Красавчик. Часть 2

Глава 22

— … Сергей!

В темноте грохотали шаманские барабаны.

На фоне этого грохота голос Аркадия Александрова повторял моё имя.

— Сергей!

Я с трудом приподнял тяжёлые веки и тут же зажмурился от яркого света. Вместе со светом вернулась головная боль. Я выругался. Боль от этого лишь усилилась.

Я увидел над собой загорелое лицо Аркадия.

Александров-младший улыбнулся.

— Наконец-то! — сказал он. — Думал уже, что понесу тебя на руках. Сергей, как ты себя чувствуешь?

Я моргнул. Увидел позади Александрова стволы деревьев, и кустарник. Сообразил, что сижу на траве. Почувствовал за спиной твёрдую поверхность (дерево?). Тут же вспомнил о прогулке по Лидинскому лесу.

— Сергей!

Я вскинул руку к голове и тут же скривил губы от боли.

Произнёс:

— Не ори ты так. Голова раскалывается. Я вырубился?

Вверху, надо мной, насмешливо прочирикала спрятавшаяся в листве птица. Боль в висках дублировала удары сердца. «Платок снова не подействовал, — промелькнула у меня в голове мысль. — Сопротивляется… тварь такая».

Аркадий кивнул.

— Да, — сообщил он. — Ты потерял сознание. Как только мы нашли девчонку.

— Нашли?

Я дёрнул головой, взглянул на лицо Александрова. Заскрежетал зубами от резко усилившейся головной боли. Прижал руки к вискам: стиснул между ладонями голову.

— Нашли! — повторил Аркадий.

Он радостно улыбнулся и снова тряхнул головой. Я помассировал ладонями виски; наблюдал за тем, как шевелились губы Александрова. Слышал рассказ Аркадия, но понимал сейчас не каждую фразу.

Понял, что Наташу Иванову обнаружили в некой яме: в старом погребе или в подземной пещере. В эту глубокую «яму» снаружи вело небольшое спрятанное в траве отверстие. Куда и провалилась Иванова.

Аркадий сказал: Наташа при падении получила травму. Она то ли ушибла, то ли вывихнула ногу. Очень хотела пить. Сан Саныч спускался за ней под землю. В то самое время, когда я валялся на траве без чувств.

— … Батя понёс девчонку к машине, — сообщил Александров-младший. — Краснова с ними ушла. А я остался с тобой. Ты вроде как дышал нормально. Я тебя вон к дереву прислонил. Ты уже минут десять так сидишь.

Я ухмыльнулся и пробормотал:

— Странно. В прошлый раз я только после пятого раза отрубился. Старею, наверное.

По лесу я побрёл сам. Хотя Аркадий и предложил мне «дружеское плечо». Иглы боли всё ещё впивались в мой мозг. Но за дни «тренировок» я уже привык к подобным ощущениям. Да и вторая таблетка явно оказалась не лишней. Аркадий по пути не умолкал. Но говорил вполголоса — прислушался к моему требованию. Александров покаялся в том, что это он «напортачил с картой». Атлас автомобильных дорог для нашей цели не подошёл. Поэтому мы сегодня по его словам «ходили по лесу, как стадо мамонтов»; и из-за чего я воспользовался своей способностью четыре раза, вместо запланированных трёх.

Вдвоём с Александровым-младшим мы прошагали минут пять. Прежде чем встретили следовавшего к нам навстречу Сан Саныча. Александров-старший первым делом осведомился моим самочувствием. Затем он снова отругал своего сына и его атлас. Сообщил, что отправил Наташу Иванову и Аллу Владимировну в Москву. Уточнил для Аркадия, что девочку повезли в больницу «к Юрию Григорьевичу». Сообщил мне: Юрий Григорьевич Новых, его «давний друг», работал сейчас главным врачом. Сан Саныч пообещал нам, что Новых девочку обязательно вылечит, «что бы там у неё ни обнаружили».

Около автомобиля я с удовольствием сбросил с себя резиновые сапоги. Отметил, что мои брюки и рубашка нуждались в чистке и стирке. По дороге в город я разместился на заднем сидении, вполуха слушал разговоры Александровых. Те беседовали теперь на «мужском» языке, без «поправки на присутствие женщин». Я снял с руки повязку, сунул бинт и платок в карман. Убедился, что на запястье вновь появилась сыпь. Подумал о том, что этой «жизненной энергии» пора бы уже и пробудиться (пока я частым использованием внутреннего компаса не превратил себя в пускающего слюни идиота).

