Часть первая АЛЬБЕРТ ТЕНДЕР ИЗ КАРВАДА

ГЛАВА 1



Тьма — там, в непроглядном нутре пещеры, перестала шипеть и извиваться. И погасли красные огоньки — сначала один, потом другой. Драный запалил было факел, но Капрал зычно окликнул его:

— Не соваться! — командирским басом, выработанным, должно быть, ещё в бытность взаправдашним капралом в Дворцовой Гвардии Метрополии. И добавил потише: — Может, там эта тварюга не одна?

Драный тут же сбил пламя факела о ближайший камень.

Капрал подождал ещё немного и опустил арбалет. Осторожно ослабил спусковой механизм, но стрелу, наконечник которой был густо вымазан вязкой зелёной дрянью, вытаскивать не стал.

— Не сразу подействовало, а?! — сказал он Берту, кивая на наконечник.

Берт рассеянно мотнул головой. Пока издыхала тварь, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, облизывал губы и то и дело опускал ладонь на рукоять короткого меча, укреплённого на поясе. Оскаленная зазубренными камнями чёрная пасть входа в пещеру притягивала его.

— Поджигай! — негромко воскликнул Берт.

Драный лязгнул огнивом и через минуту протянул Берту зажжённый факел. Второй факел он оставил себе. Капрал вскинул арбалет на плечо и шагнул в сторону, уступая Берту право идти первым. Драный, держащий в одной руке факел, а в другой кривой нож, должен был замыкать процессию.

Пламя заиграло лоснящимися пятнами на каменных стенах пещеры, выхватывая из тьмы изломанные очертания громадного неподвижного тела: корявые, словно гигантские сучья, лапы, оканчивающиеся длинными когтями, упруго раздутое, видимо, вследствие действия яда, брюхо… Берт постарался быстрее пройти мимо, не разбирая тошнотворных подробностей, — но через несколько шагов споткнулся обо что-то мягкое и тяжёлое и едва не упал. Посветив себе под ноги, он увидел тушу горного барана с отгрызенной головой и задними копытами.

— Ого, — хрипло проговорил идущий сзади Капрал. — Мясо-то свежее..: Видать, стражи совсем недавно были здесь. Кормили этого гада…

Берт оглянулся. Капрал, пряча лицо во тьме, непонятно усмехался. Беспрестанно озирающийся Драный был бледен так, что уродливый шрам на его лбу светился, подобно рубиновой диадеме.

Они двинулись дальше. Очень скоро пещера превратилась в широкий коридор, камни стен которого были обтёсаны до зеркального блеска, — стены отражали свет, и теперь слабых лоскутов факельного пламени хватало, чтобы освещать путь на много шагов вперёд. Впрочем, это не значило, что идти стало легче, чем в полутьме: пляска огненных отсветов завораживала, мешая сосредоточиться на дороге.

Они шли довольно долго — и вдруг Берт резко остановился. На длинном железном колу, торчащем из щели в плитах пола, висел полуистлевший труп человека в кожаном плаще путешественника.

— Оп-па! — хмыкнул Капрал, заглянув Берту через плечо. — Это он?

Берт молча кивнул. Да, это был Франк. Старина Франк, половину жизни положивший на то, чтобы отыскать Последний Приют Дикого Барона — то самое место, где они сейчас находились. Подумать только, потратить полжизни на поиски и погибнуть в первой же ловушке… Правда, мимо охраняющей вход твари ему тогда удалось проскользнуть… Разбирая бумаги в осиротевшем жилище Франка, Берт наткнулся на обрывок древнего пергамента. Выцветшими чернилами на пергаменте была нанесена карта расположения Последнего Приюта, потерянного в этих скалах. Пергамент был разорван надвое — и, судя по линии разрыва, очень давно. Через несколько месяцев Берта посетил Капрал, которому в руки невесть каким образом попала вторая половина карты. Продать свою половину пергамента Капрал отказался, а ведь Маргон давал для перекупки хорошие деньги… Идти вместе и добычу делить пополам — таков был уговор…

Словно порыв ледяного ветра ударил в затылок Берту. Он замер, понимая, что не успеет обернуться. «Не стоило заключать союза с этими ублюдками, — подумал он в ту же секунду. — Да ведь иного варианта не было…»

Если он хотел заполучить Глаз.

— Кру-угом! — насмешливо разрешил Капрал.

Берт осторожно повернулся лицом к нему. Капрал держал арбалет на уровне груди. Острая стрелка, смазанная ядом, словно змея, смотрела в глаза Берту. За спиной Капрала маячил, шумно дыша открытым ртом, Драный.

— Будете лежать рядышком, — сказал Капрал. — Ты и твой приятель Франк. Последний Приют найден, теперь ты нам без надобности. И, кстати… — Он предупредительно колыхнул арбалет, когда Берт двинул руку к мечу на поясе. — На месте стой! Раз-два! Вот так… Мне даже на рычаг жать не надо, ткну стрелкой, и все дела… Жаль, корчиться будешь не так долго, как та тварь. А шляпку сними сразу. Не хочу, чтобы она испачкалась. Хорошая у тебя шляпа. Понравилась она мне.

Холод в затылке исчез. И это сразу успокоило Берта. Значит, дела не так уж плохи…

— Тебе раньше приходилось бывать в подобных местах? — спросил он.

— Где мне только не приходилось бывать!

— Чистить лавки и купеческие дома — вовсе не то же самое, что посетить усыпальницу демона-полукровки. Ты не пройдёшь все ловушки. Ты не пройдёшь и половины.

Капрал, не сводя глаз с лица Берта, скривил рот и плюнул на труп Франка.

— Я не дряхлый старикашка. Я о себе позабочусь, не беспокойся.

— Погоди! Хочешь, кое-что покажу?

Несколько секунд Капрал колебался.

— Валяй, — сказал он наконец, — если приспичило. Только имей в виду… — не договорив, он двинул пальцем на рычаге арбалета.

— Смотри…

Берт уронил факел, медленно опустил левую руку к поясу, снял кожаную фляжку с водой и поднял её над головой.

— Ну? — Капрал чуть отодвинулся, перехватывая арбалет. — Давай скорее, мне тяжело держать…

Берт швырнул фляжку за спину. Кувыркаясь, она полетела вдоль по коридору, шлёпнулась на пол и покатилась по каменным плитам. Капрал хмыкнул, отступил на шаг, упёр приклад арбалета в плечо и зажмурил левый глаз…

Пронзительный скрип заметался в коридоре от стены к стене. Округлое лезвие, взметнувшись из щели между напольными плитами, разрубило фляжку в клочья, разбрызгав струйки воды далеко вокруг. Драный испуганно завопил.

— Оп-па… — вымолвил Капрал, и ничего больше сказать не решился, потому что остриё меча Берта легло ему под подбородок.

— Опустил бы арбалет, — посоветовал Берт.

Капрал, напряжённо сглотнув, разжал руки. Тяжёлый арбалет брякнулся о каменные плиты, сочно треснула тетива, и стрела с отравленным наконечником разбилась о стену.

— Пошёл вон, — сказал Берт. — Только быстро и не оглядывайся.

Капрал исполнил приказание с истинно гвардейским рвением. Когда стук его торопливых шагов стих, Берт надвинул поглубже на лоб широкополую кожаную шляпу и перевёл взгляд на Драного, который после происшествия с фляжкой словно впал в какую-то дурнотную оторопь — подогнув колени, растопырив руки, беззвучно шлёпая губами, он тупо смотрел перед собой. Но, углядев блеск клинка в непосредственной близости от своего носа, Драный очнулся.

— Нет, господин! — закричал он, для пущей убедительности прижимая руки к груди. — Я ничего такого не знал!.. Я, господин, и не думал даже ни о чём таком!.. Этот Капрал, он всегда был ненормальным, ещё даже до того, как ему в армии голову прошибли алебардой… Если б я знал, что он затевает, я бы вам всенепременно… Не сомневайтесь, господин!

Тут только заметив, что всё ещё держит в руках нож, Драный немедленно отшвырнул его в сторону и даже плюнул вслед — как бы уверяя, что сама мысль применить оружие против Берта ему отвратительна.

— Ладно, — сказал Берт. — Пойдёшь впереди. Идти медленно, смотреть под ноги и по сторонам. Скажу: «бежать» — беги. Скажу: «лечь» — вались снопом. Скажу: «стой» — не вздумай двигаться ни мгновения после того, как тебя застал окрик, даже если б ты оказался на одной ноге и на цыпочках. Понял?

— Понял! — истово ответил Драный.

— Вперёд.

Очень скоро Берт и думать забыл о Капрале. Глаза и уши его работали на пределе возможностей. Заметив трещину между плитами чуть шире других трещин, он приказывал Драному сменить курс — и они осторожно огибали подозрительную плиту. Несколько раз останавливались и, прежде чем сделать очередной шаг, броском какого-либо предмета перед собой определяли возможность безопасного продолжения пути. Так, последовательно, Драный лишился ножен, поясного ремня, куртки, башмаков, курительной трубки и огнива. Дважды стены плевались дротиками, трижды из щелей в полу взлетали к потолку острые колья; под огнивом плита вдруг легко раскололась надвое и с жутким свистом улетела в бездонный колодец, а трубку раздавил громадный валун, рухнувший с потолка… И остался бы Драный не только без куртки, но и без штанов, если б коридор неожиданно не закончился.

Они остановились на пороге зала, как на краю пропасти, поражённые невероятной громадностью пространства, заполненного лишь размытым белесым светом, источник которого определить было трудно. Потолок скрывался в серой дымке, противоположной стены совсем не было видно, а боковые стены оказались закрыты гигантскими колоннами, высившимися почему-то в два ряда. Колонны слева были угольно-чёрными, а справа — мутно-белыми. Пол зала состоял из чередующихся чёрных и белых квадратных плит, на каждой из которых легко можно было разместить полсотни человек.

— О-о… — протянул Драный и с натугой сглотнул.

«Капрал сказал бы: «оп-па», — подумал Берт и тотчас забыл об этой своей мысли.

Надо было идти, но в этом зале непременно таились ловушки и — скорее всего — опаснее, сокрушительнее и хитрее тех, что они уже прошли. Идти по чёрным плитам? Или по белым? Или строго по прямой, прыгая с чёрной плиты на белую, с белой опять на чёрную? Двигаться осторожно, нащупывая каждый шаг мыском сапога или наоборот — бежать со всех ног, надеясь на то, что древние механизмы не успеют сработать вовремя? А может быть, долго стоять на пороге — это тоже опасно? Те, кто строил Последний Приют, могли сделать ловушку на самом пороге, разумно рассудив, что незваные гости, попав из коридора в громадный зал, от неожиданности и изумления не сразу решатся ступить на первую плиту…

Холод опять коснулся затылка Берта.

— Вперёд, — проговорил он сквозь зубы и, не раздумывая, прыгнул на белую плиту.

Драный, взмахнув факелом, скакнул за ним — и тут же укреплённый на толстенной ржавой цепи каменный шар, утыканный железными шипами, со свистом рассёк тот кусок пространства, где только что находились их головы.

Берт даже не оглянулся назад. Затылок ещё холодило, и холод не становился слабее… Куда дальше? Прямо, на чёрную плиту? Или наискось, на белую?

Пустота над ними сгущалась, приобретая незримую форму угрожающей тучи. Абсолютная тишина поползла трещинами непонятных скрипов и шорохов. Надо было решать, и решать мгновенно.

— О-о… — снова послышалось сзади.

Берт рывком развернулся — но схватить за руку Драного не успел. Дрожащим пальцем тот тронул одну из фигурок, стоящих на высоком столике, поверхность которого имела вид шахматной доски. Берт мог поклясться, что никакого столика ещё мгновение назад тут не было — откуда он, разорви его Дикий Барон, мог появиться?! Фигурка, выточенная из чёрного янтаря, чуть шелохнулась от слабого прикосновения человеческого пальца — и неожиданно подалась вперёд сразу на две клетки — от своих рядов к рядам противника на противоположном краю столика.

— Кретин! — прохрипел Берт. Хотя ничего в зале не изменилось, он ясно чувствовал, что произошло непоправимое.

— Да я ж только… — умоляюще отозвался Драный. — А оно само…

Протяжный душераздирающий скрип хлестнул со стороны угольно-чёрных колонн. «Если эти фигурки — рычаг управления… — мелькнуло в голове Берта, — тогда…» Он развернулся к столику и выругался, едва сдержавшись, чтобы не закатить придурку Драному хорошую оплеуху.

