Корзно

Глава 622

Забрался в парилку на полок, только прогрелся - красавицы заявляются. С вениками.

Ух как они меня в четыре руки... "Сто капель с носа - фунт грязи с тела". А с души-то сколько! Будто заново народился. Безгрешен аки младенец. Не надолго. Вон какие две привлекательные "народилки" рядом крутятся.

У любой молодой женщины должен быть кто-то, - старшая родственница, родная сестра или близкая подруга, - с кем при нужде можно обсудить, как повседневные пустяки, так и серьёзные жизненные проблемы. Типа: как бить веником голого "Зверя Лютого": вдоль, поперёк или с выподвывертом? - Очень серьёзный вопрос. Фундаментальный.

Общаются они с явной охотой, почувствовав, похоже, друг к другу особого рода симпатию, какая возникает порой между "тетушкой в годах" и "молоденькой племянницей". Родня, однако, рюриковны.

Старшая младшую поучает:

- Сперва ветерок погоняй. Легонько. Потом листиками. Просто потрясти, просто покасаться. Будто волосами своими. Да не спеши ты! Прикоснулась и повела. От затылка и до пяток. Здесь чуток листиками потрепетала и назад, до затылка. И - чуть прижала. Нет, не ладонью - через листья. Пусть он загривком своим твою руку почувствует. Крепко. Не больно, а ласково. Не сомлел? Живой ещё? Тогда переворачивайся.

Мда... Как курёнок на гриле.

Перевернулся. Полотенечком прикрылся. Они снова этими прутьями... Пришлось глаза локтем прикрыть - выбьют же. Как-то задумался, задремал... Затихло как-то. Подглядываю из-под локтя, а они и не смотрят на меня. То есть, конечно, смотрят. На меня. Но не на лицо, а... полотенечко-то того... и "наглядное пособие по супружеской жизни" - вот оно. В натуральную величину.

Агнешка к Фросе наклонилась, по плечику поглаживает, на ушко рассказывает. Объясняет наблюдаемое. Уж не знаю сколь велик у княжны личный опыт в этой части, но такого она точно не видала. Не в смысле: деталь ну просто уникального, единственного на весь мир "пришельца из будущего" и "эксперта по сложным системам".

Чисто между нами: эксперты с этой стороны.... мало чем от нормальных людей отличаются.

В смысле: "обрезание от бога". В природе встречается, но очень редко. Исключительно по воле Аллаха. Или вот как у меня - после полного снятия шкуры заживо.

Ну вот, ещё и трогать начали.

Факеншит! Игрушку нашли!

"Оторвали Ваньке встаньку".

- Загляделись, красавицы? И покажу, и расскажу, и дам попробовать. Но сперва парилку закончим. Давайте, трудитесь, нахлёстывайте.

Ойкнули, вдарили дружно. В четыре руки секут да потягивают. Больно же! Я уж и не рад такой... заботе.

Напарился аж до помороков. Вылезли, сели за стол в простынках, приняли по граммулечке.

- Ну, Фрося, сказывай.

- Про... про что?

- Про то. Как ты девической чести лишилась.

Нос вздёрнула. Потом принялась медленно покрываться румянцем. Интересно наблюдать, как волна пунцовой краски поднимается от края простынки над грудью, заливает плечи, горло, щеки, лоб.

Глаза в стол:

- По похотливости своей женской да по неразумению детскому.

Ответ, судя по мимике и интонации - заготовленный, многократно отработанный и повторённый. Таких, как я, спрашивальщиков, видать, немало было.

"В ходе развития культуры из сексуального было извлечено столько божественного и святого, что оскудевший остаток стал презираться" - Зигмунд Фрейд? Вы не уточнили: "презираться" - публично, многократно и непрерывно.

Сталкивался я уже с таким в "Святой Руси" - когда с Трифеной повстречался. Трифа тогда богаче выпевала, дольше и разнообразнее. Ну, так у моей гречанки и окружение было церковное, "мастера слова" из "развитой культуры". Знатоки по проклинанию, уничижению и втаптыванию. По извлечению "божественного и святого". А эта и годами старше и сама княжна, сильно с дерьмом смешивать - не по роду.

***

"Потеря девушкой девственности является потерей невосполнимой. Один неверный шаг - и жизнь ее будет разрушена навсегда, потому что безупречная репутация - вещь прекрасная, но хрупкая. В своем поведении женщина должна быть очень осторожной, чтобы не стать жертвой представителей противоположного пола, которым неизвестны чувства чести и совести".

Это кто ж так не политкорректно заелдыривает? - О, моё почтение мисс Остин. Ваш роман "Гордость и предубеждение" - великолепен.

На "Святой Руси" любителей позлословить над погибшей репутацией девицы - тоже вдоволь.

***

- Это-то понятно. Ты давай с подробностями. С самого начала.

Что вздыхаешь тяжело? Я не про те "подробности", о которых ты подумала.

- Андроник как, не приставал?

Странно было бы, если бы этот "всех любитель" прошёл мимо высокоблагородной, где-то половозрелой, родственницы.

- Н-нет. Так. Чуток... хвост распушал, гоголем ходил.

- Ладно. Вот поехала ты с Галича в ту Пожонь. Давай по порядку.

История проста.

