Корона пастуха

ГЛАВА 5 Изменчивый мир

КОРОЛЕВА ЭЛЬФОВ восседала на алмазном троне в своем дворце, окруженная подданными — подкидышами, потеряшками, безымянными пресмыкающимися существами, — всеми осколками волшебного народца.

Сегодня она блистала. Вечный солнечный свет из изысканных стрельчатых окон дробился искрами на усыпанных бриллиантами крыльях, и от каждого ее движения аудиенц-зал вспыхивал радужными отблесками. И хотя праздные придворные разоделись в перья, бархат и кружева, им было далеко до королевской роскоши.

Ее взгляд скользнул по сторонам, привычно подмечая все действия ее дам и господ. Так-так, это лорд Ланкин там, в углу, с лордом Горчичное Зерно? Шепчутся… И где лорд Душистый Горошек? Красоваться его голове на колу, дайте только срок!

Она ему совершенно не доверяла. В последнее время его чары стали почти так же сильны, как ее собственные. Или, как с горечью напомнила она себе, как ее собственные, какими они были… до.

До того, как эта ведьмочка, Тиффани Болит, вторглась в ее страну и так унизила ее.

В последние дни она чувствовала дрожь между мирами: что-то происходило, и границы размывались. Размягчались. Некоторые из сильнейших эльфов даже позволяли себе иногда проскальзывать сквозь завесу — пока только для озорства.

Возможно, вскоре она посмеет отправить целый отряд эльфов, чтобы… добыть еще одного ребенка, с которым можно позабавиться. Это будет ее месть ведьме Болит.

Королева улыбнулась и провела языком по губам в предвкушении удовольствия.

Но сейчас стоит заняться более насущным делом. Гоблины! Жалкие черви, которые должны быть благодарны уже за то, что эльфийский лорд или леди просто бросит на них мимолетный взгляд. Теперь они осмеливались не подчиняться ее приказам. Она покажет им всем, подумала она. Лорды Ланкин, Горчичное Зерно, Душистый Горошек, — они все увидят, как воспрянет ее мощь, когда она сокрушит эту гоблинскую чернь…

И все-таки, где лорд Душистый Горошек?

Стражники ввели в зал гоблина-заключенного. Ошеломительный визуальный эффект, подумал гоблин кисло. В точности как суд фей из человеческой книжки для детей. Пока вы не заметите нечто странное в выражении глаз этих прекрасных существ.

Королева некоторое время изучала гоблина, положив точеный подбородок на изысканно тонкую руку и нахмурив алебастровые брови.

— Ты тот гоблин, что называет себя Солнечной Росой, я полагаю. Ты и твой род долгое время пребывали под защитой нашего двора, но теперь до меня доходят слухи о восстании. Отказе повиноваться. Прежде чем мои стражи развлекутся с тобой, скажи, в чем дело.

Ее мелодичный голос звучал чарующе, но гоблин оставался равнодушным. Он должен был пасть на колени и умолять о снисхождении, загипнотизированный ее властью, но вместо этого он твердо стоял на ногах и ухмылялся. Ухмылялся перед королевой!

— Ну, как тебе сказать, королева, в мире людей гоблины теперь полноправные граждане. Люди считают нас полезными. Нам платят за то, что мы полезны, за то, что мы придумываем и делаем всякие штуки.

Злобная гримаса исказила лицо королевы.

— Это невозможно! — выкрикнула она. — Вы, гоблины, — отбросы, и все это знают! Гоблин расхохотался:

— А ты, королева, не такая уж умная, как думаешь. Гоблины теперь на высоте, гоблины умеют править железными конями.

При слове «железными» по залу пробежал трепет, и серебристые отблески заметались по стенам. Белое, как паутинка, платье королевы налилось кровавым багрянцем, а белокурые локоны распрямились и почернели, как вороново крыло.

Пастельные шелка и кружева на телах придворных сменились кожаными штанами, алыми поясами и клочьями меха. Сверкнули остро наточенные каменные ножи, хищно обнажились зубы.

Гоблин и бровью не повел.

— Я тебе не верю, — сказала королева. — В конце концов, ты всего лишь гоблин.

— Да, всего лишь гоблин, ваша королевскость, — тихо ответил тот. — Гоблин, который понимает железо и сталь. Как сталь вращается, вертится и пыхтит. И везет людей далеко-далеко. Гоблин, который является гражданином Анк-Морпорка, и знаете, что это значит, ваша королевскость? Темнейший огорчается, когда его граждан убивают.

