Королевская стража

Глава 13. Предчувствия

Погода испортилась днем, когда Кайса и Риннолк с Репеем прошагали слишком большое расстояние, чтобы возвращаться в деревню, служившую их последним пристанищем, а до ближайшего города, Зарега, было около суток пути.

Мелкий дождь расценили как досадную неприятность и продолжали путь, пока вдалеке не сверкнула молния. Спустя кейду гроза уже рассыпала громы, а ливень встал стеной. Пока сворачивали с дороги в лес, сооружали навес и пытались развести костер, вымокли до нитки. Один Репей вроде чувствовал себя нормально — рыжая коняга, казалось, была привычна ко всему на свете.

Жизнь более-менее наладилась, когда, поочередно отворачиваясь, путникам удалось переодеться в сухую одежду. Дождь бил по спешно натянутому между деревьями пологу, уже не такой частый и злобный. Благо, и у Кайсы, и у Риннолк была полезная привычка таскать в сумке сухую бересту и щепки на крайний случай — без тепла они не остались. Сидя у пугливого огонька, который и костром-то назвать было сложно, едва не обжигаясь язычками пламени, Риннолк постепенно переставала стучать зубами от холода и внутренне, уже в который раз, поражалась барду. Вернее, всем оборотням — в лице Кайсы, за неимением никого другого. Да, она была знакома с оборотнем-волком Вергеном, но не так близко. То есть, она и с разведчиком была знакома не то чтобы хорошо, но все же больше, чем с Вергеном. Как никак уже пятый день бок о бок…

— А всем оборотням плевать на погоду? — наконец не выдержала Риннолк, опасливо поглядывая вверх, как будто ожидая, что полог сейчас порвется, и она вновь окажется насквозь мокрой.

— Наоборот, — удивленно отозвался бард, выставляя за край полога походный котелок. — Не знаю, правда, как у других, но про медведей я не врал. Зимой меня на улицу выгнать можно разве что за дровами. В сон постоянно клонит, а заснуть вроде как и не получается до самой ночи… — Кайса почесал кончик носа. — Но, что не может не радовать, такое происходит лишь в холодное время.

Девушка недоуменно поджала губы. Ну и как тут объяснить, что холодно может быть не только зимой, но и под дождем, и под пронизывающим ветром, и даже в густой тени?

— А если зимой враг какой-нибудь найдет?

Бард вздохнул. Вот ведь… ограниченная какая-то, чуть что — сразу враги, ложь, опасности.

— А ты представляешь себе разбуженного медведя?

Риннолк неопределенно пожала плечами, понимая, что задала глупый вопрос, и поспешила заняться едой — в котелок как раз набралось достаточно дождевой воды. Кайса понаблюдал за ней с полмевы и принялся помогать.

— А что с конем? — поинтересовался он, поглядывая на Репея, топчущегося неподалеку.

— С ним ничего, главное накормить… Браги в овес плесну, чтоб не заболел.

— Так вот зачем ты с собой эту флягу таскаешь!

— Думал, сама пью? — фыркнула девушка. — Надо веток набрать, — она с сомнением покосилась на костерок. — Чтоб прогрелись. А то даже вода закипеть не успеет.

— Сиди, — кивнул Кайса, заматываясь в теплый, но еще мокрый, а потому противный и тяжелый, плащ. Подумал — и скинул его, жалея, что рано переоделся в сухую одежду. — Торбу с овсом дай и сиди, у тебя ж губы почти синие от холода.

Не став спорить, Риннолк подала мешок и флягу с брагой для Репея, благодарно кивнула и принялась выбирать подходящие сушеные травы и специи из холщового мешка, чтоб приправить крупу.

— Вкусно, — высказался Кайса много позже, когда огонь осмелел, а от уложенных вокруг него подсыхающих веток поднимался сероватый дым.

— Недоварилась еще, — буркнула наемница. — Откуда привычка в еще не готовое ложкой лезть?

— Жрать хочу, — просто сказал Кайса. — И это еще одна оборотничья особенность, к слову. Есть за двоих. Или за троих.

Дождь вроде как почти стих, так что решено было поесть и идти дальше до самой ночи, но вдруг снова разыгрался, едва кашу разложили по мискам. Бард покачал головой.

