В конце концов, не будет же Уриенс жить вечно! - хотя иногда Моргейне начинало казаться, что он решил посостязаться с тем древним царем, Мафусаилом, - и навряд ли даже недалекие свинопасы Северного Уэльса пожелают видеть своим королем Аваллоха. Если бы только она могла родить Акколону ребенка - тогда никто бы не усомнился, что Акколон царствует по праву...
Она бы даже рискнула пойти на такой шаг - в конце концов, Вивиана была лишь немногим моложе, когда родила Ланселета, и прожила достаточно долго, чтоб успеть увидеть его взрослым мужчиной. Но Богиня не послала ей даже надежды на зачатие - да Моргейне этого и не хотелось, если уж говорить начистоту. Акколон никогда не упрекал ее за бездетность - несомненно, он чувствовал, что окружающие не поверят в отцовство Уриенса, хотя Моргейна была уверена, что сумеет убедить старика мужа признать ребенка своим: король души не чаял в супруге и достаточно часто делил с нею постель - даже слишком часто, по мнению Моргейны.
Моргейна обратилась к Уриенсу:
- Давай я положу тебе еды. Эта жареная свинина слишком жирная, тебе от нее станет нехорошо. Пшеничные пироги, пожалуй, могли пропитать мясной подливой. Ага, а вот замечательный тушеный кролик.
Она подозвала слугу с подносом ранних фруктов и взяла для супруга немного крыжовника и вишен.
- Держи - ты ведь их любишь.
- Ты так заботлива, Моргейна, - сказал Уриенс. Моргейна погладила мужа по руке. Ее труды не пропали даром; она заботилась об Уриенсе, следила за его здоровьем, вышивала ему нарядную одежду, а время от времени даже находила ему молодую женщину и давала мужу порцию настойки из трав, придававшей ему подобие истинно мужской энергичности. В результате Уриенс, совершенно уверенный в том, что жена его обожает, никогда не оспаривал ее решений и исполнял любое ее желание.
Пирующие уже успели разбиться на отдельные группы. Гости бродили между столами, лениво жевали сладости, требовали вина и эля и останавливались, чтобы поболтать с родичами и друзьями, которых видели лишь раз в году. Уриенс все еще возился с крыжовником - с зубами у него уже было неважно. Моргейна попросила позволения пойти побеседовать с родственницей.
- Конечно, дорогая! - прошамкал Уриенс. - Нужно будет, чтобы ты подстригла мне волосы, жена, - все соратники теперь стригутся коротко...
Моргейна погладила его по редким волосам.
- Ну что ты, дорогой! Думаю, такая прическа более уместна для твоего возраста. Ты же не хочешь выглядеть, словно мальчишка или монах?
"А кроме того, - подумалось ей, - у тебя этих волос так мало, что если их еще и подстричь, то лысина будет светиться через них не хуже маяка!"
- Вот посмотри, благородный Ланселет носит длинные волосы, и Гавейн тоже, и Гарет - а их ведь никто не назовет стариками...
- Ты, как всегда, права, - самодовольно согласился Уриенс. - Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.
И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.
- Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.
"Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!" сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад - истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, - и отошла.
Все-таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.
- Здравствуй, кузина.
Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. - "Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости", - подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.
- А Элейна здесь? - спросила Моргейна.
- Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, - но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!
- Сколько же у тебя уже детей, Ланс?
- Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ - пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.
- Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, - сказала Моргейна.
- Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, - отозвался Ланселет.
Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.
- Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он - прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.
- А Кевин будет играть на пиру?
- Я его не видел, - сказал Ланселет. - Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, - двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.
- Не сделался ли и ты христианином? - напрямик спросила его Моргейна.
- Хотел бы я им стать... - отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. - Но их вера кажется мне чересчур простой - само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду... знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим - очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.
- Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, - сказала Моргейна.
- Талиесин был человеком великой души, - отозвался Ланселет. Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли мерлина, как мой малолетний сын - для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, - он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.
- Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, - сказала Моргейна. - И я знаю, что Вивиана тоже так считала.
"С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом ?"
- Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, отозвался Ланселет. - То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем. Ты так похожа на нее, Моргейна...
Ланселет улыбнулся, и от его печальной улыбки у Моргейны защемило сердце. Когда-то он уже говорил ей нечто подобное... "Нет, это был сон, только я уже толком его не помню..." Ланселет же тем временем продолжил:
- Я видел тебя с твоим мужем и пасынком - уверен, что он станет соратником. Я всегда желал тебе счастья, Моргейна. Ты много лет казалась такой несчастной, - и вот теперь ты стала королевой, и у тебя замечательный сын...
"Ну, конечно, - подумала Моргейна, - чего еще может пожелать женщина?.."
- А теперь я должен пойти засвидетельствовать свое почтение королеве...
- Конечно, - отозвалась Моргейна, и невольно в ее голосе проскользнули нотки горечи. - Тебе наверняка не терпится поговорить с ней.
- Моргейна! - в смятении воскликнул Ланселет. - Все мы знаем друг друга много лет и приходимся друг другу родичами - неужели мы не можем предать прошлое забвению? Неужели ты до сих пор так сильно презираешь меня и ненавидишь ее?
Моргейна покачала головой.
- Я не испытываю ненависти ни к тебе, ни к ней, - сказала она. - С чего бы вдруг мне вас ненавидеть? Но я думала, что ты теперь женатый человек - и что Гвенвифар заслужила, чтобы ее оставили в покое.
- Ты никогда не понимала ее! - с пылом произнес Ланселет. - Мне кажется, ты невзлюбила ее еще с тех пор, когда вы обе были юными девушками! Это нехорошо с твоей стороны, Моргейна! Она раскаялась в своих грехах, а я... а я, как ты уже сказала, женат - на другой. Но я не стану шарахаться от Гвенвифар, словно от прокаженной. Если она нуждается в моей дружбе дружбе родича ее мужа, - она ее получит!
Моргейна чувствовала, что Ланселет говорит совершенно искренне; ну что ж, для нее все это уже не имеет значения. Она уже получила от Акколона то, что так долго и безуспешно пыталась получить от Ланселета... И все же, как ни странно, Моргейна ощутила боль - наподобие той, какая остается на месте выдернутого больного зуба. Она так долго любила Ланселета, что даже теперь, обретя способность смотреть на него без желания, она ощущала внутри себя ноющую пустоту.
- Извини, Ланс, - тихо произнесла Моргейна. - Я не хотела тебя сердить. Ты правильно сказал - все это осталось в прошлом.
"Очевидно, Ланселет и вправду верит в то, что они с Гвенвифар могут быть всего лишь друзьями... возможно, он действительно на это способен. А королева сделалась теперь такой благочестивой... И все-таки мне что-то не верится..."
- Ага! Ланселет, ты, как всегда, любезничаешь с самыми красивыми дамами двора! - произнес чей-то веселый голос. Ланселет обернулся и сграбастал новоприбывшего в охапку.
- Гарет! Как тебя сюда занесло из твоих северных краев? Ты ведь у нас теперь женатый человек и хозяин дома... Сколько детей тебе уже подарила твоя леди, двоих или троих? Красавчик, ты выглядишь так хорошо, что даже... даже Кэй теперь не сможет посмеяться над тобой!
- Я бы с радостью держал его у себя на кухне! - рассмеялся подошедший Кэй и хлопнул Гарета по плечу. - Четыре сына, верно? Если не ошибаюсь, леди Лионора приносит двойни, словно дикая кошка из ваших лесов? Моргейна, ты с годами все молодеешь, - добавил Кэй, целуя ей руку. Он всегда тепло относился к Моргейне.
- Но когда я вижу Гарета, превратившегося во взрослого мужчину, я чувствую себя старой, как сами холмы, - рассмеялась в ответ Моргейна. Женщина понимает, что постарела, когда смотрит на рослого молодого мужчину и думает: "А ведь я знала его еще в те времена, когда он бегал без штанов..."
- Увы, кузина, насчет меня это чистая правда, - наклонившись, Гарет обнял Моргейну. - Я помню, как ты делала для меня деревянных рыцарей, когда я был еще совсем маленьким...
- Ты до сих пор их помнишь? - удивилась и обрадовалась Моргейна.
- Конечно, помню, - одного из них Лионора до сих пор хранит вместе с прочими моими сокровищами, - сообщил Гарет. - Он замечательно раскрашен, синей и красной краской, и мой старший сын охотно его бы заполучил, но я слишком им дорожу. А знаешь, кузен, - ведь в детстве я звал этого деревянного рыцаря Ланселетом!
Все рассмеялись, и Моргейна вдруг подумала, что никогда прежде не видела Ланселета таким беззаботным и веселым, каким он был сейчас, в кругу старых друзей.
- Твой сын - он ведь почти ровесник моему Галахаду, верно? Галахад славный парнишка, хоть и не очень похож на мою родню. Я видел его всего несколько дней назад - в первый раз с тех пор, как он сменил длинную рубашонку на штаны. И девочки тоже хорошенькие - по крайней мере, на мой взгляд.
Гарет повернулся к Моргейне и поинтересовался:
- А как поживает мой приемный брат Гвидион, леди Моргейна?
- Я слыхала, что он теперь на Авалоне, - отрезала Моргейна. - Я его не видала.
И она отвернулась, собравшись оставить Ланселета с друзьями. Но тут подоспел Гавейн и бросился к Моргейне с почти что сыновними объятьями.
Гавейн превратился в огромного, невероятно массивного мужчину, способного, судя по ширине плеч, сбить с ног быка; лицо его было покрыто шрамами.
- Твой сын Увейн - славный парень, - сказал Гавейн. - Думаю, из него получится хороший рыцарь, а они нам могут понадобиться... Ланс, ты видел своего брата, Лионеля?
- Нет. А что, Лионель здесь? - спросил Ланселет, оглядываясь по сторонам. Его взгляд остановился на рослом, крепко сбитом мужчине, наряженном в плащ необычного покроя. - Лионель! Братец, что тебя заставило выбраться из твоего туманного заморского королевства?
Лионель подошел и поздоровался с собравшимися. Он говорил с таким сильным акцентом, что Моргейна с трудом его понимала.
- Жаль, Ланселет, что тебя там нет - у нас появились кое-какие сложности, слыхал? Ты уже знаешь, что творится у Борса? Ланселет покачал головой.
- Я ничего не слыхал о нем с тех самых пор, как он женился на дочери короля Хоуэлла, - сказал он, - не помню, как ее зовут...
- Изотта - так же, как и королеву Корнуолла, - сказал Лионель. - Но свадьба еще не состоялась. Чтоб ты знал, Хоуэлл из тех людей, которые не говорят ни да, ни нет; он способен до бесконечности размышлять, с кем же ему выгоднее заключить союз - с Малой Британией или с Корнуоллом...
- Марк не может никому передать Корнуолл, - сухо произнес Гавейн. Корнуолл принадлежит тебе - не правда ли, леди Моргейна? Насколько я помню, Утер, взойдя на престол, отдал его леди Игрейне, так что ты по праву наследуешь его, как дочь Игрейны и Горлойса, хоть остальные земли Горлойса и отошли к Утеру. Кажется, я ничего не напутал? Это ведь произошло еще до моего рождения, да и ты тогда была ребенком.
- Герцог Марк держит Корнуолл от моего имени, - сказалаМоргейна. - Я не знала, что он претендует на эти земли, хотя слыхала, будто одно время поговаривали, что мне стоило бы выйти замуж за герцога Марка или его племянника Друстана...
- Это было бы неплохо, - заметил Лионель. - Но Марк - человек корыстолюбивый. Он взял множество сокровищ в приданое за своей ирландской леди, и я совершенно уверен, что он охотно заглотил бы и Корнуолл вместе с Тинтагелем, если бы думал, что сможет улизнуть с добычей, как лис из птичника.
- Мне куда больше нравились те дни, когда все мы были просто соратниками Артура, - сказал Ланселет. - Но теперь я правлю во владениях Пелинора, Моргейна сделалась королевой Северного Уэльса, а ты, Гавейн, если бы захотел, стал бы королем в Лонтиане...
Гавейн лишь усмехнулся.
- У меня нет ни склонности, ни способностей к королевской работе, кузен. Я - воин, и если бы мне пришлось постоянно сидеть на одном месте и жить при дворе, мне это очень скоро надоело бы до смерти! Я рад, что Агравейн взялся помогать нашей матери править. Думаю, Племена правы женщинам надлежит сидеть дома и править, а мужчинам - шататься по миру и воевать. Мне не хочется расставаться с Артуром, но я честно сознаюсь, что жизнь при дворе мне осточертела. Впрочем, тут хоть на турнире подраться можно - и то ладно.
- Не сомневаюсь, что ты завоюешь на нем честь и славу, - сказала Моргейна кузену. - Как поживает твоя матушка, Гавейн? Я еще даже не успела с ней побеседовать. - И она добавила с легким ехидством: - Я слыхала, она нашла себе другого помощника, помимо Агравейна, чтоб править твоим королевством.
Гавейн расхохотался.
- Да, это теперь пошла такая мода - и все из-за тебя, Ланселет! Я так подозреваю, что после того, как ты женился на дочке Пелинора, Ламорак решил, что, если рыцарь желает прославиться доблестью и учтивыми манерами, ему сперва непременно следует сделаться любо... - заметив, как помрачнел Ланселет, Гавейн осекся и быстро исправился: - ... любезным поборником прекрасной и могущественной королевы. Впрочем, я не думаю, что Ламорак притворяется. По-моему, он и вправду любит мою мать, и я не собираюсь ворчать на него за это. Ее выдали за короля Лота, когда ей еще не исполнилось пятнадцати, и я даже в детстве удивлялся, как это она умудряется уживаться с ним и всегда оставаться такой доброй и ласковой.
- Моргауза и вправду добра, - согласилась Моргейна, - и ей действительно нелегко жилось с Лотом. Да, он спрашивал ее совета во всяком деле, вплоть до самого важного, но при дворе развелось столько его бастардов, что ему даже не нужно было нанимать воинов. И он считал каждую женщину, своей законной добычей - даже меня, племянницу его жены. А поскольку Лот был королем, то все полагали, что он просто ведет себя, как истинный мужчина. Так что если кто-нибудь вздумает порицать Моргаузу, я найду, что ему сказать!
