Королева эльфов. Зловещее пророчество

Синева

Никодемус чувствовал звезду альвов. Лисьемордый знал, что они совершили прыжок во времени. Просто безумие — вторгаться в паутину посреди тропы. Нужно выбираться, немедленно! Чем дольше он здесь остается, тем больше убегает времени. Моргнул — год прошел. Произнес слово — десятилетие.

Лутин собрал в кулак всю свою силу. Не просто открыл врата, он разорвал их. Его магия сделала это. Без выкрутасов.

Напрямую. Никодемус тут же переступил порог. Олловейн с королевой на руках шел по пятам, настолько близко, что наступил ему на хвост.

Вода! Повсюду!

Лутина охватила паника. Их окружал синий свет. Рыжий кобольд погружался! Никодемус закричал. Что-то было перед мордочкой. Прозрачное. Похожее на желе. Оно вцепилось ему в лицо! Он схватил это нечто и собирался было оторвать, но Олловейн удержал:

— Нет!

Почему он слышит эльфа? Никодемус изо всех сил воспротивился хватке остроухого. Полулису казалось, что он задыхается. Они были глубоко под водой. Высоко над головой сиял яркий свет. Вода была теплой.

Воздушный пузырь защищает тебя, Никодемус. Нерви его, иначе захлебнешься.

Лутин скосил глаза и уставился на объект, окружавший мордочку. Он было полупрозрачным. Он пульсировал.

— Это животное!

Успокойся, произнес Олловейн. Это магическое существо.

Созданное при помощи заклинания. Не родилось из яйца, не появилось из живого тела. Я знаю его. Оно очень древнее. Это защитное заклинание альвов, чтобы дышащие легкими, такие как мы, случайно вышедшие через звезду альвов в море, не захлебнулись.

Ну и что, что это заклинание альвов, думал Никодемус, все равно какое-то желеобразное животное вцепилось в нос! Что за жалкое заклинание! Неужели альвы не могли придумать ничего лучше? Ведь, в конце концов, они создавали целые миры!

А как это мы можем разговаривать в воде?

Тоже благодаря этим существам. На самом деле мы не разговариваем. Они выделяют секрет. Наркотик. Я могу слышать твои мысли, словно произнесенные слова.

Это сон, решил Никодемус. Точно сон! Ему совершенно не хотелось, чтобы какие-то животные выделяли в него секрет.

Пока он думал об этом, они погрузились глубже. Синева стала гуще.

Очень убедительный сон, подумал лутин. Но не более.

Должно быть, он потерял сознание. Во время перехода в Золотую Паутину. Когда он очнется, окажется, что его поглотило далекое будущее.

Перед рыжим кобольдом появился тюлень и уставился на него. Принялся плавать вокруг, поглазел немного на Олловейна и Эмерелль, а затем исчез в темной мгле.

Никодемус заработал ногами. Он никогда не был хорошим пловцом. Эта штука на носу давила. Он попытался сорвать ее с себя. Но если это не сон…

Глаза пекло. От соли в морской воде?

Это была зельки.

Кто… что? Откуда ты все это знаешь?

Мы в царстве Элеборна. Мы ушли от призрачного пса. Благодаря тебе, Никодемус. Только могущественные волшебники способны открыть врата на тропе альвов, вдали от звезды.

Вынужден признать, что недооценивал тебя.

Никодемусу никогда еще не доводилось слышать о лутине, который бы путешествовал в королевстве под волнами. Наверное, были тому причины! Находиться здесь было неприятно. По крайней мере полулису. Рыжий кобольд поглядел на Эмерелль, лежавшую на руках у Олловейна. Их можно было бы принять за любовников, если бы не выражение лица эльфийки. Никодемус видел только ее глаза и лоб. Все остальное тоже покрывало прозрачное существо. Эмерелль казалась до смерти уставшей. И постаревшей. Никодемус видел, что призрачный пес что-то вытягивал из нее. Она умирает?

С ней все в порядке?

Нет. Но я уверен, что скоро придет помощь. У Элеборна есть камень альвов. Князь под волнами очень могущественен.

Он сумеет помочь. Ты сделал правильный выбор, приведя нас сюда.

Никодемус попытался не думать о том, что вышел на первой попавшейся звезде альвов. Коротышка поднял голову и посмотрел вверх. Свет почти померк. Зато стало видно, что эта штука у него на мордочке источает легкое желтовато-зеленое свечение.

