Кость Войны

ГЛАВА 1

Адски болели челюсти, но Самуэль не останавливался. Когда ему удалось высвободить руку, дело пошло легче.

— В следующий раз буду иметь в виду, — выплёвывая противные волоски изо рта, промычал он, — сеть надо крутить не из конского волоса, а из конопли…

Он стряхнул с себя последние лоскуты и поднялся, разминая ноги. В дверном проёме тростниковой хижины ощутимо потемнело — день близился к закату.

— Нет уж, — бормотал Самуэль, на нетвёрдых ногах выбредая из хижины. — Не будет по-вашему. По-моему будет. Через сколько ужасов вместе прошли, а тут вдруг один отправился… Да ещё и эту ненормальную охранять оставил. А она… И впрямь сумасшедшая… Ну чего она туда попёрлась? Разве она имеет хоть малейшее представление о ремесле Ловцов? Только мешать будет. А я… без меня никак не обойдётся… А он… Ну уж нет…

Самуэль вступил на территорию становища. Все, кто попадался ему на пути, падали ниц, но теперь это его не волновало приятно, как раньше. Он подошёл к лежащим в тени хижин верблюдам и нерешительно остановился у первого попавшегося.

— Встань, — попросил Самуэль. — Ну давай, как тебя… Стоять! Ну!

Животное флегматично посмотрело на человека, продолжая жевать пустыми волосатыми губищами.

— Ухун! — послышалось сзади.

Обернувшись, Самуэль увидел Исхагга, который поспешно ковылял к нему на четвереньках. Следом за Исхаггом ползли воины Красного Пламени — не меньше десятка. Из каждой хижины выглядывали встревоженные бородатые физиономии. Вдруг в одной из хижин отчаянно заголосила женщина, вопль подхватили сразу несколько голосов. Где-то испуганно заревели дети.

— Ухун! — крикнул, торопясь, Исхагг.

— Встать! — взвизгнул Самуэль на верблюда и, решившись, несильно пнул его ногой.

Животное угрожающе приподняло раздвоенную верхнюю губу, под которой закипал водоворотик слюны. Самуэль вовремя присел, и плевок размером с кулак пролетел над его головой. В этот момент Самуэля настиг Исхагг.

— Ухун! — почти плача, пролепетал пустынный воин. — Нельзя уходить! Никак нельзя! Нет!

— И ты туда же! — высвобождая руки, к которым прильнул чёрной бородой Исхагг, попятился Самуэль. — Пусти, кому говорят! Пусти! Ты кого хватаешь! Ты самого Ухуна хватаешь! Я — Смерть-огонь, забыл?! Сейчас как… испепелю!

— Да! Да! — согласно закивал Исхагг. — Можно! Да! Уходить нельзя! Нет!

— Нельзя… — нестройно поддержали предводителя коленопреклонённые Дети Красного Огня.

— Это ещё почему? — опешил Самуэль. — Сами говорили: воплощение Огня избавит ваши земли от давнего проклятия! Я куда направляюсь?! Как раз избавлять! Так что убери от меня свою бороду! Прекрати мне слюнявить пальцы! Пусти!

— Нельзя! — зарыдал Исхагг под аккомпанемент горестных воплей, раскачивающих жалкие хижины. — Не так! Ухун не понимает! Один… Два… Они ушли! Их нет! Совсем! Смерть! Да! Прокляты! Прокляты! Смерть к смерти! Проклятие к проклятию! Жертва! Правильно! Ухун не уйти! Ухун остаётся… Он избавит…

— Чего ты городишь?! Смерть? Да мой Альберт ещё и не в таких переделках бывал, и всегда возвращался живым и невредимым! Он и сейчас вернётся! И эту ненормальную за собой приволочёт! Не понимаю я! Это ты не понимаешь, дурак! А я ему помогу — как обычно, в самый последний момент.

— Нельзя! Ухун остаётся! Он избавит!

— Как я могу избавить вас от проклятия, если останусь здесь?!

— О! — воодушевился Исхагг, видимо, приняв удивление в голосе Самуэля за знак согласия. — Ухун узнает! — Он даже вскочил на ноги.

— Гореть-гореть — не сгорать! Ухун! — размахивая руками, объяснял Исхагг.

— Это я уже понял…

— Человек — внутри Красный Огонь! Ухун!

— Да, вы уже говорили. Снаружи я, конечно, человек, а внутри у меня огонь. Да ещё какой! Воплощение я, воплощение… Скажите верблюду, пусть не плюётся, а встанет, чтобы я мог на нём ехать…

— Огонь надо выходить! — продолжал Исхагг. — Выходить! Совсем! Прочь! Человек — тьфу! Слабый! Но человек принёс Красный Огонь — это хорошо! Красный Огонь выходить прочь! Из человека — прочь! И победить проклятье! Навсегда! Огонь — сильный! Да!

Самуэль почувствовал, что у него ослабли ноги.

— Как это? — залепетал он. — Что это вы за способ такой придумали?.. Дикари… Что значит — прочь огонь из человека? Вы что, меня потрошить собрались?!

— Нет! Нет! — закричал Исхагг. — Не так! Ножом Красный Огонь — нет! Не достать! Надо не так! Надо — вот… ф-фух! — пустынный воин волнообразно взмахнул обеими руками. — Гореть! Сильно гореть! Человек слабый — тьфу! Кричать-кричать! Громко! Открытый рот! Огонь выходить! Ухун узнал! Да! Да!

— Ай, — сказал Самуэль и начал оседать на землю.

Его подхватили на руки и бережно понесли в центр становища, где женщины уже закладывали верблюжий помёт для предстоящего большого костра.

— Время Огня! — вопил Исхагг. — Человек — прочь! Слабый человек — тьфу! Красный Огонь идёт! Да!

Пустынное солнце, раздутое собственным жаром, тяжело опускалось к горизонту. Воздух над развалинами сгущался и, сгущаясь, становился темнее.

— Готово, господин, — сказал Ургольд, появляясь на пороге врат дворца Аниса. К нему из шелестящей сквозняками мглы выбежали двое северян с массивными молотами в руках.

Сет медленно поднимался по ступеням, насмешливо глядя на наёмников.

— Быстро вы… — проговорил он. — Недолго старались… Крепко приковали?

— Куда уж крепче… — оглядываясь на тёмный проём врат, пробурчал один из северян, — не сбежит… Она и так едва жива. Дозвольте идти, господин?

— Проваливайте…

Северяне с готовностью поспешили прочь от страшного дворца. А Ургольд остался мяться на ступенях.

— Вот ещё что, господин… — обратился он к Сету.

— Чего тебе?

— Бабу мы приковали. Как вы и приказывали — во дворце, прямо к стене. Цепями, намертво…

— У самого входа, — фыркнул Сет. — Трусливые недоумки… Я приказывал — подальше её завести.

— Ребята… того… господин. Ребята боятся. И мне не по себе. Никто вашу бабу не тронет, не беспокойтесь, господин. Никто по своей воле в эту чёртову дыру… во дворец не зайдёт. Люди-то. Люди-то, я говорю, не тронут её, а вот… Позвольте сказать, господин… Мы ковали, а в темноте, из коридоров… ш-шурх-ш-шурх… Кто-то вроде ходит там… Ребята говорят: Голован это. Который уже мёртвый. А тот, другой, которого Голован загрыз… Чужак-то… Он ведь тоже станет того… ходить. Эта баба… ну ваше дело, а вот ребята думают, что мертвяки скрываются во дворце до поры до времени, а что, ежели их наружу потянет? Потому, господин, пока этот чужак ещё не встал, сжечь его надобно. Ежели господин изволит показать место, я самолично за трупом пойду.

Сет широко ухмыльнулся, пряча ухмылку под капюшоном. Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада будет разгуливать по мрачным коридорам покинутого дворца, неживой и холодный, постепенно покрывающийся плесенью, разваливающийся по кускам… О лучшем нельзя и мечтать — Эолле Хохотун обязательно оценит эту шутку.

— Бояться следует живых, — наставительно произнёс он. — А не мёртвых. Уж кому-кому, а тебе давно пора бы это знать.

Должно быть, Ургольд не ожидал такого.

— Господин! — воскликнул он. — Не надо так, господин…

— Что? — нахмурился Сет. В голосе наёмника ему почудилась угроза. — Не смей пререкаться со мной! Пошёл вон. Пошёл вон, тебе говорят!

Ургольд втянул голову в плечи. И остался стоять, сжимая и разжимая огромные кулаки. На миг Сет почувствовал волнение. Кажется, он всё же недооценивал опасность бунта со стороны наёмников. Да, на какое-то мгновение он даже испугался. Но только на мгновение.

— Ребята волнуются, — сумрачно сообщил Ургольд. — Не по нутру им это всё… что здесь творится. Говорят: не было такого уговора, чтобы с мертвяками сражаться. Говорят… говорят…

— Ну? — буркнул Сет.

— Говорят, что, мол, вы, господин, вроде как заодно со всем этим…

Сет сцепил руки в замок на груди. Солнечный луч скользнул ему под темень капюшона, и Ургольд, похолодев, вдруг увидел глаза Сета. Игра света и тьмы странно преобразила эти глаза. Исчезла испещрённая красными нитями белизна белков. Зрачки почернели и словно расплылись непроницаемыми чёрными пятнами. Ургольду глаза Сета показались бездонными дырами, наполненными засасывающим мраком.

Северянин отшатнулся.

— Мне нужна еда и место для отдыха, — ровно проговорил Сет. — Впрочем, только еда. Не время сейчас спать. Я поем и вернусь во дворец. Не приставай ко мне больше с глупыми вопросами. Меня совершенно не интересует, что болтают твои подчинённые. Но неповиновение теперь я буду жестоко карать. Понимаешь?

— Д-да, господин, — склонился Ургольд, — понимаю, — добавил он, хотя в этот момент совершенно ничего не мог понять.

Кровь ещё лилась из раны, но боль ушла. Он знал, что это значит.

Тьма вокруг него рассеялась. Тело потеряло вес — так подумал он, и в следующую секунду понял, что никакого тела у него больше нет. Это было чрезвычайно странное ощущение: не чувствовать себя, стать чем-то эфемерным, лишённым малейшего признака материальности…

Земная твердь была бессильна удержать его. Он медленно поднимался вверх, не встречая сопротивления камней, не испытывая прикосновений воздушных струй. Поле его зрения не ограничивалось теперь полукругом, доступным человеческому существу. Он видел вокруг себя. Видел, как уменьшалось внизу раскинувшее руки и ноги тело, его тело, такое привычное: волосы, руки, лицо… Тело, ставшее вдруг неодушевлённым и пустым, словно деревяшка. Как таяли, превращаясь в серые облачка, каменные перекрытия дворцовых переходов, становились прозрачными — сквозь них просвечивали более тёмные нагромождения развалин, между которыми медленно плыли силуэты людей. На мутном небе застыло круглое слабо-жёлтое солнце…

Когда ушла боль, его покинули и все остальные чувства: страх, ненависть, сожаление, гнев… Всё это, став совершенно ненужным, легко слетело с него, будто отмершие чешуйки с гибкого змеиного тела. Он сознавал, что перестал быть собой, но это его нисколько не волновало. Он мог лишь созерцать происходящее, холодно и отстранённо. Ничего больше ему и не было нужно.

Он поднимался всё выше. Земля под ним словно вздувалась пузырём, теряя свою плоскость, землю заволакивало серым туманцем. И неба не стало — только этот серый туман, просочившийся и наверх, скрыв от него весь привычный мир.

Впрочем, он уже забыл о своём мире, мире, где родился, вырос и прошёл сотни дорог, последняя из которых привела его сюда, на край света, в покинутый дворец, наполненный жутким мраком. Он видел только серый туман, всепоглощающий и всеобъемлющий, — будто никогда и ничего не было, кроме этого тумана.

Наверху серый туман вдруг потеплел. Словно растопленное масло, растёкся, обнажив в прорехе ярко сияющую сферу.

Сфера тянула его, звала к себе. Откуда-то пришло ясное понимание — это проход. Куда? Туда, где ему очень нужно оказаться. Туда, где всё кончается и всё начинается. Туда, где покой и вечность.