Столик вместе с фигурками исчез, как его и не было.

— Я ничего не трогал! — трясясь от страха перед Бертом не меньше, чем от ужаса перед неведомым, закричал Драный. — Я больше и пальцем…

Скрип, нарастая, приближался.

Драный завыл, закрывая руками изуродованное шрамом лицо. Берт и сам с трудом удержался от вопля. В голове его промчалась мысль, что, если сейчас снять шляпу, волосы его будут торчать вверх, как иглы дикобраза.

Из белёсого сумрака, словно гигантский морской корабль, выплывала чёрная колонна. Она шла прямо, и громадные плиты перед ней дыбились и ломались острыми осколками, она шла с чудовищным скрежетом и скрипом, оставляя в фарватере широкую чёрную полосу пустоты, которая беззвучно пожирала осколки плит… Драный дёрнулся куда-то бежать, но Берт ухватил его за ремень:

— Стой.

Колонна, как он и предполагал, размолов три плиты, остановилась на четвёртой. Берт перевёл дух.

— По-по-почему?.. — заквохтал Драный. — По-почему встала?..

Берт не отозвался.

— По-по-пошли назад?.. — с надеждой предложил Драный. — По-по-жалуйста, а?

Скрежет и скрип рванулись на них с другой стороны. Белая колонна, круша плиты на своём пути, тронулась навстречу покинувшей свой строй чёрной колонне.

«Партия началась, — подумал Берт. — И она, конечно, будет крайне непродолжительной…»

— Бежим! — крикнул он и первым кинулся вперёд.

— По-по-подожди! — умолял прыгавший за ним по плитам Драный.

— Не отставай! А то по-по башке по-по… тьфу, чтоб тебя… получишь!

Они преодолели всего пять гигантских плит, когда их нагнала чёрная колонна, двигавшаяся наискосок. Берт отпрыгнул в сторону — несколько острых осколков просвистело мимо него. Чёрная колонна замерла, едва не столкнувшись с рядами белых. Оставленный ею след — длинная яма, доверху наполненная чёрной пустотой, откуда веяло ледяным смрадом, преградила дорогу путникам. Одна из белых колонн задрожала, начиная движение.

Берт отступил назад, разбежался и не думая прыгнул. Дыхание смерти опалило ноги, когда он летел над пропастью — он крепко приложился грудью об иззубренный край пропасти, широко загрёб руками… Ему повезло: прежде чем он начал сползать вниз, ногти впились в косую трещину. Застонав от напряжения, единым отчаянным рывком он забросил тело на хрустнувшую под ним плиту. И поднялся.

Драный полуприсел по ту сторону пропасти. Факел валялся у него под ногами, Драный безмолвно воздевал руки к затянутому белёсой дымкой невидимому потолку, тоскливо кривил рот и закатывал глаза. Было понятно, лучше он останется на своей плите ждать неминуемой смерти, чем решится повторить прыжок Берта.

— Ну и чёрт с тобой… — успел подумать Берт, прежде чем белая колонна покинула свой ряд и со всего маху врезалась в опасно приблизившуюся чёрную.

Ужасающий грохот потряс зал. Берт уже бежал дальше по дрожащим под ним плитам — только один раз он оглянулся: белая колонна, чуть пошатываясь, стояла на месте чёрной. Угольные осколки окружали её…

Партия продолжалась. Белые фигуры крушили чёрные. Чёрные разбивали в пыль белые. Скрежет, взрываясь то слева, то справа, подгонял Берта. Грохот заставлял подпрыгивать, затыкая уши пальцами. Впереди, окутанный голубоватым свечением, возник невысокий саркофаг. Берт напряг последние силы, чтобы перемахнуть очередную плиту скорее, чем её разнесёт белая колонна, плывущая наперерез. Это удалось — и, когда крупные осколки запрыгали по полу, догоняя его, а мелкие — забарабанили в спину, защищённую толстым кожаным плащом, он только рассмеялся. Ещё несколько прыжков, и Берт ступил на плиту, где стоял саркофаг. Плита оказалась намного больше других — и была не белой и не чёрной. Краска, покрывавшая её, глухо хрустела под сапогами, легко осыпалась ломкими кусочками. Хна — не хна… Ржавчина — не ржавчина…

«Кровь, — догадался Берт. — Давно запёкшаяся кровь. Давным-давно запёкшаяся кровь… Кровь Дикого Барона. Который, если верить древним преданиям, продолжал околевать, испытывая жуткие муки, ещё долго после того, как застыло его тело… Такова судьба каждого существа, принадлежащего обоим мирам сразу…»

Скрежет и грохот за спиной стихли. Подземная тишина вновь окутала чрево усыпальницы. Берт обернулся, чтобы посмотреть на громадное пространство зала, изборождённое бездонными рвами. Колонны — чёрные и белые — вперемежку возвышались на немногих уцелевших плитах, а из рвов поднимались тонкие струйки серого полупрозрачного дыма. Входа в коридор отсюда не было видно, и не было видно Драного. Впрочем, о его судьбе Берт сейчас не думал.

Сдерживая дыхание, он направился к саркофагу. И, чем ближе подходил, тем больше становился этот саркофаг. Он не рос, просто здесь, вблизи останков Дикого Барона, странным образом нарушались законы перспективы… Или это так искажало действительность голубое свечение, сгустившееся над мёртвым демоном-полукровкой?

Берт остановился, подойдя вплотную к саркофагу. Только теперь оказалось возможным верно оценить его размеры: борт приходился Берту выше груди, а от изголовья до изножья можно было сделать не меньше десятка шагов. Голубое свечение не излучало ни тепла, ни холода, ни какого-либо запаха. Берт осторожно вдохнул, готовый — если почует что-либо неладное — тут же, отплёвываясь и кашляя, прыгнуть в сторону. Никаких изменений в себе он не ощутил. Значит, свечение безопасно, а ведь оно могло оказаться и смертельно ядовитым газом, который испускал прах Барона. Берт заглянул в саркофаг.

Дикий Барон, закованный от горла до пят в золотые доспехи, был почти втрое больше самого высокого человека. Окостеневшими пальцами с кривыми жёлтыми когтями Барон сжимал на груди изъязвлённый косыми засечинами двуручный меч… Берт скользнул взглядом по телу Барона вверх.

— Вот оно… — прошептал он.

И улыбнулся. Больше всего на свете он любил такие моменты. Он сам часто говорил, что именно ради таких моментов стоит жить… Когда последние опасности оставались позади, когда раны, ссадины и синяки ещё саднили, но эта боль не стоила ничего по сравнению с радостным ощущением, что достиг цели. Он хотел это сделать, и он это сделал…

Громадный голый череп величиной с купол средней сторожевой башни скалился длинными клыками, налезающими друг на друга. На месте носа был чёрный провал, а в глазницах переливались идеально выточенными гранями кроваво-красные камни — каждый размером с кулак взрослого мужчины. На первый взгляд камни выглядели совершенно одинаково. К тому же сверкали они так ярко, что определить какую-либо разницу между ними было очень трудно.

Берт закусил губу. Кажется, рано праздновать победу. Возможно, это и есть последняя ловушка. Самая последняя и самая сложная…

По легенде лишь один глаз Дикого Барона был человеческим, а сквозь призму другого демон-полукровка мог прозревать тайны далёкого прошлого. Как определить, какой из этих камней — Глаз? А что, если оба камня — подделки, а истинный Глаз хранится где-нибудь ещё? Где-нибудь под доспехами? Или вообще не в этом зале, а в каком-нибудь тайнике укромного коридора?.. Берт поёжился. Затылок его всё ещё холодило, но этот холод был не острым и сильным, как всегда, когда предвещал близкую серьёзную опасность, а промозглым, словно под шляпой сидела жирная мокрая жаба…

Он занёс руку сначала над одним глазом, потом над другим. Поджал пальцы, колеблясь… В легенде говорилось что-нибудь о том, каким глазом Барон мог смотреть в ушедшее: правым или левым? Если и говорилось, то сейчас Берт ничего подобного вспомнить не мог. Этот Маргон! Великий многознатец и маг Маргон! Один-из-Четырёх! Что ему стоило, давая задание, пересказать легенду о Диком Бароне подробнее? Ну почему все эти многознатцы, добившиеся расположения внеземных сил, прочих людей считают безмозглыми тупицами и ничтожными червями? Что бы они могли, когда б не такие, как Берт или тот же Самуэль? «Что бы они могли, когда б не мы, Ловцы Теней? — подумал Берт. — Этим именем они сами назвали нас, маги, колдуны и многознатцы. Ловцы Теней… Кто бы добывал для диковинных магических экспериментов драконью кровь, лапки василисков, вурдалачье семя или, скажем, корешки волчьей смерти, расцветающей раз в тринадцать лет под плахой, на которую пролилась кровь не менее сотни преступников? Допустим, порошок из языка повешенного или. настойку волос шестидесятилетней девственницы можно купить в двух-трёх городских лавках, но где бы все эти многознатцы доставали… кое-что поинтереснее? Неужели сам Маргон решился бы пуститься в долгий путь через эти скалы, чтобы разыскать Последний Приют? Да он бы окочурился на первом валуне, если б, конечно, сумел на него вскарабкаться! И никакие духи и амулеты ему бы не помогли…

«Ладно уж, — остановил себя Берт. — В бумагах Франка наверняка можно было найти легенду о Диком Бароне, да ещё, вероятно, в нескольких вариациях. Ты сам поленился порыться подольше. Увидел карту, схватил её… И тут появилась Марта, и тебе стало не до бумаг…»

Он снова склонился над исполинским черепом. Дикий Барон беззвучно скалился длинными изогнутыми клыками, словно потешаясь над мучимым раздумьями Ловцом.

«Допустим, — размышлял Берт, — ловушка поставлена таким образом, что убьёт всякого, кто коснётся фальшивого Глаза. Хотя логичнее будет предположить, что смерть непременно грозит тому, кто тронет настоящий Глаз. Строители усыпальницы наверняка предусмотрели оба варианта… В таком случае, выбора нет. Нужно либо уходить ни с чем, но живым, либо попытаться рискнуть.

Берт попытался сконцентрироваться на своём внутреннем чувстве опасности, многократно спасавшем ему жизнь. Но холодок в области затылка не становился ни сильнее, ни слабее. И это было странно.

Строители Последнего Приюта, скорее всего, предусмотрели оба варианта… Да, точно! Но зачем тогда пускать в ход подделку?

Берт даже зарычал от охватившего его бессилия. И мгновенно в голове сверкнула внезапная мысль. Не давая сомнениям погасить её, он запустил руки в саркофаг, схватил гигантский череп Барона за виски и рванул изо всех сил.

Раздался громкий неприятный хруст — будто обломилась гнилая коряга, торчащая из болотной топи. Пустой череп Дикого Барона оказался неожиданно лёгким, Берта откачнуло назад и, чтобы удержаться на ногах, пришлось сделать несколько шатких шагов. Только восстановив равновесие, он повернулся и побежал. Спрыгнул с кровавой плиты на ближайшую белую и ринулся прочь, оставляя на белом камне багровые следы.

Череп зашевелился в его руках. Берт вскрикнул, но бега не остановил. Опустив глаза, он увидел, что изжелта-серая кость стала покрываться сетью тончайших трещин, словно рисунок паутины проступал на черепе.

На пути разинул чёрную пасть широкий ров. Берт повернул и побежал вдоль рва — к чёрной колонне, застывшей в полусотне шагов; дальше, за колонной, белела нетронутая плита.

Один за другим длинные зубы Барона обламывались у основания и с клацаньем сыпались под ноги. Грохнулась и разлетелась в пыль нижняя челюсть, о которую Берт едва не споткнулся. Потом треснул извилистой трещиной мёртвый лоб. Потом побежали, словно струйки крови, змееподобные расколы от висков к уцелевшей верхней челюсти. Череп стремительно превращался в прах — ладони Берта в какой-то момент перестали ощущать твёрдость кости. Между пальцев Ловца посыпалась труха. Ещё мгновение — и черепа не стало. Берт чертыхнулся, едва успев подхватить большой сверкающий камень — истинный Глаз Дикого Барона. Фальшивый Глаз исчез без следа.

И сейчас же холод ударил в затылок Берту с такой силой, что он застонал. Когда пальцы его сомкнулись вокруг ледяных граней, от саркофага потянулся к далёкому потолку натужный вопль, переполненный страданием, болью и нечеловеческой ненавистью.

Ни в коем случае не следовало терять времени на то, чтобы обернуться, но Берт всё-таки обернулся.

