Котт в сапогах

ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт повстречал ведьму с улицы Маргариток и какой неожиданностью это для нее закончилось

Шут оказался прав, и в его правоте мне пришлось убедиться гораздо раньше, чем он сам предсказывал. «Прогулка» с самого начала оказалась не из легких, но я даже предположить не мог, насколько она будет тяжелее в конце пути!

До Либерхоффе я добрался на вторые сутки своего бегства — совершенно обессиленный, со стоптанными в кровь лапами. За все время пути я не останавливался ни для сна, ни для еды… впрочем, есть все равно было нечего — продиктованная отчаянием и голодом попытка изловить какую-нибудь птичку или белку закончилась плачевно — у меня ведь не было того охотничьего опыта, который настоящие коты и кошки впитывают с молоком матери. Белка пребольно укусила меня и скрылась в ветвях дерева, а легко ускользнувшая из моих когтей сойка еще долго преследовала меня, отпуская на весь лес обидные комментарии и норовя нагадить на голову. Кошачьими лапами нормально закрепить мешок с вещами на спине не получалось, так что он постоянно сползал, натирая хребет. Если в начале пути он казался мне просто тяжелым, то к концу вторых суток я готов уже был его выбросить. Причем не выбросил я его исключительно потому, что к этому моменту уже перестал критически воспринимать происходящее со мной. По правде сказать, возвращение в город я помню смутно — голова кружилась от усталости и голода. По-моему, я о чем-то спорил со стражниками и что-то спросил у торговки пирожками. Во всяком случае, в памяти остались убегающие люди, но убегали они именно от меня или у паники была иная причина? Не помню… В этом полубезумном состоянии меня на счастье занесло в какие-то склады, где я инстинктивно забился в самый укромный угол и свалился без чувств.

Пришел в себя я от голода.

Надо заметить, одним из главных потрясений моей юности стало чувство голода. Семья наша, как я уже говорил, никогда не была богата, но мы не голодали. Бедность наша выражалась в том, что следовало бы назвать символами престижа — мы не устраивали балов и приемов, редко посещали таковые у других дворян, не было в заводе у нас также охоты и прочих развлечений, что приняты в аристократических кругах. Мы вели простую, скромную жизнь, мало чем отличавшуюся от жизни принадлежавших семье крестьян, разве что жили в замке и не трудились в поле. В отрочестве это экономное бытие убеждало меня в бедности моей семьи и служило источником дополнительных унижений в среде сверстников из благородных семейств, и без того издевавшихся надо мною из-за короткого имени. Однако я никогда не знал, что такое голод. Впервые мне довелось испытать это чувство, лишь став ландскнехтом, именно тогда я понял, насколько ошибался, считая нашу семью бедной, а положение свое — невыносимым. Нет, конечно, бывали дни и даже целые недели, когда мы обжирались деликатесами, а вина было столько, что солдаты мыли им свои сапоги. Но золотые времена для наемников давно миновали и гораздо чаще жилистый бок тощей коровы или козы, сваренный с ячменем, казался нам пищей богов. Помнится, однажды мы даже наловили и зажарили змей, а в другой раз Бешеный Огурец — чокнутый француз, имени которого никто в отряде не знал, — приготовил нам суп из лягушачьих лапок. Кстати, весьма вкусный… Я бы сейчас не отказался от миски-другой…

Я услышал какое-то тихое шуршание и чуть-чуть приоткрыл глаза. У самого моего носа крутились трое мышат. Вначале я даже не понял, что происходит, но по обрывкам фраз вскоре догадался — трое мышиных подростков обнаружили спящего кота и теперь кичились друг перед другом храбростью. Кто дольше простоит спиной к морде хищника, кто подойдет ближе всех, кто осмелится дернуть за ус… Такие маленькие, такие наивные, такие смешные в своем пафосе… такие мягкие и вкусные!

— А-а-а! Помогите! Спасите!

Я сел, сжимая в передних лапах по мышонку. Третий с паническим писком забился куда-то под тюки и затих. Ну и ладно — две мыши тоже неплохой улов! Вот только как их есть? Я впал в некоторое замешательство. До сих пор мне не доводилось видеть, как кошки едят мышей. Ну вот как-то не попало это полезное знание в круг моих интересов. Теперь же совершенно непонятно было, как это, собственно, следует делать. Целиком, что ли, глотать? Я с сомнением посмотрел на два брыкающихся тельца, покрытых серой шерстью. Будучи человеком здравомыслящим, я отдавал себе отчет в том, что, частенько покупая пирожки с мясом у уличных торговцев, наверняка уже пробовал мышиное (ну как минимум — крысиное) мясо еще в человеческом обличье. Но есть их вот прямо так?! Сырьем? Точнее даже сказать — живьем? Не освежеванных? Не выпотрошенных? Гадость какая… Или их сначала следует умертвить и как-то разделать? Никогда не видел, чтобы кошки снимали шкуру с пойманных мышей…

Тут я краем глаза уловил какое-то движение в темном углу. Из-за рогожи осторожно выглядывала большая мышь с седыми полосками на морде. Рядом жались еще несколько мышей. Черт! Я не особо сентиментален… да чего там — вообще несентиментален, но есть мышат на глазах их родственников — это уж как-то слишком даже для меня. В то же время запах добычи заставлял мой желудок требовательно урчать.