Он целиком наполнился щекочуще-радостным ожиданием. Его неудержимо несло к сияющей сфере, и он не мог дождаться, когда войдёт в неё. И удивительно, чем сильнее он этого желал, тем быстрее он нёсся, бесплотный и невесомый, сквозь неощутимо зыбкий туман.

Сфера была уже очень близко — тепло, исходящее от неё, становилось всё сильнее.

Он летел быстрее и быстрее…

И внезапно движение прекратилось.

Четыре нити, переливающиеся разными цветами, держали его. Концы нитей терялись далеко внизу, в клубах тумана. Не было никакой возможности отличить одну нить от другой, но он почему-то понимал: они разные. Они одинаково прочны и мощны, но они разные.

Этот серый туман небытия полностью растворил все его земные мысли и чувства. Теперь он даже не мог сказать, кто он такой — вернее — кем он был. Но вид одной из нитей навевал смутные воспоминания…

Маргон…

Эта нить называется — Маргон. Странное, ничего не значащее имя. Что это такое? Маргон…

Сфера влекла его к себе. Нити, натянувшиеся до предела, держали. Почему им нужно, чтобы он не вошёл в чудесную сферу, а вернулся назад? Назад… Куда назад? Почему?

И словно в ответ на этот вопрос туман исчез. Сейчас же мир изменился.

…Он висел в абсолютной пустоте. Наверху так же ярко сияла сфера, а внизу медленно поворачивался вокруг своей оси большой голубой шар. От этого шара и тянулись четыре переливающиеся нити. Крохотные тени роились на поверхности шара. Великое множество теней. И с этим голубым шаром что-то было не так. Чёрные рваные тучи слетались к нему из пустоты; подчиняясь вращению шара, они сливались в кольцо, кольцо росло, ширилось, угрожая окутать шар сплошной чернотой.

Через нити в него потекло понимание. Эти крохотные подвижные пятнышки на поверхности шара — люди. Люди? Слово, с трудом поддающееся осознанию, но такое знакомое. Мир людей… Мир людей и сгущающаяся Тьма. Тьма сильна. Рано или поздно она полностью скроет голубой шар. Это плохо. Тогда голубой шар перестанет существовать.

Сияющая сфера уже не была для него столь притягательна. Голубой шар взволновал его. Мир людей… Что такое люди? Человек?.. Человек — это тот, кем он был раньше. Да-да! Значит, шар населён мириадами подобных ему существ. И всех их поглотит Тьма.

Нити потащили его назад. Но сфера — уже вопреки его собственному желанию — всё влекла вверх.

Нить с именем Маргон затрепетала.

И сейчас же неясные воспоминания замелькали в нём. В нём — в том, кто совсем недавно был человеком…

Обещание… Он дал обещание…

Уходить нельзя. Сияющая сфера, проход в вечный покой, подождёт. Он нужен внизу, там, на голубом шаре. Ему нужно вернуться. Вернуться! Он понимал, что должен сделать это.

Но притяжению сияющей сферы трудно было сопротивляться. Ему невозможно было сопротивляться, потому что оно было — порядком мироздания.

Четыре нити натужно вибрировали от страшного напряжения. А эфемерная субстанция, обитавшая когда-то в человеческом теле, задрожала. Её рвало на части.

Нити были сильны. Притяжение сияющей сферы ещё сильнее. А он был слаб. И неизбежный разрыв произошёл. Часть его сущности взлетела вверх и вошла во вспыхнувшую сферу. А то, что осталось, нити унесли к голубому шару…

Далеко-далеко, в мире людей, в месте, куда вход закрыт всякому непосвящённому смертному, в разных углах огромного зала очнулись Четверо. Причудливый знак, занимавший всё пространство пола, ещё тлел языками бесцветного пламени. Воздух в зале был густ, словно вода, и потрескивал росчерками белых молний.

Маргон заговорил первым.

— У нас получилось… — сипло произнёс он. — Я не смел даже надеяться, но у нас получилось.

Сарган с Востока подтянул ноги к груди и взялся за красную курчавую бороду, насквозь мокрую от пота.

— Мы потеряли по несколько сотен лет жизни каждый… — постанывая и морщась, сказал он. — Твой человек стоит этого?

— Стоит, — уверенно подтвердил Маргон.

— Нам повезло, — проговорил Адран с Севера, — у твоего человека был дар небес, с которым он родился. Небеса забрали дар обратно, и только благодаря этому нам удалось вернуть человека.

Мбан с Юга, мелко тряся курчавой головой, — так, что бряцали многочисленные амулеты на шее, судорожно растирал себе грудь. Ладони его скользили по голой фиолетово-чёрной коже, под ладонями всхлипывал, выбрызгиваясь струйками, липкий пот.

— И всё-таки, — заговорил Мбан. — Ты уверен в своём человеке?

— Абсолютно, — сказал Маргон.

— Ни в чём нельзя быть уверенным абсолютно, — возразил Сарган с Востока. — Потому что в мире людей нет ничего абсолютного. Ты знаешь это…

Мбан молчал, поджав губы, и трое из Четырёх посмотрели на него. Они чувствовали, что у него есть ещё что сказать.

— Я не вижу Эолле, — выговорил, наконец, Мбан с Юга. — Уже давно не вижу ни в одном уголке мира людей. Он ушёл туда, откуда пришёл. Что бы это значило, братья?

Теперь молчали трое.

— Вы знаете, — продолжил Мбан. — Вы ведь тоже не могли увидеть Хохотуна, как ни искали. Вы знаете, что это значит. Но боитесь сказать. И я боюсь. Но кому-то нужно произнести это вслух.

Мбан оглядел присутствующих. Его взгляд остановился на Саргане, и заговорил Сарган.

— Я скажу, — неохотно произнёс он. — Эолле вернулся, потому что сделал в мире людей всё, что намеревался сделать. Его миссия уже закончена. Кость Войны возвращена людям, и с этим ничего нельзя поделать. Мы не успели перехватить её. Вот поэтому я и спрашиваю тебя, Маргон: уверен ли ты в своём человеке? К чему все наши усилия, если Кость покинула своё вековое убежище? Что может сделать твой человек?!

— Кость Войны ещё погребена в тайнике дворца Аниса, — пробормотал, опустив голову, Маргон.

— Это вопрос нескольких часов.

— Так что же, братья?! — возвысил голос Маргон. — Нам остаётся только смиренно опустить головы перед Тьмой? Даже когда нет надежды, стоит бороться. Если мы хоть на что-то способны, мы должны делать всё, чтобы помешать Эолле. В конце концов, не он и не мы решаем судьбу мира…

После этих слов в зале воцарилась тишина.

Альберт Гендер открыл глаза и глубоко вздохнул. И вскочил на ноги. Всё, что произошло с ним после того, как он встретил Сета в этом коридоре, отчётливо вспыхнуло в сознании. Ловец поднёс руку к шее, нащупал свежую рану, затянутую тонкой плёнкой. Никакой боли он не ощущал. Под его ногами подсыхала обширная лужа крови, но и слабости Берт тоже не чувствовал. Напротив — его вены дрожали от мощного тока обжигающей энергии. Каким-то образом он понимал — сила, дарованная ему, велика, но иссякнет она скоро.

Поэтому нужно спешить.

И недолговечность бушующей в нём энергии была не единственной причиной для спешки. Вместе с силой в Ловца влилось постижение значимости его цели. Косматые тучи Тьмы, оплетающие голубой шар, всё ещё слишком ясно стояли перед глазами.

Берт поднял меч, бросил его в ножны и побежал по коридору, туда, откуда шёл Сет. Через несколько поворотов он вдруг заметил, что совершенно забыл про факел, но мрак не только не пугал его теперь — он не стеснял движений. Тьма, неслышно ворча, как зверь при виде пылающей ветви, расступалась на пути. На бегу Ловец вытянул перед собой руки. Свободная от одежды кожа светилась ровным красноватым светом. Сквозь прорехи на куртке свет пробивался ясными лучиками, а длинные волосы Ловца — он ощутил это только что — чуть потрескивали невидными искрами.

Тьма бежала его. Не было страха перед ней, не было и противного холода в затылке. Всё тело переполняла могучая сила — он будто превратился в стрелу, пущенную точно в цель.

Мелькали повороты, выщербленные ступени лестниц и чёрные провалы пустых комнат. Один из провалов кинулся ему навстречу — ещё шаг, и каменный великан Анис встал впереди.

Ловец, чьи движения не утратили стремительности после долгого бега в чёрной гулкой пустоте, рывком вытащил шнурок из отворота куртки… Дело нескольких минут — произвести необходимые замеры.

Когда с этим было покончено, Берт бросился в обратный путь.

ГЛАВА 2

Возвратиться в комнату, где большое становится малым, было несложно. Берт спрыгнул с последних ступеней обрушенной лестницы, подняв тучу серой пыли. И побежал по своему следу, переплетающемуся с более старыми, почти уже стёртыми отпечатками сапог Сета. Вылетев на очередной перекрёсток, он свернул было туда, куда сворачивал раньше, но отчего-то остановился. Вернулся назад.

Ему послышалось, будто откуда-то из дальних коридоров прилетел слабый крик, жалобный крик о помощи… Мощь, бьющаяся в жилах, гнала дальше, но Берт всё стоял, напряжённо всматриваясь во мрак.

Почудилось?

Нет, крик повторился, но был он таким слабым, что сюда докатилось только эхо… В этом эхе, неясно, как отражение в мутной воде, он прочитал своё имя.

— Марта?.. — изумлённо проговорил Ловец. — Марта! — закричал он во всю силу лёгких.

Ответный крик метнулся сквозь нагромождения Тьмы отчаянным зигзагом.

Оставив сомнения, не думая об осторожности и не переставая кричать, Берт бежал на звук её голоса, путеводной нитью протянувшийся через запутанную систему каменных туннелей. Наконец, коридор, которым он двигался, сильно раздался вширь, скрылся в чёрной пелене, и шаги Ловца застучали отчётливей и громче, стук раскатывался по пустому пространству, где мрак развеивался в серую дымку и терялся среди вырастающих из дымки гигантских колонн. Очевидно, Берт приближался к главному входу во дворец. Когда-то здесь пылали сотни светильников, стража громыхала тяжёлыми копьями, а по мраморным напольным плитам звонко цокали подбитые бронзой сапоги самого Аниса… Сейчас только ветер гонял по ощеренному трещинами полу прах гнилых костей, только пауки неслышно копошились в липких своих логовищах, растянутых меж колонн.

— Марта! — крикнул Берт снова.

Крик взлетел вверх, к невидимому потолку, и столкнулся с тонким стоном:

— Альберт!

Ещё десяток шагов — и Ловец остановился. Рыжеволосая, распятая на стене, вздрогнула так сильно, что зазвенели в кольцах, вбитых в камень, ржавые звенья толстой цепи.

— Альберт… — выдохнула она, глядя на Ловца испуганно и оторопело. — Аль… берт… Это ты? Ты жив?

По её лицу сквозь грязь и синяки мгновенно расплылась голубая бледность.

— Ты сама звала меня, — ответил Берт, приближаясь. — Разве не так?

Рыжеволосая снова вздрогнула, и он остановился.

— Кого же мне ещё звать?.. — вымолвила она, не в силах отвести взгляда от Ловца. — Мне сказали, что ты погиб. Но ты…

— Уже нет, — улыбнулся Берт, — как видишь.

— Ты стал другим… — договорила Марта. — Что с тобой случилось?

— А что случилось с тобой? Я же велел тебе оставаться среди Детей Красного Огня! Я и Самуэлю приказывал…

— Приказывал… Велел… — глухо отозвалась Марта. — Пусть Самуэль слушается твоих велений, а я… не принадлежу тебе. Я вольна делать всё, что захочу, понял? — Её голос истерически зазвенел: — Почему ты не спросишь, что меня привело сюда?

— Твоя глупость.

Берт вынул меч, прикидывая что-то, пробежал глазами по звеньям цепи и бросил меч обратно в ножны.

— Не бойся, — сказал он, как мог мягко.

