Крепость Серого Льда

13 ДХУНСКОЕ ОЗЕРО

Голубое Дхунское озеро лежало в четверти лиги от дома Дхуна. На него открывался вид из покоев вождя и двух надвратных башен, называемых Рогами. Одни говорили, что этот большой водоем вырыт и наполнен искусственно по приказу первого дхунского короля, другие — что с Медных холмов доставили волоком большие глыбы медного колчедана и бросили в озеро, отчего оно и приобрело свой ненатурально яркий голубой цвет. Собачий Вождь не знал, где тут правда, а где выдумка, но вода в Дхунском озере и верно странная. Она никогда не замерзает, принимает необычайный молочный оттенок, когда луна стоит прямо над озером, а живут в ней только белые угри да разная мелочь, которой они кормятся.

Мерзкие создания эти угри. Скуннер Бон выловил одного неводом в прошлом месяце, еще до морозов, бледного как воск и пяти футов длиной. Голову старый Скуннер поднес вождю, полагая, что оказывает ему этим уважение. Вайло до сих пор вспоминал это жуткое зрелище: розовый глаз, здоровенные зубищи и кольцо волчьих мускулов вокруг жабр. А уж ребятишки-то как дивились — умора, да и только. «Ты ведь не будешь это есть, дедушка?» — осведомился внук. «Конечно, будет, дурачок, — со всей важностью восьмилетнего человека, говорящего с четырехлетним, возразила внучка. — Это еда дхунских королей. Если короли это ели, то и дедушке сгодится».

И Вайло, чтобы не посрамить ее гордой уверенности, съел голову вместе с зубами.

Они и теперь сидят в нем, эти зубы, тридцать дней спустя — въелись в кишки, что твои пиявки. С этим ощущением Вайло объезжал озеро на закате, и полуволк бежал за ним по пятам.

Солнце, красное и раздутое, колебалось в каком-то далеком пыльном облаке. Окиш Бык говаривал, что такой закат предвещает скорые перемены. Глядя, как оно закатывается за вересковые склоны и чертополоховые поляны Дхуна, Вайло придержал коня. Станет ли когда-нибудь этот край его домом? Уступит ли недолговечное торжество завоевателя чему-то более прочному?

От глубокого вздоха Собачьего Вождя в воздухе образовалось облачко белого пара. Он не любил эту землю с ее возделанными полями, огороженными пастбищами и заботливо выкорчеванным кустарником. Вчера он побывал на покатых равнинах к северу от Быстрой. Там, где раньше росли вековые дубы, каштаны и вязы, остались только пни — дерево пошло то ли на дрова, то ли на укрепления. Эта картина, напоминающая кладбище, породила в Вайло тоску по Бладду. Ни одни леса в клановых землях не сравнятся с бладдийскими. Можно неделю ехать на юг или на север, а им все не будет конца. И чего там только нет: рыси, белые волки, лесовики, давно позабытые своими кланами, богатые рыбой пруды. Там в древесных стволах до сих пор дрожат сулльские стрелы, растут пятнистые грибы, громадные, как боевые молоты, и такие же смертельные, стоят увитые плющом руины, а в темных пещерах гнездятся летучие мыши, безглазые сверчки и привидения. Бладд — пограничный клан, он соприкасается с землей суллов. Это опасно, спору нет, но опасности сопутствует чудо. Всякий, кто оказывается в лесах Восточного Бладда, поневоле испытывает трепет. Вряд ли ему, Вайло, доведется испытать такое же чувство в Дхуне, где даже репейники насажены человеком.

В досаде на себя самого Вайло закинул свои седые косы за спину и ударил каблуками коня. Слишком много он думает — так и размякнуть недолго. Он завладел Дхуном, и этого довольно. Детские мечты о древних лесах и таинственных полянах неприличны человеку, живущему на свете шестой десяток лет.