— Где готовить научилась? — спросил он, просто чтобы как-то начать разговор, раз уж по всему выходило, что сидеть им здесь еще долго.

— Да чего тут готовить. Крупу бросил, помешал… Травам Нильвган учил, это наш, из самых старых, — Риннолк проглотила кашу, обжигая нёбо. — Что на лекарство сгодится, в основном… Ну и как-то так получилось, что какую еду чем приправлять следует, тоже узнали. И как за породой ухаживать — тоже старик научил…

Кайса внезапно понял, что не расспросил девушку о породе коня. Говоря по правде, про себя бард легко окрестил породу Репея "коровьей", выяснилось — "сторожевая". Так-то. Даже кони на Пограничье были сторожевые. Про них Риннолк рассказывала охотнее, чем про себя. Непугливые и неприхотливые животные были мечтой, по мнению Кайсы. А то, что при галопе устают слишком быстро, так то не очень и нужно обычному путнику. Репей, с подвешенной к шее и уже пустой торбой, умудрился лечь под старой разлапистой елью. Кайса мимоходом отметил, что еще никогда не видел, как спят лошади, но почему-то всегда думал, что стоя… Впрочем, зная Репея, а вернее, получив представления о породе сторожевых коней, бард не слишком удивился бы, узнав, что именно эти кони спят по-всякому.

— За живучесть и распространенную рыжую масть их еще иногда зовут тараканами… — коварно протянула Риннолк, когда разведчик высказал мысль, что с удовольствием прошелся бы даже до Шермеля ради такой лошадки, что не боялась бы оборотня. — Бардам положено либо пешком, либо на красивых таких коняжках, чтоб ноги тонкие и грива до земли… и как это? В лучах солнца золотом отливала, вот.

Элле-Мир задумался на пару мгновений, откуда у Риннолк такие странные представления о бардах, а потом махнул рукой:

— Да какая разница! В песне даже таракана можно сравнить с… ну, скажем, с теми же лучами. А что? Вот например: "рыжими тараканами бежали по земле последние лучи осеннего заката".

Наемница фыркнула, удержавшись от замечания по поводу сказительных способностей Кайсы, но бард и не думал униматься.

— Или вот так: "о прекрасные девы, с кудрями рыжими, как тараканья спинка…". Или еще, для описания возлюбленного, скажем… "в горячих карих глазах его временами, как испуганные маленькие тараканы, проскальзывали золотые искорки". Наверное, в песню не вставить, но для рассказа самое то!

Вдоволь поизгалявшись над поэтическим слогом, путники пришли к выводу, что современное словесное искусство многое теряет, зациклившись на стандартных цветах меди, золота и языков пламени.

Проверять, что быстрее — закончится дождь или путников сморит сон, с каждой кейдой все больше не хотелось. Само собой получилось, что устраивались на ночлег под тем же пологом. Непогода убаюкивала замечательно.

— Чего ежишься? — вяло поинтересовался бард, укладываясь спать на тонком походном одеяльце. Промокнет, но до того Элле-Мир успеет заснуть. Вместо подушки, как обычно, сгодилась сумка.

— Холодно, квирр…

— Холодно? Все еще? — поразился бард.

— Да, — огрызнулась наемница, плотнее кутаясь в плащ. — Я ж не оборотень…

— Не в оборотнях дело, — миролюбиво откликнулся Элле-Мир и перебросил ей свой скомканный плащ. Дождался смущенной благодарности и задумчиво пробормотал:

— Холодно бывает не только за порогом.

Отвечая на непонимающий взгляд Риннолк, добавил:

— Изнутри холод идет.

Сказал — и повернулся на другой бок, отчасти потому что не хотел слышать вопросов, отчасти для того, чтобы девушке было легче осмыслить уже произнесенное.

А потому бард не видел, как сильно побелело лицо Риннолк, а на закушенной губе выступила капелька крови. Девушка отвернулась в противоположную сторону, с головой закрываясь серым плащом поверх собственного синего, и подула на озябшие пальцы.

