Крепость Серого Льда

34 «СЛЕПАЯ СОРОКА»

Кроп проголодался, и ноги у него болели. Он попытался продать свои сапоги, но грудастая тетка, к которой он с этим обратился, только посмеялась над ним.

— Легче сбыть молоко молочнице, чем сыскать покупателя с такой ножищей. Могу дать пару медяков за собаку — ее-то я живо продам пирожнику.

Горожанку — в пирог?! При одной мысли об этом никаких пирогов больше в рот не возьмешь. Но с тех пор миновало уже три дня, и Кроп, думая о пироге, все время сглатывал слюну.

В городе очень трудно добывать еду, вот в чем беда. Если будешь воровать у торговцев на улице, тебя посадят в тюрьму, а на всяческие объедки и без того довольно охотников: они свирепо защищают свои помойки и готовы убить чужака. Даже Горожанке нелегко приходится. Кошки здесь юркие, как белки, и совсем не боятся собак.

Кутаясь в свой взятый из курятника плащ, Кроп без конца бродил вокруг Крепости Масок. Моросил мелкий дождик, и он беспокоился за свои сапоги, и так еле живые. Это на время отвлекло его от крепости, но Кроп сосредоточился и у вторых ворот ни о чем постороннем уже не думал.

Сквозь дождь просвечивало солнце, и крепость окружал странный серебристый свет. В нем Кроп замечал то, что раньше оставалось для него скрытым: например, сторожевой пост в трех ярусах выше ворот. В прошлый раз он подумал, что забранное решеткой отверстие служит для вентиляции, а теперь разглядел, что за решеткой что-то шевелится. Выходит, ворота охраняются не только теми красными плащами, что караулят внизу.

Скверная новость. Время идет, а он так до сих пор и не придумал, как проникнуть в крепость.

Очень уж ревностно ее стерегут, каждую повозку проверяют. Поклажу разгружают до голых досок, мягкие грузы протыкают копьями, каждый бочонок простукивают, каждому, кто хочет войти сам по себе, учиняют допрос. Тот, кто владеет этой крепостью, живет под большим страхом.

Кроп постоял, опираясь на свой березовый посох. Не думал он, что его путь к хозяину будет прегражден так бесповоротно. Не прорваться ли попросту в ворота, когда решетку поднимут, пропуская повозки? Ворота охраняет команда из четырех человек. Один управляет решеткой, значит, за Кропом погонятся только трое. Трое стражников с мечами и копьями. Можно попробовать пробраться мимо них незаметно, но всегда есть опасность, что они поднимут тревогу. А теперь вот оказывается, что ворота охраняют и сверху — значит, тревога поднимется раньше, чем он думал.

Кроп медленно и с толком обдумал это предприятие еще раз, но так ни к чему и не пришел. Горький Боб в этом случае посоветовал бы войти украдкой, не привлекая внимания стражи.

Кроп хмуро двинулся на запад, к острой башне, где томился его хозяин. Улица блестела от дождевых потоков, стекающих с крепостных стен. Горожанка остановилась попить из лужи, и Кроп подождал ее. Когда они отошли от ворот, народу на улице стало меньше. Кроп прошел мимо пустого двора с громадными статуями. Голуби прятались от дождя под каменными доспехами рыцарей. Горожанка хотела было поохотиться, но Кроп отозвал ее.

С ним творилось что-то неладное. Чем ближе он подходил к острой башне, тем сильнее у него теснило в груди. Он приходил сюда каждый день, проведенный в городе, и старался как-то снестись с хозяином.

Башня из бледного камня была такая высокая, что верхушка ее пряталась в дождевых тучах. Она вся дымилась, как мороженое мясо, будто стояла не у подножия горы, а высоко в ее снегах. Кроп вытер ладонь о штаны и протянул к башне руку. Не успев еще коснуться ледяного известняка, он почувствовал, что башня притягивает его к себе, как магнит. Гладкий камень всасывал тепло его тела. Кропу захотелось отдернуть руку, но он переборол себя и плотно прижал ладонь к камню. Пальцы начали медленно белеть. Холод он еще мог бы вынести, а вот тишину — нет.

Солнце опустилось за городские стены, и настали серые сумерки. Пальцы у Кропа онемели. Он нажал на стену еще сильнее — ничего.