Повернув коня к дому, он увидел, что навстречу ему едет Клафф Сухая Корка на своем большом вороном жеребце. Лица Сухого на таком расстоянии он не видел, но дурное предчувствие тем не менее кольнуло его. Клафф в отличие от семи родных сыновей Вайло не стал бы разыскивать вождя ради пустой болтовни или собственной выгоды.

Вайло подозвал к себе собаку и отъехал подальше от топкого озерного берега.

— Чего ты, Сухой? — окликнул он голосом, осипшим от холода и долгого молчания.

Клафф, заняв дом Ганмиддиша всего с двумя сотнями воинов, начал вплетать в свои длинные, до пояса, волосы опаловые кольца. Мелочь, казалось бы, один из бесчисленных маленьких ритуалов, которыми воины отмечают свой успех, но незамеченной эта мелочь не прошла. В круглом доме поговаривали, что он наконец-то проявил свою истинную натуру и что невинные на первый взгляд колечки выдают его гордыню и честолюбие. Вайло в это, само собой, не верил. Но сейчас, видя в черных, развеваемых ветром косах Сухого кусочки опала, похожие на лунные блики, он подумал, что в этих разговорах, пожалуй, есть какая-то доля правда. Не насчет гордыни и честолюбия — Вайло знал, что Клафф предан ему не на жизнь, а на смерть, — а насчет истинной натуры. Луна и ночное небо. Клафф, сам того, возможно, не сознавая, присвоил себе цвета суллов.

— Вести из дома Бладда. — Клафф осадил жеребца, и оба коня остановились голова к голове, дыша паром. — Кварро прислал к нам Касса Маддана. Две недели назад на круглый дом напали дхуниты. Они подожгли священную рощу и убили двадцать человек. Напали ночью, без предупреждения, и сразу же ушли. Кварро снарядил погоню, но поднялся туман, и им удалось скрыться.

— Каменные Боги. — Вайло потрогал кожаный кошель с порошком священного камня. В этой роще лежали кости его отца, заключенные в свинцовую скорлупу, которой, как расплавленным воском, залили еще теплое тело. Так встречают своих богов все вожди Бладда. Когда-нибудь его, Вайло, тоже зальют горячим металлом и положат остывать в сырой чернозем. — Кого не стало?

Клафф перечислил погибших. Среди них были старики, давно вышедшие из воинских лет, и одиннадцатилетний мальчик.

Собачий Вождь спешился — он не мог выслушивать такие новости, оставаясь в седле.

— А из них хоть кто-нибудь убит?

Клафф тоже слез с коня.

— Двух подбили в священной роще. Кварро насадил их на пики.

Что ж, правильно. Кварро — его старший сын, самый свирепый боец из семерых; после смерти Вайло он станет самым достойным претендентом на место вождя. Вайло поставил его командовать домом Бладда в свое отсутствие, и Кварро, без сомнения, понравилось играть в вождя за те семь месяцев, что отец пробыл в Дхуне. До сих пор у него это хорошо получалось. Вайло, глядя на темнеющее стекло озера, полез в кисет за жевательной травой. Клафф, присев на корточки, почесывал шею полуволку.

— Твои сыновья выехали навстречу тебе, — заметил он, и Вайло увидел трех всадников, приближающихся к нему от Рогов.

Второй сын, молотобоец Пенго, сорокопут по амулету, подъехал первым. Он в отличие от Сухого и не подумал спешиться в присутствии пешего вождя — только натянул поводья, заставив коня остановиться. Собачьему Коню, мирно щипавшему репейник, не понравилось столь близкое соседство, и он куснул другого жеребца за шею. Пенго едва совладал с заплясавшим скакуном.

— О боги! Ты последил бы за своим зверем! — крикнул он отцу.

