Красные кони

КРАТЕР

Не помню, пригласил ли меня Сухарев или он не успел этого сделать и я сам напросился к нему. Как бы там ни было, через полчаса после телефонного разговора мы сидели за столом в его комнате, и я вертел в руках какой-то осколок: минералогия - моя первая страсть и вторая профессия. Скажи мне тогда кто-нибудь, что скоро я назову этот молочно-белый камешек чем-то вроде чуда и даже напишу о нем рассказ - я ни за что не поверил бы.

Мне кажется, тогда я не ощущал ничего необычного. Будто бы и не пропадал Сухарев целых два года. Я словно вчера видел его и теперь зашел просто поговорить. В последнее время меня увлекает работа, я не замечаю, как бегут месяцы.

Внешне он остался прежним Володькой Сухаревым. Те, кто видел его по возвращении, могут это подтвердить. Я говорю «внешне», потому что два года космической экспедиции не могут не изменить человека.

- Подвинь твой стакан, - то и дело говорил он.

Наполнив стакан крепким чаем, он возвращал его мне, и я задавал ему следующий вопрос.

За окнами рдел весенний вечер, бодрый и прозрачный, как капля дождя. Звонкие голоса детей изредка врывались в комнату.

Стемнело. Мы зажгли свет.

Помнится, мое внимание опять привлек осколок, лежавший на столе. Не знаю, почему я не принял его за пепельницу. Он мог бы сойти за нее.

Я спросил его: - Это оттуда?

Он кивнул.

- Взгляни. - Он выдвинул ящик стола. - Вот отсюда. - И подал мне небольшой серый конверт.

Я вопросительно посмотрел на конверт, потом на него.

- Там, в конверте. Достань.

- Ого! Неплохой фотоснимок.

Яркое фиолетовое небо, пожалуй даже светлее, чем на популярных открытках с космическими пейзажами, контрастировало с черной равниной. У горизонта виднелись такие же темные скалы с правильными очертаниями. Кое-где различались пятна теней.

Ближе выделялся холм. Его вершина, совершенно плоская, будто срезана (не представляю, как тут обошлось без ножа). «Подгоревший пирог», - сразу окрестил я этот холм с темно-бурыми склонами. На темном фоне угадывались небольшие светлые участки и микроскопические белые крапинки - самая мелкая деталь, которую мне удалось рассмотреть.

- Не смог бы представить ничего похожего. Мрачновато…

Я даже зажмурил глаза: интересно, как воспринимается это в натуральную величину.

- А камешек? Что-нибудь такое, о чем еще не напечатали в газетах?.. В самом деле?

- Видишь ли, у тебя в руках не совсем обычный камень… - Он замолчал, словно предоставляя мне возможность самому решить, что же это такое.

На ощупь осколок напоминал пластмассу, скорей всего полистирол.

- Необычный? Значит, что-то из ряда вон выходящее?

- Видишь ли… - он опять замялся, - это, пожалуй, неинтересно… Нет… Никакого отношения к минералогии… Скорей небольшое приключение… Ну, хорошо, хорошо… Сахар в сахарнице… Конечно, с самого начала… Я говорил, почему мы едва успели выполнить программу? В общем работали по десять-двенадцать часов. Почти каждый день. Саша по горло был занят упаковкой и сортировкой всяких корней, стеблей, кактусов… Слово «кактус» он не терпел, а именовал их по-научному, длинно и непонятно. В последние дни ему доставалось больше всех.

Как только у нас наметился просвет, мы решили ему помочь. Я и геолог. В конце дня добрались до кратера… Да, до этого самого… Н-да, пирог. Даже с начинкой. Так вот, сверились с картой, на всякий случай обстреляли местность излучением, все как полагается. Район. новый, кактусов как из мешка высыпали, очень много. Маленькие, большие, оранжевые, бурые, под цвет почвы.

Пока я возился с одной неподатливой колючкой, выкапывая ее из песка и шепча про себя, какой замечательный подарок получит Саша, геолог ушел вперед. Я взмок, пока выдрал корешки, - так глубоко они сидели.

До холма было метров четыреста. Геолог уже взбирался по склону. Я видел его ноги и раздутый рюкзак. Когда я доконал кактус, склон был пуст.