Уже убрав руку, он ощутил какое-то слабое, направленное к нему движение.

Приди ко мне... Слова, отозвавшиеся в костях у Кропа, были уже не приказанием, а мольбой. У хозяина почти совсем не стало голоса. Дурак, дубина. Неужто ты так и позволишь ему умереть? Кроп грохнул по башне кулаком. По камню побежала трещина, Горожанка в испуге припала к земле.

Кроп разбил костяшки в кровь, и рука стала пухнуть. Надо подумать. Силой тут ничего не сделаешь. Башню даже и ему не под силу свалить. Таким манером хозяина не спасешь. Как же тогда? Он не Горький Боб с его хитроумными штучками и не Скорбут Пайн, которого все слушались. Он великан и умеет только стены ломать да чинить насосы.

И еще разбивать цепи. «Будь готов, когда я скажу», Кроп заморгал, и в голове у него просветлело. Может быть, в этом городе найдутся люди, которые помогут ему. В уме у Кропа начал складываться план, и он повернулся к башне спиной.

«Я скоро, — мысленно пообещал он хозяину. — Скоро».

Когда он оставил позади гладко отесанные стены Крепости Масок, стало совсем темно. В Венисе ночь наступает быстро, и холод, который она принесла, превратил дождь в мокрый снег. Прохожие на улицах кутались в теплые плащи и шубы. Некоторые покупали у лоточников жареные каштаны или подрумяненные колбасы, но Кроп старался об этом не думать. Торговцы со своими жаровнями сидели на каждом углу, привлекая покупателей теплом и вкусными запахами. Кроп видел, как переходят из рук в руки серебряные монетки. На уличных подмостках представляли лицедеи, и один все время повторял «задница». Свальхаби среди них не было. Свальхаби нипочем бы не стал представлять на улице. Кроп посочувствовал лицедеям, изображавшим женщин. Ночь холодная, а они так легко одеты.

Он понимал, что тянет время, глазея на комедиантов, и упрекал себя за трусость. Что значит его страх по сравнению со страданиями хозяина? Ничего. Сказав себе это, Кроп решительно выпятил челюсть и пошел дальше.

Беда была в том, что он сам не знал, чего ищет. Не всякий кабак или харчевня подошли бы ему. Надо найти правильное место — а как узнаешь, правильное оно или нет? Уж точно не такое, как вот это, напротив подмостков: на людях, которые заходят туда, шубы крыты шелком — значит, они богачи. Ему требовалось заведение поскромнее, где посетители не стоят снаружи с кружками и мальчики с факелами не подогревают им эль.

Кроп шел на север. Горожанка то и дело отбегала от него, учуяв крысу. Кроп блуждал по городу уже несколько дней, но ни разу до сих пор не удалялся от крепости, и эта часть Вениса была ему незнакома. Улицы стали беднее, и все меньше ламп зажигалось в окнах. Колбасы продавались и тут, но срезы показывали, что набиты они сплошным салом. Мужчины бросали кости под сыромятными навесами; женщины, одетые столь же легко, как и лицедеи, ежились в дверях и окликали прохожих.

Кроп разглядывал вывески над тавернами. Молот и наковальня значили, что сюда ходят кузнецы, катушка и ножницы — что портные. Скрещенные мечи указывали, что здесь пьют либо оружейники, либо наемники. Он встречал на пути заведения для свечников, торговцев тканями, золотых дел мастеров, бакалейщиков и лекарей — у этих вывеска была самая затейливая: человек с отрубленной по колено ногой. Наконец ему попалась вывеска, которую он не сразу сумел разгадать: сорока с завязанными глазами.

Помещалась она на особенно тихой и темной улице. Люди, проходившие по ней, высоко поднимали воротники, а головы держали низко. У таверны никто не задерживался. В канаве плавала дохлая кошка с обожженными лапами и хвостом.

В птицах Кроп разбирался неплохо. Мальчишкой он часами наблюдал за ними на дворе, а после хозяин давал ему книги с чудесными картинками, изображавшими разных птиц и животных. Кроп мог назвать любую птицу, знал их оперение, их привычки, их голоса — и знал, что сороки слывут воровками. Ни одну блестящую вещицу не упустят — сразу тащат к себе в гнездо.