— Эй вы! Убирайтесь! Или тоже не терпится стать завтраком?

Седая мышь набралась наконец храбрости и шагнул из угла на открытое пространство.

— Благородный господин!

Я вздрогнул…

— Благородный господин и повелитель! — смиренно склонив голову, продолжил мыш. — Я нижайше прошу вашу светлость отпустить юношу, коего сжимает ваша царственная правая лапа!

Ничего себе… Впрочем, про «царственную лапу» — это мне понравилось.

— С чего бы мне его отпускать?

— О повелитель! — Мыш неожиданно распростерся на полу в молитвенной позе. — Я, ничтожный прах под твоими лапами, являюсь городским главой мышей Либерхоффе. А юноша, столь непочтительно помешавший вашему сну, — это мой любимый сын и наследник моей власти. Увы! Горе старику! Связавшись с оболтусами, одного из которых вы также изловили — и поверьте, уж о нем-то никто не пожалеет, — он совершенно забыл о долге перед родителями и перед народом! Умоляю, отпустите… не губите…

Хм… Я еще раз оценивающе посмотрел на свою жалкую добычу, и в голове мгновенно сложился план.

— Что ж… Я не живоглот какой-нибудь, понимаю скорбь отца. Отпущу твоего сына, так и быть. Но ты за это сослужишь мне службу…

— Все что угодно! — Подскочил чуть не на метр от пола «городской глава».

— Раз ты городской глава мышей Либерхоффе, значит, как-то можешь связаться с подданными во всех уголках города? Я так и подумал… Тогда разошли гонцов и пусть немедленно выяснят — в городе ли сейчас человек в восточной одежде, выдающий себя за факира, и девушка, притворяющаяся мальчишкой. Они путешествуют вместе. Если в городе, то где именно. Сделаешь — получишь своего сына назад целым и невредимым.

Мыши порскнули в разные стороны серыми тенями, а я устроился поудобнее и стал зализывать израненные лапы… Надо же, как получилось! Удача, можно сказать, сама пришла мне в руки… гм… в когти, и мне здорово повезло, что я не успел эту «удачу» вульгарно сожрать. Голод — штука, конечно, неприятная, но его можно вытерпеть. Зато нашлось решение задачи, над которой я ломал голову с самого момента побега — как найти в городе двух человек, если я даже не могу никого спросить о них, не вызывая нездорового ажиотажа? А мышат можно съесть и потом. И «городского голову» за компанию… Возможно, фортуна наконец улыбнулась мне и фокусник окажется в Либерхоффе?!

Увы, моя удача оказалась столь же мелкой, как и моя добыча. Примерно к полудню вернулся седой мыш и сообщил, что людей, похожих на мое описание, видели в городе несколько дней назад. Фокусник и его ученица провели в Либерхоффе два дня, попытались заработать хоть что-то, давая представления в трактирах, но успеха не имели и убыли в сторону столицы. Пешком.

Что ж… глупо было надеяться. Однако уныние — наихудший из грехов, как утверждают священники. Буду радоваться уже тому, что проклятая парочка не обзавелась лошадьми, значит, у меня есть надежда их догнать. Особенно если они будут пытаться подработать во всех городках на своем пути. Впрочем, прежде чем бросаться в погоню, неплохо бы раздобыть еды. Мышат я все-таки отпустил. Не пристало потомку благородного рода фон Котт нарушать слово, пусть даже и данное мышам. Ну и, кроме того, я так и не смог пересилить себя и взять в пасть живое (да еще и разговаривающее со мной) существо.

Ну что же, вперед — на поиски еды!

Я встал… и тут же повалился на бок, взвыв от боли. Иезус Мария! Лапы словно кипятком обварило. Эх, мне бы отлежаться хоть один день… Нельзя! Сегодня уже… черт, потерял счет дням! Неважно, наверняка уже середина сентября, он пролетит быстро, а там уже и октябрь не за горами. Который тоже пролетит — не заметишь. Надо вставать и идти. Раздобыть еды, быстро поесть и идти… Проще всего украсть еду будет на рыночной площади. А еще надо отыскать улицу Маргариток. Ведьму, про которую рассказал Фредерик, тоже вот так просто со счетов сбрасывать не стоит. Вдруг гном все-таки ошибся?

Мешок с мундиром и мечом я запрятал в самый дальний угол склада и, постанывая от боли, побрел в сторону рыночной площади.