Легкий голубой дымок, как облачко, висел над ним. Чем больше я старался его рассмотреть, тем призрачней он казался. «Не может быть, окончательно решил я, когда затекшая спина немного отошла. - Там ничего нет». Холм был совсем рядом и хорошо освещен.

Крик я услышал отчетливо. Как будто бы кричали над самым ухом.

Я не уловил интонации его голоса. Что-то стряслось. Он звал меня. Но зачем?

Я сразу же ответил, но он молчал. Я спрашивал, что произошло, безрезультатно.

Я бежал; бежал что духу было.

Впрочем, в действительности все было как раз наоборот: сначала я помчался вперед, а уж потом попробовал соображать. В такие минуты ноги работают быстрее головы.

Быстро ли приближался ко мне холм, я не видел, потому что, когда бежишь, нужно смотреть под ноги…

Я бежал сломя голову до самого холма. У его подножия длинные корни или щупальца выросли вдруг из плотной темной почвы. Дернуло ногу, я чуть не упал. Склон был в двух шагах. Я просто споткнулся…

Я не ожидал, что карабкаться так трудно. Медленно, ползком, распластавшись- ума не приложу, как он справился с рюкзаком. С таким тяжелым рюкзаком. Скат очень крутой, посмотри сам…

До полета мы знакомились с образцами почвы, доставленными первой экспедицией, но ничего подобного не встречали. Склой покрыт коричневой массой, рыхлой. Она будто пузырями изъедена и очень легкая. Пузыри больше мяча. На снимке не рассмотришь.

Я хорошо запомнил первый миг: внутренний склон кратера крутой - почти обрыв с торчащими кое-где большими белыми камнями и оранжевые клубы внизу под ногами. «Облако… газовое облако выползает из жерла…» Несколько мгновений мной владела эта иллюзия. Наверное, сказывались мои чисто земные представления о природе вообще и о вулканической деятельности в частности.

Нет, это было не извержение. Я увидел на дне гладкую поверхность, по которой пробегали цветные блики. Сейчас ты можешь верить или не верить, но у меня тогда выбора, в сущности, не было. Они плыли, как волны, разных цветов и оттенков, а поверхность оставалась ровней вот этого стола. Они плыли и отражались от бурых краев этой гигантской воронки…

- Кто «они»?

- Блики. На дне кратера сияло «озеро». Видишь ли, более подходящего названия этому я до сих пор не придумал. Очень красиво, и очень жаль, что тебя с нами не было.

«А геолог? Что случилось с ним?» - вопрос вертелся у меня на языке, но я не хотел его перебивать.

- Общий фон «озера» постепенно менялся. Оно играло сотней оттенков от нежнейшего розового до холодного темно-синего. Это как цветущий майский луг, только ярче. Как горное озеро, когда в нем отражаются радуги, и еще сильнее, еще красивее, - он пошевелил губами, прошептав еще что-то, что именно, я не разобрал.

- На меня обрушился шквал красок, и я не сразу пришел в себя. На легком облачке, висевшем над кратером, светились слабые отблески. Потом все потускнело. Когда это произошло - отлично помню, - я еще не отдышался после быстрого бега.

Наконец мне удалось задать свой вопрос.

- Геолог? Разве я не сказал? - Он казался несколько удивленным. Антенну он повредил, входной контакт. Хороши, нечего сказать, эти наружные антенны, только для кинофильмов. Поэтому и замолчал… А-а, понимаю… Тебе мерещилось что-то таинственное. - В глазах его сверкнуло веселое ехидство, - ты ведь любишь слушать про космические злоключения, особенно из первоисточников, а?

Но почему мне все-таки казалось, что он изменился? Нет, его не так-то легко переделать.

- Перестань. Хватит с меня твоего несладкого чая. Не вздумай прикидываться, будто тебе неизвестно, что в сахарнице - стопроцентный вакуум.

- Вот как! - Он издевательски присвистнул. - Кто тебя так изнежил? Уж не женился ли ты?..

- Полгода назад. Рекомендую. Будешь пить сладкий чай.

- Тебя есть с чем поздравить… Поздравляю… - это было сказано уже серьезно.

«Не пора ли уходить?» - тревожно вспомнил я.