Свадебный поезд прибыл из Галича в Пожонь в конце лета. Фрося очень волновалась, как раз перед смотринами у неё начались "критические дни", утром она порвала свои единственные шёлковые чулки. Единственные - на пол-Европы, вторые - у Барбароссы. Дура-служанка капнула маслом на подол и ещё вздумала убеждать, что и так сойдёт, почти не видно, сломалась застёжка на любимом браслетике, девушка разрыдалась, платье переменили, но выбранные украшения теперь не смотрятся, нос опух...

Короче: всё плохо.

Но сами смотрины прошли хорошо.

Иштван, которого Фрося про себя называла Степой, оказался молодым семнадцатилетним парнем, старательно выращивающим три волосины на подбородке, отчего, при его длинном узком лице и несколько вылупленных глазах, был похож на козла. Но не старый, не противный. Он внимательно её разглядывал и даже пару раз улыбнулся, пока королева-мать обсуждала с галицкими боярами присланное приданое и ожидаемую военную помощь от Остомысла и Андроника.

Невесту принялись "приуготовлять к семейной жизни": помимо бесконечного потока этикетных заморочек и усвоения безусловного восхищения римской-католической церковью, от неё требовалось овладеть мадьярским и латинским языками. А также желательными немецким и французским. Крёстный отец Степы - король Франции Людовик VII. Отметился по дороге во Второй Крестовый поход. Так что, французский язык при мадьярском королевском дворе - в чести.

40 букв мадьярского алфавита не смертельны для человека из "Святой Руси" с её 43-литерной кириллицей, но гласные... Два "а", два "е", четыре "у", постоянные "дз", "дзс"... Для правильного произношения нужен музыкальный слух.

И слух, и голос у Фроси были. Осталось найти "музыканта". Сперва её обучал какой-то пожилой дядечка из дворян Иштвана, потом жених с матушкой отправились выдавать старшую принцессу за сына короля чехов. Который (король) не то Владислав I, если король, не Владислав II, если чешский князь. Всю приобретаемую родню следовало знать и заранее любить. По счастью, будущий зять будущей золовки носил простое имя Фредерик - здесь особых проблем не возникало.

Королевский двор из-за отъезда короля и королевы-матери за союзными воинскими подразделениями и по этому поводу совершаемыми брачными церемониями, сильно сократился. В учителя юной невесте попал австриец.

Миннезингер? Жонглёр? В смысле: музыкант? - Сойдёт.

Парня звали Отто фон Нойнкирхен. "Девяти церквей" там, где он родился, явно не было, но звучит... благочестиво. Глаза у него были голубые, как небо в майский день, коротко стриженные светлые волосы курчавились наподобие овечьей шерсти. Он был из тех простых парней, которые обычно и помыслить не могли о том, чтобы сидеть и свободно разговаривать с женщиной вроде Фроси, из её круга. Но других не было.

Полунемец, полувенгр принялся учить девчонку из Галича высотам европейской культуры, постоянно поминая своего наставника - австрийца Кюренберга.

По словам юноши, наставник был порядочной сволочью. В смысле: бил детей струнными инструментами по головам. Особенно часто прилетало роттой: у неё нет тонкостенного резонатора, как у скрипки - меньше риск сломать. И есть смычок. Которым очень удобно бить по пальцам. Но Отто терпел, поскольку был настоящим поэтом:

"Эти песни мне всего

на земле дороже:

то бросает в жар от них,

то - озноб по коже.

Пусть в харчевне я помру,

но на смертном ложе

над поэтом-школяром

смилуйся, о боже!".

***

В это время в европейском пении происходит отход от двухголосия (органум). Оно состоит в попеременном схождении и расхождении двух голосов от унисона к кварте и обратно (основной - верхний голос). Слияние голосов происходит в конце слов или в конце всего песнопения. Органум трансформируется в параллельное движение голосов, причём число их путем октавного удвоения доходит до четырёх ("кондукт").

Новомодная музыкальная фишка - противоположное движение голосов, "дискант". Стал применяться нынче, в XII в. Певец изобретал второй "дискантирующий" голос ("dis" - расхождение). Этот голос, так же, как в органуме, исполнял ноту против ноты основного напева.

Желание проявить меньшую связанность привело к искусному расцвечиванию вокальными украшениями, так что на одну ноту основного напева в нижнем голосе приходилось уже несколько нот "дискантирующего". Что позволяло преодолеть гармоническую вялость органума. Дискантовое пение было первоначально двухголосным, потом в этой манере песнопения стали исполнять на три и на четыре голоса.

Другой вид многоголосия: соединение нескольких мелодий с разной ритмикой, с разными по содержанию, даже разноязычными текстами. С XII в. основная форма этой "многомелодии" - "мотет".

***

Всё это вываливалось на голову бедной Фроси - парень учил тому, что знал.

Очевидный педагогический приём в подобных условиях: пение на два голоса и песенный диалог.

Например (Маркабрю):

"- Милочка, самой пугливой,

Даже и самой строптивой

Можно привыкнуть на диво

К ласкам любовным, девица;

Судя по речи игривой,

Мы бы любовью счастливой

С вами могли насладиться.

...

- Милочка! Божье творенье

Ищет везде наслажденья,

И рождены, без сомненья,

Мы друг для друга, девица!

Вас призываю под сень я, -

Дайте же без промедленья

Сладкому делу свершиться!...".