На следующий день он признался Самуэлю, что зрелище, открывшееся ему тогда, прибавило несколько белых нитей к его и без того обильно посеребрённым вискам.

…Безголовый Дикий Барон одним поворотом чудовищного туловища раскалывает саркофаг надвое — половинки, тяжко грохоча, рушатся на плиту и рассыпаются множеством осколков. Барон подтягивает закованные в золото ноги, со страшным скрипом разгибает спину. И поднимается. От золотых доспехов исходит голубое сияние, в этом сиянии бешено пляшут мириады пылинок. Между наплечных пластин, вооружённых тремя изогнутыми шипами каждая, из высокого ворота, выкованного в виде клыкастой звериной челюсти, вместе со струёй чёрного дыма, бьющей высоко вверх, вырывается вопль, в котором теперь больше ненависти, чем боли. Барон взмахивает мечом, подхватывает длинную рукоять обеими когтистыми лапами и шагает вперёд — на Берта, небывало огромный, безголовый, непереносимо жуткий.

Вот она — последняя ловушка. Никто не смог бы унести Глаз из усыпальницы. Прикосновение к сверкающему камню пробуждает дух полудемона, против которого бессилен смертный.

Но Берт выиграл небольшую фору по времени.

Сжимая в руке Глаз, он помчался к чёрной колонне. Достигнув, обогнул её и побежал дальше, через всю необъятную ширь зала. Шаги золотых доспешных сапог гремели колоколами, Берт больше не оборачивался, но чувствовал, что Барон идёт следом, не сбиваясь ни на пядь, — золотому исполину ничего не стоит просто перешагнуть бездонную пропасть, оставленную разрушительными колоннами.

Ещё несколько отчаянных скачков — и перед Бертом зачернела дышащая ледяным смрадом дыра, та самая, которую ему один уже раз каким-то чудом удалось перепрыгнуть. Не останавливаясь, Берт сунул Глаз за пазуху и ускорил бег, разгоняясь для прыжка.

И прыгнул.

Как и в прошлый раз — грудью врезался в острую кромку, ноги повисли над смертельной пустотой, а руки, обламывая ногти, зашарили по ровной поверхности плиты, ища трещины, выступа — хоть чего-то, за что можно зацепиться. Но ничего не находили. Берт начал уже сползать в черноту, с ужасом чувствуя, как ледяная мгла облизывает ему ноги, поднимаясь к бёдрам, — как вдруг запястье его захватила крепкая рука.

Драный, задыхаясь, лоснясь перекошенным от напряжения и страха лицом, потянул Берта наверх, прочь от небытия тьмы.

— Давай!.. — выдохнул Берт. — Скорее…

Шаги Дикого Барона громыхали за спиной всё ближе и ближе…

Драный не отвечал. Он почему-то замер, хотя ему оставалось сделать хотя бы ещё один сильный рывок, чтобы втащить Берта на спасительную твердь.

— Молодец, парень! — захрипел Берт, стараясь ободрить. — Давай тяни! Я-то уж думал, что ты меня бросил, а ты вон как, оказывается… Не смотри туда, не смотри… Тяни, говорю! Давай!

— Глаз… — сдавленно проговорил вдруг Драный.

— Что?!

— Отдайте Глаз, господин. Отдайте мне Глаз, и я вас вытащу.

«Чёрта с два ты меня вытащишь, если получишь Глаз», — подумал, сразу всё поняв, Берт, но последние два шага Барона стукнули так близко, что он решился.

Уцепившись правой рукой за Драного, левой сунулся за пазуху и достал камень. Глаза Драного вспыхнули.

— Держи, парень… — проговорил Берт. — Держи его и тащи!

Заполучив Глаз, Драный резко отпрянул, выдернув свою руку из пальцев Берта.

— Прощайте, господин! — закричал он, пятясь, глядя на то, как Ловец, оставляя израненными пальцами на плите кровавые дорожки, сползает всё ниже и ниже. — И идите к дьяволу! А вернее, дьявол сам придёт к вам!

Драный захохотал — надрывно, со всхлипом. Берт ещё успел заметить, как мелькнула его голая спина — и пропала из поля зрения.

Шаги Барона теперь сотрясали плиты. И эта дрожь камня передала телу Берта отчаянную решимость, а с ней — дополнительную силу.

Держась на кончиках пальцев, Берт два раза качнул себя — назад-вперёд, назад-вперёд. И на излёте последнего толчка подтянулся и закинул локти на плиту. Дальше было просто. Торопясь, но не делая ни одного лишнего движения, он дотянулся коленом до края пропасти, перевалил своё тело на плиту и вскочил.

Барон стоял прямо за его спиной — по ту сторону рва. Струя чёрного дыма рванула вверх из того места, где когда-то шея демона-полукровки соединялась с туловищем. Яростный вопль ворохнул шляпу на голове Берта. Дикий Барон поднял громадную ногу и вскинул над головой меч — готовясь одновременно перешагнуть пропасть и ударить.

Берт прыгнул вперёд, споткнулся, упал, перекатился, тут же вскакивая, и снова побежал. Страшный удар меча Барона пустил по плитам волну вибрации, едва не сбившую Ловца с ног. Берт больше не оглядывался. Он нёсся, не чувствуя дыхания, поймав в фокус зрения пляшущую дыру выхода из ужасного зала. Дымные нити, поднимавшиеся из трещин в плитах, становились всё гуще, они сплетались в змеиные клубки, зачерняя окружающее пространство.

«Да что там, под этим залом? — пронеслась в голове испуганная мысль. — Преисподняя?»

Ворвавшись в коридор, он пробежал ещё несколько шагов и остановился. Бежать без оглядки дальше было бы настоящим самоубийством, потому что — он отлично знал — строители сооружений, подобных этому, всегда оставляют ловушки, предусмотренные для уходящих. Но и оставаться на месте не стоило…

Берт сплюнул горькую слюну и вдруг понял, что не слышит больше громоподобных шагов. Он развернулся.

Дикий Барон застыл на пороге. В проёме входа были видны только его ноги и небольшая часть корпуса. И клинок чудовищного меча. Дикий Барон не двигался, точно превратившись в изваяние. Какая-то сила не пускала его из зала.

Несмотря на то, в ушах звонко билась кровь, в груди саднило, гудели ноги, а во рту ощущался противный солоноватый привкус, Берт рассмеялся. Всё не так плохо! Он жив. И он имеет шанс выбраться отсюда невредимым. Теперь — не спешить. В таких местах никогда не нужно торопиться без веских на то оснований.

Он вытащил меч, оторвал от рубахи порядочный лоскут, намотал на клинок и поджёг. Подсвечивая себе импровизированным факелом, продолжил путь, скрупулёзно высматривая каждую трещинку, каждый камень, каждую неровность в полу или стене…

Уже у самого выхода он увидел то, что ожидал.

Драный, безвольно раскинув руки и широко распахнув рот, висел на длинном клинке, горизонтально торчащем из стены, — словно большая диковинная бабочка. Шрам на его лбу, всегда багровый, точно налитый кровью, теперь словно потух, сливаясь с лицом смертельной серизной.

— Вот так-то… — не придумав ничего другого, проговорил Берт и вытащил из-за пазухи у мертвеца Глаз.

Через несколько шагов он выбрался на чистый воздух. Солнце давно закатилось за отроги скал, но небо ещё не почернело. Оно было сочно-фиолетовым, как черничный сок, очень чистым, а поперёк него струйкой подмёрзшего молока белел Млечный Путь.

Берт вздохнул полной грудью и опустился на первый попавшийся камень. Поднёс ближе к лицу Глаз. Несмотря на предночную полутьму, камень сверкал ослепительно, лучики красного света, точно искры, пробегали по острым граням. «Словно внутри у него — мощный источник света, — невольно подумал Берт. — Интересно, как он действует? Просто посмотреть сквозь него и увидишь тайны прошлого? Какие угодно или какие пожелаешь увидеть?»

Впрочем, сидел он недолго. Поднявшись, сунул Глаз за пазуху, надвинул на брови шляпу, запахнулся в плащ и пошёл вниз по едва видимой горной тропке, петлявшей, словно нитка, меж острых скальных клыков. Неприятный холодок вновь коснулся затылка, и Берт поморщился: что там ещё ждёт впереди? Вывернув из-за очередного уступа, он остановился резко, будто ударился лбом о незримую преграду.

— Этого следовало ожидать, — медленно проговорил он.

На тропинке стоял Капрал.

Но в руках его не было оружия, да и стоял он как-то неестественно прямо, глядя на Берта широко распахнутыми глазами, полуоткрыв рот, словно готовясь что-то сказать.

— А я думал, ты до самой Метрополии бежишь без оглядки, — осторожно проговорил Ловец, под плащом положив руку на рукоять меча.

Капрал ничего не ответил.

— Меня ждал? — продолжал Берт, приближаясь мелкими шажками. — Желаешь помириться и напомнить условия договора?

Капрал безмолвствовал. И это Берту очень не понравилось.

— Прочь с дороги! — рявкнул он, распахивая плащ, чтобы Капрал увидел его побелевшие пальцы, стиснутые вокруг рукояти меча.

Капрал едва заметно вздрогнул. Что-то заклокотало в его горле, он мучительно перекосил лицо, и красная пена заклубилась на его губах. Потом Капрал стал клониться набок, точно и на самом деле хотел уступить дорогу, но почему-то тело перестало его слушаться. И, хрипнув в последний раз, он повалился между двух валунов.

Берт стиснул зубы, когда увидел, кто стоял за спиной Капрала.

Низкорослый человечек в косматой одежде из шкур, с нечёсаной копной чёрных волос, почти полностью скрывающей грубое лицо цвета скального камня. Длинные, свисающие ниже колен руки человечка оканчивались непропорционально массивными кистями, огромными, с корявыми пальцами, вооружёнными устрашающе загнутыми когтями, которые сейчас касались земли. С когтей на правой руке капала кровь.

Берт сморгнул. Это был… Страж? Страж, и никто другой. Один из немногочисленного горного народца, обращённого Диким Бароном в рабство несколько столетий назад. Об этом тоже было в легенде о Последнем Приюте. Когда строительство усыпальницы близилось к завершению, Дикий Барон сам отобрал тринадцать достойнейших и сам выковал тринадцать пар когтистых рукавиц. С тех пор внуки тех первых Стражей и внуки их внуков надевали рукавицы в день совершеннолетия и не снимали до самой смерти. Стражи не ведали ни страха, ни печали, ни радости, ни любви: ни одно человеческое чувство не было им доступно, кроме звериной ревности своего повелителя ко всему живому и неживому. Стражи не смели входить в усыпальницу, они должны были неотступно бродить вокруг, сторожа окрестности, без всякой жалости убивая каждого, кто приблизится к Последнему Приюту… До сих пор Ловец сильно сомневался в том, что эта часть легенды — правда.

Берт медленно потянул меч из ножен. Хоть Страж был вдвое ниже его ростом, выглядел он довольно устрашающе. И дело было не только в жутких железных когтях. Лицо воина словно навеки замерло, превратившись в безжизненную грозную маску. Только глаза горели ровным чёрно-красным пламенем сквозь переплетения косматых волос.

Странное клацанье раздалось за спиной Ловца, слева и справа, откуда-то издалека и где-то очень близко. Берт шарахнулся назад, озираясь.

Скальные валуны оказались усыпаны воинами в звериных лохматых шкурах. С размаху вонзая когти в щели меж камней, Стражи ловко и быстро перебирались по почти отвесным стенам; словно гигантские пауки, они со всех сторон окружили свою добычу.

— Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада, — прозвучал среди скал негромкий, очень спокойный и какой-то даже укоризненный голос.

Берт дёрнулся, как от укуса ядовитой змеи. Страж, стоящий на тропинке, вдруг согнувшись, отступил в сторону, давая дорогу высокому человеку в чёрной монашеской одежде.

— Сет, — откликнулся Берт. Как и всегда, имя чёрного в его устах прозвучало плевком. — Сет, — повторил Берт, крутя головой и не веря.

Человек, обёрнутый с ног до головы в чёрную хламиду, зябко поводил плечами, будто ему было невесть как холодно. Руки его блуждали под одеждой, как две большие крысы. Лицо скрывалось под глубоко надвинутым капюшоном.

— Ты всё-таки достал его, — утвердительно проговорил Сет.

— Ты о чём? — притворно удивился Берт.

— Глаз, — спокойно сказал Сет.

