Коррекция

Глава 22

— Лида, подойди сюда! — попросил Алексей. — Американцы запустили свой реактор!

— Не хочу, — отозвалась жена, которая работала за мольбертом в соседней комнате. — Это было ожидаемо, что они могут сказать интересного? С союзниками поделятся?

— Не хочешь идти — не иди. Подожди тогда, пока я просмотрю новости, а потом скажу. Незачем нам перекрикиваться.

Алексей еще десять минут смотрел телевизор, потом его выключил и пошел в маленькую комнату, в которой жена устроила себе мастерскую.

— Реактор у них потянул на три миллиона, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Следующий будут делать мощнее. А с европейцами поделятся, это и к бабке ходить не надо. Ради того чтобы грохнуть наш газовый бизнес и оторвать от трубы Западную Европу, можно и союзникам помочь. Только без газа они все равно еще лет десять не обойдутся, а потом перекроем трубы. Газ и самим пригодится. Ты сегодняшнюю газету читала?

— Не буду я ее читать, — сказала Лида. — Вон она на столике лежит, можешь взять. Там же и вчерашняя, которую ты тоже не смотрел. Только, прежде чем браться за газеты, рассказал бы хоть, как у вас идут дела, а то ты в последнее время стал неразговорчивый. Будто и нет в доме мужа.

— Надоело мне все, Лидочка! — сказал он жене. — Покупаем продовольствие, роем землю, как кроты, и все прячем. Дело давно запущено и делается фактически без моего участия. Так, вожу рукой. Подземные производства сейчас строят другие, и слава богу! Мне и грибы уже давно в печенках сидят! А производство БВК из нефти отдали Комитету по кормам. Со следующего года начнем заниматься хлореллой, но кому поручат, пока не ясно.

— И это говорит мой муж! — делано возмутилась Лида. — Знаешь, как тебя называют в министерстве?

— Знаю! — буркнул он. — Вечный Алекс. Ну и что? Знаешь, как уже надоел этот грим?

— Мне, что ли, поплакаться? — рассердилась Лида, бросая работу. — Ты думаешь, мне ничего не надоело? Регулярно закрашивать несуществующую седину, делать морщины и председательствовать в Союзе Художников! Некрологи эти бесконечные! В последнее время я себя даже за кисти заставляю браться! И я все это терплю из‑за тебя и твоего дурацкого бога, который лишил меня радости быть матерью! Зачем мне вечная молодость, которую приходится скрывать от людей, если за нее нужно платить такую цену? Я хотела взять ребенка из детского дома! Напомнить, что ты мне тогда сказал? Ты остался молод телом, но ведешь себя, как старый дед! Когда мы с тобой были близки в последний раз? Или тебе и постельная работа уже надоела? Конечно! Столько телодвижений и без малейшего результата. А то, что мне нужно твое тепло и хоть капелька радости, уже не в счет? Ты мне когда‑то говорил, что любовь ко мне придает тебе силы. Сейчас ты жалуешься на то, что этих сил у тебя больше нет! Значит, нет и любви?

— Что ты такое говоришь! — Алексей вскочил и обнял дернувшуюся жену. — Прости дурака! Как любил, так и люблю, но мне стало казаться, что ты меня сторонишься. И еще чувство вины…

— Точно дурак! — она уткнулась ему в грудь и неожиданно сказала то, что говорить не собиралась. — Леша, Старостин умер. Мне Галя звонила три дня назад, когда ты был в командировке. Обширный инфаркт. Его уже похоронили. Не хотела тебя расстраивать…

— Ладно, — он погладил ее волосы. — Я уже к этому стал привыкать. Пройдет еще лет десять, и не останется никого из тех, с кем я начинал, а нам тогда никакой грим не поможет. Хотя многие уже просто привыкли, что руководство приходит и уходит, а Самохины остаются.

— Недавно видела Кузнецова, — сказала Лида. — Старенький стал и ходит с палочкой. Ему год назад исполнилось восемьдесят. Еще пошутил, что его стараниями тебя все председатели Совмина передают своим преемникам, как символ власти.