Никодемус мысленно содрогнулся и попытался думать о чем-то другом. Но все равно то и дело принимался смотреть на эту штуку. Видно было даже, как внутри переливается жидкость!

Кто такие зельки?

Зельки изменяют свой внешний вид. Некоторые утверждают, что они дети Элеборна. Можно повстречать их в виде тюленя или выдры. Или в виде исключительно прекрасных женщин, очень похожих на нас, эльфов.

Очень странно — разговаривать при помощи мыслей. Чувствовалось больше, чем было произнесено. Стоявшие за словами воспоминания всплывали в голове Никодемуса в виде образов. Олловейн хорошо знал зельки. Он встречал не одну из них, и Эмерелль не захотела бы знать, что проделывали вместе ее белый рыцарь и эти морские создания. На лутина обрушился целый поток воспоминаний. Никодемус видел Олловейна на больших пирах, за игральными столами. Постоянно за игральными столами. Он играл в фальрах. Очевидно, на деньги. Лисьехвостый рассматривал мыслеобразы. Он решил, что зарабатывать деньги игрой очень интересно! До сих пор игра в фальрах казалась рыжему слишком сложной и запутанной. Ребенком он пару раз попытался научиться играть в нее, но самым жалким образом потерпел неудачу.

Внезапно он увидел дракона. Так отчетливо, так живо, что испуганно отпрянул от мыслей эльфа. Но недостаточно быстро! Он получил часть воспоминаний о всепоглощающей боли, когда плоть плавилась на костях. Он почувствовал каждый нерв.

Вот в этом заключается недостаток чтения мыслей других существ. Теперь Олловейн пришел к нему. Никодемус попытался закрыться. Но как можно кого-то прогнать из своей головы?

Считается невежливым проникать глубже в мысли других, мой маленький друг. Это очень легко, но противоречит этикету. Признаю, я провел тебя сквозь свои воспоминания. Я хотел, чтобы ты разделил со мной последний миг моей жизни, жизни Фальраха. Может быть, теперь ты будешь обращаться ко мне по имени Фальрах? Мне так приятнее. И, я надеюсь, ты понял, какие опасности таятся в том, чтобы совершать поход по мыслям и воспоминаниям других. Здесь, в королевстве под волнами, это совершенно не ценят. Некоторые слишком любопытные существа были убиты, потому что увидели вещи, которые их не касались.

Я не знал этих правил…

Теперь знаешь. И предупрежу тебя еще раз. Королевство под волнами совершенно не похоже на все, что тебе известно.

Жизнь здесь стоит мало. Если ты совершишь ошибку, неведение не защитит тебя от возмездия и ты почувствуешь все последствия своих поступков.

Никодемусу не захотелось вообще ни о чем думать. Но как можно остановить поток мыслей? Фальрах… Да, теперь он будет называть его именно так! Фальрах плыл вместе с ним по слабому течению. Лутину показалось, что они перестали погружаться. Над головой он уже не мог разглядеть солнечный диск, а внизу не было видно дна. Они перемещались по бесконечной синеве. Не имели никаких точек отсчета для измерения расстояния. Не имели возможности понять, сколько прошло времени. Рыжему кобольду было страшно!

Расслабься, Никодемус. Это даже приятно. Погрузись внутрь себя.

Как же это может быть?! Легко Фальраху говорить… Думать…

Можно я поброжу по твоим воспоминаниям?

На ум Никодемусу сразу пришли некоторые события, которыми он совершенно не хотел делиться с эльфом!

Меня не интересует эта лисьеголовая девушка Лица. Не думай о том, что я не должен знать. Сейчас ты обрушиваешь на меня образы, которые вообще-то собирался скрыть. Закрыться от этого я смогу, только если полностью уйду из твоих мыслей.

Мне не нравится такой способ разговора!

Привыкай, Никодемус, так здесь заведено, и ты ничего не изменишь.

Внезапно лутин почувствовал себя потерянным. Наверняка все дело в том, что он оказался посреди этой бесконечной синевы. Он был ничто. Ничего не значил. Отрезан от мира.

Песчинка. Чушь какая, мысленно обругал он себя. Я Никодемус Глопс, брат Элийи Глопса, который перевернул с ног на голову весь Альвенмарк и позаботился о том, чтобы кобольды наконец получили давно заслуженное признание.

