Национальной галереи, сидела целая стая голубей. Стоун развернул пакет и достал из него булку. Девочка схватила ее и побежала к голубям, которые при ее приближении и не подумали разлететься в стороны.

Стоун обернулся. На ступенях, поднимающихся к галерее, сидело не менее десятка человек. Взгляд Стоуна остановился на одном из них, человеке в глубоко надвинутой на глаза шляпе. Он сидел, поддернув штанины так, что были видны его черные носки, и читал развернутую перед собой газету.

Стоун направился к нему и сел рядом, подстелив на ступеньку опустевший пакет.

- Разрешите? – спросил он.

Человек кивнул, даже не посмотрев на него. Он аккуратно свернул газету в трубочку и убрал ее в карман пиджака.

- Красная линия, - вздохнул он. - Сработал резервный канал связи, мистер Стоун. Информация пришла из почтового ящика в Париже.

Несколько секунд Стоун не реагировал. Наконец, он вздохнул и спросил:

- Где?

- Это Россия, сэр. Двести сорок километров северо-восточнее Москвы.

Стоун рассеяно посмотрел на внучку. Она смеялась во весь голос, отламывая от булки кусочки и бросая их голубям. Птицы сражались за пищу между ее ногами. Внезапно Мэгги наклонилась, попытавшись погладить одну из них. Голубь захлопал крыльями, но не улетел, а только лишь отпрыгнул в сторону.

- Там есть наши люди?

- Есть, сэр. Но помощь им будет необходима.

- Хорошо, - сказал Стоун. - Задействуйте RZ-36. Операцию начинайте немедленно.

- Еще одно, сэр. Нужен резервный вариант эвакуации. RZ-36 не сможет обойтись без поддержки.

Стоун посмотрел на небо. Оно затягивалось тучами. К полудню обещали дождь, и когда он начнется – было лишь вопросом времени.

- Вы слышите меня, сэр? – спросил человек с газетой. – Поддержка RZ-36 будет необходима.

Стоун сказал:

- Тогда высылайте самолет.

Спустя час «Боинг» авиакомпании «Бритиш Эйруэйз» брал разбег в лондонском аэропорту Хитроу. У самого конца взлетной полосы он, задрав нос, легко оторвался от земли и стал стремительно набирать высоту.

В салоне бизнес-класса, у одного из иллюминаторов, сидел русский бизнесмен. Лицо его выглядело отстраненным, а веки были припухшими и слегка покрасневшими. В кресле рядом с ним располагалась миссис Хадсон. Это была сухая, чрезвычайно морщинистая и подвижная женщина шестидесяти пяти лет. Она говорила по-русски быстро, внятно и с самым незначительным акцентом:

- Ситуации преследуют меня постоянно. В Бейруте у нашего самолета обломилась стойка шасси. Эвакуировались по надувному трапу. В Аддис-Абебе отказал один из двигателей. Три часа кружили над летным полем, чтобы сбросить топливо. Посмотрите-ка, что там… - миссис Хадсон оторвала голову от подголовника и бросила за иллюминатор пронзительный взгляд. - Крыло вибрирует. Вы видите?

Бизнесмен лениво скосил глаза.

- Да и хрен с ним, с крылом. Ерунда, долетим… Ну а в России-то что позабыли?

Миссис Хадсон приподняла подбородок.

- Меня зовут Хадсон. Дженнифер Хадсон. Вы не могли не слышать это имя. Без ложной скромности могу заметить, что оно известно не только в литературоведении, – она подняла глаза на бизнесмена со значением. – У меня контракт с МГУ. Двадцать лекций. Тема – Александр Фомич Вельтман.

- А это еще кто такой? – зевнул ее собеседник.

Миссис Хадсон поджала губы. Она надела наушники и закрыла глаза.

- Безумие… - сказала она самой себе. - Быть русским, и не знать, кто это такой…

В это же самое время границу воздушных пространств России пересек еще один самолет. Это был огромный транспортный корабль, с мощным фюзеляжем, на котором не было опознавательных знаков. Он летел на крейсерской скорости прямо к Москве.

Внезапно с самолетом поравнялось звено российских истребителей. Некоторое время машины шли рядом, затем ведущий истребитель приветственно покачал крыльями и, набирая скорость, ушел вбок. Другие самолеты повторили его маневр.

В пилотской кабине слышалось ровное гудение двигателей. Оба летчика были в униформе безо всяких знаков различий. За их спинами располагался штурман, который напряженно смотрел на светящийся монитор. Сквозь пластик кабины были видны российские самолеты, совершавшие маневр. Когда самолеты, качнув на прощание крыльями, стали удаляться, первый пилот поднял руку и помахал им вслед. Никакой уверенности, что летчики истребителей заметят этот жест, не было. Второй пилот искоса бросил на него взгляд и усмехнулся.

- Соблюдаешь приличия? – по-английски спросил он.

- Это просто вежливость. К тому же, они принимают нас за своих.

Внезапно раздался сигнал зуммера. Штурман наклонился ближе к монитору. Раскрылось окно, в котором стали подниматься столбцы четырехзначных цифр. Лицо штурмана стало напряженным, пальцы быстро забегали по клавиатуре.

- Меняем курс, - сказал он. - Восемнадцать – сорок шесть. Двадцать четыре ноль пятнадцать. Это в глубине страны, двести сорок километров севернее Москвы.

Пилоты переглянулись. Один из летчиков защелкал тумблерами над головой, второй кладет руки на штурвал и снял машину с автопилота.

Огромный самолет стал смещаться в пространстве, совершая медленный вираж.

Штурман оторвал от квадратного бумажного блока один из листочков. Сверяясь с экраном, он быстро набросал на листке несколько цифр. Встал со своего места и, прикрыв за собою дверь, вышел из кабины пилотов.

Транспортный отсек перед ним был размерами с баскетбольную площадку. Одну из стен помещения занимал огромный экран, перед которым сидели за мониторами несколько операторов. На экране была развернута карта мира, испещренная загадочными траекториями и едва движущимися светящимися точками. Часть отсека была ярко освещена и отделена от остального помещения стеклянной стеной. За ней, в ярком свете хирургических ламп, работали над операционным столом несколько врачей и медсестер. Сверкали инструменты, покрытые кровью. Штурман прошел мимо центрального экрана и останавливается у небольшой двери. Рядом, на скамье, сидело несколько человек в камуфляже. Двое играли в покер, третий вставлял патроны в обойму, четвертый дремал.

Штурман достал из кармана пластиковую карту и провел ею по магнитному замку. Затем толкнул дверь и вошел в командный пункт.

Во вращающемся кресле, лицом к иллюминатору, сидело бритое наголо существо, лицо которого плотно облегалось темными очками.

- Это вы? – спросило существо, посмотрев на штурмана.

Было ли оно мужчиной или женщиной – оставалось совершенно непонятным, поскольку голос его мог казаться как слишком грубым для женского, так и слишком пронзительным для мужского. Просторная униформа надежно маскировала рельефы тела, если оно все-таки и претендовало на то, чтобы считаться женским. Штурман деликатно кашлянул.

- Мы поменяли курс, мистер Блейк, - сказал он, обратившись к существу все же, как к мужчине.

Блейк напряженно смотрел в иллюминатор, за которым не было ничего, кроме ослепительно голубого неба.

- Я уже знаю. Что у вас там еще?

Штурман протянул листок. Блейк взял его и бросил взгляд на столбцы цифр. Затем повернулся к ноутбуку, стоявшему на откидном столике, и, быстро щелкая пальцами, ввел их через клавиатуру.

Блейк взял лежащие рядом с компьютером наушники и надел их на голову. Провел курсором по экрану и нажал кнопку. Штурман прислушался. В наушниках зазвучал чей-то нечеловеческий голос, но что конкретно он говорил и на каком именно языке, было совершенно непонятно. Блейк снял с головы наушники и осторожно поставил их на стол.

- Что-то новое? – спросил штурман.

- Все как обычно, - ответил Блейк. - Степень опасности – ноль восемнадцать. Категория С. Николая Лунин, 26 лет, дорожная полиция. Родственников нет. И еще одно… - По лицу Блейка пробежала легкая тень. Он сделал паузу, а потом неожиданно добавил, по-русски: - Он детдомовский…

- Не понимаю… - сказал штурман, который тоже, очевидно, был знаком с русским языком. - Вы что, имеете в виду – он из приюта?