— Не меня, а книги, — невесело усмехнулся Алексей. — Раньше они были при мне, а теперь я при них. И министерство на меня спихнули после того как похоронили трех министров, наверное, для того чтобы больше не тратиться на похороны. Я тебе тоже не хотел кое о чем говорить, чтобы не расстраивать. Еще это испортило настроение. Мне сообщили, что нами всерьез заинтересовались на Западе. Информация пришла от англичан, но где англичане, там и американцы. Так что и мне, и тебе увеличивают охрану.

— Да, это паршиво, — согласилась Лида. — Мне и одного телохранителя было выше крыши, тем более что и шофер вооружен. Что этих сволочей привлекло, наш возраст?

— Наверное, — сказал Алексей. — Да и о моем особом положении в правительстве слишком многим известно, хотя причин этого никто, кроме первых лиц, не знает.

— У меня и так почти не было настроения работать, а теперь оно пропало окончательно, — сказала Лида, откладывая кисти. — Сейчас недельное обозрение новостей. Иди включать телевизор. Посижу с тобой и посмотрю, что делается в мире.

Они прошли в гостиную, где Алексей включил телевизор и пододвинул для жены второе кресло.

— Американцы вчера запустили очередной пилотируемый корабль к своей станции, — сказала она мужу. — Пока не началось обозрение, скажи, что там с нашими кораблями. Уже два года никуда не летаем.

— И пока не полетим, — ответил он. — Спутники для разведки, связи и метеорологов запускаем, а пилотируемые полеты — это слишком дорогое удовольствие, которое почти не дает отдачи. Вот закончим с ядерным двигателем, тогда можно будет летать, а химия — это несерьезно.

— И сколько вам с ним еще возиться? — с иронией спросила Лида. — Даже до взрыва никаких подвижек с этим не было. Только слабые реакторы для плазменных двигателей.

— У нас тоже будет для плазменных, только мощность раз в пятьдесят больше, ну и ресурс гораздо больше. Но работы там еще лет на десять. Все, начали обозрение.

Они замолчали и с полчаса слушали выступление политического обозревателя, прерываемое показом коротких роликов.

— Все то же самое, — сказала Лида, когда он закончил. — Повсюду собачатся. Войны и в Азии, и в Африке. В Израиле террорист–смертник на машине врезался в автобус. Это уже второй за неделю. Здесь хоть ехали солдаты, а не дети. Опять наши на Кубе сбили американский самолет. Какой уже по счету?

— А я знаю? — пожал плечами Алексей. — Американцы, наверное, сами им счет потеряли. Самолеты радиоуправляемые, долго ли их наделать? Смысла в таких полетах нет, разве что трепать всем нервы. И так с помощью спутников все прекрасно видно. Американцы — ерунда, меня больше Китай беспокоит. Слава богу, мы им не помогали с атомом, но два года назад они все‑таки взорвали свою бомбу. Почти двадцать лет выгадали, но время нарастить ядерные арсеналы у них все равно будет. Способная нация, жаль только что неуживчивая. После того как получили от нас по носу, переключились на Индию и Вьетнам.

— Леш, а для чего нам столько реакторов? Уже на вторую сотню пошли. И объявляли, что в планах их строительство в трех следующих пятилетках.

— Окончательно переводим на электричество всю авиацию — это раз! — начал объяснять Алексей. — В этом году вступит в строй завод легковых электромобилей, в следующим — еще один. Это два! Раньше делали только такси, теперь будут выпускать для личного пользования. А через пару лет появятся мини–вертолеты. Пока только для организаций, но скоро будут продавать и населению. И потом вам хватило полусотни реакторов, потому что в России осталось всего сотня миллионов населения, а у нас их с учетом союзных республик будет в три раза больше. Так что по планам их число будут доводить до двухсот. Ладно, это все суете сует, ты лучше расскажи о своем музее. Ты думаешь, это здравая идея?

— А ты думаешь, это нормально, что полсотни моих полотен висели в Третьяковке? Я что, лучше всех? Да, хороший художник, но хороших художников много. Чем я заслужила такую честь? Тем, что нарисовала Сталина человеком? Или тем, что кому‑то просто понадобилось нас найти? Пусть лучше желающие ходят на мою экспозицию. Не думаю, что их будет много.