Вайло невозмутимо смотрел на сына. Пенго уже за тридцать, он могуч, лицо у него красное, потому что он пьет много пива, а глаза как у матери. За собой он, как обычно, не следит: косы у него засалены, и к ним прилипли клочки конского волоса. Доспехов он не надел, но его шипастый, налитый свинцом молот висит на цепях за спиной. Отдалившись на безопасное расстояние от коня Вайло, он спросил, мотнув головой в сторону Клаффа:

— Полагаю, что он уже рассказал тебе о новостях из Бладда?

— Кое о чем рассказал. — Вайло сунул в рот кубик черной жвачки. Не любит он своих сыновей — какой же из него отец после этого? Другие мужчины, он знал, смотрят на своих сыновей с гордостью и чувствуют привязанность к ним, а он, Вайло, видит только семерых мужиков, которые всю жизнь тянут из него соки и никак не насытятся. Он подождал, пока не подъехали Гангарик с Траго, и добавил: — Клафф рассказал достаточно, чтобы кровь у меня застыла в жилах. Касс уверен, что напавшие были дхунитами?

Гангарик, третий сын и единственный топорщик из семерых, осадил коня так, что комья грязи полетели из-под копыт.

— Дхуниты, точно. Рожи расписаны, как у дикарей, и сталь голубая.

Пенго, ярясь, махнул кулаком в сторону круглого дома.

— Мы отомстим. Если Скиннер Дхун думает, что...

— Это был не Скиннер, — тихо промолвил Клафф. — Это его племянник, Робби Дхун.

Пенго метнул на него яростный взгляд, озлившись за то, что его прервали. Он посмотрел на своих братьев, призывая их в союзники, но они держали язык за зубами. Клафф держался спокойно, отчего Пенго взбесился еще больше и наконец не выдержал:

— Ступай обратно в круглый дом, бастард. Это дело Бладдов, а не твое.

— Сын, — с обманчивым спокойствием произнес Вайло, — раз уж мы отсылаем в круглый дом всех бастардов, то я, пожалуй, отправлюсь вместе с Сухим, а вы с братьями оставайтесь и подеритесь друг с дружкой.

Пенго побагровел — не от стыда, а от гнева, которому не осмеливался дать волю. Гангарик, строивший из себя Полу-Бладда в память о своем прадеде и носивший ондатровый воротник на манер полубладдийских топорщиков, смотрел на отца с откровенным осуждением. Только у Траго, пятого сына, вылитого Гуллита Бладда, хватило совести устыдиться. Да, Траго, да, твой отец бастард. Кто же ты после этого?

Вайло выплюнул жвачку — вкус подгоревшего сыра стал вдруг противен ему. Обычно он не задерживался мыслью на недостатках своих сыновей — ничего хорошего, кроме сжатия в груди, из этого не выходило, — но сегодня ему трудно было совладать со своими чувствами. Он отвернулся и постарался успокоиться. В круглом доме зажигали факелы, и окна в толстых стенах загорались оранжевым светом. Солнце село, и полная луна взошла над озером, подняв бегущую на запад рябь. Вайло подставил лицо вечернему бризу и через некоторое время спросил:

— Есть еще что-нибудь, что мне следует знать об этом набеге?

Позади заскрипела кожа — это сыновья ерзали в седлах. Клафф подошел к вождю и тихо сказал:

— Они привели ломовых лошадей и снесли голубую хибарку.

Вот оно, значит, как. Вайло зажмурился. Этот набег задумывался не сгоряча. Робби Дхун ехал в Бладд с определенной целью: снести постройку, воздвигнутую из обломков похищенного Дхунского Камня. Не важно, что на самом деле домик сложили из купленной в карьере щебенки и что настоящий Дхунский Камень лежит на дне вот этого самого озера. Об этом никто не знает, кроме полусотни бладдийцев, укравших его, — и половины из них уже и в живых-то нет. Все это не важно, а важно то, что Робби Дан Дхун потешил дхунскую гордость. У него пока недостает людей для настоящих боевых действий, но скоро все переменится. Когда все услышат о подвиге Робби, почва под Скиннером заколеблется. Мало кто из кланников устоит перед человеком, способным на столь отчаянную доблесть. Кому, как не Вайло, знать — он потому-то и украл у дхунитов их проклятый камень. Кланники любят тех, у кого крепкие зубы. У Робби Дхуна они в полном порядке, а у Скиннера нет.