- В каком-то смысле – да, задумчиво ответил Блейк. – Готовьте группу.

Казалось, что самолет просто висел в воздухе, отражая ослепительное солнце. Но цель, к которой шла машина, была уже где-то внизу. Внезапно, откуда-то сбоку, оторвалась от фюзеляжа черная человеческая фигурка. За ней еще одна, еще и еще. Четверо парашютистов, стабилизировав положения тел, понеслись к земле. На каждом из них был шлем и кислородный аппарат, на спине и груди висело по парашютному ранцу.

«Боинг», в котором летела миссис Хадсон, несмотря на вибрацию крыльев, весьма успешно приземлился в Шереметьево.

Перед выходом из зеленого коридора стояло десятка три встречающих. У кого-то в руках были таблички и листы бумаги с названиями фирм, у кого-то цветы. Переговаривались между собою таксисты, которые стояли отдельной группой. Один из встречающих стоял особняком. Это был молодой мужчина в старомодных очках, который держал над головой стандартный лист бумаги. На листе была принтерная надпись кириллицей: «ВЕЛЬТМАН».

Когда миссис Хадсон появилась в проходе, она сразу же заметила нужную ей табличку. Одной рукой она катила за собой чемодан на колесиках. Улыбнувшись и приветственно помахав свободной рукой, она решительно направилась к встречающему ее человеку.

Мужчина, встретивший миссис Хадсон, пробирался между плотно стоящими на парковке машинами. За собой он тянул чемодан. Когда пространства между бортами не хватало, он поднимал чемодан обеими руками вверх и проносил его над автомобилями. Миссис Хадсон проворно лавировала в кильватере своего проводника. Наконец, мужчина остановился у кривобокого «Москвича» сорок первой модели. Не опуская чемодана на землю, он ударил кулаком по крышке багажника. Та немедленно откинулась, будто подброшенная вверх пружиной.

Миссис Хадсон с сомнением посмотрела на автомобиль, краска которого вспучилась и полопалась от ржавчины. Затем вздохнула, с трудом открыла лязгнувшую дверь и села на переднее пассажирское сиденье.

Встречающий ее человек опустился за руль, вставил ключ и пустил двигатель.

Выплюнув порцию сажи и едкого дыма, машина вздрогнула, затряслась и со скрипом тронулась с места.

Она двинулась не в сторону Ленинградского шоссе, а к Дмитровке, окольными путями, поскольку маршрут лежал на север. Конечная точка его была в одном из райцентров Ярославской области, в двухстах сорока километрах от Москвы.

Некоторое время Миссис Хадсон и водитель молчали, даже не смотря друг на друга. Когда по правую сторону, по обочине, неторопливо стала приближаться заправка, миссис Хадсон вдруг произнесла безо всякого иностранного акцента.

- Вам нужно заправиться. Остановитесь тут.

Мужчина кивнул. Включив поворотный сигнал, он взял к обочине и свернул на заправку. Остановившись около одного из заправочных автоматов, он выключил двигатель и поставил машину на ручник.

Миссис Хадсон, раскрыв пудреницу, внимательно посмотрела на себя в зеркало. Не поворачивая головы к водителю, она протянула руку и сказала:

- Фотографию.

Тот кивнул и опустил солнцезащитный козырек. Вынул из-за него фотографию и вручил ее миссис Хадсон. Женщина взяла ее в руки и пристально стала рассматривать изображение стройной густоволосой девушки в коротком красном платье.

Наконец, миссис Хадсон щелкнула пудреницей и убрала ее в сумочку. Затем спрятала туда же и фотографию девушки, открыла дверь и вышла из машины.

Молодой заправщик, который, отвинтив крышку бензобака, уже вставлял в горловину пистолет, не обратил на нее никакого внимания.

Здание заправки представляло собой небольшой минимаркет, часть которого занимало кафе. В зале стояли запахи свежей выпечки и только что сваренного кофе.

Миссис Хадсон, не обращая на витрины со снедью никакого внимания, прошла в туалет.

Встав перед зеркалом, она несколько секунд пристально наблюдала за своим отражением. Глаза миссис Хадсон смотрели теперь холодно и расчетливо – такой взгляд мог быть у человека, проводящего в уме сложные математические вычисления.

Открыв сумочку, она вновь достала фото девушки и скрылась с ним за дверью, ведущей в кабинку. Сумочка осталась стоять на раковине умывальника.

Встречавший миссис Хадсон человек снял со стеллажа бутылочку минеральной воды и подошел к кассе.

- Одним чеком, - сказал он, доставая бумажник.

Выйдя из помещения, он направился к своему «москвичу», отворачивая на ходу пробку.

Дверь из кабинки, за которой исчезла миссис Хадсон, открылась. На сумочку легла узкая девичья рука с прекрасным маникюром, которая никак не могла принадлежать старухе. Щелкнул замок, и рука опустила в сумочку фотографию. В зеркале мелькнули густые волосы, красное платье.

Водитель «москвича» плотнее уселся в своем кресле и пристегнул ремень, перекинув его через плечо.

В этот момент двери заправки раздвинулись. Сквозь них, цокая каблучками, вышла стройная высокая девушка лет двадцати пяти, в красном коротком платье. Густые ее волосы были откинуты назад и спускались чуть ниже плеч. Через плечо девушки была перекинута сумочка миссис Хадсон. Заправщик, замерев с пистолетом в руке, ошеломленно проводил ее взглядом.

Девушка подошла к «москвичу», открыла дверь и опустилась на переднее сиденье.

Водитель скосил глаза и посмотрел на ее загорелые гладкие колени. Девушка достала из сумочки фотографию и протянула ее водителю.

Тот взял снимок в руки и бросил на него взгляд. На фотографии была изображена сухонькая миссис Хадсон, которая строго смотрела прямо в объектив.

Водитель спрятал снимок за козырек, включил двигатель и положил руку на переключатель скоростей.

Выбросив очередную порцию копоти и дыма, машина тронулась и выехала с территории заправки. До города, в который двигался «Москвич», оставалось еще около двухсот километров.

Поливальная машина, сбросив давление струи, сделала крутой вираж по центральной площади. Стоящие на остановке люди инстинктивно подались назад, стараясь избежать брызг. Среди них был и Ракитин, который только что вышел из больницы. На воротнике его рубашки темнели пятна бурой крови, на затылке красовалась свежая повязка. Автобуса все не было.

Ракитин обернулся и посмотрел на квасную бочку, стоящую неподалеку от остановки.

У соска бочки скучал на складном табурете пожилой азербайджанец. Голова его, в преддверии ясного солнечного дня, была предусмотрительно покрыта носовым платком, завязанным по углам узелками.

Ракитин подошел к бочке с квасом. К металлу скотчем был приклеен ламинированный листок. На нем было написано в одну строчку: «ЧП ГАДЖИЕВ КВАС ХЛЕБНЫЙ 0,2 ЛИТРА 5 рублей».

Ракитин сунул руку в карман и достал пятирублевую монету.

Заметив деньги, азербайджанец проговорил:

- Убери, Глеб Андреич. Обижаешь. – Затем налил стакан квасу и протянул его капитану. - Фирма угощает.

Ракитин сдул с пластикового стаканчика пену, как с пива, и с наслаждением сделал первый глоток.

На кафедре лектория, у черной грифельной доски, стояла Юлия Николаевна Дементьева. Ей было двадцать семь лет, и она была в том самом мимолетном возрасте, когда неопределенная девическая свежесть исчезает с лица для того, чтобы уступить место явственной и стойкой женской красоте. Юлия Николаевна была статна, хороша собою и старалась держаться у доски, не выходя из-за письменного стола. Она знала, что ее стройные ноги вызывают у мужской аудитории более искренний интерес, чем та информация, которая была ограничена рамками учебного процесса и которую она собиралась своим слушателям сообщить. Одета она была в строгий костюм с почти мужским пиджаком, а волосы были собраны на затылке в пучок.

Перед Юлией Николаевной сидело два десятка студентов, большинство из которых было юношами.