— Лжешь! Лорду Витинари нет до вас никакого дела. Гоблины всегда лгут, Солнечная Роса!

— Это больше не мое имя. Теперь меня зовут Токарная Стружка, — ответил гоблин с достоинством.

— Стружка? Что это значит? — спросила королева.

— Кусочки железа, вот что это такое, — сказал гоблин, и глаза его сверкнули. — Токарная Стружка не лжет. А если ты будешь и дальше говорить со мной так, ваше высокопремногоблагородшейство, я выверну карманы, тогда ты и посмотришь, что это за стружка такая!

Королева отшатнулась, не сводя глаз с рук гоблина, зависших над карманами темно-синего пальто с деревянными пуговицами.

— Ты смеешь мне угрожать, червь? — произнесла она. — Здесь, в моем собственном царстве, где я могу иссушить твое сердце одним только словом? Или хочешь лечь там, где стоишь? — она указала на стражников, целившихся в гоблина из арбалетов.

— Я тебе не червь, королева. У меня есть стружки. Маленькие кусочки стали, которые далеко разлетаются в воздухе. Но у меня есть для тебя новость. Предупреждение. Токарная Стружка еще помнит прошлые дни. Мне нравится смущать людей. Нравится, когда вы, волшебный народ, нервничаете. Некоторые гоблины думают также как я, но не многие. Некоторые гоблины теперь почти не гоблины. Почти люди. Мне это не по душе, но они говорят, что времена меняются. Сейчас деньги в чести, вот что, королева.

— Деньги? — усмехнулась королева. — Я дам тебе денег, ты… — она осеклась, когда руки гоблина дернулись в направлении карманов. Как это мерзкое маленькое существо смело принести железо в ее мир? Железо — такое кошмарное для всего волшебного народа вещество. Мучительное. Разрушительное. Оно ослепляло, оглушало, заставляло эльфа почувствовать себя настолько одиноким, каким не чувствовал себя ни один человек. — Ты, отважное существо, — закончила она сквозь стиснутые зубы.

— Деньги? Злато эльфов поутру — уголь черный ввечеру, — ответил гоблин. — Они — то есть, мы — уже получаем настоящие деньги. Все, чего я хочу, — чтобы гоблины оставались гоблинами. Уважаемыми гоблинами. С положением в обществе. Чтобы нами не помыкали вы или кто-то еще.

Он бросил взгляд на Душистого Горошка, который внезапно шагнул в сторону королевы.

— Я не верю тебе, — сказала королева.

— Сама себе могилу роешь, королева, — заявил гоблин. — Не веришь мне — ступай к воротам. Теперь будет нетрудно, когда старой ведьмы нет. Сама все увидишь. Мир меняется.

Меняется, да, подумала королева. Она чувствовала мимолетную дрожь под ногами, но не знала, в чем дело. Значит, старая ведьма ушла. Теперь, когда некому ее остановить, можно снова великолепно развлечься… Ее лицо вытянулось. Стружка.

Нельзя забывать про это железо. — Свяжите ему руки, — приказала она стражникам. — Я хочу узнать, правду ли он говорит. Повезем его с собой. Если он солгал, — она улыбнулась, — я вырву ему язык.

На следующее утро в уединении домика Матушки Ветровоск — вернее, теперь уже ее домика, — Тиффани проснулась спозаранку с ощущением, что мир изменился.

Ты смотрела на нее коршуном.

Она вздохнула. День обещал быть напряженным. Она бывала во многих домах, где погостил Смерть, и всякий раз хозяйка, если она там была, начищала все, что можно было начистить до блеска, и отмывала все, что только можно было отмыть.

Итак, вооружившись тряпками и мылом, Тиффани принялась драить все, что и так было кристально чисто. Это была своего рода безмолвная мантра: пусть весь мир летит в тартарары, зато каминная решетка блистает и готова к разведению огня.

Ты следовала за ней, как тень. Интересно, знают ли кошки о смерти? А как насчет ведьминских кошек? Особенно если это кошка Матушки Ветровоск… Тиффани отбросила эту мысль и принялась за кухню. Вскоре та засияла. Пусть чистота и так была немыслимой, но алгебра скорби требует устранения любых следов смерти; и никаких исключений: очистить надо абсолютно все.

