Крепость Луны

Свиток десятый Рыцарь ночи

Такого не приходилось ощущать. Изнутри, с желудка, по холодному телу растекалось тепло. Сердце билось быстро-быстро, колотилось с надрывом, пытаясь прогнать по жилам застывшую кровь.

На столе трепыхалось пламя свечи.

Я хотел подняться, но это не удалось. Ни руки, ни ноги не слушались меня. Было ужасно тяжело, точно вновь родился я слабым, ни на что не способным малышом. Только мысль пружинила в кружащейся голове.

— Вы несколько часов пролежали без жизни, поэтому дайте руку, я вас подыму, — сказал незнакомец и, не дожидаясь каких-либо действий с моей стороны, выволок из гроба и посадил на стул. Затем, придерживая меня шатающегося, плеснул немного воды в деревянную кружку и влил мне в рот. — Неприятно быть мертвецом, не так ли? Благо, у меня всегда с собой живая вода. Нет, нет, — поспешил он, читая недоумённое выражение на моём лице, — сейчас вы пьёте обычную воду, родниковую. Ещё несколько часов, и живая не спасла бы вас.

— Там… много… не смог их вытащить… — пробормотал я, словно пьяный. Голова болталась в разные стороны под собственной тяжестью: мышцы ещё не обогатились кровью.

— Вероятно, вы были по ту сторону смерти и там…

— Да, там много людей… песок… холод… трудно говорить…

— Это страшное место, созданное стариком, который живёт у погоста. Злобная мерзкая тварь, с которой я не могу совладать, — говорил незнакомец с выражением. — Значит, там много людей?

— Да, да… Я хотел их спасти своей книгой, но… почему-то не удавалось… Я поклялся их спасти.

По лицу незнакомца промелькнуло удивление.

— Уверяю вас, только самая сильная магия способна спасти блуждающего по той стороне жизни. А книга… про какую книгу вы говорите?

Сердце билось всё медленней, теплота жизни охватила тело. Я обрёл способность держать голову и теперь внимательно разглядывал Рыцаря.

Передо мной стоял в чёрном плаще до земли и в широкополой шляпе молодой человек лет тридцати, высокий, статный, с залихватски закрученными усами. Плоский лоб, который даже под тенью шляпы виделся плоским, ровные брови, точеный нос, тонкие губы и выдающийся вперёд подбородок — всё отдавало мифичностью и средневековой доблестью.

— Подарок моего деда… — и я, уязвлённый красотой Рыцаря, протянул руку ладонью вверх. — Родинка — это на самом деле Ламбридажь. Она прячется сама в себе. Я написал «спаси меня» и… Как вы узнали, что я здесь?

— Ну, это было не трудно. Из этой избы в небо уходил столб света, видимый за несколько миль. Я, как Рыцарь ночи, обязан знать, что это такое и не нужна ли кому моя помощь. Оказалось, что очень даже нужна. По первому взгляду я определил, что вы — недавняя жертва старика, что вас можно спасти.

— Значит, столб света…

— Да, огромный, как эта комната. Чем ближе я подъезжал, тем слабее он светился. Вероятно, он ждал меня.

— Точнее, Ламбридажь ждала, — усмехнулся я. — Только там произошло всё очень быстро.

— Что ж, ещё раз поблагодарите своего дедушку. Кстати, как вас зовут?

— Николай Переяславский, с… — тут я задумался, стоит ли называть свою профессию.

— Что «с»?

— Да так.

— Не скромничайте. Неужто «советник его величества»?

Я через силу хохотнул.

— Было бы неплохо, но на самом деле я только сыщик.

— О, это ещё удивительнее, чем Ламбридажь. Что же вы делаете в этих краях? Не ищите ли какого злейшего преступника? Так, смею заверить, я их всех… ну, почти всех, продырявил своей шпагой. По дыркам вы и сможете отличить их от порядочных людей.

— Благодарю. Я ищу дочь моего знакомого. Кажется, она проживала в деревне Савкиной.

— Я знаю такую деревню. Она отсюда недалеко, вёрст семьдесят. Я укажу вам направление. Я бы рад вас провести, да только такое уж имею свойство: Рыцарь ночи может передвигаться только ночью. А вы едва ли способны совершать длительные прогулки.