Кроп нахмурился, размышляя. Если человеку завязать глаза, он ничего не будет видеть. И если эта сорока на вывеске и правда воровка, то такая, которая никому ничего не расскажет.

Очень довольный тем, что голова у него в кои веки сработала правильно, Кроп подхватил Горожанку и направился к двери. Именно такое место он и искал.

В темном и довольно холодном помещении бодрость стала покидать его, уступая место привычному страху. Как-то здешние люди его встретят? Он съежился и старался не вспоминать, что случилось с ним в прошлый раз, когда он зашел в таверну.

Комнату освещали всего две лампы из китового уса. Огонь в очаге у дальней стены загораживала тяжелая железная решетка. Перегородки делили комнату на укромные закутки. Люди сидели там, сблизив головы, и разговаривали вполголоса. Некоторые из них бросали взгляды на Кропа, но тут же снова возвращались к своим делам. Поняв, что до него здесь никому дела нет, Кроп испытал великое облегчение. Углядев у очага полированный сосновый прилавок, окованный медью, он двинулся туда.

Горожанка вылезла у него из-за пазухи и спрыгнула на пол. Она унюхала в одном из уголков другую собаку и пошла поздороваться с ней.

— Студеная ночка, — заметил стоящий за стойкой человек — крепкий, пузатый и с толстой шеей, походящий на отставного борца. На Кропа он смотрел с интересом, но без страха. — Что тебе подать?

Еще нальет, чего доброго, а платить Кропу нечем. Кроп замотал головой.

— По какому же ты тогда делу?

«Лучше не морочь мне голову понапрасну», — слышалось в этом безобидном как будто вопросе. У Кропа участилось сердцебиение. Не совершил ли он ошибки? Бывший борец скрестил руки, и на них вздулись бугры здоровенных мускулов.

Кроп нагнулся и пошарил за голенищем, отыскивая нужную вещь. Найдя ее, он выпрямился, положил вещь на прилавок и сказал:

— Друг Скорбута Пайна.

Сухожилия на шее у борца дернулись, и он протянул руку к кольцу. Оно, тонюсенькое и легкое, как прядка волос, было сделано из белого металла, более редкого, чем серебро. На внутреннем ободке было что-то написано, но Кроп так и не узнал что. Борец поднес кольцо к лампе и стал читать, шевеля губами.

Потом положил кольцо и толкнул обратно к Кропу.

— Где ты его взял? Только не ври, не поможет.

Кроп, услышав это предостережение, отчаянно затряс головой.

— Я не вру. В алмазном руднике. Скорбут дал. Сказал, сохрани. И покажи, когда надо будет.

— Ладно, успокойся, верзила. Никто тебя лжецом не называл. Рубцы у тебя рудничные, это точно. Поди-ка сюда, Квил, — позвал борец, обращаясь к сидящему в одном из закутков человеку. — Надо, чтобы и ты послушал.

Кроп и без того волновался, как всегда при разговоре с незнакомыми людьми, а при виде этого другого и вовсе запаниковал. Всякому ясно, что с таким в темном переулке лучше не встречаться. Глазки маленькие, рот углами вниз. Его сопровождала невиданной громадности собака, за которой шла Горожанка.

— Квил, вот этот человек — друг Скорбута. Встречался с ним на руднике.

Квил прищурил свои глазенки. От него пахло погребом, воском и собакой. Волосы сальные, одет, можно сказать, в лохмотья, но в ухе золотая серьга, а на пальцах дорогие перстни.

— Покажи ему кольцо, — сказал борец Кропу.

Кроп подтолкнул кольцо к Квилу, а борец рассказал, откуда оно взялось. Осмотрев кольцо с тщательностью и приемами ювелира, Квил спросил:

— Стало быть, слухи верны? Скорбут бежал?

Кроп кивнул.

— Когда?

Это было уже потруднее. Кроп напрягся, вспоминая, какая была погода, когда они вышли из рудника наверх.

— Зимой.

— И ты пошел прямо сюда? — Кроп кивнул. — Скорбут был с тобой? — Кроп покачал головой.