Она вдруг всхлипнула:

— Я думала, ты и вправду мёртв… Этот человек… Он был так уверен в своих словах, будто стоял в шаге от твоего мёртвого тела.

— Так оно и было. Умирать чертовски неприятно, — усмехнулся Берт. — Но ради того, чтобы вовремя вернуться — стоит умереть…

— Я не понимаю… — Кажется, Марта уже перестала бояться. — И не буду ни о чём больше спрашивать. Ты нашёл меня — это главное…

Она лязгнула цепями.

— Погоди, — шагнул к ней Ловец, — сейчас…

Он взялся за железный костыль, удерживающий на цепи её правую руку. Напряг мышцы, и сияние от его кожи полыхнуло ярче, разгоняя мрак… Костыль натужно заскрипел, покидая камень, брызгая перхотными струйками пыли. Рыжеволосая со вздохом облегчения опустила затёкшую руку. Цепи звеня побежали сквозь кольца, с лязгом улеглись на каменном полу свернувшейся змеёй. Берт встряхнул кистями и взялся за второй костыль…

Осторожные шаги и приглушённые голоса, донёсшиеся с той стороны коридора, где серый полумрак был светлее, остановили его.

— Скорее! — шепнула рыжеволосая. — Они возвращаются!

— Они возвращаются… — повторил Берт, кусая губы.

Надо было решаться — и надо было решаться как можно скорее. Эти люди идут сюда. Если они увидят, что пленница освобождена, наверняка поднимут тревогу — такие цепи даже сильному мужчине снять весьма сложно, что уж говорить о женщине… А если поднимется тревога, завершить дело во дворце Аниса будет непросто…

Берт отступил.

— Прости… — выдохнул он.

— Альберт!

— Не кричи! Не кричи, Марта… Тише. Ты не понимаешь…

Ну как сделать так, чтобы она поняла то, что понял он? Как рассказать ей о беззащитном голубом шаре, к которому слетаются чёрные крылья жуткой Тьмы? Как успеть поведать о том, что его выдрали из лап смерти и нельзя, никак нельзя рисковать ещё раз?

Стараясь не смотреть на рыжеволосую, он поднял с пола костыль и одним движением вогнал его на место.

— Альберт… — ахнула Марта.

— Так надо. Я вернусь за тобой. Слышишь, обязательно вернусь…

— Ты опять бежишь от меня… — Она не плакала, и голос её не дрожал, а был хрипл и бесцветен, как стон обречённого. — Наверное, так… и должно было произойти. Я могла догадаться… Почему я до последнего верила в тебя?

— Перестань… — болезненно покривился Берт. — Пожалуйста, перестань. Я вернусь за тобой, слышишь? Обещаю…

— Ненавижу тебя.

— Не надо…

— Ненавижу! — выкрикнула Марта, и глаза её заблестели. — Господи, как я тебя ненавижу! Кроме своих пыльных безделушек, ты никогда ничего не любил! Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада! Кроме твоего громкого имени, у тебя ничего нет! Что б ты сдох, Альберт!

Берт колебался ещё мгновение. Шаги приближались. Теперь можно было даже расслышать звяканье оружия, можно было уловить настороженное дыхание и запах пота. Ловец сказал в последний раз:

— Я вернусь, — и исчез, разрезая тьму своим слабнущим уже свечением, — на то, чтобы выдернуть крепко вбитый костыль из стены, у него ушло немало сил.

Марта, всхлипнув, рванулась за ним. Костыль, удерживающий её правую руку, вывалился. Освобождённую руку она протянула вслед Ловцу… И уронила её.

«Я вернусь, — билось в голове Берта. — Я вернусь, обязательно вернусь… Что они ей сделают? Если они сразу её не… Если они оставили её в живых, значит, имеют на это причины… Прости, Марта, но я действительно должен закончить своё дело. Это важно. Это важнее всего на свете…»

Он пытался отвязаться от этих мыслей, но, чем больше он твердил себе, что его дело важнее всего на свете, тем слабее становилась его вера. Сияние его гасло стремительно…

— Надо успеть… — превозмогая отчаяние, говорил он на бегу. — Надо успеть…

И он успел.

В потолке комнаты, где большое становится малым, вспух красный огонёк. Солнце там, снаружи, почти село. Торопясь, Берт вытащил свой шнурок, быстро, но тщательно отмерил нужную длину, сложил оба меча — свой и Сета — и крепко связал их. Сбил с навершия медный медальон и укрепил свой, истинный знак Аниса.

Только он всадил клинок в каменный черепаший панцирь, красный огонёк в потолке комнаты вспыхнул ярче. Тонкий, словно игла, луч пронзил отверстие знака Аниса и вонзился в макет дворца.

Несколько секунд не происходило ничего.

Жадными глазами Берт следил, как луч рос, становясь сильней. Упёршись в крохотный дверной проём одной из комнат в нижнем ярусе дворца, он будто поджёг древнюю резную кость.

Миниатюрный коробок комнаты окрасился ослепительным багровым пламенем. Что это было — секрет неведомого мастера или чудом не рассеявшийся за столько веков магический заряд — Берт не мог определить. Да и не пытался. Заворожённый, он смотрел, как пульсируют багровым жаром костяные перегородки… Но потом опомнился и, опустившись на колени, отыскал на макете комнату, где находился сейчас — это было не особенно сложно — древний мастер постарался передать даже внутреннее убранство каждой из комнат. Через несколько минут Ловец принялся высчитывать путь, который ему предстояло пройти. Путь к тайному хранилищу Кости Войны.

Их осталось только восемь из одиннадцати, наёмников из Северной Пустоши, суровых и умелых воинов, привыкших к честному сражению, лязгу мечей, брызгам крови, пятнавшим их татуированные лица, яростной стихии борьбы не на жизнь, а на смерть.

Здесь, в этом пустом, наполненном лишь завываниями чёрного ветра каменном лабиринте, им было не место. Каждый из них кожей чувствовал это. Но они шли вперёд, ведомые старшим, чьего приказания ослушаться не смели.

Ургольд с обнажённым мечом в одной руке и горящим факелом в другой, стараясь ступать неслышно, осторожно двигался в шелестящем полумраке.

Услышав металлический лязг, он остановился.

«Это же баба! — вспомнил он. — Та самая, прикованная… Ничего страшного… Нужно продолжать поиски. Лучше встретить опасность лицом к лицу, чем дрожать всякую ночь, ожидая, пока зубы мертвеца вопьются в твоё горло…»

Ему было не по себе. Впервые в жизни он ослушался повеления господина, которому служил, но и впервые в жизни ощущал господина не хозяином своим, а коварным врагом, тянущим за собой в гибельную пропасть жуткой смерти.

«Авось обойдётся, — мысленно говорил себе Ургольд. — Авось наваждение это спадёт с господина, и он снова станет прежним…»

Свет факела выхватил из Тьмы силуэт девушки. Ургольд испытал облегчение, увидев живого человека.

— Не боись… — хрипнул он в ответ на лязг цепей. — Мы это, мы… Ничего худого не сделаем…

Но девушка, кажется, вовсе не испугалась северян. Она едва взглянула на них — и снова вперила взгляд в липкую мглу пустого коридора. Ургольд невольно глянул туда, куда смотрела она, но ничего не увидел.

— Был тут кто? — спросил он. — А? Чего молчишь?

Воины тоже молчали, тяжело дыша за его спиной. Верзила с расцарапанным лицом — он стоял ближе других — поглядел на девушку, опустил глаза и крепче перехватил рукоять меча. Сейчас ему было не до любовных шалостей.

— Оно, конечно, неприятно тут торчать… — миролюбиво начал Ургольд, чьё подозрение в том, что рыжеволосая видела здесь кого-то, укрепилось. — Но, ежели нам поможешь, и мы тоже того… Стой-ка!

Его несильно толкнули в спину, да он и сам заметил — правая рука девушки была свободна.

— Вот оно как! — удивлённо выговорил Ургольд. — Сам же проверял цепи… Ну-ка… Это ты как умудрилась?..

Не подходя близко, он поднёс факел к дыре, в которую был вколочен костыль, и покачал головой. Костыль просто выдернули, не раскачивая, не отбивая каким-либо орудием. Человек, который сделал это, должен обладать поистине медвежьей силой.

— Дружок твой! — догадался Ургольд. — Был здесь, ага? Молчишь? Ну молчи, молчи… Значит, не помер он и не встал ещё… А то бы не избавлять тебя кинулся, а башку отгрызать… Значит, живой…

Северянин задумался.

Если бы ненавидимый господином чужак был восставшим мертвецом, старшина отряда наёмников не колеблясь повернул бы обратно. Но Ургольд явился во дворец со своими людьми, чтобы найти и сжечь труп до того, как тот обернётся кровожадным чудовищем, чтобы избавить себя от ужаса ожидания ночного нападения.

Чужак был жив. Что ж, выходит — есть шанс добыть его голову и вернуть расположение господина. Может, гибель чужака от руки Ургольда приблизит долгожданный момент, когда господин решит покинуть это проклятое место. Ничего северянин не желал с такой страстью, как только оказаться подальше отсюда. А ежели чужак уже обнаружил то, что ищет господин с таким неистовством?

Ургольд принял решение. Они идут дальше. Чужак не мог далеко убежать — только что он был здесь, и они его спугнули. Как бы ни был он силён, против восьмерых опытных воинов ему не устоять. К тому же — эта мысль пришла в голову северянина неожиданно — в битве против чужака у них может быть кое-какой козырь…

— За мной, — скомандовал Ургольд. — И захватите с собой бабу.

Если бы он не знал, что здесь должен быть проход в тайную комнату, он бы ни за что не догадался обратить внимание на этот участок стены — такой же угрюмо-серый, затянутый портьерами толстой пыльной паутины. Берт ещё раз вызвал в памяти путь от комнаты, где малое становится большим— до тайного хранилища. Всё точно, переход к переходу, поворот к повороту…

Факелом он поджёг паутину — коридор на миг озарился ярким пламенем, в свете которого Ловцу намётанным взглядом удалось кое-что различить. Он подошёл ближе. Так и есть: в одной части стены пыль, налипшая на камни, лежала гораздо более тонким слоем, чем везде. Значит, где-то здесь должна быть щель, может, незаметная глазу, но пропускавшая постоянный, хоть и очень слабый, ток воздуха. Пальцы Берта побежали по стене, ощупывая каждый камень. Первый камень, поддавшись, хрустнул и вывалился, второй раскрошился… Время! Третий упруго поддался под рукой Ловца, и стена ощутимо дрогнула.

Вот оно.

Берт сжал пальцы вокруг камня и сильно надавил.

Он ожидал, что часть стены повернётся вокруг оси — таким образом открывалось большинство тайных дверей, но громадная каменная плита, заскрежетав, вдруг поползла вверх, погружаясь в потолок. Затхлые комья мрака с тяжёлым выдохом покатились в коридор.

Берт остановился, не переступая порога комнаты. Здесь. Тайное хранилище Кости Войны находится здесь. Сила, дарованная ему по возвращении в мир живых, иссякла, и теперь он чувствовал дрожь в мышцах и тяжкое гудение в голове — предвестники ослабляющей усталости.

— Осталось немного, — сквозь зубы проговорил Ловец. — Совсем немного…

Тьма снова смыкалась вокруг него душащими кольцами. Он вытащил из-под одежды тряпицу, пропитанную горючим составом Самуэля, подумав, разорвал её надвое. Одну часть сунул за пазуху, а вторую намотал на клинок своего меча и поджёг. Трескучее бездымное пламя пугнуло темноту, чёрными струями брызнувшую в разные стороны.

Берт, прислушавшись к собственным ощущениям, осторожно шагнул на порог. Нарастающий скрежет ринулся на него откуда-то сверху, волосы шевельнул тугой поток воздуха. Не раздумывая, он швырнул своё тело вперёд, ворвался в душный мрак и, услышав страшный грохот позади, растянулся на холодном полу. Обернулся: плита в прогале двери снова поднималась — будто размыкались огромные челюсти. Ловца пробил пот при одной мысли о том, что его могло расплющить в бесформенный кровавый ком, промедли он лишь одно мгновение. Впрочем, почти сразу же другая мысль ударила его ещё более сильным испугом.