- Я всегда знал, что ты - настоящий друг моей матери, Моргейна, сказал Гавейн. - И я знаю, что Гвенвифар ее не любит. Гвенвифар... - Он взглянул на Ланселета, пожал плечами и предпочел умолкнуть.
- Королева очень благочестива, - заметил Гарет. - И кроме того, ни одна женщина при дворе Артура никогда не страдала от подобного обращения. Возможно, Гвенвифар просто трудно понять, как это женщина может желать от жизни чего-то помимо того, что она получает от брака. Что же касается меня, мне повезло: Лионора избрала меня по доброй воле, и она всегда настолько занята - то она носит ребенка, то оправляется после родов, то кормит младших, - что просто не успевает глядеть на других мужчин, даже если бы ей того и хотелось. Впрочем, - добавил он, улыбаясь, - я искренне надеюсь, что ей и вправду не хочется, потому что если бы вдруг у нее возникло такое желание, боюсь, я не смог бы ей отказать.
Ланселет - мрачное выражение успело исчезнуть с его лица - сказал:
- Мне не верится, Гарет, чтобы даме, ставшей твоей женой, захотелось смотреть на кого-то другого.
- Ну, а тебе, кузен, придется сейчас взглянуть в другую сторону, сообщил Гавейн. - Королева ищет тебя. Так что тебе, как ее поборнику, придется пойти и засвидетельствовать ей свое почтение.
И действительно, в этот самый момент к ним подошла одна из юных дев, прислуживавших Гвенвифар, и спросила по-детски тонким голоском:
- Не ты ли будешь сэр Ланселет? Королева просит тебя подойти и побеседовать с ней.
Ланселет поклонился Моргейне, сказал: "Гарет, Гавейн - поговорим попозже", - и ушел.
Гарет, нахмурившись, посмотрел ему вслед и пробормотал:
- Стоит ей лишь поманить, и он готов бежать к ней.
- А ты ждал чего-то другого, братец? - обычным своим небрежным тоном поинтересовался Гавейн. - Он ведь был ее поборником с тех самых пор, как она вышла замуж за Артура. Что же касается всего прочего... Ну, вспомни, что говорила Моргейна: если мы считаем такое поведение похвальным для короля, почему мы должны порицать за него королеву? Нет, это теперь и вправду стало модным. Вы слыхали истории об этой ирландской королеве, которая вышла замуж за старого герцога Марка, и о том, как Друстан поет ей песни и всюду следует за ней... Говорят, он играет на арфе не хуже самого Кевина! Ты не слыхала его игры, Моргейна?
Моргейна покачала головой и заметила:
- Не зови Изотту королевой Корнуолла - в Корнуолле нет королев, кроме меня. Марк правит там лишь как мой наместник - и если он этого еще не понял, пора ему об этом сообщить.
- Думаю, Изотте все равно, как там себя именует Марк, - сказал Гавейн, взглянув в сторону длинного стола, за которым сидели дамы. К Гвенвифар и ирландской королеве теперь присоединилась еще и Моргауза, и туда же как раз подошел Ланселет. Гвенвифар улыбнулась ему, а Моргауза отпустила какую-то шутку, заставившую Ланселета рассмеяться, - но Изотта Корнуольская лишь смотрела перед собой невидящим взором, и ее прекрасное лицо казалось бледным и осунувшимся. - Я никогда еще не видел дамы, которая выглядела бы столь несчастной, как эта ирландская королева.
- Сомневаюсь, что я бы выглядела намного счастливее, окажись я женой старого герцога Марка, - заметила Моргейна. Гавейн обнял ее, едва не задушив при этом.
- Артур и так не слишком-то хорошо поступил, выдав тебя за этого старикана Уриенса, Моргейна. Ты тоже несчастна?
Моргейна почувствовала, как что-то сдавило ей горло, словно ей вдруг захотелось расплакаться.
- Быть может, женщины вообще не бывают счастливы в браке...
- А я бы так не сказал! - возразил Гарет. - Лионора выглядит вполне счастливой.
- Ах, но ведь Лионора замужем за тобой! - рассмеялась Моргейна. - А мне не выпало такой удачи - я всего лишь твоя старая кузина.
- И все же, - сказал Гавейн, - я не намерен порицать мою мать. Она была добра к Лоту до последних его дней, и пока он был жив, она никогда не выставляла своих любовников напоказ. А Гвенвифар... - Гавейн скривился. Какая жалость, что Ланселет не увез ее подальше от этого королевства, пока у Артура еще было время найти себе другую жену. Впрочем, я полагаю, из юного Галахада в свое время выйдет неплохой король. Ланселет ведь происходит из королевского рода Авалона - да и его отец, Бан из Малой Британии, тоже был королем.
- И все же, - заметил Гарет, - мне кажется, что твой сын, Моргейна, стоит куда ближе к трону, чем сын Ланселета.
И Моргейна вспомнила, что он был тогда уже достаточно большим, чтобы запомнить рождение Гвидиона. Гарет же продолжал:
- А Племена будут верны сестре Артура - ведь в давние дни, в те времена, когда власть передавалась по женской линии, именно сын сестры был законным наследником.
Он нахмурился, задумался на мгновение, потом поинтересовался:
- Моргейна, это сын Ланселета?
Подобный вопрос показался Моргейне вполне естественным - ведь они дружили с детства. Но она лишь покачала головой, пытаясь перевести охватившее ее раздражение в шутку.
- Нет, Гарет. Будь это так, я бы давно тебе об этом сказала. Тебя бы это порадовало - тебе ведь нравится все, что делает Ланселет. Прошу прощения, кузены, но мне следует теперь пойти побеседовать с вашей матушкой - ведь она всегда была добра ко мне.
Моргейна развернулась и неспешно двинулась к возвышению, на котором сидели дамы. Зал тем временем заполнялся людьми: всем хотелось поприветствовать старых друзей, и гости сбивались в небольшие группки.
Моргейна всегда не любила скоплений народа, - а кроме того, в последние годы она слишком много бродила по зеленым уэльским холмам и совершенно отвыкла от запаха множества тел и дыма, которым тянуло из очага. Двинувшись вбок, она столкнулась с каким-то человеком. Хотя Моргейна весила немного, но от этого столкновения он пошатнулся и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах - и внезапно Моргейна поняла, что оказалась лицом к лицу с мерлином.
Она не разговаривала с Кевином со дня смерти Вивианы. Моргейна холодно взглянула на него и отвернулась.
- Моргейна...
Моргейна пропустила это обращение мимо ушей. Тогда Кевин столь же холодно произнес:
- С каких это пор дочь Авалона отворачивается, когда к ней обращается мерлин?
Моргейна глубоко вздохнула и ответила:
- Если ты именем Авалона просишь выслушать тебя, то я готова слушать. Но это не подобает тебе - человеку, отдавшему тело Вивианы для христианского погребения. Я зову это деянием предателя.
- Кто ты такая, леди, чтобы говорить о предательских деяниях? Ты, ведущая жизнь королевы в Уэльсе, в то время как трон Вивианы на Авалоне пустует!
- Я попыталась однажды говорить от имени Авалона, - вспылила Моргейна, - но ты приказал мне умолкнуть! - и она опустила голову, не дожидаясь его ответа.
"А ведь он прав. Как я смею говорить о предательстве после того, как сбежала с Авалона, по молодости и глупости не поняв замыслов Вивианы? Лишь недавно я осознала, что она дала мне власть над королем; я же отказалась от нее и позволила Гвенвифар отдать короля в руки священников".
- Говори, мерлин. Дочь Авалона слушает.
Несколько мгновений Кевин лишь молча глядел на нее, и Моргейна с грустью вспомнила те годы, когда он был ее единственным другом и союзником при этом дворе. В конце концов, он произнес:
- Твоя красота, Моргейна, как и красота Вивианы, с годами лишь делается более зрелой. По сравнению с тобой все женщины этого двора, включая и эту ирландку, не более чем раскрашенные куклы.
Моргейна слабо улыбнулась.
- Ты ведь не за тем остановил меня, грозя громами Авалона, чтоб осыпать меня льстивыми похвалами, Кевин.
- Разве? Прости, я погорячился, - но ты и вправду нужна на Авалоне, Моргейна. Та, что восседает там сейчас... - он осекся и с беспокойством спросил: - Неужели ты так любишь своего старого мужа, что не можешь расстаться с ним?
- Нет, - отозвалась Моргейна. - Но я и там тружусь во славу Богини.
- Это я знаю, - согласился мерлин. - Я так и сказал Ниниане. И если бы Акколон мог наследовать отцу, то в тех краях вновь возродилось бы почитание Богини... Но Акколон - не наследник, а старший сын Уриенса - простак, которым помыкают священники.
- Акколон - не король, он друид, - сказала Моргейна. - А смерть Аваллоха ничего бы не решила - в Уэльсе уже утвердились римские обычаи, а у Аваллоха есть сын. "Конн, - подумала она, - который сидел у меня на коленях и звал меня бабушкой".
Словно услышав ее невысказанную мысль, Кевин произнес:
- Жизнь детей непрочна, Моргейна. Многие так и не доживают до зрелости.
- Я не стану убивать - даже ради Авалона! - отрезала Моргейна. Можешь так им и сказать!
- Скажи им об этом сама, - предложил Кевин. - Ниниана сообщила, что ты приедешь к ним вскоре после Пятидесятницы.
Моргейна почувствовала, как ее желудок скрутило и по спине побежали морашки.
"Так значит, им все известно? Неужто они наблюдали, как я изменяю моему доверчивому старику-мужу с Акколоном, и порицали меня?" Ей вспомнилась Элейна, дрожащая и пристыженная, какой она была, когда ее застали нагой в объятиях Ланселета. "Неужто они знали о моих планах прежде, чем я сама поняла, что буду делать?" Но она делала лишь то, для чего ее предназначила Богиня.
- Так что же ты хотел мне сказать, мерлин?
- Только то, что твое место на Авалоне по-прежнему пустует, и Ниниана это понимает не хуже меня. Я всей душой люблю тебя, Моргейна, и я - не предатель. Мне больно от того, что ты так думаешь обо мне - ведь ты так много мне дала. - Он протянул к ней скрюченные руки. - Так что же, Моргейна, - мир?
- Во имя Владычицы - мир, - отозвалась Моргейна и поцеловала Кевина в изуродованные шрамом губы. Внезапно она до боли отчетливо осознала:
"Для него Богиня тоже предстает в моем облике... Богиня - подательница жизни и зрелости... и смерти". Их губы соприкоснулись, и мерлин отпрянул. На лице его проступил неприкрытый страх.
- Я внушаю тебе отвращение, Кевин? Клянусь своей жизнью - я не пойду на убийство. Тебе нечего бояться... - сказала Моргейна, но Кевин вскинул искалеченную руку, призывая собеседницу к молчанию.
- Не клянись, Моргейна - и тогда тебе не придется расплачиваться за клятвопреступничество. Никому не ведомо, что может потребовать от нас Богиня. Я тоже заключил Великий Брак, и в тот день я лишился права распоряжаться своей жизнью. Я живу лишь для того, чтобы исполнять волю Богини; и моя жизнь не так уж хороша, чтобы ей жаль было пожертвовать, сказал Кевин.
Даже многие годы спустя Моргейна вспоминала эти слова Кевина, и они немного смягчали боль, причиненную горчайшим из ее деяний.
Кевин склонился перед нею - так приветствовали лишь Владычицу Авалона или верховного друида, - а затем поспешно зашагал прочь. Дрожащая Моргейна осталась стоять на месте и смотреть ему вслед. Почему он так поступил? И почему он боится ее?
Моргейна принялась медленно пробираться через толпу; когда она в конце концов добралась до возвышения, Гвенвифар одарила ее ледяной улыбкой, но Моргауза встала и с сердечной теплотой обняла племянницу.
- Милое мое дитя, ты выглядишь такой уставшей! Я знаю, ты не любишь людскую толкотню!
Она поднесла к губам Моргейны серебряный кубок. Моргейна отпила немного вина, потом покачала головой.
- Тетя, ты стала выглядеть еще моложе! Моргауза весело рассмеялась.
- Это на меня так действует общество молодежи, моя дорогая - ты уже видела Ламорака? До тех пор, пока он считает меня красавицей, я и сама буду так думать о себе и буду оставаться красивой... Вот единственное волшебство, в котором я нуждаюсь!
Она провела пальцем вдоль небольшой морщинки, залегшей под глазом Моргейны.
- Советую тебе, дорогая, последовать моему примеру - или ты сделаешься старой и злой. Неужто при дворе Уриенса вовсе нет красивых молодых мужчин, которые могли бы послужить своей королеве?
Моргейна заметила, как Гвенвифар скривилась от отвращения - хоть она и считала, несомненно, что Моргауза шутит. "По крайней мере, здесь еще не ходят слухи о моей связи с Акколоном, - подумала Моргейна, и тут же рассердилась на себя. - Во имя Владычицы - я не собираюсь стыдиться своих поступков! Я не Гвенвифар!"
Ланселет тем временем беседовал с Изоттой Корнуольской. Да, он и вправду всегда выбирал среди присутствующих дам самую красивую, и Моргейна с уверенностью могла сказать, что Гвенвифар это не нравится. Вот и теперь королева с нервной поспешностью произнесла:
- Леди Изотта, вы знакомы с сестрой моего мужа, Моргейной?
Ирландская красавица подняла на Моргейну безразличный взгляд и улыбнулась. Она была необыкновенно бледна; точеное лицо Изотты было белее молока, а голубые глаза отливали зеленью. Моргейна заметила, что, несмотря на свой высокий рост, ирландка была столь хрупкой и тонкой в кости, что напоминала ребенка, увешанного чересчур тяжелыми для него драгоценными украшениями, жемчугами и золотыми цепями. Внезапно ей стало жаль девушку, и она сдержала резкие слова, что уж готовы были сорваться с ее губ: "Так это тебя теперь величают королевой Корнуолла? Я вижу, мне придется поговорить с герцогом Марком!" Вместо этого Моргейна сказала лишь:
- Мой родич сказал мне, что ты сведуща в травах и в искусстве исцеления, леди. Если у меня выдастся свободное время до отъезда, я охотно побеседовала бы с тобой об этом.
- С превеликим удовольствием, - любезно отозвалась Изотта. Ланселет поднял голову и произнес:
- Я также рассказал ей, что ты прекрасно играешь на арфе, Моргейна. Сыграешь ли ты нам сегодня?