— Когда открытие?

— Завтра в одиннадцать. А что, думаешь приехать?

— Если не случится чего‑нибудь ужасного, обязательно буду.

— Как там твоя Людмила? Все по тебе сохнет? — с иронией спросила Лида. — Очень эффектная женщина, не понимаю, о чем ты думаешь? Или уже не думаешь, и на меня просто не хватает сил?

— Слушай, Лида, хоть ты не капай на рану! — скривился как от зубной боли Алексей. — Я сам не знаю, что делать! Она втюрилась так, что уже не в силах этого скрывать, а у меня не поднимается рука ее убрать. Она работает просто идеально, а перевод у нас однозначно воспринимается как наказание. Я просто боюсь сломать ей жизнь.

— Рука у него не поднимается! Лишь бы у тебя на нее ничего другого не поднялось! Если женщина сохнет от любви, и ты ей ничего не можешь дать, либо удали ее, либо удались сам. Иначе рано или поздно доиграешься! Захочется разнообразия… На меня уже не смотришь!

— Ну ты сама виновата, договорилась! — Алексей вскочил и подхватил из кресла жену. — Теперь держись!

Держалась она долго, у него силы кончились раньше.

— Давно ты со мной таким не был! — счастливо сказала Лида, положив голову мужу на грудь. — Прямо растерзал. Только непонятно, злость это была или любовь?

— Опять подзуживаешь? — сказал он и поцеловал жену в макушку. — Или тебе мало?

— А ты способен на большее? — спросила она. — Нет? Ну и лежи спокойно, я на твое внимание больше не претендую. Слушай, Леш, может ну его на фиг, этот ужин? Если честно, вставать нет ни сил, ни желания. Давай сегодня раньше заснем?

Утром пришла горничная, которая быстро приготовила и поставила завтрак. Когда они поели, пришла гример, которая сначала поработала с Алексеем, а потом занялась Лидой. Он и уехал первым, поцеловав жену в щеку. Рабочий день у него начинался с планерки. Сегодня на ней присутствовали два его заместителя и все двенадцать начальников отделов.

— Есть срочная почта? — спросил он у сидевшего здесь же секретаря. — Ну если нет, тогда начнем. Давайте вы первый, Сурен Вахтангович.

— По плану на август приобрели большую партию американской тушенки, — начал докладывать начальник отдела внешних закупок. — Приобретали, как и всю американскую продукцию, через посредников. Обошлась она нам дешево, поэтому взяли все, что предлагалось. А теперь Госплан пытается наложить лапу на то, что куплено сверх контрольных цифр. У них, видите ли, невыполнение плана по тушенке!

— И много хотят взять?

— Треть. Это двадцать миллионов банок.

— А сроки там какие?

— Хорошие там сроки, Алексей Николаевич! Вы же знаете, что мы просроченную продукцию не берем!

— Хорошо, я поговорю с Гриневским. Думаю, половину этого количества мы отобьем.

— Разрешите, дальше продолжу я, — сказал начальник бюро, отвечавший за монтаж оборудования на объектах переработки продовольствия. — «Насосэнергомаш» срывает сроки поставки вакуумных сушильных агрегатов. Я звонил в Сумы, но раньше середины сентября они нам продукцию не отгрузят.

— Две недели, Олег Юрьевич, это для нас допустимо, — сказал Алексей. — Если нарушат и этот срок, тогда выставляйте в государственный арбитраж. Кто следующий? Да, Людмила Викторовна, что у вас?

— У меня, Алексей Николаевич, сухофрукты. В этом году был очень большой урожай, и месяц назад вы дали добро принимать эту продукцию без ограничения. Мы и принимали. Все промежуточные склады уже заполнены, а их продолжают везти, и по опыту прошлых лет могу сказать, что подвоз будет еще с месяц. А фрукты мы отправляем на окончательную обработку и заложение только в конце октября. Может быть, дать отбой?

