Корпорация Vallen'ok 2 (СИ)

Глава 17

Отпирая входную дверь, я насторожился. Не было слышно ни привычного цокота когтистых лап по полу, ни сопения под дверью, ни жалобного поскуливания. Меня никто не встречал, что было уже само по себе удивительно. Я открыл дверь, в прихожей царила пустота и тишина.

— Момо! Девочка моя! — я довольно громко позвал её, пока разувался и избавлялся от пакетов с покупками. — Лентяйка моя, ты где?

Зайдя на кухню, я замер. На полу возле шкафчика, где хранились крупы и прочие «полуфабрикаты», валялся пустой бумажный пакет из-под муки. Рядом была рассыпанная горка, мука покрывала большую часть пола и… отчетливые следы собачьих лап, ведущие в комнату. Следы были нечеткими, размазанными, очевидно она топталась на месте.

Я медленно пошел по следу и остановился в дверном проеме. Я был готов увидеть многое, но не эту картину кисти неизвестного художника. Посреди кровати, гордо восседая на мятой простыне, на меня внимательно смотрела, ожидая мою реакцию, Момо. Но не та, которую я ожидал увидеть. Нет, это был живой памятник кулинарии. От самого носа и до того места, где у прочих собак растут хвосты, вся она была покрыта слоем белоснежной муки. Мука лежала пушистым инеем на ушах, щеках и даже носу. Лишь язык, который она достала, тяжело дыша, контрастировал с общей картиной. Вся кровать, подушки, покрывало — всё напоминало картину зимнего утра. А это чудо, решив, что я на неё не злюсь, смотрело на меня с такой нескрываемой радостью, что первичный шок быстро сменился смехом.

— Момо, и что ты здесь наделала? — сколько я не пытался, строгим мой голос в эти минуты назвать было нельзя. Я окинул масштабы трагедии, пол, кровать, саму бульдожку — неслабо, однако. Но абсурдность ситуации настолько перевешивала негатив от мыслей об уборке, что я смог только рассмеяться и достать телефон.

— Сохраню на память, — я искал лучшие ракурсы для съемки, пока моё волосатое недоразумение валялось в разных позах, позируя на кровати. — История твоих черных дел, дубль первый. Ты маленький вандал.

Я достал полотенце из шкафа и попытался её оттереть.

— Иди ко мне, Пикассо из пирожковой академии, — проговорил я, пытаясь стряхнуть с нее муку. Результат был вполне ожидаем, облако мелкой белой пыли поднялось в воздух, и мы в унисон с ней чихнули. Белая пыль потихоньку начала покрывать и меня.

Намочив полотенце, я провел им по мордочке собаки. Мука, вполне ожидаемо, конечно, превратилась в липкую светлую пасту, которая отдаленно напоминала тесто.

— Ну вот, теперь ты вполне достойна звания пельмешки, — засмеялся я, тем более что Момо стала пытаться слизать получившуюся массу со своей мордашки, еще более пачкаясь.

— Ну, раз ничего не помогает, — сказал я зловещим голосом, — то нам нужен, как там было в одном фильме, флюгегехаймен, что ли.

Открыв дверцу шкафа, я осторожно извлек из него пылесос. Услышав привычный гул, Момо из статуи мучного Робеспьера превратилась в недоумевающую кучку. Нет, она не боялась как такового пылесоса, но на мордочке открыто читалось и удивление, и подозрение.

— Не бойся, малышка, — успокоил я ее, теребя за ухом, — тем более что тебя пылесосить бесполезно.

Сначала пришлось ликвидировать последствия апокалипсиса от моего поросёночка, а уже потом, заблаговременно раздевшись, я понес её на руках в ванну. Только сейчас она поняла всю глубину своего падения и степень последующего наказания — мыться она откровенно не любила. Сидя немного мокрая на моем полотенце, она с грустным выражением смотрела на меня.

— Что, поняла теперь? — устало произнес я, — ладно, держи, за свои мучения.

В руке я держал лакомство-колбаску. Её искренний порыв за угощением дал мне понять, что инцидент исчерпан. Конечно, она вполне могла вообразить, что угощаю я её как раз за «творчество», поэтому я сделал заметку у себя в голове, что нужно прятать от неё всё то, что может быть использовано против меня.

Выйдя на вечернюю прогулку со свежевымытой Момо, я старательно мониторил интернет-пространство на предмет оригинальных мест. Прошел уже целый час, а я так и не прислал Каору координаты места встречи. И всё благодаря моей Тоне Монтане, муку ей на ухо.