Все так, как говорил Ангус Лок. Золотой мальчик прочит себя в короли. Ангус предупреждал насчет Робби Дхуна, а Вайло его не послушал. Вождь вдруг ощутил сильное чувство собственности к той самой земле, о которой только что думал с такой нелюбовью. Пусть он не любит Дхун — обратно он его не отдаст. Он Собачий Вождь, и если уж он во что-то вцепился, то уже не выпустит. Сперва придется его убить.

Повернувшись лицом к сыновьям, он сказал:

— Нельзя, чтобы нас снова застали врасплох.

Гангарик кивнул большой, наполовину обритой головой.

Настоящий топорщик, сильный и уверенный, в тяжелом багровом плаще, и кожаная перевязь на груди туго натянута под тяжестью топора. Траго, названный в честь прадеда, но наименее волевой из троих, выразил полную готовность вслед за Гангариком. Пенго, глядя Вайло прямо в глаза, поглаживал рукой без перчатки лошадиную гриву.

— Мы ждем твоих приказаний, отец.

Вайло, оставив без внимания его надменный тон, стал так, чтобы Клафф Сухая Корка тоже вошел в круг.

— Надо усилить бдительность. Дхун, вдохновленный успехом у дома Бладда, захочет большего. Скоро они нанесут новый удар. Робби не терпится создать себе имя и переманить к себе дядиных людей.

— Я бы скорее сказал, что ему нужен дом Бладда, — вставил Пенго. — Мы захватили его родовое гнездо, а он рвется захватить наше.

Вайло нетерпеливо мотнул головой.

— Робби вовсе не собирался брать дом Бладда. У него слишком мало людей для такого дела. Священную рощу он, конечно, подпалил с удовольствием, но целью его набега был скорее Дхун, нежели Бладд. Эта вылазка — послание дхунским воинам в Гнаше. «Бросайте Скиннера и переходите ко мне. Он стар и действует по-стариковски, и зубы у него не те, чтобы отвоевать Дхун».

Пенго скривился, отчего белый шрам на щеке, заработанный им при падении в одну из ловушек дома Визи, стал особенно заметен.

— Если ты с такой легкостью разгадываешь мысли дхунитов, почему ты не усилил оборону нашего круглого дома?

Полуволк, расслышав в голосе Пенго вызов своему хозяину, тихо зарычал из сухих камышей, Вайло же усмотрел в чертах сына нечто знакомое и тревожное.

— Сойди-ка с коня, — рявкнул он. — Я твой вождь, а ты смеешь говорить со мной свысока, точно какой-нибудь городской магнат. Я командую этим кланом тридцать пять лет и не припомню, чтобы ты за эти годы сделал хоть что-нибудь путное.

Пенго раздул ноздри, и в глазах его вспыхнул огонь, но братья и тут не поддержали его, сделав вид, что унимают своих норовистых коней. Пенго дернул за поводья, запрокинув назад голову жеребца.

— Если ты сейчас уедешь, — предупредил его Вайло, — нам придется обойтись без твоего голоса. — Вождь понимал, что совершает ошибку: не оставляя человеку никакого выбора, ты либо теряешь его, либо унижаешь; но черты покойной жены, проступившие на лице Пенго, порождали в нем гнев и мешали мыслить здраво.