— Отказываться не будем, — не согласился Алексей. — Просто перенаправим груз. Плохо, что придется возить туда–сюда, но еще хуже его лишиться. В следующем году фруктов будет меньше. Найдите свободные площади под хранение. Нам они и нужны‑то на месяц. Если не найдете, подключайте меня. Что у вас, Павел Максимович?

— У меня сводка по катастрофам, — сказал начальник Управления спасательными операциями. — Точнее, не сводка, а одно сообщение. В Союзе все нормально, сообщение пришло из Камеруна. У них мощный выброс углекислого газа из озера Ньос с многочисленными жертвами. Больше полутора тысяч погибших, но нашим спасателям там делать нечего.

— У меня по вчерашнему дню ничего серьезного, — увидев вопросительный взгляд министра, сказал начальник Управления пожарной безопасности. — Сводку я оставил, как обычно.

— Никто ничего больше не хочет сказать? — спросил Алексей. — Тогда совещание закончено, все свободны.

С час он работал с почтой, после чего вызвал секретаря.

— Вадим Александрович, заберите письма с моими заметками и составьте ответы. И пусть подадут машину. Если будут звонить, я должен вернуться к двенадцати.

К выставке жены он приехал за десять минут до ее открытия, но у дверей в помещение, в котором располагалась экспозиция, уже толпились люди. Поодаль никем не узнанная стояла Лида. Он вышел из машины и в сопровождении двух немного приотставших телохранителей подошел к ней и вручил купленный утром букет.

— Поздравляю! А ты еще сомневалась, будут ли посетители. Еще не открыли, а полсотни людей уже собрались. А со мной и моей охраной так и еще больше. Где, кстати, твоя?

— Вон Сергей стоит, — показала она на крепкого парня, отошедшего шагов на десять в сторону. — Я знала, что ты приедешь, и попросила его отойти. Не бойся, он свое дело знает. Ой!

Алексей повернулся в ту сторону, куда, приоткрыв рот и округлив глаза, уставилась Лида. К зданию музея шел он сам об руку с женщиной лет двадцати пяти. Левой рукой он прижимал к себе девочку. Малышке вряд ли было больше пяти лет. В открывшиеся двери музея начали заходить люди, туда же зашла и пара, за которой наблюдали Самохины. Девочку перед этим опустили на асфальт, и она, задирая ножки, сама преодолела все ступени, придерживаясь за руку отца.

— Он сейчас на семь лет старше того меня, которого ты увидела в первый раз, — сказал Алексей. — Не похоже, чтобы был военным. Но с семьей вроде все в порядке. Что ты плачешь?

— От зависти, — призналась Лида. — Подержи букет, я вытру глаза. Спасибо. Не стоит тебе туда заходить, увидишь все как‑нибудь в другой раз. А я должна идти.

— Алексей Николаевич! Вас хотел видеть Генеральный секретарь. Звонок был пять минут назад. Олег Игоревич сказал, что будет у себя.

Было шестое сентября и стояла по–летнему солнечная погода, поэтому он не стал одеваться, а просто спустился по лестнице к выходу и минут через пять вошел в главный корпус Кремля. В приемной его встретил секретарь.

— Здравствуйте, Алексей Николаевич, заходите, пожалуйста, вас ждут.

Ждали его двое. Хозяин кабинета — шестидесятилетний Олег Игоревич Сотников — сидел за столом на своем обычном месте, а второй мужчина — Виктор Александрович Зорин, которому пять дней назад праздновали семидесятилетие, — занял один из стоявших у стены стульев. Оба с любопытством уставились на вошедшего. Алексею было все равно, на него уже давно по–другому никто не смотрел.

— Заходи, — сказал ему генсек. — Садись ближе, будет важный разговор. Послушай, Алексей, ты знаешь закон. Исполнилось семьдесят, и на отдых!

— Мне недавно исполнилось сто, — равнодушно ответил он. — Я готов уйти хоть сейчас, и вы это знаете.

— Знаем, — кивнул Олег Игоревич, — но речь не о тебе. Ты у нас вне возраста, и этот закон писан не для тебя. А вот Виктору Александровичу пора освобождать кресло председателя Совмина. Он у нас тоже не возражает, вопрос в преемнике. Он рекомендовал тебя, и я склонен его рекомендацию поддержать. У тебя громадный опыт и отменное здоровье! Кому, как не тебе! И ни к кому не нужно ходить с книгами.