Он не почуял близкой опасности. Чувство опасности, верно служившее ему всю его жизнь, на этот раз промолчало…

Ловец подобрал факел, встал на ноги.

Это всё потрясение после возвращения из мёртвых. Это, конечно, не навсегда. Он просто ещё не оправился. Не может такого быть, чтобы дар небес, с помощью которого он умудрялся выживать в самых жутких уголках этого мира, вдруг отказался служить ему. Лучше бы померкло зрение, лучше бы утратился слух… Без чувства опасности, без этого отрезвляющего холодка в затылке, ему не быть больше Ловцом Теней…

— Это не навсегда… — вслух проговорил Берт.

Не следует сейчас об этом думать. Нужно сконцентрироваться на месте, где он оказался.

Тайная комната была совсем небольшой. Оставаясь на месте, Берт далеко вытягивал руку с факелом, освещая тесно сомкнутые вокруг него стены. Когда пламя оказалось напротив глаз, Ловец невольно вздрогнул, едва удержавшись, чтобы не отшатнуться.

Двуглавый каменный змей, навеки вмурованный в противоположную стену, уставился на него двумя парами сверкающих глаз. Очевидно, это было изображение какого-то конкретного древнего божества, призванного охранять артефакт, — каждая чешуйка на мощном теле носила на себе крохотный таинственный значок, из разинутых пастей высовывались тонкие раздвоенные язычки, изогнутые в причудливые иероглифы. Только глаза — разноцветные драгоценные камни, природу которых Ловец определить не мог, слепо сияли в глубоких глазницах.

Больше ничего примечательного в комнате не было.

Берт закусил губу.

Самый наиученнейший историк не разобрался бы в плетении знаков на чешуе змея, наискушеннейший знаток древнего искусства вряд ли понял смысл хотя бы одного из иероглифов, в которые изгибались змеиные языки. И раньше Ловец много раз сталкивался с подобными загадками, но даже не пытался вникать. Он ведь владеет способностью, позволяющей ощущать опасность, угрожающую его жизни, он обладает бесценным даром небес. Или — обладал?

Двумя осторожными шажками Ловец приблизился к змею. Там, где змеиное тело расходилось двумя головами, темнели узкие, едва видимые прорезы — на шее каждой из голов. Берту не составило особого труда догадаться: змеиные головы — это рычаги. Взлохматив и без того растрёпанные волосы, он потёр затылок.

Ничего. Совсем ничего он не чувствует.

Это уже было страшно.

Какой из рычагов активирует ловушку, а какой открывает хранилище? Эту загадку с произвольным количеством неизвестных он решал много раз — не думая и не рассуждая, Ловец всегда успешно избегал тот путь, который нёс смерть, — так подсказывало его чувство опасности.

Надо собраться. Надо сосредоточиться и решить. Чувство опасности молчит, так пусть действует инстинкт. Нет времени на колебания!

Берт резко выдохнул и взялся за правый рычаг. Плавно опустил его вниз и отскочил.

Несколько секунд было очень тихо.

Затем, коротко скрежетнув, с грохотом рухнула плита, заменяющая дверь, намертво запечатав Ловца в этом каменном мешке. И в тот же момент сверху поползло тяжкое шипение, посыпались мелкие камешки… Вздёрнув факел, Берт поднял голову и увидел нечто такое, что заставило его вскрикнуть.

Потолок — цельная четырёхугольная каменная плита — медленно опускался, выплывая из темноты. Медленно, но неотвратимо потолок двигался вниз, чтобы через какую-то пару минут соединиться с плоскими камнями пола, превратив Ловца в тонкую прослойку размозжённой плоти и раздробленных костей.

Он ошибся. Ошибся первый раз в жизни.

И кажется, последний…

Берт рванулся к каменному змею. Навалился грудью на торчащую кверху левую голову, но этот рычаг очень легко, совершенно без всякого сопротивления, упал вниз…

Ему захотелось завыть от отчаяния. Этого ещё недоставало! Один из рычагов блокирует действие второго — процесс теперь не остановить. У Ловца была всего одна попытка — и он не сумел ею правильно воспользоваться.

Берту казалось, что пол поплыл под его ногами. Всё, это конец. Потолок опустился уже так низко, что пришлось пригнуть голову. Он плечами упёрся в давящую на него каменную плиту, ногами в пол — и, собрав все силы, попытался задержать движение.

Безрезультатно. От страшного напряжения хрустнули кости, а потолок всё с той же скоростью продолжал идти вниз. Берт упал на колени. Он держал факел над головой, и пламя жёлтыми пятнами расплывалось по плите, а расстояние от неё до пола было уже меньше человеческого роста.

Не сдаваться! Не сдаваться! Думать!

Впрочем, что тут можно было придумать? Плита потолка накрывала почти всё пространство комнаты, оставляя лишь узкую щель для каменного змея. Остановить плиту невозможно и выбраться из комнаты нельзя.

Берт пригнулся ещё ниже. Он выронил факел, судорожно всплеснул руками и вдруг ушиб пальцы о близкую стену.

Стену? Откуда здесь стена? Он ведь находился на середине комнаты, когда дёрнул этот чёртов рычаг, и потолок начал опускаться. Как случилось оказаться около стены?

Он схватил факел и, стоя уже на четвереньках, спиной ощущая чудовищный гнёт потолка, выбросил руку к центру комнаты.

Пола он не увидел. В шаге от него каменная твердь обрывалась трещиной, откуда, будто дым, плыли ледяные тучи Тьмы.

Берт закричал. Плита распластала его по полу. Ещё секунду, и он потеряет возможность двигаться. Ещё две-три секунды — и он потеряет жизнь.

Жажда выжить оказалась сильнее страха Тьмы. Обламывая ногти, Ловец втащил своё тело на край трещины и, перегнувшись, упал в чёрную пустоту.

Мгновение, которое он провёл, не чувствуя под собой опоры, показалось вечностью. Ударившись о твердь, Берт открыл глаза. Факел лежал рядом. Пламя, задавленное Тьмой, испускало тонкие огненные струйки — пламя умирало. В зыбком свете он увидел, как плита потолка заскрежетала в последний раз, опустившись на уровень пола. И остановилась. Душная темнота глубокой ямы охватила Берта — стало трудно дышать, он задыхался, непроизвольно царапая пальцами грудь, чтобы впустить в себя воздух. В глазах вспыхнули кровавые круги, но сейчас же с тихим шипением яма начала наполняться воздухом. Потухшее было пламя факела вспыхнуло с новой силой. Берт несколько раз глубоко вдохнул, насыщая засаднившие лёгкие.

И поднялся с факелом в руках. И, всё ещё не веря, что до сих пор жив, огляделся.

Эта комната была ещё меньше той, верхней. Да и не комната это вовсе — глухой каменный мешок. Серые лохмотья паутины закрывали стены, под ногами хлюпала грязь. А наверху, на расстоянии вытянутой руки, покоилась горизонталь плиты, отрезавшая Ловцу путь назад.

И тут к Берту вернулась способность разумно мыслить. Движение пола под ногами не было иллюзией — понял он. Как и потолок, пол был подвижен. Скорее всего, он и управлялся тем же механизмом, запускаемым правым рычагом. Потолок опускается, пол раздвигается, загоняя человека, нашедшего тайное хранилище, в подземную темницу.

А если бы он нажал левый рычаг? Что произошло бы тогда?

Берт шагнул к одной из стен — под подошвой его сапога слабо хрустнули пропитанные влагой кости, почти сгнившие, напоминавшие теперь размокшие тростниковые стебли. Он опустил факел пониже: вонючая грязь на дне ямы, словно дохлыми червями, кишела осколками человеческих костей. Слепыми глазницами смотрел на Ловца белый череп, ещё один оскалился потрескавшимися беззубыми челюстями у дальней стены. С трудом выдирая сапоги из липкой грязи, морщась от отвратительного, чавкающего хруста бесчисленных костей, Берт прошёлся вдоль стен. Обрывая огромные лоскуты шелестящей паутины, он осматривал стены сверху, тщетно выискивая хотя бы малейшую щель или какой-нибудь выступ: словом, что-нибудь указывающее на возможность выхода.

Ловец целиком ушёл в это занятие. Прекрасно понимая, что из такого рода ловушек лазеек никогда не оставляют, он не позволял себе отчаиваться. Несмотря на то, что яма проветривалась какой-то хитроумной системой вентиляции, скоро ему снова стало трудно дышать. Тьма в этой подземной комнате совсем не такая, как снаружи, пропитанная вовсе не яростью, а дурманным смертным покоем, душила его. Тьма была плотна, словно застывший чёрный ветер, факельный огонь до времени развеивал её, она липла к стенам тысячами бесформенных теней, вязнущих одна в другой. Тьма копошилась по углам. В ней не ощущалось злобной угрозы, в ней было ледяное спокойствие — она ждала, пока угаснет огонь. Стараясь двигаться без суетливой поспешности, от которой рукой подать до срыва в безумие, Берт достал из-за пазухи последний лоскут, пропитанный горючим составом Самуэля, накинул его на клинок меча. Факел вспыхнул ярче. Не думать, не думать, что будет, когда он догорит. Пот струился по лицу Берта, усилием воли подавляемый ужас шевелил волосы на висках, но Ловец продолжал исследования. Пока у него есть время, нужно использовать каждое мгновение…

Стены были лишены малейших щелей. В одной стене обнаружилась большая пустая ниша — только и всего. Каким-то образом сюда поступает же воздух! И кстати, зачем?

Довольно скоро он понял, в чём дело. И это открытие нисколько не добавило оптимизма. Кости в грязи… Большинство сохранилось в виде цельных скелетов, но Берту попадались и останки, разбитые в мельчайшие кусочки, — будто людей, ещё живых, дробили великанские молоты.

«Правый рычаг раздвигает напольные плиты и опускает потолок, — напряжённо размышлял Ловец, — а левый?.. Левый, должно быть, опуская потолочную плиту, никак не воздействует на плиты пола. И в том, и в другом случае человек, вошедший в хранилище… Дьявольщина!»

Берт схватился за ногу — какая-то дрянь, на которую он наступил, нервно вышагивая по дну ямы, пропорола толстую подошву сапога и больно ужалила в ступню. Боль не была похожа на ту, какая бывает от обычного пореза. Скорее, это напоминало укус пчелы — повреждённое место горело огнём и немело одновременно. Бухнувшись в грязь, Берт поспешно стащил сапог.

В подошве обнаружилась маленькая круглая дырка, на стопе — небольшая, почти бескровная ранка, боль в которой уже начала утихать. Берт снова натянул сапог. Не похоже на след от острой кости. Да и не осталось тут костей, способных ранить…

Воткнув горящий меч рукоятью в вязкое дно ямы, Ловец осторожно принялся разгребать грязь и скоро наткнулся на нечто, напоминающее кривой клык. Смутный, почти неощутимый образ пролетел в его голове… Взявшись за клык обеими руками, он поднатужился и дёрнул. Клык, казалось, был укреплён на чём-то довольно большом… Ловец потянул снова.

Грязь в том месте, из которого торчал клык, с громким чмоканьем разверзлась. Не разжимая захвата, Ловец рухнул на спину. В грудь ему ударился облепленный грязью предмет, с первого взгляда напоминавший бычью голову. Испытав непонятный приступ гадливости, Берт отбросил этот предмет прочь и вскочил.

Необычно быстро грязь сбежала с него тонкими, похожими на перепуганных змеек, струйками — с огромного шлема, выпиленного из жуткого рогатого черепа. Покрытая тёмными шрамами давних сражений, неестественно белая среди темени этой зловонной клоаки, перед Бертом засияла Кость Войны.

— Я себе немного не так представлял момент обретения… — ошеломлённо пробормотал Ловец.

И вдруг реальность вокруг него растаяла. Он обонял сладкий запах горящего масла, почуял шёпот ночной пустыни где-то далеко, услышал тихий звон тонких золотых колец на смуглых руках безмолвно танцующей наложницы…

Анис умирал так давно, что уже сам страстно желал смерти. Раскинувшись на душном ложе под раскрытым окном, овеваемый скользящими в струе горячего воздуха шёлковыми занавесями, он лишь изредка моргал слезящимися глазами. На любое иное движение сил у него недоставало.