Это - мужская часть муз.диалога. Женская же ария отмечена многоточиями, поскольку непрерывно менялась по мере овладевания немецким и венгерским. Постепенно переходя, в смысле смысла, но не мелодии, от примитивного "фу, противный" к возвышенно-изысканному "а давай".

Отто подсовывал Фросе очередной вариант её текста, старательно ставил произношение и мелодию и, когда после десятикратного повторения получался приличный "органум", объяснял ей значения новых, со столь искренним чувством и мастерством пропетых, слов. Отчего она заливалась краской.

А что ж вы хотели? Это ж куртуазная поэзия. Всё - про "сладкое дело".

Несколько раз Фрося решала прекратить занятия. Но слова королевы-матери, сказанные при отъезде:

- Учись. Приеду - проверю, - воспринимались ей как угроза.

И она продолжала. Учиться словам, звукам, пению, выражению чувств, движениям... как это принято в здешних краях, как это будет приятно мужу и свекрови. Чтобы не выглядеть деревенщиной, чтобы не вызывать стыд короля и королевы своим видом, своим звуком, своим поведением.

Из-за отъезда короля и королевы-матери множество людей покинуло двор. Сопровождающие Фросю бояре вернулись в Галич, а оставшиеся из прежних слуг не имели авторитета. Новое же окружение не давало чётких ориентиров. Что хорошо и что плохо, что нормально для здешних жителей, а что не нормально для людей обычных, но допустимо или желательно для королевы...

Представьте себе многократное повторение для отработки мадьярских гласных отрывков типа:

"Ах, Донна милая, когда ж

Найдет поклонник верный ваш

Приют иль просто уголок,

Где б свидеться он с вами мог,

Чтоб этот нежный стан обнять,

Чтоб вас ласкать и миловать,

Вам целовать глаза и рот,

Теряя поцелуям счет,

Сливая все в одно лобзанье

И радуясь до бессознанья".

Девочка, как часто бывает в этом возрасте, мечтала влюбиться. В кого-то. Неясное волнение, предожидание чего-то волнующего, прекрасного. Каждый день ей говорили о поцелуях, ласках, объятиях, любви... И каждый день она сама пела об этом. Своему ментору в рамках изучаемого курса.

***

" - Фаечка, доча, тебе просто надо немножечко влюбиться!

- Я вас умоляю, мама, в кого сейчас можно влюбиться?!

- Ой, неужели таки сложно найти жертву?".

Фрося влюбилась. И сама стала жертвой.

***

Отработка словарного запаса сопровождается уточнением артикуляции и интонации, переходя к имитации. А затем - к реализации. Пение, пение по ролям, пение с движением...

Одна кансона сменяла другую:

"Когда б я был царем царей,

владыкой суши и морей,

любой владел бы девой,

я всем бы этим пренебрег,

когда проспать бы ночку мог

с мадьярской королевой".

Была ли замена в тексте "английской" королевы (Алиеонора Аквитанская 1122-1204гг.) на "мадьярскую" изобретением Отто или такой вариант является исходным? - Тайна, сокрытая во мраке времён.

Наконец, дело дошло и до столь популярного в СССР Тухманова. В смысле: вагантов. Как это и принято у студиозусов в эту эпоху, текст формируется из чередующихся строчек местного и латинского языков.

"Я скромной девушкой была,

вирго дум флоребам,

нежна, приветлива, мила,

омнибус плацебам.

Пошла я как-то на лужок

флорес адунаре,

да захотел меня дружок

иби дефлораре...

Он мне сорочку снять помог,

корпоре детекта,

и стал мне взламывать замок,

куспиде эректа.

Вонзилось в жертву копьецо,

бене венебатур!

И надо мной - его лицо:

лудус комплеатур!".

Текст песенки был выучен, исполнение - отточено, сюжет... реализован.

"С теми, кто не имеет права с ними сидеть, женщины часто лежат" - Ежи Лец? Да, этот случай.

Накачиваемая туманом сладострастности куртуазных песен, юная принцесса мечтала о любви. И, пусть и не осознавая, последовала другому совету пана Леца: "Не жди, девица, любви с заложенными ногами".

Она ждала, она мечтала... она раздвинула ноги. Как-то... само собой...

Фрося и не поняла сперва. Потом испугалась, расплакалась, начала укорять своего учителя стихосложения. И некоторых танцев.

Тот вовсе не был испуган, хотя дело тянуло на гос.измену. Он ответил юной невесте короля снова стихами:

"- Ну, Фрося, ну зачем опять

Нести бессмыслицу и бред!

Какой же в этом явлен вред -

Свою красавицу ласкать

И невзначай добычу взять?

Теперь, изволь, хоть слезы лей,

Плыви за тридевять морей, -

Святую землю посети

И отпущенье обрети".

"Плыть за тридевять морей" в "Святую Землю" за отпущением - четырнадцатилетняя грешница не решилась. Утратив "девичью честь", княжна немедленно, хоть и поздно, поклялась сама себе, что больше - ни-ни. Что она этого гадкого Отто даже и на порог... и вообще...

Фрося и прежде мало с кем общалась в этом чужом краю. Исповедоваться католическому падре... с его бритой мордой... просить совета у временного мажордома, старого мадьяра, потерявшего глаз в бою с воинами её отца... Даже просто выплакаться в жилетку было не кому.

Самое холодное, самое тёмное время зимы, пустые поля, унылые, насквозь продуваемые рощи. Замок стоял почти пустым, она сидела целыми днями в темноте и одиночестве, переживая своё грехопадение. Отто, под благовидными предлогами, не приходил.