За время моих блужданий по окрестным селам пивной фестиваль закончился и город жил обычной будничной жизнью. Людей на улицах было мало, а те, что попадались, шагали торопливо, с мрачно-деловым выражением на лицах. На рыночной площади тоже не наблюдалось того столпотворения, которое встретило меня в первый визит в Либерхоффе. Редкие покупатели неторопливо прогуливались промеж рядов и палаток, придирчиво выбирая и отчаянно торгуясь при каждой покупке. Торговцев тоже было гораздо меньше — видимо, остались только местные да самые упорные, кто решил распродать все привезенные товары во что бы то ни стало. Скверно. При своих размерах я наверняка буду бросаться в глаза, а у хозяев есть возможность постоянно приглядывать за товаром. Ну, как говорится, делай что должен и будь что будет. Я неспешно потрусил вдоль палаток, придав себе самый равнодушный и независимый вид. Возле рядов торговцев мясом замедлил шаг… Так… Вот, кажется, хозяин одной из палаток зазевался! Кусок восхитительно пахнущего мяса свешивался через край стола и словно говорил: «Вот он я! Такой сочный, такой вкусный! Меня так легко украсть…» — мне даже почудилось, что я слышу этот сладкий шепот на самом деле. Я уже совсем было поддался на эти уговоры и шагнул к прилавку, как вдруг надо мною нависла огромная туша с дубинкой в занесенной руке.

— А ну брысь!

Я едва сумел увернуться и счел за благо повторить попытку в другом месте — в рыбных рядах. Пройдя мимо нескольких прилавков, удерживая на морде выражение полнейшего презрения к разложенным на них богатствам, я остановился возле того, торговец которого, как мне показалось, полностью увлекся процессом торга с покупателем. Теперь главное не привлекать к себе внимания…

— Клянусь грудями Мадонны, я еще не видел форели меньше — тут одна голова да хвост! Это не форель, а головастик какой-то! Два медяка!

— Два медяка? Да ты посмотри только — это же не форель, это целая акула! Наверняка ее мамаша согрешила с китом! Пять медяков!

— Так она еще и плод греха?! За такую и трех медяков жалко!

— Бери за четыре и пусть тебя совесть замучает — ты вырываешь корку хлеба изо рта моих детей! АХ ТЫ, ПАРШИВЕЦ!

— Мя-а-а-аууууввв!!! — Я не успел сообразить, что последние слова относились ко мне: слишком увлекся процессом вытаскивания рыбины из корзины под прилавком. В следующее мгновение меня вздернули за шиворот и окунули в бочку с живой рыбой. Взвыв от ужаса перед реальной перспективой быть потопленным, я забился, изворачиваясь в сильных руках торговца и пытаясь полоснуть его когтями, но он продолжал крепко держать меня под водой. Со всех сторон на меня таращились полудохлые рыбины, и мне на минуту помстилось, что я очутился в одной из картин безумного голландца Босха, изображавших ад. Тут меня вдруг отпустили, и я вывалился из бочки, отплевываясь от воняющей тиной воды.

— Мерзавец! Вор! Да хватайте же его!

К счастью, эти вопли относились уже не ко мне. Видимо воспользовавшись тем, что торговец увлеченно топил меня в своем товаре, какой-то оборванец схватил с его прилавка две здоровенные рыбины и теперь улепетывал со всех ног. Пытавшихся перехватить его доброхотов он ловко сбил с ног, действуя своим «уловом» словно дубинками, и скрылся в толпе. Ну почему одним достается все, а мне — побои и тухлая вода в бочке?

Я не рискнул воспользоваться возникшей суматохой и повторить попытку. Если обозленный торговец меня опять поймает — живым мне точно не уйти.

Посидев на солнце и обсохнув, я решил попытать счастья в сырных рядах. Тут все закончилось еще быстрее — стоило мне приостановиться у одной из палаток, как торговец, не говоря худого слова, отвесил мне пинок такой силы, что остановился я только на другой стороне рынка.

Когда часы на ратуше пробили полдень, я окончательно сдался. Не учили меня на вора — что тут поделаешь? Стоило мне приблизиться к корзинам с какой-нибудь пищей, как хозяин товара начинал пристально пялиться на меня и тянулся за палкой или камнем. Даже когда я проходил рядом с мешками репы или капусты, торговцы и на это реагировали нервно, словно я мог схватить кочан под мышку и убежать… По правде говоря, есть хотелось так сильно, что репа уже не казалась мне совсем уж несъедобной добычей.

И тут передо мной явился демон искушения. Я отводил глаза, отворачивался, уходил в другой конец рынка, но он каким-то ужасным образом вновь и вновь оказывался в поле зрения. Он безжалостно преследовал меня, и мне все труднее становилось противостоять искушению… Это был бродячий музыкант, находчиво превративший себя в целый оркестр: в руках он держал потрепанную испанскую гитару, что-то вроде упряжи на голове прижимало к его губам панову свирель, а на спине висел барабан с колотушкой, веревка от которой шла к ноге. Музыка, надо признать, выходила у него весьма хаотичная, но не особо требовательная публика время от времени кидала в висящую на боку торбочку монеты.

«Нет, нет! Конрад, ты не должен этого делать! Никто из фон Коттов не опускался так низко!»

«А что, позволь тебе напомнить, ты делал у сеньора Сароза?»

«Тогда у меня не было выхода!»

«А у тебя и сейчас не бог весть какой выбор — сдохнуть с голоду или…»

И я сдался.