— Какой ещё Глаз? — буркнул Берт, понимая, что отнекиваться сейчас глупо и небезопасно. — Откуда ты знаешь, что я вышел из Приюта не с пустыми руками?

— С пустыми руками ты бы из Приюта не вышел. Мне ли тебя не знать, Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада.

— Следил за мной?

— Это было нетрудно. Твою знаменитую шляпу можно различить издалека.

— Самому войти в Приют было недосуг?

Сет усмехнулся.

— Каждый должен делать то, что у него получается лучше других, — сказал он.

— А сейчас ты попросишь отдать тебе Глаз, — угадал Берт. — В противном случае Стражи убьют меня, верно?

— Неверно, — усмехнулся Сет. — Они в любом случае убьют тебя. Думаешь, Стражи смогут простить такое святотатство? Но в моих силах сделать так, чтобы ты умер быстро. Или так, чтобы ты умирал медленно и мучительно… как Дикий Барон.

— Отличная перспектива, — кивнул Берт, лихорадочно соображая, как бы ещё оттянуть время, чтобы что-нибудь придумать. — Ты хотя бы честнее Драного.

— Что ещё за Драный? — Теперь в голосе Сета прорезалось раздражение. — Прекрати болтать. Отдай мне Глаз!

— Хочу предупредить, — сказал Берт, — Драный говорил то же самое. И знаешь что? Он плохо кончил.

— Достаточно, — резко выговорил Сет. — Где Глаз?

Стражи заклацали железными когтями по скальным камням, подбираясь ближе.

— Они думают, что ты отдашь им Глаз? — поинтересовался Берт.

Сет хмыкнул.

— Наивные дураки… — вздохнул Берт.

Он сунул руку за пазуху. И вытащил камень, ярко заблиставший в ночном холодном воздухе.

Тринадцать Стражей испустили протяжный стон. Сет скинул капюшон, обнажив крупную облысевшую голову, покрытую лишь серым пушком. Бледное его лицо, с острыми чертами, словно вырезанное из древней кости, слегка порозовело. Сет выпростал из-под одежды тонкую белую руку с длинными, очень подвижными пальцами, и протянул к Берту:

— Отдай!

Заскрипев зубами, Берт сделал шаг вперёд. И ещё один шаг. Остановился.

— Чтоб ты сдох, гадина, — сказал он и вложил Глаз в узкую ладонь.

Сет стиснул камень, глубоко задышав. Стражи медленно поползли вниз по скальным стенам — сверкающий камень словно тянул их к себе.

— Глаз… — тихо проговорил Сет.

Этого момента упускать было никак нельзя. Не тратя времени на то, чтобы обнажить меч, Берт прыгнул вперёд и толкнул изо всех сил долговязого Сета плечом в грудь. Стражи, всё ещё заворожённые блеском Глаза, не успели даже пошевелиться, когда Сет, крепко прижимая к груди камень, с визгом полетел наземь. Берт перемахнул через него и бросился бежать.

Не сразу, но очень скоро вслед ему полетели злобные вопли и громкое клацанье — будто десяток подкованных жеребцов мчались по плоской равнине из цельного гранита. Раз обернувшись, Берт увидел, как Стражи, с невообразимой ловкостью перебирая руками и ногами, настигают его, двигаясь по отвесным стенам по обе стороны тропинки. Эта картина изумила и напугала его. Напугала сильнее, чем изумила…

Тропинка, по которой бежал Берт, словно горная извилистая речка, разбивалась о большой валун на две тонких струйки. Первая вела почти отвесно вниз, вторая поднималась вверх. Берт не раздумывая повернул на вторую.

Вопли злобного торжества ударили ему в спину. Тропинка вела на голый утёс, обрывавшийся глубокой пропастью, на дне которой неслышно плескалось широкое низинное озеро, — и Стражи, всю жизнь проведшие в этих скалах, не могли не знать об этом. Впрочем, и Берт об этом знал.

Ловец выбивался из сил. Подъём дался ему очень трудно, зато преследователям было всё равно, ведёт тропинка вверх или вниз, — они передвигались по вертикальной плоскости. Стражи настигали.

Скалы расступились, открыв фиолетовое небо, на котором уже налились крупные жёлтые звёзды. Край обрыва чернел всего в сотне шагов. На нём, как громадные бородавки, громоздились несколько приземистых валунов.

— Самуэль!!! — закричал Берт.

Один из валунов шевельнулся.

Стражи начали спрыгивать со скал. Они видели свою жертву — совершенно беспомощный человек на открытом голом пространстве, прижатый к обрыву, за которым гудит ночным ветром неминуемая смерть. Все тринадцать, растянувшись полукругом, медленно приближались к Ловцу, волоча за собой длинные руки, утяжелённые когтистыми рукавицами. Железные когти скребли по камням, высекая короткие пронзительные взвизгиванья.

Но Берт почему-то не спешил обнажать меч.

— Самуэль! — крикнул он снова.

Тёмный валун на краю пропасти зашевелился, изменяя форму, переставая быть валуном. Вот он выпрямился, приняв вид человека, — но вдруг распахнул огромные крылья, сразу став похожим на чрезвычайно крупного нетопыря.

Стражи смыкали полукруг в гибельное кольцо.

Они заметили странное существо на краю пропасти и встревоженно загомонили, опасаясь найти в нём конкурента. И впрямь — нетопырь повёл правым крылом, и от его силуэта отделился комок багрового света. Словно комета, неся за собой лохматый хвост пламени, комок прочертил в чёрном воздухе пылающую дугу и шлёпнулся под ноги Берту, взорвавшись снопом ярчайших брызг.

Берт отскочил, полоща по ветру загоревшийся плащ.

— Самуэль! — в третий раз крикнул он.

Нетопырь опять махнул крылом. Следующий сгусток багрового пламени угодил в одного из Стражей. Лохмы его шкуряной куртки вспыхнули мгновенно. Заорав от боли и испуга, воин повалился на камни. Он бил себя руками, стараясь потушить пламя, но железные когти, видно, ранили его сильнее огня — Страж орал всё тише, пока не затих совсем.

Цепь нападавших разбилась. Оставшиеся двенадцать заметались по площадке. Ещё несколько сгустков пламени полетели в их сторону, но не достигли цели. Стражи ловко уворачивались.

И подходили всё ближе.

Они оглушительно завопили, когда Берт кинулся прямо на нетопыря. Они рванулись к нему, но опоздали. Обхватив существо обеими руками, Ловец покачнулся и вместе с нетопырём рухнул вниз с обрыва.

Стражи сгрудились на краю пропасти. Некоторое время они смотрели, как два тела, плотно сцепившись друг с другом, кувыркаясь, летят вниз, к далёкому озеру, над которым клубился молочный туман.

Поймав восходящий воздушный поток, Самуэль расправил кожаные крылья, зубами потянул рычаг, который зафиксировал крылья на одной плоскости. Берт, уже успевший втиснуть своё тело в прочную петлю под сложной конструкцией из деревянных планок, ремней и дублёной кожи, наконец, обрёл дар речи.

— Я уже, признаться, прощался с жизнью, — откашлявшись, сообщил он.

— Почему, хозяин? — мелодично отозвался Самуэль, висящий на ремнях между Бертом и прочной деревянной рамой, на которую были натянуты кожаные крылья.

— Думал, если в ловушку не попаду, так эти бандюги прирежут, если бандюги не прирежут, сам Дикий Барон выпотрошит, чтобы вынуть душу… А если уж от Барона уйду, так Стражи настигнут. Ну, коли и Стражи остались с носом, так старый добрый Самуэль спалит своими адскими искрами.

Шум ветра не мешал им говорить. Воздушный поток нёс их, они летели с той же скоростью, что и сам ветер, и поэтому не слышали ветра.

— Прости, хозяин, — Самуэль говорил тоном печальным и извиняющимся — обычным своим тоном; вкупе с такими интонациями нежный тембр его голоса напоминал пение одушевлённой флейты, — прости, хозяин, я задремал. А спросонья не смог верно прицелиться. Вы достали то, за чем шли?

Берт промолчал на это. Он молчал до тех пор, пока они не перелетели озеро и не приземлились у болотистой впадины, где паслись их стреноженные кони.

ГЛАВА 2

По окраинной улочке Катама двигался человек в чёрной хламиде, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. Следом за ним шлёпали сапогами по жидкой грязи двое здоровенных воинов с двуручными мечами в заплечных перевязях. На одном поблёскивала стальная кольчуга, другой был одет в длинную куртку из бизоньей шкуры. Заплетённые в толстые косицы светлые волосы и бороды выдавали в них уроженцев Северной Пустоши, а массивные золотые кольца с кровавыми каплями сердолика, покачивающиеся в ушах, говорили о том, что их обладатели — члены Дома Наёмников. Северяне то и дело окидывали пустынную улочку подозрительными взглядами, а, когда приближался перекрёсток или крутой поворот — один из воинов забегал вперёд чёрному человеку, чтобы убедиться в отсутствии засады. Такое рвение, очевидно, объяснялось тем, что воины были наняты всего на несколько часов или тем, что им очень неплохо заплатили. А может быть, и тем и другим вместе.

Деревянные глухие стуки сопровождали троицу. Близилось время ночи, и жители окрестных домов закрывали окна ставнями.

…Чёрный остановился возле одного из домов, над дверью которого поскрипывала на вечернем ветерке вырезанная в виде камбалы дощечка. Внимательно оглядевшись вокруг и поёжившись, будто от холода, чёрный толкнул дверь и оказался в тесном полутёмном помещении, провонявшем горькой чешуёй, крепким рассолом и тухлым рыбьим жиром. Развешенные над изрезанным прилавком рыбины металлическим блеском напоминали диковинные широкие мечи. За прилавком стоял толстяк в замурзанном кожаном переднике. Нижняя половина его лица, погружённая в рыжую бородищу, походила на пышный кустарник, из которого торчал бутон пунцовых губ. Выпуклые серые глаза были неподвижны и мутны, будто толстяк спал стоя. Чёрный скинул с головы капюшон и негромко поздоровался.

— Желаю и тебе здравствовать, Сет, — раздельно и бесцветно выговорил толстяк.

Сет вздрогнул. В этой рыбной лавке он был впервые и толстяка раньше не видел никогда. Но именно потому, что незнакомец назвал его имя, Сет понял, что пришёл по адресу. Впрочем, в этом ещё предстояло удостовериться окончательно.

— Вечереет, — заметил Сет.

— Тьма наступает, — медленно произнёс условленную фразу толстяк.

— Я принёс то, что обещал.

Толстяк молчал, глядя куда-то мимо человека в чёрном. Лицо его нисколько не изменилось с того момента, как Сет вошёл в лавку.

Сет положил на прилавок кожаный мешочек, в котором угадывались очертания шарообразного предмета. Но рук с мешочка не убрал — его вдруг одолели сомнения. Придерживая мешочек одной рукой, вторую он протянул к лицу толстяка. Коснулся его бороды, провёл ладонью перед глазами. Рыбник не шелохнулся. В застывших его зрачках не отразилось ничего. Тихий звон послышался в глубине комнаты — на прилавок прыгнула маленькая обезьянка с украшенной колокольчиком серебряной цепочкой вокруг шеи. Сет испуганно выругался, прижав мешочек к груди. Обезьянка уселась совсем как человек, скрестив задние лапки, а передние положив на коленки, и уставилась на Сета умными чёрными глазками.

— Отдай мне это, — не шевельнувшись, проговорил толстяк.

Сет шумно выдохнул. Нерешительно он положил мешочек на прилавок, развязал тесёмки… Глаз, выкатившись из кожаного нутра, засиял, разбрызгивая лучи света на рыбин. Сет и сам не удержался от восхищённого восклицания, а толстяк остался безучастен — он по-прежнему смотрел в никуда.

Обезьянка вдруг, подскочив к камню, схватила его обеими лапками, проворно запихала в пасть и исчезла под прилавком. Руки Сета, запоздало протянутые к животному, поймали пустоту.

— Хорошо, — донеслось из бороды. — Очень хорошо, Сет.

Сказав это, рыбник, наконец, пошевелился. Движения его были замороженно-медленны, но точны. Из-под фартука он достал увесистый кошель и брякнул им о прилавок. Сомнения покинули Сета: он схватил кошель и, кланяясь, стал пятиться. А рыбник внезапно дёрнулся, будто проснулся: заморгал, зашлёпал губами, приложив ладонь ко лбу, растерянно оглядел лавку, словно удивляясь, как он попал сюда и что тут делает, заметил Сета и вскинул брови.

— Что это?.. — забормотал он. — Не пил же я… почти… рыбки… Рыбки господин не желает?