— Я устал, товарищи, — по–прежнему равнодушным тоном сказал он. — И жена устала. Фактически я уже сделал все, что от меня требовалось. Созданы нужные производства и продовольственные запасы, построены резервы жилья. Мы сможем укрыть и сохранить все свое население а, если будем еще двадцать лет продолжать увеличивать запасы, сможем принять до ста миллионов эмигрантов. Мы даже построили подземные зоопарки и создали банки семян не хуже тех, которые есть в Западной Европе. Построены реакторы в Болгарии и ГДР, и их правительствам настоятельно рекомендовано запастись продовольствием. Теперь нужно только сохранить тайну и, когда придет час, отобрать беженцев.

— Вас с женой во всем мире зовут Вечными, а вы расклеились, — улыбнулся Олег Игоревич. — Рано вам пока на покой. Мы обошли всех и в производстве, и в военной силе, но это еще не гарантия безопасности. Вы прекрасно знаете, что творится в мире. Безверие, отсутствие идеалов, яд вседозволенности и право силы! Во многих странах свирепствуют войны, голод и анархия. Польша и Венгрия ушли от социализма, Чехословакия к этому близка. Югославия воюет с Албанией, и мы решили в их войну не вмешиваться. Китай стремительно набирает экономическую мощь, не забывая о военной. Мало подготовиться к катастрофе, до нее еще нужно дожить! И желательно это сделать без серьезных военных конфликтов, а то нам и ваши запасы не больно помогут. Честное слово, когда посмотришь на то, что творится в мире, и припомнишь о грядущем взрыве, сразу вспоминаешь о Боге и очищающем Землю от скверны Апокалипсисе.

— Я о Боге вспоминаю каждый день, кроме воскресенья, — улыбнулся Виктор Александрович. — Как его увижу, так и вспоминаю. Не выпендривайся, Алексей. За сто лет нельзя устать от жизни. И ты не от нее устал, а от своей работы. Вот и сменишь. Помимо опыта, у тебя во всем мире нужная репутация. Знаешь, как к тебе относится большинство?

Конечно, он знал. Все началось пять лет назад в Соединенных Штатах. В газете «Нью–Йорк Таймс» появилась статья под заголовком «Дети Люцифера». Немаленькая такая статья на пару газетных страниц. И с фотографиями его и Лиды. Конечно, это был правительственный заказ, слишком уж много приводилось фактов, которых не нарыл бы никакой писака. Вранья было на удивление мало, хотя во многих событиях их роль сильно преувеличили, а фактам давали свою трактовку. Написано было талантливо, а многочисленные факты приводились со ссылками на авторитетные источники. Сенсацию подхватили другие газеты, тем более что со стороны руководства СССР никаких опровержений не последовало. Уже никто давно не глушил передачи западных радиостанций, вещавших на Союз, поэтому о новости скоро стало известно и здесь.

— Врать не будем, — сказал ему тогда Виктор Александрович. — Говорить всей правды — тоже. Ну а у вас больше не будет мороки с гримом.