Повернувшись к аудитории, Юлия Николаевна сказала:

- Мало кто знает о существовании тайного ордена, призванного довести главное творение бога до совершенства. Между тем этот орден существует с середины тринадцатого века и незримо влияет на многие аспекты человеческой жизни.

- Что вы понимаете под «главным творением», Юлия Николаевна? – спросил кто-то в первого ряда.

- Конечно же, человека, - ответила Юлия Николаевна. - Именно его создал бог по своему подобию. К сожалению, подобие это оказалось лишенным основных божественных качеств – бессмертия, неуязвимости, способности действовать и мыслить точно и реактивно. Именно этот орден считает своей миссией усовершенствовать созданное богом существо. Довершить, по их мнению, недовершенное. Этот орден называет себя «Crux Interpretum», или «Крест Толкователей».

- Странное название… - поднял голову другой студент. - Почему он называется именно так?

Дементьева взяла кусок мела, повернулась к доске и стала писать на ней крупные латинские буквы.

- Человеческие знания, пришедшие к нам из глубины веков, постепенно искажаются и теряют свой истинный смысл. Возьмите Библию. Из всех книг Ветхого Завета Книга Иова считается самой трудной для понимания и перевода. Еврейский текст этой книги в том его виде, в каком он дошел до нас в масоретской редакции, основательно испорчен. Некоторые места из него по справедливости считают "крестом переводчиков". В научной литературе иногда они вообще оставляются без перевода. Рядом с ними ставится примечание "totus dubius" - "сомнителен целиком". А сам фрагмент заменяется рядом точек… «Крест толкователей» было когда-то понятием буквальным. При невозможности перевести фрагмент переводчик ставил рядом с ним крест.

- Но какое отношение имеет все к нейропсихологии?

- Сейчас узнаете. Но сначала еще немного о названии «Crux Interpretum». В наши дни оно приобрело совершенно другое значение. Члены ордена считают, что истинный смысл божьих замыслов остался нам так и недоступен. Именно «Крест Толкователей» стоит между истинным смыслом и нашими жалкими попытками понять его. Именно он охраняет покровы тайны. А тайна же состоит вот в чем: созданный богом человек – творение не идеальное, хотя и созданное по его образу и подобию. Но творение это можно улучшить. Цель Ордена – приблизить копию к оригиналу, сделать матрицу и отпечаток идентичными. И сделать это, по его мнению, может только он.

- Выходит, они пытаются улучшить то, что сотворил бог? Вместо него создать сверхчеловека?

Дементьева взяла тряпку и принялась тщательно протирать испачканные мелом пальцы.

- Выходит, что так, - согласилась она. – Существуют состояния психики, во время которых наши возможности почти беспредельны. Я имею в виду паранормальные способности человека. У одних они кратковременны, у других – закрепляются на долгие годы. «Крест Толкователей» ищет таких людей по всему свету столетиями. Он изучает их и пытается превратить исключения в правило.

- И вы верите в то, что орден существует? – спросил студент – тот, который задал первый вопрос. - Ведь упоминаний о нем не встречается почти нигде.

Юлия Николаевна усмехнулась.

- Отчего же? Генрих Корнелий Агриппа Неттесгемский в восьмой главе «Urbi et Orbi» излагает цели и задачи Ордена. «Венец творенья Божьего не может быть таковым без нашего ему служенья. Именно оно должно превратить этот венец в совершенство». Упоминает об Ордене и Теофраст Парацельс в «Анналах Провидения». Пако Фернандес в «Записках каменного идола» ясно говорит, что члены Ордена настолько могущественны, что войны, революции и дворцовые перевороты являются лишь картами в раскладываемом им пасьянсе. Орден пытается разгадать сверхчеловеческие способности. Изучить их. И превратить в норму. Или, может быть, в товар? Для этой цели он не останавливается ни перед чем… Вы представляете, какие возможности могут открыться ордену в наше время? Если он сумеет воспользоваться современными технологиями? Генной инженерией, или например, клонированием?

С галерки вдруг раздались громкие хлопки. Это в полном одиночестве аплодировал мужчина лет сорока. Студенты разом повернули головы в его сторону. На мужчине был хороший костюм и белоснежная сорочка. Идеальный пробор рассекал прическу надвое, глаза смотрели холодно и насмешливо, и было совершенно ясно, что это никакой не студент. Как он попал на лекцию, было также не понятно. Мужчину звали Антоном Каратаевым, и при взгляде на него по лицу Юлии Николаевны пробежала легкая тень. Она знала этого человека, и, судя по всему, была не слишком рада его видеть.

- Разрешите одно дополнение, Юлия Николаевна! – сказал Каратаев.

Несколько секунд Дементьева не отвечала. Затем положила тряпку на край доски и сказала:

- Пожалуйста. Если только оно касается нашей темы.

Каратаев встал с места. Студенты смотрели на него, повернув головы.

- «Записки каменного идола» выходили в 1836 году в Мадриде и больше не переиздавались, - с нескрываемым сарказмом сказал он. - Кроме Юлии Николаевны их, пожалуй, никто больше и не читал. И это было последнее письменное свидетельство об ордене. Я понимаю, что это интересная тема для докторской диссертации, которую сейчас пишет Юлия Николаевна. Однако факты для науки гораздо важнее замысловатых гипотез.

В этот момент прозвучал звонок, однако студенты сидели в каком-то оцепенении еще несколько секунд. Первой пришла в себя Дементьева.

- Перед нами - Каратаев Антон Петрович… мой… - сказала она, запнувшись, - коллега. Его позиция в этом вопросе принципиальна, однако весьма незатейлива. Но даже она сможет придать смысл той дискуссии, которую мы надеемся провести на следующей лекции. – Она подняла голову и посмотрела Каратаеву прямо в глаза. - Если, конечно, Антону Петровичу будет интереснее появиться у нас без эффектов. Не как иллюзионисту, а как вполне официальному оппоненту.

Посмотрев на часы, Дементьева провела по голове рукой и поправила в волосах заколку.

- Итак, до понедельника, господа, - сказала она.

Дементьева шла по коридору. В руках у нее была папка с записями, на плече болталась сумочка. Внезапно из сумочки раздался телефонный звонок. Дементьева достала телефон, посмотрела на дисплей и сбросила вызов.

У дверей деканата Дементьева остановилась. Когда она взялась за дверную ручку, телефон зазвонил еще раз. Теперь Юлия Николаевна посмотрела на дисплей мельком – она была почти уверена, что абонент все тот же. Именно так оно и оказалось. Дементьева вздохнула, отключила телефон совсем, и толкнула дверь.

За столом декана сидел Антон Каратаев с телефонной трубкой в руках. При появлении Деминой он поднял от дисплея глаза.

- А я тебе набираю, - сообщил он. – Соскучился. Решил, что нужно поговорить.

Дементьева окинула его равнодушным взглядом.

- Не о чем нам с тобой говорить, Антон. Все уже сказано.

Юлия Николаевна вышла и плотно закрыла за собой дверь.

По дороге домой Дементьева заехала в булочную, оплатила квартплату в сбербанке и взяла вещи из прачечной. Теперь, когда все дела были выполнены, она не спеша двигалась по улице в крайнем правом, включив музыку и приоткрыв окно.

На одном из светофоров, после того, как включился зеленый, Юлия Николаевна резко дала газ и, на разгоне, легко обошла старенькую «волгу». Впереди, в ста метрах от перекрестка, к обочине была припаркована машина ДПС.

Из-за машины решительным шагом вышел офицер-гаишник. Взгляд его был красноречив, как запрещающий знак, а намерения - вполне предсказуемы. Прицелившись жезлом в машину Деминой, он хладнокровно обозначил ей новый вектор движения и поставил точку предполагаемой остановки где-то у своих ног.

Юлия Николаевна включила поворотный сигнал и остановилась. Офицер подошел к водительской двери и взял под козырек.

- Капитан Ольшанский, Центральный округ, - сказал он. - Ваши документы.

Юлия Николаевна достала из сумочки документы и протянула их в окно. Несколько секунд капитан внимательно изучал их, затем поднял глаза на Демину. Взгляд его стал цепок и напряжен. Убирая документы во внутренний карман, офицер сказал.

- Откройте капот и выйдите из машины.