Сет не успел ответить. Толстяк подавился своим вопросом и вновь окаменел.

— Хорошо, Сет, — проговорил он прежним бесцветным голосом. — Очень хорошо. Ты скоро опять мне понадобишься. Я найду тебя, Сет.

Человек в чёрном, добравшийся уже до порога, сглотнул.

— И помни, Сет, — закончил толстяк. — Тьма наступает…

— Я помню, — выдавил Сет и выскользнул за дверь.

Рыбник ещё долго стоял за своим прилавком, безмолвный и неподвижный. Совсем стемнело, но он не зажёг светильников. Ночная мошкара облепила его губы и глаза, зудела в бороде, но он не поднял руки смахнуть назойливых букашек. Очнулся он только к утру и до конца жизни ни разу не вспомнил о прошедшей ночи. Обезьянка в ошейнике из серебряной цепочки исчезла сразу после того, как вышел человек в чёрном.

Покинув рыбную лавку, Сет в сопровождении наёмников заспешил прочь с окраинной улочки. Тяжёлый кошель позвякивал у него за пазухой. Не заглядывая в кошель, Сет знал, что там — шестиугольные золотые монеты вроде тех, что изредка ещё находят в развалинах древних городов Метрополии. Он не в первый раз выполнял поручения Эолле Хохотуна, и не в первый раз получал такие кошели. Платил Хохотун хорошо, но Сету часто бывало не по себе, когда приходилось встречаться с хозяином лицом к лицу. Никогда ещё Хохотун не выходил в мир людей в одном и том же обличье, к тому же человеческим телам нередко предпочитал звериные. Говорили, впрочем, что, живя среди смертных, Эолле выглядел мрачным, темнолицым карликом с огромным носом, загнутым книзу, как ятаган, в красных шутовских одеяниях, увешанных серебряными колокольчиками… Каков же был истинный облик Хохотуна, не знал никто.

Наёмники довели Сета до постоялого двора и расположились в зале для гостей на всю ночь. Оказавшись в одиночестве, Сет усилием воли выбросил из головы Хохотуна. Он задумался об Альберте Гендере, Ловце Теней из Карвада. Сколько раз сталкивала их судьба? И лишь вчерашней ночью встреча оказалась удачной именно для Сета, а не для Ловца. Альберт мешает ему. Почему он охотился за тем же, за чем и Сет? Да ещё в то же самое время… А если бы Сет опоздал на день-другой? Хохотун умеет не только щедро награждать, но и сурово карать. И на кого, кстати, работает этот чёртов Альберт? Надо бы это выяснить, надо вообще серьёзно заняться этим Ловцом…

Внезапно он понял, что не очень-то ему хочется связываться с Альбертом Гендером. Было в этом Ловце Теней нечто, отчего Сета пробирал ледяной озноб — как, например, от общения с Эолле. Многие маги пользуются услугами Ловцов Теней, но обычно век Ловца недолог. Редко кто из таких ребят переживает два-три серьёзных задания. А на счету Гендера уже около полусотни подвигов. Слава его гремит на всю Метрополию, он бывал в таких местах, откуда смертные либо не возвращаются вовсе, либо приходят уже не способными не то что на продолжение славных дел, а на какие-нибудь более-менее осмысленные действия. А вот Альберт всегда оставался невредимым, разве что седина на его висках становилась всё гуще… Что помогает ему выживать и сохранять разум незамутнённым? Какой скрытой силой он обладает? Может, он не совсем смертный? Может, он существо из тех миров, что и Эолле Хохотун или, допустим, этот чёртов Маргон, под одеждой которого, говорят, прячется самый настоящий хвост, а колпак скрывает пару коротких кривых рожек? Недаром ведь Маргон никогда не снимает своего колпака…

«Надо покончить с Альбертом, — решил Сет. — Покончить раз и навсегда…»

Возможно, благоволение Эолле придало ему храбрости, возможно, по какой-то другой причине Сет вдруг понял, что, если хорошо спланировать, это дело вполне может выгореть. Конечно, надо будет подыскать специалистов. Ну а это нетрудно, особенно в такой зловонной клоаке, как Катам. Особенно имея при себе внушительной тяжести кошель с золотом. Особенно зная, что Альберт тоже остановился в Катаме. Вот опять — какого чёрта ему здесь понадобилось? Он что — преследует его, Сета?..

Сет даже рассмеялся от злого удовольствия, представив, как по Метрополии покатятся слухи о внезапной гибели знаменитого Гендера. Хорошо бы ещё перед смертью выставить Ловца в каком-нибудь дурацком свете. Помимо всего прочего, это наверняка понравится Хохотуну — Хохотун всегда ценил остроумную шутку.

— Займёмся, — сказал себе Сет. — Прямо сейчас, этой ночью…

Маргон поправил на узкой голове колпак, расписанный таинственными знаками, и нетерпеливо заёрзал в кресле.

— Выскочи отсюда! — прикрикнул он. — Ну!

Гут, горбатый и длиннорукий, словно паук, безмолвно повернулся и вышел из комнаты, неслышно притворив за собой дверь. Берт проводил его неприязненным взглядом. Слуга многознатца никогда ничего плохого Ловцу не делал, но всё же Берт с трудом выносил его присутствие. Чёрт его знает, что за человек… Всегда молчит, передвигается бесшумно — и дрожь берёт, когда видишь его, сгорбленно семенящего, руками чуть ли не касающегося земли, — вроде бы и не человек, а какое-то животное… Вот и Самуэль, остановившийся у двери, опасливо посторонился, когда мимо него проходил Гут.

— Наконец-то! — выдохнул Маргон. — Давай его сюда!

Берт оглянулся на Самуэля, но никакого Самуэля не увидел. «Как и всегда, сбежал, чёрт трусливый», — подумал он и вытащил из поясной сумки перевязанную бечёвкой шкатулку. Нетерпение Маргона было столь велико, что он не стал ждать, пока Берт поднимется со своего кресла и сделает пять шагов по комнате. Шкатулка вырвалась из рук Ловца и, плавно переместившись по воздуху, упала на колени Маргону. Бечёвка, вспыхнув, мгновенно истлела чёрным пеплом, деревянная крышка с треском отлетела в угол.

— Глаз… — заворожённо проговорил Маргон, уставившись на дно шкатулки.

Берт поглубже погрузился в кресло и сплёл пальцы на животе. Маргон осторожно вытащил из шкатулки камень, держа его на ладони, поднёс к лицу… Через несколько мгновений торжественно-благоговейное выражение на его лице сменилось неприступной чёрствой маской. Он с хрустом сжал и разжал кулак. Стряхнул с ладони красную труху и сухо проговорил:

— Значит, ты видел Глаз… Тебя кто-то обошёл?

— Да, — кивнул Берт мрачнея. — Сет. Один мошенник из Катама. Очень вредный тип. Вредный и опасный. Он давно мешается у меня под ногами.

— Я сам с ним разберусь, — отозвался Маргон. — А что касается тебя… Ещё раз позволишь себе подобную выходку, я превращу тебя в собаку. В хромоногую подслеповатую суку. И привяжу в квартале бедняков, где тебя в тот же день сварят в похлёбке или продадут на мыло. Понял меня?

— Понял, — склонил голову Берт.

— В первый раз я тебя простил, во второй тоже прощаю, но ещё раз попадёшься — пощады не жди. Я не терплю обмана даже в виде шутки. Я вообще не люблю шуток. Я не забыл ещё, как ты в прошлое полнолуние бесстыдно врал о своей битве с белым драконом…

— Но драконья кровь была настоящая! — осмелился протестовать Берт. — Пусть и не очень свежая… Я купил две колбы у болотного народца. Они торгуют запасами, оставшимися ещё с того времени, когда в их местах водились белые драконы. Прости, Маргон, но, по-моему, это вполне естественно: немного преувеличивать, расхваливая свой товар…

— У меня не базарная лавка, — отрезал Маргон. — Оставим эту тему. Твоё счастье, что дело, для которого мне нужен был Глаз, уже решено. И поэтому у меня для тебя новое задание. Не скрою, трудное и опасное, но платить я за него буду вдвое.

Берт встревожился. Всякое задание, которое он получал от Маргона, было в полной мере и трудное и опасное, но многознатец впервые говорил об этом вслух. А тут ещё двойная цена…

— Я слушаю, — сказал Берт.

— Разговор будет долгим, — предупредил Маргон.

Берт кивнул в знак согласия.

— Ты слышал когда-нибудь об Орике и Кости Войны?

Берт в задумчивости постучал пальцами по коленям.

— Д-да… — ответил он, — слышал, конечно. Кто ж об этом не слышал? Древняя сказка, сколько таких старики рассказывают… Орик… — набрав в грудь побольше воздуха, начал он…

— …Сирота из прибрежного северного посёлка, — подхватил Маргон. — Пираты Вьюжного моря разорили посёлок, а тамошних жителей и самого Орика продали в рабство за море на туманный материк, где жили выродившиеся потомки дочеловеческого племени титанов. Бог не дал Орику ума, зато наделил крепким телом. И стал Орик копьеносцем в царстве одного из местных князьков…

— И служил парень князьку верой и правдой, и возлюбил тот его, — в тон Маргону продолжил Берт, — и приблизил к себе. И не было у того правителя сыновей, и, умирая, он завещал Орику своё царство…

— Не смей перебивать меня! — рявкнул Маргон. — Да… Так оно и было. С воцарением Орика жизнь на туманном материке переменилась. Бывший раб, не знавший в своей жизни ничего, кроме кровавых сражений, развязал войну, умудрившись стравить друг с другом враждебные царства и подмять под себя дружественные. Все диву давались, как быстро Орик, не умевший даже написать собственное имя и при счёте сбивавшийся на первом десятке, овладел всем материком. Но и на этом он не остановился. Хитростью и уступками он привадил к себе пиратов Вьюжного моря, и в одну ночь, словно мстя за давние унижения, перерезал их всех до одного, оставив в живых лишь самых опытных мореходов, но и тем огрубил по правой руке, чтобы они больше никогда не могли держать меч. Теперь Орик, кроме огромной армии, владел флотом в добрую сотню кораблей, познаниями о морских маршрутах и всем опытом ведения морских боёв. Он вознамерился стать повелителем всего мира. На быстроходных пиратских кораблях его воины высаживались на побережья, грабили всё, что только можно было ограбить, жгли, что можно было сжечь. Одно его имя наводило такой ужас, что правители предпочитали признать владычество Орика прежде, чем воины с его кораблей ступят на подвластные им земли. Царство Орика разрасталось с необычайной быстротой, войско становилось всё больше — Орик, словно яростное пламя, пожирал всё, чего касался… Нам всем очень повезло, что мы не жили в те давние ужасные времена…

Маргон на минуту умолк, переводя дыхание. А Берт позволил себе усмехнуться — уж слишком близко к сердцу воспринимал многознатец легендарные события, которые, скорее всего, очень мало имели общего с реальной историей.

— Но, страстно увлечённый лишь войной, — метнув на Ловца раздражённый взгляд, заговорил снова Маргон, — Орик совсем не заботился о жизни народов, которые завоёвывал. Люди были нужны ему лишь как воины. Армия всё умножалась, она питалась разбоями, учиняемыми на новых и новых землях. Истинно это был злой огонь, способный гореть лишь тогда, когда есть чему гореть. Туманный материк, откуда начинал свой кровавый путь Орик, почти весь вымер от голода. Немногие, кто осмелился хотя бы в мыслях противостоять кровожадному владыке, понимали — если не остановить Орика, весь мир превратится в золу и пепел. И стали они искать способа погубить Орика.

— И только тогда вдруг прозрели и увидели, что Орик-то никогда не снимает с головы костяной шлем, — скучающим голосом договорил Берт, — который надел ещё тогда, когда был рабом-копьеносцем. А шлем был выточен из цельного черепа одного из давно сгинувших титанов. Якобы парень откопал в каком-то могильнике этот череп и не придумал ничего лучше, как сделать из этой штуки себе шлем… Господин Маргон! — взмолился Берт. — Я знаю эту легенду, я ещё мальчиком её слышал! Заговорщики подстерегли Орика в походе, прокрались ночью и стащили шлем. После этого могуществу Орика пришёл конец. Хитроумный и жестокий владыка полумира снова превратился в тупого увальня, который, поутру проснувшись, не сразу даже смог сообразить, где находится… При всём моем к вам уважении, господин Маргон… Уж не верите ли вы на самом деле во всю эту чушь?!