Болеть весной — к этому привыкла и Риннолк, и все ее знакомые в Шермеле. Ничего не могло выбить проклятую простуду — ни тренировки, ни закаливание, ни целебные настои. Дней пять-десять, и проходило само, и девушка снова была здорова и крепка весь год.

Только сейчас вот дело не в простуде. Болезнь осталась в Кадме.

Так вот какого же квирра проклятый бард сумел с ходу заметить то, что и во сне-то не всякому явится?!..

Риннолк не любила сны. Никогда не старалась их запомнить. Самые мерзкие и так оставались в памяти вязкой нагретой смолой — стоит только задеть их, тут же встанут перед глазами, затягивая в густую темноту того… того, чего никогда не было и никогда не будет.

Чаще же сны были пустыми или бредовыми — как сегодня.

— Ли-и… — просипела во сне Риннолк. Кайса вздрогнул, перевернулся, приподнялся на локте и внимательно посмотрел на девушку через разделяющее их тихое пламя костра. Слушать, что бормочет человек во сне, это то же, что и подслушивать тайный разговор. Кайса поморщился, сражаясь с совестью, но не затыкать же уши. Совесть, впрочем, говорила, что как раз таки заткнуть.

— Ли-и! — с еще большим трудом проговорила Риннолк. — Лиотто…

Ногти правой руки впились в левую. "Так вот почему у нее руки так исцарапаны" — отстраненно заметил Кайса. Трагичный излом бровей, кажущихся угольно-черными на бледном до синевы, повернутом к небу лице, отблески пламени как лихорадочный румянец, искусанные губы… Раньше такого за ней не водилось.

— Кто это? — не выдержал Кайса.

— Лиотто, — безнадежно, даже как-то жалобно прошептала Риннолк.

"Я только услышу, кто это — и тут же разбужу, — обещал себе разведчик. — И больше никогда…"

— Кто это?..

Девушка напряглась, судорожно втягивая носом воздух, и замерла. А через миг, чуть приоткрыв глаза, буркнула с ненавистью:

— А ты сволочь, Элле-Мир.

Кайса искренне хотел оправдаться, но сверху упал отшвырнутый плащ, в обычно светлой голове что-то перекосилось, бард небрежно укрылся и молча закрыл глаза.

***

Молчать всю дорогу оказалось труднее, чем всю ночь. Риннолк привыкала заново, в душе понимая нелепость своей обиды, а Кайса просто уперто молчал, замещая отсутствие слов огромным потоком мыслей.

Обида грозила перерасти в откровенно идиотическую ситуацию у городских ворот. Догадавшись, что на вопросы стражи отвечать-таки придется слаженно и четко, путники сначала заговорили одновременно, потом одновременно замолчали, но под подозрительным взглядом невысокого цнэрга с внушительным топором кое-как объяснили, зачем пожаловали в Зарег.

— Брат с сестрой, говорите? — хмыкнул цнэрг недоверчиво. Собственно, на цели приезда ему было глубоко плевать, будь за парнем и девушкой, скажем, телега купца или что поинтереснее, он бы только кивнул да взял положенную монетку.

— Троюродные, — поспешно поправился Кайса. — Вот, решили вместе попутешествовать, родню общую навестить, а то нехорошо как-то, не виделись квирры знают сколько лет…

Цнэрг кивнул с явным одобрением — его народ всегда ценил родственные связи выше всего на свете, и сам он искренне не понимал, как можно не знать даже имени своей, скажем, троюродной прапрабабки по материнской линии деда своей жены. Ну а не навестить старуху хотя бы раз в год и вовсе было немыслимо! Она ж скучает по родненьким-то своим, по всем, как по одному…

— Проходите, по медяшке с каждого, за конягу две.

— Что нового-то в городе? — мимоходом поинтересовался Кайса, памятуя о предупреждении Его Величества и ожидая чего-нибудь в духе "да паршиво последнее время".

— Да змей у нас, — стражник почесал затылок и махнул рукой куда-то вправо. — А так хорошо все…

— Змей?! — сдавленно ахнула Риннолк, отойдя на пару шагов.