Пенго повернул своего серого, заставив братьев посторониться, но тут его взгляд упал на Клаффа, стоящего у самой воды. Переменив внезапно свое положение в седле, Пенго направил коня прямо на него. Взгляды двух мужчин, конного и пешего, скрестились, и Собачий Вождь затаил дыхание. Глаза Сухого на миг вспыхнули древним бесстрашным огнем, и Вайло понял, как мало он знает своего приемного сына. Клафф Сухая Корка — не настоящее его имя. Так прозвал голодного мальчишку Моло Бин, потому что тот жадно грыз сухой хлеб у него за столом. Никто не знает, что повидал Сухой до того, как явился в Бладд. О своем отце он упомянул только однажды, в тот первый свой день, сказав, что отец его был бладдиец и потому Бладд должен его принять. Мать у него порубежница, а порубежники все равно что суллы. В это мгновение Вайло увидел в Клаффе сулла и ощутил уверенность, что тот, если захочет, без труда остановит коня.

Но этого не случилось. В последнюю долю мгновения Клафф просто отошел в сторону, заступив за край озера, и вода плеснула ему на сапоги. Конь Пенго с разбегу влетел в озеро и от холода тут же выскочил обратно. Пенго, легко справившись с ним, сказал Сухому:

— Да, тебе мой отъезд пришелся бы как нельзя кстати. — Пенго соскочил наземь и добавил: — Но я такого удовольствия тебе не доставлю, и мое место останется за мной.

Клафф, не отвечая, повернулся к нему спиной, нагнулся и зачерпнул воды из озера. Вайло смотрел, как темная, маслянистая вода стекает по его волосам и лицу. Он пощадил достоинство Пенго, хотя вовсе не обязан был это делать. Почему? Ответ пришел сам собой, и Вайло почувствовал себя стариком. «Ради меня, только ради меня».

— Гангарик, Траго, скоты ленивые, — гаркнул на братьев Пенго, — слезайте живо. Будь я проклят, если буду стоять здесь один.

Вайло неприязненно смотрел, как двое младших повинуются приказу Пенго. Что поделаешь — он сам же и навязал себе на шею эту обузу, женившись на своей единокровной сестре. Никто не может остаться безнаказанным, совершив такое. Но как красива была она тогда, Ангарад! Каменные Боги! Что за кожа, что за лучики вокруг смеющихся глаз. Старый Гуллит души в ней не чаял. На законных сыновей он ворчал, бастарда не замечал вовсе, а дочь осыпал подарками. Когда торговец с Дальнего Юга привез в клан черную как ночь жемчужину, Вайло в первый и последний раз увидел, как отец выкладывает за что-то деньги. Тринадцатилетняя Ангарад была прекраснее тысячи жемчужин, и подарок затерялся в ее волосах, так подходил он к ним по цвету и глянцу. Гуллит тут же нарек жемчужину именем дочери. Ангарад носила ее до самой смерти. Теперь она хранится у Вайло, но он ни единого раза не взглянул на нее за все девять лет своего вдовства. Как он мог раньше находить ее красивой? Жемчужина была дурным знаком, предвестницей беды. Разве можно дарить что-то черное тринадцатилетней девочке?

Она не хотела его, да и с чего бы? Ей минуло пятнадцать, и красота ее достигла полного расцвета, а он убил отца, которого она так любила. Но еще более тяжким грехом было незаконное происхождение Вайло. Ангарад привыкла верить слову отца. Она видела, как он обращался с Вайло, и это омрачало ее отношение к мужу до конца ее дней.

Собачий Вождь тяжело вздохнул. Он не винил ее. Она была горда, как и подобает бладдийке, и родила ему семерых крепких сыновей. За несколько месяцев до своей кончины, когда Ангарад по ее просьбе каждое утро выносили в плетеном кресле во двор, она немного смягчилась. Самого малого знака внимания с ее стороны было довольно, чтобы завоевать его сердце, ведь Вайло всегда стремился ее полюбить.

Ему стоило труда вернуться от прошлого к настоящему.