Ты больше, чем чей-то брат.

Я думал, что непрошеным влезать в чужие мысли невежливо.

Да, ты прав. Но все же я позволю себе дать совет. Не оценивай себя по своему брату. То, кем ты являешься, а кем — нет, зависит только от того, что ты совершаешь или не совершаешь.

Это было похоже на болтовню старого учителя Громьяна.

На самом деле все иначе. Никодемус точно знал, что очень многие вдруг начали интересоваться им только потому, что он был братом Элийи.

Внезапно что-то в глубине привлекло его внимание. Там двигалось что-то темное, и оно быстро приближалось. Очень большая рыба. Она скользнула на некотором расстоянии от них, оставила за собой белый след и вернулась назад. На этот раз немного ближе. Брюхо рыбы было светлым. Спина полосатой. В темную и светлую полоску… У нее был крепкий треугольный спинной плавник. И холодные темные глаза. Блеска в них не было. Ее челюсти широко раскрывались, пока она кружила вокруг них, и круги эти постепенно сужались. Никодемус увидел еще одну тень. А затем еще одну. А потом и третью. Эти рыбы были слишком велики. Почти столь же велики, как тролли.

Что нам делать?

Ничего!

Лутин почувствовал, что Фальрах не настолько спокоен, как пытается показать своим отрывистым ответом.

Мы должны победить их!

Как? Я не вооружен, Никодемус. И уплыть от них мы не сможем. Мы должны сохранять спокойствие. Они могут чуять наш страх.

Как они могут чуять нас? Мы же в воде!

Может быть, они чувствуют его на вкус. Этого я не знаю.

Но совершенно точно знаю, что мы покажемся им вкуснее, если будем бояться. Может быть, нам повезет и вскоре вернется тюлень. Тогда они станут посланниками, а вовсе не охотниками.

Мы можем всплыть к звезде альвов и бежать.

Далеко мы уйти не сможем.

Лутин выругался. Не могут же они просто сдаться и ждать, не придет ли в голову этим проклятым рыбам слопать их!

Точно, друг мой, мы можем провести время с пользой. Ты знал Олловейна?

Услышать такой вопрос от того, кто выглядел как Олловейн, было довольно странно. Но ведь лисьехвостый знал, что мастер меча, мягко говоря, странноват. Я знал его в то время, когда он собирал помет ящериц для костра моего племени.

Олловейн, Фальрах, Клавес — под всеми этими именами встречал лутин эльфа. И каждый раз остроухий вел себя иначе. Никодемус посмотрел на крупных рыб. Теперь чешуйчатых созданий было уже пятеро. Его спутник прав, им не уйти.

Одна надежда на то, что очнется Эмерелль и поможет им. Но, может быть, она уже умерла. По крайней мере ее мыслей коснуться он не мог.

Если дошло до смерти, то лучше думать о чем-нибудь веселом. А история о Клавесе точно веселая. И рыжемордый подумал об ослином костюме, в который они зашили эльфа, и о том, каким невероятно наивным он был.

Кошмар

Сканга очнулась от беспокойного сна. Видения ее были запутанными. Под конец у шаманки возникло ощущение, что ее схватила за горло чья-то ледяная рука. Троллиха села на ложе. Она вернулась в пещеру в горах Снайвамарка. Всего на несколько дней. Ей нужно было сбежать из замка Эльфийский Свет. Она ненавидела царившее там оживление. Суматоху.

Нигде в огромных залах нельзя остаться наедине с собой…

Сканга подошла ко входу в пещеру. Ледяной ветер хлестал ее старую плоть. Она приветствовала его. На холоде она чувствовала себя более… живой. И ей нравилось созерцать суровые скудные ландшафты. Темные скалы, выступавшие на фоне бесконечного заснеженного пейзажа. Лужайки и леса Сердца Страны она терпеть не могла. Они даже зимой выглядели милыми. Снайвамарк был иным. Грозным, неприступным, жестоким. Тот, кто попадал сюда впервые, сразу понимал: слабые здесь умирают очень быстро. Но тех, кто выживал, эта земля наделяла гордостью. Поэтому ее народ за годы изгнания не переставал мечтать о Снайвамарке, вечерами рассказывал младшим поколениям истории о потерянной родине. Сканга гордилась тем, что привела всех обратно.