— Змей… — озадаченно повторил Кайса. — Да не беспокойся так, могло быть хуже…

— Например? — звенящим голосом отозвалась наемница, наплевав на взаимное молчание. За службу на Пограничье она видела змея лишь один раз. Огромных гадов перебили почти всех еще за прошлую эпоху, сейчас их существовало едва ли полсотни по всему миру. Близ Пограничья жил один Северный. Змей поднялся в воздух лишь раз за все годы, что Риннолк прожила в Шермеле. Поднялся — чтобы замереть на миг неясным силуэтом и рухнуть вниз, куда-то в глубь Шейм-Оннэ.

Змей был стар и умирал. Когда отряд Шермеля с помощью двух магов нашел место его падения, Змей сумел лишь поднять голову и приоткрыть пасть, показав белые клыки. Полоса шерсти на его спине посерела и походила на седину. Ветерок играючи выхватывал целые клоки и швырял в лица людей. Волосы липли к пальцам как паутина. Чешуя, похожая на черненое серебро, торчала, словно у кедровой шишки, из которой белка вытащила все орехи. Светло-серые глаза с точками зрачков смотрели по-прежнему злобно.

Никто не решился подойти и добить чудовище. Отошли дальше и встали лагерем, чувствуя себя падальщиками. Чешуя возле коротких кривых лап Змея и на его голове, а так же клыки, стоили дорого и входили в множество колдовских ритуалов…

— Ты когда-нибудь видел Змеев, Кайса?

Тот, старый, в ширину был где-то с небольшой дом, а уж в длину…

— Нет, — честно ответил бард. — Я про них читал. Да что с тобой?

— Что со мной?! Меня удивляет, почему… — Репей, которого последнее время вела девушка, то и дело тянулся к Элле-Миру, и разведчик наконец мягко отобрал у Риннолк поводья. Та, похоже, не заметила.

— …почему стражник так спокойно об этом говорит?! И ты тоже!

— Риннолк, это Змей, — не понял беспокойства бард. — Существо, конечно, редкое и опасное, но не настолько, чтоб кричать об этом на всю улицу…

— То есть? — вскинулась Риннолк. — Нильвган рассказывал, сколько разрушений может принести один Змей! В некоторых городах даже собирали ополчение, чтобы его убить!

— Да ну, никогда такого не слышал…

Наемница, совершенно запутавшись, побрела вслед за Кайсой и Репеем. Может, здесь научились находить какой-то общий язык с крылатыми бестиями, или, скажем, как-то их задобривать.

***

Когда пришел чужак, лил дождь — Йелсу это помнил совершенно точно. Дождь лил два дня почти без перерыва. И чужак пришел глубоким вечером, почти ночью. В такое время и такую погоду — по крайней мере, Йелсу был в этом уверен, — в мирные городки наведываются только опасные преступники и убийцы, причем, уверенные в своей безнаказанности и силе. И веет от них яростью, и кажется, они могут поджигать взглядом. И странный гость, по кому, верно, тюрьма плачет, пришел почти что ночью, в лютую непогоду, но кроме этого придраться было не к чему. Постоялец как постоялец, живет наверху, платит исправно, по городу ходит…

А сейчас пришел бард. Пришел, как и полагается честным людям, солнечным днем, даром, что еще вчера лило, как из ведра. Едва ли не с порога попросил обед (в своей обиде путники проигнорировали не только друг друга, но и завтрак), оглушительно чихнул в скомканный платок и расчехлил лютню — чтоб народ увидел и не спешил расходиться, и заглянул вечером. Следом вошла высокая девушка, судя по коротким волосам, выправке, одежде и оружию, наемница. "Развелось, — подумалось хозяину. — И что за счастье для девки?" Была в Зареге одна девчонка, в тринадцать без родителей осталась, убегла квирры знают куда, потом вернулась, лет через десять, при оружии, а взгляд такой, что в дрожь бросает, и ухмылка ледяная…

Йелсу спохватился, сам подошел к столу, который облюбовали менестрель с… подругой, что ль?.. принес квас, хлеб, тарелки с домашним сыром, квашеной капустой и солеными грибами, крикнув на кухню, чтоб разогревали суп. Ничего не пожалел, вот как! Тем более что вечерочком, судя по всему, в родимую "Зорюшку" пожалует много народу — если бард остановится.

— Спасибо, — поблагодарили в один голос путники, а парень поспешил договориться насчет двух комнат.

