Король, любовь, казённый дом. Ясновидящая в деле

Глава 15

Понятное дело, что, «похоронив» себя, граф Винтерширский обретал свободу, иначе его обвинили бы в гибели Беатрис Шелди и арестовали. Из тюрьмы сложно доказывать свою невиновность. Неясно было еще одно: почему борьба за наследство вампира по времени совпала с покушениями на меня. Неужели и здесь замешаны родственники Бенджи? Но чем я им помешала?

Я откинула простыню и опустила ноги на холодный пол.

Голова гудела от мыслей. Я чувствовала, что разгадка всему, что творится вокруг меня и графа, где–то рядом, но никак не могла ухватить концы ниточек, чтобы связать их в единый узел.

Я усмехнулась. Детективы обычно развязывают узлы преступлений, а у меня все не как у людей.

Я не сомневалась, что Бенджи жив, поскольку помнила о кошельке под подушкой. Но с чего я решила сама, да еще и убедила Дженни, что на Саймона напал граф? Только лишь потому, что он легко проник в дом?

Вампир скорее вырвал бы моему любовнику сердце или сломал хребет. Орудовать в припадке ревности кухонным ножом – это не про лорда Найтингена.

– Но кто тогда напал на королевского следователя? – спросила я саму себя. – И как он смог беспрепятственно проникнуть в мой дом?

Я никогда не задумывалась, сколько в особняке наборов ключей, кроме тех, что висят на крюке у входа. Свои я отдала Бенджамину, чтобы он не будил меня во время ночной охоты. Тогда я не знала, что вампир может обходиться без них. А где тогда ключи Генри? В сейфе?

Если бы сейчас в палату заглянул доктор, усомнился бы в моем душевном здоровье. Я в голос смеялась. Вспомнила, как нашла в сейфе завещание Генри. «Все, чем владею, я оставляю своей жене – леди Шарлотте Грей». Ну да. Долги и несколько связок ключей от заложенного дома – шикарное наследство.

Я потянулась за кружкой с водой. Очень хотелось есть. По ощущениям уже наступил полдень, а у меня во рту не было и маковой росинки.

– Леди Шарлотта? Как вы?

В дверях стояла робеющая секретарша. В руках узелок, из которого торчала бутылка с молоком. Густо запахло свежей сдобой, и я едва не захлебнулась слюной.

– Дженни! – я искренне обрадовалась ей и помахала руками, чтобы секретарша подошла обниматься.

Дженни поставила узелок на тумбочку и, наклонившись, крепко меня обняла. Покачала в руках, словно ребенка, по которому соскучилась.

– Я вещи вам принесла, – она сходила к двери и втащила большую корзину. – Уж как собрала, не обижайтесь. А то увезли в одной ночной рубашке.

– Мне здесь халат дали. А вот за домашние туфли особое спасибо, – я тут же сунула в них мерзнущие ноги.

– Я так переживала за вас. Боялась, что останусь совсем одна, – Дженни хлюпнула носом.

– А как же общество суфражисток? – подначила я.

– Да ну их, – махнув рукой, Дженни опустилась на стул, на котором недавно сидел Саймон. – У меня скоро появятся муж и сынок–пожарный. До митингов ли мне?

Мы обе рассмеялись.

У меня резко поднялось настроение. Появился человек, у которого без опасения можно вызнать детали нападения на меня. Наверняка она в курсе, что произошло у нас дома. Кто–то же вытащил меня из петли? Почему–то я забыла спросить об этом Саймона, хотя он точно не остался в неведении.

После обмена приятными словами, я задала вопрос в лоб:

– Дженни, скажи, что вчера произошло? Кто на меня напал?

– А вы не помните? – ее лицо пошло пятнами.

– Нет. Я сидела спиной к преступнику и только благодаря отражению в зеркале увидела, что он привязал к крюку лампы веревку. Думаю, он пробрался в комнату, пока я умывалась перед сном.

Дженни наклонилась вперед и зашептала, будто боялась, что нас подслушают.

– Мне вообще все кажется странным. Я проснулась, когда в дверь начали тарабанить. Я пошла открывать ее, а там карета скорой помощи. Говорят, кто–то из домашних вызвал. Мол, хозяйке плохо. Я повела их показать вашу комнату. А сама никак не могла понять, кто, кроме меня и вас, мог вызвать доктора.

Я тоже оторопела от такого известия.