В темноте комнат приходили ей на ум стихи другой женщины:

"Зачем пою? Встает за песней вслед

Любовный бред,

Томит бесплодный зной

Мечты больной,

Лишь муки умножая.

Удел и так мой зол,

Судьбины произвол

Меня и так извел...

Нет! Извелась сама я".

Нет, не "зной". Холодно. "Бесплодный хлад"? А рифма? Почему "бесплодный"? - Лучше "смертельный". "Смертный"? Или "убойный"? - Слова такого нет...

Пребывая в заторможенном состоянии, боясь подумать о будущем, лишённая доверительного общения, она повторяла услышанные стихи, заменяя в них слова на более подходящие её душевному состоянию, добавляя к немецким, мадьярским, латинским словам свои, родные, русские. А почему нет? Это ж "мотет". Который, как Отто говорил, сейчас в моде. Квадро-мотет, четыре языка.

Потом такое полусонное, или, вернее, контуженное состояние внезапно закончилось: из Праги вернулась королева-мать.

Королевский невесте сразу устроили "досмотр". В духе как я когда-то в Рябиновке "паукам" проповедовал по поводу Пригоды. По результатам Фрося получила пару пощёчин от королевы, поток оскорбительных эпитетов из того же источника. И - суд.

Публичность позора добила девочку. Она молчала. Приведённый из темницы Отто выглядел сыто и весело. И распелся соловьём. Он во всем признался: "чистосердечное признание - облегчает наказание".

"Как-то раз наедине

С ней шалили мы сначала,

Но свершить случилось мне

То, что Донна возжелала".

Покаялся, всю вину взвалил на Фросю, добавил пикантные подробности. Обвиняемая в крайней обиде бросилась сбивчиво возражать. Отчего получилось ещё хуже: её слова были использованы как подтверждение её врождённой порочности и к измене предрасположенности.

Потенциальная свекровь вынесла вердикт. Осторожный: невесту - под домашний арест, жонглёра - выгнать. Девочка снова то плакала, то тупо замирала глядя в никуда, в тёмный угол комнаты. Католический священник, присланный для принятия исповеди и дарования утешения грешной блуднице, вызывал у неё отторжение. А православного к ней не пускали: династическая война, как я говорил, имела оттенок ещё и религиозной, все противники Иштвана, включая дядьёв и брата - православные.

К началу весны в Пожонь приехал Иштван. Пообщался с матерью, с придворными и, не заходя к невесте, снова уехал. А Фросе передали высочайшую волю:

- Пшла вон.

Приданое ей, конечно, не вернули, но, как дочку Мономаха под зимний дождь, не выгоняли, особого шума по теме:

- А! Эти русские! Все ...ляди! - тоже не было.

Свекровь-то и сама... из этих. Из рюриковичей. Поэтому - без обобщений. Скромненько собрали обоз и выпихнули.

В Галиче Остомысл повозмущался, наговорил разных громких слов, повсплёскивал руками. Но быстро успокоился: признавать очевидность собственной ошибки не хотелось.

- Да уж. Быват. Что ж ты так? Ну и хрен с ним.

Политические обстоятельства изменились. Андроник помирился с Мануилом, объективная глупость союза с мадьярами уже не замазывалась "горячими" эмоциями.

- А может оно и к лучшему? С византийцами дружить важнее.

Однако многомудрый Остомысл не отправил дочку в монастырь. Сохраняя, тем самым, возможность снова использовать девочку в своих дипломатических планах. Не по образу и подобию Мономаха - внука-то нет. Но опротестовать решение королевы-матери шанс сохранялся. Пострига, который послужил бы признанием вины, не было.

Понятно, что "добрая маменька" высказала "блудливой дочке-сучке" своё материнское поучение, да и в Галиче сыскалось немало любителей позлословить. Фрося снова сидела в одиночестве или с глупыми служанками, старалась быть незаметной, снова вспоминала и переделывала услышанные строфы.

Всё типично, предсказуемо. И объясняет откуда у автора "Слова о полку..." необходимый для сочинительства базис. Удивительный талант, удивительное попадание в "целевую аудиторию" - в Русь/Россию. Национальные несчастия от разгрома вздорного придурка - у нас всегда актуально.

Через четыре года судьба свела меня с некоторыми участниками той истории.

К тому времени Иштвана уже отравили. Операция по его ликвидации имела иную схему, нежели в эпизоде с Фросей: в начале 1172 года Иштван III принимал у себя в королевстве своего крёстного отца Людовика VII Французского, совершавшего паломничество в Святую Землю. Масса нового народа законно толклась в королевском дворце, что и было использовано. Те же люди, византийская агентура, составляли важную часть участников.

Снова греки помогли мадьярам решить их внутренние проблемы. Не в форме исполнения желаний королевы-матери, а против них, в пользу её следующего сына Белы. Бела Великолепный утратил надежду на корону империи после рождения у Мануила сына. В качестве "утешительного приза" ему предложили "сдвоенную" корону мадьяр. Из-под которой пришлось сначала убрать его старшего брата.

Сына-младенца Иштвана заморозили в тюремных подземельях. Его вторую жену милостиво отпустили к её отцу в Вену. Третьего, самого младшего брата Гезу, посадили в темницу, королеву-мать - под домашний арест. В РИ они пытались бежать, попались, и так и провели в заключении большую часть своих жизней. Бела зачищал территорию и избавлял мадьяр от мучений "проблемы выбора" в условиях нестабильного престолонаследия.