— Мы на ночь пока что, а потом поглядим, как получится…

— Комнаты есть свободные, звать меня Йелсу. А ваши имена как будут, гости? — спросил Йелсу, прикидывая, не мог ли он видеть барда раньше.

— Риннолк из Шермеля, — отчеканила девушка. Ну как есть — пограничница бывшая…

— Кайса, — ответил менестрель. — Элле-Мир.

— Спящий Зимой? — припомнил трактирщик. — Слыха-а-ал…

— Надеюсь, хорошее, — забавный парень, старается на собеседника смотреть, а все в тарелку упирается. Да и сам он умен, Йелсу! Еду поставил, и вздумал болтать!

— Там еще расстегайчики на кухне оставались, — неуверенно пробормотал Йелсу. — Ты ешь, а то на голодный желудок поется плохо.

Вот в этом они с менестрелем были совершенно солидарны. И даже с хмурой девкой.

А тот, появившийся почти месяц назад, сидел в другом конце зала и украдкой посматривал на новопришедших.

Риннолк старалась не озираться, но ничего не получалось. В конце концов она встала, чтобы снять надоевший колет. На самом деле тот можно было легко стащить, не поднимаясь с места, но девушке было нужно передвинуть стул.

— К чему такие ухищрения? — негромко поинтересовался Кайса, разливая по кружкам квас.

— Просто люблю сидеть спиной к стене, чтобы видеть весь зал.

— Ну да, — покладисто согласился бард. — Конечно, как я сам об этом не подумал…

— На самом деле, это так. Но здесь еще… — Риннолк понизила голос. — Тревога, в общем. Муторно как-то.

Кайса с сомнением посмотрел на свою спутницу. Как-то странно было слышать от нее о непонятных предчувствиях.

— Когда нас готовилась сцапать банда Энро, ты что-то не страдала приступами ясновидения.

— Во-первых, я не предсказываю, а во-вторых, тогда нам, по сути, не грозила опасность.

— А сейчас грозит?

— Я не знаю! — разозлилась Риннолк. — Вообще считай, что я ничего не говорила.

— Хорошо-хорошо, — сам бард никакой опасности не чувствовал, но вот то, что обычно сдержанная и холодная девушка сейчас едва ли не локти грызет от беспокойства, начинало настораживать. — Примем к сведению, но не более, договорились?

— Да… — наемница потерла лоб и поморщилась:

— Я ведь не схожу с ума?

Вопрос требовал долгих раздумий и взвешивания всех факторов "за" и "против", поэтому Кайса несколько замедлился с ответом. Подскочившая служанка, радостно улыбаясь, поставила перед гостями миски с супом и, едва отвернувшись и сделав шаг, рухнула на пол. Доски скрипнули, стол чуть подпрыгнул, суп плеснул за края тарелок.

— Ильгеда, растяпа! — рыкнул хозяин таверны, подбегая с тряпкой в руке.

— Ничего страшного, — пробормотала Риннолк.

— Да ведь не в первый раз, добрая госпожа, — фыркнул мужичок, поднимая тарелки и протирая стол.

— И я вам не в первый раз говорю — хлипкий пол слишком, тут не то что падать, ходить страшно! — отозвалась служанка не очень почтительно. — Того и гляди, развалится "Зорюшка"…

— Я тебе дам "развалится", ты ж первой на помойке окажешься!

Подавальщица украдкой показала хозяину язык и убежала на кухню. Йелсу, извинившись, поплелся за ней.

— Мы сходим с ума вместе, — немного помолчав, сообщил Кайса торжественно.

Риннолк отчетливо скрипнула зубами.

— Что не так?

— Предчувствие, — бард покрутил головой.

— То есть я тут сидеть спокойно не могу, — медленно и тихо проговорила наемница, — а ты вдруг видишь что-то эдакое, мне абсолютно непонятное, и в один момент решаешь, что да, таки что-то подозрительное происходит?..

— Ну, почти так… Риннолк, давай есть, у нас еще дело.

— И Змей, — совсем помрачнела девушка.

— И Змей, — бард склонил голову набок, словно что-то прикидывая в уме или вспоминая, но быстро опомнился и потянулся к хлебу.