Она вдохнула холодный воздух. Каждый вдох приносил волну приятной дрожи. Она знала, что ее заклятый враг вернулся. Не знала, где он, но точно знала, что он снова в Альвенмарке. Иного значения ее сон иметь не мог. У нее никогда не было кошмаров! Никогда не просыпалась она испуганной!

Когда трое ши-хандан не вернулись, Сканга поначалу забеспокоилась. Но годы шли, а об Эмерелль не было ни слуху ни духу, и у шаманки зародилась обманчивая надежда. Может быть, все они погибли во время сражения. Где-нибудь в глуши, без свидетелей. Она искала Эмерелль всеми возможными способами и не находила.

И вот остроухая вернулась. Проклятая эльфийская шлюха.

Сканга чувствовала ее присутствие. Эмерелль здесь. На этот раз шаманка не станет посылать убийц. Она поступит иначе!

Она знала, куда придет Эмерелль. И там ее будет ждать смертельная ловушка. Теперь Сканга знала, что должна присутствовать при этом сама. Эльфийка слишком сильна. С ней нужно сразиться силой камня альвов.

Сканга печально обвела взглядом пейзаж. Элийя Глопс передал ей председательство в Совете Короны. То, что он добровольно огдал часть полномочий, внушало опасения. Это было не в его духе. За ним тоже нужно присматривать. Гильмарак наградил лутина за годы верной службы и сделал его князем Танталии. Лутины были кочевниками. Править княжеством противно их природе. Из этого не выйдет ничего путного.

Лучше вернуться в замок Эльфийский Свет еще сегодня, раздраженно думала Сканга. Она должна попытаться выяснить, где Эмерелль. Быть может, даже при помощи серебряной чаши…

Спящая

Отец, чужая! Случилось что-то ужасное. Ты должен пойти со мной. Немедленно! Она должна уйти! Лучше будет высадить ее на безлюдном берегу!

Никогда еще не видел он, чтобы Аилис была вне себя.

Обычно его дочь очень спокойна.

Да что случилось-то? Он ждал прекрасную Найлин, и ему не очень-то хотелось покидать уединенный коралловый грот.

Нужно, отец! Сотни мертвых! Она должна уйти!

Князь склонил голову набок. Мертвых? Тогда веди к ней.

Аилис мощными гребками рванулась вперед. «Она стала красивой», — подумал Элеборн. Впрочем, он толком не верил в то, что она рассказывала. Гостью поселили в отдаленном месте. В маленькой, окруженной кораллами лагуне. Туда не забрел бы никто. Никакие… сотни!

Что именно ты видела, Аилис?

Я шла вдоль берега. Мне было любопытно посмотреть на чужую. Когда я пришла в лагуну, мне показалось, что там на удивление тихо. В скалах больше не было попугаев-ныряльщиков. Не было тюленей… А когда я посмотрела в воду… Ничего подобного я не видела… Это было ужасно. Всюду было полно мертвых! Сони маленьких рыбок плавали на поверхности.

Исчезнувшие попугаи-ныряльщики… Два дельфина… Несколько пеликанов… Целая лагуна была полна трупов.

Элеборн остановился. А она? Ты ее видела?

Нет, отец. Это было невозможно. Вся поверхность воды была усеяна мертвецами. Я сразу бросилась к тебе.

Кто-нибудь кроме тебя видел это, Аилис?

Нет, думаю, нет. Ведь, кроме нас, там почти никто не бывает.

Прошу, оставь меня одного, дочь моя. Я должен отправиться к чужой. Я должен посмотреть, жива ли она.

Но ты ведь не можешь…

Меня убить немного сложнее, чем попугая-ныряльщика.

Аилис была послушной дочерью. Она пыталась удержать его.

Она позволила ему уплыть. Навстречу сверкающей красками стене, живому морскому валу. Кораллам, которыми была окружена лагуна, куда по его повелению отнесли Эмерелль. Он узнал ее сразу, прежде чем Олловейн успел что-либо сказать. Она выглядела изможденной. И спала глубоким сном, от которого ничто не могло ее пробудить. Наверное, так было и тогда, когда ее унесли из Вахан Калида. Мир горит, а она спит.