В моей АИ узники сумели сбежать - оказанная мною информационная поддержка на основе "пророкизма" оказалась эффективной.

Тогда-то я и узнал судьбу Отто фон Нойнкирхена. Прежде всего он был не "фон", а "фон дер" - нечто типа благородное из Нойнкирхена, не владетель. Парня наняла королева-мать за сотню дукатов для соблазнения невесты.

Идея не нова, доводилось слышать от свекровей и 20 в. Здесь идею и деньги предоставил один из мадьярских вельмож. Который получил их от греков.

Ежи Лец: "Писатели, чьих книг никто не покупает, быстрее всего продаются".

Для нищего "жонглёра" сотня золотых - запредельная сумма.

У парня хватило ума не ввязываться в дело, не получив задатка и прямого приказа от королевы. Но не хватило понять, что при таком нанимателе - мало получить деньги, надо ещё суметь убежать.

Отработав свои показания в суде, юноша забрал заработанное и, полный предвкушений счастливого, весёлого и обеспеченного будущего, отправился домой. В Вену, к товарищам-вагантам, к учителю Кюренбергу.

Не доучился студиозус, не вспомнил давний стихотворный диалог:

- Эх, сеньор, ей-ей,

Лучше без скорбей!

Не люблю печали!

- Эх, Пейроль, ей-ей,

Хуже всех скорбей

Счастье без печали!

"Счастье без печали" в форме густого звона золотых монет превратило его в труп, плывущий по реке: зарезали сразу за Дунаем.

Ныне все тогдашние участники уже умерли. Так что, запиши, детка. Может, каким потомкам сгодится.

- Ну и как же ты эти годы прожила?

Несколько раскрасневшаяся от смущения и выпитого Фрося неопределённо дёрнула плечиком, очень мило закатила глаза:

- Как жила... Тихо. Ни с кем, кроме домашних слуг не говорила, никого не видала. В церковь да в светлицу. Думала уже и постриг принять, да как-то... сердце не лежит.

Протянул руку, сдёрнул слабо замотанную простынку, взял княжну за левую грудь.

- А что делает? Сердце-то? Коли не лежит? То забьётся, то заскачет?

Она ойкнула и отшатнулась, прикрывшись ладонями.

Продолжая нагло улыбаться ей в лицо, напомнил:

- Не забыла - зачем ты сюда пришла? - Ублажать падлу лысую. Меня. Давай, ублажай.

Мгновение она пребывала в неподвижности. Потом, не отрывая от меня остановившегося взгляда, придвинулась. Неловко, недалеко отведя руки. Неуверенно, готовая в любой момент к боли, готовая отшатнуться, вырываться, бежать от чего-то... страшного, стыдного, резкого, прикоснулась соском к моей ладони. Беззвучно ахнула, глубоко и резко вдохнув, когда мои пальцы осторожно тронули её кожу, погладили, пробежались, сжались...

- Не бойся. Радуйся. Наслаждайся. Твоё сердце - в моей руке. Ты вся - в лапах Зверя Лютого. Ничего ужаснее с тобой уже случиться не может. Худое - уже. Было. И прошло. То, что будет - не беда. Мелочи мелкие. Помять твоя, вот об этом, о прикосновении моём, о ласке - у тебя навсегда останется. В смертный час, перед господом душу свою исповедуя, вспомнишь и порадуешься. И Господь наш взглянет на тебя с улыбкой доброй. Ибо принимает людей моих к себе - с милостью и любовью. Дай-ка вторую.

Всё ещё чуть вздрагивая от ощущений и ожиданий, Фрося убрала руки за голову, ещё сильнее наклонилась ко мне, подставляя моим ладоням и другую грудь.

Да уж, такое богачество и караульным тулупом не скроешь.

Такая масса удовольствия! От прикосновения к чистой нежной белой коже, к красе женской, стремительно тяжелеющей, становящейся жаркой в моих руках. Не оторваться. Но надо.

- Агнешка, подай-ка мне торбочку с ленточками.

Экс-государыня, зачарованно взиравшая на наше с Фросей общение, ставшая, судя по её дыханию, по неосознаваемым движениям плеч, третьим участником нашего "диалога о прекрасном", встряхнула головой, с трудом прерывая столь "со-чувственное" состояние и метнулась к сложенным в углу вещам.

- Знаешь ли, Фрося, что это такое?

- Это... холопская гривна. У Агнешки такая же. Но... но ведь на Руси велено всех холопей и роб на волю отпустить?

- Умница. Верно говоришь. Нет более на "Святой Руси" рабов человечьих. А рабы и рабыни - есть. Божьи, например. Или мои. Как Агнешка, к примеру.

- А... А ты? Ты ж ведь не... ну...

- Нет. Я - не бог. И не ангел божий. Но и к людям здешним... Я - это я. Иван. Воевода Всеволжский. По прозванию "Зверь Лютый". Надень. Ошейник. Сама. Своей волей, своими руками.

Когда-то давно, в Пердуновке, по просьбе Трифены я провёл с ней подобный ритуал. Тогда, после её похищения проходящими купцами, после бездны паники, страха, отвращения к похитителям и радости освобождения, она просила меня о "самоликвидаторе", о "заклятии Пригоды", о смерти в случае повторения подобного.