— Ты с тридцатью людьми поедешь на юг, в Визи, — сказал он Траго. — Расскажешь Ганро о том, что случилось в доме Бладда, и скажешь, чтобы он удвоил все пограничные караулы — особенно на востоке, где охотничьи угодья Визи вдаются в Руины. Оставайся с Ганро, пока я не отзову тебя назад. И чтоб я не слышал никаких споров насчет того, кто должен командовать в доме Визи. Им командует Ганро. Он сидит там уже девяносто дней и должен знать, как защитить его наилучшим образом. — На этом месте Вайло, не удержавшись, пустил камешек в огород своего второго сына. — И хорошенько смотри под ноги, не то провалишься в люк и башку себе расшибешь.

Пенго потемнел, а Траго кивнул.

— Я завтра же отправлюсь туда.

— Хорошо. — Вайло повернулся к Гангарику. Голова у него теперь работала в полную силу. Ангус Лок предупреждал его, что Робби Дхун хитер и что аппетит у него волчий. Вайло сам когда-то был хитрым и голодным — ему нетрудно представить себя на месте дхунита. — Ты, Гангарик, поезжай назад, в дом Бладда. Возьми с собой лучников и копейщиков — дюжины две, не больше. Будешь вместе с Кварро отвечать за оборону Бладда. Я хочу, чтобы на триста ярдов от круглого дома вырубили весь лес. Захвати Скуннера Бона. Он хоть и стар, но сметлив и умеет ставить силки на лошадей. — (Кроме того, он больше не будет таскать мне своих проклятущих угрей.) — Как закончит, отправь его в Визи.

Гангарику это назначение не слишком пришлось по душе. Он мнит себя полубладдийским топорщиком и хотел бы воевать на юге, в Полу-Бладде, а отец отсылает его на восток, во главе каких-то жалких лучников и копейщиков. Все известные Вайло молотобойцы питали глубокое презрение к оружию, которое пронзает, а не рубит. Скрывая свое разочарование, Гангарик закинул косы за спину покрытой шрамами рукой.

— Ладно, я поеду, только прихвачу еще десяток топорщиков.

Вайло заставил себя смолчать, десяток топорщиков погоды не делает. Если его третьему сыну так уж лестно взять их с собой, пусть берет.

— Согласен. На рассвете отправляйся в дорогу. Пусть в Бладде поскорее узнают, что сердцем мы с ними.

Гангарик склонил голову — этот учтивый жест плохо вязался с его манерами и платьем. Это он полубладдийцам подражает, подумал Вайло, и ему помимо воли стало приятно. Полубладдийские топорщики славятся двумя вещами: веселой отвагой на ратном поле и галантным обращением с клановыми девицами. Гангарику не помешает набраться учтивых манер заодно с умением рубить людям головы.

— Поеду, — сказал Гангарик, садясь в седло. — Надо о многом позаботиться, чтобы выехать в путь на рассвете.

Траго последовал за братом, и оба галопом помчались к круглому дому. Высоко поднявшаяся луна серебрила чертополоховые поляны и плавала в озере. Ветер нес из западного бора запах смолы, напоминающий Вайло о лекарских палатках и обработке ран. Первая вечерняя роса под ногами превращалась в лед.

Троих оставшихся сковывало молчание. Клафф Сухая Корка и Пенго Бладд и без того редко перебрасывались словом, а нынче самый воздух между ними потрескивал от вражды.

— Пенго, — промолвил вождь, — тебя я с сотней человек посылаю на север. За ночь ты доберешься до Дхунской Стены и обеспечишь...

— Ну уж нет, — процедил Пенго. — Я не оставлю этот круглый дом, пока он сидит здесь. — Он ткнул рукой в сторону Клаффа. — Пошли в эти проклятые скалы его — он не наш, и никто по нему тут скучать не будет.

— Молчать! — взревел Вайло, шагнув к сыну, и Пенго попятился от своего пятидесятитрехлетнего родителя. — Клафф твой приемный брат и воин этого клана. Относись к нему с уважением, не то я, боги мне свидетели, пришибу тебя на месте.

Пенго, густо побагровев, отступил еще немного назад.

— Этот ублюдок возомнил себя ровней вождю с тех пор, как взял Ганмиддиш. А что нам проку от этого взятия? Он и месяца там не продержался.