Когда на кухне не осталось ни одного предмета, от сверкания которого нельзя было бы ослепнуть, Тиффани поднялась наверх. Щеткой и тряпками, до кровавых мозолей Тиффани скребла и натирала, пока результат не показался ей приемлемым.

Но и это был не конец: оставался еще небольшой платяной шкаф, в котором хранились несколько видавших виды платьев и плащ Матушки Ветровоск. Черные, разумеется. На дальней полке лежала накидка Зефирное Море, подаренная Матушке самой Тиффани. Совершенно не ношеная, она, похоже, хранилась как своего рода реликвия. У Тиффани защипало в носу.

У кровати стояли ботинки Матушки Ветровоск. Хорошие, добротные ботинки, а Матушка не любила зазря разбрасываться хорошими вещами. Но… действительно носить их? Она поняла, что идти по стопам Матушки Ветровоск и без того чересчур тяжело. Она сглотнула. Что ж, придется подыскать ботинкам нового владельца. А пока же она одним пальцем затолкала их подальше под кровать.

Затем пришла очередь огорода и, в первую очередь, трав. Тиффани отыскала на кухне пару толстых рукавиц, — не следовало соваться к травам Матушки Ветровоск, если они с вами не знакомы. Матушка то и дело добывала, выменивала и получала в дар всевозможные травы; так появились на ее грядке вьющийся шпинат, сомнительная слива, джинни-пустоходка, крутоверть, воображариум, в-воду-прыг, Джек-спи-не-просыпайся, оп-ля и стариковский корень. У клумбы со сладкой лестью и луноцветом пышно расцветала девичья дрема. Тиффани не знала, для чего они могут сгодиться; придется спросить Нянюшку Ягг. Или Маграт Чесногк, которую, как и ее мужа Веренса, короля Ланкра, травы всегда приводили в восторг[18]. Хотя, в отличие от мужа, Маграт могла отличить беспокойник от многокорня.

Быть ведьмой всегда нелегко. О, конечно, метла — это здорово, но ведьмовство требовало быть рассудительной, рассудительной до боли. Иметь дело с реальностью, а не с тем, чего желают люди. На данный момент реальность была такова, что Ты с мяуканьем потерлась о ноги Тиффани, требуя еды, которую позже, когда Тиффани поставила перед ней полную миску, полностью проигнорировала.

И снова Тиффани кормила кур, выпускала коз на выпас, говорила с пчелами.

Что ж, подумала она, я внесла свою лепту. Все, что возможно, доведено до совершенства, пчелы счастливы, даже хлев блистает чистотой. Если Нянюшка Ягг возьмется кормить животных и присматривать за Ты, я смогу ненадолго вернуться домой…

Полет обратно на Мел оказался долгим и, к сожалению, весьма сырым, потому что дождь лил не переставая[19]. Тиффани поравнялась с домом юной Милли Робинсон. Фиглы висли на метле гроздьями в своей обычной манере.

Сыновья Милли выглядели сытыми и вполне довольными жизнью, чего нельзя было сказать о девочке — малышке Тиффани. Увы, ведьме Тиффани не раз приходилось возиться с такими случаями, когда матери не блистали умом или сами имели чересчур деловых матерей, считавших кормление мальчиков единственной целью жизни. Собственно, именно поэтому она и шепнула то заклинание в младенческое ушко. Простая следящая магия, чтобы знать, если с ребенком станет плохо. Просто предосторожность, убеждала она сама себя.

Хамить было бесполезно, поэтому Тиффани отвела женщину в сторонку и проникновенно сказала:

— Слушай, Милли, я понимаю, ты хочешь вырастить своих сыновей большими и сильными, но моя мама всегда говорила: твой сын остается твоим сыном, пока не женится, но твоя дочь всегда будет твоей дочерью. И я считаю, что это правильно. Ты ведь по-прежнему помогаешь матери, верно? И она тебе тоже. Так что девочка заслуживает к себе такого же отношения, как и мальчики. Как ты думаешь?

И, поскольку доводы иногда нужно подкреплять силой, она поправила остроконечную шляпу, чтобы казаться старше и мудрее, чем есть, и строго добавила:

— Я буду за этим следить.

Иногда угрозы действуют лучше, чем что бы то ни было еще. И, конечно же, она будет следить.