— Да… Я как-то разленился…

— Разленился! — захохотал Рыцарь. — Вы несколько часов были мертвы и ещё удивляетесь, что ноги и руки плохо вас слушаются? Удивительный человек! Но, право, я вижу, вы слегка собрались с силами.

— Пожалуй, так, — я сделал рывок и стал на ноги.

— Замечательно. Здесь задерживаться не стоит, несмотря на то, что старик откровенно страшится меня… Много раз я портил ему праздник.

Тем временем я оглядывался по сторонам, ощущая покалывание, как в жарко натопленной комнате после мороза.

— Знаете, я…

Рыцарь уже стоял около двери.

— Что-то забыли?

— Сумка, — пробормотал я, взял свечу и обошёл все углы крошечной избы. — Сумки нет.

— Скажите, не таясь, что было в вашей сумке?

— Амулеты, умывальная вода во фляжке, травы, ещё свиток для трансгрессии.

Рыцарь махнул рукой.

— Поминай как звали.

— То есть как? — опешил я.

— А вот так.

— Нужно вернуть. Если совсем откровенно, там ещё с десяток очень полезных и ценных вещиц моего знакомого.

Рыцарь окинул меня оценивающим взглядом.

— Шпагой дерётесь?

Я хмыкнул.

— Ясно, — Рыцарь достал из распахнутого плаща шпагу — Держите, мне хватит и двух.

Я моргнул и взял протянутую шпагу.

— Куда мы идём?

— Как куда? — удивился Рыцарь. — Конечно, отнимать у злобного старикашки вашу сумку.

Я, готовый задушить любого, кто лишь намекнёт на мою трусость, вновь ощутил слабость в ногах.

— Или вы передумали? — спросил Рыцарь с едва заметной улыбкой.

Я и бровью не повёл.

— Разумеется, нет. Идите вперёд, я потушу свечу.

Рыцарь, гремя сапогами, вышел наружу. За ним последовал я, но остановился на пороге, с удивлением озираясь.

— Как, уже ночь?

— А что думали?

— Ну, — я пожал плечами.

Действительно, стоило бы догадаться: время здесь идёт быстрее, поэтому и ночь успела наступить, и Рыцарь успел увидеть знак, который послала Ламбридажь, и проскакать несколько вёрст.

Тучи рассеялись (думаю, они навевались заклинаниями старика), высыпали крупные звёзды. Я поймал себя на мысли, что давно не видел звёзд: в столице их затеняют фонари. Да и луну редко увидишь из-за высоких деревьев, а здесь поднимался над лесом её огромный, чуть неполный, оранжевый диск.

— Ещё час и будет светло, — сказал я.

— Но часа у нас нет, — добавил Рыцарь.

— Нет, — согласился я и увидел, что на дороге перетаптывается с ноги на ногу конь. Он был так высок и ладно сложен, так гордо держал большую голову, резко очерченную невесомым лунным светом, что я невольно загляделся на него, хотя и не являлся поклонником этих умных, охотно отзывающихся на ласку прекрасных животных.

Рыцарь погладил его и шепнул пару слов, указав рукой вниз, в сторону кладбища. Конь мотнул головой и умчался.

— У вас замечательный товарищ, — сказал я, глядя вслед коню.

— В этой жизни у меня остались три вещи: мой конь, моя шпага и моя доблесть.

— Так у вас не жизнь, а сказка.

— Это как посмотреть, — вздохнул Рыцарь. — Вы, Николай, хороший собеседник. Однако на одних словах мы не доберёмся до старика.

Мы зашагали по сухой земле, схваченной морозцем. Избы, избы… Пробирало до костей, когда я вспоминал, что в каждой из них лежит по мертвецу.

— Вы не опасаетесь, что старик нашлёт своих подопечных? — спросил я, отводя глаза от чёрных окон.

— А вы?

Редко встречаешь человека, который отвечает вопросом на вопрос и делает это безо всякого стеснения. Я даже растерялся.

— Да, опасаюсь, откровенно говоря.

— А я — нет, потому что мертвецам тоже нужен покой. Он не может их постоянно тревожить. Они должны храниться под надёжной сенью смертельного холода. Он использует их только для завладения новыми душами, такими случайно забредшими, как вы. Поэтому будьте спокойны, старикашка встретит нас только своей древней магией.

— Меня это не очень радует, — признался я, глядя на далёкие созвездия.