– Сам убийца, что ли, вызвал?

Дженни пожала плечами.

– Не знаю. Но когда мы зашли в вашу комнату, люстра валялась на полу, а вы без сознания на кровати.

– А веревка, веревка была?

– Да, сестра милосердия подобрал ее с пола. Врач засомневался, куда вас везти: сразу в дом для умалишенных или все же в больницу. У вас на шее налились кровью следы от веревки. Оказывается, всех самоубийц предписано отправлять в дом для умалишенных, поскольку стремление умереть – это нервная болезнь. Мне так сестра милосердия объяснила. Это я настояла, чтобы вас везли в госпиталь.

– Они решили, что я сама на себя руки наложила?!

– Ну. Кроме нас никого в особняке не было. Еще эта предсмертная записка на туалетном столике. Чернила высохнуть не успели…

– Но кто–то же вызвал врача? Не сама же я, раз лежала без сознания? А голос по телефону какой был? Мужской или женский?

Дженни покачала головой.

– Не сказали. Но я нарочно проверила: все окна и двери в доме были заперты.

– Как вернешься, позови мастера, чтобы поменял замки и поставил крепкие засовы. Деньги знаешь где взять. Я подозреваю, что Генри кому–то оставил ключи в качестве залога. Или просто потерял их в злачном месте.

– Будет сделано, – откликнулась секретарша.

Она не ушла, пока не убедилась, что я съела весь пирог. Сдобную булочку я оставила на утро. Глотать было больно, но есть хотелось сильнее.

Вечером, перед тем, как отправиться домой к жене и дочерям, ко мне заглянул доктор. Тот самый муж Афродиты. Осмотрев, сказал, что завтра после обеда меня выпишут, если, конечно, ночь не даст осложнений.

Я поблагодарила за помощь и за палату, где лежала совсем одна, хотя остальные были переполнены. Я слышала голоса и стоны слева и справа от своей палаты. Женщинам еще делали поблажку, тогда как мужчины теснились в огромных помещениях с койками в три ряда.

– За палату скажите спасибо мистеру Кавендишу. Он похлопотал перед начальством. Весь госпиталь на ноги поднял. Сам карету встречал, хотя едва на ногах стоял. Грозился всех посадить, если мы позволим вам умереть.

– А я могла?

– Хорошо, что крюк на потолке не выдержал, иначе… – доктор махнул рукой. – И чего взбрело в голову вешаться? Афродита сюда рвалась, чтобы вам взбучку устроить, но я не пустил. Хватит с нее дома нравоучений. Пусть лучше за дочерями следит.

– Да не вешалась я, – попыталась возразить я.

Я сильно жалела, что не отправила Дженни за газетами. Надо бы узнать, что пишут. Я переживала, что стала главной новостью недели. Мало того, что в моем доме зарезали королевского следователя, так еще сама на себя руки наложила. А ведь так и напишут. Еще и приплетут сюда любовную драму. Модный сейчас в дамских романах «любовный треугольник». Только нет никакого любовного треугольника.

Вспомнив о Саймоне – источнике всех бед и слухов, я поняла, что мне следует с ним поговорить. Он единственный, кто верил, что я не сама повесилась.

– Подскажите, пожалуйста, как найти мистера Кавендиша? Я бы хотела его поблагодарить.

– Только недолго, – буркнул доктор.

– Я только туда и обратно, – уверила я его. – После того, как поела, я чувствую себя совершенно здоровой.

– Зато мистер Кавендиш не настолько хорош, как хотелось бы. Хорохорится, а у самого температура.

Я прикусила губу. Доктор переживал вовсе не за меня.

Как только он вышел, я накинула на себя больничный халат, сунула ноги в туфли и направилась к Саймону. Он тоже лежал в отдельной палате. Для него расстарались. Все же королевский посланник. Старание было заметно прежде всего по кровати – вовсе не такой, как была у остальных, а шире и мягче. Еще по новому белью, по хорошим подушкам и стеганному атласному одеялу.

Только лежал во всем этом великолепии серьезно больной человек: нездоровый румянец, лихорадочный блеск в глазах, прилипшие ко лбу влажные волосы. Как только я вошла, он сдернул с головы мокрое полотенце и обессиленно бросил на пол.