Клафф смотрел на Пенго с таким холодом, что у Вайло волосы стали дыбом. Не Сухой виноват в том, что они потеряли Ганмиддиш, а сам он, вождь. Это он отправил Клаффа в Дхун, хотя людей у них и без того было мало, а Сухой ни слова не сказал в свою защиту. Слишком горд, чтобы оправдываться.

— Я готов отправиться к Дхунской Стене, — сказал он, обращаясь к Вайло.

— Ты туда не поедешь! — отрезал Вайло. — Это дело я поручаю моему второму сыну.

— Пусть себе едет, отец, — сказал Пенго, почуяв перевес. — У него нет жены, которую пришлось бы тащить с собой на север.

Вайло замер, когда смысл этих слов дошел до него. Уж не хочет ли Пенго взять с собой свою новую жену? Дхунская Стена — это укрепления, построенные для защиты двух главных перевалов в Медных холмах. Ими не пользовались со времени Речных Войн, да и тогда защитники оставались там очень недолго. В старину они, поставленные Хокером Дхуном, служили предметом клановой гордости, защищая владения Дхуна и его знаменитые медные рудники от Увечных и северных атак враждебных кланов. Теперь эти рудники большей частью заброшены. Главным металлом для изготовления оружия стало железо, а Увечных с годами становится все меньше и меньше. По сведениям Вайло, только один из старых фортов оставался пригодным для жилья, да и тот представлял собой полуразрушенную, замшелую башню. Мыслимо ли везти туда женщину, да еще если ей, как жене Пенго, скоро рожать?

— Ты поедешь к Дхунской Стене, но жену с собой не возьмешь, — зловеще тихим голосом сказал Вайло.

— Я думаю иначе, отец. Дхуном распоряжаешься ты, это верно, но моей женой распоряжаюсь я. — Пенго выдернул из косы застрявшую там солому. — Да и ребят, пожалуй, мы тоже возьмем с собой. Они так долго были на твоем попечении, что думают, будто ты отец им, а не дед.

У Вайло руки чесались ударить его. Двое детей Пенго — его единственные оставшиеся в живых внуки. Не может быть и речи о том, чтобы подвергнуть их опасности. Перед глазами вождя плясали красные пятна.

— Твоя жена останется здесь. Она беременна. Нельзя ей жить в каких-то развалинах, да еще вместе с детьми. Я запрещаю.

— «Она, она». Ты хотя бы имя ее помнишь? Шанна для тебя — племенная кобыла, средство для пополнения числа твоих внуков. Поищи себе другую матку, Собачий Вождь: если ты отправишь меня к Дхунской Стене, то ни Шанну, ни детей больше не увидишь.

Боги, не дайте мне убить его. Вайло намотал свои косы на кулак, чтобы не скрипнуть зубами. В словах сына есть доля правды, с этим не поспоришь. Он не помнит, как звать новую жену Пенго, хотя она двадцать лет росла в его клане. С виду-то он ее хорошо помнит: красивая смуглянка, черноглазая, как ее сестра, первая жена Пенго — но говорил он с ней только однажды, когда ее беременность стала заметной. Так было со всеми его снохами: они имели для него ценность только как матери его внуков. Жена Пенго уже на седьмом месяце и скоро родит клану младенца, первого после резни на Дороге Бладдов. Ее надо беречь пуще глаза. Вайло нужен этот ребенок, очень нужен.

— Ну так как, отец? Кто уедет из круглого дома — холостой бастард или я?

Вайло взглянул на Клаффа. Сухой с тех пор, как принес клану окончательную присягу шесть лет назад, собрал вокруг себя команду преданных ему мечников. Длинным мечом он владеет лучше всех в клановых землях, чего не может отрицать ни один мечник, видевший его в деле. Молчаливый, ни на что не жалующийся, он давно стал правой рукой Вайло и готов жизнь отдать за своего вождя. А что Вайло дал ему взамен? Меч, постель и место во враждебном клане. Он должен был торжественно признать Клаффа своим сыном, совершив обряд и смешав свою кровь с его кровью. Но Клафф никогда не просил об этом, а Вайло думал, что для такого слюнтяйства всегда найдется время после войны.