Туннель между кораллами был единственным входом в лагуну. По крайней мере со стороны моря. Он задумчиво рассматривал морские анемоны с их яркими мясистыми щупальцами. Они собирали урожай в море. Они ему нравились. Их игра. Их неустанность. Он был схож с ними.

Он медленно подплыл к туннелю. Почувствовал смерть в воде. Ее вкус. Многогранную смерть. Анемоны на входе в туннель гибли. Гибли в теплой воде и крохотные зверьки, едва видимые глазу!

Из туннеля в лагуну выплеснулся поток еле различимых светящихся частиц. Его коснулась чужая сила. Он отпрянул.

Несколько быстрых движений отнесли его прочь от входа в лагуну. Он почувствовал касание смерти, хоть она еще и не успела тронуть его. Она позволила ему уйти. Но была поблизости.

Что там? Это работа Эмерелль? Что она делает? Что с ней случилось? Она здесь уже пять дней. И Олловейн не рассказывает, что произошло. Ничего не рассказывает даже этот проклятый маленький лутин. Ни слова о том, где она была все эти годы, когда нужна была Альвенмарку. Ни слова о том, почему она спит и убивает во сне!

Гибель легенды

— Этот белый рыцарь — сущая чума!

Балдуину пришлось склониться к самому лицу короля, чтобы расслышать то, что он бормотал. Вонь, исходившая от недавно открывшегося гнойника, была ошеломляющей. Балдуин дышал через рот и пытался не обращать внимания на язву, но ему то и дело приходилось отклоняться от постели, чтобы подавить тошноту.

— Расскажи мне о рыцаре!

— Он основал несколько рефугиумов для воинов. По нашим оценкам, около пятнадцати рыцарей приняли устав ордена Древа Праха. И почти сотня простых воинов, крестьян и ремесленников. Говорят, он покинул границу с Друсной и направляется на юг.

— А народ?

Балдуин облизал губы. На миг взвесил, что опаснее: сказать правду или солгать. У Кабецана было слишком много шпионов, которые докладывали ему обо всем. Гофмейстер поглядел на Танкрета, стоявшего в ногах постели. Воин состарился, но все еще оставался отличным бойцом. Балдуин знал, что негодяю доставит удовольствие отрезать голову кому угодно, если так прикажет король. И гофмейстер выбрал правду.

— Народ любит его. О нем складывают бесчисленное множество историй. Начиная с того, что он — ваш внебрачный сын, мой король, до совершенно сказочной чуши вроде того, что он — сын Тьюреда и послан, чтобы привести королевство к славе. Многие также верят… — Некоторое время гофмейстер колебался. — Многие также верят, что однажды он свергнет вас с трона.

— Можешь говорить спокойно, что он убьет меня. — Кабецан закашлялся.

Все его тело сотрясала судорога. От него остались кожа да кости. Рана в паху открылась, тонкая струйка крови побежала на белую простыню. Выступила кровь и в подмышке. Балдуин знал, что лечивший чуму лекарь утром надрезал два больших бубона, полных темного гноя. Любой другой человек давно бы умер. Балдуин не верил в древних богов и в чудеса, обещаемые Церковью Тьюреда, но был в глубине души уверен в том, что Кабецан пронизан таинственной темной магией. Никто не мог сказать, сколько раз болел чумой король. Она приходила сама, даже если не свирепствовала больше нигде в королевстве. Так, как сейчас. Он был первым, кто заболел! Поэтому большая часть слуг и стражников спешно бежали из дворца. Несчастные глупцы! Балдуин достаточно хорошо знал своего короля, чтобы понимать: тот, как только наберется сил, устроит жестокую резню среди этих предателей, как он назовет их.

— Это все досужий вымысел, мой король. Вы хорошо знаете, что многие желают вашей смерти. Но что касается белого рыцаря, то, похоже, он никогда не выступал против вас. Даже наоборот. На границе с Друсной он помог. Достаточно случайно брошенной фразы о том, что он поблизости, — и моральный дух наших воинов растет, а варвары трепещут в страхе и отчаянии. Его еще никто и никогда не побеждал в поединке.

И ходят слухи, что когда он говорит, слышен глас божий.

— Чушь! — Кабецан съежился и так сильно закашлялся, что Балдуин понадеялся на то, что старый тиран наконец умрет.