Звенела золотыми браслетами, кружась вокруг ложа, пятнадцатилетняя танцовщица. Сколько она уже танцует?.. Откуда привезли её придворные купцы? Продали они её когда-то или принесли в знак почтения своему царю? Как её зовут?

Мысли Аниса вяло роились вокруг девочки, на которую он не мог даже взглянуть. Боги, как невыносим этот назойливый золотой звон! Как приторно пахнет от разгорячённого девичьего тела благовонными втираниями… И отчего так противно чадят масляные светильники?

«Умирать, в конце концов, невыносимо, — в который уже раз пришла в голову Аниса тёмная мысль. — Не проще ли призвать раба и приказать ему пронзить кинжалом дряблую, жёлтую кожу на груди… Пусть стальное лезвие навсегда остановит трепыхания старого сердца… Но кто решится своей рукой заколоть царя?.. Боги, как тяжело…»

Звенящие золотые браслеты крохотными иголками кололи мозг. Слышалось прерывистое дыхание юной танцовщицы. Сколько она уже танцует? Прогнать бы её… Но нельзя даже рукой шевельнуть — такая слабость. Жизнь колышется в теле, словно стоялая, мутная вода в дырявом бурдюке. Утекает по капле, по капле и никак не хочет течь быстрее.

«Чем я прогневал вас, боги? Почему вы не даёте мне желанной смерти? Говорили старики: простятся Анису все грехи за то, что унёс он от людей вещь из Тьмы… Почему тогда такая мука?»

Умирающий старик на пышном ложе вспоминал, как последние годы терзался одной навязчивой мыслью: я дряхл, моё время закончилось. Что я видел в своей жизни? То же, что и тысячи других таких же, как я… Богатство… Но мало ли богатых людей на земле? Купец или царь — чем одно богатство отличается от другого? Власть… Она подобна морской воде: чем больше её пьёшь, тем сильнее разгорается жажда. А чем утолить эту жажду, когда в обладании твоём лишь маленькое царство, пятнышко на необъятной шири каменной пустыни, пятнышко среди множества таких же пятнышек? И вся охота к власти сводится к бесконечной грызне между равными по силе… а точнее, по слабости — царьками.

А ведь когда-то Непобедимый Орик владел княжеством ещё меньшим, чем это царство. И всего за несколько лет стал повелителем едва ли не половины мира. Он прошёл, не сгибая головы и не вкладывая меча в ножны, сотни дорог. Перед ним повергались в пыль владыки с армиями втрое большими. Одного его слова было достаточно, чтобы разрушить самые высокие крепостные стены. Ни меч, ни нож, ни стрела, ни ядовитое зелье не могли убить его. И… кто знает — если бы Кость Войны до сих пор была с ним, может быть, и старость не коснулась бы его?..

Эта последняя мысль одновременно и пугала и привлекала Аниса. Старики говорили… Да что ему до этих стариков. А вдруг воля богов была в том, что он, Анис, именно он избран для Кости? Не даром же ему и никому другому попал в руки страшный шлем…

Но он слишком хорошо помнил, как тогда, в тёмном шатре, резко и неузнаваемо изменилось лицо Орика. Как разгладились и безвольно обвисли жестокие складки у рта, едва шлем покинул голову Непобедимого. Как в последний раз вспыхнула и навсегда погасла яростная, неукротимая сила в его глазах. Как из почти божества Орик превратился в того, кем был от рождения, — тупого увальня. Тупого увальня, насмерть перепуганного кровавой неразберихой… Лишь ужас потерять себя удерживал Аниса от слияния с Костью Войны. Аниса, единственного, который видел всё это своими глазами и сумел выжить…

Слава Кости уже давно раскинулась далеко за пределы его царства. Поначалу царство Аниса обходили стороной даже шальные пустынные разбойники, а теперь, когда он одряхлел… Даже странно, что до сих пор не нашлось охотников пробраться в дворец и отыскать там Кость Войны. Ну и пусть бы искали. Кость спрятана надёжно, и тайну хранилища не знает никто, кроме него самого… А он не выдаст тайну ни под какими пытками… Пытки! Даже смешно. Всякий, кто увидел его, опасался бы сильно дохнуть рядом с ложем, чтобы не потревожить едва тлеющий в нём фитилёк бытия… О боги, почему вы не разрешаете умереть?! Разве это жизнь?

Звон золотых браслетов наконец-то стих. Какое блаженство! Полная тишина. Вот бы ещё поскорее пришёл рассвет, а с ним — желанная прохлада от остывшего за ночь неба. Анис даже осилил такую малость — раздвинуть уголки губ в улыбке. Но спустя несколько мгновений тревожный шёпот долетел до него. Простучали лёгкие шаги, и в тесном, увешанном пухлыми коврами пространстве покоев, зазмеилось пронзительно-тонкое, словно волосок, входящий под кожу, пение.

О боги, за что мне это? Почему, боги, вы не даёте мне умереть, а люди не хотят оставить меня в покое? Моя жизнь закончена, больше ничего я не могу свершить, так зачем мне жить?

Старик хотел уснуть. Но каждый извив нескончаемой песни всплёскивал тягучую боль в усталой голове.

«А что, если боги не желают дать мне покой, потому что ещё чего-то ждут от меня? — подумал вдруг Анис. — Но что можно от меня ждать?»

Кость Войны — пришёл откуда-то извне незамедлительный ответ.

Кость Войны? Главное дело всей его жизни. Она схоронена надёжно. Но ведь то, что спрятал один человек, рано или поздно может найти другой.

Старик заволновался. Словно бы лучик света сверкнул ему через переплетенья затхлого лабиринта.

Кость Войны! Всё-таки когда-нибудь он умрёт — не предначертаны же ему вечные муки в плену собственного тела! И не успеют его иссохший труп приготовить для погребения, как дворец тут же будут обшаривать десятки вельмож, наслышанных о страшной силе шлема-черепа. Быть может, кто-нибудь уже сейчас рыщет по подземельям…

Старик пошевелился — и сам не заметил этого. Морщинистые скрюченные клешни сжались на шёлковом покрывале. Пение вдруг прервалось. Невидимая певица испуганно вскрикнула и выбежала вон. «Кончается… Кончается! — послышалось за дверями покоев. — Царь умирает!..» Кто-то с готовностью зарыдал, кто-то, топоча, помчался по коридорам, на ходу выкрикивая приказы…

Когда вельможи, переговариваясь возбуждёнными шепотками, просунули бороды в приоткрытую дверь, Анис уже сидел на ложе, прямой и неподвижный. Отросшие за годы предсмертной болезни седые волосы косматой паутиной закрывали ему плечи и грудь. Нестриженые ногти костяными кудрями завивались вокруг пальцев. Минуту вельможи молчали. Потом кто-то пискнул: «Лекаря!», но, не выдержав мгновенного и острого, как раскалённый гвоздь, взгляда царя, повалился в обморок.

— Мне нужны механики, — зазвучал в царских покоях голос, который все уже давно забыли. — Механики, каменщики и кузнецы. Самые лучшие и как можно скорее…

Через секунду дворец гудел растревоженным ульем. Анис, подмощённый подушками, со своего ложа раздавал указания. Когда мастеровых доставили, он сам, без посторонней помощи, покинул покои и спустился в лабиринт дворцового подземелья. Несколько месяцев он оставался там с тремя каменщиками, кузнецом и придворным механиком. Еду, вино, необходимые инструменты и материалы доставлял ему один и тот же слуга — больше никого во всём огромном дворце не осталось — таков был последний приказ царя.

Этот слуга рассказывал как-то: спустившись в очередной раз в подземелье, он застал Аниса в глубоком раздумье. Тот сидел спиной к нему, сидел прямо на полу, окутанный до поясницы лёгкой паутиной, положив руки на колени, и мерно выговаривал медленные слова.

— Уничтожить невозможно… — говорил Анис так, будто вёл с кем-то длинный разговор, — спрятать нельзя. То, что спрячет один человек, всегда может найти другой. Пусть ищут… Тайну похоронить нельзя, а я и не буду её хоронить. Пусть дорога останется открытой. Но каждый, кто пройдёт по этой дороге, найдёт лишь смерть. Страшную смерть. Пасть захлопнется, спасения не будет. Пасть будет поглощать одного за другим. Год за годом, век за веком. Те, кто жаждут вещи из Тьмы, обретут её. Но и останутся рядом с ней навсегда. Да будет так.

Работы в подземелье закончились. Из всех шестерых на поверхность вышел лишь один Анис. Механика, каменщиков и кузнеца царь самолично заколол мечом, как только надобность в мастеровых отпала. Изумлялись придворные… Нет, не тому, что Анис после многих лет болезни не разучился держать меч. И не тому, что он, раньше никогда жестокостью не отличавшийся, хладнокровно убил невиновных. Все знали, что делал царь в подземелье, и все знали, что рабочих, создававших такие сооружения, неизменно убивают — чтобы сохранить тайну. Изумление вызвала непонятная милость Аниса к старому слуге, носившему в подземелье пищу и материалы для строительства. Ведь он знал расположение тайного места, хоть и никогда не бывал, конечно, в самом хранилище…

Поднявшись к солнечному свету, Анис вдохнул полной грудью раскалённый воздух — да так и замер с открытым ртом. Он упал на руки придворных уже мёртвым — как-то уж необычно быстро обмякшим, словно кто-то невидимый мощным рывком выхватил из него душу…

А старый слуга на следующий же день после смерти царя бесследно исчез. Поговаривали, что владетель из соседнего захудалого царства послал людей выкрасть старика…

— Наверное, этот царёк был первым, чьи кости погрузились в зловонную грязь чёрной ямы… — выговорил Берт и, проведя ладонью по глазам, очнулся.

Что это было? Наваждение? Сон?.. Человеческие эмоции оставляют отпечаток на неживых предметах — он знал это и раньше. А здешние камни пережили много, очень много… Но никогда ещё прошлое с такой ясностью не вставало перед Ловцом…

— Проклятое место… — прошептал он, не сводя глаз с жуткого шлема-черепа, — проклятое место…

Теперь всё ему стало понятно. Почему-то раньше его нисколько не настораживало странное несоответствие — если Анис желал скрыть, где покоится Кость Войны, зачем ему было оставлять ключ к тайнику? Вряд ли комнату, где малое становится большим, мог построить кто-то ещё, кроме самого Аниса.

Повелитель древнего царства открыл путь к тайнику, но идущие по этому пути не догадывались — вовсе не тайник найдут они. А смертельную ловушку, из которой нет выхода. Человек нажимал один из рычагов, и после этого участь его была решена. Иных размалывало между камнями пола и плитой потолка. Иные проваливались в яму, и их страдания длились дольше. Хитрая механика ловушки не душила несчастных быстро — люди умирали от голода, а вовсе не от недостатка воздуха. Ловушка захлопывалась намертво. И открывалась только тогда, когда ещё один безрассудный проникал в неё.

Сколько искателей приключений приходило сюда? И все навеки остались здесь… И теперь, когда тайна хранилища вновь открыта, сколько ещё людей погибнет?..

Пока кто-нибудь не найдёт способа вытащить Кость Войны из этой смрадной ямы.

Пока какая-нибудь нечеловеческая сила не поможет человеку вытащить Кость Войны из ямы.

Факел медленно угасал.

Тьма сгущалась вокруг Берта. Ловец пнул ногой шлем-череп и уселся в грязь.

Где-то наверху глухо заскрежетала каменная плита…

— Святые угодники! Эти дикари думают, что совершают благое дело.

Самуэль, едва живой от ужаса, слабо трепетал в цепких руках пустынных воинов.