Головная боль не позволила мне задремать. Поэтому я на обратном пути в столицу наслушался рассказов Аркадия и вдоволь налюбовался красотами Подмосковья и окраин Москвы. Сам я в беседах участия почти не принимал: головная боль мешала «душевным» беседам. Первым делом Сан Саныч высадил из машины своего сына. Аркадий указал мне в окно на пятиэтажный дом, где находилась его квартира. Пригласил меня в гости. Он заверил, что Рита обрадуется моему появлению (Сан Саныч отреагировал на слова сына ироничным хмыканьем). Мы договорились, что я приду к Аркадию домой завтра вечером.

Сан Саныч высадил меня из машины на углу прадедовского дома. Сказал мне, что заглянет к нам в гости «на днях». Вновь предупредил, чтобы я завтра не сболтнул «лишнего» в присутствии Аркадия. Пожал мне руку. Квартира прадеда встретила меня тишиной и запашком лекарств — этот запах мне показался приятным после витавших в салоне машины Сан Саныча ароматов. Я помылся, позавтракал. Печально взглянул на пустую банку из-под «контрабандного» кофе. Уселся в любимое кресло Юрия Григорьевича и замер. Издали посмотрел на суетившихся в аквариуме рыб. Через минуту боль в голове притихла — она поощрила меня за неподвижность.

Я всё же задремал в кресле. Открыл глаза, кода услышал прозвучавшее в прихожей знакомое покашливание — вернулся с работы Юрий Григорьевич. Я пошевелил головой, отметил: боль не исчезла, но притупилась. Мой прадед заглянул в гостиную, внимательно посмотрел мне в лицо. Покачал головой. Сказал, что я выгляжу «неважно». Тут же объявил, что «Саня позвонил, рассказал о ваших приключениях». Юрий Григорьевич ухмыльнулся и заявил: «с атласом автомобильных дорог вы, конечно, промахнулись». Признал, что мы всё же молодцы. Сообщил, что с Наташей Ивановой «всё будет нормально». «Полежит в стационаре недельку-две, — произнёс мой прадед. — Организм молодой, быстро восстановится. Без всяких там платков».

Юрий Григорьевич снова кашлянул и похвастался:

— Смотри, Сергей, какую мне хорошую штуку принесли.

Он вынул из сумки и продемонстрировал мне медную турку для варки кофе.

— Кофемолка-то у меня давно в шкафу лежит, — сообщил Юрий Григорьевич. — Ещё с прошлого юбилея. Так что без кофе мы с тобой, Сергей, не останемся. Завтра мне и зёрна хорошие достанут. Говорят, что настоящие: бразильские. Так что снова заживём. Кхм. Потому что после твоего «кофе из будущего» глотать цикорий мне теперь совсем не хочется.

После ужина мы с Юрием Григорьевичем пили чай.

Прадед выслушал мой рассказ об утренних приключениях.

Покачал головой, кашлянул и сообщил:

— Ты не злись, Сергей. Я ещё после того случая с поисками машины поговорил с Саней. Сказал, чтобы он не привлекал тебя для своих дел. Он согласился с моими доводами. Кхм. Этот случай с потерявшимся ребёнком был исключением. Так уж получилось. Тут… нужно знать Саню. Я даже не отговаривал его, когда он мне ночью позвонил — после того, как он назвал имя потерявшееся девчонки.

Юрий Григорьевич вздохнул.

— Сергей, ты знал, что Саня был женат дважды? — спросил он.

Я покачал головой и тут же прижал к правому виску указательный палец.

Юрий Григорьевич посмотрел мне в глаза.

— Я познакомился с Саней в сорок втором году, — сказал он. — Тогда шёл второй год войны. Александров бы совсем ещё молодым лейтенантиком. Его привезли к нам ночью с пробитым животом. Я сам занялся его раной. Сразу понял: он был безнадёжен. Саня орал от боли. Кхм. Но ему тогда повезло: я как раз раздобыл набор крови для «лечения».