Здесь душевное состояние иное. Да и сами они очень различны. Но я вижу сходное смешение высокой душевной организации, способности к воображению, будь то картинка южно-русского порубежья из "Слова" или "царство божье" у Трифы, с развитыми, "прокачанными" асконами, с хорошей телесной чувственностью. И застоявшейся депрессией, навязанной родственниками, общественными стереотипами.

Она хочет жить. Ярко, страстно, жарко. А ей повторяют: ты - дура, грязный, развратный кусок плоти. Твоё место в запечке. Не смотри, не разговаривай, не думай. И уж тем более - не делай. Молчание. Покаяние. Смирение. В будущем - ничего своего. Ни чувства, ни мысли. Не пнули, не обругали - счастье. Домучиться бы до смерти. Поскорей бы.

Она хочет жить. Но заставляемо и уже желаемо - не жить.

Мне с покойниками скучно. Не хочу.

Поднял Фросю на ноги, придержал за ошейник, когда она дёрнулась от появления по моему зову Сухана. Голая, перед чужим мужиком... плевать. Тебе плевать - воля моя на тебе. Только моя воля - важна для тебя. Только благоволение господина. Всё остальное, все остальные... мелочи. Привыкай.

Сухан, стоя у неё за спиной, осторожно взял кисти рук и развёл в стороны.

Попадизм хренов. С таким же психиатризмом. Вместо того, чтобы спокойно наслаждаться видом обнажённой красивой юной женщины, воспринимать эстетику её нагого тела, находить милые оттенки в её пластике... приходится напряжённо контролировать мимику, дыхание.

Чуть поманил княжну пальцем и показал на пол перед собой. Сухан подтолкнул и она, сделав два шага, опустилась на колени, подползла, уткнулось лбом к моим ногам. Как у неё попочка... подрагивает. Как её всю трясёт... От равнодушного взгляда Сухана, от горящего - Агнешки.

Реквизит уже подготовлен. Берём орарь. Длинная узкая лента красной материи с густым золотым шитьём. Одеваем на девушку по-ипподьяконовски.

Тут такая подробность: это из одеяний священнослужителя. Вносит привкус не то святотатства, не то кощунства. Но - не богохульства. Другое: жёсткая от золотого шитья лента царапает, раздражает нежную кожу. В промежности, на животе, на горле. В отведённых за спину и примотанных друг к другу предплечьях, в отжимаемых орарем в стороны грудях.

Очень даже выразительно получилось: полосы красной с золотом ткани приподнимают и отдавливают в стороны её большие, крепкие груди. Сколько им сегодня досталось... От Агнешки, от меня. И это ещё не конец. Так и тянет погладить.

Фрося стоит выпрямившись на коленях. Она уже потеряла интерес ко всему окружающему. Всё её внимание - во мне. Точнее: в том, что я с ней делаю. Медленно тяну её груди к себе, и она издаёт хорошо слышный стон.

Стон не боли, но страсти. И я, отпустив, наконец, её прелести, беру двумя руками её голову. Моя "страсть" не звучит, но вполне выразительно торчит. Однозначно выразительно. Вы с таким любопытством разглядывали её в парилке. Что ж, "желания исполняются" - твоё любопытство будет удовлетворено. И на вкус, и наощупь. И я - тоже. Переходим от транспортировочного режима в боевой. Чуть приоткрытый, неровно дышащий ротик Фроси - вполне подходящее место. Для моей молчаливой "страсти".

Кажется, она засомневалась, "и чего с этим делать?", но поддержка Агнешки:

- Фросечка, милая, ну, давай..., - отмела сомнения.

Осторожно, медленно пропускает внутрь. Замирает на мгновение. Смотрит на меня снизу испуганными глазами. Ничего не перепутала? Всё правильно? - Молодец, всё правильно, всё хорошо. Рукой у неё на голове чуть заметным давлением задаю темп движениям.

Фрося никак не попадёт в фазу, не добирает "глубины погружения", Агнешка, не выдержав "одиночества зрителя" и "лажи на сцене", кидается на помощь. Пристраивается к ней на коленях сзади, оглаживает попочку будущей княгини, подталкивает её животом. Чтобы в темпе, чтобы глубже. И начинает исполнять "малозаметные движения там внизу".

Факеншит! Болеславовна! Осторожнее. А то эта сдуру да со страсти - и откусить может. Не по злобе, а чисто от полноты чувств.

Наконец, ухватываю Фросину голову двумя руками, плотно прижимаю, вжимаю её лицо в моё тело.

Пауза. Тянем. Ещё тянем.

Чувствую, как она дёргается в моих руках: девочке не хватает воздуха.

Ошибся: тут не недостаток возможности жизни, тут её избыток. Фросин задок дрожит, прогибается и вздёргивается на пальчиках Агнешки.

Терпи. Вот теперь достаточно, теперь и у меня... всё кончилось.

А у неё - нет. Оставить красавицу в "полуприподнятом" состоянии? Нет уж, я не садист.

Поднимаю её лицо к себе и вижу в её глазах насколько эффективна Агнешка. Каждым своим движением.

Как интересно! По трепету ресниц, по вздрагиванию ноздрей и губ, по беззвучным ахам одной женщины - определять степень жестикуляции другой.