Юлия вздохнула и отстегнула ремень. Щелкнула замком капота, а затем вышла. Капитан поднял капот двумя пальцами, поставил его на подпорку и принялся пристально проверять номер кузова. Наконец, после минуты исследований, гаишник достал рацию.

- Восемнадцать тридцать шесть… эн ка… четыреста восемьдесят четыре… - загадочно произнес он.

В эту секунду зазвонил в его нагрудном кармане мобильный. Капитан выпрямился, приложил его к уху и стал слушать с непроницаемым лицом.

- Что-то не так, товарищ капитан? – спросила Юлия Николаевна.

- Вы покупали машину в декабре прошлого года? – хмуро спросил офицер.

- Да… А что случилось?

Гаишник убрал телефон в карман и сухо сказал:

- Я вынужден вас задержать. Машина в угоне. Я отстраняю вас от управления, - он снова взялся за рацию и включил ее. - И вызываю эвакуатор. Прием.

В этот момент налетел порыв ветра. Прогремел гром. С неба сорвались несколько крупных капель и ударили об асфальт, выбив из него облачка пыли.

Дементьева подняла голову и, не скрывая опасения, посмотрела на небо.

- Ну а мне-то что теперь делать? – спросила она.

- Восьмой, восьмой, это двадцать четвертый, - сказал офицер в рацию, не обращая на вопрос Юлии Николаевну никакого внимания. - Обнаружен синий «фольксваген», в угоне с ноября прошлого года. Высылайте эвакуатор.

Капли забарабанили чаще. Теперь они были еще крупнее и увесистее. Дождь, без сомнения, обещал быть обильным и по-настоящему проливным.

- Может, мне в машине пока посидеть? – сказала Дементьева, зябко поведя плечами.

- Боюсь, что допустить этого я не имею права, - отреагировал офицер.

- У меня даже зонта нет, - добавила Юлия Николаевна.

Офицер посмотрел по сторонам. Прямо с тротуара был вход в кафе, буквально в нескольких метрах от того места, где припарковалась машина Деминой.

- Посидите пока в кафе... – сказал гаишник. – Только ведите себя спокойно и не делайте глупостей. Помните – ваши документы у меня в кармане.

Юлия Николаевна открыла дверь и вбежала в кафе. И во время – в тот же момент за ее спиной поднялся настоящий водяной шквал. Офицер, оказавшись под дождем в одиночестве, лихорадочно надевал на себя дождевик, который он едва успел достать из своей машины. Не застегиваясь, он накинул капюшон прямо на фуражку.

Дементьева повернулась к зеркалу, достала из сумочки губную помаду и принялась подводить губы. В этот момент к ней беззвучно подошел метрдотель, сухощавый мужчина лет пятидесяти. Его появление оказалось настолько неожиданным, что Юлия Николаевна вздрогнула. На лице метрдотеля лежала бесчувственная профессиональная улыбка, не тронутая ни лишними эмоциями, ни случайной мыслью.

- Юлия Николаевна? – спросил метрдотель.

Дементьева ответила не сразу. Стараясь выглядеть совершенно спокойной, она докрасила губы и искоса посмотрела на подошедшего человека сквозь зеркало. Наконец, накрыв помаду колпачком, она обернулась.

- Она самая. Откуда вы знаете мое имя?

Метрдотель слегка наклонил голову, блеснув сединой.

- Позвольте мне проводить вас в зал. Там вас уже ожидают.

В дверях метрдотель отступил в сторону, пропуская Юлию Николаевну вперед.

Дементьева вошла внутрь. В этот дневной час кафе было пустым, если не считать единственного человека, который сидел у самого окна.

Столик был изящно сервирован на две персоны. В центре его стоял букет из нескольких роз. При появлении Деминой человек поднялся со стула и виновато развел руками. Это был Антон Каратаев, которого Юлия Николаевна оставила в деканате час назад.

Вздохнув, Дементьева направилась к столу. Когда дистанция между ней и Антоном сократилась до двух шагов, Каратаев уверенным движением выдвинул для Юлии Николаевны стул. Дементьева молча опустилась на него. Каратаев обошел ее и занял место напротив.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Первым нарушил паузу Каратаев.

- Шато-мутон Ротшильд? – сказал он, положив руку на горлышко откупоренной бутылки.

Дементьева вздохнула.

- Да нет, Антон… Не стоит. Это ни к чему. Сколько мы не виделись?

Каратаев не спускал с нее глаз.

- Больше года. Я звонил тебе. Но ты ни разу не взяла трубку.

Дементьева посмотрела за окно. Около своей машины топтался капитан Ольшанский. Капли колотили по его капюшону, разлетаясь мелкими брызгами, которые создавали вокруг его фигуры туманный ореол.

Юлия Николаевна насмешливо спросила:

- И весь этот цирк – только ради того, чтобы увидеть меня? Эскапада на лекции, краденая машина, гаишный капитан? А может, и гроза по твоему заказу? Только ради того, чтобы я вошла именно в это кафе?

Каратаев достал из внутреннего кармана металлический цилиндр и отвернул с него крышку. Вынул изнутри сигару, кончики которой обкусил карманной гильотиной. Внезапно в пространстве за Каратаевым сматериализовался метрдотель. К сигаре приблизилась рука в белой перчатке, в которой щелкнула зажигалка. Каратаев прикурил и выпустил длинную струю сиреневого дыма.

- Может быть, и гроза… - уклончиво ответил он.

- Тогда отпусти капитана, – решительно сказала Юлия Николаевна. Нечего ему под дождем мокнуть – он тут совсем не причем. И не кури – я не выношу дыма, ты знаешь.

Поперхнувшись, Каратаев некрасиво погасил сигару в пепельнице – смял ее, как папиросный окурок, да так, что она лопнула. Затем достал из кармана мобильный.

- Спасибо, Ольшанский, - сказал в него Каратаев. - Буду обязан, капитан. Все, дальше я сам.

Дементьева еще раз посмотрела в окно. Офицер убрал телефон и сел за руль своей машины прямо в дождевике. Вспыхнули фары, и автомобиль ДПС резко взял с места.

Дементьева сжала кулаки и уперлась ими в край столешницы, подавшись грудью вперед.

- А теперь послушай, - сказала она, смотря на Каратаева в упор. - Ты ведь знаешь, как я схожусь с людьми. Трудно и весьма мучительно. Но еще мучительнее для меня расставание с ними. Один раз я все это уже пережила. Я не хочу, чтобы те воспоминания снова обрастали плотью.

Каратаев налил себе почти полный бокал вина и выпил его залпом, как воду.

- Жаль, Юля, очень жаль… - сказал он. - Ты ведь все сама чувствуешь. И прекрасно понимаешь, что ты для меня значишь. Я по тебе скучал, это правда. Но если быть откровенным до конца, то я тут – еще по одной причине.

- Я больше не работаю у вас, Антон. – сказала Дементьева. - Меня уволили. Без всяких на то объяснений. Мой отдел теперь возглавляешь ты. Так что…

Каратаев вздохнул.

- Генерал Бояринцев хотел переговорить с тобой. Лично. Может быть…

- Мне этого не нужно, понял? – решительно сказала Юлия Николаевна.

В этот момент в кармане пиджака Каратаева зазвонил телефон. Антон достал трубку, и посмотрел на определитель номера. Выпрямил спину, прочистил горло и только после этого нажал на кнопку соединения.

- Слушаю, товарищ генерал… Да, рядом. Боюсь, что она… Есть, товарищ генерал, – Каратаев протянул трубку Деминой. - Тебя… только на два слова…

Какое-то мгновение Юлия Николаевна колебалась. Трубка все еще была в протянутой руке Каратаева, и глаза того смотрели теперь почти умоляюще. Наконец, Дементьева взяла у него телефон и приложила его ее к уху.

- Юля? – донесся до нее голос Бояринцева, который она уже почти успела позабыть.

- Да, товарищ генерал. Это я.

- Я предлагаю тебе вновь работать у нас. Понимаю, что тебе трудно сейчас принимать какие-то решения. Но прошу пока только о встрече. Буквально на полчаса.

- Товарищ генерал, ничего не получится, - ответила Юлия Николаевна. - Я работаю в университете и не могу бросить своих студентов.