Когда приступ остался позади, король лежал как неживой, вцепившись пальцами в простыню. На лице выступил холодный пот. Грудь едва заметно поднималась и опускалась, дыхание было поверхностным.

Балдуин поднял взгляд. Вокруг постели короля вот уже несколько недель висела одежда. В основном детская. Один из предметов гардероба бросился гофмейстеру в глаза. Темно-синяя сорочка с вышитыми на ней серебряными листьями. Балдуин спросил себя, какое новое безумие охватило правителя. От вида одежды ему стало тяжелее, чем от сознания того, что он стоит рядом с больным чумой, у которого недавно лопнул гнойник.

Что Кабецан собирается делать с этими вещами? Может быть, это одежда детей, которых король приглашал к себе в ванную?

— Красивая одежда… — Монарх рассмеялся. — Я обзавелся блохами. Но не переживай, я велю запереть их в сундук вместе с одеждой.

Кабецан снова засмеялся, смех перешел в судорожный кашель, с губ потекла темная мокрота.

— Балдуин. — Кабецан едва сумел прошептать его имя.

— Да, мой король.

— Рыцарь… Его доспехи. Что ты знаешь о них?

Гофмейстер догадывался, к чему клонит повелитель.

— Да, я тоже слышал эти истории. Доспех необычен. Выглядит совершенно иначе, чем латы каких бы то ни было воинов. Он никогда не пачкается. Рыцарь носит шлем, который выглядит словно серебряная голова. Воин никогда не был ранен. А меч может разрезать любую кольчугу. И некоторые говорят, будто заколдована даже лошадь витязя и что он разговаривает с ней, когда полагает, что рядом никого нет. Я не верю во всю эту чушь, мой король. Да, у него необычный доспех, это отрицать нельзя. Но все разговоры о заколдованных нагрудниках — просто треп. Прошу, вспомните, что говорят о нем и его коне. Это же полная ерунда! Не думаю, чтобы такой человек, как белый рыцарь, беседовал с конем.

— Он проповедует… и он основал рефутиумы. — Кабецан говорил медленно, с длинными паузами. Каждое слово утомляло его. — Кто сделал его священником? Он насмехается над Церковью. Он еретик.

Да, погрузился в размышления Балдуин, таков его король!

Это, бесспорно, самое простое и дешевое решение, чтобы добраться до доспехов. Превратить рыцаря в еретика и велеть сжечь его. И пусть недовольство народа обрушится на Церковь. Сколь страшно ни выглядело тело короля, разум все еще обладал смертоносной ясностью.

— Вынужден вас разочаровать, мой король. Церковь не пойдет против рыцаря. Она видит в нем живого святого. Он спас священнослужителей, взятых в плен язычниками Друсны. Он может толковать Священное Писание лучше любого священнослужителя Тьюреда. Некоторые полагают, что он — сын легендарного бродячего проповедника Жюля. И, мол, этот высокочтимый церковник сам учил рыцаря священному учению Тьюреда. Церковь не станет ничего предпринимать против него.

Напротив, если верить слухам, то он приглашен на собор в Анискансе, чтобы выступить перед высочайшими князьями Церкви.

Кабецан скривился. На большее его не хватило.

— Тогда наемный убийца… Мы разрушим легенду… Его смерть должна быть сенсационной.

— Прошу вас, мой король… Этот рыцарь — находка для Фаргона. Мы многим обязаны ему в боях в Друсне. Вы ведь не можете его…

— Не указывай мне, что я могу, а чего нет!

Кабецан приподнялся на ложе. Глаза его по-прежнему были полны злобы. В его взгляде оказалось достаточно силы, чтобы Балдуин испуганно отступил на шаг.

— Знаю я одного человека, который сможет его убить, — спокойно произнес Танкрет. — Но это дорого. Он выступал на ярмарках и был канатоходцем, пока не обнаружил, что сделки со смертью приносят гораздо больший доход. Обещаю тебе, он устроит этому рыцаришке такой конец, что о нем будут говорить столько же, сколько о смерти Гийома.

— Тогда пусть умрет на соборе, — произнес король и откинулся на подушки.

Остров

Царство Элеборна

Ни один оракул в Альвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. Голос пронизывал ее насквозь. Голос оракула. Он звучал глубоко внутри нее. Фирац насмехалась над ней. Газала так и не сумела простить королеве, что та изгнала ее и ее сестру. Но ведь она была оракулом. Она должна была отвечать на вопросы и не имела права лгать.