Запоминай. Тебе стыдно, тебе страшно, тебе... восхитительно. Когда над тобой моё лицо. Когда твоё горло в моей руке. Когда ты в моей власти.

2-3 минуты, но сколько эмоций. От предельного, даже болезненного напряжения всего тела, до полной, по горлышко, счастьем, радостью - души.

Даже жалко. Что я не... многозарядный. Мог бы - присоединился. Увы...

Утомлённая счастливая улыбка. Но это ещё не всё.

Пошёл текст. Я несколько модифицирую "Заклятие Пригоды". Дополняя его вариациями по теме обряда православного крещения младенцев: они все бывали на крестинах - привязка к их детским воспоминаниям. Добавляю три азимовских закона, "замкнутых на себя", прямо снижаю приоритеты Господа и Государя, отца и мужа.

- Принимаешь ли ты волю мою?

- Д-да.

А как же? Я же "гумнонист" и "дерьмократ" - всё должно быть "по согласию". Подтверждённым лично и добровольно на вербальном и невербальном уровнях.

Девушка осторожно гладит кончиками пальцев свой ошейник и растерянно смотрит на меня.

- Будь осторожна, Фрося. Тот, кто причинит тебе вред - станет и мне врагом. А врагов своих я убиваю. Тот, кто прикоснётся к тебе без моего согласия, кто захочет вывести тебя из воли моей - умрёт.

- А...? А как же...?

Она испуганно смотрит на меня. Дошло? Я - ещё один человек, который может снова засунуть тебя в тоску девичьей светлицы отеческого дома. Или в хладный мрак могилы. Вот таким, колдовским, способом.

А ведь ты хочешь замуж. Хоть за кого, лишь бы из опостылевшей клетки в Галиче. Что ж, дозволяю. Быть счастливой в замужестве. Любить мужа. И хранить ему верность. Под страхом смерти от заклятия.

- Я знаю про твоего жениха, князя Игоря. С ним это заклятие тебя не коснётся. Ему можно. Делать с тобой всё, что ты себе пожелаешь. А вот остальным... Не дразни. Не приманивай людей под мой гнев.

Судя по известным источникам, в РИ они жили счастливо. Любовно. Не только по "Плачу Ярославны", но и по жизни их сыновей. Дети, выросшие в добре, обычно воспроизводят образ жизни родительского дома и в своих семьях. Правда, это не спасёт их от виселицы.

Что ж, хорошее можно и "предсказать":

- Я дарую людям своим удачу. И тебе тоже. Ты будешь жить долго и счастливо. Будут сыновья. Пятеро. Может, и ещё. Ты будешь любить своего мужа, а он тебя. Да и как можно не любить такую красавицу? Он будет без ума от тебя. От твоих... способностей, от смелости в постели, от твоих "соловьиных трелей".

Возможно, лад в будущей семье от опыта Фроси, вдоволь наглядевшейся на своих родителей. Десятилетия непрерывной ссоры, взаимных обманов, козней заставят её особенно ценить доброе отношения мужа. А тот... мужчины довольно "зеркальные" существа. "Кто к нам с мечом - того мы кирпичом". А если "нет", то - "нет".

А может, дело в том, что они оба были, идя под венец, уже взрослыми, по здешней мерке, почти ровесниками. Или оттого, что каждый чувствовал себя "человеком второго сорта" в мире рюриковичей, и они вынуждены были "встать спина к спине". А может быть - мадьярский опыт. И эмоциональный, и сексуальный - Фросе было с чем сравнить и особенно ценить мужа. И поэтический - было чем мужа порадовать. Высокохудожественно.

И сам Игорь, каков бы он не был, но "отринул наследие предков", не последовал старинному русскому совету:

"имея у себе жену велми красну, замыкаше ея всегда от ревности своея к ней, во высочайшем тереме своем, ключи же от терема того при себе ношаше".

К чему носить ключи от замков, когда у тебя ключи от сердца?

Я поднимаю девушку с колен и отечески целую в лобик. Сухан разматывает орарь и накидывает на неё шубу.

- Братец твой, тебя сюда посылая, прислал и воротник от кафтана. Как на торгу - мерка с горкой. Сестра с бобром. Что ж, я принял и то, и другое. Да только глуп он. К такой драгоценности как ты, Фрося, надобна и оправа богатая. Вот тебе шуба соболья. Носи-согревайся. И мехом, и памятью. Нут-ка.

Я покрутил её перед собой. Она, кажется, только об одном думает - как бы быстрее домой отпустили. Не-а, это мне решать - когда и куда тебе идти. Торопишься? - Забудь. Пойдёшь, когда моя воля отпустит.

Сдёрнул шубу с плеч на локти.

"Интеллигентны ли нагие женщины?" - Э-эх, пан Лец, а полунагие?

- Хороша. Отдавать жалко.

Она напряжённо косила глазом, пока я вновь ощупывал, мял её тело.

- Запоминай, красавица. Руки мои. Лапы Зверя Лютого. На теле твоём.

Ухватил за горло, заставил запрокинуть голову.

- Сла-аденькая. Так бы и съел, так бы и загрыз.

Её колотила дрожь. А я ждал, поглаживал, успокаивающе, но не отпуская. Наконец, она выдохнула, обмякла. Взяла себя в руки, смирилась с неизбежным - с её несвободой в моих руках. С моей властью над ней.

Сухан подал ключ, я разомкнул ошейник, но не отпустил, продолжал сжимать в ладонях, поворачивая её голову в разные стороны.