- Я знаю, Юля. Но только на полчаса. А ответ дашь уже после нашего разговора.

- Но я…

Разговор оборвался. Из телефонного аппарата понеслись частые гудки. Каратаев взял из ее рук телефон и спрятал его в карман.

- Что же случилось на этот раз? – медленно проговорила Юлия Николаевна.

Каратаев поднялся со стула.

- А вот это расскажет тебе генерал Бояринцев. Он хочет сделать это лично. Поедем, Юля?

Дементьева все не двигалась с места. Она смотрела в окно, за которым постепенно стихал дождь.

- Твой капитан забрал мои документы, – упрямо произнесла она.

Каратаев слегка улыбнулся.

- Ах, это… да не волнуйся ты.

Он достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и раскрыл его. Затем ловко, словно карточный шулер из колоды, вынул из бумажника два ламинированных прямоугольника картона. Небрежно положил их на стол. Это были права и техпаспорт на имя Юлии Николаевны Деминой.

Проехав пропускной пункт, машина остановилась у центрального подъезда нового пятиэтажного здания. Из нее вышел Антон Каратаев и открыл пассажирскую дверь. На асфальт опустилась стройная нога Юлии Николаевны. Каратаев подал руку, Дементьева оперлась об нее и выбралась из машины.

Встав на тротуар, Юлия Николаевна осмотрелась.

- Вы переехали, - сказала она. – Поздравляю.

У входной двери висела полированная доска с металлической надписью:

«Институт изучения головного мозга им. В.М. Бехтерева»

Фойе института оказалось неожиданно многолюдным и напоминало зал ожидания на вокзале. Проходили сквозь турникеты служащие в крахмальных воротничках, прикладывая к сканерам магнитные пропуска. Вдоль стен, украшенных невыразительными пейзажами, стояли банкетки, на которых располагалась самая разнообразная публика. Какая-то женщина в резиновых сапогах чистила над подолом вареное яйцо. Азартно щелкал кнопками мобильного подросток с глянцевым, причудливо татуированным черепом, и на плече его безмятежно дремала раскрашенная девица. На соседнем диване рядком сидели три узбекских аксакала в длиннополых стеганных чапанах и узорчатых тюбетейках. Двое из них жевали насвай, а третий, по-видимому, уже отжевав свое, вполне культурно сплевывал тягучую коричневую слюну в урну. У бюста Владимира Михайловича, в чью честь и был назван институт, стоял какой-то китаец. Он резко жестикулировал и горячо говорил в микрофон малопонятные фразы, обращаясь к безучастному академику. Бехтерев, слегка наклонив мраморную голову, задумчиво смотрел сквозь него. Соплеменник оратора, выставив зад, снимал товарища камерой, укрепленной на треноге.

Каратаев, лавируя между снующими людьми, взял в сторону от общих турникетов. Он подвел Демину к резервному проходу, ведущему куда-то вбок. Перед ним стояли два охранника. Тут был свой турникет, но особенный, и совершенно другой конструкции. Он позволял себе раскрыться только после того, как желающий попасть внутрь пройдет все необходимые процедуры.

Каратаев передал одному из охранников магнитную карту. Тот пропустил ее сквозь щель сканера. Затем достал из-под стойки планшет, на который Каратаев положил руку. Под стеклянной поверхностью планшета пробежал лазерный луч, исследуя рельеф ладони и дактилоскопические узоры пальцев. После сигнала зуммера вспыхнул зеленый индикатор, встроенный в стойку турникета. Однако, ничего не произошло.

Охранник возвратил карточку и стал внимательно рассматривать лицо Юлии Николаевны.

- Она со мной, - сказал Каратаев. – Вас должны были предупредить.

- Меня предупредили, - безо всякого выражения отозвался охранник. Он дотронулся рукой до наушника, который служил одновременно микрофоном и был вставлен в его ухо: - Восьмой сектор. Дубль два. Двое.

Затем нажал на кнопку, и створки турникета беззвучно разошлись в стороны.

Очутившись за проходной, Каратаев и Дементьева попали в полутемный коридор, в котором не было никого. Через два или три поворота они остановились перед грузовым лифтом старого образца, который неизвестно зачем оказался в этом новом здании. В обеих створках дверей зияли круглые окна без стекол, сквозь которые выходил наружу маслянистый воздух лифтовой шахты. В тот момент, когда они подошли, лифт лязгнул. Створки распахнулись в обе стороны. Плечистый санитар в несвежем халате с грохотом выкатил навстречу им тележку, на которой возят больных, лишенных возможности передвигаться, или покойников. Юлия Николаевна отскочила, едва не попав под ее колеса.

Каратаев взял ее за руку и решительно завел внутрь. Там был второй санитар, который, подняв голову, пристально смотрел на тусклый плафон, светящийся под потолком.

- Восьмой сектор. Дубль два, - сказал ему Каратаев.

Санитар вздрогнул и с усилием оторвал от плафона взгляд. Он затворил за пассажирами двери. Нажал на кнопку. Лифт скрипнул, и с металлическим стоном поднялся на два этажа.

Когда Каратаев и Юлия Николаевна вышли из лифта, санитар поправил медицинскую шапочку, сползшую не ухо.

- Восьмой сектор. Дубль два, - повторил он слова Каратаева. И добавил от себя: - Двое.

Они прошли по коридору и завернули за угол. Сразу же за поворотом они чуть не налетели на стремянку. На лестнице, зажав в зубах обрывок изоленты, стоял электрик, который копался в раскрытом распределительном щитке. Каратаев и Дементьева прошли мимо. Электрик осторожно вставил отвертку в нагрудный карман и проводил их долгим взглядом.

В конце коридора стоял столик, за которым сидел вахтер лет шестидесяти. Сквозь седой пух на голове его розовела нежная, почти младенческая кожа. На носу его крепко стояли дальнозоркие очки, сквозь которые он пристально читал газету. Каратаев остановился перед его столом и посмотрел на вахтера в упор.

- Тайна смерти Жерара де Нерваля раскрыта теперь не будет, - бросил он малопонятную фразу.

Вахтер сложил газету и поднял очки на лоб. По Деминой скользнул его равнодушный взгляд.

- Женщина с вами? – спросил вахтер, отпив чая из кружки, в которой плавал коричневый ломтик лимона.

- Да, - сказал Каратаев.

Вахтер нехотя поднялся и подошел к двери в стене. На ней красовался навесной замок. На черной табличке была надпись: «Туалет. Только для служебного пользования».

Вместо того, чтобы вставить в замок ключ, вахтер провел рукой по косяку, где-то в совершенно неожиданном месте. Дверь беззвучно и совершенно ассиметрично раскололась на две изломанные части. Створки, раздвинулись в стороны и исчезли в стенах. Бутафорский замок, качнувшись, так и остался висеть на косяке.

Каратаев сделал галантный жест рукой. Юлия Николаевна шагнула в открывшееся перед нею пространство. Каратаев вошел вслед за нею.

Вахтер посмотрел им вслед и сказал:

- Четвертая кабина.

Створки за их спинами задвинулись. Они оказались в обыкновенном туалете и, судя по архаичным фигурным писсуарам, именно в мужском. Гудела сушилка для рук, под горячей струею которой грел ладони какой-то тщедушный человек. При появлении пары, которая мелькнула в зеркале перед ним, он не обернулся. Каратаев также не обратил на него никакого внимания.

Он взял Юлию Николаевну под руку и медленно повел ее вдоль ряда кабинок. Внезапно за одной из дверей раздался трубный звук сливного бачка.

Подойдя к кабинке номер четыре, Каратаев раскрыл дверцу и пропустил Демину вперед.

Никакого унитаза за этой дверью не было и в помине. Они оказались во вполне современном лифте с мягко люминесцирующим потолком. Кнопок на панели было гораздо больше, чем видимых этажей в здании. Каратаев протянул руку и дотронулся до одной из них, рядом с которой стояла цифра с отрицательным значением «-8» Кабина загудела и мягко провалилась вниз.