Стоп, вот что-то любопытное, кафе «Танец Кальмара». Отзывы положительные, все хвалят аутентичность с одной стороны, и оригинальность блюд с другой. С первым я может и не попадаю, хотя, если вспомнить, наша первая встреча в центре развлечений для детей от нуля до ста закончилась для меня долгом в шесть миллионов. Э-э, ну конечно не совсем так, должен был прежний я за весьма странное пари, ну да и ладно, сам кредитованный почил в бозе, а мне, как право-, а правильнее даже, тело-преемнику оплачивать вексель.

Листаю отзывы, куча звезд и странных комментариев, а, пойдёт. На крайний случай перебазируемся, а что тут со столиками? Можно даже забронировать на сегодня, ну, видимо место явно не самый топ, как раз для спокойного, размеренного разговора. Переслав координаты, практически мгновенно получаю задорный смайл. Отлично, рыбка клюнула, пора выдвигаться к водоёму.

— Момо, нам пора, — я был вынужден отвлечь её от эстафеты между двумя лавками, — бежим, бежим скорее.

За десять минут до времени «Ч» я уже был рядом с выбранным заведением. Ну, ничего так, чистенько, мог бы я сказать, но не буду. Аутентичностью кафе отличалось, вот только не совсем той, о которой я подумал. Небольшой зал, сети на стенах, куча морских и рыболовных аксессуаров была разбросана по стенам и даже потолку. Этакая смесь рубки маленькой барки с жилищем рыбака, с антуражем морской каюты Джека Воробья. Простите, капитана Джека Воробья. И замешано это всё на дизайне кафе Красти Краб. Но надо отдать должное, ароматы в воздухе висели божественные. Пока я пытался обонянием разобрать, что сейчас готовят, сзади уже подошел Каору. Он был несколько удивлен моим выбором, но признался, что слышал от знакомых, что это место точно стоит посетить.

Расположившись за столиком, мы оперативно сделали заказ (обслуживал нас, кстати, сам хозяин, пожилой, седой, но весьма подвижный старичок) и разговорились. Сначала как водиться, обменялись новостями за прошедшую неделю, тут в целом скорее хвалился я, жизнь Каору была совсем не такой насыщенной.

Но всё это было лишь прелюдией к основной теме нашей встречи, о которой, правда, мой собеседник еще не догадывался. Получив заказ и уже порядком его употребив, я, наконец, перешел в наступление.

— Сато-кун, — прервав поглощение кальмара, спросил я, — не могу не поинтересоваться, с чем было связано твоё такое странное поведение возле моего дома в прошлый раз.

— В прошлый раз? Что ты имеешь в виду? — отмахнулся он, но по его жестам и дрогнувшему голосу мне стало ясно, что он прекрасно понимает, о чём я говорю.

— Когда мы с тобой пересекались прошлый раз, и ты оказался возле моего дома, — спокойно повторил я, а сам пристально смотрел на него. В глазах читался испуг и что-то ещё, я пока не понял.

— Эм, Канэко-кун, — парень начал юлить, — какая-то странная тема пятничного вечера, не находишь?

— Возможно, — согласился я, — но раз такое дело, давая я напрямую спрошу у тебя. Ты знаешь такого человека, как Сато Кийоко?

Возникла пауза. Звуки кафе, а в этот день здесь всё-таки было достаточно многолюдно, сделались неожиданно очень громкими. Каору отвёл от меня взгляд, а пальцы стали нервно барабанить по столу. Он сделал глоток лимонада, но напиток словно застрял у него в горле. Он закашлялся, и глаза блеснули, теперь было непонятно отчего.

— Она, — тихим прерывистым голосом сказал он, вот только было непонятно кому. Казалось, что он хоть и находился рядом со мной, мысленно оказался в другом месте, и, кажется даже, в другом времени. — Она моя бабушка. По отцу.

Повисла еще одна пауза. Он закрыл глаза на пару минут, собираясь с силами. Когда наконец они открылись, то я прочел в них только боль и стыд.

— Когда мне было десять лет, — он наконец собрался с мыслями, — мои родители переехали в Токио. И не просто переехали, это было как будто бегство. После ссоры, самой страшной ссоры в моей жизни. Моя мать, она кричала, — его рука сжимала стакан с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Так кричала, что у меня в ушах неделю звенело. Кричала, какой дед сатрап. Что он разрушил что-то очень важное, для всей нашей семьи. Я не понял тогда, что именно. Помню только ощущение обиды. Она называла дедушку с бабушкой отбросами. Позором. Говорила, что они опозорили себя, — Каору делает еще один маленький глоток, рука заметно дрожит. Голос становится совсем тихим, шепотом. — Что они не хотят меня видеть. Что если я приду к ним, то меня не пустят даже на порог.