- Играть, когда здесь присутствует Кевин? Мое искусство того не стоит, - отозвалась Моргейна, но Гвенвифар, содрогнувшись, перебила ее:
- Очень жаль, что Артур никак не прислушается ко мне и не отошлет этого человека прочь от двора! Я не желаю видеть здесь волшебников и чародеев, а такое зловещее лицо просто-таки предвещает беду! Не понимаю, Моргейна, как ты можешь выносить его прикосновения, - по-моему, любой утонченной женщине от этого бы сразу стало дурно. Ты же обняла и поцеловала его, словно своего родича...
- Очевидно, - отозвалась Моргейна, - мне не хватает истинной утонченности чувств - и я этому только рада.
- Если внутренняя суть человека проявляется вовне, - нежным, певучим голосом произнесла Изотта Корнуольская, - то музыка Кевина свидетельствует, леди Гвенвифар, что душа его прекрасна, словно у ангела. Дурной человек никогда не смог бы играть так, как играет Кевин.
Тут к ним подошел Артур, и до него донеслись последние несколько слов.
- И все же, - заметил он, - я не хочу оскорблять мою королеву, навязывая ей общество человека, который ей неприятен, - и вместе с тем у меня не хватит дерзости заставлять такого музыканта, как Кевин, играть для людей, не способных благосклонно отнестись к нему. - В голосе его проскользнуло недовольство. - Моргейна, может быть, ты все-таки сыграешь нам?
- Моя арфа осталась в Уэльсе, - сказала Моргейна. - Может, в другой раз - если кто-нибудь одолжит мне арфу. Сейчас здесь слишком людно и шумно - музыка просто затеряется в этом гуле... А Ланселет играет не хуже меня.
Ланселет, стоявший за спиной у Артура, покачал головой.
- О, нет, кузина! Я, конечно, отличу одну струну от другой - я ведь вырос на Авалоне, и мать дала мне в руки арфу, как только я в силах был ее удержать. Но я не наделен таким музыкальным даром, как ты, Моргейна, или как племянник Марка - кстати, ты уже слышала, как он играет?
Моргейна покачала головой, и Изотта тут же сказала:
- Я попрошу его прийти и сыграть нам.
Она отправила за Друстаном пажа, и он пришел, изящный молодой мужчина, темноглазый и темноволосый; пожалуй, он и вправду чем-то напоминал Ланселета. Изотта попросила его сыграть. Друстану принесли арфу, он присел на ступеньки помоста и принялся играть бретонские напевы. Мелодии были старинными и печальными, и Моргейне подумалось о древней стране Лионесс, ныне поглощенной морем. Друстан и вправду играл куда лучше Ланселета - и, на взгляд Моргейны, лучше ее самой. Хотя до Кевина ему было далеко, но если не считать Кевина, Друстан был лучшим музыкантом, какого только ей доводилось слушать. Да и голос у него был мелодичный и приятный.
Воспользовавшись тем, что музыка заглушает слова, Артур тихо обратился к Моргейне:
- Как твои дела, сестра? Ты так давно не появлялась в Камелоте... Мы скучали по тебе.
- В самом деле? - удивилась Моргейна. - Я-то думала, что ты выдал меня замуж в Северный Уэльс именно для того, чтобы не оскорблять свою госпожу, она иронично кивнула в сторону Гвенвифар, - видом неприятных ей людей. Ведь меня она любит ничуть не больше, чем Кевина.
- Как ты можешь так говорить?! - возмутился Артур. - Ты же знаешь, что я всем сердцем люблю тебя. Уриенс - хороший человек, и он, насколько я вижу, души в тебе не чает; он готов ловить каждое твое слово! Я хотел найти тебе доброго мужа, Моргейна, который уже имел бы сыновей и не стал бы упрекать тебя за то, что ты не в силах подарить ему детей. И сегодня для меня было истинной радостью принять твоего юного пасынка в число соратников. Чего же тебе еще нужно, сестра?
- А и вправду, - согласилась Моргейна. - Чего еще может пожелать женщина, кроме доброго мужа, годящегося ей в деды, и захолустного королевства, чтобы править им. Наверно, мне бы следовало на коленях благодарить тебя за такое благодеяние, брат мой!
Артур попытался взять ее за руку.
- Но ведь я и вправду поступил так, стараясь порадовать тебя, сестра моя. Да, Уриенс слишком стар для тебя, но ведь он не будет жить вечно. Я действительно думал, что ты будешь счастлива.
"Несомненно, - подумала Моргейна, - он говорит чистую правду - как сам ее понимает. Ну как человек может быть столь мудрым и справедливым королем и иметь столь мало воображения? Или, может, в том и заключается тайна его царствования, что Артур придерживается простых истин и не ищет большего? Уж не этим ли его привлекло христианство - своей простотой и простыми немногочисленными заповедями?
- Мне хочется, чтобы все были счастливы, - сказал Артур, и Моргейна поняла, что в этом и вправду заключалась самая суть его характера; он действительно старался сделать всех счастливыми - всех, вплоть до последнего своего подданного. Он не стал пресекать связь Гвенвифар и Ланселета, потому что знал, что его королева будет несчастна, если разлучить ее с Ланселетом; и точно так же он не мог причинить боль Гвенвифар, взяв себе другую жену или любовницу, чтобы та родила ему сына, которого не смогла родить она.
"Он недостаточно безжалостен для Верховного короля", - подумала Моргейна, пытаясь при этом слушать печальные песни Друстана. Артур перевел разговор на свинцовые и оловянные рудники Корнуолла: нужно будет съездить посмотреть на них, пускай герцог Марк знает, что он - не правитель этой страны; и, несомненно, они с Изоттой подружатся, ведь они обе так любят музыку - посмотри, как внимательно она слушает Друстана...
"Она не может оторвать глаз от него отнюдь не из любви к музыке", подумала Моргейна, но не стала этого говорить. Она подумала о четырех королевах, сидящих за этим столом, и вздохнула. Изотта не сводит глаз с Друстана - и кто упрекнет ее за это? Герцог Марк стар и угрюм, а своим пронзительным, недобрым взглядом он напоминает Лота Оркнейского. Моргауза подозвала к себе Ламорака и принялась что-то шептать ему на ухо; что ж, кто упрекнет ее за это? Ее выдали за Лота - а Лот был отнюдь не подарком, когда ей было всего четырнадцать лет, и все то время, что они жили с Лотом, Моргауза всегда щадила его самолюбие и не заводила любовников в открытую. "Да я и сама не лучше их: я ласкаю Уриенса, а стоит ему отвернуться, как я ныряю в постель к Акколону, оправдываясь тем, что он - мой жрец..."
Есть ли на свете хоть одна женщина, что вела бы себя иначе? Гвенвифар - Верховная королева, но она первой завела любовника... Сердце Моргейны закаменело. Ее, и Моргаузу, и Изотту выдали замуж за стариков - что ж, такова жизнь. Но Гвенвифар была женой красивого мужчины, лишь ненамного старше ее самой, и Верховного короля к тому же - чем она-то была недовольна?
Друстан отложил арфу, поклонился и взял рог с вином, чтобы промочить пересохшее горло.
- Я не в силах больше петь, - сказал он, - но я буду только рад, если леди Моргейна согласится взять мою арфу. Я слыхал, что леди искусно на ней играет.
- Действительно, дитя, спой нам, - попросила Моргауза, и Артур пылко поддержал ее просьбу.
- И вправду, я так давно не слышал, как ты поешь - а твой голос и поныне кажется мне прекраснейшим в мире... возможно, потому, что это был первый голос, который я помню, - сказал Артур. - Кажется, ты пела мне колыбельные, когда я еще даже толком не умел разговаривать, да и ты сама была тогда ребенком. Такой я тебя и запомнил, Моргейна, - добавил он, и в глазах его промелькнула такая боль, что Моргейна опустила голову.
"Может быть, именно этого и не может простить мне Гвенвифар - что для него мой облик сливается с ликом Богини?"
Она взяла арфу Друстана и склонилась над струнами, поочередно трогая их.
- Она настроена не так, как моя, - сказала Моргейна, перебирая струны, потом подняла голову, заслышав какой-то шум, донесшийся из-за двери. Пропела труба - в помещении ее звук казался слишком хриплым и пронзительным, - и раздался стук подкованных сапог. Артур привстал с трона и снова опустился на место, когда в зал размашистым шагом вошли четверо мужчин, вооруженные мечами и щитами.
Эти четверо были облачены в римские шлемы - Моргейна видела такие: пара подобных шлемов сохранилась на Авалоне, - короткие воинские туники и доспехи римского образца; за плечами у них вились красные плащи. Моргейна даже сморгнула, дадбы убедиться, что глаза не подводят ее: казалось, будто это явились из прошлого воскресшие римские легионеры. Один из них держал шест с прикрепленным к нему позолоченным изображением орла.
- Артур, герцог Британии! - громко провозгласил один из новоприбывших. - Мы принесли тебе послание от Луция, императора Рима!
Артур поднялся с трона и сделал единственный шаг навстречу воинам в наряде легионеров.
- Я не герцог Британии, а Верховный король, - спокойно произнес он, и я не знаю никакого императора Луция. Рим пал и находится в руках варваров, - и, как я вижу, самозванцев. Впрочем, не следует наказывать псов за дерзкую выходку их хозяина. Можете огласить свое послание.
- Я - Кастор, центурион легиона "Валерия Виктрикс", "Победоносный орел", - произнес все тот же мужчина. - В Галлии вновь собираются легионы под знаменем Луция Валерия, императора Рима. Вот что Луций велел передать тебе, Артур, герцог Британии: ты можешь продолжать править, сохраняя свой титул, если в течение шести недель отошлешь ему имперскую дань, которая должна включать в себя сорок унций золота, две дюжины британских жемчужин, по три повозки железа, олова и свинца, сто ярдов шерстяной ткани и сто рабов.
Ланселет вскочил со своего места и встал рядом с королем.
- Мой лорд Артур, - воскликнул он, - позволь мне вышвырнуть отсюда этих наглых псов - пускай они с визгом бегут к этому недоумку Луцию и скажут ему, что если он хочет получить дань с Британии, то может прийти и попытаться ее взять!
- Подожди, Ланселет, - все так же спокойно сказал Артур, улыбнувшись другу. - Не стоит так говорить.
Он несколько мгновений разглядывал легионеров. Кастор наполовину извлек меч из ножен. Артур мрачно произнес:
- Никто не смеет обнажать оружие в день святого праздника при моем дворе, солдат. Я не жду от варваров из Галлии, чтобы они умели вести себя, как цивилизованные люди, - но если ты сию секунду не спрячешь меч в ножны, то клянусь, я позволю Ланселету сделать с вами все, что ему заблагорассудится. Не сомневаюсь, что даже вы в своей Галлии слыхали о сэре Ланселете. Но я не желаю, чтобы перед моим троном проливалась кровь.
Кастор гневно оскалил зубы и резко вогнал меч в ножны.
- Я не боюсь рыцаря Ланселета! - заявил он. - Вся его слава осталась в прошлом, вместе с войной против саксов. Но я - посланец, и мне приказано не проливать крови. Что мне передать императору, герцог Артур?
- Ничего - если ты, даже стоя перед моим троном, отказываешь мне в моем титуле, - отозвался Артур. - Но скажи Луцию вот что: как Утер Пендрагон наследовал Амброзию Аврелиану, хоть никакие римляне и не помогали нам тогда в нашей смертельной борьбе с саксами, и как я, Артур, наследовал моему отцу Утеру, так и мой племянник Галахад унаследует после меня трон Британии. Никто больше не имеет законных прав на императорский титул - и власть Римской империи более не распространяется на Британию. Если Луций желает править своей родной Галлией и ее народ согласен признать его королем, я не стану этого оспаривать. Но если он попытается заявить права хотя бы на дюйм Британии или Малой Британии, он не получит от нас ничего, кроме трех десятков добрых британских стрел - туда, куда ему больше понравится.
Кастор, побледнев от ярости, заявил:
- Мой император предвидел, что может получить какой-нибудь дерзкий ответ наподобие этого, и потому велел мне сказать так: Малая Британия уже находится в его руках, и он запер Борса, сына короля Бана, в его же собственном замке. А когда император Луций опустошит всю Малую Британию, он явится сюда, как некогда - император Клавдий, и заново завоюет эту страну, как бы этому ни старались помешать все твои дикарские вожди, разрисованные вайдой!
- Передай своему императору, - отозвался Артур, - что мое предложение касательно трех десятков британских стрел остается в силе - только теперь я увеличу их число до трех сотен, и что он не получит от меня никакой дани, кроме стрелы в сердце. Скажи ему также, что если он хоть пальцем тронет моего соратника сэра Борса, я отдам его Ланселету и Лионелю, братьям Борса, и разрешу им заживо спустить с него шкуру и вывесить его освежеванный труп на крепостной стене. А теперь возвращайся к своему императору и передай ему мои слова. Нет, Кэй, не трогай их - посланцы священны перед богами.
В зале воцарилась тишина - все были потрясены случившимся. Легионеры развернулись и вышли, печатая шаг и грохоча каблуками подкованных сапог по каменным плитам. Когда они исчезли, зазвучали громкие возгласы, но Артур поднял руку, и все снова смолкли.
- Я отменяю завтрашний турнир - вскоре нас будет ждать настоящая битва, - сказал он. - А призом будет добыча, отнятая у этого самозваного императора. Соратники, я желаю, чтобы завтра на рассвете вы были готовы выехать к побережью. Кэй, позаботься о всем необходимом. Ланселет, - король взглянул на старого друга, и по губам его скользнула легкая улыбка, - я оставил бы тебя здесь, чтобы ты охранял мою королеву, но я знаю, что на этот раз ты захочешь поехать с нами - ведь твой брат оказался в осаде. Я попрошу священника, чтобы на рассвете он отслужил службу для тех, кто пожелает исповедаться и получить отпущение грехов, прежде чем идти в битву. Сэр Увейн, - Артур отыскал взглядом нового соратника, сидевшего среди молодых рыцарей, - теперь я могу предложить тебе добыть славу в сражении, а не на турнире. Я прошу тебя, сына моей сестры, быть рядом со мной и прикрывать меня от предательского удара в спину.
- Это большая честь для меня, м-мой король, - запинаясь, произнес сияющий Увейн, и в этот момент Моргейна отчасти поняла, почему Артур внушает своим подданным такую любовь и преданность.