Превозмогая стыд, вышел на пустое пространство, образовавшееся вокруг фонтана в центре площади, и встал на задние лапы. Прошелся вперед, назад… На меня начали оглядываться. Я запрыгнул на чашу фонтана и, спрыгивая вниз, сделал сальто. Покатился кувырком. Вокруг начала собираться толпа зевак. Послышались первые одобрительные возгласы. Я продолжал выделывать разнообразные кульбиты.

— Ух ты! Эва, что вытворяет, чертяка хвостатый!

— Гля, не, ну ты гля!

— Ай, молодец! Какая умница! А мой только жрет да спит!

Я еще пару раз кувыркнулся через голову, прошелся на передних лапах и, тяжело дыша, плюхнулся на брусчатку. Выжидающе обвел собравшуюся толпу глазами. Толпа так же выжидающе уставилась на меня. Люди иногда бесят меня своей тупостью!

— Чего это он? — высказал мучающий всех вопрос толстый мальчишка, прямо у меня на глазах нагло пожирающий пирожок. — Чего уселся? Кувыркайся давай!

Он бросил в меня недоеденным куском теста с ма-а-аленьким кусочком мяса. Голова у меня закружилась от запаха, а лапа против моей воли потянулась к объедкам… Иезус Мария! Что думают обо мне семь поколений благородных предков, наблюдающих с небес за непутевым потомком?!

— Да он жрать хочет! — догадался кто-то в толпе.

«Наконец дошло!» — едва не выпалил я, но вовремя спохватился и лишь издал как можно более жалобное мяуканье.

— Точно! Ишь, знает слово «жрать»! — умилилась какая-то тетка. — Ну ничего, кто-нибудь тебя обязательно покормит!

— Да он небось дрессированный! А дрессировщик где?

— Здесь, здесь я! — К моему возмущению, тот самый музыкант, который соблазнил меня на непотребное фиглярство, протолкался вперед и пошел по кругу, потряхивая своей торбочкой. — Раскошеливаемся, почтеннейшая публика, не жалеем монетку или две бедным артистам на пропитание. Мы повеселили ваши сердца, а вы повеселите наши желудки… Ха-ха, щедрые вы мои! Я люблю этот город! Да, завтра в это же время здесь же… Котику на пропитание, да, да…

Я в бессильной ярости дождался, пока нахал не собрал всю мою выручку, и последовал за ним. Музыкант свернул в один из переулков, уселся на крыльце какого-то дома и начал азартно пересчитывать монетки.

— Какая удача! Нет, ну до чего же ты везучий, Гансик! Ха-ха, вот ведь олухи…

Тут он заметил меня и нахмурился.

— Эй! Ты чего приперся? Я не твой хозяин, ты ошибся… Хотя… — Не обезображенное умом лицо музыканта прояснилось. — Хочешь, пошли со мной? Я буду играть, а ты кувыркаться и плясать? Понимаешь меня? Я — играть, а ты — кувыркаться? Кучу денег заработаем! Иди сюда, котик! Кис-кис-кис…

— Забудь и думать. Выкладывай мою долю и проваливай, — прошипел я, с удовольствием наблюдая, как бледнеет и вытягивается тупая ряшка бродяги. — Ну?! Быстро!

— А? А-а-а-а! Дьявол! Помогите! Грабят! Убивают! Насилуют! Пожар!

Музыкант взял с места хороший темп. Я с удовольствием послушал удаляющиеся вопли в сопровождении частой дроби барабана, но через минуту мое настроение испортилось. Да, торба с деньгами осталась в моем распоряжении, но что толку? Я бы с удовольствием променял все эти бесполезные для меня медяки на один небольшой кусок мяса или хотя бы миску вареных потрохов! Ну что за невезение на мою голову…

Деньги, впрочем, еще могут пригодиться. Я их предложу ведьме. Ну не может же настоящая ведьма быть такой же суеверной, как простые обыватели? Отдам ей эту торбочку (а, судя по весу, выручка вполне приличная), взамен же попрошу накормить… то есть расколдовать… расколдовать и накормить. А может, лучше — сначала накормить, а потом расколдовать?

Кстати… Ведь еще предстоит искать улицу Маргариток! Мои лапы тут же протестующе заныли.

Увы, делать нечего. Зажав в зубах торбу с деньгами, я поковылял в ближайший переулок.

Наверное, в этот день удача все-таки была на моей стороне. Странноватая такая удача — хиленькая и кривоватая, но уж какая есть. Потому как с самого начала я побрел в противоположную сторону и долго еще искал бы эту самую улицу Маргариток (и, скорее всего, не нашел бы, ибо никаких указателей или вывесок на ней не было), но тут на удачу увидел в одном из окон кошку. Она взирала на улицу со свойственным этим животным равнодушным высокомерием, но, заметив меня, явно заинтересовалась. Поставив свою ношу, я поклонился со всей возможной учтивостью.

— Милейшая госпожа, не подскажете ли усталому путнику, где найти улицу Маргариток?

— Хи-хи-хи! Милейшая госпожа? Меня так еще никто не называл! — Кошка высунулась из окна чуть ли не наполовину, с интересом рассматривая меня. — А ты ничего! Даже больше Кабана!