— Меня тоже, но я верю своим шпагам, — спокойно заметил Рыцарь. — Они только с виду самые обычные, на самом деле, я люблю их за то, что они умеют рубить заклинания.

— Неплохо!

— Но я так же верю, что Академия не выпускает простецов, неспособных отразить более ли менее сильные заклинания.

— Спешу заверить вас: это так, — я склонил голову, и сердце моё обдалось теплом гордости.

— Давайте кое в чём разберёмся, так как мы близко. Существование места, где испытывают страдания мертвецы, наталкивает на мысль, что старик получает от страдающих некие силы. Стало быть, он уже знает, что один из его подопечных ожил и теперь далеко не мертвец. Кроме того, владея такой древней магией, старик, вероятнее всего, способен чувствовать наше местоположение в деревне, а значит, подкрадываться бесполезно. Надо идти напрямик, на крыльцо. Пусть убегает, совладать с ним я всё равно не способен, для нас главное — взять вашу сумку.

Мы шагали вниз по улице, выходящей к мосту. Здесь и несли меня сегодня днём. Теперь луна поднималась над лесом, стремительно бледнея. От ухабов на дорогу ложились длинные тени. В окнах изб играл серебристый свет.

Конь топтался неподалёку от крайней избы, посматривая в поисках травы на голую, схваченную лёгеньким морозом землю. Завидев хозяина, он громко заржал.

— Ах, чудо! — воскликнул в азарте Рыцарь. — Представляю, сколько удовольствия доставляет эта мелодия нашему милому старичку.

Я не думал, что веселье уместно в то время, как до последней избы оставалась минута ходьбы.

— Вам не кажется, что вон там, возле забора, что-то блестит?

— Наконец, — хохотнул Рыцарь, — а то я уж думал посоветовать вам показаться глазному доктору. Да, действительно поблёскивает какая-то потерянная безделушка. Однако пора.

Он вынул за эфес шпагу. Металл блеснул в лунном свете.

— Вы пойдёте просто так, а я несколько иначе…

Рыцарь постучал кончиками пальцев по лезвию. Сталь блеснула ярче и вдруг занялась голубым пламенем по всей длине лезвия.

— Никогда не видел подобного! — вырвалось у меня.

— Ведь не голыми руками я должен спасать погибающие души, — улыбаясь, ответил Рыцарь. — Кажется, я знаю, что блестит, — добавил он спустя некоторое время. — Да-да! Это…

— Это моя подкова! — воскликнул я, и меня охватила радость. Я побежал вперёд, забыв об опасности, и подобрал у калитки старика серебряную подкову. — Моя подкова!

— Ваша?

— Ну да, мне её Волконский сунул.

— Ваш знакомый? — полюбопытствовал Рыцарь.

— Да.

— Хороший у вас знакомый. И подкова хороша. Дайте-ка сюда.

Рыцарь ласково взял подкову и повертел в одной руке.

— Чиста как дева.

— Должно быть, старик случайно потерял её.

— Нет, — отрезал спутник. — Как угодно, только не случайно. — Он повернулся лицом к тёмноликой избе, самой крайней в деревне. Справа, по другую сторону моста, мрачно раскинулся погост. — Эта красавица не пускала его в собственный двор, наполненный злыми чарами. Лир! — обратился он к коню. — Сюда, Лир! Бей копытами эту рухлядь! — его рука указала на калитку.

Конь шагнул несколько назад, весь вздыбился, ударом копыта поднял пыль на дороге и бросился на калитку. Секунда, и Лир встал на дыбы и заколотил передними копытами по воздуху. Калитка, до которой он и не дотронулся, упала наземь и рассыпалась чёрными хлопьями пепла.

Рыцарь махнул пылающей шпагой и быстрыми шагами направился к крыльцу. Я, сжав волю в кулак и выбив из головы страхи, двинулся следом.

Пламя на лезвии разгорелось и окрасилось в красный бодрящий цвет. Крыльцо прекрасно освещалось.

— Вор и похититель человеческих душ! Открывай сейчас же или беги: мы пришли за своим добром! — закричал Рыцарь на всю округу и забарабанил в дверь. — Достань находку, — обратился он ко мне. Я тут же поднял левой рукой подкову. — Свет с нами, мы пришли за своим добром!

Ответа не было. Вдруг в глаза бросился чёрный дым, выползающий из-под двери.