Тогда вышло информационное сообщение Советского правительства, в котором признавалось, что Алексей и Лидия Самохины уже семьдесят лет не подвергаются старению. Проведенные медико–биологические исследования не выявили у них никаких отклонений от нормы. Факторов объясняющих этот феномен не обнаружили, а поднимать шум не захотели, поэтому по просьбе самих Самохиных никаких публикаций на эту тему не было. Это сообщение подлило масла в огонь, и где‑то на полгода они стали излюбленной темой не только для прессы, но и для пересудов обывателей в большинстве развитых стран. Больше всего, конечно, досталось ему. Их проживание в гостях у Сталина вызывало наибольший интерес. Что такого могло оказаться в молодой паре, чтобы кровавый тиран оказал им такую честь, поселив рядом с собой на долгое время в покоях, где жил сам Черчилль? Что интересно, сексуального подтекста никто не мусолил. Если верить газетным публикациям, он был отцом советского ядерного оружия и подарил своей стране термоядерные реакторы и накопители. Некоторые шли еще дальше, приписывая ему и научно–техническую революцию пятидесятых. Впрочем, в том что СССР была их родиной, высказывались большие сомнения. Поговаривали о пришельцах, но в такое мало кто верил. Естественно, что обратили внимание и на его теперешнюю работу. Всплыли кое–какие факты, позволившие сделать выводы о том, что в Советском Союзе создаются большие запасы продовольствия. Это сразу же вызвало подозрения в миролюбии оплота социализма, тем более что как раз в это время запустили программу производства сотни многоцелевых самолетов, способных ненадолго выходить в космическое пространство. Фактически это были перехватчики ракет и истребители орбитальных лазерных батарей, которые США собрались повесить над Советским Союзом. До конца шум не утих до сих пор, хотя писали и говорили об этом гораздо меньше: тема уже приелась. В СССР о них тоже писали, хотя и поменьше, чем на Западе, и отношение повсеместно было самое благожелательное. Единственным светлым моментом во всем этом было то, что отпала необходимость в гримере. И потом гримом можно скрывать молодость лет тридцать, но не сто.

— И чего вы хотите добиться этим назначением? — спросил он. — Нас и без того боятся, станут бояться еще больше.

— Что и требуется, — сказал генсек. — Не хотят дружить, пусть хоть боятся. Нам их соседство осталось терпеть двадцать лет. А здесь народ за вас кого угодно на клочки порвет. В связи с событиями в мире я не исключаю принятия непопулярных решений. Если такое придется делать, лучше если это сделаешь ты.

— Китай? — спросил он.

— В первую очередь, — кивнул генсек. — По всей видимости, столкновения все‑таки избежать не удастся, а людей терять не хочется. Сколько ни наращивай оборону, все равно стопроцентной ее не сделаешь. Китай это не Штаты, мы с ними спинами тремся. Уже Сибирь мы прикрываем плотно, но Дальнему Востоку достанется. Сколько у нас резервного жилья?

— Для комфортного проживания его на тридцать миллионов, — ответил Алексей, — но если ужаться, можно поселить в три раза больше. Но мы его планировали для эмигрантов.

— До взрыва еще двадцать лет, — сказал Зорин. — Даже чуть больше. Успеем построить еще. Переселять многих и в пожарном порядке нельзя: вызовем панику, и насторожим китайцев. Нужно прежде всего выселить тех, кто живет в приграничных территориях. Не все согласятся, но всех и не нужно. Край бросать нельзя, кто‑то должен за всем присматривать. Воякам такое не поручишь, у них свои задачи. И людей мало переселить, их нужно обеспечить всем необходимым, в первую очередь работой. И, хочешь не хочешь, придется выделять из резервов средства на усиление обороны. Поскупимся сейчас — потом будем кусать локти. Планируй эту работу лет на десять.

— Мой отказ не предусматривается? — спросил Алексей. — А то ведь я знаю много молодых и способных.

— Вот и заставляй этих молодых и способных работать, — ответил ему генсек. — Никто тебя самого не заставляет пуп надрывать. Считаем, что ты согласен. Бросай свою работу и езжай домой, обрадуй жену. Твоя команда и сама сделает все, что нужно. Да, подумай о кандидатуре на свое место. И дней через пять проведем традиционную пресс–конференцию. Подумай над тем, что будешь говорить. Ну это мы еще успеем обсудить.

Он подумал и решил последовать совету. Звонить не стал, просто приехал домой и отпустил машину. Жена не работала в студии, как он думал, а лежала в гостиной и читала книгу.

— Что это ты сегодня так рано? — спросила она. — Есть хочешь? Лена все приготовила, и я ее отпустила до утра. Обедать будешь? Если да, то все еще горячее на плите, сейчас я наложу.

— Лежи, — остановил он ее. — Что я сам без рук? Слушай, малыш, мне, наверное, придется возглавить правительство.

— Так наверно или придется? — спросила она, садясь и откладывая свою книгу.