— Ну-у-у, вы явно преувеличиваете! — некстати проявила себя моя тяга к истине. — Кабаны обычно гораздо крупнее…

— Хи-хи-хи! Ты не знаешь Кабана? Не настоящего, конечно! Это кот, предводитель всех свободных котов Овражка. Он самый большой, сильный и жестокий кот в этих местах. А какой он мужчина, м-м-м-р-р-р-р…

— Гм. Я, конечно, польщен вашим сравнением, но не вернуться ли нам к вопросу…

— Ой, как ты смешно говоришь! Хи-хи-хи! — Кошка перевернулась на спину и замахала в воздухе лапками. — Уморил! Ты небось раньше у какого священника жил? Или у ученого пило… фигло… пеглосопа?

Я прикрыл глаза, досчитал до десяти, потом опять поднял взгляд на смешливую дурочку и как можно мягче произнес:

— Милая госпожа! Мне очень нужно попасть на улицу Маргариток. Не подскажете ли вы…

— Ой, далась тебе эта улица! Ну слушай, раз ты такой зануда! Точно у фиглосопа жил! В общем, надо от рыночной площади пройти по улице Портных до конца, свернуть в переулок, пахнущий корицей, дойти до дурацкого каменного коня на тумбе и там увидишь — первый дом на этой улице весь увешан ящиками с вонючими цветами.

— Большое спасибо…

— Да куда ты так торопишься?! Никуда эта улица от тебя не денется. Прыгай лучше в окно — получишь все, о чем только можешь мечтать! Не бойся, люди куда-то ушли.

Сообразив, о чем идет речь, я сразу простил кошке ее дурацкий смех и тупость. В конце концов, чего ждать от обычной кошки? Хорошо, что окна в доме были низко над землей — даже в нынешнем моем жалком состоянии я смог запрыгнуть на подоконник и даже не рассыпал монетки из торбы.

— А это ты зачем таскаешь…‥

— Надо, милая госпожа… так где?

— Что где? — промурлыкала кошка, пытаясь потереться о мою морду своей.

— Ну… это… я не знаю — мясо там или рыба? Или потроха?

— Ты о чем, приятель? — изумленно уставилась на меня кошка.

— Неужели каша? Черт! Я согласен на кашу! Где?!

— Какая каша? Какое мясо с потрохами? — Кошка отступила от меня на шаг, прижимая уши к голове и вздыбливая шерсть. — Слушай, а почему тебя выгнали? Тебя случайно лиса не кусала?

— Ты же сказала, что я получу все, о чем только могу мечтать!

— Ах, ты об этом! — Кошка сразу успокоилась и вновь попыталась потереться об меня. — Как ты все-таки странно говоришь, тебя и не понять… Конечно, получишь, прямо сейчас!

— Хорошо, — пробормотал я, отгоняя смутное чувство, что снова попал в нелепую историю. — И где?

— Да можно прямо здесь. Ну давай же, начинай! Не видишь — я вся в нетерпении!

— Э-э-э… Милая госпожа, вы меня неправильно поняли… То есть я вас неправильно понял. Мы друг друга неправильно поняли. Вот. Вы уж меня извините, я очень тороплюсь! — Я схватил торбу, сиганул в окно и, не оглядываясь, припустил в сторону площади.

— Ну вот! Все мужики одинаковые! — донесся до меня разочарованный вопль.

Я бы с удовольствием посмеялся над нелепой историей, если бы не голод, мучивший меня все сильнее. Крошечный кусочек мяса, случайно перепавший мне на рыночной площади, лишь напрасно разбудил желудок — бедолага, видать, решил, что его наконец наполнят, и теперь жестоко мстил за обман.

Найти улицу Маргариток по описанию похотливой кошки оказалось несложно, однако тут же встал вопрос: как найти нужный дом? Я медленно побрел по улице, вглядываясь в дома и пытаясь угадать, в каком из них могла бы жить ведьма. Тут мне на глаза попался мрачный домище с узкими окнами, забранными черными от времени ставнями. Каменная кладка поросла ядовитым плющом, на крыше — флюгер в виде чертика. Идеальный дом для ведьмы… Я с трудом протиснулся под калиткой и в нерешительности остановился у двери. И что теперь делать? Просто постучаться и спросить: «Извините, здесь ведьма живет?» Пока я размышлял, дверь мрачного дома распахнулась, и по ступенькам торопливо скатился вполне жизнерадостного вида крепыш. Сердце мое екнуло — провожать крепыша на крыльцо вышла самая настоящая ведьма, как я ее всегда и представлял. Высокая, стройная и аристократически бледная, одета она была в черное платье, но не такое черное платье, что навевает мысли о монастыре, а роскошное и откровенное, открывающее мужскому взгляду достаточно, чтобы пробудить фантазию, и скрывающее столько, чтобы было о чем фантазировать. Длинные иссиня-черные волосы обрамляли острое лицо с прямым носом, который совсем не портила небольшая горбинка. А глаза! Глаза невозможно было описать! Я уже готов был броситься к ней и молить о помощи, но тут вдруг крепыш обернулся и послал женщине воздушный поцелуй.

— Пока, крошка!

— До свидания, господин Мюллер! — жеманно ответила красавица. — Заходите еще — наши девочки всегда вам рады!