- Уриенс, добрый мой зять, - продолжал тем временем Артур, - я поручаю королеву твоему попечению. Оставайся в Камелоте и береги ее до тех пор, пока я не вернусь.
Он поцеловал руку Гвенвифар.
- Моя леди, прости, но мы должны покинуть пир - война снова постучала к нам в двери.
Гвенвифар была бледна как полотно.
- Я буду ждать твоего возвращения, мой лорд. Да хранит тебя Господь, милый мой супруг.
Она поцеловала короля. Артур встал из-за стола и спустился с возвышения, на ходу кивнув остальным:
- Гавейн, Лионель, Гарет - все соратники - за мной! Прежде чем последовать за королем, Ланселет на миг задержался рядом с Гвенвифар.
- Попроси благословения Божьего и для меня, моя королева, когда я отправлюсь в путь.
- О Господи, Ланселет!.. - вырвалось у Гвенвифар, и, словно позабыв, что на них смотрит весь двор, королева бросилась ему на грудь. Ланселет обнял ее и принялся утешать. Он говорил так тихо, что Моргейна не услышала ни единого слова, но она заметила, что Гвенвифар плачет. Но когда королева подняла голову, глаза ее были сухими.
- Да хранит тебя Бог, любовь моя.
- И тебя, любовь сердца моего, - еле слышно произнес Ланселет. Вернусь я или нет - да благословит тебя Бог. Он повернулся к Моргейне.
- Теперь я особенно рад тому, что ты решила навестить Элейну. Передай дорогой моей жене мой сердечный поклон и скажи, что я отправился вместе с Артуром на помощь моему родичу Борсу, чтоб поставить на место этого мерзавца, именующего себя императором Луцием. Скажи, что я молю Бога хранить ее и что я люблю ее и детей.
Ланселет умолк, и на мгновение Моргейне показалось, что сейчас он поцелует и ее. Но вместо этого он, улыбнувшись, коснулся ее щеки.
- Да благословит Господь и тебя, Моргейна, - уж не знаю, хочешь ли ты его благословения или нет.
И он заспешил следом за Артуром в дальний конец зала, туда, где уже собирались соратники.
Уриенс подошел к возвышению и поклонился Гвенвифар.
- Я к твоим услугам, моя леди.
"Если она посмеется над стариком, - подумала Моргейна, внезапно ощутив яростное желание защитить мужа, - я влеплю ей пощечину!"
Уриенс лишь хотел сделать как лучше, да и порученное ему дело было не более чем данью родству и требованиям этикета; Камелот, как и всегда, останется в надежных руках Кэя и Лукана. Но Гвенвифар привыкла к придворной любезности.
- Благодарю тебя, сэр Уриенс, - серьезно отозвалась она. - Ты всегда будешь здесь желанным гостем. Моргейна же - моя подруга и сестра, и я рада снова видеть ее при дворе.
"О, Гвенвифар, Гвенвифар, какая же ты лгунья!"
- Спасибо, но я должна съездить на север, навестить мою родственницу Элейну, - приторно любезным тоном произнесла Моргейна. - Ланселет попросил меня сообщить его жене обо всем.
- Ты так добра, - заметил Уриенс. - Что ж, поскольку война идет не у нас в стране, а за проливом, ты можешь съездить к Элейне, когда захочешь. Я бы попросил Акколона сопровождать тебя, но он наверняка отправится с Артуром к побережью.
"Он ведь и вправду охотно поручил бы меня попечению Акколона. Он обо всех думает хорошо", - подумала Моргейна и с искренней теплотой поцеловала мужа.
- А можно, после того, как я побываю у Элейны, я навещу свою родственницу на Авалоне, супруг мой?
- Делай, как тебе угодно, моя леди, - согласился Уриенс. - Только не могла бы ты, прежде чем уедешь, распаковать мои вещи? Моему слуге никогда не удается справиться с этим так же хорошо, как это делаешь ты. И не оставишь ли ты мне кое-что из твоих бальзамов и трав?
- Ну конечно, - отозвалась Моргейна. Она отправилась готовиться к отъезду; ей подумалось, что раз им предстоит на какое-то время разлучиться, сегодня Уриенс наверняка пожелает спать с ней. Моргейна вздохнула, примирившись со своей участью. Что ж, терпела она раньше - потерпит и теперь.
"Какой же я сделалась распутной!"
Глава 12
Моргейна знала, что ей хватит решимости совершить это путешествие лишь в том случае, если она будет действовать постепенно - шаг за шагом, день за днем, лига за лигой. Первым ее шагом стала поездка в замок Пелинора; по горькой иронии судьбы, первым делом она должна была передать сердечное послание жене и детям Ланселета.
Сперва она поехала на север по старой римской дороге, вившейся меж холмов. Кевин предложил было сопровождать ее, и Моргейна едва не поддалась искушению; ее вновь принялись терзать прежние страхи: она и на этот раз не найдет дорогу на Авалон, она не посмеет вызвать авалонскую ладью, она вновь заблудится в волшебной стране и навеки потеряется там. Она не смела прийти на Авалон после смерти Вивианы...
Но теперь это испытание снова встало перед ней, как и в тот раз, когда она только стала жрицей... она сбежала с Авалона в одиночку, не пройдя никаких испытаний, кроме этого, и теперь должна была самостоятельно найти способ вернуться... она должна была добраться на Авалон, опираясь лишь на свои собственные силы, а не на поддержку Кевина.
И все же Моргейну мучил страх. Ведь все это было так давно...
На четвертый день впереди показался замок Пелинора, и к полудню, проехав вдоль болотистого берега озера, где не встречались более следы некогда таившегося здесь дракона (что не помешало слуге и служанке, сопровождавшим Моргейну, начать дрожать и рассказывать друг дружке ужасные истории о драконах), Моргейна увидела дом, который Пелинор подарил Элейне и Ланселету после их свадьбы.
Это была скорее вилла, чем замок; в нынешние мирные дни в этих краях осталось не так уж много укрепленных жилищ. Между домом и дорогой протянулись просторные пологие лужайки, и, когда Моргейна подъехала к дому, стая гусей разразилась гоготаньем.
Моргейну встретил дворецкий в нарядной одежде; он поприветствовал гостью и поинтересовался, кто она и по какому делу прибыла.
- Я - леди Моргейна, жена Уриенса, короля Северного Уэльса. Я привезла послание от лорда Ланселета.
Моргейну провели в комнату, где можно было умыться с дороги и привести себя в порядок, а затем препроводили в большой зал, где горел огонь в камине, и предложили пшеничный пирог с медом и хорошее вино. Моргейна поймала себя на том, что этот церемонный прием начал нагонять на нее зевоту. В конце концов, она ведь родственница хозяев дома, а не какой-нибудь посланец, прибывший по государственным делам! Через некоторое время в зал заглянул какой-то мальчик, увидел, что там никого нет, кроме Моргейны, и вошел. Мальчик был белокур и голубоглаз, и лицо его усеивала россыпь золотистых веснушек. Моргейна сразу же поняла, что это и есть сын Ланселета, хоть он ничуть не походил на отца.
- Ты - та самая леди Моргейна, которую зовут Моргейной Волшебницей?
- Да, это я и есть, - отозвалась Моргейна. - А еще я - твоя кузина, Галахад.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут? - настороженно спросил мальчишка. - Ты что, колдунья? Почему тебя зовут Волшебницей?
- Потому, что я происхожу из древнего королевского рода Авалона и выросла на Авалоне, - пояснила Моргейна. - А твое имя я узнала не при помощи волшебства, а потому, что ты очень похож на свою мать, которая тоже приходится мне родственницей.
- Моего отца тоже зовут Галахадом, - заявил мальчик, - но саксы прозвали его Эльфийской Стрелой.
- Я приехала, чтобы передать тебе привет от твоего отца - тебе, твоей матери и твоим сестрам, - сказала Моргейна.
- Нимуэ - дура, - сообщил Галахад. - Она уже большая, ей целых пять лет, но, когда отец приехал, она принялась реветь и не пошла к нему на руки, потому что не узнала. А ты знаешь моего отца?
- Конечно, знаю, - сказала Моргейна. - Его мать, Владычица Озера, была моей тетей и приемной матерью. Галахад недоверчиво взглянул на нее и нахмурился.
- Моя мама говорит, что Владычица Озера - злая колдунья.
- Твоя мама... - Моргейна осеклась и решила смягчить выражения; в конце концов, Галахад ведь еще ребенок. - Твоя мама не знала Владычицу так хорошо, как знала ее я. Она была доброй и мудрой женщиной и всю свою жизнь служила богам.
- Что, правда?
Моргейна просто-таки видела, как мальчик пытается осмыслить эту идею.
- Отец Гриффин говорит, что служителями Божьими могут быть только мужчины, потому что мужчины сделаны по образу и подобию Божьему, а женщины - нет. Нимуэ сказала, что хочет быть священником, когда вырастет, чтоб научиться читать, писать и играть на арфе, а отец Гриффин сказал, что женщины этого не могут вообще.
- Значит, отец Гриффин ошибается, - сказала Моргейна, - потому что я умею делать все это, и еще многое другое.
- Я тебе не верю! - заявил Галахад, с враждебным видом уставившись на Моргейну. - Ты думаешь, что ты лучше всех, да? Моя мама говорит, что маленькие не должны спорить со взрослыми, а ты выглядишь так, будто ты не намного старше меня. Ведь ты не намного больше меня, верно?
Моргейна рассмеялась - ее позабавил этот сердитый мальчишка, - и сказала:
- Но все-таки я старше и твоей мамы, и твоего отца, Галахад, хоть я и не очень большая.
Тут скрипнула дверь и вошла Элейна. Она казалась более мягкой и спокойной, чем раньше; тело ее округлилось, а грудь потеряла былую упругость. Ну что ж, напомнила себе Моргейна, Элейна ведь родила троих детей, а младшего как раз кормила грудью. Но она по-прежнему была прекрасна, и ее золотые волосы сияли так же ярко, как и раньше. Она обняла Моргейну так просто и непринужденно, словно они расстались лишь вчера.
- Я вижу, ты уже познакомилась с моим послушным сыном, - сказала Элейна. - Нимуэ сидит в своей комнате - я ее наказала за то, что она нагрубила отцу Гриффину, - а Гвенни, хвала небесам, уснула. Она очень беспокойная и не дает мне спать по ночам. Ты приехала из Камелота? А почему мой лорд не приехал вместе с тобой, Моргейна?
- Я приехала именно затем, чтобы рассказать тебе обо всем, - сказала Моргейна. - Ланселет некоторое время не вернется домой. В Малой Британии идет война, и его брата, Борса, осадили в собственном замке. Все соратники Артура отправились туда, чтоб спасти Борса и проучить некоего Луция, провозгласившего себя императором.
Глаза Элейны наполнились слезами, но юный Галахад тут же преисполнился гордости.
- Если бы я был старше, я бы тоже стал соратником, - заявил он, - и мой отец посвятил бы меня в рыцари, и я поехал бы с ними и поубивал бы всех этих саксов и этого императора!
Выслушав рассказ Моргейны, Элейна воскликнула:
- По-моему, этот Луций не в своем уме!
- В своем он уме или нет, но он располагает армией и заявляет свои права от имени Рима, - заметила Моргейна. - Ланселет попросил меня повидаться с тобой и поцеловать за него детей, - хотя я сомневаюсь, что этому молодому человеку понравится, если его станут целовать, словно малыша, - сказала она, улыбнувшись Галахаду. - Мой пасынок, Увейн, в твоем возрасте уже считал, что он для этого слишком большой, а несколько дней назад он стал соратником Артура.
- А сколько ему лет? - тут же спросил Галахад и, услышав от Моргейны: "Пятнадцать", - насупился и принялся что-то высчитывать на пальцах.
- А как себя чувствовал мой возлюбленный лорд? - спросила Элейна. Галахад, иди к своему наставнику. Я хочу побеседовать со своей кузиной.
Дождавшись, когда мальчик выйдет, она сказала:
- Перед этой Пятидесятницей у меня было больше возможностей поговорить с Ланселетом, чем за все годы нашего брака. Впервые за все эти годы я провела в его обществе больше недели за раз!
- По крайней мере, на этот раз ты не ждешь ребенка, - сказала Моргейна.
- Нет, - согласилась Элейна. - Он был очень заботлив, и последние несколько недель перед рождением Гвен не делил со мной постель - говорил, что я сделалась такой большой, что это не доставит мне удовольствия. Я бы не отказала ему, но мне, по правде говоря, кажется, что ему и не хотелось... Что-то я принялась тебе исповедаться, Моргейна...
- Ты забыла, что мы с Ланселетом знакомы всю жизнь, - мрачно усмехнувшись, заметила Моргейна.
- Скажи мне - клянусь, я никогда больше не стану об этом спрашивать, Ланселет был твоим любовником? Ты когда-нибудь возлежала с ним?
Моргейна взглянула на осунувшееся лицо Элейны и мягко ответила:
- Нет, Элейна. Было время, когда я думала об этом, - но между нами так ничего и не произошло. Я не люблю его, а он - меня.
И, к собственному удивлению, Моргейна вдруг поняла, что сказала правду, хотя до этого момента и не осознавала ее.
Элейна уставилась на солнечное пятно на полу; солнце пробивалось через старое, обесцвеченное стекло, сохранившееся еще с римских времен.
- Моргейна... на этом празднике Пятидесятницы... он видел королеву?
- Поскольку Ланселет не слепой и поскольку она сидела на возвышении, рядом с Артуром, то, конечно же, он ее видел, - сухо отозвалась Моргейна.
Элейна раздраженно вскинулась.
- Ты понимаешь, о чем я!
"Неужто она до сих пор так ревнует Ланселета и так ненавидит Гвенвифар? Она заполучила Ланселета, она родила ему детей, она знает, что ее муж - человек, чести. Чего же ей еще надо?"
Но, увидев, что Элейна вне себя от беспокойства и вот-вот расплачется, Моргейна смягчилась.
- Элейна, он разговаривал с королевой и поцеловал ее на прощанье, когда раздался призыв к оружию. Но я клянусь тебе: он беседовал с ней, как любезный придворный со своей королевой, а не как влюбленный с возлюбленной. Они знают друг друга с юных лет, и если они не в силах забыть, что когда-то любили друг друга, как любят лишь раз в жизни, неужто ты станешь упрекать их за это? Элейна, ты - его жена; и судя по тому, как он просил меня передать тебе послание, он искренне любит тебя.