— Внизу! — крикнул я, и Рыцарь сделал едва уловимое движение шпагой. С лезвия сорвалось пламя и не только поглотило дым, но и, разрастаясь, проникло в избу.

Послышался крик. Рыцарь шагнул в сторону и бросил на меня красноречивый взгляд. Я понял, что от меня требуют, опустил на землю подкову и шпагу, сотворил в руках сгусток заклинания и пустил в дверь.

Красное летуче пламя осветило улицу, грохот прокатился по деревне. Рыцарь прянул назад и правильно сделал. Заклинание вышло настолько сильным, что передняя стена исчезла: она с треском рухнула внутрь избы.

Затхлый, отравленный воздух волной окатил нас, так что мы едва не потеряли сознание. Злоба, животная ненависть к людям — вот что вырвалось наружу из повреждённого заклинанием жилища. Но шпага Рыцаря мгновенно дала отпор светом и теплом. Я почти ослеп, но успел увидеть того самого старика, что висел над кладбищем. Он и сейчас, в дыму и пыли, бубнил что-то под нос, собирая чёрную мощь.

Вероятно, то, что я недавно был убаюкан заклинаниями старика, помогло мне справиться с потрясением перед его кожей ощущаемой злобой. Рыцарь качнулся и опустил шпагу, а я наоборот поднял своё оружие и бросился вперёд, закрывая нового знакомого от мчащегося проклятия.

Я со свистом рассёк перед собой воздух, и чёрная мгла заклинания потянулась за лезвием. Ещё движение, но всё без толку: заклинание точно прилипло к шпаге. Тогда я развернулся и выбросил руку с такой неистовой быстротой, что заклинание слетело с лезвия и направилось в старика, который не ожидал от бывшей жертвы такой прыти и потому не успел увернуться. Он завопил от боли.

— Получай! — закричал я едва ли не громче старика и одной левой рукой пустил заклинание смертоносных серебряных игл.

Следующий вопль не меньше потряс округу, чем первый. Старик привык быть царём мертвецом, но давно разучился сражаться.

— И ещё! — я пустил стрелу полного обездвиживания, которая застрекотала как молния и вонзилась в пустую стену, заставив даже клубы пыли зависнуть в воздухе.

Я глядел во все глаза, пытаясь понять, куда же делся старик. Но его нигде не было. Тогда я обернулся вокруг себя, без труда схватил светящуюся подкову и запустил вглубь избы. Подкова, — и такого я ещё никогда не видел! — влетев под крышу, как будто в несколько раз снизила скорость. Воздух, пропитанный человеконенавистничеством, воспламенялся сам собой по траектории падения подковы. А когда она упала на пол, взрыв обрушил заднюю стену избы.

Краем глаза я заметил маленькую тёмную фигурку у моста, но меня волновало сейчас другое: сумка, висевшая на боковой, пока ещё целой стене. Изба могла рухнуть с секунды на секунду, но я бросился под кров, перепрыгивая горящие обломки. Одно движение руки — и сумка у меня. Но пол заскрипел и потянулся вниз, затягивая меня в подвал, чья глубина была неизвестна. Сверху начали падать обгоревшие обломки досок. Стены содрогнулись, крыша разверзлась. Чуть-чуть, и я был бы погребён под рухнувшей избой. Однако в последнее мгновение сильная рука схватила меня за шиворот и выбросила наружу из-под падающей крыши. Невообразимый грохот оглушил нас. На месте избы образовалась куча деревянного хлама, освещенная луной.

Я, сжимая пальцами сумку и шпагу, лежал на животе, дыша холодной землёй, пылью и гарью. Поспешил подняться, бросил шпагу и вытянул руку. Надо же спасти то, что спасло меня и Рыцаря.

— Иди ко мне, моя подкова! — и серебристая вещица, высунувшись из-под обломков, бросилась мне в ладонь.

Я забросил сумку на плечо и погладил спасительницу, которая осталась такой же сияющей, как и в начале путешествия.

— Первый раз обязан кому-то жизнью, — сказал Рыцарь задумчиво.

— А я вам второй, — признался я, и оба захохотали, смехом смягчая оголённые нервы.

Мы поглядели на обломки избы, постояли немного, сами не зная зачем, и двинулись прочь.

— Всё-таки здорово мы пощекотали старикашку, — с наслаждением проговорил Рыцарь, ведя коня по окружной дороге в сторону от кладбища. — Правда, после того, как вы снесли переднюю стену, меня хорошенько обдало зловонием. А вы не растерялись!