Сейчас в мире существовала только одна особа, с которой Тиффани хотела поговорить. Дождь усиливался; Тиффани круто осадила метлу у холма, и Фиглы посыпались с нее, как горох. Вулли Валенок приземлился особенно эффектно — головой в кусты, — и толпа юных Фиглов радостно бросилась вызволять его.

У входа топтались двое старших сыновей Роба, тощие, даже по меркам Фиглов, с куцыми жидкими бородами, с непрактично низко подвешенными, бьющими о колени напузниками. С удивлением Тиффани увидела полоски цветных штанов над поясами килтов. Штаны? На Фиглах? Времена действительно меняются.

— Килты подтяните, парни, — велел Роб, проходя мимо.

Кельда восседала в своей пещере в окружении Фигловских младенцев, кувыркавшихся на полу, покрытом шерстью давно усопших овец.

— Я знаю, — сразу сказала она и вздохнула. — Я скорблю, но всему в мире приходит свой срок и конец. — Ее лицо расплылось в улыбке. — Рада видеть тебя главной среди карг, Тиффани.

— Спасибо, — промямлила Тиффани. Откуда Дженни узнала? Впрочем, у каждой кельды есть способ заглянуть в прошлое, настоящее и будущее, и этот способ кельды с начала времен передавали друг другу как главный секрет.

Хотя кельда и была весьма невелика в размерах, Тиффани знала, что ей можно доверить любой секрет, не боясь огласки.

— Дженни, — произнесла она нерешительно, — мне кажется, я никогда не смогу занять ее место.

— Да неужели? — ответила Дженни резко. — Думаешь, Эсме Ветровоск не говорила того же самого, когда была на твоем месте? Думаешь, она не говорила: «О, нет, только не я, я недостаточно хороша»? — Дженни поглядела на Тиффани как на своего рода образчик, вроде нового вида растение, и добавила:

— Уж я-то вижу, ты будешь хорошим вожаком.

— Только первой среди равных, но не вожаком, — поправила Тиффани. — Ну, или другие ведьмы так думают… — ее голос прервался. Сомнения буквально висели в воздухе.

— Правда? — сказала кельда. Помолчав, она мягко добавила: — Ты целовала Зимового, а потом выпроводила его, да. Но будет еще труднее. Завеса тонка, и тебе надо быть здесь. — Она помрачнела. — Опасайся, Тир-Фа-Фойнн, грядет время перехода. Госпожа Ветровоск больше не с нами, и после ее ухода осталась… прореха, которую другие не видят. Надо следить за вратами. Кто-то, о ком ты хотела бы не знать, может следить за тобой оттуда.

Как же хорошо дома, подумала Тиффани, когда, наконец, добралась до места.

Снова на ферме родителей — ее еще называли Семейной Фермой, — туда, где мама каждый вечер готовила горячий ужин. Там, где можно посидеть за большим кухонным столом, исцарапанным множеством поколений Болитов, и снова стать просто маленькой девочкой.

Но назад дороги не было. Теперь она не девочка, но ведьма. И у нее целых два владения, за которым надо присматривать. И всю следующую неделю, когда она моталась с Мела в Ланкр, из Ланкра на Мел, в такую погоду, которая словно бы участвовала в соревновании на самое ужасное ненастье в это время года, она постоянно чувствовала себя опоздавшей, мокрой и уставшей. Люди оставались, по большей части, вежливы — перед ее лицом и особенно перед ее шляпой, — но по тому, чего они не говорили, Тиффани понимала: что бы она ни делала — этого было недостаточно. Каждый день она вставала раньше и позже ложилась, но и этого было мало. Ей надо было быть хорошей ведьмой. Сильной ведьмой. А в перерывах между заботами и лечением, помощью и выслушиванием она чувствовала, как холодные мурашки пробегают по ее телу. Дженни предупреждала, что грядет что-то ужасное… Будет ли ей это по плечу? Она ведь даже не уверена, что с обычными вещами справляется.

Она не сможет быть Матушкой Ветровоск для Ланкра.

И с каждым днем ей было все труднее быть Тиффани Болит для Мела.

Даже дома. Даже там. Вечером она устало отбивалась, мечтая только поесть и выспаться, но мать доставала из закопченной печи большой горшок, ставила его на стол, и наступала очередь семейных свар.