Я тихо выругался — до чего обманчива бывает внешность!

Вернувшись на улицу, я понял, что совершенно не представляю, что же теперь делать. Получается, по внешнему виду жилища судить нельзя — насколько мрачен тот дом снаружи, а внутри — очень даже весел! Вывесок на домах никаких нет, да и вряд ли настоящая ведьма повесила бы вывеску «Ведьма. Навожу и снимаю порчу. Срочная доставка писем и товаров по воздуху».

И тут глаза мои уперлись в надпись «Ведьма!». Конечно, это была не вывеска, просто кто-то нацарапал это слово углем на двери. Я с сомнением посмотрел на выкрашенный веселой желтой краской дом с геранью на окнах, но решил все-таки не игнорировать знак судьбы. Набравшись смелости, поскребся в дверь, потом сам же одернул себя, взобрался на перила и воспользовался дверным молотком.

— Иду! — донеслось из глубины дома. — Иду, иду!

Дверь открылась, и я увидел довольно симпатичную, но совершенно обыкновенную женщину средних лет в традиционной одежде зажиточной горожанки. Она оглядела улицу и нахмурилась.

— Чертовы мальчишки!

— Доброго вам дня, госпожа. — Я решил все-таки рискнуть. Ну да, она не обладает ни демонической красотой, ни уродством — никаких бородавок, крючковатого носа или длинного подбородка. Но если подумать — это ведь все глупые обывательские суеверия.

— Кто это сказал? — вздрогнула хозяйка дома.

— Это я. Посмотрите, пожалуйста, вниз. — В конце концов, если вышла ошибка и она упадет в обморок или завизжит, я всегда успею убежать…

— Дьявол!

— Уверяю вас, я не дьявол!

— Сама вижу. Это я просто от неожиданности.

— Вы не удивлены? Похоже, я пришел по адресу.

— Что значит — «по адресу»?

— Ну… Вы же ведьма?

— А ну-ка, заходи! Не хватало еще, чтобы кто из соседей тебя услышал… А это что?

— Это для вас — задаток…

— Жалкий какой-то задаток, — усмехнулась ведьма, заглянув в торбу с мелочью. — На паперти стоял? Я всегда думала, что волшебные существа расплачиваются вечной молодостью, ну или хотя бы золотом. Всю жизнь ждала, что ко мне в дверь постучится одно из таких существ, и чего дождалась? Горсти медных монет?

— Я не волшебное существо, — вздохнул я. — Я обычный кот… тьфу ты! Я обычный человек. Меня зовут Густав Конрад Генрих Мария фон Котт. И, как можете видеть, — я заколдован. Эти деньги, как я уже сказал, — задаток. Остальное — три довольно крупных сапфира, один рубин и десяток мелких аметистов. И это будет ваше, если расколдуете меня.

— Ну надо же — сапфиры, рубины, — ехидно усмехнулась ведьма. — А в задатке одни медные монеты. Хоть один из «мелких аметистов» принес бы. Придумай что-нибудь, во что я поверю.

— Это правда. — Я сел на пол и устало опустил голову. — Я не знаю, как вас убедить. Можете мне не верить. Тогда, прошу, дайте мне за эту мелочь немного еды, и я пойду.

— Хм… Ну ладно, пошли на кухню, — неожиданно смилостивилась ведьма. — Накормить я тебя накормлю, заодно и твой рассказ послушаю. А там решу, что с тобой делать.

На кухне ведьма достала из буфета блюдце, посмотрела на меня и заменила блюдце изрядной миской — можно даже сказать, небольшим тазиком — и скрылась с ним в подвале. Я без сил рухнул в углу и принялся зализывать подушечки на лапах, вновь начавшие кровоточить от всей этой беготни. Нет, надо все-таки привыкать ходить в сапогах. Пусть потом мышцы ноют, но хоть лапы целы… Иезус Мария! Какой запах! Какой волшебный запах источал тазик в руках вернувшейся хозяйки! Запах капусты, тушенной с картошкой и мясом! И по запаху я понял, что мяса там много! Боюсь, мои манеры в этот день оставляли желать лучшего. Я урчал, рычал, чавкал, разбрызгивал подливку и куски капустных листьев, вымазался до ушей и, лишь доев все, отвалился от миски с блаженным стоном.

— Спасибо, добрая госпожа! — Я честно попытался открыть слипающиеся глаза пошире, но от внезапной сытости меня одолела дремота. — Воистину вы только что спасли мне жизнь!

— Да, похоже, ты и впрямь здорово проголодался. — Добрая женщина смотрела на учиненное мною безобразие со смесью насмешки и жалости. — Когда ты ел в последний раз?

— Трудно сказать… Два или три дня назад. А так, чтобы досыта, неделя уж, наверное, как прошла… Неделя! Иезус Мария! — Дремота тут же слетела с меня. — Какой сегодня день?

— Десятое сентября…

— Проклятье! — застонал я, обхватив голову лапами. — У меня осталось чуть больше месяца!

— До чего?