Мой прадед пожал плечами.

— Не скажу, что Саня мне чем-то особенно приглянулся. Скорее, сыграло роль то, что его рану кроме меня никто толком не осмотрел. Поэтому «чудесное исцеление» никого не встревожило. Мало ли, что место ранения поначалу выглядело ужасно: они всегда так выглядят. А ещё меня заинтересовала Санина должность: он охранял военнопленных.

Юрий Григорьевич усмехнулся.

— Дальше, Сергей, ты и сам понимаешь, что именно я Сане предложил. Вот только я не учёл его возраст. И его характер. Александров мне тогда отказал. Наговорил всякой чуши о служебном долге и о Женевской конвенции об обращении с военнопленными. Но уже через месяц он принёс мне ворох окровавленного тряпья. Он даже внешне к тому времени изменился: постарел.

Юрий Григорьевич вздохнул.

— Саня в первый раз женился в сороковом году. За месяц до начала войны у него родилась дочь. Назвали её Наташей. Александров всего несколько раз подержал её на руках. Через месяц после своего чудесного выздоровления Саня получил письмо. Узнал, что его дом в начале августа разбомбили немцы. Случилось это ночью. Его мать, младшая сестра, жена и годовалая дочь погибли.

Прадед кашлянул.

— Вот тогда Женевская конвенция утратила для него значение. Он мне признался, что поначалу хотел сам всех немцев расстрелять и рвануть на передовую. Чтобы убивать их дальше. Но потом он вспомнил наш разговор. Саня решил, что десятки выживших смертельно раненных советских бойцов убьют гораздо больше фашистов, чем это бы сделал он один. И вот…

Юрий Григорьевич развёл руками.

— С тех пор мы с Александровым и сотрудничали, — сказал он, — до конца войны. За это время мы с ним сдружились. Время от времени Саня приносит мне кровь на платках до сих пор. Кхм. Мы с ним сделали свой выбор. Ты, Сергей, тоже выберешь, что «правильно» именно для тебя. Сам это решишь, без посторонней помощи. После того, как научишься «лечению».

Юрий Григорьевич приподнял брови.

— Я сейчас не оправдывался перед тобой, Сергей, — заявил он. — И не оправдывал Саню. Я только рассказал тебе историю из Саниной жизни. Чтобы ты понял, почему Александров примчался сегодня утром к твоей актрисе, и почему он повёз тебя в лес. Повторяю: я даже не отговаривал его. Не воззвал к его разуму: сегодня всё это было бы попросту бесполезно. Понимаешь?

Я кивнул и прижал к виску ладонь.

— Понимаю, дед. Претензий у меня к Сан Санычу за сегодняшнее нет. Действовали, конечно, мы бестолково. Но это из-за дурацкого атласа. При помощи карты наши поиски прошли бы проще и быстрее. Я бы не повалялся в лесу без чувств. Голова бы сейчас уже почти не болела. Но это всё детали, дед. Главное, что мы девчонку нашли. И что она жива. А остальное… бывает.

Я дёрнул плечами.

— Бабушка Варя мне о первой жене Сан Саныча ничего не рассказывала, — сказал я. — Как-то она говорила о покойной маме Аркадия. Потому что я о ней спросил. Сказала, что жена Сан Саныча погибла в пятьдесят четвёртом году в авиакатастрофе. Почему тот самолёт разбился, она мне не рассказала. Говорила только, что Сан Саныч растил сына один.

Юрий Григорьевич кивнул.

— Так и есть, — сказал он. — Вторая Санина жена тоже погибла. Ты думаешь, почему они с Варей от меня до сих пор прятались? Как дети малые, честное слово. Я об их отношениях только недавно от тебя, Сергей, узнал. Кхм. Так в том всё и дело: в Саниных погибших жёнах. Саня втемяшил себе в голову, что приносит женщинам несчастье. Думал, что и у меня такой же бред в голове.

Юрий Григорьевич поднял руку и повертел кистью.

— Я недавно говорил с ним на эту тему. Выяснил. Он мне сказал: не женился на Варваре только потому, что боится за её жизнь. Потому что его жёны долго не живут. Вот скажи, Сергей: откуда этот бред в башке у взрослого советского человека? У коммуниста! И ведь Саня действительно в это верит. Понимаешь, Сергей? Уму непостижимо. Это в нашем-то двадцатом веке!