Будь дома телефон, я предупредил бы жену, что задержусь. Она бы, конечно, сказала: «Приходи скорей». После этого можно было бы посидеть еще.

- Так что же это? - я щелкнул пальцем по осколку. С одного края коричневые брызги покрывали его (употребляю здесь слово «брызги» с большой натяжкой: ни одно пятнышко не сдиралось ногтем).

- Что? Хотел бы я сам это знать… Подобрали на обратном пути к вездеходу. Возле белой глыбы из того же теста. Воронка сплошь ими усеяна. Что?.. Химический состав?.. Вот… - скомканная бумажка зашелестела в его руке, скрипнул ящик деревянного стола. - Вот: кислород, углерод, кремний, водород, кальций, азот…

Здесь я по вполне понятным причинам должен опустить остальные шестьдесят четыре химических элемента из тех семидесяти, которые там значились.

Он продолжал:

- Обнаружены гелеобразные компоненты с белковоподобными гранулами и прослойками…

- Разыгрываешь? Думаешь, я идиот? - От меня так и веяло спокойствием.

Но нет! На смятой бумажке, хладнокровно мной расправленной, слово «белковоподобный» было подчеркнуто красным карандашом.

- Вот это фокус! Белок налицо, а жизнь? Космическая фауна? Целая экспедиция не нашла ничего, и вдруг - этот камешек… Что это за «белковоподобный»? Что ты молчишь? Что ты думаешь об этом?

- Конечно, подавай тебе сразу гипотезу! Может быть, нужны точные доказательства? Может, собираешься написать учебник космической зоологии? Ничего нет у меня. Говорю тебе, ничего. Времени не хватило.

- Вы стартовали в тот же день? - спросил я не очень уверенно.

- Я уже говорил. Через каких-нибудь четыре часа. Нагоняй за длительную внеплановую отлучку получить все же успели, - он слабо улыбнулся, - и благодарность - от Саши. Знаешь, - по его лицу скользнула легкая тень сомнения, - когда мы выбирались из кратера, я заметил еще раз… щупальца, но хорошенько мы так ничего и не рассмотрели. Нас срочно вызывали по радио, а у него - случится же такое! - порвался ремень рюкзака. Тут уж не до наблюдений. Tw не думаешь, что здесь есть связь: эти кгаи, странный кратер… Геолог успел щелкнуть все на пленку. Портативной камерой. Пока я искал его там… среди белых глыб. А «озеро»? Интерференция, игра света? А если это часть общего целого, сложного и пока неразгаданного?

- Невероятно… Неужели ты всерьез полагаешь?..

- Полагаешь, полагаешь, - поддразнил он. - Ты слышал что-нибудь о батибии?.. Собственно, этого следовало ожидать. Так Гексли назвал в прошлом веке вязкую слизь с заключенными внутри нее известковыми камешками, добытую со дна океана. Батибий означает «живущий в глубине». Гексли считал ее первичной живой протоплазмой. Совсем еще недавно это считалось модным искать первичную протоплазму. Так вот: скелет - камешки, тело протоплазма, все вместе батибии - «живущий в глубине». Логично? А на самом деле ничего общего с протоплазмой! Ты понимаешь, зачем я вспомнил это?

То, что сходило с рук Гексли, не разрешается веком позже.

…Когда я вышел от него, на моих часах было четверть первого. Лил дождь, мое легкое весеннее пальто тяжелело на глазах. Он молодец, думал я, глядя, как стремительные водяные горошины рождают в лужице на асфальте маленькие фонтанчики - извержения, он шутил и смеялся со мной, угощал несладким чаем, был весел а бодр. Он заразил и меня - подумаешь, немного помокну под теплым дождем…

Значит, там он держался молодцом. Именно потому так хорошо ему здесь, что там он был настоящим молодцом!

Я увидел кратер лет десять спустя. Дороги, мечты и работа снова разлучили меня с Зенцовым, но на этот раз я работал в составе группы «Кратер», а на его долю выпали дела земные. Нам предстояло провести на планете полгода. Первые месяцы пролетели так быстро, что мы и опомниться не успели.