Собачий Вождь стиснул в кулаке кисет со священным камнем. Сухой ему нужен здесь, подле него. Когда враги нагрянут, а Вайло знал, что они нагрянут, он будет сражаться увереннее, зная, что его спину защищает Сухой. Пенго свирепый воин, и люди у него свирепые, но ему недостает преданности, послушания... и еще чего-то, для чего у Вайло нет имени. Возможно, холодной и смертоносной фации суллов.

Клафф встретился глазами с вождем. Лунный свет падал на его волосы и резко очерченные скулы. Для того чтобы его плащ из рыжевато-красной шерсти не колыхался на ветру, к нему пришиты внизу бронзовые цепочки — предсмертный дар Окиша-Быка.

Я люблю тебя как сына, Сухой, но внуков я люблю больше.

— Ты останешься в круглом доме со своими воинами, — сказал Собачий Вождь Пенго. — Будешь охранять его окрестности. Нам понадобится застава на юге, у Быстрой, и другая на востоке, на Поле Погибшего Клана. Дозоры будешь отправлять на запад, до самой Пасти, и чтобы у каждого разведчика был запас огненных стрел и рог.

— Хорошо, — распрямившись, ответил Пенго.

Хорошо, что он больше ничего не сказал и не стал злорадствовать — этого Вайло мог бы не выдержать. Вождя одолела усталость, и ему захотелось к Нан. Но Сухой стоял лицом к озеру, гладя красивыми длинными пальцами голову полуволка, и Вайло понимал, что не может пока уйти.

— Это все, Пенго. Ступай.

Ему следовало бы еще сказать Пенго, как важна доверенная ему задача, и посоветовать получше ознакомиться со здешним краем, который Робби Дхун знает куда как хорошо. Следовало бы также как-то примирить Пенго с Сухим, заставить их обменяться рукопожатием и произнести какие-то слова, чтобы создать между ними хотя бы видимость союза. Но на все это у Вайло уже не осталось сил.

Пенго, не дождавшись больше ничего, недовольно проворчал что-то и пошел прочь с конем в поводу.

Вайло хорошо понимал, как хотелось сыну остаться и послушать, о чем отец будет говорить с Сухим, — как ревнивому мужу, бдительно следящему за женой. Вайло подождал, пока Пенго не добрался до мощеного двора круглого дома, и только тогда начал:

— Послушай, Сухой, я...

— Не надо, — спокойно, но твердо прервал его Клафф. — Завтра к вечеру я отправлюсь со своей сотней на север.

— Возьми две сотни — хотя бы до тех пор, пока не сделаешь форт обитаемым.

— Нет. Другую половину я оставлю тебе.

Им так много надо сказать друг другу, а они говорят только о военных делах.

— Если уж хочешь кого-то оставить, оставь два десятка. А если сочтешь, что оставаться в холмах нет смысла, пришли мне весть, и я тебя отзову.

— Хорошо, вождь, — сказал Клафф, и Вайло понял, что эти слова — прощальные. Сухой, щелкнув языком, подозвал своего коня и уехал, не успел Вайло опомниться.

Вождь посмотрел ему вслед. Полуволк, которому в равной мере хотелось остаться с хозяином и догнать Клаффа, бегал туда-сюда. В конце концов черный с рыжиной зверь вернулся к Вайло, и вождь стал чесать его за ушами, глядя на светящееся озеро. Ему вспомнился припев старой клановой песни: «К озеру, Дхунскому озеру, дева, пойдем — нынче, при полной луне, там светло, будто днем».

С тяжелым сердцем Собачий Вождь отвернулся, ища своего коня.