«Я для них вовсе не человек! — бились в его голове отчаянные мысли. — Моё тело — всего лишь оболочка! То, что внутри меня, — вот моя истинная сущность! Красный Огонь! Швырнуть меня в огонь для них — всё равно что бросить рыбу в воду…»

Языки костра, вздрагивая, тянулись к звёздам тёмно-синего небосвода. Вокруг огня плясали люди в развевающихся белых одеждах. Тени от них вихрем носились по камням, пятнали хлипкие хижины. Женщины, из-за своих чёрных одежд почти невидимые в темноте, сгрудились кучками. В пляске они не участвовали, зато звонко били в ладоши и выкрикивали что-то тонкими голосами.

В поле зрения Самуэля выплыла широко ухмыляющаяся бородатая физиономия Исхагга. Он прокричал несколько слов на своём языке и радостно закивал, как бы говоря: «Скоро! Уже совсем скоро!»

Господи, что же делать? Они не привязали его к шесту, не развели костёр вокруг него, как принято сжигать человека. Они явно намереваются просто швырнуть его в пламя, уверенные в том, что родная стихия сразу примет сущность Красного Огня, соединится с ней, обретя силу, необходимую для снятия проклятия…

Самуэль не сомневался: так оно и будет. Ожидания дикарей вполне оправдаются. С него не сняли одежду: куртка со множеством карманов, напичканных адскими искрами, львиными зевами, пламенем преисподней и прочими оконченными и неоконченными творениями, рванёт так, что об этом дне среди народа Исхагга ещё долго будут слагать легенды…

Исхагг, не вышедший из транса бешеной пляски, размахивая руками, приближался к воинам, поддерживающим Самуэля.

Кажется, начинается… Самуэль весь похолодел от страха.

«Ничего, — мелькнула в его голове полубезумная мысль. — У меня ещё будет время погреться…»

Тревожные крики руимцев привлекли внимание Сета.

Что там ещё случилось?

Он отбросил кость, которую сосредоточенно обгладывал, не чувствуя голода, чувствуя лишь насыщение желудка, разумно набирая сил для предстоящих поисков. Поднялся, вытирая измазанные жиром руки об одежду, и окликнул пробегавшего мимо оборванца.

Тот остановился, но не сразу. Пробежал по инерции несколько шагов, обернулся… На мгновение заколебался — словно сомневаясь, стоило ли подходить к Сету — но всё же подошёл.

— Почему паника? — прикрикнул Сет.

— Дикие… — отводя глаза в сторону, проворчал оборванец.

— Что — дикие? — раздражённо переспросил Сет.

Руимец помедлил с ответом. Сет разглядывал его.

Был этот человек истощённо худ, лохмотья выгоревшей добела одежды не полностью закрывали его тело. В многочисленных прорехах темнела грязная кожа. За верёвкой, которая вместо ремня обнимала его пояс, торчали два кривых длинных ножа.

— Затеяли чего-то дикие, — будто бы неохотно пояснил оборванец. — Огни жгут… Может, нападение опять готовят…

Его окликнули свистом. Оборванец дёрнулся и, не спрашивая позволения, рванул на свист.

— Стой! — негромко приказал Сет. — Стой! — повторил он, ощущая, как непривычная злость закипает в нём. — Я не разрешал тебе уходить!

Оборванец остановился. Он по-прежнему не смотрел на Сета.

— Занять оборону на стенах, — скомандовал Сет. — И Ургольда ко мне. Живо!

— А нету его! — с непонятной истерической весёлостью взвизгнул вдруг оборванец. — Нету его! И никого нету из этих… с разрисованными рожами! Собрались тишком и двинули куда-то… Вот так вот!

— Господин…

— А?

— Обращаясь ко мне, изволь говорить: «господин»…

Оборванец нервно хрюкнул и отступил на шаг.

— Северяне ушли! — крикнул он. — Господин! А нам что — подыхать тут? Затащили нас в эту дыру, а здесь… — не договорив, он шумно сплюнул. — Как нам обратно-то? Парни дорогу не знают! Северяне привычные по бездорожью шляться, по звёздам и по солнцу путь определять, они не пропадут, а мы?! Домой хотим! Не было такого уговора, чтобы мы здесь головы сложили…

Кто-то ещё из руимцев, прислушавшись к разговору, остановился. И этот остановившийся свистнул в сторону, подзывая товарищей…

Сет затравленно заозирался. Страх всплеснулся в нём — но лишь на мгновение. Руки его сами собой покинули обычное убежище за пазухой и крепко сцепились на груди.

— Я сказал: выставить оборону на стенах.

— Мало нас! — опять взвизгнул оборванец.

— Скоро всех до одного перережут… — гукнул ещё один из руимцев, подходя ближе.

— Или ночью мертвяки загрызут… — раздался мрачный голос на спиной Сета.

Сет не обернулся.

— Господин, — выговорил он, поймав, наконец, взгляд оборванца с двумя ножами за поясом.

Тот уже не смог отвести глаз.

— Мало нас, господин… — с трудом, утишая голос, сказал он.

Сет посмотрел на второго. Руимец отшатнулся, инстинктивно прикрыв лицо ладонью.

Больше ничего не говоря, Сет направился к полуразрушенному гребню стены, у которой сгрудилась руимская шпана. Два оборванца потащились за ним, словно заворожённые, глядя себе под ноги, вяло переставляя ноги, беспрестанно спотыкаясь. Третий, тот, что подошёл к Сету со спины, перебегая от одного к другому, испуганным шёпотом пытался их тормошить. Ему не отвечали.

Когда Сет подошёл к стене, портовые головорезы притихли. Он увидел отсвет далёкого пламени, багровым ожогом отражённый на чёрном небе.

— Слишком далеко, — ровно проговорил Сет. — На всякий случай держать оборону до утра.

Резко повернувшись, он ушёл в сторону дворца. Двух оборванцев с одеревенелыми лицами, которые, будто псы, бездумно двинулись ему вслед, удержали. Их били по щекам, кричали в уши… Первым пришёл в себя обладатель пары кривых ножей. Сильно вздрогнув от очередной оплеухи, он широко раскрыл глаза и вдруг разрыдался. Второй лишился чувств, рухнул плашмя на землю.

— Я видел… — глядя во тьму, туда, где исчез силуэт человека в чёрной одежде, проговорил один руимцев. — Рядом стоял. Прямо за ним. Глянул он на Кургузого, тот сам не свой стал. Глянул на Дылду, тот тоже обомлел… Колдун это, братцы. На погибель нас завёл. Я о таких слыхивал. Говорят, такие душами человеческими питаются.

— Резать! — бухнул чей-то решительный бас. — Резать и весь разговор. От него вся гниль идёт…

— Как его резать, когда он взглядом своим так и вяжет… ни рукой, ни ногой не ворохнуть.

— А подобраться незаметно и ножичком по горлу… Когда спит, — не сдавался бас.

— Да он и не спит теперь совсем.

— Неужто не осилим, ежели вместе навалимся? Лучше уж пусть дикие пиками своими проткнут, чем здесь заживо гнить…

— Видали? Нормальный человек в такую темень без огня ни пса не разберёт, а он идёт себе… вышагивает… Как тьма его водит…

После этих слов над развалинами повисло недолгое молчание.

— Здесь, — сказал Ургольд, останавливаясь. И поворошил сапогом потревоженные совсем недавно комья тёмной пыли. — Здесь, — подсветив ещё для верности факелом, повторил он.

— Стена-то сплошная, — негромко проговорил воин за его спиной. — Что ж он — сквозь стену прошёл?

— Следы тута обрываются…

Ургольд, передав кому-то факел, пудовыми кулаками забарабанил в стену.

— Вроде пусто за ней… — на минуту опустив руки, проговорил он.

Ещё несколько ударов пришлись в разные части стены — и вдруг раздался резкий скрежет. Часть стены поднялась вверх, втянулась в открывшийся паз на потолке. Северяне загомонили.

— Бона! — победно выкрикнул Ургольд, но сразу же умерил голос. — Видали как?.. — почти шёпотом закончил он.

Минуту все смотрели в чёрную дыру прохода. Ургольд нервно облизывал губы. Как старший, он должен был идти первым, но не решался сделать шаг. И тут его осенило.

— Ну-ка! — не оборачиваясь щёлкнул он пальцами.

Его поняли. Верзила с подсохшими следами ногтей на татуированном лице подтащил к проходу Марту. Рыжеволосая почти не сопротивлялась. Что она могла поделать со здоровенным детиной, который к тому же всю дорогу в темноте не упускал момента, чтобы злобно пнуть её исподтишка — расплачивался за позорные царапины… Верзила вопросительно оглянулся на Ургольда, тот кивнул.

Марта, подчиняясь мощному тычку громадной ручищи, рыбкой пролетела через порог, исчезла во мраке. Только слышно было, как она звучно шлёпнулась на каменный пол.

Следом за ней шагнул верзила. Оказавшись в объятиях темноты, он чего-то забеспокоился и остановился, неуверенно оглянувшись.

— Давай, давай! — хотел сказать ему Ургольд и даже открыл для этого рот, но не успел вымолвить и слова. Плита, открывшая проход, рухнула вниз…

Верзила погиб мгновенно. Северяне инстинктивным жестом только ещё подносили ладони к забрызганным кровью лицам, а душа несчастного уже покинула искорёженное тело. В полной тишине снова заскрежетал камень — плита поднималась вверх. С нижней её плоскости капали на порог крупные и тяжёлые капли крови.

— Надо это… — хрипло выговорил Ургольд. — Надо… быстро перескакивать… Понятно?

Марта, зашевелившись во мраке, истошно закричала.

Вот он — шанс. Единственный шанс выбраться отсюда, другого уже наверняка не будет.

Последний раз слабо полыхнув, угас факел, и Берт остался в кромешной темноте. Тьма навалилась на него со всех сторон. Он замер, почему-то боясь шевельнуться. И в этот момент услышал мужские голоса сверху. Слов было не разобрать, но он и не силился понять, о чём говорили… Важно было одно: сюда идут!

И тогда сквозь толщу камня к нему прорвался женский крик.

Марта!

Рыжеволосая Марта!

Они притащили её с собой. Какого чёрта?!

Перед ним белел в полной темноте громадный череп — будто светился изнутри. Этого света хватало даже на то, чтобы рассеять мглу на расстоянии двух шагов вокруг. Берт нашарил рядом с собой свой меч. «Ловушка захлопывается намертво, — вспомнил Берт. — И открывается только тогда, когда сюда приходит кто-то ещё… Но после того, как опустится рычаг, выход остаётся открытым всего несколько секунд…» «Кость Войны невозможно уничтожить…» — пронеслась ещё одна мысль.

Решение созрело в один миг.

Ловец схватил шлем. Голоса наверху звучали всё громче — кажется, эти люди спорили о чём-то. О чём?

Два рычага.

Какой из них опустить?

— Правый… — прошептал Берт. — Правый…

А что будет, если они возьмутся за левый рычаг? Ему не хотелось даже думать об этом. Ведь там, в верхней комнате, — Марта…

Ловец, сжимая громадный череп в скользких от пота ладонях, целиком превратился в слух. Сейчас всё — его жизнь и жизнь Марты — зависело от выбора людей там, наверху. Один рычаг запустит механизм опускающегося потолка, второй — раздвинет плиты пола.

Секунды тянулись с надрывной болью, будто жилы, подчиняясь клещам палача, медленно покидали его тело.

Наконец наверху надсадно заскрежетало. Дрожь побежала по каменным стенам. И в верхней комнате раскатился многоголосый крик, в который сверкающей нитью вплетался отчаянный женский визг…

ГЛАВА 3

Столько людей набилось в тесную комнату, что трудно было пошевелиться. Ургольд убрал руку с каменной змеиной головы и поспешно отступил назад, тотчас наткнувшись спиной на кого-то, мягко отстранившегося. Баба! Эта чёртова баба… Он взял её с собой, надеясь встретить чужака. Посмотрел бы Ургольд, как бы он бился, если б перед его глазами его бабу держали с ножом у горла. Но чужака не было здесь… Куда он делся? Следы вели в эту странную комнату, следы здесь обрывались.

Северяне, голося, заметались, путаясь друг в друге. Свет нескольких факелов из-за страшной толчеи не давал возможности рассмотреть происходящее — жёлто-красные пятна прыгали по человеческим лицам, по камням стен, рождали сотни уродливых, бешено скачущих, рваных теней.