- И я клялась, что этого мне будет довольно - да?
Элейна понурилась и надолго умолкла; Моргейна видела, что Элейна часто-часто моргает, - но все-таки она удержалась от слез. В конце концов, Элейна подняла голову.
- У тебя было множество любовников, но знаешь ли ты, что такое любить?
На миг Моргейну захлестнула давняя волна, то безумие любви, что швырнуло их с Ланселетом друг к другу на Авалоне, на том залитом солнцем холме, и сводило раз за разом - и не оставило после себя ничего, кроме горечи. Моргейне потребовалось напрячь всю силу воли, чтобы изгнать это воспоминание и вспомнить об Акколоне, вернувшем ее сердцу и телу всю радость зрелой женственности в то время, когда она чувствовала себя старой, мертвой, никому не нужной... Акколон вновь вернул к служению Богине и снова сделал ее жрицей... Моргейна почувствовала, что неудержимо краснеет. Она медленно кивнула.
- Да, дитя. Я знаю, что значит - любить.
Она видела, что Элейне не терпится задать еще множество вопросов; Моргейна с радостью бы открыла душу этой женщине, что была ей подругой с тех самых пор, как она покинула Авалон, и чей брак она устроила, - но нет, нельзя. Тайна всегда была частью могущества жрицы, а если заговорить вслух о том, что связывает ее с Акколоном, в ней увидят лишь бесчестную жену, забравшуюся в постель к пасынку.
- Но сейчас, Элейна, нам нужно поговорить о другом. Как ты помнишь, некогда ты поклялась, что если я помогу тебе заполучить Ланселета, ты отдашь мне то, что, я у тебя попрошу. Нимуэ уже исполнилась пять лет - она достаточно большая, чтобы ее можно было отдать на воспитание. Завтра я уезжаю на Авалон. Подготовь Нимуэ - она едет со мной.
- Нет! - пронзительно вскрикнула Элейна. - Нет, нет, Моргейна! Ты не можешь!
Именно этого Моргейна и боялась. Потому теперь она постаралась говорить как можно тверже и отстраненнее.
- Элейна, ты поклялась.
- Как я могла клясться отдать еще не рожденного ребенка? Я не знала тогда, что это значит на самом деле!.. О, нет, дочь, моя дочь!.. Ты не можешь забрать ее у меня! Она же совсем маленькая!
- Ты поклялась, - повторила Моргейна.
- А если я откажусь?
Элейна напоминала сейчас ощетинившуюся кошку, готовую схватиться за своих котят с огромной злой собакой.
- Если ты откажешься, - бесстрастно произнесла Моргейна, - то, когда Ланселет вернется, я расскажу ему, как был устроен ваш брак, как ты со слезами умоляла меня, чтоб я наложила на него какое-нибудь заклятье, дабы он оставил Гвенвифар и полюбил тебя. Сейчас он считает тебя невинной жертвой моей магии, Элейна, и винит во всем меня, а не тебя. Хочешь ли ты, чтобы он узнал правду?
Элейна побелела от ужаса.
- Ты не посмеешь!
- Можешь проверить, - сказала Моргейна. - Уж не знаю, что значат клятвы для христиан, но я тебя уверяю: те, кто служит Богине, относятся к клятвам со всей серьезностью. Именно так я и отнеслась к твоей клятве. Я подождала, пока ты не родишь еще одну дочь, но Нимуэ - моя. Ты дала слово.
- Но... но как же?.. Она ведь христианское дитя, как же я отпущу ее из материнского дома к... к безбожным колдуньям...
- В конце концов, я - ее родственница, - мягко произнесла Моргейна. Сколько лет ты знаешь меня, Элейна? Разве ты хоть раз слыхала, чтоб я поступила дурно или бесчестно, что не решаешься доверить мне ребенка? Я ведь не собираюсь скармливать ее дракону, да и времена человеческих жертвоприношений давным-давно остались в прошлом - теперь так не поступают даже с преступниками.
- Но что ее ждет на Авалоне? - спросила Элейна с таким страхом, что Моргейна невольно подумала: уж не питает ли она на самом деле подобных подозрений?
- Она станет жрицей, познавшей всю мудрость Авалона, - ответила Моргейна. - Настанет день, когда она будет чувствовать движение звезд и знать обо всем, что только есть на земле и на небе.
Она улыбнулась.
- Галахад сказал, что Нимуэ хочет научиться читать, писать и играть на арфе. На Авалоне это доступно всякому. Ее жизнь будет менее суровой, чем в какой-нибудь школе при монастыре. Мы уж точно не будем изнурять ее постами и покаянием, - во всяком случае, пока она не подрастет.
- Но... но что я скажу Ланселету? - дрогнула Элейна.
- Что хочешь, - отозвалась Моргейна. - Думаю, лучше всего сказать ему правду: что ты отослала девочку на воспитание на Авалон, чтобы она могла занять опустевшее там место. Но меня не волнует, как ты будешь оправдываться перед мужем. Можешь сказать, что она утонула в озере или что ее утащил призрак Пелинорова дракона. Как тебе угодно.
- А священник? Если отец Гриффин услышит, что я отпустила свою дочь, чтобы из нее в языческих землях сделали чародейку...
- Это меня и вовсе не интересует, - отрезала Моргейна. - Если хочешь, можешь рассказать ему, что ты препоручила свою душу моему злокозненному чародейству, чтоб заполучить мужа, а я взамен потребовала от тебя старшую дочь. Что, не хочешь? Вот и я почему-то подумала, что не хочешь.
- Ты жестока, Моргейна, - сказала Элейна. По лицу ее текли слезы. Дай мне хоть несколько дней, чтоб я могла собрать для нее все, что нужно...
- Ей нужно не так уж много, - ответила Моргейна. - Запасная рубашка, теплые вещи для дороги, плотный плащ и прочная обувь - этого довольно. На Авалоне ей дадут одежду новообращенной жрицы. Поверь мне, - мягко добавила она, - с ней будут обращаться с любовью и почтительностью, ведь она внучка величайшей из жриц. Все будут - как там выражаются ваши священники? - все будут милосердны к ней. Ее не будут принуждать к аскетической жизни, пока она не вырастет настолько, чтоб ей хватало сил переносить суровые условия. И она будет счастлива.
- Счастлива? В этом средоточии злого колдовства?
- Клянусь тебе - я была счастлива на Авалоне, - сказала Моргейна, и уверенность, звучащая в ее словах, затронула сердце Элейны, - и с тех пор, как я покинула его, я ежедневно и ежечасно всей душой жажду вернуться туда. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы я лгала? Пойдем - покажи мне ребенка.
- Я велела ей сидеть у себя в комнате и прясть до заката. Она нагрубила священику и наказана за это.
- Я отменяю наказание, - сказала Моргейна. - Отныне я - ее опекун и приемная мать, а потому у девочки нет больше причин проявлять почтительность к этому священнику. Покажи мне ее.
Они уехали на следующий день, на рассвете. Расставаясь с матерью, Нимуэ плакала, но не прошло и часа, как она начала с любопытством поглядывать на Моргейну из-под капюшона плаща. Девочка была высокой для своего возраста; она пошла скорее в Моргаузу или Игрейну, чем в мать Ланселета, Вивиану. Она была белокурой, но золотистые пряди отливали медью, и Моргейне подумалось, что с возрастом Нимуэ порыжеет. А глаза у нее были почти в точности того же оттенка, что и маленькие лесные фиалки, растущие вдоль ручьев.
Перед отъездом они лишь выпили немного вина с водой, и потому Моргейна поинтересовалась:
- Ты не голодна, Нимуэ? Если хочешь, мы можем остановиться на подходящей полянке и позавтракать.
- Хочу, тетя.
- Хорошо.
Вскоре они остановились. Моргейна спешилась и сняла малышку с пони.
- Я хочу... - девочка опустила глаза и смущенно поежилась.
- Если тебе нужно помочиться, отойди вместе со служанкой вон за то дерево, - сказала Моргейна. - И никогда больше не стыдись говорить о том, какими мы созданы.
- Отец Гриффин говорит, что это нескромно...
- И никогда больше не говори мне о том, что тебе говорил отец Гриффин, - мягко произнесла Моргейна, но в тоне ее промелькнула стальная нотка. Это осталось в прошлом, Нимуэ.
Когда девочка вернулась из кустов, глаза у нее были круглыми от изумления.
- Там кто-то очень маленький смотрел на меня из-за дерева. Галахад сказал, что тебя зовут Моргейной Волшебницей - это был кто-то из волшебного народа?
Моргейна покачала головой.
- Нет, это просто кто-то из Древнего народа холмов - они такие же настоящие, как и мы с тобой. С ними лучше всего не заговаривать, Нимуэ, и вообще не показывать вида, что ты их заметила. Они очень робкие и боятся людей, которые живут в деревнях или на хуторах.
- А где же тогда живут они сами?
- В холмах и лесах, - пояснила Моргейна. - Они не в силах смотреть, как землю, их мать, насилуют плугом и заставляют плодоносить, и потому никогда не живут в деревнях.
- Но если они не пашут и не жнут, тетя, что же они едят?
- Только то, что земля дает им по доброй воле, - ответила Моргейна. Коренья, ягоды и травы, плоды и семена - мясо они едят лишь по большим праздникам. Как я уже сказала, с ними лучше не заговаривать, но если хочешь, можешь оставить им немного хлеба на краю поляны - хлеба нам хватит на всех.
Она отломила кусок от буханки и позволила Нимуэ отнести его к краю леса. Элейна и вправду надавала им столько еды, что хватило бы на десятидневную дорогу - не то, что на короткую поездку до Авалона.
Сама Моргейна ела мало, но она позволила Нимуэ есть, сколько той хочется, и даже намазала ей хлеб медом; конечно, надо бы понемногу приучать ее к воздержанию - ну да ладно, успеется, в конце концов, девочка еще растет, и строгий пост может ей повредить.
- Тетя, а почему ты не ешь мяса? - спросила Нимуэ. - Разве сегодня постный день?
Моргейна вдруг вспомнила, что некогда и она задала Вивиане точно такой же вопрос.
- Нет, просто я редко его ем.
- Ты его не любишь? Я люблю.
- Значит, ешь, раз любишь. Жрицы нечасто едят мясо, но им это не запрещено, особенно девочкам твоих лет.
- А какие они, жрицы? Они похожи на монахинь? И все время постятся? Отец Гриффин... - Нимуэ осеклась, вспомнив, что ей было велено не пересказывать слова священника. Моргейне это понравилось - девочка быстро учится.
- Я имела в виду, - пояснила она, - что тебе не следует вспоминать его слова, чтоб решить, как нужно себя вести. Но ты можешь рассказывать мне, что он говорил, и когда-нибудь ты сама научишься отделять, что в его словах было правильным, а что глупым, если не хуже.
- Он говорил, что мужчины и женщины должны поститься за свои грехи. Это так?
Моргейна покачала головой.
- Жители Авалона иногда постятся, - чтобы приучить свои тела повиноваться и не требовать того, что трудно исполнить. Бывают такие моменты, когда человеку приходится обходиться без пищи, без воды или без сна, и тело должно быть слугой разума, а не его хозяином. Разум не сможет сосредоточиться на святых вещах, или на поисках мудрости, или застыть в длительной медитации, чтобы узреть иные царства, если тело в это время будет вопить: "Накорми меня!" или "Хочу пить!" Поэтому мы учимся заглушать его крики. Поняла?
- Н-не очень, - с сомнением протянула девочка.
- Ну, значит, поймешь, когда подрастешь. А теперь доедай хлеб, и мы поедем дальше.
Нимуэ доела хлеб с медом и аккуратно вытерла руки пучком травы.
- Отца Гриффина я тоже не понимала, и он за это на меня сердился. Меня наказали из-за того, что я спросила, почему мы должны поститься за наши грехи, если Христос уже простил их, а он сказал, что я научилась язычеству, и велел маме запереть меня в моей комнате. А что такое язычество, тетя?
- Все, что не нравится священникам, - ответила Моргейна. - Отец Гриффин - дурак. Те христианские священники, что получше, не тревожат разговорами о грехах таких малышей, как ты, которые еще не способны грешить. Мы успеем поговорить о грехах, Нимуэ, когда ты будешь способна их совершать или делать выбор между добром и злом.
Нимуэ послушно взобралась на своего пони, но несколько мгновений спустя сказала:
- Тетя Моргейна, я, наверное, нехорошая девочка. Я постоянно грешу. Я все время делаю всякие нехорошие вещи. Неудивительно, что мама захотела отослать меня прочь. Она отослала меня в нехорошее место, потому что я и сама нехорошая.
Что-то до боли сжало горло Моргейны. Она как раз собиралась усесться в седло; но вместо этого она бросилась к пони девочки, обняла Нимуэ, крепко прижала к себе и принялась осыпать поцелуями.
- Никогда больше не говори так, Нимуэ! - выдохнула Моргейна. Никогда! Это неправда, клянусь тебе! Твоя мама вообще не хотела никуда тебя отпускать, а если бы она думала, что Авалон - нехорошее место, она бы тебя не отпустила, что бы я ей ни говорила!
- А почему же тогда меня отослали? - тихо спросила Нимуэ.
Моргейна продолжала сжимать девочку в объятиях; она никак не могла успокоиться.
- Потому, что ты еще до рождения была обещана Авалону, дитя мое. Потому, что твоя бабушка была жрицей, и потому, что у меня нет дочери, которую я могла бы посвятить Богине. Вот тебя и отправили на Авалон, чтобы ты научилась его мудрости и служила Богине.
Моргейна лишь сейчас заметила, что плачет, и слезы капают на золотистые волосы Нимуэ.
- Кто тебе сказал, что тебя отослали в наказание?
- Одна служанка, когда собирала мои вещи... - нерешительно отозвалась Нимуэ. - Я слышала, как она сказала, что маме не следовало бы отсылать меня в такое нехорошее место... А отец Гриффин часто говорил мне, что я нехорошая девочка...
Моргейна опустилась на землю и, усадив Нимуэ себе на колени, принялась укачивать ее.
- Нет-нет, - нежно сказала она, - нет, милая, нет. Ты - хорошая девочка. Если ты озорничаешь, или ленишься, или не слушаешься, то это не грех - просто ты еще маленькая и не знаешь, как правильно себя вести. А когда узнаешь, то так и будешь делать.