- Железку я снял. А метка осталась. На тебе. На теле и на душе. Невидимая. Несмываемая. Навечно. Теперь иди.

Фрося, ни жива ни мертва, едва попадая ногами в свои шитые жемчугом туфли, запахивая на бегу шубу, кинулась наружу. Сухан, прихватив заготовленный в подарок, но так и не отданный дорогой платок, отправился следом: надо распорядится насчёт запряжки привезшей её телеги и сопровождения.

Я начал одеваться, тяжело вспоминая оставшиеся недоделанные дела по сбору обоза, как вдруг услышал всхлип:

- Агнешка, ты чего?

- Она... она тебе милее... она красивая, молодая. А я... старая, толстая, некрасивая...

- И что? Она-то замуж пойдёт, чёрте где будет. А ты-то рядом, во всяк день под боком. Будешь у меня под боком? Во всяк день?

- Бу-у-уду...

Пришлось экс-государыню утешать, обнимать, по головке гладить, нахваливать.

- А у тебя здорово с Фросей получилась. На служанках натренировалась?

- Нет-нет! Как же можно-то?! Но... мы с моим-то... только когда ему вдруг... А я-то живой человек... Томление такое... неясное. Злиться начинаю. А в Польше как-то одна служанка... а я подсмотрела. Сперва стыдно было, а потом... муж-то и не входит месяцами... А делов-то... две-три минуты и жить уже... веселее.

Ну это ещё мягенько. Нифонт Новогородский рекомендует развод:

"Если же муж не входит к жене без взаимного на то согласия - то жена не виновата, уходя от него".

Какие разнообразные мастера встречаются на "Святой Руси"! И мастерицы. Даже и в Великих Княгинях.

Тут обнаружилось, что я уже... несколько "перезарядился", и утешение перешло в более энергичную форму. Вслушиваясь в "соловьиные трели" Агнешки, которая пыталась воспроизводить звучание Фроси, я размышлял о том, что всего несколько месяцев назад сходно ревновала Гапа. Она-то, поди уже во Всеволжске, ещё с первым обозом отправил. О Софье Кучковне, трясшей меня когда-то за грудки: "Почему тебя раньше не было! Почему всё ей, а не мне!".

Женщины как-то очень болезненно переживают по поводу своей телесной красоты или возраста. А вот Фрося Ярославна... Кому из десятков миллионов людей, изучавших её текст, интересны размер её бюста или окружность бёдер? И с возрастом её понятно: давно умерла. Но красота её слога, сила её чувств... на столетия.

Я не знаю на чём будет стоять русская художественная литература. Того столпа нет и не будет. Не потому, что самая великая сочинительница Руси так мило шлёпала губками по моему "нефритовому жезлу". Потому, что я вмешался в ход истории. Не стремясь к этому, не ставя такой цели. Просто - я есть. Значит "Слова о полку Игоревом" - нет.

Мало иметь талант. Мало иметь школу. Нужно иметь повод. Чтобы проявить и талант, и мастерство.

Нет того катастрофического похода, который послужил причиной для создания шедевра. Поводом для чрезвычайного напряжения душевных сил этой весьма талантливой женщины. Она так и не узнала, не ощутила в своей жизни, что она гениальная сочинительница. Нет этого "щемящего призыва к единению русских княжеств пред угрозой степных кочевников". Поскольку нет ни княжеств, ни кочевников. Есть единая Русь. Не кричат люди у Римова под саблями половецкими.

Нет "Слова" - не будет и "Задонщины". Не только потому, что образца для подражания не написано. Бог даст, и Куликовской битвы не будет. Не знаю на какой уровень поднимется русская литература. Но очень надеюсь, что национальных катастроф, как причин для сочинения высокодуховных и глубокогероических эпосов, "призывов к единению как раз накануне..." - не будет. Пусть лучше "про любовь".

В эти десятилетия что-то происходит с миром: на Западе записали "Нибелунгов" и "Роланда", части уэлльского "Мабиногиона", в Византии "Дигенис Акрит", испанская "Песня о моём Сиде", исландская "Старшая Эдда", на Востоке - "Пандж Гандж" и "Витязь в тигровой шкуре". У нас - "Слово". Какой-то демографический взрыв лит.гениев. В разных местах, в разных культурах, по разным причинам и поводам. Есть гении - будет и поэмы.

Забавно: "Роланд", "Нибелунги", "Слово" придуманы о событиях незначительных для истории. А вот их описания сами стали великими. Образцы духа человеческого. По мелким поводам.

"Слова" не будет. Но Русь талантами богата - найдутся сочинители, найдутся и поводы. Для воспевания тех, кого назначат в герои. Храбрецов-то у нас много, может, среди них и умного выберут. Хотя вряд ли: это ж и сочинителю, и слушателю надо не менее умным быть. Сложно это.

Странно мне: нормальное попандопуло, зная наперёд о непризнанном гении, находит его и "признаёт". Помогает взлететь, пробиться сквозь житейские и бюрократические препоны. А я наоборот. Избавил самую великую поэтессу от пары месяцев страха за мужа и сына и тем не дал её таланту проявиться. Не открыл гения, а "закрыл". Просто чуть уменьшив её личные невзгоды. И - всей Руси.

Конец сто двадцать второй части

Часть 123 "И лежит мой путь далёк, через..."