– Что–то я совсем развалился, Чарли, – пожаловался он со смущенной улыбкой. – То озноб колотит, то жаром опаляет. Профессор приходил. Боится, как бы не сепсис. Как пить дать, убийца не помыл нож…

Я поднесла к кровати стул и села. Саймон протянул мне руку. Я взяла ее, с ужасом ощущая какая она сухая и горячая.

– Я всегда был горячим парнем, а сегодня особенно, – он криво улыбнулся. – Об меня греться можно. Если ночью замерзнешь, приходи.

Я отпустила его руку. Он спрятал ее под одеяло и надвинул его до самого носа. Я успела заметить, как у Саймона от жара потрескались губы. Его крупно трясло.

– У меня к тебе есть одна просьба. Пообещай, что выполнишь, – он клацал зубами, будто дикий зверь.

Я хмыкнула.

– Ты еще не на смертном одре, чтобы брать с меня клятвы, – я старалась говорить с задором, чтобы он по моему виду не понял, насколько плохо выглядит.

– А вдруг до утра не дотяну? Тогда я к тебе в виде призрака наведываться буду. Каждую ночь.

– Если только у тебя останется невыполненное дело. Иначе не получится вернуться привидением.

– Останется. Я буду мучиться, что не успел попросить твоей руки. После всего, что между нами было, я просто обязан сделать тебе предложение.

– Умираешь, а все шутишь, – я покачала головой. – Говори свою просьбу.

– Сегодня ночью, когда тебя придет проведать твой любимый вампир, попроси, чтобы он ко мне заглянул. Если поймет, что я на грани, пусть обратит меня.

– И это мне говорит Черный судья? Твоя работа уничтожать вампиров, а ты собираешься пополнить их ряды? Нет, чтобы стоять на страже интересов королевы, хочешь толкнуть вампира на преступление? Вам обоим не избежать осинового кола.

– Осиновый кол не поможет. Я уже говорил. А пока королева найдет нового Черного судью, я успею устать от вечной жизни и приму наказание с радостью.

– Мне одно приятно слышать: ты уверен, что Бенджамин жив.

– Конечно. Кто еще мог вытащить тебя из петли, как не он?

– Но совсем недавно ты уверял, что именно он душил меня и самолично написал предсмертную записку.

– Я смотрел на твою реакцию: веришь ли ты, что твой любимый опасен.

– Опять играл?! – я аж задохнулась от негодования.

– Это моя профессия.

– А доктор считает, что не выдержал крюк, поэтому я осталась жива.

– Вампир выбрал самый простой способ вытащить тебя из петли. С его–то силой он мог и потолок обрушить, – Саймон закрыл глаза и выразительно хмыкнул. – Я завидую ему. Не потому, что долго живет и многое видел. Его любит самая красивая девушка на свете.

– Не подлизывайся. Я помню, как плохо мы расстались. У меня на запястьях до сих пор синяки от твоих пальцев.

– А засосы по всему телу?

– Лучше молчи.

– Я стану привидением только для того, чтобы вымолить у тебя прощение.

– А если будешь вампиром?

– Отобью тебя у графа.

Я вздохнула. Мне еще молить и молить графа о прощении.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – Саймон откинул со лба волосы. Я протянула руку и потрогала его горячую голову. Он поймал мою ладонь и прижался к ней сухими губами.

– И о чем?

– «Лучше бы ты сдох».

– Я не выдержу еще одного вампира. И не хочу, чтобы каждую ночь меня будили стоны непрощенного привидения. Поэтому лучше живи.

– Полежишь рядом с мной?

Я недовольно цыкнула. Саймон улыбнулся.

– Смотри, завтра пожалеешь. Придешь, а я уже не буду таким горячим парнем. И, наверное, живым тоже не буду, если вампир откажется помочь. Зачем Бенджамину спасать любовника своей женщины?

– Мне пора. Выздоравливай, – я поднялась.

– Ну хотя бы поцелуй на прощание.

Я склонилась над ним, чтобы поцеловать в лоб, но Саймон хоть и умирал, все еще был сильным и изворотливым. Он обхватил горячими ладонями мое лицо и поцеловал в губы. Я позволила. Не стала вырываться. И зря. В комнату вошла сестра милосердия. Принесла ванночку с холодной водой и полотенце, чтобы обтереть больного.

– Черт, – выругалась я, все еще находясь в руках Саймона. – Еще одна новость в завтрашнюю газету.

– Не переживай. Ни слова о тебе не будет. Я предупредил издателей, иначе им придется иметь дело с королевой.