А потом, решив, что слишком уж сложный получается разговор для пятилетнего ребенка, Моргейна быстро сменила тему.
- Смотри, какая бабочка! Я никогда еще не видела бабочек такого цвета! А теперь давай я посажу тебя обратно на пони.
Малышка принялась что-то рассказывать о бабочках, а Моргейна внимательно слушала ее щебет.
Будь Моргейна одна, она доехала бы до Авалона за день, но коротким ножкам пони Нимуэ это было не под силу, и потому путники заночевали на поляне. Нимуэ никогда прежде не спала под открытым небом, и потому, когда костер погас, ей стало страшно - девочку пугала темнота. Тогда Моргейна легла рядом с малышкой, обняла ее и принялась показывать ей звезды.
Девочка устала от целого дня езды и быстро заснула, положив голову на руку Моргейны, а Моргейна осталась лежать, чувствуя, как в сердце заползает страх. Она так давно не была на Авалоне! Медленно, шаг за шагом, она вспомнила все, чему ее учили - или то, что смогла вспомнить; но вдруг она позабыла нечто жизненно важное?
В конце концов, Моргейна уснула, но перед рассветом ей почудились шаги, и она увидела Врану. Врана была в своем обычном темном платье и пятнистой тунике из оленьей шкуры. Она сказала: "Моргейна! Моргейна, ненаглядная моя!" Ее голос - голос, который Моргейна за все время, проведенное на Авалоне, слышала лишь один-единственный раз, - был исполнен такого изумления и радости, что Моргейна мгновенно проснулась и привстала, оглядывая поляну и почти ожидая, что сейчас увидит перед собой живую Врану. Но поляна была пуста, если не считать заслонявшей звезды туманной дымки; Моргейна улеглась обратно, так и не поняв, то ли это был сон, то ли Врана и вправду при помощи Зрения узнала о ее приближении. Сердце Моргейны бешено колотилось; Моргейна чувствовала, как оно до боли сильно бьется изнутри о грудную клетку.
"Мне не следовало так долго оставаться вдали от Авалона. Нужно было попробовать вернуться после смерти Вивианы. Пусть бы даже эта попытка убила меня - все равно нужно было попытаться... Захотят ли они принять меня такой, какой я стала, - старой, изнуренной, изношенной, почти потерявшей Зрение, не способной ничего им дать?.."
Лежавшая рядом с ней малышка что-то сонно пробормотала и повернулась, прижавшись поближе к Моргейне. Моргейна обняла девочку и подумала: "Я даю им внучку Вивианы. Но если мне позволят вернуться лишь ради нее, это будет горше смерти. Неужто Богиня навеки отвернулась от меня?"
Наконец она снова уснула и проснулась лишь утром; начал моросить мелкий дождик. День начался скверно, и неприятности не заставили себя ждать; около полудня пони Нимуэ потерял подкову. Моргейне не терпелось продолжить путь, и она предпочла бы посадить девочку перед собой - она и сама была легонькой, и ее лошадь спокойно могла бы везти и вдвое больший вес; но при этом ей все-таки не хотелось, чтобы пони охромел, - а значит, нужно было свернуть с дороги в деревню и разыскать кузнеца. Моргейна не желала, чтобы по округе поползли слухи, что сестра Верховного короля ездила на Авалон, но тут уж ничего нельзя было поделать. В здешних краях случалось так мало происшествий, что всякая новость тут же разносилась повсюду, словно на крыльях.
Ну что ж, ничего не попишешь. В конце концов, несчастный пони ни в чем не виноват. Путникам пришлось задержаться и разыскать в стороне от дороги небольшую деревню. Весь день шел дождь; несмотря на то, что лето было в разгаре, Моргейна озябла до дрожи, а девочка промокла и принялась капризничать. Моргейна не обращала на это особого внимания; ей было жаль малышку, особенно когда Нимуэ принялась тихо плакать, заскучав по матери, но она ничего не могла с этим поделать; первое, чему должна научиться жрица - переносить одиночество. Нимуэ придется плакать до тех пор, пока она сама не найдет какое-нибудь утешение или не научится жить без него, как это делали до нее все девы Дома.
День уже клонился к вечеру; впрочем, облака были такими плотными, что из-за них не пробивалось ни единого солнечного лучика. Однако же в это время года темнело поздно, а Моргейне не хотелось проводить еще одну ночь в пути. Потому она решила продолжать ехать до тех пор, пока они смогут различать дорогу, и тут же была вознаграждена за это решение: как только они двинулись в путь, Нимуэ перестала хныкать и принялась с интересом смотреть по сторонам. Они уже находились неподалеку от Авалона, но через некоторое время девочка так устала, что принялась клевать носом прямо в седле. В конце концов, Моргейна забрала малышку с пони и посадила перед собой. Но когда они подъехали к берегам Озера, Нимуэ проснулась.
- Мы уже приехали, тетя? - спросила она, когда Моргейна спустила ее на землю.
- Нет, но осталось уже немного, - отозвалась Моргейна. - Если все пойдет хорошо, то через полчаса у тебя будет ужин и постель.
"А если не пойдет?" Моргейна прогнала эту мысль. Сомнения были губительны и для магической силы, и для Зрения... Она потратила пять лет, кропотливо повторяя свой путь с самого начала; теперь ее знания были такими же, как перед побегом с Авалона, - а ведь тогда она не прошла еще никаких испытаний, кроме этого... "Вернулась ли ко мне моя сила?.."
- Я ничего не вижу, - сказала Нимуэ. - Это - то самое место? Но здесь же ничего нет, тетя.
И девочка со страхом взглянула на унылые промокшие берега и редкий тростник, шуршащий под дождем.
- За нами пришлют ладью, - сказала Моргейна.
- Но откуда они узнают, что мы здесь? Как они разглядят нас через дождь?
- Я вызову ладью, - сказала Моргейна. - Помолчи, Нимуэ.
Она услышала, что девочка снова капризно захныкала, но теперь, когда Моргейна наконец-то очутилась на родных берегах, она ощутила, как давнее знание хлынуло потоком и наполнило ее до краев, словно чашу. Моргейна на миг склонила голову, вознося короткую молитву - никогда в жизни она не молилась с таким пылом, а затем глубоко вздохнула и вскинула руки.
В первое мгновение Моргейна ничего не почувствовала, и ее охватил ужас провала; но затем ее медленно окружило сияние, и она услышала, как девочка охнула от изумления. Но сейчас Моргейне было не до того; ее тело словно превратилось в мост между землей и небесами. Моргейна не произносила слово силы, но чувствовала, как оно пульсирует во всем ее теле, словно раскат грома... Тишина. Тишина, и онемевшая, бледная Нимуэ рядом. Затем хмурые воды озера слегка взволновались, туман словно бы вскипел... затем мелькнула тень... и, наконец, из тумана появилась авалонская ладья, длинная, темная и блестящая. У Моргейны вырвался полувздох-полувсхлип.
Ладья подплыла к берегу беззвучно, словно тень, но звук днища, проехавшегося по песку, был совершенно настоящим и убедительным. С ладьи спрыгнуло несколько невысоких смуглых людей. Они низко поклонились Моргейне и взяли поводья лошадей. Один из них сказал: "Я отведу их другой дорогой, госпожа", - и исчез за завесой дождя. Остальные отступили, и Моргейне пришлось первой войти в ладью, поднять туда потрясенную Нимуэ, а потом подать руку перепуганным слугам. И все так же бесшумно - не слышно было ни звука, не считая приглушенного бормотания человека, уведшего лошадей, ладья заскользила по Озеру.
- Что это за тень, тетя? - прошептала Нимуэ, когда гребцы оттолкнулись от берега.
- Это церковь в Гластонбери, - сказала Моргейна и сама поразилась тому, насколько спокоен ее голос. - Это на другом острове - его можно увидеть от нас. Там похоронена твоя бабушка, мать твоего отца. Возможно, когда-нибудь ты увидишь ее могилу.
- А мы туда поедем?
- Не сегодня.
- Но лодка плывет прямо туда... Я слыхала, что на Гластонбери есть еще и монастырь...
- Нет, - отозвалась Моргейна, - мы плывем не туда. Жди, смотри и молчи.
Приближалось истинное испытание. Ее могли увидеть с Авалона при помощи Зрения и прислать ладью, но вот сможет ли она раздвинуть туманы Авалона... вот что будет проверкой для всех ее трудов последних лет. Она не имела возможности предпринимать попытки и терпеть неудачу, она должна была просто взять и сделать это, не задумываясь. Они находились сейчас на самой середине Озера. Еще один удар весел, и они попадут в течение, что принесет их к Гластонбери... Моргейна быстро поднялась - лишь взметнулись полы одежды - и вскинула руки. Ей снова вспомнилось... все было так же, как и в первый раз, и точно так же она поразилась тому, что неимоверный поток силы оказался беззвучным, вместо того, чтобы прогрохотать, подобно грому... Лишь услышав исполненный испуга и изумления возглас Нимуэ, Моргейна осмелилась открыть глаза.
Дождь прекратился, и перед ними возник зеленый и прекрасный остров Авалон, озаренный последними лучами заходящего солнца; солнечный свет мерцал на поверхности Озера, пробивался меж камней, венчавших вершину Холма, играл на белых стенах храма. Моргейна смотрела на все это сквозь пелену слез; она покачнулась и упала бы, не подхвати ее чья-то рука.
"Дома, дома, я снова здесь, я возвращаюсь домой..."
Она почувствовала, как днище ладьи проскрежетало по прибрежной гальке, и взяла себя в руки. Казалось неправильно, что она одета не так, как полагается жрице, - хоть под платьем у нее и был, как всегда, спрятан небольшой нож Вивианы. Все это было неправильным... ее шелковая вуаль, кольца на узких пальцах... Моргейна, королева Северного Уэльса, а не Моргейна Авалонская... Что ж, это можно исправить. Она горделиво вскинула голову, глубоко вздохнула и взяла девочку за руку. Неважно, насколько сильно она изменилась, неважно, сколько лет прошло - она все равно осталась Моргейной Авалонской, жрицей Великой Богини. За пределами туманов, окружающих Озеро, она могла быть королевой далекой страны, женой старого, смешного короля... но все же она оставалась жрицей, и в ее жилах текла кровь древнего королевского рода Авалона.
Моргейна сошла с ладьи; она не удивилась, увидев перед собой вереницу согнувшихся в поклоне слуг - а за ними стояли, поджидая ее, жрицы в темных одеяниях... Они все знали. Они пришли поздравить ее с возвращением домой. А за жрицами стояла высокая женщина, светловолосая и царственная, с золотистыми косами, уложенными венцом вокруг головы, - женщина, которую Моргейна до сих пор видела лишь во снах. Женщина быстрым шагом подошла к Моргейне, миновав прочих жриц, и обняла ее.
- Добро пожаловать, родственница, - сказала она. - Добро пожаловать домой, Моргейна.
И тогда Моргейна тоже назвала женщину по имени, хоть и знала его лишь по снам, - до тех пор, пока не услышала от Кевина, получив тем самым подтверждение своих снов.
- Приветствую тебя, Ниниана. Я привела к тебе внучку Вивианы. Она будет воспитываться здесь. Ее зовут Нимуэ.
Ниниана с интересом смотрела на Моргейну; интересно, что она успела о ней услышать за все эти годы? Затем она перевела взгляд на девочку.
- Это и есть дочь Галахада?
- Нет, - отозвалась Нимуэ. - Галахад - это мой брат. А я - дочь славного рыцаря Ланселета. Ниниана улыбнулась.
- Я знаю, - сказала она, - но мы здесь не пользуемся тем именем, которое твой отец получил от саксов. Видишь ли, на самом деле его зовут так же, как и твоего брата. Что ж, Нимуэ, ты приехала, чтобы стать жрицей?
Нимуэ оглядела залитый солнцем берег.
- Так мне сказала моя тетя Моргейна. Я бы хотела научиться читать, писать, и играть на арфе, и знать все о звездах и вообще, обо всем на свете, как она. А вы и вправду злые чародейки? Я думала, чародейки старые и уродливые, а ты очень красивая. - Девочка прикусила губу. - Ой, я опять грублю.
Ниниана рассмеялась.
- Всегда говори правду, дитя. Да, я - чародейка. Уродливой я себя не считаю, а вот злая я или добрая, это тебе придется. решать самой. Я просто стараюсь исполнять волю Богини, - а большее никому не под силу.
- Тогда я тоже буду стараться ее исполнить, если ты расскажешь мне, как это делать, - сказала Нимуэ.
Солнце опустилось за горизонт, и берег сразу же окутали сумерки. Ниниана подала знак; слуга, державший в руках единственный зажженный факел, коснулся им соседнего; огонь пробежал по цепочке факелов, и вскоре весь берег оказался озарен их пляшущим светом. Ниниана погладила девочку по щеке.
- Пока ты не станешь достаточно большой, чтобы самой понять, чего Богиня хочет от тебя, будешь ли ты подчиняться здешним правилам и слушаться женщин, которые будут присматривать за тобой?
- Я буду стараться, - сказала Нимуэ. - Но я постоянно забываю слушаться. И задаю слишком много вопросов.
- Ты можешь задавать столько вопросов, сколько тебе захочется, - когда для этого настанет подходящий момент, - сказала Ниниана. - Но ты провела весь день в пути, а сейчас уже поздно, так что вот тебе мое первое распоряжение: будь хорошей девочкой - поужинай, выкупайся и ложись спать. Сейчас ты попрощаешься со своей родственницей и пойдешь с Леанной из Дома дев.
Ниниана подозвала крепко сбитую женщину в платье жрицы; взгляд у нее был по-матерински заботливым.
Нимуэ шмыгнула носом и спросила:
- А мне обязательно прощаться прямо сейчас? Ты не придешь попрощаться со мной завтра, тетя Моргейна? Я думала, что буду тут с тобой.
- Нет, - очень мягко произнесла Моргейна. - Ты должна отправиться в Дом дев и делать так, как тебе говорят. - Она поцеловала Нимуэ; щека девочки была нежной, словно лепесток цветка. - Да благословит тебя Богиня, моя милая. Мы еще встретимся с тобой, если на то будет Ее воля.
Но, произнеся эти слова, Моргейна вдруг на миг увидела другую Нимуэ рослую девушку, бледную и серьезную, с синим полумесяцем на лбу, и за спиной ее вставала тень Старухи Смерти... Моргейна пошатнулась, и Ниниана поддержала ее.