Маргон вскочил, затопал ногами, но… через минуту, тяжело дыша, снова опустился в кресло. Странно усмехнулся и прищёлкнул пальцами, между которыми метнулась короткая синяя искра.

— Молчу, молчу! — хотел воскликнуть Берт, но почувствовал, что и впрямь замолчал. Губы его прочно слиплись между собой и никак невозможно было их разлепить, даже и при помощи рук.

— Отлично, — удовлетворённо проговорил Маргон. — Теперь слушай то, чего не рассказывают старики…

…Несколько минут в тёмном шатре не было слышно даже дыхания. Собравшиеся вокруг могучей фигуры воина не дышали, боясь и пальцем коснуться того, кто одним движением руки мог послать на смерть тысячи, кто стирал с лица земли царства так же легко, как давят сапогом мышь. Лунный свет, проникая через дымоход широким голубым лучом, освещал лицо Орика, наполовину скрытое большим костяным шлемом-черепом. Из мёртвых дыр пустых глазниц торчали жёсткие опалённые ресницы, из выпиленного треугольника смотрел косо переломленный нос. Твёрдые губы даже во сне кривились в жестокой усмешке, обнажавшей крепкие жёлтые зубы, от углов рта пролегли глубокие, будто трещины в древесной коре, морщины. Прокравшиеся в шатёр были, конечно, вооружены, но никто не осмелился обнажить оружие против Орика. Простой сталью не убить великого владыку — это знали все… Наконец Анис, приходившийся сыном племянника того князя, который когда-то приветил юного раба-копьеносца из-за моря, зашёл в изголовье Орика. И, стиснув зубы, положил ладони на холодную кость шлема, иссечённую чёрными следами бесчисленных ударов мечей и топоров. Орик чуть пошевелился. Тогда Анис стиснул руками шлем-череп и потянул на себя.

Мёртвые глазницы ожили — Орик распахнул глаза. Люди в шатре накинулись на него всем скопом. Кто-то впихнул тряпицу в раскрывшийся рот, кто-то навалился на руки, прижимая их коленями к земляному полу, кто-то упал на ноги всемогущему владыке. Громадное тело Орика забилось, девять человек едва сдерживали его. Анис, тяжело дыша от натуги и страха, тянул и дёргал шлем, но шлем — хоть и не был ничем укреплён на голове Орика — не поддавался.

Снаружи шатра послышались шаги. Анис упал на землю. Ногами он упёрся в ходящие ходуном плечи Орика, пальцы его, стискивающие шлем, побелели так, что под ногтями показалась синяя кровь. И шлем-череп хрустнул.

Орик отчаянно замычал. Анис рвал шлем, который с отвратительным хрустом дальше и дальше сползал с головы воина. Когда шлем оказался почти снят, стало видно, что удерживало его, — кровавые нити, обвитые ошмётками волос, задрожали между головой Орика и внутренней поверхностью древнего черепа. Шлем прирос к живой плоти, пустил корни глубоко внутрь головы, словно кусок дерева, павший на плодородную почву.

— Рубите! — прохрипел Анис.

Его услышали. Нескольких ударов меча хватило, чтобы отсечь нити, соединяющие живое тело и мёртвую кость. Анис упал на спину со шлемом-черепом в руках, а Орик дёрнулся так сильно, что держащие его разлетелись в разные стороны. Шатёр рухнул.

Первым из мешанины крепко сшитых шкур и переломанных жердей выбрался тот, кого все называли Ориком Непобедимым. Испуганно вопя, хватаясь за голову, кожа с которой была содрана почти начисто, обливаясь кровью, воин кинулся во тьму, ничего не видя вокруг, ничего не слыша. Ночь огласилась воплями, звоном оружия и конским ржанием. Анис, успевший спрятать шлем в узел из своего плаща, вскочил на первую попавшуюся лошадь и скрылся. Следом за ним бежали ещё трое. Остальных заговорщиков порубила в куски подоспевшая стража.

Так закончилась история свирепого владыки Орика. После той ночи он не пришёл в себя. Он попросту забыл все долгие годы, пролёгшие между тем днём, когда он откопал в безвестном могильнике древний череп, и — той ночью, когда шлем покинул его голову.

А четверо заговорщиков скакали, пока их кони не пали замертво под ними — два дня и две ночи. На третью ночь они сели кругом и стали держать совет.

— Растоптать эту дрянь, — неуверенно сказал первый, кивая на тёмный узел, который держал на коленях Анис.

— Шлем не берёт ни меч, ни палица, — почёсывая в затылке, возразил второй. — Ни даже огонь. Разве что — утопить?..

— Погодите! — поднял руки третий. — Вы что — ополоумели? Эта штука сделала из безродного раба самого великого воина на свете! А вы хотите просто уничтожить то, за что не жалко отдать всё золото мира!

И первый, и второй промолчали. Они переглядывались между собой, они бросали осторожные взгляды на тёмный узел, и Анис, похолодев, вдруг понял, что и сам испытывает страстное желание примерить на себя жуткий череп. В следующую секунду он схватился за меч — не разумом диктовалось это движение, а отточенным за годы военных походов инстинктом воина.

Трое бросились на Аниса.

Одного он успел заколоть первым выпадом, другого тяжко ранил, глубоко разрубив ему плечо. А третий всадил свой меч Анису в правый бок. Теряя сознание от боли, Анис всё-таки сумел отбиться и бежать, унеся с собой узел. Преследователь шёл за ним по кровавому следу, но, к счастью, блуждая в полной темноте, Анис почуял запах близкой воды и, выбравшись на скользкий глинистый берег, упал в волны небыстрой речки.

Тот, кто предлагал утопить шлем, ошибался. Не только сталь, камень или огонь не могли повредить древний череп — бессильна оказалась и вода. Она не принимала в себя костяной шлем — шлем не тонул, и, держась за него, Анис плыл и плыл, пока течение не вынесло его на песчаную отмель.

Холод ночной реки успокоил боль от раны. Анис перевязал себя, закинул за спину узел и побрёл на восток, в царства, куда Орик Непобедимый так и не довёл свою кровавую армию.

Прошли годы, прежде чем об Анисе услышали снова.

Он вернулся на разорённые земли, которые едва-едва успели оправиться от чудовищной резни, устроенной Ориком Непобедимым. Он стал правителем крохотного княжества, большую часть которого занимала жаркая безлюдная пустыня. Он сумел возродить жизнь, ярко расцветшую когда-то, а теперь примятую и раздавленную, словно трава под конскими копытами.

Анис так и не осмелился надеть на себя Кость Войны, но у него и не достало решимости навсегда избавиться от древнего черепа. Состарившись, он похоронил шлем в укромном месте своего дворца, а секрет тайника спрятал в собственном мече — который когда-то получил от отца и с которым не расставался до конца жизни.

Вскоре после смерти Аниса его княжество, как многие другие в тех краях, смели потоки степных кочевников, от дворца остались руины, столетие за столетием погружавшиеся в красные пески пустыни. А Кость Войны всё ещё таилась где-то в каменном колодце, как терпеливый змей, залёгший в своём логове в ожидании случайно забредшей жертвы.

— До сих пор считалось, что меч Аниса утерян, — договорил Маргон. — Но совсем недавно мне в руки попал древний свиток, откуда я и узнал продолжение легенды об Орике и Кости Войны. Было там и про меч… Этот меч — единственный ключ к тайнику во дворце затерянного в пустыне княжества. С помощью Глаза я собирался отыскать меч, но… совершенно неожиданно вспомнил один наш с тобой разговор…

— Какой это? — хотел спросить Берт, но только бессвязно помычал.

Впрочем, Маргон его понял.

— О старом Франке, — сказал многознатец. — Вы ведь были хорошо знакомы? Очень хорошо знакомы… Очень-очень хорошо.

Берт передёрнул плечами и фыркнул — фыркнуть у него получилось отлично: мол, не ваше это всё-таки дело, господин, моя дружба со стариком Франком…

Маргон усмехнулся:

— Бедолага всю жизнь потратил на поиски Последнего Приюта Дикого Барона. Библиотека, которую он собрал, давно не давала мне покоя… А его коллекция древних редкостей едва не превосходит мою собственную.

Это Берт знал прекрасно. Старый Франк мало с кем общался, и уж тем более не заводил никаких отношений с магами. Единственное, что его интересовало, это — Дикий Барон. Точнее — Глаз Дикого Барона. Старик надеялся, раздобыв Глаз, постигнуть тайны прошлого и стать самым великим историком Метрополии. Жаль, что у него это так и не получилось… Но всё-таки надежды надеждами, а еда и одежда стоят денег, которых у Франка никогда не бывало. Сам-то он одевался во что попало, питаться мог объедками, подобранными на помойке, но Марта, любимая внучка Франка, подрастала, превращаясь из угловатой пугливой девчонки-замарашки в красивую девушку, которую в грязные тряпки не оденешь, и уж тем более не будешь кормить сухими корками, извлечёнными из помойной ямы. Берт помогал Франку чем мог и, чтобы не обижать старика бескорыстными подаяниями, принимал от него время от времени книги и свитки, которые сбывал тому же Маргону. А Маргон платил щедро.

— Помнишь, ты принёс как-то истлевший свиток с изображением какого-то медальона, сказав при этом, что точно такой же медальон внучка Франка носила на шее как безделушку?

Берт кивнул. Теперь он слушал очень внимательно.

— Змея, обвивающая солнечный круг, — проговорил многознатец, в упор глядя на Берта. — А в центре круга — крохотное отверстие. Так?

Берт снова кивнул.

— Лишь прочитав свиток с легендой о Кости Войны, я понял, что это был за медальон.

Маргон выдержал паузу и закончил:

— Это навершие меча Аниса.

Берт до боли в слипшихся губах растянул рот в гримасе изумления.

— Понимаешь? — вкрадчиво произнёс Маргон. — Это ключ к тайнику, где хранится Кость Войны. Вот как говорится в легенде: отыщи во дворце Аниса покои, где большое становится малым, пронзи мечом тварь, что носит на себе свой страх, и красное солнце укажет тебе путь к тайному хранилищу… Запомнил?

Маргон ещё раз, медленно и чётко, повторил слова древней легенды.

— Запомнил? — спросил он снова. — Ни единая буква не должна затеряться в твоей памяти, потому что язык легенд не терпит неточностей. Сейчас трудно сказать, что же значит на самом деле всё это… большое и малое… тварь, которая носит страх… красное солнце… Оказавшись на месте, ты обязательно поймёшь, о чём говорилось в легенде. Главное… — тут Маргон неожиданно усмехнулся, — это оказаться на месте. И не забыть то, что я тебе сейчас передал… Ты и теперь считаешь мой рассказ глупой старой сказкой? Ну чего ты молчишь? Нечего сказать? Ах да, прости…

И многознатец снова прищёлкнул пальцами, между которыми пробежала синяя искра.

Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада, покинул башню Маргона, когда звёзды стали гаснуть одна за другой, а ночная мгла побледнела. Заперев за Ловцом дверь, Маргон вернулся в своё кресло. О чём-то ненадолго задумался, потом рывком, неожиданным для своего дряхлого и тяжёлого, как набитое песком чучело, тела поднялся, подошёл к полке над камином и снял с полки глиняный горшочек.

— Сет, — негромко проговорил Маргон. — А зачем тебе понадобился Глаз Дикого Барона? Кому ты служишь, Сет? Неужели?..

Он мотнул головой, точно отгоняя какую-то очень неприятную мысль. Сыпанул из горшочка в огонь и поспешно отшатнулся.

Пламя зашипело, словно окаченное водой из ведра, — и погасло. Но спустя мгновение из камина плеснули мощные огненные языки, жёлто-красные, сочные, окутанные дурманно-чёрными прядями дыма. Дым потёк в комнату, заизвивался кольцами под потолком и, спустившись пониже, сгустился почти неподвижной грозовой тучей. Маргон, негромко гудя что-то себе под нос, осторожно приблизился к туче и лёгкими движениями обеих рук принялся месить чёрный дым, словно глину. Одежда заискрилась на нём, колпак, потрескивая, приподнялся, обнажив никакие не рожки, а самую обыкновенную розовую лысину. Пот струился по узкому лицу многознатца, но не капал на пол, а тут же высыхал с лёгким шипением.

Дымная туча под руками Маргона стала принимать очертания человеческого тела. Появилась большая угловатая голова с белыми дырами глаз и рта, неуклюжая шея, коренастое туловище с парой узловатых рук… Вылепив туловище до пояса, Маргон, отдуваясь отвалился в сторону, шатаясь, добрался до своего кресла и упал в него. Пламя в камине погасло совсем, а фантом, едва различимый в сумерках комнаты, бесшумно подвинулся к многознатцу. Маргон обессиленно поднял руки и сплёл пальцы в какой-то замысловатый знак.