Я сидел и молчал, понимая, как важно ему сейчас выговориться.

— Я плакал тогда. Прятался в своей комнате в новом токийском доме. Плакал тихо, чтобы не услышали. Потому что, если бы они узнали, что я плачу по ним. — Он резко замотал головой, словно отгоняя какое-то воспоминание. — А потом, я просто закрылся. Зарылся в книги, в учебу. Стал лучшим в классе, потом в школе, потом в университете. Как будто, если я буду идеальным, то что-то изменится. — Он бессильно развёл руками, — с чего я вообще такое взял? Или на что надеялся?

— А дальше, — продолжил он после небольшой паузы, — появилась эта многообещающая работа в Vallen, возвращение в Осаку. Я проходил мимо этого дома, наверное, сотню раз, — Его взгляд стал отрешенным, — я даже видел её несколько раз, издалека, — его голос еще сильнее задрожал, — я останавливался, уже было направлялся к ней, но ноги словно врастали в асфальт. Сердце колотилось так сильно, что я боялся, что оно выпрыгнет.

Я сидел перед ним и слушал, сейчас я ничем не мог ему помочь, ему нужно было выговориться, сколько же лет он это держал в себе.

— Я представлял, как стучу в дверь, она открывает, — он отпил из стакана газировки, поднеся его ко рту трясущимися руками, — она открывает, смотрит на меня. И говорит всё то, что говорила мне моя мать все эти годы. Что я ей не нужен, и знать меня не хочет, и вообще, что я тут делаю.

Он закрыл глаза, его всего трясло.

— Я не мог, просто не мог, — он хрипло произнес, — я боялся, что не выдержу этого, что расплачусь на пороге. Как тот, маленький мальчик, который так и не понял, почему в один момент лишился бабушки и дедушки.

Он открыл глаза. В них не было слез, зато ясно читалась глубокая, еще детская боль, и страх. Страх быть снова отвергнутым.

Как же невыносимо больно должно было быть ему, если пришлось сейчас обнажить самую уязвимую часть своей души передо мной, таким по сути малознакомым человеком.

— Каору, — я решил, что в такой момент лучше всего обратиться по имени, — твоего деда нет в живых вот уже несколько лет, а если я правильно понял, именно он был причиной того скандала.

Сато резко вздрогнул, глаза расширились, пусть его и лишили родни на столько лет, но они всё равно были ему дороги.

— Твоя бабушка, Сато Каойки, — произнёс я осторожно и после небольшой паузы продолжил, — она одна, совсем одна. И часто вспоминает и о сыне, и о внуке. О своей семье, которая уехала далеко, и так и не вернулась. И всегда вспоминает об этом с такой тоской. И бережно хранит фотоальбом, в котором со снимка на неё смотрит её повзрослевший внук Каору.

Лицо парня медленно теряло остатки цвета, становясь мертвенно белым, губы беззвучно шевелятся. Рука разжимается, он роняет стакан, но не замечает этого.

В его глазах читается непостижимость услышанного. Весь его мир, сплетённый матерью и построенный на страхе отвержения, рушится. «Она скучает по мне?» — этот вопрос написан у него на лице, но он не может его выговорить. Он смотрит на меня как на призрака, принесшего весть из другого измерения.

— Откуда? — раздался едва слышный хриплый шепот, — откуда ты знаешь? Как ты можешь всё это знать?

— Я живу по соседству, — ответил я, — мы подружились, она даже присматривала за моей собакой, когда мне это было нужно. Мы иногда пьем чай. Она хорошая женщина, и очень одинокая.

Молчание повисло тяжелым, но уже иным грузом. Не грузом страха, а грузом осознания упущенных лет, несправедливости, боли, которую причинили всем — и ему, и ей. Каору медленно опускает лицо в ладони. Его плечи начинают слегка трястись. Он не рыдает громко, но тихие, сдавленные всхлипы периодически вырываются сквозь пальцы. Годы сдержанности, контроля, «идеальности» дали трещину. Он плачет о потерянном времени, о дедушке, которого больше никогда не увидит, о бабушке, к которой боялся подойти, и о том мальчике, который верил страшным словам.

— Приходи к ней завтра, — тихо произнёс я, — я договорюсь, время тебе позже пришлю. Поверь, она тоже очень сильно скучает. Она каждую субботу печёт твоё любимое печенье, не теряя надежды, что ты придёшь на чай.

Каору смотрел на меня красными, заплаканными глазами, но в них пробивался свет надежды. Он смотрел на меня как на неожиданного посланника из прошлого, и, одновременно, проводника в будущее. Он не смог мне ответить, и лишь кивнул. Потом резко встал, низко поклонился мне и быстрым шагом ушел из кафе.