Прадед вскинул брови.

— Саня мне пообещал, что распишется с Варей по-людски, — сообщил он. — Поклялся, что они явятся в ЗАГС до следующего лета. Даже если меня к тому времени уже не будет. Так что у нас в следующем году две свадьбы намечаются. Оба Александрова женятся. Кхм. Вот так вот, Сергей. А ты что надумал? Я об этой твоей актрисе Лебедевой говорю. Как ты с ней поступишь?

Я сделал глоток чая из чашки — взял паузу для раздумий. Юрий Григорьевич не спускал с меня глаз. Вот так же в детстве на меня смотрела и мама, когда «выпытывала» мои тайны.

— Тут без вариантов, дед, — ответил я. — Мои планы не изменились. С Лебедевой — всё, спектакль окончен. Я тебе уже это говорил. Я на этот спектакль в субботу пошёл, чтобы узнать результаты твоего «лечения»…

— Узнал?

Я кивнул.

— Всё нормально с Алёной. Теперь. Наши столичные врачи ошиблись. Нет у Алёны опухоли в голове. И аппендикс ей не удаляли… как оказалось. Так что всё замечательно, дед, не переживай.

Юрий Григорьевич усмехнулся, взял из вазы печенье.

— Я и не переживал, — заверил он. — Это у тебя, как вижу, сердце не на месте.

— Всё в порядке у меня с сердцем, дед.

— Очень на это надеюсь, Сергей. Кхм. Ты сказал актрисе, что между вами… спектакль окончен?

Я покачал головой.

— Не успел. Сан Саныч туда приехал. Я уходил от Алёны в спешке. Так дела не делаются, дед. В воскресенье с Алёной спокойно поговорю. Глаза в глаза. Специально для этого поеду к ней домой. Скажу…

Я на секунду задумался, махнул рукой и сообщил:

— Придумаю что-нибудь. Потом. Не в первый раз.

Мой прадед кашлянул. Он не спускал с меня глаз. Будто считывал мои эмоции.

— Молодец, — произнёс Юрий Григорьевич. — Хорошо, что ты, Сергей, разобрался в своих желаниях. Не передумал ещё с этой своей заграницей? Сбежишь от нас? Или всё же останешься? На Родине. С Алёной.

Прадед улыбнулся.

Я стукнул чашкой по столешнице, скрестил на груди руке. Встретился взглядом с глазами прадеда.

Спросил:

— Как ты себе это представляешь, дед? Расскажи. Чем я тут займусь? В этом вашем СССР. Что мне тут светит?

Я развёл руками.

— Кхм. Работать будешь. Как все.

— Если только… как все.

Я ухмыльнулся и сообщил:

— Вот не поверишь, дед. Я уже раздумывал над таким вариантом. Прикинул, что будет… если останусь. И понял, что ничего хорошего не будет. Потому что здесь у меня будет только тихая и незаметная жизнь. Ты правильно сказал: как у большинства советских граждан. Вот только я не желаю такой жизни. Особенно если… останусь с Алёной. Поэтому — тем более не получится.

Я хмыкнул.

Юрий Григорьевич сунул в рот печенье.

— Работать, как все, — повторил я. — Да, дед. Это единственный возможный вариант. Работать слесарем на заводе, жениться на соседке, жить в своём квартале и не высовывать из него нос. Если сольюсь с толпой, не буду отсвечивать — вероятно, так я и проживу в СССР до его развала. Вот только рядом с Еленой Лебедевой я уже буду не «как все», дед. Лебедева для меня в СССР — не вариант.

Я пару секунд прободался с жующим прадедом взглядами и добавил:

— Ты и сам это понял. Раз ничего сейчас не спросил. Мои нынешние документы сгодятся для отдела кадров завода. Или для участкового. В мои рассказы о Владивостоке поверят только девчонки и простаки. Стоит лишь копнуть мою биографию, как найдётся и настоящий Красавчик. Который трудится сейчас на заводе «Металлист». Вопросы ко мне возникнут быстро. Тут без вариантов, дед.

Я улыбнулся.

