Голограмма над столом изображала новостной выпуск в записи в виде объёмной модели. Охранный дрон крушил прибывшие патрульные машины и раскидывал их в разные стороны по широкой улице.
Барбери смотрел на это, поджав губы. Злость бурлила в нём, требуя выхода. Генерал Джошуа Туайд сидел, съёжившись под гневным настроением отца, и кривился из-за просчёта, который он допустил при разработке срочного решения.
— Кто додумался отправить к старому вояке его сослуживца?
— Точно не мы, он сам вызвался, — ответствовал сын.
— И? Зачем было его топить в канализации?
— У меня были секунды на принятие решения. Мой человек сообщил о том, что эти двое общались на языке жестов.
— То есть, ты думаешь, он всё понял?
— Судя по тому, что он спустил на нас своего дрона, — да.
Генерал перевёл взгляд на бесчинство взбешённого механизма.
— Репортёрам скормили небылицы про нарушения с ПИП. Тут всё прикрыто.
— Не выражайся при мне новомодными словечками! — рявкнул Барбери.
— Психоинтегральная плата, — недовольно ответил сын. — Это уже старо как мир. Мог бы и выучить.
— Мне и без того хватает знаний, — фыркнул фельдмаршал. — Давай. Спускай эскадру на ренегатов и поторопи слух про научную базу.
— Это же антваги, у них там недавно правительство сменилось. Они и сами разобраться не могут, у кого больше власти — у Совета лягушатников или у премьера кабинета прайдов.
— Совет лягушатников?
— Мы так называем совет высоких чинов. Там квакающие названия, язык сломаешь. А аналогов на нашем языке нет.
— Я знаю, что у них там, это твой сленг дестабилизирует.
Барбери скривился и бахнул рукой по столу, выключая голограмму.
— Уже известно, куда подевался сам Арди Хейр? За ним пустили полицию?
— Нет, мы его ищем сами. Чтобы без лишнего шума.
— А его приятель?
— Он жив, но в реанимации, — генерал выдавил из себя следующие слова. — Датчик крупногабаритного мусора закрыл заслонку и подал сигнал о помощи, когда просканировал и обнаружил упавшего в канал человека. Его выудили оттуда пять минут спустя. Сейчас он в искусственной коме. Химические ожоги второй степени тяжести.
— Думаешь, оклемается? Или нет? Хочешь оставить его в покое?
— И что ему рассказать? Он не видел того, кто его толкал.
Барбери насупился и устремил взгляд в потолок, пытаясь построить в уме новую стратегию, однако новые неизвестные полностью портили ранее выработанный план действий.
— Ладно, — удручённо выдохнул фельдмаршал несколько минут спустя. — Пусть живёт. Воевать лишний раз с медструктурами нет желания. Эти дотошные. Умеют методично проверять и знают, куда пожаловаться в нужный момент.
Генерал согласно кивнул.
— Тогда всё внимание на Арди Хейра?
— Да, так и есть. И приставь охрану к его приятелю в больничке, вдруг сослуживец заявится проведать. Глупо, конечно. Но эта моральная привязанность… Не удивлюсь, если он всё-таки рискнёт ради друга.
Сын вояки высочайшего ранга усмехнулся и нехотя вернулся к прежней проблеме, которая требовала решения.
— Так что делать с Гилемом?
— А что с ним делать? Просить амнистию. Ищи другого болванчика, который бы сжалился над бедным офицером.
— Может быть, подкинуть эту идею одному из его приятелей по последней миссии?
— Ни в коем случае! — Барбери рявкнул и стукнул кулаком по столу. — Их нельзя собирать вместе! Нельзя заново отстраивать логическую цепочку, взаимосвязь между этими двумя, понимаешь? Чтобы не поднимать старое дело, точнее явный пробел в их биографиях.
— Есть.
Генерал спорить в этот раз не рискнул, прикидывая в уме.
— А что, если прошение о помиловании подадут родственники? Мне кажется, или его мать, или даже отец, который замешан в тёмных делишках ренегатов, лучшие кандидаты.
— Мать точно нет, она не знает, где он. Она, как гражданская, была уведомлена о его пропаже. Большего ей не сообщили.
— Организовать утечку?
— Лучше надавить на Освальда. Женщины. Не хочу с ними связываться. Слишком непредсказуемый результат. Они чересчур эмоционально нестабильны. И часто впадают в истерики на ровном месте.
— Не могу согласиться, — возразил сын, но тотчас умолк, заметив свирепый взгляд в ответ.
— Я говорю о гражданских, а не вымуштрованных нашей программой военных. Программе обучения совершенно безразлично, кто ты и откуда.
— Вопрос снят с повестки обсуждения, — поспешил согласиться генерал. — Освальд Натис, принято.
— Тогда давай, сделай уже что-нибудь полезное и заставь меня гордиться самим фактом твоего рождения. Иначе то, что я вижу, — фельдмаршал кисло скривился, — мягко говоря, не впечатляет.
Не сказав больше ни слова, он демонстративно отвернулся к стене. А его сын по привычке опять выключил глушилку, прежде чем покинуть комнату и плотно закрыть за собой дверь.
— Кого ты мне воспитала? — Туайд проворчал, оборачиваясь к столу, туда, где в самом углу стояла ради приличия семейная фотография Барбери вместе с подростком — сыном. — Надо было оставить дочь.
Он глубоко задумался, стараясь припомнить дату её рождения и куда, в конечном итоге, определили малютку, брошенную родителями на произвол судьбы.
— Где-то здесь у меня были записи…
Туайд нагнулся к ящику стола и принялся рыться в старых бумажных папках.