— До Хеллоуина! Добрая госпожа, умоляю вас — спасите меня! Поверьте, эти камни, про которые я говорил, — они существуют. Просто они украшают ножны моего меча, не мог же я его таскать с собой по городу. У меня есть чем вам заплатить. Я отдам все, только верните мне человеческий облик! Это невыносимо!

— Тихо, тихо! Мы же договорились — ты расскажешь мне, что с тобою произошло, а я решу — помогать тебе или нет.

— Хорошо. Только особо и рассказывать-то нечего…

Тем не менее рассказ о моих злоключениях неожиданно затянулся почти до вечера. Ведьма слушала с интересом, часто перебивала, уточняя детали, так что к финалу я зевал и терял нить повествования чуть ли не через слово. Наконец мне удалось кое-как добраться до конца истории и даже сформулировать его более-менее изящно.

— Ладно, — поднялась с кресла ведьма. — Можешь переночевать у меня, так и быть. Не зверь же я, выгонять живую тварь на ночь глядя. А утром — уходи.

— Что?! — Мне показалось, я ослышался. — Вы не можете мне помочь? Даже не попытаетесь?

— Не стану и пробовать. Поделом тебя эта девчонка заколдовала! Ишь выискался правдоискатель, поборник истины! А каково несчастным бродягам, зарабатывающим жалкие гроши, лишиться дневной выручки из-за напыщенного петуха-дворянчика, решившего покрасоваться перед толпой? Не по карманам же они шарили, не кошельки срезали! Вот теперь хлебни их жизни полной чашей!

— Эй, госпожа ведьма! Вам не кажется, что я нахлебался этой жизни по самое горло? Да, готов признать — зря я тогда все это затеял. Но сейчас мне не до уроков морали и христианской этики, тем более — от ведьмы. У меня месяц остался, чтобы человеческую шкуру вернуть!

— Пока я не вижу, чтобы ты хоть что-то осознал.

— Хорошо. Тогда я ухожу. — Я с трудом встал, шагнул к двери. — Правильно Фредерик к тебе на поклон не идет…

— Фредерик?! — Ведьма вздрогнула. — Какой… Фредерик?

— Тот самый, — мстительно ответил я. — Которого ты обрекла на жизнь вечного бродяги, у которого отняла даже малую отдушину — посмеяться хорошей шутке. Да, замечательная у тебя получилась месть. Сколько он уже мучается из-за твоей тупой ревности? Лет тридцать? И правильно он делает, что не просит у тебя снять проклятие — по крайней мере, избавлен от необходимости выслушивать твои поучения!

— Откуда ты про него знаешь? — Ведьма выглядела совершенно растерянной.

— Встретились недавно. Он заколдован, я заколдован — почему бы не поболтать собратьям по несчастью. Он зарабатывает шутом в том же цирке, из которого я сбежал. Все, как ты ему напророчила — ни кола, ни двора, шутит, не имея возможности даже посмеяться над собственными шутками. Ты довольна, надеюсь?

— Боги… — Ведьма опустилась в кресло. — Я ведь не знала! Я была тогда совсем юной — каких-то пятнадцать лет! Я даже не знала, что у меня есть такие силы! Просто сказала в сердцах первое, что пришло в голову…

— Ты хочешь, чтобы я тебе посочувствовал? — ухмыльнулся я. — Ты живешь в большом доме, явно не голодаешь и не мерзнешь. А парень, которого ты прокляла, раболепствует перед толпой за миску пустой похлебки и соломенный тюфяк на полу в фургоне… Ладно, недосуг мне твои исповеди выслушивать — сходи к священнику, если так приперло. А мне надо свою ведьму догонять. Прощай.

— Погоди… — Ведьма уже взяла себя в руки. — Где ты видел Фредерика?

— В бродячем цирке синьора Сароза. Если планы не изменились, на днях они должны навестить Либерхоффе. Что, хочешь полюбоваться на результат своего колдовства?

— Ты не имеешь права судить меня!

— А ты, значит, имеешь? Фредерика, меня… Кого ты еще осудила и прокляла, что на твоей двери соседи пишут, что ты ведьма, а?

— Что?‥ А, это… Это ерунда, — неожиданно успокоилась ведьма. — Никого я не проклинала. Это они от чистого сердца завидуют.

— Не боишься?

— А чего мне боятся? Для всего города я — обычный аптекарь. У меня и патент есть. А в магистратуре — почти одни старики с кучей всяких болячек, от которых особенно хорошо помогают именно мои лекарства. То же самое с настоятелем ближайшего монастыря и городским священником. Так что пусть пишут что хотят — я им не по зубам.

Ведьма помолчала, затем кивнула мне:

— Ладно, пошли в мою лабораторию. Посмотрим — может, что-нибудь удастся сделать.

При виде широкого стола, уставленного всяческими алхимическими сосудами, мне стало не по себе.

— Запрыгивай, — скомандовала ведьма. — Ну-с, что мы тут имеем?

— Э-э-э… а может, как-нибудь без этого? — промямлил я, встретив знакомый безжалостный взгляд естествоиспытателя, в руки которому попался необычный объект.

— Ты еще меня учить будешь, как мою работу делать? — Ведьма легко прижала меня к столу и взяла в руки что-то вроде щипцов зубодера, но явно рассчитанных на быка.