- Ты устала, леди Моргейна. Отошли малышку отдыхать, и пойдем со мной. Мы можем поговорить и завтра.
Моргейна запечатлела на лбу Нимуэ прощальный поцелуй, и девочка послушно засеменила прочь рядом с Леанной. У Моргейны было такое чувство, словно у нее перед глазами сгущается туман. Ниниана предложила:
- Обопрись на мою руку. Пойдем ко мне - там ты сможешь отдохнуть.
Ниниана привела гостью в покои, некогда принадлежавшие Вивиане, в небольшую комнату, в которой обычно спала жрица, находившаяся при Владычице Озера. После того, как Моргейна осталась в одиночестве, ей удалось кое-как взять себя в руки. На миг ей подумалось: уж не затем ли Ниниана отвела ей эту комнату, чтобы подчеркнуть, что Владычица Озера - именно она, а не Моргейна? Но она тут же одернула себя. Интриги такого рода уместны были при дворе, - но не на Авалоне. Ниниана просто предоставила ей самую удобную и уединенную из имеющихся комнат. Когда-то здесь обитала Врана, давшая обет молчания, - Вивиана поселила Врану поближе, чтобы удобнее было ее обучать...
Моргейна смыла с усталого тела дорожную грязь, облачилась в длинное платье из некрашеной шерсти, заботливо положенное кем-то на кровать, и даже немного поела, но не прикоснулась к подогретому вину с пряностями. Рядом с камином стоял каменный кувшин для воды. Моргейна налила себе полную кружку, пригубила - и на глаза ее навернулись слезы.
"Жрицы Авалона пьют только воду из Священного источника..." Она вновь превратилась в юную Моргейну, засыпающую в родных стенах. Моргейна улеглась в постель и уснула безмятежно, как дитя.
Она так и не поняла, что же ее разбудило. В комнате послышались чьи-то шаги - и стихли. Огонь в камине уже почти угас, но через ставни пробивался свет луны, и в этом свете Моргейна увидела женщину в вуали. На миг ей почудилось, что это Ниниана пришла поговорить с ней. Но из-под вуали струились распущенные темные волосы, а проглядывавшее лицо было смуглым, прекрасным и застывшим. Моргейна разглядела на руке у гостьи потемневший след давнего шрама... Врана! Моргейна рывком села на постели и воскликнула:
- Врана! Это ты?
Пальцы Враны коснулись губ в извечном жесте безмолвия; она приблизилась к Моргейне и поцеловала ее. Врана молча сбросила свой длинный плащ, прилегла рядом с Моргейной и обняла ее. Никто из них так и не произнес ни слова. Казалось, будто и реальный мир, и Авалон исчезли, и Моргейна вновь очутилась в сумраке волшебной страны. Врана медленно и безмолвно прикоснулась к ней ритуальным жестом, и Моргейна услышала в своем сознании слова древнего авалонского благословения - они словно затрепетали в тишине: "Благословенны ноги, что принесли тебя сюда... Благословенны колени, что склонятся перед Ее алтарем... Благословенны врата Жизни..."
А затем мир вокруг нее начал плыть и изменяться, и на миг молчащая Врана исчезла, - остался лишь окаймленный сиянием силуэт; Моргейна однажды уже видела его, много лет назад, в тот раз, когда Врана нарушила обет молчания... Моргейна знала, что сама она тоже светится в темноте... И все струилось, струилось всепроникающее безмолвие. А потом все исчезло, и осталась лишь Врана; волосы ее пахли травами, применяющимися при обрядах, а рука покоилась на плече Моргейны. Она так и не произнесла ни слова - лишь коснулась губами щеки Моргейны. Моргейна заметила, что длинные темные волосы Враны тронула седина.
Врана шевельнулась и поднялась с кровати. Все так же молча она извлекла откуда-то серебряный полумесяц, ритуальное украшение жрицы. У Моргейны перехватило дыхание; она поняла, что это тот самый полумесяц, который она оставила на своей постели в Доме дев перед тем, как бежать с Авалона, унося в своем чреве дитя Артура... Моргейна почти беззвучно попыталась возразить, но тут же сдалась и позволила Вране положить полумесяц на подушку. Потом Врана коротким движением указала себе на пояс, и Моргейна увидела, как в последних лучах заходящей луны блеснуло лезвие ножа. Моргейна кивнула: сама она давно уже решила, что до конца жизни не расстанется с ножом Вивианы. Пусть же этот, некогда брошенный ею, нож носит Врана - до того дня, пока его не повесит себе на пояс Нимуэ.
Врана обнажила маленький, острый как бритва нож. Моргейна следила за нею, словно во сне. "Даже если она захочет наказать меня за побег и отдать мою кровь Богине - пусть будет так..." Но Врана лишь уколола себя в грудь; из места укола выступила капля крови. Моргейна, склонив голову, приняла нож и провела лезвием по груди, прямо над сердцем.
"Мы с Враной уже немолоды. Мы не проливаем кровь - лишь из сердца..." - подумала Моргейна и сама не поняла собственной мысли. Врана, наклонившись, слизнула кровь из крохотной ранки; Моргейна коснулась губами маленького пятнышка на груди Враны. Она осознала, что подтверждает тем самым давние обеты, принесенные ею при вступлении в зрелость. Затем Врана снова обняла ее.
"Я отдала свою девственность Увенчанному Рогами. Я родила ребенка богу. Я сгорала от безумной любви к Ланселету, а Акколон снова сделал меня жрицей - там, на вспаханном поле, благословленном Весенней Девой. Но я так никогда и не знала, что же это такое - когда тебя просто любят..." Моргейну окутала дрема, и ей почудилось, будто она лежит на коленях у матери... нет, не у Игрейны - ее держала в объятиях сама Великая Мать.
Когда Моргейна проснулась, в комнате никого не было. Ее разбудил яркий солнечный свет Авалона, и она расплакалась от радости. На миг ей показалось, что это был всего лишь сон. Но над сердцем протянулась полоска засохшей крови, а на подушке лежал серебряный полумесяц, ритуальное украшение жрицы, которое она оставила, убегая с Авалона. Значит, Врана и вправду принесла его...
Моргейна прикрепила полумесяц к тонкому ремешку и надела на шею. Она решила, что никогда больше не расстанется с ним; она будет прятать его на груди, как Вивиана. Когда Моргейна завязывала узелок, пальцы ее дрожали это было повторным посвящением в сан жрицы. На подушке лежало что-то еще; эта вещь изменялась на глазах. Вот только что это был розовый бутон, а теперь на его месте красовалась распустившаяся роза. Когда же Моргейна взяла ее в руки, роза превратилась в плод шиповника - круглый, темно-красный, переполненный терпкой жизнью розы. И тут же, у нее на глазах, ягода сморщилась и засохла. И внезапно Моргейна поняла.
"И цветы, и даже плоды - это лишь начало. Жизнь и будущее таятся в семенах".
Глубоко вздохнув, Моргейна завязала семена в шелковый лоскут; она понимала, что должна будет вновь покинуть Авалон. Ее работа не завершена, а она сама выбрала свое дело и свое испытание, бежав с Авалона. Возможно, когда-нибудь она сможет вернуться - но этот день еще не настал.
"А до тех пор я должна таиться, как таится роза в семенах". Моргейна встала и надела платье королевы. Когда-нибудь наряд жрицы снова будет принадлежать ей, но пока что она еще не заслужила права носить его. А потом она села и стала ждать, пока Ниниана позовет ее к себе.
Когда Моргейна вошла в главный зал, где так часто прежде видела Вивиану, время словно бы закружилось вихрем и замкнулось в кольцо; на миг Моргейне показалось, что сейчас она увидит Вивиану, восседающую на своем законном месте, такую маленькую по сравнению с высоким креслом - и такую величественную, что весь зал был заполнен ее присутствием... Моргейна моргнула. Нет, перед ней сидела Ниниана - высокая, стройная, светловолосая. И все же она показалась Моргейне ребенком, который, играя, забрался на трон.
А затем ей внезапно вспомнились слова, которые она некогда услышала от Вивианы, стоя, как всегда, у нее за спиной: "Ты достигла такой стадии, на которой твое собственное суждение может воздействовать на твое послушание". На миг ей показалось, что лучше всего сейчас будет уклониться, сказать Ниниане лишь то, что может успокоить ее. Но затем ее захлестнула волна негодования. Эта бестолковая, заурядная девчонка посмела усесться на трон Вивианы и отдавать приказы от имени Авалона! Ее же выбрали только потому, что в ней течет кровь Талиесина!.. "Как она смеет сидеть на этом троне и с чего она взяла, что имеет право приказывать мне?!"
Моргейна взглянула на девушку сверху вниз; она вдруг почувствовала, что к ней вернулась прежняя величественность и обаяние. А затем внезапная вспышка Зрения вдруг открыла ей мысли Нинианы.
"Это она должна была сидеть на моем месте, - думала Ниниана. - Разве я могу говорить, словно повелительница, с Моргейной Волшебницей?.." А затем мысли Нинианы сделались неясными, отчасти от благоговения перед стоящей здесь необычной и могущественной жрицей, а отчасти от негодования и обиды. "Если бы она не бросила нас и не отреклась от своего долга, я не стала бы бороться с ней ради права занять это место - мы ведь обе знаем, что я не гожусь для него!"
Моргейна подошла и взяла девушку за руки, и Ниниана удивилась тому, какая доброта прозвучала в ее голосе.
- Прости меня, бедная моя девочка. Я охотно отдала бы жизнь за возможность вернуться сюда и снять с тебя эту тяжесть. Но я не могу - я не смею. Я не могу укрыться здесь и отказаться от возложенной на меня задачи лишь потому, что я тоскую по дому.
Вспыхнувшее было в душе высокомерное презрение исчезло без следа. Моргейне просто было жаль Ниниану. На несчастную девушку взвалили непосильную для нее ношу, хоть она вовсе того и не желала.
- Я начала в Западной стране некое дело, которое необходимо теперь завершить, - если я брошу его на полдороге, все станет только хуже. Ты не сможешь занять мое место там, и потому - да поможет Богиня нам обеим! тебе придется оставить за собой мое место здесь.
Она наклонилась и крепко обняла девушку.
- Бедная моя маленькая кузина... Это наша судьба, и нам никуда от нее не деться... Если бы я осталась здесь, Богиня использовала бы меня как-то иначе, - но она нашла для меня дело даже после того, как я бежала отсюда, отрекшись от своих клятв... Никому не дано уйти от судьбы. Мы обе находимся в ее руках, и поздно говорить, что лучше было бы сделать все иначе... Богиня поступает с нами так, как это нужно ей.
Ниниана на миг застыла, а затем ее обида и негодование улетучились, и она вцепилась в Моргейну - почти как Нимуэ. Смахнув с ресниц слезы, она сказала:
- Я хотела возненавидеть тебя...
- Да и я тебя, должно быть... - отозвалась Моргейна. - Но Богиня пожелала иначе, а перед ней Все мы - сестры.
Она так долго не произносила этих слов, что язык с трудом повиновался ей, но все же она договорила, и Ниниана, склонив голову, едва слышно пробормотала надлежащий ответ. Потом она сказала:
- Расскажи мне, что за дело у тебя на Западе, Моргейна. Нет, садись рядом со мной, - ты же сама понимаешь, нам незачем считаться чинами...
Когда Моргейна рассказала все, что сочла возможным, Ниниана кивнула.
- Кое-что из этого я уже слыхала от мерлина, - сказала она. - Так значит, в тех землях люди вновь вернулись к древней вере... Но у Уриенса два сына, и наследник - старший. Выходит, тебе надлежит позаботиться, чтобы Уэльсом правил король, служащий Авалону, - а это значит, Моргейна, что именно Акколон должен наследовать отцу.
Моргейна зажмурилась и склонила голову. В конце концов, она произнесла:
- Я не стану убивать, Ниниана. Я видела слишком много войн и кровопролития. Смерть Аваллоха ничего не решит: с тех пор, как в те края пришли христианские священники, там придерживаются римских обычаев, а у Аваллоха есть сын.
Но Ниниана лишь отмахнулась от этого возражения.
- Сын, которого можно воспитать в древней вере. Сколько ему лет четыре?
- Ему было четыре, когда я только приехала в Уэльс, - ответила Моргейна. Ей вспомнился мальчик, сидевший у нее на коленях, цеплявшийся за нее липкими ручонками и звавший ее бабушкой. - Довольно, Ниниана. Я сделаю все, что угодно, - но убивать я не стану, даже ради Авалона.
В глазах Нинианы вспыхнули синие искры. Она вскинула голову и предостерегающе произнесла:
- Никогда не давай зароков!
И внезапно Моргейна осознала, что сидящая перед ней женщина - не податливое дитя, как можно было бы подумать по ее внешности, но жрица. Ниниана не стала бы той, кем являлась теперь, и никогда бы не прошла все те испытания, что требуются, дабы стать Владычицей Озера, не будь она угодна Богине. И с неожиданным смирением Моргейна поняла, почему судьба вновь привела ее сюда.
- Когда Богиня коснется тебя, ты будешь делать то, что пожелает Она, предупреждающе сказала Ниниана. - Я знаю это - ведь я взяла на себя твою ношу...
И взгляд ее остановился на груди Моргейны, словно она могла увидеть сквозь складки платья спрятанный под ними узелок с семенами или серебряный полумесяц на тонком шнурке. Моргейна склонила голову и прошептала:
- Все мы в ее руках.
- Воистину, - отозвалась Ниниана, и на мгновение в комнате стало так тихо, что Моргейна услышала, как плещется рыба в озере - небольшой домик стоял на самом берегу. Затем Ниниана заговорила снова. - Что там с Артуром, Моргейна? Он продолжает носить священный меч друидов? Сдержит ли он в конце концов свою клятву? Можешь ли ты подтолкнуть его к этому?
- Я не знаю, что на сердце у Артура, - с горечью призналась Моргейна. "Я имела власть над ним, но излишняя щепетильность помешала мне воспользоваться ею. Я отринула ее".
- Он должен исполнить клятвы, данные Авалону, - или тебе придется забрать у него меч, - сказала Ниниана. - Ты - единственный в мире человек, которому можно доверить эту задачу. Эскалибур, меч из числа Священных реликвий, не должен оставаться в руках человека, последовавшего за Христом. Ты знаешь, что его королева так и не родила Артуру сына, и он назвал своим наследником Галахада, сына Ланселета, - ведь королева уже немолода.