— Путешествие во времени — это последнее, что придёт в голову нашим советским контрразведчикам. А вот шпиона во мне распознают сразу. Это ведь самое логичное объяснение моим липовым документам и историям. Чем тогда порадует меня, Родина, дед? Да и плохо это отразится на карьере Лебедевой… кем бы я в итоге ни оказался: иностранным шпионом или человеком из будущего.

Я склонил набок голову и заявил:

— Лебедева станет большой звездой, дед. Её свет не даст мне остаться в тени. Да и не хочу я остаться в тени. Ни в чьей. Вы живёте с надеждой на светлое советское будущее, дед. Строите коммунизм. Я в это всё уже не верю. Потому построю светлое будущее сам. Хотя бы для себя и для своих близких. Но в СССР такое не получится. Нет у меня волшебной таблетки для спасения этой страны.

Я вскинул руки и тут же прижал их ладонями к столешнице.

— За границей меня, само собой, поначалу тоже примут за шпиона КГБ. Но в Страшную Сибирь они не поедут: в мою биографию капиталисты далеко не зароются. Покажут мою рожу всему миру по телевизору. Сделают из меня жертву советского режима. Но в тюрьме не сгнобят. Потому что это спугнёт других будущих перебежчиков. А на Западе я развернусь по полной программе, дед…

Я улыбнулся и пообещал:

— Встречу вас после перестройки хлебом-солью и с распростёртыми объятиями. Даже Лебедевой помогу. Чтобы она не снялась в девяностых в рекламе прокладок. Это лучший вариант, дед. Думаю, ты и сам это уже понял. А для меня он ещё и единственный приемлемый. Так что планы у нас прежние. Тренируюсь что есть сил. А в октябре… в любом случае, дед: я уеду и Союза.

Я тут же добавил:

— Очень надёюсь, дед, что следующей весной на свадебных фотографиях Александровых я увижу и тебя.

— Я тоже на это надеюсь, Сергей, — ответил Юрий Григорьевич.

Утром во вторник голова ещё болела (пусть и не так сильно, как ночью). Но днём головная боль исчезла — я почти четыре часа поспал. Порадовался, что во вторник я восстановил свой режим: пробежка, зарядка, дневной сон.

К Александровым я отправился до возвращения с работы Юрия Григорьевича. Ещё вчера вечером я заявил прадеду, что не отменил сегодняшнюю тренировку «поиска». Лишь перенёс её на поздний вечер: приступлю к ней по возвращении домой.

Поездка к Аркадию сегодня уже не виделась мне удачной идеей. Я сам себе пообещал, что в гостях не задержусь. Тем более что только в понедельник утром Александров-младший уже посвятил меня во все свои новости.

Александровы сейчас проживали в двадцати минутах ходьбы от станции метро «Проспект Вернадского». В панельной пятиэтажке. В этой «старой» квартире Сан Саныча я побывал за свою прошлую жизнь раз десять. Сначала помог вывезти из неё вещи погибшего в девяносто втором году дяди Аркадия: квартиру тогда готовили к сдаче в аренду. Ещё через шесть лет я вместе с отцом перевозил оттуда мебель к бабушке на дачу. Потому что эту квартиру продали: мы тогда собирали деньги на лечение Сан Саныча.

Я вышел из метро на поверхность, сориентировался в считанные секунды. Сверился с часами (я сознательно приехал почти на час раньше уговоренного срока) и свернул с проспекта Вернадского к занимавшим первый этаж девятиэтажного здания магазинам. Заглянул в «Гастроном». Заполнил там тряпичную сумку съедобными подарками: вспомнил, что Аркадий ещё не получил аванс. Купил сыры, колбасы и конфеты. Специально для пятилетнего Васи взял большой украшенный цветами из крема торт.

С сумкой и с тортом в руках я спустился по ступеням магазина. Зажмурился от яркого солнечного света. Повернул в направлении Аркашиного дома.

Отошёл от ступеней магазина лишь на пять шагов, когда меня окликнули.

— Сергей! — раздался у меня за спиной женский голос. — Сергей! Серёжа, подождите, пожалуйста!

Я сделал по инерции очередной шаг. Остановился. Обернулся. Посмотрел на ссутулившуюся под тяжестью сумок с продуктами молодую женщину. Память послушно подсказала её имя.

Я недоверчиво покачал головой и улыбнулся.