Я пожал плечами.

— Сумку проверили? Ничего не оставил себе старикашка?

— Всё на месте.

— Вот и славно. Только жаль, что старик так и остался непобежденным.

Услышав эти слова, я даже остановился.

— Я поклялся спасти людей, который были там, в том месте, которое сотворил старик. Я должен был бы убить этого старика, а вот иду с вами… А они там.

— Вам стыдно? Но ведь вы не обещали спасти их сегодня, не так ли? Каким бы храбрым вы ни были, скажу честно: старик вам ещё не по зубам. Как и мне. Просто не пришло время.

— Когда же оно придёт? — спросил я и только сейчас заметил результат внутренней работы.

Я уже не был столь уверен в себе и своих силах, а ведь недавно, всего три-четыре дня назад, раскрывая преступление за преступлением, видел себя в рядах сильнейших волшебников Рании. Моя гордость смирялась обстоятельствами.

— От вас зависит, когда вы сможете сразиться со стариком лицом к лицу. Я видел, вы многое умеете и для сверкающей столицы этого более чем достаточно. Но здесь, у края равнины и вблизи Уральских гор вы столкнулись и ещё столкнётесь с такими вещами, о которых девять из десяти придворных ротозеев и слыхом не слыхивали. Может быть, вам станет досадно на меня, но я, видя в вас не пустого человека, всё-таки смею сказать: вам надо познавать магию и мир. Заранее прошу прощения, ибо по схожести возраста, я не вправе говорить, что вы похожи на малыша, которого первый раз вывели за ворота. Отваги у вас достаточно, теперь к ней нужно приложить умения.

— Благодарю за искренность.

— Очень надеюсь, что вы не обидитесь.

— О, ни в коем случае. Хоть слушать мужчине это тяжело.

— Представляю, — улыбнулся Рыцарь. — Но меня удивляет другое: я вас веду куда-то, а вы не поинтересовались, куда именно.

— Это из-за вашей искренности: она располагает к доверию.

— Спасибо! Я думаю, вы не против небольшого привала вон за тем холмом?

— Вовсе нет.

— Славно. Я укажу вам направление на деревню Савкину. Завтра утром вы без труда её найдёте.

Если бы я смотрел в глаза спутнику, заметил бы в них вспыхнувший задорный огонёк.

— Даже не верится, что смогу добраться до этой деревни живым, — проговорил я. — Сегодня утром пустился в путь, а уже побывал на том свете.

— Во всём надо уметь видеть хорошее. Сейчас трудно и даже немножко боязно, а потом будет что рассказать детям. Может, проедемся верхом?

— Не против. Если честно, слегка устал.

— Слегка! — воскликнул Рыцарь, запрыгнув на коня. — Да вы сражались, как лев, если учесть, что за полчаса до того были мертвецом.

Спорить я не стал, хотя и не оправдывал мелкую дрожь в коленях одним пребыванием по ту сторону жизни. Я сел позади спутника, который, склонившись, шепнул на ухо Лиру несколько длинных фраз. Конь, свободный от узд, шпор и седла, помчал нас вдоль берега реки, загремел подковами по деревянному мосту (сердце моё замерло на секунду) и пустился дальше, по каменистому берегу.

Теперь я полностью представил себе расположение деревни: она находилась между берегом одной реки, текущей как латинская буква «U». Теперь мы двигались на юг.

— Не скромничайте, я не дама, — крикнул Рыцарь, — можете держаться за меня крепче.

Я, чувствуя болтающуюся за спиной сумку, мысленно поблагодарил спутника за предложение и сильнее вцепился в его одежды.

В лицо бил холодный, сырой воздух. Луна освещала местность и тени облаков над горизонтом. Остались позади и деревня, и чудной поворот реки. Вокруг — бескрайняя зимняя нива, постепенно поднимающаяся на холм.

Что может чувствовать человек, скача на коне ночью, в холод, по дороге, край которой исчезает там, за холмом? Наверное, сначала азарт с замиранием сердца, потом желание найти теплый угол, а уж потом — сон.

Когда мы оказались на вершине холма и внизу раскинулась громадная ложбина, утопающая в свете луны и окаймлённая лесами, я уже дремал. Лир, единожды всхрапнув, мчал во весь опор. Схваченная морозом земля скрипела под копытами.