Я покорно закрыл глаза.

Придя в себя в очередной раз, я понял, что лапы мои свободны. Увы — все еще лапы.

То ли ведьма все-таки была не так безжалостна, как старый гном, то ли я начал привыкать, но в этот раз меня не стошнило. Впрочем, возможно, просто в желудок так давно ничего не попадало, что он не пожелал расстаться с сытным обедом.

— Итак, судя по моему виду, у тебя ничего не вышло…

— Прости. Безнадежно. Я с похожим колдовством уже имела дело в начале лета. Заявился как-то ко мне юноша с ящиком, а в ящике — лягушка. Говорит, мол, зачарованная принцесса. Впрочем, может, оно и так на самом деле — разговор у лягушки той был очень даже грамотный, да и обхождение, если учитывать ситуацию, вполне благородное. Промучилась я с ней месяц, не меньше — благо юноша тот был сыном местного пивовара и щедро оплачивал мои попытки вне зависимости от результата. Но, увы, ничего не смогла изменить. Чары на травах и настоях вообще сложно развеивать, а тут попалось совсем незнакомое мне колдовство. Пришлось мне тогда признать свое поражение.

— А что стало с лягушкой?

— Что-что? Отвез ее юноша назад на болото.

— Как?!

— А вот так. Что же, ему жениться на ней, что ли? — пожала плечами ведьма. — Пока была надежда, что из нее получится принцесса, папа готов был вкладывать деньги в блестящее будущее сыночка. А как стало ясно, что останется она на всю жизнь рептилией, тут уж — извините. Да и сыну тоже никакого резона жить с лягушкой не было. Так что отвез он ее назад, в то болото, где нашел.

— А заколдовал ее тощий седой колдун с лицом унылой лошади? Или молодая ведьма, похожая на мальчишку?

— Нет. Если верить лягушке, то была она раньше принцессой в соседнем королевстве и заколдовал ее придворный маг короля — то есть ее отца. Не думаю, что придворный маг будет мотаться по свету под видом бродячего фокусника. А тебе-то зачем?

— Если он заколдовал ее тем же способом, что заколдовали меня, возможно, он сумеет меня расколдовать. Я ведь не знаю, где искать этих фокусников, а времени у меня совсем мало. Тут хотя бы известно, где искать этого мага.

— Ну что ж, может быть, ты и прав. Есть, правда, еще один вариант…

— Да?!

— Но, мне кажется, тебе он бесполезен.

— Говори же?!! — Во мне проснулась надежда.

— Это такой закон магии… Магия ведь тоже подчиняется законам природы. Нарушая природное равновесие в одном, колдун должен как-то уравновесить заклятие в другом. Потому каждое заклятие скрепляется «ключом» — условием, выполнив которое, человек разрушит равновесие, и заклятие распадется само собой.

— И что же должен выполнить я?

— Увы, ведьма, которая заколдовала тебя, проявила завидное коварство. Условие — она должна полюбить тебя.

— Проклятье… Спасибо за хлеб-соль, добрая госпожа. Я пойду прямо сейчас — до соседнего королевства путь не близкий. Прощай.

— Прощай.

Несмотря на то, что ведьма меня расколдовать не смогла, я покидал ее дом в приподнятом настроении. Великие чудеса способна творить хорошая еда. В зубах покачивался узелок с сушеным мясом, которое ведьма собрала мне в дорогу. Впереди брезжила какая-никакая надежда… Тут я заметил мальчишку, которого сегодня уже видел мельком во время «выступления» на рыночной площади. Он еще тогда показался мне знакомым, но я как раз выполнял замысловатый акробатический кульбит, а когда встал на четыре лапы — не нашел его в толпе. Сейчас этот мальчишка спокойно стоял, преграждая мне дорогу, и смотрел на меня с явной насмешкой. И тут я его узнал — Синяша! Значит…

Мою шею обвила петля, и я оказался вздернутым над землей, беспомощно размахивая лапами.

— Попался! — взревел кто-то позади меня торжествующе.

— Осторожнее, не задуши его до смерти! Этот зверь очень дорог мне, — раздался знакомый голос синьора Сароза. — Вот, дружище, опускай его в этот мешок.

Мелькнули лица Марка и Матвея, и над моею головой сомкнулась темнота. Веревка на шее ослабла, я смог глотнуть воздуха и начал немного соображать. Темнота оказалась на ощупь плотной и ворсистой. Рогожа. Рогожный мешок! Я проковырял когтем дырочку и успел рассмотреть Огюста, отсчитывающего монеты рослому мужику в потрепанной одежде. В руках мужик сжимал длинный шест с петлей на конце. Вот как… Значит, цирк синьора Сароза все-таки догнал меня. Синяша, видимо, явился на рыночную площадь поработать зазывалой, а я в тот момент там выделывался. Он выследил меня до дома ведьмы, предупредил отца, а тот успел где-то нанять собачника… Впрочем, за то время, что я пробыл у ведьмы, он успел бы собрать здесь целую армию. И что, скажете, я был неправ, называя свою удачу странной?