Пространства подземных коридоров были покрыты ковровым покрытием, которое пружинило под ногами и гасило звуки шагов. Светящийся потолок испускал мертвенный искусственный свет. Переход, который совершали Каратаев и Дементьева, казался бесконечным. Их маршрут, изломанный неожиданными поворотами, не имел никаких достопримечательностей, кроме двух рядов однообразных дверей, да охранников, расставленных у каждого из углов. Это были молодые здоровые люди, неподвижные, как рыцарские доспехи. Когда пара попадала в поле зрения каждого из них, выражения лиц охранников не менялось. Они смотрели прямо перед собою, бесстрастно держась обеими руками за свои мошонки.

Кабинет генерала Бояринцева мало чем не отличался от рабочего места любого другого руководителя. Стол в форме буквы «Т» был направлен перекладиной к дальней торцовой стене, по обеим сторонам ножки буквы стояло несколько кожаных кресел. Во главе стола сидела сам хозяин кабинета. Ему было не больше пятидесяти, соломенная, почти без седины, шевелюра была выгоревшей на солнце, а прекрасный загар никак не вязался с подземным образом жизни. Когда Каратаев и Дементьева вошли внутрь, генерал оторвался от монитора ноутбука, встал, поправил галстук и пружинисто пошел им навстречу.

Встав по стойке смирно, Каратаев щелкнул каблуками и начал по уставу:

- Товарищ генерал, разрешите…

Бояринцев махнул на него рукой.

- Разрешаю… Только не шуми.

Обойдя подчиненного, он остановился перед Юлией Николаевной. Не спуская с нее глаз, генерал с чувством пожал Деминой руку, удерживая ее несколько дольше, чем это потребовалось бы для обыкновенного приветствия.

- Сколько не виделись, Юля? – Спросил он. - Год? Больше? Рад тебя видеть.

- Я тоже, Олег Иванович… - улыбнулась Юлия Николаевна.

Бояницев отпустил руку Деминой, вздохнул и посмотрел на часы.

- Ну ладно…. Сейчас не до сантиментов. Давай-ка к столу, Юля. Начнем сразу о деле. Тем более, что дело такое, что… - генерал повернулся к Каратаеву. - Да и ты проходи, в дверях не стой.

Дементьева и Каратаев расположились в креслах напротив друг друга. Бояринцев сел на свое место и развернул к посетителям включенный ноутбук. На экране была фотография Лунина в форме, но без головного убора.

- Это лейтенант милиции Николай Лунин. Служил в одном из райцентров Ярославской области. Погиб при задержании двух особо опасных преступников. Вчера. Погиб он в буквальном смысле этого слова - три пулевых, одно проникающее ножевое. Все ранения - в грудную клетку. Смерть констатировал врач Судимцев, который осмотрел труп на месте происшествия.

Дементьева с сочувствием посмотрела на фото. Лейтенант милиции был молод и достаточно хорош собою. Улыбаясь, он смотрел с монитора на Юлию Николаевну, встречая взгляд ее взгляд уверенно и вполне оптимистично.

Бояринцев задумчиво вздохнул и щелкнул Лунина курсором по носу.

- Однако, из морга он ночью исчез, - медленно проговорил он. – Кроме того – до нас дошли косвенные доказательства тому, что он все еще жив.

Дементьева удивленно перевела глаза на генерала.

- Вы полагаете, что… - проговорила она.

- Именно так, Юля, - задумчиво отозвался Бояринцев. – Именно так.

Каратаев кашлянул.

- Юлия Николаевна прекрасно понимает, что это может быть такое. Нам интересно узнать, были ли аналогии. Если были, то мы можем говорить о периодичности. А если периодичность все-таки будет установлена, то случай этот - именно наш.

Юлия Николаевна выпрямилась в кресле и на несколько секунд прикрыла глаза. Бояринцев и Каратаев смотрели на нее напряженно, не спуская глаз. Наконец, Дементьева подняла веки. Она дотронулась до виска, будто ощутив внезапный и болезненный спазм. Побледнев, она посмотрела на генерала.

- Такой случай был описан у Франсуа Сореля, в «Метаморфозах человеческой страсти», - медленно сказала Юлия Николаевна.

Бояринцев подался вперед, положив обе ладони на столешницу.

- По существу, Юля, - сказал он. – По существу.

- Книга выходила во Франции, в начале 19-го века, - продолжала Дементьева уже спокойнее. - В ней описывалась необыкновенная история некоего маркиза Антуана де ла Пайетри, жившего в конце восемнадцатого века.

- Что за маркиз? – быстро спросил Бояринцев, будто речь шла о живом подозреваемом.

- Это был известный парижский любовник, мот и дуэлянт. Восемьдесят две дуэли принесли ему славу самого опасного и отчаянного фехтовальщика Франции.

- Восемьдесят две? – задумался Каратаев. – Значит, он вышел победителем по крайней мере из восьмидесяти одной. В таком случае его слава не случайна.

- Ты прав, Антон, - усмехнулась Юлия Николаевна. – Она не случайна. Только фехтовальщиком он был самым посредственным. Во время поединка его тактика была такова - он кидался на противника прямолинейно, как бык. Ловил клинок грудью и шел вперед. Он накалывал сам себя до упора, буквально до самого эфеса. Оказавшись с оппонентом лицом к лицу, маркиз доставал из-за голенища кривой испанский нож и хладнокровно перерезал ему глотку.

Дементьева замолчала. Каратаев непроизвольно переглянулся с Бояринцевым. Антов вдруг ослабил узел галстука, будто он был затянут на его горле слишком сильно, и, подняв подбородок, освободил кадык. Он взял со стола пол-литровую бутылку минералки, свернул пробку и, не обращая внимания на стаканы, стоявшие на подносе, сделал несколько глотков прямо из горлышка.

Не спуская с Юлии Николаевны глаз, генерал Бояринцев цепко спросил:

- И что же случилось с маркизом дальше?

- Дальше? – переспросила Дементьева. – Но сначала о том, что происходило с ним вообще. Де Пайетри получил заряд картечи в грудь в Зальцбурге. Несколько итальянских пуль при осаде Ла Косты – и опять в грудь. Он был профессиональным военным, храбрость которого граничила с безрассудством. И все время - бесконечные дуэли. Маркиз ввязывался в скандалы по поводу и без. А дальше… В конце концов, случилась Великая французская революция. Де Пайетри стал так надоедлив и опасен, что оказался одним из первых роялистов, который попал под нож гильотины. Голову его запаяли в свинцовый ящик и собрались утопить в водах Ла-Манша. А тело сожгли, чтобы он снова не смог восстать из мертвых. Но самым удивительным было то, что перед кремацией его осмотрели лучшие медики Парижа.

- И что же? – спросил Каратаев.

- Не только на груди – нигде на нем - не было ни единого шрама. Даже царапины.

Бояринцев медленно закрыл ноутбук, почему-то забыв его выключить.

Подняв глаза на Демину, он спросил:

- Твоя оценка, Юля?

- Регенерация тканей, вызванная адреналиновым шоком, - спокойно сказала Юлия Николаевна. - Или – почти что бессмертие. Маркиз – первый случай в истории. Милиционер ваш – по-видимому, второй.

- Значит, все-таки периодичность… - задумчиво проговорил Каратаев. – Кстати, а что с головой? Утопили ее все-таки или нет?

Дементьева ответила:

- Почтовый бот, плывший в Англию, должен был избавиться от груза где-то на середине пролива. Однако вскоре после отплытия его взяли на абордаж. Кто именно совершил нападение, осталось неизвестным. Хотя на судне и были кое-какие ценности, пираты не тронули ничего, кроме свинцового ящика с головой маркиза. Похищен был именно он.

- Ты полагаешь, это был «Crux Interpretum»? – осторожно спросил генерал.

- Я в этом просто уверена, - ответила Юлия Николаевна. – Орден реален, как и все, что нас окружает. Я твердила об этом столько лет, но вы мне почему-то не верили! И уволили меня из-за того, что я была слишком назойлива! Орден существует до сих пор, да поймите же!

Бояринцев встал и обошел стол. Встал за спиною Деминой. Он положил руку ей на плечо и мягко сказал:

- Я понимаю тебя, Юля. Его существование никогда не было для нас секретом. Это был секрет для других, в том числе и для тебя. Однажды ты узнала больше, чем полагалось тебе знать. Это была секретная информация, обладать которой ты не имела права. И тогда это могло только помешать нашей работе.

Дементьева повернула голову и посмотрела на генерала снизу вверх.

