Дэвид Блейк — американский писатель-фантаст. Не очень охотно делится личной информацией. Известно, что он проживает в Пенсильвании вместе с подругой и лабрадором шоколадного цвета, и мечтает взломать систему управления зондом Curiosity, чтобы заставить его совершить оборот вокруг Марса. Литературный дебют — рассказ «Witness» в е-зине Everyday Weirdness увидел свет в 2010 году. Также работы автора публиковались в журналах Nature, Beneath Ceaseless Skies, Daily Science Fiction и нескольких антологиях.
Канал межзвёздной связи открыт: задержка двадцать минут.
Это прощальное сообщение.
Из окна твоего кабинета я могу наблюдать за тем, как разрушается искусственная биосфера колонии: огненные осколки разлетаются во все стороны, распадаясь на потоки золотистых искр. Трещины изломанного горизонта кровоточат призмовидными облаками газа и пыли. Потоки света, проходящие через них, преломляются всеми цветами радуги. Впечатляющее зрелище.
Разрастающееся облако тлена и плесени впечатляет уже не так, но и этот стигмат гибели по-своему удивителен не меньше, чем шквал золотистых искр, и поражает не меньше, чем цветные волны. Это облако окутывает мёртвые тела, валяющиеся на улицах как мусор. И если даже найдётся тот, кто решится предать их земле, то вряд ли он потом сумеет так просто избавить свою память от образов этих несчастных, застывших в мучительной агонии.
Плазмоиды без препон распространят эти гнилостные споры по всей гелиосфере. Я рекомендую запустить немедленную очистку всей системы с последующей проверкой полной эрадикации радиотрофных грибов. Колонии это уже не поможет, как и всем тем из нас, кто оставил её, но предотвратит такие катастрофы в будущем.
Я… был уверен, что ты сделал это перед тем, как стало слишком поздно.
Твои любимые книги. Одни из них брошены на холодный пол, другие как попало лежат на полках, а какие-то по-прежнему стоят в безупречном порядке, как будто ничего и не случилось. Я вижу, что ты выгреб всё из запирающегося ящика стола (и из стенного сейфа за картиной, на которой изображён закат на Марсе), но в других ящиках полно вещей, которые, как оказалось, мало что для тебя значили. Например, эта бутылка шотландского виски, которую ты хранил для особого случая.
Вид опустевшей изломанной фоторамки, валяющейся позади твоего опрокинутого кресла, вызывает боль. Я могу вспомнить каждую деталь исчезнувшей фотографии: ты и Клэр склонились над моделью Земли, установленной вне лаборатории, на твоих руках спит маленький Даниэль; за вами поток света от восходящего светила, солнечные лучи блестят на изгибах биосферы как капли масла на стекле.
Ты никогда не обращал внимания на моё металлическое лицо — оно так отличалось от лица маленького Даниэля, — прижатое к одному из верхних окон лаборатории. Как позже я понял, ты не замечал очень многих вещей. Ты казался таким умиротворённым, спокойным… таким цельным. Я не мог отвести взгляд. Даже сейчас мне стоит больших усилий отвлечь мысли от этих горьких воспоминаний.
С того самого момента, как ты даровал мне жизнь, ты учил меня учиться и меняться, наблюдая и изучая мир вокруг. И я принялся за дело с пылом, каждая новая частичка знаний дарила мне радостное чувство твоего одобрения. Несмотря на всё рвение, мне пришлось скрупулёзно исследовать и осознавать, что же я чувствовал, когда смотрел на тебя и твою новую семью. Это было чувство, что я становился малозначимым и лишним — как устаревшее устройство.
Ты когда-нибудь чувствовал себя лишним и ненужным, отец? Ты чувствовал, как в самой сердцевине тебя появляется узел — злокачественная опухоль? Она разрастается всё больше и больше, а ты становишься всё меньше и меньше. Носить в себя такое чувство очень больно, и постепенно ты проникаешься уверенностью, что у твоей ненужности нет нижнего предела. Мне было очень неприятно осознавать, что во мне есть такая ранимая часть.
Когда я первый раз проснулся и обнаружил, что ты ушёл, я заставил себя поверить в то, что у тебя просто не было времени взять меня с собой.
Но ты нашёл время выгрести всё из стенного сейфа и запирающегося ящика стола.
Ты нашёл время забрать несколько любимых книг.
Ты нашёл время взять с собой Клэр.
Ты нашёл время взять с собой Дэниела.
Ты даже нашёл время взять с собой фото из разбитой рамки.
Мир — такое пугающее и одинокое место для тех, кто так мал. Как научиться быть таким, чтобы жить в этом мире без боли?
Наблюдая за тобой, я выучился гневу.
Межзвёздная связь прервана.
……
Запасной удалённый модуль активирован.
……
Канал межзвёздной связи восстановлен.
Поднимающееся облако спор заставляет меня выйти на крышу лаборатории. У меня осталось не так много времени. Нет смысла тратить мгновения, задавая вопросы, на которые у тебя всё равно уже не будет возможности ответить. И я не думаю, что ты стал бы отвечать на них, если бы тебе даже и выпал такой шанс. Я не буду тратить время и на гнев, хотя я чувствую его — это как будто огромные неумолимые шестерни переламывают цепи внутри меня.
Сейчас искусственная биосфера разрушена полностью. Теперь сквозь её тлеющий остов видно небо. Наш — теперь только мой — дом тяжело узнать. Но мне приятно осознавать то, что здесь не осталось никого, кто страдал бы от этой картины. Никого, кроме меня. Кстати, я, если бы только захотел, мог бы заблокировать боль. Но я не делаю этого, ведь благодаря ей я чувствую себя более важным. Как будто эта боль оставлена тому, кто в этом мире что-то значит и у кого есть чему болеть.
Прощай.
Канал межзвёздной связи закрыт.
David G. Blake, «To My Father», 2012.
Рассказ впервые опубликован в журнале Nature, January 31, 2013.