"Гвенвифар младше меня, - подумала Моргейна, - а я все еще могла бы выносить ребенка, если бы мои первые роды не оказались настолько тяжелыми. Почему все они так уверены, что Гвенвифар никогда не родит?" Но она не стала задавать вопросов Ниниане. На Авалоне хватало самой различной магии, и, несомненно, у Авалона были свои глаза и уши при дворе Артура; и, само собой, Авалон не желал, чтобы христианка Гвенвифар родила Артуру сына... по крайней мере, пока что.
- У Артура есть сын, - сказала Ниниана, - и хотя его час еще не настал, существует королевство, которое он может заполучить, - и с него начать возвращение этой земли под власть Авалона. По древним законам сын Владычицы стоял куда выше сына короля, а наследником короля был сын его сестры... Ты понимаешь, о чем я говорю, Моргейна?
"Акколон должен унаследовать трон Уэльса", - вновь услышала Моргейна. А потом подумала о том, что Ниниана так и не произнесла вслух. "А мой сын трон короля Артура". Теперь все встало на свои места - даже то, что после рождения Гвидиона она стала бесплодной. Но все же Моргейна не удержалась от вопроса:
- А как же быть с наследником Артура - сыном Ланселета?
Ниниана пожала плечами, и на миг у Моргейны промелькнула ужасная мысль: уж не собираются ли они дать Нимуэ ту же власть над Галахадом, которую она имела над Артуром?
- Я не могу видеть всего, - отозвалась Ниниана. - Если бы Владычицей была ты... Но время идет, и нам приходится претворять в жизнь другие планы. Возможно, Артур еще сдержит свои обеты и сохранит Эскалибур, и тогда события пойдут одним образом. А возможно, он так этого и не сделает, и тогда все обернется иначе - так, как решит Богиня, и тогда перед каждым из нас будет стоять своя задача. Но как бы ни обернулось, к власти в Западной стране должен прийти Акколон, и добиться этого - твоя задача. И следующий король будет править от имени Авалона. Когда Артур умрет, - хотя звезды говорят, что он проживет долго, - на престол взойдет король Авалона. Или эта земля погрузится в невиданную прежде тьму. Так говорят звезды. А когда следующий король придет к власти, Авалон вновь вернется в главное русло времени и истории... а в западных землях Племенами будет править подвластный ему король. Акколон высоко вознесется, став твоим супругом, - а ты должна будешь подготовить эту страну к приходу великого короля, правящего от имени Авалона.
Моргейна вновь склонила голову и произнесла:
- Я в твоих руках.
- Теперь тебе надлежит вернуться, - сказала Ниниана, - но сперва ты должна кое-что узнать. Его время еще не пришло... но тебя ждет еще одна задача.
Она подняла руку, и в то же мгновение дверь отворилась, и через порог шагнул высокий молодой мужчина.
При взгляде на него у Моргейны перехватило дыхание; боль в груди была такой острой, что она просто не могла вздохнуть. Перед ней стоял возрожденный Ланселет - юный и стройный, словно темное пламя, худощавое смуглое лицо обрамлено кудрями, на губах играет улыбка... Ланселет, каким он был в тот день, когда они лежали рядом в тени стоячих камней - как будто время потекло вспять, словно в волшебной стране...
А потом она поняла, кто это. Юноша приблизился и поцеловал ей руку. Он даже двигался, как Ланселет: его скользящая походка напоминала танец. Но он был одет, как бард, и на лбу у него виднелся небольшой вытатуированный знак - шляпка желудя, а запястья обвивали змеи Авалона. У Моргейны голова пошла кругом.
"Неужто Галахаду суждено стать королем этих земель, а моему сыну мерлином, выборным наследником, темным двойником и жертвой?" На мгновение Моргейне почудилось, будто она движется среди теней: король и друид, яркая тень, восседающая на троне рядом с Артуром, как королева, и сама она, родившая от Артура сына-тень... Темная Леди власти.
Моргейна знала, что сейчас любые ее слова прозвучат нелепо, что бы она ни сказала.
- Гвидион... Ты совсем не похож на своего отца. Юноша покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Во мне течет кровь Авалона. Я видел Артура, когда он приезжал с паломничеством в Гластонбери - я пробрался туда в монашеской рясе. Он слишком много кланяется священникам, этот Артур, наш король, - и он мрачно улыбнулся.
- У тебя нет причин любить своих родителей, Гвидион, - сказала Моргейна и сжала его руку. Юноша взглянул ей в глаза, и во взгляде его промелькнула ледяная ненависть... а мгновение спустя перед Моргейной вновь стоял улыбающийся молодой друид.
- Мои родители отдали мне лучшее, что у них было, - сказал Гвидион, королевскую кровь Авалона. И я хотел бы обратиться к тебе лишь с одной-единственной просьбой, леди Моргейна.
Моргейну вдруг охватило безрассудное желание: пусть он хоть раз назовет ее матерью!
- Проси - и я исполню твою просьбу, если это в моих силах.
- Я хочу немногого, - сказал Гвидион. - Мне нужно лишь, чтобы ты, королева Моргейна, не позднее чем через пять лет после этого дня, отвела меня к Артуру и сообщила ему, что я - его сын. Я понимаю, - еще одна мимолетная, беспокойная усмешка, - что он не может признать меня своим наследником. Но я хочу, чтобы он взглянул на своего сына. Большего я не прошу.
Моргейна склонила голову.
- Конечно, я не могу отказать тебе в этом, Гвидион.
Гвенвифар может думать, что ей угодно, - в конце концов, Артур уже отбыл покаяние за этот грех. Любой мужчина гордился бы таким сыном, как этот серьезный и величественный молодой друид. А ей не следовало стыдиться всего произошедшего, как стыдилась она все эти годы, миновавшие после ее бегства с Авалона, - но она поняла это лишь теперь, много лет спустя. И увидев своего взрослого сына, Моргейна склонилась перед безошибочностью Зрения Вивианы.
- Клянусь тебе, что этот день настанет, - сказала Моргейна. - Клянусь Священным источником.
Взгляд ее затуманился, и Моргейна гневно сморгнула непрошеные слезы. Этот юноша не был ее сыном. Возможно, Увейн и мог бы им считаться, - но не Гвидион. Этот смуглый молодой мужчина, столь похожий на того Ланселета, в которого она была влюблена в юности, смотрел на нее не так, как сыну следовало бы смотреть на мать, бросившую его еще в младенчестве. Он был жрецом, а она была жрицей Великой Богини, и хоть они и не значили друг для друга чего-то большего - не значили они и меньше.
Моргейна возложила руки на голову склонившегося юноши и произнесла:
- Будь благословен.
Глава 13
Королева Моргауза давно уже перестала жаловаться на то, что она лишена Зрения. В последние дни листопада, когда проносящийся над Лотианом ледяной ветер окончательно обнажил деревья, Моргаузе дважды привиделся ее приемный сын Гвидион. И потому она ни капли не удивилась, когда слуга сообщил ей о приближающемся всаднике.
Гвидион был одет в грубый плащ необычной расцветки, скрепленный костяной застежкой, - Моргауза никогда прежде не видала таких. Когда Моргауза попыталась обнять его, он отстранился, скривившись от боли.
- Не нужно, матушка... - Он обнял ее одной рукой и пояснил: - Я заполучил в Бретани легкую рану. Нет-нет, ничего серьезного, - заверил он. - Нагноения нет. Может, даже шрама не останется. Но сейчас к ней жутко больно прикасаться.
- Так ты сражался где-то в Бретани? Я-то думала, ты сидишь на безопасном Авалоне! - возмутилась Моргауза, когда они вошли в дом и присели у камина. - А у меня даже нет южного вина, чтобы угостить тебя...
Юноша рассмеялся.
- Оно мне и так надоело! Меня вполне устроит ячменное пиво - или, может, у тебя есть что-нибудь покрепче, с горячей водой и медом? Я продрог в дороге.
Гвидион позволил служанке снять с себя сапоги и забрать плащ для просушки, и вновь непринужденно откинулся на спинку стула.
- Как же это хорошо, матушка - вновь очутиться здесь...
Он поднес к губам кубок, над которым поднимался пар, и с удовольствием принялся пить.
- И ты раненый отправился в такую долгую дорогу, да еще по холоду? Тебе не терпелось рассказать какие-то важные новости? Юноша покачал головой.
- Вовсе нет. Я просто соскучился по дому, только и всего, - отозвался он. - Там все такое зеленое, пышное и влажное - и эти туманы, и церковные колокола... Я соскучился по чистому воздуху, крику чаек - и по тебе, матушка.
Он потянулся, чтобы поставить кубок, и Моргауза увидела змей на его запястьях. Она плохо разбиралась в мудрости Авалона, но знала, что змеи являются знаком жреца наивысшего ранга. Гвидион заметил ее взгляд и кивнул, но ничего не сказал.
- Уж не в Бретани ли ты обзавелся этим ужасным плащом из такой грубой пряжи, 4fo в нем пристойно ходить разве что слуге?
Гвидион коротко рассмеялся.
- Он защищает меня от дождя. Я получил его от великого вождя из чужедальних земель, сражавшегося в рядах легионов человека, что именовал себя императором Луцием. Люди Артура быстро с ним разделались и захватили богатую добычу - я привез тебе серебряный кубок и золотое кольцо, матушка.
- Ты сражался в войске Артура? - удивилась Моргауза. Ей бы и в голову никогда не пришло, что Гвидион пойдет на это. Юноша заметил ее изумление и снова рассмеялся.
- Да, я сражался под началом великого короля, породившего меня, - с презрительной усмешкой произнес он. - О, не бойся - я лишь выполнял приказ Авалона. Я позаботился о том, чтобы воевать вместе с людьми Кеардига, вождя саксов, заключившего союз с Артуром, и держаться подальше от короля. Гавейн меня не знает, а Гарету я старался не попадаться на глаза - ну, или кутался в плащ вроде этого. Свой собственный плащ я потерял в бою и подумал, что если я надену плащ цветов Лотиана, то Гарет непременно подойдет взглянуть на раненого земляка - вот я и взял этот...
- Гарет в любом случае не узнал бы тебя, - сказала Моргауза. - И я надеюсь, ты не считаешь, будто твой приемный брат способен выдать тебя?
Гвидион улыбнулся, и Моргауза подумала, что он по-прежнему похож на мальчика, некогда сидевшего у нее на коленях.
- Мне очень хотелось признаться Гарету, кто я такой, и когда я валялся, ослабев от раны, то едва не решился на это. Но Гарет - человек Артура, и он любит своего короля, это сразу видно. И я не захотел взваливать такую ношу на лучшего из моих братьев, - сказал он. - Гарет... Гарет - он ведь...
Он не договорил, но Моргауза поняла, что Гвидион хотел сказать; хоть он и был чужаком для всех, но Гарет оставался его братом и возлюбленным другом. Внезапно легкая улыбка, придававшая ему необычайно юный вид, сменилась ухмылкой.
- Пока я был в войске саксов, матушка, меня просто замучили вопросом, уж не прихожусь ли я Ланселету сыном! Сам я особого сходства не нахожу но, с другой стороны, я же не так хорошо знаю, как выгляжу... Я ведь смотрюсь в зеркало лишь во время бритья!
- И, однако, - заметила Моргауза, - всякий, кто знаком с Ланселетом и в особенности тот, кто знал его в молодости, - при первом же взгляде узнает в тебе его родича.
- В общем, примерно так я и выпутывался - начинал говорить с бретонским выговором и заявлял, что тоже прихожусь родней старому королю Бану, - отозвался Гвидион. - Я думал было, что наш Ланселет, к которому девицы так и липнут, должен был породить достаточно бастардов, чтоб люди не удивлялись, завидев похожее лицо. И что же? Как ни удивительно, но единственный слух такого рода гласил, что королева якобы родила сына от Ланселета и ребенка отдали на воспитание ее родственнице, которую поэтому и выдали замуж за Ланселета... Нет, вообще-то о Ланселете и королеве рассказывают множество историй, одна неправдоподобнее другой, но все сходятся в одном: любая женщина, сотворенная Господом, не дождется от Ланселета ничего, кроме любезных слов. Некоторые женщины даже вешались мне на шею, - дескать, раз они не могут заполучить самого Ланселета, так заполучат его сына... - Он снова ухмыльнулся. - Да, нелегко оставаться таким любезным, как Ланселет. Я люблю поглядеть на красивых женщин, но когда они начинают вот так вот гоняться за тобой... - и Гвидион забавно поежился. Моргауза расхохоталась.
- Так значит, друиды не отняли у тебя этих чувств, сынок?
- Вовсе нет! - отозвался Гвидион. - Но большинство женщин - просто дуры, и я предпочитаю не связываться с теми, кто ждет, что я буду с ней носиться как с единственной и неповторимой или платить за все ее прихоти. Ты привила мне отвращение к глупым женщинам, матушка.
- Жаль, что нельзя того же сказать о Ланселете, - заметила Моргауза. Всем известно, что у Гвенвифар ума хватает лишь на то, чтоб держать свой пояс завязанным, - а если бы Ланселет постарался, то его и на это бы не хватило.
"У тебя лицо Ланселета, мальчик мой, - подумала она, - но ум у тебя материнский".
Словно услышав ее мысли, Гвидион поставил опустевший кубок и отмахнулся от служанки, кинувшейся было заново его наполнить.
- Хватит. Я так устал, что опьянею, если сделаю еще хоть глоток. Мне бы сейчас поужинать. С охотой мне везло, так что мясо мне осточертело - я хочу домашней еды, каши или лепешек... Матушка, перед тем, как уехать в Бретань, я виделся на Авалоне с леди Моргейной.
"И зачем же он сообщает мне об этом?" - подумала Моргауза. Что-то непохоже, чтобы он питал горячую любовь к родной матери. И внезапно ее кольнуло ощущение вины. "Конечно, я ведь позаботилась, чтобы он не любил никого, кроме меня". Что ж, она сделала то, что должна была сделать, и ни о чем не сожалеет.
- И как там моя родственница?
- На вид она немолода, - сказал Гвидион. - Мне показалось, что она старше тебя, матушка.
- Нет, - возразила Моргауза. - Моргейна младше меня на десять лет.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