Фантом, превратившись в дымную полоску, вылетел в щель между ставнями.

Комар так давно получил своё прозвище, что настоящее имя уже начал понемногу забывать. Как упомнишь, если все окликают: Комар, Комар… и никак больше. Он нисколько не обижался. Комар так Комар. Чего там. Вон горбатого Вила кличут и вовсе Навозником, а он только пыхтит, не спорит. Да и кто он такой, чтобы спорить? Обычный громила, весь фарт которого: проломить башку какому-нибудь загулявшему пьянчуге на тёмной улочке, стащить сапоги да пару медяков. Навозник и есть. Другое дело — Комар… Кличка, если рассудить, правильная, и ничего обидного в ней нет. Комар по ночам летает, хрен его в темноте заметишь, а, коли заметишь, так хрен прихлопнешь. Вёрткий Комар, и наглый. Моргнуть не успеешь, как жало его у тебя в спине торчит. Только, в отличие от обыкновенного комара, Комар кусает так ловко, что жертва потом даже не почешется. Потому что мёртвые, как известно, не чешутся. И не потеют. И не разговаривают…

…Он прокрался по тёмному двору, легко взлетел на подоконник. Примерившись, прыгнул и повис на водосточной трубе, подтянулся и, мягко перебирая обутыми в войлочные сапоги ногами, бесшумно вскарабкался на крутой скат крыши. Свесившись, отсчитал третье слева чердачное окно. Пробраться по карнизу к окну было делом нескольких секунд. Затаив дыхание, Комар приник к щели меж створок ставней — мерцающий огонёк свечи, оплывавшей в миске на столе, освещал крохотную комнатушку, почти всё пространство которой занимали два низких топчана. На одном из них, поджав под себя ноги, сидел человек: низко склонив голову, он возился с какими-то железками, глухо побрякивающими у него на коленях. Комар кивнул сам себе и, не глядя, отцепил от пояса один из ножей — очень тонкий, изогнутый, как серп и без рукояти: такой легко войдёт в щель между створок. Уже изготовившись для броска, Комар вдруг опустил нож. Мысленно он вызвал в памяти образ нужного ему человека. Высок, худ, прям, узколиц и горбонос. Смугл, но глаза очень светлые. Носит длинные, почти до середины спины волосы — чёрные, на висках седые. Одевается, как путешественник, хотя никакой поклажи с собой не имеет, не расстаётся с оружием и с кожаной широкополой шляпой.

Первую половину работы — найти место, где остановился путешественник, — Комар выполнил довольно быстро: тому, кто на короткой ноге со всеми трактирщиками и хозяевами постоялых дворов в городе, сделать это было нетрудно. К тому же искомая личность была довольно приметна. Теперь дело застопорилось… Комар беззвучно выругался: всегда так, если первая половина удаётся легко, вторая идёт туже… Или наоборот.

Тот, кто сидел на топчане, был явно невысок, можно даже сказать — мал ростом и щупл, как подросток. Комар не сразу разглядел это в слабо мерцающем свете единственной свечи. Значит, этот, в шляпе, путешествует не один… А Ганс Криворукий, хозяин постоялого двора, гадина такая, не мог предупредить! Чего ему стоило? Схавал серебряную монетку и залопотал: всё будет в ажуре, Комар, не беспокойся. Двор пустой, входные двери на ночь запираются засовом и открываются только утром. Крючки на ставнях хлипенькие. Сделай всё быстро и тихо, а я уж приберу. В общем всё как обычно… Ну как работать с такими долболобами?

Комар вздрогнул. Он вдруг кожей ощутил, что человек в комнате заметил его. Вот и правда — человек вскочил с топчана, задул свечу и скрежетнул чем-то железным и явно — очень острым. Комар поспешно скатился с карниза по водосточной трубе. Затих под стеной дома, прислушался. Нет, тихо. А чуть было не засыпался…

Двигаясь теперь с предельной осторожностью, он прокрался вдоль стены и шмыгнул за поленницу, наваленную недалеко от входной двери. «Ладно, — подумал Комар. — Подождём клиента здесь. Место хорошее — высокий забор, двор крыт досками, через щели во двор падают прозрачные лунные лучи, меня не видно, а дорога от калитки до двери как на ладони… Это даже лучше. Возни меньше. Сделал дело, перемахнул через забор, и нет тебя. А Ганс Криворукий потом приберёт, куда он денется!»

Комар устроился поудобнее, чтобы не шуметь потом лишний раз, разминая затёкшие ноги — и стал ждать. Мысли его перескочили с клиента на заказчика. «Странный тип, — думал Комар. — Противный какой-то. Надо же, заказал ухлопать недруга не просто так, а с выдумкой. Мол, раздеть догола и подвесить на воротах трактира, за ногу или ещё за какую-нибудь часть тела. Охота было возиться! Комар-то лучший из лучших, это все знают; можно сказать, аристократ среди всех головорезов Катама, свою работу делает чётко и красиво, с мертвяками возиться не привык. Пусть другие прибирают. А его задача — быстро, бесшумно и точно превратить живого человека в безвольный кусок мяса. Это на словах просто, а ты попробуй сработать сотню таких дел, и чтобы ни разу не промахнуться и ни разу не засыпаться. Талант нужен!..»

Занимался рассвет, когда Берт, пошатываясь, шагал по улочке. Широкополая шляпа глубоко была надвинута на его глаза, в зубах Ловец сжимал трубку. Давно погасшую, испускавшую вместо ароматного дыма тяжёлый табачный перегар. Берт не замечал неприятного запаха, как не замечал ничего вокруг. Таинственное сияние неведомого, заставлявшее его раз за разом пускаться в смертельно опасные путешествия, целиком захватило его.

Кость Войны! Древний артефакт, не имеющий цены! Всё могущество мира, втиснутое в устрашающий шлем из старинного черепа… Старая сказка, которая оказалась вовсе и не сказкой!.. Маргон подробно рассказал Ловцу всё, что сам узнал о том, как воспользоваться ключом к тайнику, рассказал и присовокупил: золота, которое Берт получит за Кость, хватит Ловцу Теней из Карвада до конца жизни…

Впрочем, Берт кинулся бы на поиски черепа и без всякого вознаграждения. Деньги его интересовали мало. Впереди светило новое дело, новый виток жизни, полный опасностей, сражений, погонь и загадок, путешествие, которое наверняка должно закончиться полным триумфом. Как и почти все путешествия, что предпринимал он.

Ворота на постоялый двор оказались не заперты. Берт не придал этому никакого значения. Отворив ногой створку, он шагнул во двор, крытый досками от дождя, не позаботившись даже о том, чтобы закрыть ворота за собой.

Здесь было гораздо темнее, чем на улице. Лучи рассветного солнца оказались слишком слабы, чтобы осветить двор сквозь щели перекрытия. Берт двинулся к входным дверям, загребая сапогами жидкую грязь, перемешанную с конским навозом, но на середине пути вдруг остановился.

Холодок, коснувшийся затылка, пробудил Ловца от раздумий.

В следующий момент Берт уже выхватывал меч. Трубка полетела ему под ноги. Разворачиваясь на жужжащий свист, Ловец вскинул меч, едва успев отбить изогнутый нож без рукояти, направленный ему в горло. Нож, звонко лязгнув о клинок меча, отскочил в сторону и, вонзившись в одно из брёвен забора, хищно затрепетал. Не видя нападавшего, Берт кинулся к дверям, стремясь укрыться в зале постоялого двора. Схватившись за ручку, он поскользнулся и с трудом удержался на ногах — второй нож, поцарапав ему ухо, глубоко воткнулся в дверной косяк. Выругавшись, Берт навалился на дверь, рванул ручку — глухо стукнул запор по ту сторону, крепко запертая дверь не поддалась.

Третий нож сшиб с него шляпу, пригвоздив её к двери.

В тесном пространстве двора деваться было некуда. Оставив попытки прорваться в помещение, Берт взмахнул мечом разворачиваясь. У него — как он мгновенно просчитал — было несколько секунд до того как ещё один нож полетит в его сторону. «Если нападавший ограничивается метательным оружием, значит, он опасается вступить в рукопашную схватку», — прикинул Берт, пригнувшись, скользя по двору.

Поленница, прилепившаяся к забору конюшня, бочка для дождевой воды — вот и всё, что промелькнуло у него перед глазами. Где мог прятаться убийца?

Наверху хлопнула ставня.

Этот неожиданный звук отвлёк Берта, и он чуть не пропустил очередной нож, серой молнией сверкнувший в мутном полумраке крытого двора.

Ловец бросился на землю, взметнув тучу чёрных вонючих брызг — и тут же вскочил. Нож чиркнул ему по плечу, разрезав куртку.

Дальше Берт знал, что делать, на этот раз он сумел отметить, откуда целилась в него смерть. Он бросился к поленнице, но и убийца успел понять, что убежище его раскрыто. Навстречу Берту выскочил тщедушный тонконогий и длинноносый паренёк, очень похожий на комара-переростка. В руках у паренька тускло блестело по ножу.

Нож — плохая защита против меча, но паренёк не выглядел испуганным. Напротив, стреляя по сторонам быстрыми глазками, он улыбался белыми губами; растопырив локти, он вращал ножи между пальцами с фантастической скоростью.

И Берт остановился. Он понял, что паренёк не собирается подпускать его близко. Сейчас он метнёт оба ножа одновременно, и от такого броска уйти не сможет никто. Один нож можно блокировать, от одного ножа можно увернуться, но, пока ты будешь этим занят, второй клинок обязательно достигнет своей цели.

Но медлить и выбирать пути к отступлению было нельзя. Закричав, чтобы ошарашить противника, он ринулся вперёд.

…И покатился по земле, внезапно ощутив, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Что-то, свалившееся на него сверху, крепко стянуло тело плотным коконом.

Он подкатился прямо под ноги пареньку. Тот отпрянул, изумлённо моргая, и, спустя мгновение что-то вроде гигантского лоскута паутины окутало Берта и свалило на землю.

Рыча от ярости, он клинком меча пилил крепкие нити. Правая рука, плотно прижатая к туловищу, почти не слушалась, но побыстрее выбраться из странной западни — был его единственный шанс. Рядом извивался, отчаянно хрипя, паренёк…

Входная дверь зала постоялого двора распахнулась. На пороге стоял Самуэль в извечной своей длиннополой куртке, обшитой сверху донизу вместительными карманами. В руках он держал орудие, напоминавшее арбалет, но с толстой полой трубкой вместо ложа.

Паренёк двумя своими ножами справился быстрее. Он вскочил на ноги, стряхивая с себя изрезанную в куски сеть, и бросился наутёк. Самуэль, опустившись на одно колено, прицелился в него из диковинного своего орудия…

Звучное «пух» вырвалось из трубки вместе с шарообразным комом. Разворачиваясь в полёте, ком преобразился в широкую крупноячеистую сеть, снабжённую по краям металлическими грузилами. Паренёк уже прошмыгнул в открытую створку ворот — сеть ударилась о ворота и бессильно опустилась в грязь.

Берт взрезал мечом последние путы на ногах. И поднялся.

— Большое спасибо, — поклонился он Самуэлю. — Это, кажется, становится доброй традицией.

— Что, хозяин? — виновато пропел Самуэль.

— То, что ты каждое своё изобретение пробуешь сначала на мне, а потом на врагах! — гаркнул Берт.

— Я заметил этого человека, когда он подглядывал за мной в окно. Я как раз заканчивал своё паучье жало… Потом он исчез. Но я был настороже и тут же проснулся, только услышав шум во дворе. Я в него целился, хозяин, в него. Но спросонья промахнулся.

— Спросонья! — визгливо передразнил Берт. И с размаху кинул меч в ножны.

Самуэль густо покраснел.

— Как всё прошло? — спросил он, явно желая перевести разговор на иную тему.

Берт отряхиваясь подошёл к двери, снял шляпу с ножа и угрюмо посмотрел в дырку на просвет.

— Хреново, — сказал он. — Твой Глаз он с первой минуты раскусил. Не выгорело, вот так вот, умелец сильномудрый! Из чего ты его слепил-то?

— Бычачья слюна, красный воск, мягкое стекло, — с готовностью стал перечислять Самуэль, — мушиные крылья для блеска и краска, конечно…

Такие ингредиенты заставили Берта присвистнуть.