– Спасибо, – прошептала я, распрямившись. – Выздоравливай. Я все же надеюсь увидеть тебя живым. У нас еще много нерешенных вопросов.

– Ты тоже крепись, красотка.

Я показала ему за спиной сестры милосердия кулак.

Когда я вернулась в темную палату, по сквозняку поняла, что кто–то открыл окно. Я включила свет и увидела сидящего на подоконнике вампира. Сердце ухнуло вниз, а ноги сделались слабыми. Я трусила. Лишь раз я видела Бенджамина в ярости: он оторвал голову бешеной собаке, чтобы та не напала на ребенка.

– Здравствуйте, лорд Найтинген, – произнесла я дрожащим голосом.

– М, какие мы официальные! – хмыкнул он и спрыгнул с подоконника. Преодолел расстояние между нами одним неуловимым движением и заключил меня в крепкие объятия. – Как ты себя чувствуешь, Чарли?

– Погано. И в том не виновата болезнь… Я изменила тебе с Саймоном, Бенджи… Я понимаю, что ты не захочешь больше видеть меня и вообще… – мои слезы капали на его пахнущий дождем сюртук. Вампир так и не выпустил меня из объятий.

– Саймон не впервые отбивает у меня женщин. Но в твоем случае мне как–то особенно больно. Извечная борьба добра со злом.

– Кто из вас добро? – я подняла голову, чтобы посмотреть в мерцающие глаза вампира.

– Ну не Саймон же.

– И что было с теми женщинами, которых отбил Саймон? – я опять вспомнила бешенную собаку.

– Я отпустил их. Я привык к расставаниям. Всем моим женщинам в итоге нужна семья, дети, а я этого дать не могу.

– А Саймон может? Сколько раз он был женат на твоих любовницах?

– Ни разу. После него они начинали новую жизнь. Он напоминает им, как хороши горячие парни. Но однажды он допрыгается.

– Мне кажется, он уже допрыгался. Он умирает от сепсиса. Просил тебя заглянуть к нему.

– Зачем?

– Наверное, попрощаться хочет.

Вампир хмыкнул и выпустил меня из объятий.

– Ты пахнешь им.

– Я тоже прощалась.

– М–да, непорядок. Придется сходить к старому приятелю.

– Насколько старому? Он вообще человек или…

– Или.

– Ты вернешься ко мне?

– Конкретно к тебе или в эту комнату? – я не видела, но знала, что Бенджи иронично задрал бровь.

– Нам надо поговорить.

– Хорошо, – он кивнул и вышел через окно.

Я села на кровать ждать его возвращения. Уже повезло, что он не сказал «нет».

Время тянулось бесконечно долго. Я сидела, ходила, выглядывала в коридор, боясь, что у палаты Саймона начнется суета. Он был очень плох. Теперь я это ясно понимала. Но госпиталь спал.

Я не закрыла окно, хотя замерзла. Косой дождь стучал по подоконнику, натекла приличная лужа, а я куталась в одеяло и смотрела в темноту. Вскоре она начала рассеиваться, и я поняла, что вампир не вернется.

Одевшись, поспешила в палату к Саймону. Меня гнало к нему плохое предчувствие.

Дверь оказалась открыта. У кровати следователя толпились врачи. Несмотря на ранний час, их собралось много.

– Он… умер? – спросила я у сестры милосердия. Та несла в руках ванночку полную крови. Меня затошнило.

– Состояние мистера Кавендиша стабилизировалось. Температура спала. Мы все молились за него. Ночью случился кризис. Ему пускали кровь.

Я сползла по стенке на пол. Закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

Сестра милосердия передала ванночку другой женщине в косынке с крестом, а сама наклонилась ко мне. Потянула меня вверх, пытаясь поставить на ноги.

– Нельзя сидеть на полу. Вы простынете.

Я шла к палате поддерживаемая крепкой рукой. Упав на кровать, накрылась одеялом с головой. Наревевшись, не заметила, как уснула.

Меня разбудила Дженни. Я посмотрела в окно и поняла, что проспала до вечера. Бессонная ночь не прошла даром. Болела голова и страшно хотелось пить.

– О, нарциссы! – сказала секретарша, любуясь цветами, стоящими в невзрачной вазе на тумбочке.

Я хлопнула ресницами. Когда здесь появились цветы? Кто принес? Если вампир, не говорит ли желтый цвет о расставании?