Прошло чуть менее получаса, а мы уж были на опушке леса. Конь остановился. Я очнулся и спрыгнул наземь. Но тут же пожалел о собственной резвости: затёкшие ноги плохо слушались, мышцы мелко дрожали, а место, название коего не употребляется в уважаемой литературе, ощутимо болело.

— Как вы ездите без седла? — полюбопытствовал я, перетаптываясь с ноги на ногу.

Рыцарь похлопал коня по шее.

— Покопайся в подлеске, — сказал он коню, а потом обратился ко мне. — Привычка, Николай. А если вам интересно, почему мы остановились здесь, то причина проста: нет сквозных ветров. Я часто тут останавливаюсь. Сейчас разожжём костёр. Вам хочется есть?

— Да. У меня еда с собой.

— Позволите разделить с вами скромную трапезу?

— Конечно. Только вот у меня не много…

— Вы завтра будете в деревне, которую ищите. Там можно будет пополнить запасы продовольствия. А сегодня всё взятое можно съесть. Я, право, тоже очень голоден.

Я оставил сумку под крайним деревом и огляделся.

— Нужно хворосту набрать?

— Позвольте сделать это мне.

— Но ведь я замёрзну от безделья.

— О, я быстро.

Рыцарь скинул шляпу и плащ и бросился в лес с неподходящей к рыцарскому образу прытью. Я поглядел ему вслед с удивлением, потом посмотрел на луну. Вторая четверть подходила к концу, близилось полнолуние. Вдалеке от дома, от места постоянной работы, я вдруг ощутил громадную силу этого светила. Сейчас оно было со мной и светило для меня. Тут, у леса, луна стала символом изменившейся раз и навсегда жизни.

Я опустился на корточки и начал выкладывать из сумки артефакты и, выложив половину, добрался до еды. Тут были пирожки, грудка дикой птицы, колечко колбасы-кровянки, кусок сладкого пирога и, конечно же, хлеб, чёрный и белый. Всё отдавало холодком, но я знал, что это всего лишь действие заклинания, благодаря которому даже в летний зной мясо будет пригодно для употребления не меньше недели. Без заклинания остался только бумажный пакетик индийского чая — вдруг отсыреет на холоде.

«Как там мама и сестра? — вспомнил я о родных, и сердце сжалось от грусти. — Конечно, они узнали, что я бежал из тюрьмы, и жандармы, наверняка, повторно обыскивали имение в поисках беглеца», — я ухмыльнулся, представив разочарованные жандармские рожи.

Зашуршали кусты, и на опушку с крупной охапкой хвороста выбежал Рыцарь.

— Я быстро? Отвечайте!

— Конечно, быстро. Вы повсюду делаете запасы хвороста или это чужой?

— Ну-ну, моё прозвище исключает второй предложенный вами вариант. Да и первый не до конца верен. Я просто здесь часто останавливаюсь. Бросьте же огонь, я не могу пользоваться заклинаниями.

Я закрыл глаза и тряхнул руками над хворостом. С пальцев сорвались клоки пламени, и сухие ветви тут же затрещали.

— Похоже, вы хворост прятали под листвой, чтобы не отсырел, не так ли?

— Совершенно верно. У вас тёплая одежда?

— Не жалуюсь.

— Хорошо, значит, заночуем под сенью здешних дерев.

— Заночуем? — уточнил я. — Разве вы не говорили, что я завтра же буду в деревне, которую ищу?

— Говорил и от своих слов не отказываюсь, — кивнул Рыцарь, усаживаясь на простеленный плащ. — Подавайте же ваши припасы. Мы вынесем им смертный приговор. Ах, да, я забыл про чай. У вас есть чай?

— Есть.

— А не могли бы вы наполнить так же припрятанный мною котелок водой? Не хочется идти к ближайшему ручью.

— Пожалуйста, — пожал я плечами и провёл рукой над поданным котелком, в котором тут же заблестела вода.

— Премного благодарен, — сказал Рыцарь и ткнул по обе стороны костра рогатины, протянул длинную ветку через душку котелка и опустил котелок на рогатины. — Мм, хорошая хозяйка готовила, дичь — просто чудо.