- А сейчас?.. – спросила она.

Бояринцев вздохнул.

- Сейчас? Есть сведения, что орден пытается проникнуть в сферу уже нашей деятельности. Мы пришли к выводу, что на нынешнем этапе ты нам необходима. И решили повысить твой уровень допуска к секретной информации. Теперь твои знания об ордене могут стать очень полезными. Вот что, Юлия Николаевна. Приказывать я тебе не могу. Но ты должна нам помочь. Нужно найти этого парня и нужно доставить его сюда. Пока нас не опередили. Отправляйся вместе с Каратаевым, Юля. Ты согласна?

Дементьева не отвечала. Она откупорила бутылку минералки, которая стояла перед ней, и в отличие от Антона, налила воду к себе в стакан. Лицо ее оставалось задумчивым и совершенно отстраненным от происходящего.

В военную прокуратуру капитан Ракитин попал только к концу рабочего дня. Он поднялся по крыльцу и толкнул дверь. Достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение, но дежурный рассматривать его не стал. Он кивнул Ракитину, разрешая пройти, поскольку прекрасно знал его и видел тут каждую смену.

Поднявшись на второй этаж, Ракитин двинулся к своему кабинету. Однако, добраться до него ему так и не удалось. Между бухгалтерией и оперативным отделом его перехватил лейтенант Ростоцкий:

- Глеб Андреич, здравия желаю… Голова как? Наконец-то, товарищ капитан… Полковник о вас уже спрашивал… Хотел даже машину посылать. – Ростоцкий взял Ракитина за рукав и потянул вбок, к отрытой двери. - Прошу. Только аккуратнее. Уже закипает – пар пошел.

Военному прокурору полковнику Скоробогатову было под пятьдесят. Более четверти века службы придали его лицу стойкую гримасу привыкшего ко всяким неприятностям пессимиста. Китель полковника был расстегнут, верхние пуговицы рубашки – тоже. Галстука на груди не было – он висел, накинутый резинкой на колпак настольной лампы.

На столе перед Скоробогатовым была расстелена газета, на которой стоял подстаканник со стаканом чая и тарелка с несколькими ржавыми сушками. Скоробогатов смотрел в пространство перед собою и рассеяно помешивал ложечкой в стакане.

Раздается стук. Скоробогатов поднял голову и сфокусировал взгляд на двери. В кабинет четким шагом вошел Ракитин:

- Разрешите, товарищ полковник? Капитан Ракитин по вашему приказанию…

Скоробогатов вынул ложечку и аккуратно положил ее на газету.

- Садись, Глеб Андреич… - вздохнул он. - Чаю?

Ракитин отодвинул стул и сел на него, прямо держа спину.

- Спасибо, Александр Иванович. Не хочу.

Забыв про существование ложки, Скоробогатов вытащил двумя пальцами из стакана ломтик лимона и положил его на край тарелки.

- А вот я бы сейчас водки стакан навернул, - мрачно сказал он. - Залпом.

Ракитин посмотрел на своего командира.

- И чего это так? – осторожно спросил он.

Скоробогатов поднял глаза и тяжело посмотрел на капитана в упор.

- Что у вас там вчера случилось? – спросил он.

Ракитин пожал плечами.

- Да вы ведь в курсе, товарищ полковник, - спокойно ответил он. - Один дезертир задержан, второй, можно сказать, тоже. Гаишник погиб. На моих глазах. Неприятно, конечно. Но всякое бывает. В рапорте все отпишу.

Скоробогатов бросил взгляд на портрет Александра Суворова, который невозмутимо наблюдал за этим диалогом со стены.

- Вот так вот, Александр Васильич… - укоризненно сказал полковник полководцу. - В курсе, выходит, не только я… Следственная бригада из Москвы едет. К нам.

- Вот как? – оживился Ракитин. - И когда?

- Завтра тут будут. В первой половине. Но как узнали-то, суки, а? Капнул, что ли кто? Копают под меня, слышишь, Глеб, копают… Нюхом чую…

Скоробогатов взял со стола стакан и решительным залпом выпил его до дна. В этот момент и стало очевидным, что чай в нем давно остыл.

Солнце гуляло по комнате Ракитина с утра и почти до самого полудня. Сейчас его лучи преломлялись в граненом стакане, где гудел, покрытый мелкими пузырями, кипятильник.

Когда вода закипела, Ракитин выдернул штепсель из розетки и, обжигаясь, выхватил кипятильник из стакана. Щеки капитана были густо намылены. Он бросил в кипяток шепотку чая из пачки со слоном, накрыл стакан пластиковой крышкой и поставил завариваться на подоконник.

Быт капитана был скромен, небогат и достаточно опрятен. На стене висела книжная полка с двумя десятками потрепанных книг, прямо под нею располагалась по-армейски застеленная узкая металлическая койка. Письменный стол с настольной лампой стоял в углу, у окна, а в центре комнаты была жестко растянута между полом и потолком потертая боксерская груша. Напротив кровати, у противоположной стены, стоял стальной несгораемый шкаф, выкрашенный охрой.

Чаю еще предстояло настояться, а пока Ракитин вернулся к шкафу и открыл одну из его створок. На внутренней стороне ее был подвешен латунный рукомойник, над которым оказалось небольшое зеркальце, прикрученное шурупами. Ракитин пододвинул ногой ведро, в которое должна была стекать вода, и зафиксировал им дверцу с внутренней стороны.

Капитан взял станок и сделал несколько движений, соскребая пену со щек. Он по-гусиному вытянул подбородок вверх, пытаясь пробрить себе шею. Очевидно, это движение не доставило ему слишком приятных ощущений – Ракитин досадливо поморщится и дотронулся пальцами до затылка.

Теперь на его голове был лишь небольшой тампон, придерживаемый пластырем.

Когда бритье уже подходило к концу, раздался телефонный звонок. Капитан собрал полотенцем остатки пены с лица. Затем достал из кармана пиджака телефон.

- Ракитин слушает, - сказал он, включив связь.

Из трубки донесся голос старшего лейтенанта Самохина, гаишника, которого сшибло позавчера на КПМ. Голос интриговал:

- Слушай, Глеб, надо встретиться.

- Что-то важное? – спросил капитан.

- Думаю, что да, - ответил Самохин. – Настолько, что встретиться нужно немедленно.

Капитан бросил взгляд на часы и спросил после секундной паузы:

- Когда?

- Сейчас, Глеб. Это срочно, – ответил старший лейтенант. - А где – ты и сам знаешь.

Ракитин быстро завязал перед зеркалом галстук. Он поставил ведро внутрь шкафа и закрыл дверцу, заперев ее на запор. Пиджак он набрасывал уже на ходу, спеша из комнаты вон.

На подоконнике остался нетронутый капитаном стакан чая. Заварен теперь он был почти дочерна, и чаинки, отрываясь от поверхности, медленно опускались на дно.

В зале прощаний городского крематория собралось два десятка людей. Семьей Лунин обзавестись не успел, родственников у него не было – погибший лейтенант был детдомовцем. Если они у него где-то и были, то о существовании их узнать ему будет уже не суждено. Единственная женщина, пришедшая с ним проститься, была вахтерша из общежития ГОВД, где он жил после школы милиции.

Закрытый гроб был установлен на специальном постаменте в центре помещения. На стоявших в его изголовье венках был портрет лейтенанта Лунина с траурной лентой в нижнем углу. На крышке гроба лежал скромный букет из трех гвоздик и парадная милицейская фуражка. Особняком держался небольшой духовой оркестр, который ждал очереди вступить в церемонию. Самохин и Ракитин стояли рядом, склонив головы. Речь держал подполковник Зубов, начальник городской ГИБДД.

- … отличали спокойствие, дружелюбие, - перечислял он по бумажке, - исполнительность и верность служебному долгу. Сейчас он уходит от нас. Навсегда. Но память о боевом товарище навечно останется в наших сердцах. Пусть земля тебе будет пухом, Лунин. Прощай.