Теперь осталось дело за малым. Поговорить с Сато Кийоко. Выйдя из «Танца Кальмара», я чувствовал странную смесь эмоций: облегчение от того, что Каору согласился прийти, и тяжесть от услышанной боли. Мне срочно нужно было движение, и как хорошо, что для этих целей всегда был компаньон.

Момо, видимо ощутив мой решительный настрой, тут же натянула поводок, готовясь к приключениям.

— Побежали, потомок древних кабанов! — объявил я, закрывая за собой дверь, — продуем сопелки.

Воздух был свеж, пахло влажной травой и вечерней прохладой. Момо, забыв о своем недавнем «мучном подвиге», рвалась исследовать каждый куст, каждую скамейку. Она тянула с упорством маленького буксира, её короткие лапки семенили по асфальту, нос работал как радар, улавливая следы кошек, собак, а возможно и еще какие-нибудь запахи.

Возле детской площадки Момо вдруг замерла, уставившись в темноту под горкой. Её тело напряглось, шерсть на загривке встала дыбом.

— Тсс, там кажется тигр — прошептал я, улыбаясь. Но для Момо этого уже было достаточно, она рванула вперед с низким грудным лаем, буквально влетев под горку. Оттуда с негодующими возгласами вылетел удивленный кот, стрелой метнувшийся в кусты. Момо, торжествуя, вылезла, отряхиваясь и фыркая, с видом победителя драконов.

— Ну что, спугнула своего тигра? — Я почесал ей за ухом, на что она ткнулась в ладонь мокрым, шершавым носом, требуя продолжения приключений.

Пока моя мохнатая девочка искала по запаху сбежавшую добычу, я смотрел на темнеющее небо. Мысли о Каору и Сато Кийоки не отпускали. Больше десяти лет, целая пропасть из страха и боли. Недопонимание, обиды, а что в итоге? Я вспомнил морщинистую руку старушки, переворачивающую страницу фотоальбома и нежно трогающую фото уже взрослого внука. Завтра, всё должно решится завтра, надеюсь всё пойдёт по моему плану, осталось поговорить с бабулей. Момо между тем уже дергала поводок, намекая, что гулять хорошо, а ужинать — еще лучше. Верно, на этом мы и сыграем.

Я постучал в дверь старушки, удерживая Момо, которая уже подвывала от предвкушения угощений. Сато-сан открыла дверь, сияя. На ней был клетчатый фартук, в руках прихватка.

— Канэко-сан, рада Вас видеть. И Момо! Заходите, заходите, — она пропустила нас в квартиру, — вот, только угощений у меня пока нет, я заканчиваю все приготовления для завтрашнего печенья.

Персик, забыв все приличия, ворвалась в прихожую и устремилась прямиком на кухню, к источнику божественных запахов.

— Момо! Ну как же тебе не стыдно⁈ — строго сказал я, но вмиг подобрел, увидев счастливые глаза старушки. Она уже знала слабости моей девочки, которая замерла у порога кухни, лишь жалобно поскуливая и делая «голодные глаза».

За столом на кухне, под аккомпанемент довольного чавканья Момо, которая всё-таки выпросила себе угощение, я приступил к делу.

— Сато-сан, не сочтите меня назойливым, — я говорил со всей возможной искренностью, — после сегодняшнего перформанса Момо с мукой, я думал, она объявила бойкот моей кухне. Но нет. Это она вспомнила про ваше волшебное субботнее печенье. Весь вечер только и делала, что нюхала воздух в сторону вашей двери и поскуливала, — Я развел руками, изображая беспомощность. — Я просто не знаю, что делать. Очевидно, она хотела сама приготовить столь понравившееся ей угощение.

Сато-сан рассмеялась, а ее глаза засияли.

— Ах, какая маленькая хитрюга! Ну конечно, Канэко-сан! — она закивала с такт своим словам, — Я всегда рада видеть Вас. Ну а для красавицы Момо я готова испечь целую гору печенек. Буду ждать Вас в одиннадцать утра, — она погладила Персика по голове, и та блаженно зажмурилась.

Я внутренне выдохнул. План-обманка «Печенье» сработал идеально.

— Спасибо вам огромное, Сато-сан! — Я поднялся, в то время как Момо продолжала «пожирать» своими круглыми глазами бабушку на предмет дальнейшего «шантажа». — Тогда до завтра, ровно в одиннадцать мы будем!

Тот недолгий путь до своей квартиры мне пришлось силой вести Момо за собой, очевидно, сегодня она хотела бы остаться там подольше.

Но стоило мне зайти к себе, как на телефон пришло сообщение. Странно, кому я мог понадобиться в столь неурочное время?