С набитым ртом я не стал ничего говорить, однако в душе был полностью согласен. После пребывания на том свете, я особенно остро чувствовал к пище не то чтобы любовь, а какое-то благоговение, как постившийся человек, который невольно улыбается в рождественское утро, когда ест то, чего лишал себя долгие сорок дней.

Молча мы жевали мясо и хлеб, глядя на пляшущее пламя костра и слыша неподалёку от себя неспешные шаги Лира. Сейчас ничто нас не тревожило, особенно меня, так как я чувствовал полное излечение от тёмных чар гробовщика.

«Как-нибудь доберусь до деревушки», — решил я и указал на котелок с закипевшей водой.

— С чего же мы будем пить? — спросил Рыцарь.

Я встал и порылся в сумке. Через минуту протянул две фарфоровые чашки.

— Да это не хозяйка, а золото! — воскликнул он. — Правда, они могли бы раздавиться.

— Берите пирог с яблочным вареньем.

— С чаем самое то. Спасибо.

Рыцарь залил насыпанный чай кипятком и вздохнул.

— Кажется, мы слишком размолчались. Не хотите ли узнать кое-что о моём прошлом?

Я пожал плечами.

— Я не любопытен. Если же вам хочется рассказать о себе, расскажите, я не против и с удовольствием послушаю.

— Я считаю несправедливым то, что я знаю о вас многое, а вы обо мне — почти ничего. Берите чашку и не удивляйтесь: я был в разбойничьей шайке.

Этого-то я и ожидал: борец за справедливость с тёмным прошлым. Сколько их таких?

— Родители мои умерли с горя, потому что я был их единственный сын, а имение, оставшееся от них, я прокутил, — продолжал Рыцарь ровным голосом. — Я грабил, насиловал и убивал вместе со всеми, но, как это часто бывает, однажды понял, что живу не так, как следовало жить, и что мне стыдно смотреть людям в глаза. Меня стала мучить боль в сердце, вина душила. В одну из тёмных ночей я бежал из шайки. Пустили погоню, решив, что я захотел предать их жандармам. Я убил четверых, долго прятался, пока не отыскал одного старца. Он объяснил, что грехи можно замолить тяжёлыми испытаниями. Он назначил наказание, вроде епитимии: я буду страдать от солнечного света, пока не спасу ночью сто семнадцать душ. Вы — сто третий, то есть мне осталось не так уж много.

Рыцарь скромно, будто стесняясь, улыбнулся. Я был довольно сильно потрясён его откровением.

— Неужели ещё есть такие старцы? — спросил я.

— Не много их, но, как видите, они есть. И поверьте, старец Авенир много знает, а не только выслушивает россказни мелких людишек, вроде меня, о своих мерзких преступлениях.

— Значит, если у меня будут вопросы, я могу обратиться к нему?

— Обратиться к нему с вопросами? — засмеялся Рыцарь. — Вероятно, я плохой рассказчик, потому что вы неверно представляете себе старца Авенира. Он прост, как степь, но горд, как скала. К нему за простым советом не придёшь. Для встречи с ним должна быть веская причина. Если поймёте, что причина такая появилась, ищите меня, и я укажу путь.

— Это возможно?

— Да, — Рыцарь наклонил голову и вынул из кармана тёмный плоский камешек. — Возьмите это и бросьте, когда понадобится помощь. Я приду во сне или наяву.

— Благодарю вас, Рыцарь.

— Ладно, уж очень поздно. Я схожу ещё за хворостом, а вы ложитесь.

Наши взгляды пересеклись, и веки у меня отяжелели.

— О, вы заставляете меня спать, а сами говорите, что не можете пользоваться заклинаниями! — воскликнул я заплетающимся языком.

— У меня несколько иные силы, — сказал Рыцарь и, поднявшись, ушёл за хворостом.

А я неловкими движениями сполоснул чашки и спрятал их в сумку, потом собрал бумаги, в которые заворачивалась еда, и положил их в огонь. И, наконец, подстелил под себя одну сторону полушубка, укрылся другой и не забыл заклинанием увеличить толщину меха.

Голова была чиста от мыслей. Последнее, что я слышал, — это тихие, неразборчивые слова Рыцаря, обращённые к своему коню.

А слова, как мне потом удалось выяснить, были весьма любопытные:

— Знаю, знаю, нам пора. Мы скоро уйдём, Лир. Но пусть наш собеседник уснёт покрепче. Пусть набирается сил: завтра он сильно удивится!