Никакого особенного знака никем подано не было, но геликон из оркестра, по-видимому, обладал прекрасной интуицией. Он перехватил наплечный ремень, и, сверкнув лысиной, кивнул товарищам по команде. Стало ясно, что главный в оркестре именно он. Музыкант вцепился зубами в мундштук, и щеки его, за секунду до этого казавшиеся дряблыми, вдруг налились, как дорогие силиконовые груди. Грянули первые такты траурного марша. Гроб вздрогнул, что-то под ним лязгнуло, и вместе с венками, букетом и фуражкой он стал опускаться на своем постаменте куда-то вниз.

Ракитин повернулся к Самохину.

- Почему гроб все время был закрыт? – вполголоса спросил он. - Прощание уже было?

- Не было никакого прощания, – мрачно ответил Самохин. – И родственников у него никого – из детдома же он. Так из морга и привезли – крышка гвоздями заколочена.

Гроб исчез под полом, и отверстие заслонили две сдвинувшиеся плиты.

- Ты чего мне звонил? – спросил Ракитин.

Самохин с беспокойством обернулся.

- Давай только не здесь, а? – сказал он.

На перроне объявили поезд, прибывающий из Москвы. Отъезжающие, подхватив чемоданы, пришли в движение, лишенное всякой логики – с какого конца состава должны быть нумерация, голос диктора так и не сообщил.

Наконец, показался тепловоз, тянущий за собой пассажирские вагоны. Он замедлил ход, заскрипел тормозами и встал у конца платформы.

Дверь третьего от головы вагона открылась. Проводница протерла поручни, и первым на перрон соскочил Каратаев. Он был в джинсах, кроссовках, а за плечами его висел рюкзак. В одной руке Антон держал кейс с ноутбуком. Каратаев обернулся и подал вторую руку Юлии Николаевне. Опираясь на нее, Дементьева вышла из тамбура. На вид это была обаятельная супружеская пара, которая любит и со вкусом умеет путешествовать.

Белая «шестерка» Ракитина двигалась по городу. Капитан сидел за рулем. Рядом расположился Самохин.

- Чего звонил? – спросил Ракитин, искоса посмотрев на пассажира.

- Не гони ты меня, - вздохнул тот. – Дай хоть с мыслями собраться.

- Что, так серьезно?

- Серьезней не бывает. Слушай, мне бы в магазин забежать. Остановишь, а?

Машина перестроилась в крайний правый ряд, затем свернула на привокзальную площадь.

- Я к магазину просил, - сказал Самохин. - А ты к вокзалу меня привез.

Ракитин остановил машину у входа в магазин, который был в десятке метров от здания вокзала. Сделал он это достаточно резко. Сам капитан крепко держался за руль, и поэтому в момент остановки тело его осталось неподвижным. Ракитин погасил силу инерции, напрягая руки. Для Самохина резкое торможение явилось полной неожиданностью. Его ремень безопасности напрягся, а сам старший лейтенант, мотнув головой, едва не вылетел из-под него и не ударился в лобовое стекло.

- Сдурел? – спросил он, откидываясь на спинку сиденья.

Не убирая рук с руля, Ракитин кивнул на вход в привокзальный магазин:

- Вот тебе магазин. Слушай, ты чего тут темнишь, а? Хотел со мной поговорить - так говори.

Самохин расстегнул ремень и достал из кармана блокнот.

- Да погоди ты… - отмахнулся он, раскрывая его. – Минералки – две бутылки. Консервы рыбные – четыре банки. Килограмм огурцов. Буханка черного. Зубная щетка, паста и кусок туалетного мыла. Вроде бы все.

Ракитин повернул к нему голову и поинтересовался без малейшей тени иронии:

- В поход собрался?

Самохин вздохнул:

- Если бы… Да только не я.

Затем взялся за ручку и решительно открыл дверь.

Ракитин взглянул на часы, затем на дверь магазина, за которой исчез Самохин. Дернул за рычаг, который открывал капот. Вышел из машины.

Из громкоговорителя, висевшего где-то на перроне, донесся женский голос:

- …От первой платформы отправляется скорый поезд Москва-Котлас. Повторяю…

Ракитин рассеяно посмотрел на вокзальные двери, которые уже выпускали на площадь несколько людей с вещами. Во взгляде его не читалось ничего, кроме равнодушия. Когда в поле его зрения попали Каратаев и Дементьева, Ракитин и вовсе утратил к приезжим всякий интерес.

Он отвернулся, открыл капот, подпер его лапкой и склонился над мотором.

Оказавшись на площади, Каратаев осмотрелся. Единственной машиной, оказавшейся в поле его зрения, была белая «шестерка» Ракитина. Каратаев направился к ней решительным шагом, Юлия Николаевна поспешила за ним.

В этот момент хозяин «шестерки» вытащил из мотора масляный щуп и неодобрительно оглядел его конец.

Каратаев зашел сзади, обошел водителя и положил руку на белое крыло.

- Ну и как? – поинтересовался он. - На ходу старушка?

Ракитин вздохнул.

- На ходу… - сказал он, вытирая ветошью щуп. – Только масло жрет.

- Ну, тогда на проспект Ильича. – сказал Каратаев. - За пятихатку. Идет?

Отвечать Ракитин явно не торопился. Он вставил щуп на место, тщательно протер тряпкой промасленные пальцы. Затем хлопнул капотом так, что Каратаев едва успел отдернуть пальцы.

Ракитин направился к урне, чтобы выбросить тряпку.

Каратаев кивнул Юлии Николаевне, чтобы та подошла поближе. Затем открыл заднюю дверцу и положил на сиденье кейс с ноутбуком.

Ракитин выбросил тряпку и вернулся к машине.

- Знаете, я не таксист, - сказал он.

- Отлично! – оживился Каратаев. - В таком случае – тысяча.

Ракитин обошел его, достал ноутбук с заднего сиденья. Повесил кейс ремнем на плечо Каратаева и зачем-то поправил ему воротник. Затем закрыл дверцу.

Каратаев присвистнул и посмотрел на него с нескрываемым изумлением:

- Ну, ты даешь, провинция… Неужто мало? Да таких цен не то, что в Москве – в Нью-Йорке нет!..

Юлия Николаевна посмотрела на странного обладателя «шестерки» с нескрываемым интересом. Она взяла Каратаева за локоть и сделала шаг вперед.

- Извините вы нас… - мягко сказала она. - Но вы хотя бы подскажете, как нам туда добраться?

Ракитин посмотрел будто сквозь нее. Взгляд его и на самом деле был устремлен куда-то за спину Деминой. На перекрестке, проскочив на желтый, вдруг вылетел на приличной скорости из-за поворота, накреняясь, черный блестящий джип. Раздался рев мотора.

Ракитин сделал три шага на проезжую часть и встал на пути стремительно приближающегося внедорожника. Джип резко затормозил, остановившись всего лишь в шаге от капитана.

Водительская дверь хлопнула. На асфальт выпрыгнул упитанный молодой человек. Приличный костюм туго обтягивал его крупное тело, а лицо с трясущимися губами пошло крупными пунцовыми пятнами.

- Глеб Андреич, опять?.. – неожиданно тонким голосом крикнул водитель внедорожника. - Да чистый я, чистый!.. И машина чистая – хоть обшивку всю вскрывай!

Ракитин присмотрелся и соскреб с хромированного радиатора мошку.

- Обшивку потом вскрою, - пообещал он, не поднимая глаз. - А сейчас пока двоих подбрось в одно место. На проспект Ильича. К прокуратуре, понял?

При его последних словах Каратаев и Дементьева удивленно переглянулись.

Ракитин отошел в сторону. Поправив на плече лямку рюкзака, Каратаев молча обошел его, окинув капитана выразительным взглядом. Затем открыл перед Деминой заднюю дверь.

Юлия Николаевна поставит ногу на подножку джипа. Перед тем, как подняться внутрь, она обернулась, и на мгновение ее глаза встретились с глазами Ракитина.

Усаживаясь на переднее сиденье, Каратаев в сердцах пробормотал:

- Вот, дебил…

Упитанный молодой человек заглушил уже заведенный было двигатель. Он медленно повернул голову и посмотрел на пассажира в упор.

- Ты кого это дебилом назвал, а? – спросил он.

- Да не парься ты, - посоветовал ему сквозь зубы Каратаев. – На этот раз - не тебя.

В этот момент из магазина вышел Самохин, прижимая обеими руками к груди доверху набитый пластиковый пакет.