— Придется, — вздохнул он, садясь рядом. — И квартиру тоже поменяем. Знаю, что не хочешь, но сделать это тоже придется. Сегодня со мной уже говорили на эту тему. И не солидно главе правительства ютиться в старой трехкомнатной квартире, и охранять нас с тобой здесь толком не смогут.

— Значит, ко всему прочему я теперь еще и первая леди! Ты хоть сопротивлялся?

— Могла бы и не спрашивать, — он обнял жену и она сделала то же самое. — Нам осталось только двадцать лет! По сравнению с прожитым — это ерунда. А потом, может быть, у тебя будут дети.

— Ты знаешь, — сказала Лида, — я ведь уже и детей не хочу. Я, наверное, брошу рисовать. Найдешь для меня какую‑нибудь работу? Больше убивает не возраст, а однообразие. Когда у тебя пресс–конференция?

— Обычно через три дня после назначения. Пока еще не объявили, так что, думаю, дней через пять. А работу найду. Хочешь быть министром вместо меня?

— Шутишь? — улыбнулась она. — Мне бы что‑нибудь попроще. Ладно, это подождет. Пойдем на кухню, пообедаю вместе с тобой.

Следующий день Алексей посвятил передаче дел и согласованию своей позиции на предстоящей пресс–конференции. Его зама, выдвинутого кандидатом на должность министра, даже не обсуждали — утвердили сразу. Заместитель был в курсе почти всех дел, поэтому уже к обеду Алексей от министерства освободился. После этого состоялся разговор с Сотниковым, на котором окончательно определились с ответами на наиболее вероятные вопросы. На следующий день вышло сообщение о его назначении, после чего до обеда пришлось принимать дела у Зорина, а потом осматривать новую пятикомнатную квартиру в правительственном доме, куда был закрыт доступ посторонним. Все их вещи быстро собрали и перевезли, но раскладывали они их сами с помощью своей горничной. Естественно, что старую мебель в новую квартиру не повезли, выбрали по каталогам новую, и ее быстро доставили и установили в соответствии с пожеланиями хозяев.

— Просторно, светло и красиво, — сказала Лида, когда все закончили. — Но в старой мне было как‑то уютно. А здесь чувствуешь себя так, как будто пришел в гости.

— Ничего, привыкнешь, — успокоил муж. — Жить и работать в ней будет удобней. Жаль, что бросила рисовать, здесь для этого больше возможностей, чем в комнатушке Ангелины.

— Не надо мне о ней напоминать, — попросила Лида. — Я на ее портрет до сих пор стараюсь не смотреть. Столько уже лет прошло, как она умерла, а все равно больно. Теперь я лучше понимаю отца, когда он попросил убрать портрет мамы. Старикам хорошо: к концу жизни время многое стирает из их памяти, а я все помню так, как будто случилось только вчера.

— Как тебе спальня? — спросил Алексей, чтобы поменять тему разговора.

— Сегодня ночью проверю, — улыбнулась она, — и спальню, и мужа. А то зададут вопрос на тему твоей мужской состоятельности, а мне придется врать.

— Не придется тебе врать! — обнял он жену. — И на пресс–конференцию я тебя не возьму, и ночью сегодня погоняю. Какие наши годы!

— Я такой пресс–конференции не припомню, — сказал Алексей Сотникову, сидевшему с ним рядом за одним столом.

— Да, много их набежало, — согласился генсек, осматривая полностью заполненный зал. — Сложно будет работать.

— Ничего, мы сейчас все упростим, — пообещал Алексей и обратился к залу: — Дамы и господа! Товарищи! Вас в этом зале больше трехсот, и большинство пришло не просто на меня посмотреть, но и задать свои вопросы и выслушать мои ответы. Так вот, чтобы ответить на большее число вопросов, мы немного изменим процедуру проведения конференции. Я выбираю кого‑нибудь из вас, а вы, не называя себя, задаете вопрос. Потом каждому дадут запись, на которой вставят кто есть кто, а мне это неважно. Все ясно? Тогда начнем. Кто хочет мне задать вопрос? Как я и думал, хотят все. Ладно, будем джентльменами и начнем с дам. Прошу вас.

— Кто вы и откуда?