— Тихо! — крикнул Ургольд, пытаясь понять, что же так напугало его людей. — Стоять!

Обернувшись, чтобы схватить девушку — кто её знает, за ней глаз да глаз нужен, — он вдруг увидел, что плита входа, окровавленная понизу, медленно опускается, отрезая путь к отступлению. И в этот момент что-то коснулась затылка северянина. Вздёрнув руки, он расшиб костяшки о потолок, который почему-то очутился сразу над его головой. И всё опускался вниз.

— Назад! — заорал он. — Отходим!

Только двое успели проскочить под опустившейся низко плитой входа. Только двое — но в комнате почему-то стало просторно. Дикие вопли теперь летели отовсюду: Ургольду казалось, что прямо у него из-под ног. Оттолкнув девушку — не до неё теперь стало — он подхватил с пола факел.

И едва не опрокинулся в расползающуюся в полу трещину. От неожиданности он вскрикнул, уронив в чёрную дыру факел. Пылающая головня прочертила огненный след в темноте, осветив копошение людских тел на дне открывшейся ямы.

Что происходит?! Яма? Откуда яма? И девка исчезла, как и не было её.

Он попытался разогнуться, но ударился плечами о потолок, опустившийся ещё ниже.

Крики ужаса летели из чёрной ямы, тревожно вопили счастливцы, оставшиеся по ту сторону страшной комнаты — каменная дверь всё опускалась. Мерцающий факельный свет превращался в узкую полоску между порогом и окровавленной дверью. Каменные челюсти смыкались. Дрожали стены, скрежетали невидимые шестерни работающего механизма… Ургольд, силясь понять, что происходит и как ему теперь быть, шарахнулся в сторону — и упёрся в стену. В стену? Но ведь он стоял в середине комнаты? Как он оказался у стены?

И вдруг увидел, что рядом с ним никого нет. Он остался один, совсем один. В смятении он переступил с ноги на ногу и провалился в пустоту. Рухнул в чёрную яму, подмяв кого-то под себя…

Нельзя было терять ни мгновения. Когда вокруг него завихрилась адская круговерть, Ловец, уловив огненные отблески, прыгнул, выдирая ноги из зловонной грязи, к свету. Люди, закованные в доспехи, вооружённые длинными тяжёлыми мечами, падали на дно ямы, перепуганно орали. Пытаясь подняться, мешали друг другу… Где-то совсем рядом мелькнула копна рыжих волос.

Марта! Она жива. И она вместе с этими ублюдками провалилась под пол, в яму.

Берт скрипнул зубами, но заставил себя не поворачиваться. Только не сейчас. Держа в обеих руках Кость Войны, он оттолкнулся ногами и взлетел вверх. И швырнул череп в сужающийся дверной проём далеко наверху.

Бросок вышел точный.

Кость Войны, звонко щёлкнув, влетела на порог верхней комнаты, неуверенно качнулась там… И наверняка упала бы обратно в яму, но дверная плита навалилась на неё сверху.

Кость Войны невозможно уничтожить…

Плита остановилась. От нижнего её края до порога зиял зазор в локоть шириной, и сквозь него из коридора плескало факельным пламенем.

В это трудно было поверить. Берт стоял, застыв на месте, не видя и не слыша всего, что происходит вокруг. Казалось, тяжёлая плита сейчас преодолеет сопротивление костяного шлема — казалось, она замерла лишь на мгновение. Вот-вот хрустнет под чудовищным давлением древняя Кость, хрустнет и рассыплется сотней осколков, а плита с размаху грохнется о порог, навеки замуровав в ловушке всех, кто имел несчастье приблизиться к двуглавому каменному змею.

Стены затряслись сильнее. Механизмы не прекращали работать. Нарастал какой-то гул, перемежающийся странным похрустыванием. С низко опустившегося потолка сыпалась каменная крошка.

Воины, барахтающиеся на дне ямы, словно пойманные в садок очумелые рыбины, затоптали свои факелы. Они не видели Ловца — Тьма наполнила яму.

— Марта! — крикнул Берт.

Слабый свет мерцал сверху в щели над порогом. Ослепительно белая Кость Войны удерживала плиту. Его схватили за руку.

— Марта! — снова крикнул Берт. Но это была не Марта. Татуированная бледная рожа шмякала что-то слабыми губами. Ловец с силой оттолкнул воина. Тот отлетел и тотчас смешался с исходящей воплями и стонами человеческой кучей. Кто-то навалился сзади.

«Дьявольщина! — затрепетала отчаянная мысль. — Меня зарежут прежде, чем я сумею отыскать её!»

Разворачиваясь, он одновременно выхватил меч.

Растрепавшееся и потускневшее рыжее пламя колыхнулось вокруг искажённого лица, почти неузнаваемого, какого-то серого, будто покрытого налётом Тьмы.

— Что здесь?.. — выдохнула она.

Берт не дал ей договорить.

«Повезло! — вспорхнуло в нём. — Впервые за долгое время — повезло!»

Он схватил рыжеволосую, совсем не чувствуя усталости в истомлённых мышцах, поднял её так высоко, как смог.

— Лезь! — крикнул он.

Она сообразила быстро.

Он видел, как Марта уцепилась за порог, как подтянулась на руках и втиснула своё тело в узкий проём. Он прыгнул следом. Когда он подтягивался, кто-то, в безумии чёрной ямы заметивший свет из спасительной щели, схватил его за ноги. Берт, не оборачиваясь, наугад ударил ногой, ударил ещё раз. Раздался болезненный крик, и тяжесть, тянувшая его книзу, исчезла. Берт сунул голову в щель, загрёб руками… Выбрался!

Он распрямился с мечом в руке, намеренный биться до последнего. Сейчас, выбравшись из смрадной ямы, где подстерегала неминуемая смерть, Ловец был готов схватиться с кем угодно. По сравнению с тягучим ужасом Тьмы, со стойким душком смерти, пропитавшим хранилище Кости, ставшее последним приютом для стольких людей, честная битва представлялась Берту едва ли не развлечением.

Но никто и не думал нападать на него.

Три северянина, глядя на Ловца настороженно, жались к стене напротив. Обнажённые мечи покачивались в их руках, двое светили перед собой факелами. Страшная гибель их товарища, неясная участь остальных, проглоченных каменными челюстями, здорово напугала наёмников.

Марта сидела на корточках неподалёку от входа в хранилище. Она не вполне ещё оправилась от произошедшего и вряд ли явственно понимала, что происходит.

Громкий треск заставил Берта обернуться.

Это раскололась вдоль плита, закрывающая вход. Извилистая трещина поползла от того места, где плита упиралась в верхушку шлема-черепа, до самого верха, затянутого дымкой сумрака. Гул невидимых механизмов стал громче. Стены дрожали уже так сильно, что эта дрожь передавалась людям. Дворец Аниса трясся, словно в агонии.

«Ещё бы… — мелькнула мысль у Ловца. — Ведь у него вырвали сердце…»

Сверху посыпались камни.

Берт метнулся к Марте, поднял её.

— Мы не враги вам! — крикнул он северянам. — Пропустите!..

— Ургольд! — вращая глазами, прохрипел один из наёмников. — Ургольд?! — вопросительно повторил он.

— Бегите! — завопил Берт, пытаясь пробить недоумённый испуг воинов. — Сейчас здесь всё рухнет, бегите!

— Ургольд! — выкрикнул северянин и двинулся вперёд, на Берта. — Там… Наши…

— Их не спасти…

Словно в подтверждение его слов, плита, упирающаяся в шлем, развалилась надвое — одна часть обрушилась вниз, в яму, другая с грохотом упала на пол, между Бертом и северянами, и рассыпалась множеством осколков. Шлем-череп вылетел из щели, подкатился прямо под ноги Ловцу. Он наклонился, чтобы поднять шлем, но тотчас чудовищной силы удар сшиб его с ног. Казалось, будто дворец Аниса — весь, целиком — подпрыгнул и встал вверх тормашками. Берта швырнуло к стене, возле которой жались наёмники-северяне. Двух воинов раскидало в разные стороны, но третий, тот, с которым говорил Ловец, удержался, вцепившись в камни. Берт врезался в него и, слепившись с ним в единый клубок, покатился по полу. Ударившись о стену, он ногами отбросил наёмника и вскочил.

Северянин лежал не двигаясь. Ловец посмотрел на клинок меча, который не выпускал из рук, и выругался. Клинок был в крови, а на груди лежащего воина расплывалось под продранной кольчугой красное пятно.

Злобные вопли впились в Берта с двух сторон. Увидев чужака, с окровавленным мечом в руках пятившегося от бездыханного тела их сородича, северяне вышли из ступора. Вся их ярость, рождённая страхом, выплеснулась на конкретного противника. Ловец закружился, отбивая удары мечей, пытаясь устоять на подпрыгивающем полу. Вокруг плясали осколки камней, подпрыгивали, рассыпая искры, факелы. В чёрной яме кипели стоны и вопли. Древние механизмы продолжали работать, но потолочная плита тайного хранилища, должно быть, тоже раскололась и обрушилась вниз, в яму, каменным градом.

Дворец трясло всё сильнее. Держа оборону против отчаянной атаки противника, Берт видел, как из ямы вышвыривало северян — живых и мёртвых вперемешку. Он видел, как Ургольд, весь залитый кровью, но ещё живой, вылетел в коридор, прокатился кувырком, ударился о стену и со стоном сполз на пол. Но ни Кость Войны, ни Марта никак не попадали в поле зрение Ловца. Впрочем, очень скоро Берту стало не до того, чтобы оглядываться по сторонам.

Наёмники были умелыми воинами. Крайнее возбуждение удесятеряло их силу. Ловец начал пропускать удары. Один из воинов вскользь ранил его в плечо, второй — спустя мгновение, воспользовавшись замешательством Берта, — проткнул ему бедро. Кровь из раны, полученной в самом начале сражения, заливала глаза, Берт почти ничего не видел.

«Не спастись…» — подумал Ловец.

Биться с двумя противниками можно, лишь имея хоть какое-нибудь преимущество в силе или скорости. Но сейчас всё было на стороне северян. Ловец не мог атаковать. Ударив одного воина, он автоматически подставлял себя под удар другого. Оставалось лишь защищаться. Зажатый в угол, он продолжал бой из чистого упрямства. Было совершенно ясно, что продержится он ещё минуту или две. Или того меньше…

Он отразил очередной удар, мгновенно подставил клинок под сверкнувший над головой меч второго воина, шатнулся назад, ощутив, как предчувствием смертной боли заныл незащищённый живот, упёрся спиной в стену… Но удара не последовало. Северянин упустил такой шанс! Стряхнув кровь с бровей, Берт взмахнул мечом наугад. Клинок рассёк пустоту, и тут Ловец инстинктом почуял, что у него есть секунда передышки.

Наёмник стоял перед ним, повернувшись вполоборота, не нападая и не защищаясь, словно остолбенел. А второй воин, хрипя, оседал под тяжестью жуткого, покрытого коростой плесени человекоподобного существа, стиснувшего ему плечи уродливыми руками, а зубами впившегося в шею.

— Го-ло-ван… — с ужасом выговорил северянин, очевидно, совсем забывший о Берте.

Ловец сделал прямой колющий выпад, и наёмник упал, проткнутый насквозь. Вторым ударом Берт развалил надвое огромную страшную башку мертвеца. Мертвец, когда-то убивший Ловца, а теперь спасший от верной смерти, рухнул на каменный пол, не выпуская из гибельных объятий обречённого человека.

Вокруг совсем ничего не было видно. Тьма, густо перемешанная с каменной пылью, забивалась в рот, препятствуя дыханию. Стоны и крики летели отовсюду, дворец содрогался, трещали стены, сверху сыпались крупные камни и обломки плит. Поймав прыгающий на полу факел, Берт рванулся наугад.

— Марта! — звал он. — Марта!

Факельное пламя трещало, угрожая погаснуть. Факельное пламя ничего не могло поделать с бешено клокочущей Тьмой.