— Я сегодня видел Сида Простака из «Доспехов барона», — сказал Вентворт, долговязый парнишка, слишком юный для кабака, но достаточно взрослый, чтобы слоняться по округе.

— Сида Простака? — заинтересовалась миссис Болит.

— Он младший из братьев Простаков, — пояснил отец.

Младший, подумала Тиффани. В краю фермеров это значило многое. Это означало, что старший брат получит ферму. Хотя, если она правильно помнила, ферма Простаков богатством не блистала и не приносила особой прибыли. Работал ли мистер Простак в «Доспехах барона»? Она попыталась вспомнить миссис Простак и не смогла. Но она помнила Сида. Она, кажется, видела его возле Двурубахи, — маленький мальчик, который, казалось, вырос из собственного имени, когда кто-то дал ему фуражку и повесил на шею свисток.

— Он мне рассказал про работу на железной дороге, — продолжил Вентворт с энтузиазмом. — Он хорошо зарабатывает. Говорит, им нужно больше людей. Вот где будущее, пап. Железная дорога! И не надо возиться с овцами.

— Не забивай себе голову всякой ерундой, парень, — ответил отец. — Железная дорога фермеров не касается. Не касается Болитов. И тебя тоже. Твое место здесь, как у Болитов заведено.

— Но… — Вентворт выглядел совершенно несчастным. Тиффани покосилась на него. Она понимала, что он чувствует. В конце концов, она тоже занята совсем не тем, чего от нее ждали, иначе она давно вышла бы замуж, как ее сестры, и нарожала бы внуков, чтобы матери было над кем похлопотать.

Матери, похоже, пришло в голову то же самое, и она переключилась на Тиффани.

— Ты все время где-то пропадаешь, Тифф, — сказала она, стараясь, чтобы это не походило на жалобу. — Побыла бы ты дома подольше.

— Не трогай девочку, — сказал отец. — Она же теперь вроде как главная ведьма, ей везде не поспеть.

Тиффани почувствовала себя совсем малышкой.

— Я и сама бы хотела остаться, — сказала она, — но работы так много. Ведьм просто не хватает.

Мать нервно улыбнулась:

— Я знаю, дорогая, работы невпроворот. Меня то и дело останавливают на дороге люди, которые говорят, что ты спасла их ребенка или отца… Все видят, что ты занимаешься делами, которых никто больше делать не хочет. И знаешь, что люди говорят? Они говорят, ты становишься как Бабуля. В конце концов, с ней даже барон советовался, и с тобой то же самое.

— Ну, Бабуля Болит ведьмой не была, — возразила Тиффани.

— Это как посмотреть, — сказал отец, отвернувшись от Вентворта. Тот сердито вышел прочь и захлопнул за собой кухонную дверь. Джо Болит посмотрел ему вслед и подмигнул Тиффани:

— Ведьмы разные бывают. Помнишь, Бабуля хотела, чтобы ее пастуший фургончик сожгли, когда она умрет? «Сожгите все», — так она мне сказала. — Он улыбнулся. — Я сделал почти так, как она велела. Правда, кое-что не сгорело, так что вот тебе, девочка, небольшой подарочек от Бабули.

К удивлению Тиффани, по улыбающемуся лицу отца текли слезы, когда он вручил ей сверток гофрированной бумаги, перевязанный куском старой шерсти.

Развернув его, Тиффани обнаружила маленький жесткий предмет.

— Корона пастуха, — пояснил отец. — Я видел такие и раньше, их не слишком трудно найти. — Он засмеялся. — Но эта особенная. Бабуля говорила, что это корона корон. И если она окажется в руках пастуха пастухов, то превратится в золото.

Смотри, она поблескивает.

Тиффани жевала рагу, приготовленное так, как может приготовить только мама, и все смотрела на маленький предмет, вспоминая о временах, когда Бабуля приходила на ферму за едой.

Некоторым казалось, что старуха живет только за счет табака «Бравый мореход», но никто не сомневался: в том, что касалось овец, Бабуля знала все. Но постепенно мысли уплывали куда-то, и Тиффани начала думать о том, что Бабуля делала и о том, что она говорила. Воспоминания обрушились на нее, как снежная лавина.

Тиффани вспомнила, как они бродили с Бабулей по холмам — иногда вдвоем, иногда в компании ее овчарок, Грома и Молнии. Старуха так многому ее научила….