Березину удалось детально изучить кратер, я помогал ему. Немного странен был вывод; кратер живет, он заполнен органическим веществом, его поверхность излучает широкий спектр электромагнитных волн, а вот для чего это излучение, мы пока не знали. Ведь если кратер - живое тело, а так и выходило, то он не мог расточать напрасно огромную энергию. Бойко и Кротов первые три месяца были заняты исключительно астрофизическими исследованиями, но вдруг наши пути сошлись.

На соседней планете тоже обнаружился кратер. И существа, разделенные космической пустотой, сообщались друг с другом световыми лучами. Да, они сообщались - таков был вывод Бойко и Кротова. Луч соседнего кратера был нацелен точно на нас. Если бы мы могли заметить его невооруженным глазом, то увидели бы световой зайчик, охватывавший и наш кратер, и нашу станцию, и еще несколько километров окрестности. Приборы с легкостью нащупывали луч. Надо полагать, луч нашего кратера также был бы ощутим на соседней планете. Мы угадывали теперь целую группу, сообщество космических организмов. Через месяц эти предположения подтвердились. Был пойман луч из соседней звездной системы, потом еще один. За вспышкой световой активности последовало затишье, световое «молчание». Что это значило?

- Позывные весны и молодости, - сказал Березин, - они ведь живут и дышат, лучи - это их голоса, их руки, это их движение. Но они, возможно, глухи к тому, что рядом с ними.

- Должно быть, у них есть враги, - подумал я вслух, не подозревая, что окажусь прорицателем.

Через несколько дней Кротов показал нам облако. Оно было едва заметно в полуденной чаше неба. По словам Кротова, облако неподвижно висело над кратером несколько часов кряду, не меняя формы. К вечеру оно стало опускаться. Края его были темные, клочковатые, а середина исторгала мерцавший полу-свет, точно там пылала топка и пламя в ней просвечивало сквозь темное стекло. От нашей станции до кратера было не больше километра, и мы хорошо все видели.

Возник свистящий звук. Он усилился, и ушам стало больно от звуковой волны. Над кратером взвилась пыль, повисла в воздухе… Гром! Слепящая зарница. Минутная тишина - и снова раскат грома, еще и еще. Из середины облака выскочила фиолетовая яркая капля, за ней тянулся белый шнур. Капля опускалась медленно, как на парашюте. Мы слышали, как раздался сигнал тревоги и наш робот включил приборы защиты. Станция неуязвима для электрических разрядов любой силы, но кратер…

Фиолетовый комок коснулся озера, светящийся шнур изогнулся, взорвался, и зеленая вспышка затмила день и само светило. Удар. Ослабленный защитой шквал… Ксиролевый купол над станцией дрогнул, на его вмятинах заиграла радуга, ослепительные интерференционные блики. Между облаком и кратером изламывались молнии. Лучи от них жгли и кусали мои руки, которыми я прикрыл лицо, они были как брызги расплавленного свинца.

Наконец прохлада и тишина… Облако быстро опустилось и легло на кратер. В воздухе рассыпался хруст, сухие щелчки, точно мельница молола гравий. Верх облака клокотал бесшумно, как далекий морской прибой. И казалось, под ним билось нечто живое - причина этого кипения, клокотания. Минута, другая, и вот взметнулись вверх темные края облака, точно крылья хищной птицы. Облако полетело в поднебесье - быстро и плавно. Оно засеребрилось, стало похоже на аэростат, вскоре пропало. Все стало на свои места. Но чего-то не хватало.

- Погас кратер! - крикнул кто-то. - Смотрите-ка, что случилось!

Я первым добежал до кратера. Он был пуст и мертв. Скаты воронки обуглились, на дне осела черная пыль. Его сердцевину выжгло пламя облака. Вероятно, кратер защищался, иначе не было бы электромагнитной войны, продолжавшейся, правда, лишь несколько мгновений. Хищник либо убивает жертву, либо погибает сам - так истолковали мы происшедшее.

Склон был усыпан осколками. Я поднял один, присмотрелся. Он напомнил мне давний московский вечер, Зенцова, его первый рассказ о кратере, которому я когда-то верил и не верил. Точно такой же белый камешек я видел у кого.

Незадолго до того, как Зенцов и другие нашли кратер, наверное, тоже прилетало облако, но кратер ожил, возродился, быть может, не без помощи лучей, посланных с других планет. Именно на такой ход событий мы надеялись, рассматривая осколки.