— Это уже два вопроса. Спросили коротко, я отвечу так же. Я родился в Москве и к пришельцам никакого отношения не имею. Следующий вопрос.

— Ваша молодость не может быть случайной, потому что она и у вашей жены. Кто вам ее подарил и для чего?

— Не знаю, мы с ним не встречались. Дальше!

— Чем было вызвано расположение Сталина?

— А кто вам сказал, что он был к нам расположен? — сказал Алексей. — Сделали вывод из‑за нашего проживания на его даче? Так там было несколько причин, в том числе и работа жены над его портретом. Других причин я касаться не буду.

— Вы принимали участие в советской ядерной программе?

— Совсем немного. Поделился кое–какими мыслями с академиком Курчатовым.

— А реакторы?

— Здесь я работал достаточно долго. Даже получил орден.

— Вас награждали не один раз. Многие вам приписывают и другие открытия. Это правда?

— Вы сами ответили на свой вопрос. Это действительно приписки, не имеющие ничего общего с действительностью.

— Для чего Советскому Союзу такие запасы продовольствия? Мало того что вы закладываете на длительное хранение часть своего, вы еще закупаете его у других!

— Это по–настоящему важный вопрос. Ответ на него дать просто. В течение ближайших пятидесяти лет в опасной близости от Земли пролетят шесть астероидов. Падение любого из них приведет к сильным разрушениям и глобальной климатической катастрофе. Нас очень слабо успокаивает тот факт, что такого не было в последние несколько тысяч лет, поэтому мы построили избыточные энергетические мощности и резервное жилье в сейсмически устойчивых районах и вывели на орбиту космический корабль с силовой ядерной установкой. По расчетам он сможет два раза разогнаться до скорости в тридцать километров в секунду и полностью ее погасить. Если появится опасный астероид, мы его попытаемся уничтожить или изменить орбиту. Если этого сделать не получится, будем пережидать катастрофические последствия столкновения с помощью своих запасов. Они нам пригодятся и в том случае, если кто‑нибудь осмелится напасть с атомным оружием. Сами мы ни на кого нападать не собираемся.

— Кого вы имели в виду, когда говорили о нападении, США или Китай?

— Какая разница? — демонстративно пожал плечами Алексей. — Пусть нападают хоть вместе. Мы неоднократно показывали мировому сообществу возможности своей противоракетной обороны. Если на нашу территорию что‑то и попадет, — это будет только один процент от запущенного. Тоже ничего хорошего, но напавшие получат много больше. Естественно, это приведет к заражению атмосферы и изменениям климата. Это придется переждать. Еще раз хочу подчеркнуть, что сами мы подобного оружия никогда первыми не применим.

— А как же остальные страны?

— Какие остальные? — спросил Алексей. — Их много. Своим немногочисленным друзьям мы помогаем, а недоброжелателям ничем не обязаны. Если меня чему‑то научила жизнь, так это тому, что есть свои, и есть все остальные. Вы не хотите стать для нас своими? Ну и ради бога! Мы никому свою дружбу не навязываем, но и вы нам в таком случае не нужны. Живите, как хотите. С самого момента образования Советского Союза многие страны Европы, особенно Западной, и Соединенные Штаты последовательно проводили в отношении нас враждебную политику. Были ли примеры дружбы и помощи? Лично я их не помню.

— А помощь Америки в годы войны с Гитлером?

— Вы считаете это дружеской помощью? Ну и зря. Это была акция, выгодная для США и с политической, и с экономической точек зрения. Вы не могли себе позволить остаться один на один с блоком фашистских государств. Думаете, Германия ограничилась бы Советским Союзом? Дружбой там и не пахло, был голый расчет. До последнего тянули с открытием второго фронта, чтобы максимально ослабить нас и самим понести меньше потерь, а за свою помощь получили от нас золото, в том числе и за погибшие грузы. Справились бы и без вас, хотя было бы труднее. А как только в нас отпала необходимость, сразу перекрестили из союзников в Империю Зла. Вам посчитать, сколько раз мы пытались наладить нормальные отношения с Соединенными Штатами? Вам не на кого обижаться, кроме самих себя. Дальше!