Квил пораздумал и спросил, глядя на кольцо:

— Знаешь, что это? Скорбут снял его с пальца своего мертвого ребенка, Катерины. Он ее Кати звал. Мужик, который изнасиловал ее и убил, не знал, что подписывает смертный приговор всей своей семье и всем друзьям-приятелям. Такой кровавой бани в Транс-Воре еще не видывали — за это Скорбут и угодил в рудники. — Квил снова взял колечко и облокотился на стойку. — Теперь скажи вот что: зачем он тебе его дал?

Кроп, глядя себе под ноги и вертя в руках посох, проговорил:

— Я разбил цепь.

— Цепь Скорбута?

— Нашу. У нас с ним одна была. Десять лет.

Квил с борцом переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что пробыл со Скорбутом в рудниках десять лет и что ты устроил ему побег?

— Я помогал. — Кроп не забыл про Хадду. Это она своей песней привела в рудник тьму.

— Подай-ка ему еды и эля, Крепыш, — сказал Квил. — За мой стол.

— Сделаем. — И Крепыш отправился выполнять заказ, явно довольный тем, что дело уладилось.

Квил протянул Кропу руку.

— Я Квилиан Моксли, а собаку звать Большой Мокс. Друзья Скорбута — мои друзья.

Кроп пожал ему руку осторожно, стараясь не слишком давить. Квил не улыбнулся, и вид у него остался все такой же зловещий, но это ничего — главное, чтобы он не хотел зла ему, Кропу.

Они сели за стол Квила и молча стали ждать, когда Крепыш принесет еду. Горожанка и Большой Мокс, обнюхав друг дружку сзади, совершали обход таверны. Крепыш вскоре притащил хлеб, сыр, копченую колбасу и эль. Кроп старался не пялить глаза на еду, но, наверно, все-таки выдал себя, потому что Квил сказал:

— Давай налегай. У нас в «Слепой сороке» без церемоний.

И Кроп налег. Он уже и забыл, что на свете бывает такая замечательная еда. Забыл, как липнет к зубам сыр и как хрустит свежая хлебная корочка. Квил сидел, откинувшись на спинку жесткого стула, и ждал, пока Кроп не закончил. Когда дверь в таверну отворялась, Квил слегка поворачивал голову и смотрел на входящих.

Когда Кроп разделался с последним куском колбасы, он спросил:

— Так чем же я могу тебе помочь?

Кроп надеялся именно на это, как только вспомнил о кольце Скорбута, но теперь, когда дошло до дела, он не находил слов. Не знал, как сказать этому человеку о своем хозяине.

Квил задумчиво потер подбородок, сверкнув золотыми перстнями.

— Можно пристроить тебя вышибалой в таверну или в веселый дом. Ты драчунов разом уймешь, это точно. Но мне сдается, ты хочешь чего-то еще. Я прав?

Кроп с несчастным видом кивнул. Ему начинало казаться, что он собирается просить о чем-то невозможном наподобие летающей свиньи.

— Говори, не стесняйся, — подбодрил его Квил. — Я много чего могу.

Кроп набрал воздуха. Приди ко мне... За все годы своего знакомства с хозяином Кроп не слышал, чтобы тот кого-то о чем-то просил.

— Мне надо в крепость. Надо спасти моего хозяина.

Квил поднял брови, и в его холодных серых глазах зажглось любопытство.

— Это что-то новенькое. Ты говоришь, что тебе надо войти в крепость и освободить твоего хозяина, которого там держат?

Кроп кивнул, радуясь, что Квил так быстро понял его.

— Не знаешь ли, где он сидит, твой хозяин — под Бочонком или под двором?

— Под острой башней, белой такой, — растерянно ответил Кроп.

— Под Костью, значит... Мне говорили, что там есть глубоченное подземелье, а в нем железная камера. Я тому, кто это говорил, ухо оттяпал за вранье — выходит, поторопился.

Кроп кивнул — он понимал, что торопиться не всегда полезно.

— Насчет Кости ничего сделать не смогу — она уж много лет стоит запертая. Но я помогу тебе попасть в крепость.

— А как? — От предвкушения у Кропа гулко заколотилось сердце. Своим умом и широкими возможностями Квил напоминал ему хозяина.

Но Квил ответил так просто, что Кроп даже разочаровался немного.

— Ты просто войдешь туда, вот и все.