Она так много рассказала мне, подумала Тиффани. Она воспитывала меня, пока мы пасли овец, и учила меня всему, что нужно было знать, и в первую очередь — как присматривать за людьми. Конечно, это не то же самое, что присматривать за овцами.

И все, что у нее было, — пастуший фургончик и ужасный табак.

Тиффани уронила ложку. Не было ничего постыдного в том, чтобы плакать здесь, на этой кухне, как в детстве.

Отец немедленно оказался рядом.

— Ты многое можешь, джигит, но никто не смог бы переделать всю эту работу.

— Да, — сказала мама. — Я каждый день стелю тебе постель. Ты много хорошего делаешь, и я горжусь, когда вижу, как ты летаешь тут и там, но ты не сможешь сделать все для каждого. Пожалуйста, не ходи сегодня больше никуда.

— Нам хочется видеть нашу девочку чаще, и желательно не в виде размытого пятна, — добавил отец, обнимая ее.

Они закончили ужин в теплом молчании, и, когда Тиффани готовилась уже идти наверх, в свою детскую спальню, миссис Болит встала и вытащила конверт, лежавший на полке среди белых и синих банок, которые стояли на фермерской кухне просто для красоты.

— Для тебя тут письмо пришло. От Престона, я думаю, — сейчас ее тон был очень материнским. В одном только слове «Престон» уже звучал вопрос.

Наслаждаясь знакомым скрипом ступеней, Тиффани взбежала по лестнице, чувствуя, как любовь и забота родителей обволакивают ее. Она положила корону пастуха — свое новое сокровище, — рядом с книгами и устало натянула ночную рубашку. Сегодня, решила она, надо попытаться забыть все свои страхи и побыть немножко просто Тиффани Болит. А не Тиффани болит, ведьмой с Мела.

Пока было еще достаточно светло, она прочла письмо от Престона, и усталость на миг уступила место радости. Письмо, написанное новым языком и полное новых слов, было восхитительно. Сегодня он описывал скальпель — «такое резкое, сильное слово», — и о новом виде шва. Шов, произнесла про себя Тиффани. Мягкое слово, намного более нежное, чем скальпель, почти исцеляющее. Она и сама нуждалась в исцелении. Исцелении от потери Матушки Ветровоск, от попыток взвалить на себя слишком многое — и от необходимости соответствовать ожиданиям других ведьм.

Она во второй раз внимательно прочла каждое слово, аккуратно сложила письмо и отправила его в маленький деревянный ларец, где хранила все его письма вместе с маленьким золотым кулоном в виде зайчихи, который он когда-то подарил ей. Не имело смысла запирать ларец: все равно нет ничего такого, что можно было бы сохранить в тайне от Фиглов; к тому же, довольно неприятно потом отчищать улиточную слизь, которой они пытались приклеить все, что взломали.

Она заснула, и перед ней появилась кошка Ты.

Тиффани снова была маленьким ребенком, окруженным родительской любовью.

А еще — девушкой, которой один парень шлет письма.

А еще — ведьмой с совершенно… особенной кошкой.

Лежа в постели, родители говорили о своей дочери…

— Я прямо горжусь нашей девочкой, — начал Джо Болит.

— Она отменная повитуха, — ответила миссис Болит с грустью. — Но я не знаю, будут ли у нее когда-нибудь собственные дети. Она не рассказывает мне о Престоне, а спрашивать я боюсь. Она не похожа на своих сестер. — Она вздохнула. — Но все меняется. Даже Вентворт… — О нем не беспокойся, — сказал мистер Болит. — Каждый мальчишка имеет право встать на собственные ноги, и он, наверное, будет еще долго спорить и дуться, но, помяни мое слово, когда нас не станет, он останется здесь, на земле Болитов.

— Землю ничто не превозможет. — Он фыркнул. — Уж точно не эти их железные дороги.

— Но Тиффани-то другая, — возразила ему жена. — Понятия не имею, что она собирается делать, но надеюсь, они с Престоном когда-нибудь осядут здесь. Если он врач, а она ведьма, то что плохого в том, чтобы им быть вместе? Тогда у Тиффани тоже могли бы быть дети, как у Ханны и Занозы… Они задумались о своих детях и внуках.

— Она не такая, как другие наши дочери, — сказал Джо. — Думаю, она и Бабулю за пояс заткнет.

Они задули свечи и уснули, и снилась им Тиффани, белая ворона.