Несколько раз Ловец натыкался на мёртвые тела, шевелящиеся от вибрации пола, будто в них ещё теплилась жизнь. Несколько раз вынужден был избегать столкновения с ошалелыми северянами, чудом спасшимися из чёрной западни ямы. Камень, рухнувший сверху, едва не проломив Берту голову, сильно ушиб левое, порезанное плечо. Острый осколок плиты, отделившись от близкой, но невидимой в яростном сумраке стены, рассёк пыльный воздух в шаге от него и разбился о пол. Двигайся Ловец чуть быстрее — осколок разрубил бы его надвое…

— Марта!

Нужно забирать её отсюда. Нужно найти рыжеволосую и Кость Войны — и сразу же покинуть эту разваливающуюся по кускам каменную громадину.

— Марта!

Наплевав на опасность быть раздавленным, Берт перешёл на бег. Где он находится? Не ушёл ли впотьмах слишком далеко от тайного хранилища?

Громкий скрежет над головой, заглушивший грохочущую какофонию, заставил его бежать быстрее. Но миновать опасное место Ловец не успел. Громадный кусок камня, расколов напольную плиту, врезался стоймя прямо перед ним. Не сумев вовремя остановиться, Берт со. всего маху перелетел через камень, упал на пол, выпустив разом из рук и меч, и факел.

Меч скользнул куда-то в темноту. Деревяшка, окутанная пламенем, стуча, пролетела несколько шагов и ткнулась в ноги человеку в чёрной одежде. Словно не замечая окружающего хаоса, человек, освещённый скудным пламенем тухнущего факела, спокойно сделал шаг в сторону, отвалил плоский осколок плиты и поднял заблиставший белым свечением череп-шлем.

— Сет… — выдохнул Ловец.

И громадный кусок древнего камня рухнул в локте от того места, где он лежал, запечатав проход к тайному хранилищу. Берт ничего больше не видел. Темнота охватила его.

— Марта! — отчаянно вскрикнул он.

Но никто не отозвался.

…Необъятная ширь ночного неба дышала прохладой. Выбравшись из узкого подземного хода, Ловец упал на землю. Голова его кружилась. То, что происходило с ним в последние минуты, он помнил урывками.

…Как он колотил, сдирая кожу с костяшек, кулаками в каменную глыбу, закрывшую от него и Сета, и Марту, и Кость Войны… Как звал рыжеволосую, как срывался его голос в рыдание…

Как очередной обвал погнал его прочь от этого места, по коридорам, наполненным вязкой Тьмой… Как сумеречные незримые щупальца хватали его за ноги, мешая бежать, как с потолка летели увесистые камни, как он спотыкался, падал, снова вскакивал… Как разверзались перед ним трещины, как рушились позади стены… Как чёрные иглы впивались в мозг, гасили сознание… Как он после долгого беспамятства вдруг ощутил себя висящим на перилах железной винтовой лестницы, с громким лязгом трепещущей, будто ветвь сухого дерева под ураганным ветром… Как с трудом сообразил, что спасение уже близко, и продолжал путь…

Кто его вывел из дворца Аниса? Инстинкт сохранения жизни или… Маргон и те другие, из Союза Четверых, всё ещё следили за ним?

Да что в том толку теперь…

Древний костяной шлем, Кость Войны — оказался в руках Сета. А Марта…

Он снова оставил её. В который уже раз?! Он снова сбежал, и на этот раз не по своей воле. Не по своей воле, но что это меняет?..

Земля под ним дрожала.

Перевернувшись на спину, Берт безучастно смотрел, как громада дворца оседает, поднимая тучи чёрной пыли — словно это Тьма, столетиями жившая в бесконечных каменных переходах, вырывается на волю. Отчего-то грохота почти не было слышно. Дворец Аниса умирал. Рушились остовы башен — большие остроугольные камни разлетались далеко вокруг, множество их со свистом впивалось в землю рядом с Бертом. Но он, впав в какое-то оцепенение, даже не пытался отползти дальше.

Зачем?

Всё кончено. Вряд ли кто-то, кроме него, сумел спастись. Кость Войны погребена под толщей камней. Понадобится не один год, чтобы, разобрав завалы, добраться до неё. И паскудный Сет наверняка мёртв.

Но всё это сейчас совсем не волновало Альберта Гендера, Ловца Теней из Карвада.

Лишь одна мысль билась в оледеневшем его мозгу.

Марта…

Марта.

Почему надо потерять её, чтобы понять, как она на самом деле ему дорога?

Марта…

Дворец Аниса больше не возвышался над округой. Он будто ушёл под землю, земные недра поглотили его и сомкнулись, оставив на поверхности лишь бесформенные и невысокие каменные груды — точно курганы в память множества погибших здесь людей.

Берт закрыл глаза.

И открыл их, когда услышал странный свист.

От развалин дворца поднимались извилистые туманные струи. С тугим свистом вырывались они из-под земли. Густо-молочные и плотные, будто призраки змей, они переплетались друг с другом и, становясь тонкими, словно иглы, там, в вышине, вонзались в тёмное небо.

А земная твердь продолжала содрогаться. Колебания, центром которых был разрушенный дворец, расходились далеко-далеко по пустыне.

…Когда его потащили к костру, Самуэль наконец очнулся от оторопи. Он принялся отчаянно вырываться, но что он мог поделать? Пустынные воины, не обращая никакого внимания на сопротивление, волокли его к огню.

Полопались одна за другой завязки на куртке. Затрещал, отрываясь, рукав. А за ним и второй.

Самуэль закричал.

Вторя его крику, истошно завопили Дети Красного Огня. Но не только восторг предвкушения слышался в их крике — ещё и какая-то неясная, наверное даже им самим непонятная тревога. Женщины уже не били в ладоши, они упали ничком и странным образом мелко-мелко подёргивались.

Жар огня ударил в лицо Самуэлю. И этот жар словно пробудил в нём понимание. Что-то трясёт землю под его ногами — сильно трясёт — и эта тряска передаётся прижавшимся к земле женщинам. Тряска колышет языки огня, рвёт их лоскутами, разбрасывает сыплющие искрами головешки и угли.

Исхагг прыгал вокруг воинов, волокших Самуэля, и натужно вопил охрипшим голосом.

Что-то происходит. Что-то странное и страшное… Настолько ужасное, что от этого землю бьёт дрожь.

Он рванулся из последних сил. Куртка лопнула на спине по шву. Но уже ничто не могло спасти Самуэля. Полураздетого, его кинули прямо в огонь.

Ухун исчез в языках пламени, а над всем становищем повисла напряжённая тишина. Исхагг жадно смотрел — что будет теперь. Какой великий день! День, когда Дух Красного Огня избавит родные земли от древнего проклятия. Дети и внуки Исхагга, и дети его внуков будут до самой смерти гордиться тем, что именно их предок узнал в обыкновенном чужеземце воплощение Красного Огня. Именно их предок вёл церемонию освобождения Духа.

Земля трясётся… Словно упругие волны ходят под каменистой оболочкой чудовищно громадного земного тела. Исхагг чувствует, чувствует волнение мира, в который вот-вот ворвётся.

Красный Огонь поглотил Ухуна. И через миг будто тысячи молний ударили в костёр — вспышка была до того ослепительна, что Дети Красного Огня, пряча лица в ладонях, повалились ниц.

Когда они открыли глаза, на земле, возле чёрного кострища, среди множества багрово светящихся рассыпанных углей, лежал, слабо шевелясь, маленький человечек. Обнажённый его торс был густо покрыт набухающими волдырями. Некоторое время он лежал, не в силах даже стонать, потом поднял голову, облепленную тлеющими, исходящими дымом волосами, и тоскливо заскулил.

Исхагг только глянул на человечка и равнодушно отвернулся. Дух Красного Огня вышел на свободу! Красный Огонь выплюнул человеческую плоть как ненужную шелуху…

Завыли в страхе оторвавшиеся от земли женщины. Они первыми заметили: небо далеко на востоке замутилось. Белёсые струи, поднимаясь вверх, впивались в вышнюю темноту, растекались по небосводу шевелящейся, будто осьминог, тучей — гигантской, даже при взгляде отсюда.

— Свершилось! — воскликнул Исхагг, обращаясь к своему народу. — Зло покидает наши земли! Смотрите, как сонмы освобождённых душ летят к небесам, туда, где с рассветом появится Великая Прародительница Красного Огня! Свершилось!

Земная твердь ходила ходуном. Грохот разнёсся над всей Пустыней Древних Царств. Тёмные нагромождения развалин одно за другим приходили в движение. Всё больше и больше белёсых струй били в ночную беззвёздную черноту.

Пока небосвод над Пустыней целиком не затянуло мутной плёнкой.

Когда горы пляшут, извергая из своих недр раскалённую лаву, когда чёрные тучи пепла застилают небо, когда море встаёт на дыбы, круша корабли и пенными языками смывая прибрежные посёлки, когда земная твердь ходит волнами, ухмыляясь зазубренными трещинами, старики Метрополии говорят: это Эолле Хохотун смеётся.

Далеко от мира живых, там, где дьявол терзает души грешников вечной мукой, где вой демонов заглушает рыдания несчастных, смеялся Эолле Хохотун.

Сквозь чёрные дыры могил смотрел он на землю.

Он видел Пустыню Древних Царств. Он видел трясущийся в агонии дворец Аниса. Он без усилий проницал взглядом толщу каменных стен и наблюдал за тем, как человек в чёрной одежде, стоя спокойно среди грохота разрушения и стонов умирающих, поднимает на руки древний череп, выточенный в виде шлема. Поднимает на руки Кость Войны. Видел, как пальцы человека жадно бегут по белой иззубренной поверхности Кости, ласкают впадины глазниц. Видел он и лицо человека, искажённое гримасой страстного вожделения.

Эолле знал, что так будет. Эолле знает и что будет потом.

Вот человек вздымает руки, сжимающие шлем. Медленно надевает его на голову. Лицо скрывается под костной маской, глазницы черепа, только что пустые и чёрные, вспыхивают жестоким жёлтым огнём. Сорвавшаяся с потолка плита падает прямо на человека — но тот даже не пошатнётся. Едва коснувшись Кости, плита разлетается тысячью каменных осколков, будто от удара гигантским молотом.

Человек в чёрном оглядывается. Он заходит за груду камней и выволакивает девушку в изорванной одежде, с рыжими волосами, запёкшимися от крови. Рыжеволосая без чувств. Человек перекидывает безвольное тело через плечо.

Эолле хмурится. Этого он не предугадывал. Этого не должно быть. Впрочем, хмурится Эолле лишь мгновение. И снова начинает хохотать. Всё идёт как надо. Нет причин беспокоиться и сомневаться. Когда имеешь дело с людьми, всегда случаются мелкие неувязки. На то они и люди — слабые и глупые создания, пленники собственных чувств.

Человек в чёрном начинает путь. В полной темноте он движется, не останавливаясь, безошибочно выбирая повороты и проходы к лестницам. За ним спешит, отчаянно хромая, израненный, истекающий кровью воин. Эолле удостаивает его мимолётным взглядом. Крепок он, этот воин. Что ж, если ему посчастливится выбраться живым, надо обратить на него особое внимание…

Человек в чёрном продолжает двигаться на поверхность. Туда, где на открытом пространстве сгрудились оборванцы, перепуганные и потому готовые на всё. Ощетиненная оружием кучка приглушённо переговаривается. Эолле знает, что будет, когда человек в чёрном покинет оседающий под землю дворец. Устрашённые чудовищным катаклизмом оборванцы с отчаянной яростью набросятся на человека в чёрном, на голове которого прочно утвердилась Кость Войны. Многие из них погибнут. Так и должно быть. Многие погибнут для того, чтобы оставшиеся смогли понять: у них нет выбора. Или они подчинятся Кости Войны — или умрут. Потом Кость Войны повлечёт человека на Каменный Берег, в условленное место, где ждёт корабль. Пустынные воины не осмелятся нападать. В океане бушует шторм, равного которому не видывали в этих краях, но шторм не сможет повредить кораблю, стоящему в тихой гавани. Корабль покинет Берег и ляжет на курс, ведущий в обречённый уже Руим. И это будет только начало.

Тьма восстаёт. Тьма дышит жаждой и гневом.