— Нормально, — оценил он, — хорошо ещё, что твой Глаз не жужжал и не мычал. Кстати, Маргон сказал, что, если ты ещё раз такую штуку выкинешь, он тебя в дворняжку превратит, скипидаром под хвостом намажет и… и… пинком пустит вдоль по Скорняцкой улице. Ладно, забыли… Теперь о деле.

Глаза Берта засверкали:

— Пойдём наверх, — сказал он. — Поговорить надо.

— Новый заказ? — удивился Самуэль. — Так скоро?

— А ты думал…

Самуэль, оглянувшись назад, ступил на крыльцо. В дверной проём с трудом протиснул брюхо хозяин постоялого двора. Был хозяин в заплатанной ночной рубахе и колпаке с кисточкой.

— Такое горе! Такое горе! — затараторил он, глядя только на Самуэля, но, увидев подозрительно прищурившегося Берта, замолчал, прикусив губу.

— Ворота на ночь запирать надо, — буркнул по его адресу Ловец и кивнул Самуэлю. — Пошли, пожитки соберём. Не оставаться же в этом гадюшнике на завтрак.

ГЛАВА 3

Самуэль родился далеко на западе в посёлке лесорубов. Появление на свет хилого мальчика с огромной головой, ушами-лопухами, тоненькими, как прутики, ручками и ножками и голоском, тонким, словно комариный писк, отец воспринял как личное оскорбление. «Это не наследник, — прорычал он, скребя огромными намозоленными ручищами волосатую грудь, — это какой-то паучок…» В девять лет, когда его сверстники наравне с взрослыми валили лес, Самуэль просиживал целыми днями у ручья, строя из веток и еловых шишек запруды и плотины. Работать он не мог, мало того — он не мог удержать в руках топор. Вечно задираемый другими детьми, он выдумал оригинальную версию собственного происхождения: мол, произошёл он вовсе не от человека, а от лесного эльфа, случайной ночью забредшего в посёлок… Прослышав об этой истории, очень обиделась матушка, а отец, от греха подальше, увёз юного сочинителя в ближайший монастырь.

Монашеская жизнь поначалу Самуэлю понравилась, в первую очередь тем, что в монастыре он быстро научился грамоте. И занятие ему подыскали подходящее — разбирать в библиотеке книги, стирать с них пыль и расставлять по полкам. Как-то попался в руки Самуэлю древний алхимический манускрипт. Вчитавшись в потускневшие строки, он восхитился премудрости и немедленно пожелал ею овладеть. Через неделю по монастырю поползли слухи: дескать, из кельи послушника Самуэля пахнет серой, по ночам в его окне вспыхивают искры и выкатываются клубы какого-то подозрительного сизого дыма. А тут ещё, как назло, как-то ввечеру на отца настоятеля, вышедшего во двор по нужде, нагадила чёрная сова — и все дружно истолковали это событие дурным знаком.

Самуэля выставили из монастыря вон, напоследок посоветовав мальчику не водить больше дружбы с дьяволом, ибо это всегда плохо кончается.

Начинающего алхимика подобрал бродячий цыганский цирк. Умение Самуэля смешивать из разной дряни начинку для фейерверков и шутих циркачей впечатлило, но не так, как монахов, а в хорошем смысле. А когда мальчик обнаружил способность мастерить хитроумные механические игрушки, престарелый цыганский барон с готовностью объявил Самуэля своим приёмным сыном. Развесёлая кочевая жизнь продолжалась два года и закончилась неожиданно. В пятнадцатилетнего Самуэля влюбилась бородатая женщина-чревовещатель, являвшаяся, ко всему прочему, супругой барона. Барон страшно разгневался. Самуэль, не знавший, чего больше бояться: тучного старика, не расстававшегося с фамильным кинжалом, или нежеланной возлюбленной, не стал дожидаться, чем разрешится любовная драма, — и бежал.

Несколько лет он скитался по всей Метрополии. Перепробовал массу профессий, дольше всего задержавшись у оружейника, но по причине слабосилия отовсюду был изгоняем. Голодным нищим нашёл его Альберт Гендер в родном Карваде. Накормив юношу из жалости, он пустил его переночевать, одарив старой своей рубахой, а тряпьё и драную нищенскую суму выбросил в сточную канаву, потому что из-за этого тряпья дышать в комнате всё-таки было трудновато. Лохмотья нищего с бульканьем погрузились в зловонную жижу, а сума на глазах изумлённого Берта, соприкоснувшись с влагой, вдруг вспухла громадным багровым шаром и разорвалась в тысячи разноцветных искр. Ловец заинтересовался Самуэлем. Он поведал юноше о своём ремесле, а тот в свою очередь рассказал об умениях, которые успел приобрести с того времени, как лишился родного дома. В результате разговора Берт предложил Самуэлю стол, кров и жалованье, а Самуэль преисполнился к Ловцу благоговейным уважением, многократно усилившимся после того, как выяснилось, что Берт намеревается называть его полным именем, а не Вонючкой, Засранцем или Уродом, как Самуэля звали люди, с которыми сталкивала судьба.

Так Самуэль стал Ловцом Теней.

— …Вот так, — проговорил Берт, закончив укладывать дорожную сумку.

— Значит, мы направляемся в Турию, хозяин? — уточнил Самуэль. — За навершием меча Аниса?

— Верно.

— А-а… как же вы снова?.. — замялся Самуэль. — Я хотел сказать… вряд ли стоит…. Возвращаться туда… М-марта… — с некоторой натугой выговорил он и исподлобья глянул на Берта.

Тот с нарочитой сосредоточенностью вертел в руках свою шляпу.

— Позвольте, я поставлю латку, хозяин, — помолчав, предложил Самуэль.

— Только аккуратнее, — оживился Берт. — Чтобы, знаешь, незаметно…

— Да я знаю, хозяин. Не в первый раз же. Будьте спокойны.

Берт прошёлся по комнате меж топчанами, потирая руки. Глаза его снова заблестели. Кажется, он уже не думал о Марте, о предстоящей встрече с ней.

— Вещи уложены, — говорил Берт. — Ну тут много времени не понадобилось. Сейчас заглянем на рынок, выберем пару жеребцов и — айда к башне Маргона. Старикан обещал нам три сотни золотых на дорожные расходы. Сразу и двинемся в дорогу, чего ждать?

Давно уже рассвело, но Сет всё не ложился спать. Он бегал по комнате, то и дело передёргивая плечами, будто от сильного холода. Руки, спрятанные за пазухой, неустанно шевелились, так что чёрная хламида на груди ходила ходуном.

Где этот чёртов Комар? Давным-давно он уже должен справиться со своим делом и вернуться за вознаграждением… А его всё нет и нет. Неужели и на этот раз сорвалось? Проклятый Гендер, неужели он и в эту ночь умудрился выжить?

Ставни в комнате были прикрыты, но не плотно. Сквозь щель неслышно просочилась струйка чёрного дыма, будто воздушная змея, перетекла по воздуху в самый тёмный угол и медленно приняла форму человеческого тела.

Фантом пошевелил белыми дырами глаз и прошелестел:

— С-сет… — белым ртом.

Сет дёрнулся и подпрыгнул оборачиваясь. Испуганные глаза его встретились с пустыми глазами фантома. И Сет замер, точно враз окоченев. Только губы его шлёпали одна о другую, как два рыбьих хвоста.

Фантом оставался в углу, но руки его, неестественно удлинившись, потянулись к горлу человека, переплетаясь друг с другом тугой удавкой.

Тотчас ставни с грохотом распахнулись. Тёмный вихрь ворвался в комнату. Опрокинул стул, взметнул вверх бумаги со стола, повалил все свечи и сорвал капюшон с лысой головы Сета. Крупные хлопья пепла, из которых состоял вихрь, закружились по комнате, заполонив тесное пространство, будто рой чёрных пчёл. Обезумев от жути, Сет визжа бросился к двери.

Но успел сделать только один шаг.

Воздух в комнате словно загустел, превратившись в стекло. Опадающие на пол бумаги качнулись ещё пару раз и застряли в стеклянном воздухе. Ставни, скрипнув, замерли, полуоткрывшись. Сет, оцепенел в неподвижном прыжке: руки протянув к двери, а ногами почти не касаясь пола. Глаза его потухли.

Чёрный пепел застыл в липком воздухе, медленно растворился в нём, превратив комнату в подобие плоской однотонно-серой картины.

И под потолком, в углу, противоположном тому, где колыхался зыбкий фантом, возникла фигура сгорбленного карлика в красных шутовских одеждах. Карлик пошевелился в пустоте, подобрав под себя ноги, — звякнули серебряные колокольчики на носках его туфель и на кончике колпака — и неожиданно низким голосом произнёс:

— Говори со мной, Маргон…

Глаза фантома изменились — из белых и пустых они стали вполне человеческими — слабо-голубыми, с красными старческими прожилками. Пустой провал рта обозначился бледными губами.

— Я вижу тебя, Эолле, — сказал фантом.

— Хорошо, Маргон… Для чего тебе был нужен Глаз? Зачем тебе жизнь этого смертного?

— Это моё дело… — помедлив, откликнулся фантом.

Лицо карлика, и без того тёмное, почернело.

— Не забывай, с кем говоришь! — понизив голос до рокочущего хрипа, произнёс он. — Тебе многое открыто и многое подвластно, но и ты всего лишь смертный, Маргон. Как он, и как все в этом мире… Оставь человека в покое. Он нужен мне.

На этот раз пауза была ещё дольше.

— Он мешает мне, — ответил фантом.

— А ты мешаешь мне, — отозвался карлик. — Если ты не знал об этом, я предупреждаю тебя, и больше предупреждений не будет. Оставь смертного. И забудь про Кость Войны.

Фантом безмолвствовал долго, очень долго.

— Что ты задумал, Эолле? — спросил наконец он. — Кость Войны… Так вот зачем тебе нужен был Глаз?

Карлик неожиданно хихикнул:

— Тьма наступает, Маргон. Разве не чувствуешь? Тьма наступает, и ты ничего не можешь с этим поделать. Или ты желаешь сопротивляться Тьме?

— Я не желаю сопротивляться Тьме, — сказал фантом.

— Тогда отойди в сторону. И проживи остаток жизни так долго, как позволит тебе Тьма. Ты понимаешь меня, Маргон?

— Я понимаю тебя, Эолле.

Фантом задрожал, рассеиваясь тонкими паутинными нитями. Когда он исчез, чернота поползла с лица карлика на красную шутовскую одежду — очень скоро Эолле стал чернильным пятном, и это пятно впитала в себя тень в углу.

Воздух в комнате снова пришёл в движение.

Сет очнулся на полу, весь мокрый от холодного пота. Пол был усеян хлопьями чёрного пепла, ломкими, словно прошлогодняя листва. Пачкаясь, Сет пополз к столу. Упёршись лбом в ножку стола, он всхлипнул:

— Что это было?..

Что это было? Кто скажет ему? Было, и нет. И хорошо, что нет… И не надо об этом больше вспоминать…

Трясущиеся ноги с трудом подчинялись Сету. Он поднялся, помогая себе руками, и вдруг ахнул, увидев на столе стройные высокие башенки из шестиугольных золотых монет. Башенок было тринадцать, а монет в каждой — шестижды по шесть. Сет утёр лицо подолом хламиды. И тогда с необыкновенной ясностью в его сознании отпечаталось то, что ему нужно сделать.

— Как будет угодно, — зашептал Сет, неизвестно к кому обращаясь, — как вам будет угодно, господин…

Берт, наклонившись в седле, ещё раз постучал кулаком в массивную, обитую железом дверь. Никто ему не ответил. Башня мага и многознатца Маргона безмолвствовала.

— Нехорошо… — тонко пропел Самуэль, выглядывая из-за густой гривы своего коня. — Очень нехорошо… Куда подевался Маргон? Он же говорил вам, хозяин, чтобы вы посетили его, он обещал вам денег на расходы… Это что же получается, Маргон больше не нуждается в наших услугах?

— Не знаю я, что это получается, — промычал Берт. — Его великомудрие изволило отвалить, не известив.

— Мы не едем в Турию, хозяин?

— Как это не едем? — удивился Берт. — Едем, конечно. Поприжаться придётся в дороге, но… ничего, переживём. Если Маргон решил, что ему Кость Войны без надобности, так на такую вещь всегда покупатель найдётся. Верно?

Самуэль пожал плечами.

— Верно, — за него ответил Берт и поправил шляпу.

Загрузка...