От размышлений у Николая Николаевича стало горько во рту. Есть расхотелось. Он обернулся — кот уже лежал на диване в углублении между валиком и спинкой и вертел головой, пытаясь слизнуть языком каплю молока, висевшую на кончике левого уса.
— Ты сирота? — спросил Николай Николаевич, но не дождался ответа.
— Я тоже сирота. Меня слишком поздно родили, и вот результат: нет тридцати еще, а я один. Ни братьев, ни сестричек. Мои старики слишком долго жили только для себя…
Кот перестал вертеть головой и укоризненно мигнул.
— Нет, нет, я их не порицаю, — спохватился Николай Николаевич, — хотя убежден, что детей нужно сразу и много, хотя бы троих. А вот у меня — никого. Ни жены, ни деток.
Кот то ли фыркнул, то ли деликатно чихнул.
— Ты думаешь, я усыновить тебя собираюсь? Отнюдь. Живи просто так, чисто факультативно.
Удивительную власть имеют над человеком слова. Вот назвал себя сиротой — и как будто в серый халат нарядился.
Николай Николаевич подошел к коту и сел рядом с ним на диван. Кот глядел на него не отрываясь. Белая бороденка его была еще сырая от молока.
— Учти, кис, что ты попал к неудачнику, — горько сказал Николай Николаевич, — слышишь, кис? Я неудачник, понял?
Кот сочувственно прищурился.
— Я не удался весь, как личность и как организм — целиком, — самозабвенно продолжал Николай Николаевич, и на глазах его показались слезы.
Он никогда ни с кем не разговаривал о себе, и его самого удивляло сейчас, что можно говорить вслух такие правдивые вещи.