Ни один оракул в Альвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. В этом заключалась правда. Ответ был очень ясен, только если посмотреть на него под правильным углом.

Она должна покинуть Альвенмарк. Она должна пойти в Другой мир, к Шамур.

Эмерелль открыла глаза. Что-то было на губах и на носу.

Она подавила приступ паники. Она в воде. Чистой… Неглубоко. Над ней простиралось бескрайнее светло-голубое небо.

Она перевернулась.

Она плавала в коралловом бассейне. Но все вокруг нее было мертво. Погибли анемоны и кораллы. На поверхности безжизненно плавали яркие рыбки. Какое странное место!

Эмерелль попыталась вспомнить, как попала сюда. Шихандан… Эльфийка ощупала свое тело. Камень альвов лежал на груди. Она была обнажена. Смылись все следы серой глины.

Эмерелль медленно перевернулась и обнаружила узкий туннель, который вел из лагуны в открытое море.

Эльфийка улыбнулась. Круглая лагуна. Туннель, ведущий наружу. Словно родиться заново. Может быть, так нужно?

И она поплыла к проходу. Острые ветки кораллов торчали в туннеле. И едва Эмерелль выбралась из прохода, как ее окружило невообразимое буйство красок. По ту сторону лагуны кораллы расцветали во всем великолепии. Вокруг рифа носились стайки ярких рыб. Отвратительная голова мурены показалась из расселины в скале. Похожая на змею хищница недоверчиво уставилась на эльфийку.

Сильными гребками Эмерелль поплыла в открытое море.

Она наслаждалась своим телом. Вода была приятной. Она ласкала.

Свергнутая королева нырнула в глубину. В ее ушах зазвучало пение китов. Оно касалось чего-то глубоко внутри. Эмерелль обхватила себя руками, подтянула ноги и стала медленно погружаться. Закрыв глаза, она отдалась на волю меланхоличной песни огромных животных.

Легко коснулась мягкого песка. Застыла на корточках. Стала прислушиваться. Долго.

Когда она наконец открыла глаза, было темно. Солнце исчезло. В воде мерцало что-то странное, синевато-голубое. Оно двигалось вместе с течением. Заинтересовавшись, эльфийка поплыла к свету. Вскоре сияние окружило ее. Каждое движение вызывало легкие завихрения. Эмерелль последовала за сиянием дальше в море. Задумчиво разглядывала новые формы, которые вода предавала свету.

Ни один оракул Алъвенмарка не сможет ответить на твой вопрос.

Внезапно в мыслях снова возникли слова газалы. Эмерелль не имела права просто плыть по течению. Она должна была выяснить, где находится. Сколько времени прошло с момента нападения ши-хандан? Что случилось с Фальрахом? И с лутином? Почему она одна?

Королева с тоской поглядела на голубоватое сияние. Ей хотелось танцевать в воде вместе с ним, отдаться на волю волн и быть свободной. Никогда ей этого не пережить, с грустью подумала Эмерелль. Таково ее решение… Ее сердце несвободно.

Эльфийка закрыла глаза. Заблокировала все органы чувств и стала прислушиваться лишь к своей душе. Вода была полна жизни. Мыслями королева коснулась группы больших скатов, свободно паривших в воде. Стала единым целым со стайкой красноспинок, двигавшихся в полной гармонии друг с другом.

Тысячи рыб — словно один организм.

Почувствовала китов далеко в море, на глубине. И снова открылась их пению. И вдруг возник страх смерти. Полосатая акула гналась за рыбой-трубой. Гибель.

Душа Эмерелль летела дальше. Вот и другие существа. Их мысли были ей ближе. Женщина. Она смотрит на Фальраха.

Строит ему глазки. Праздник.

Движение. Совсем рядом. Эмерелль открыла глаза. К ней тянулась длинная, вооруженная присосками рука. Эльфийка увидела изогнутый клюв там, где заканчивался клубок рук. Увидела осьминога и потянулась к его запутанным мыслям. Он знал, что Эмерелль слишком велика, чтобы ее съесть, и размышлял, не дохлая ли она, ведь плывет не шевелясь, словно труп.

Королева послала ему мысль о клыках, разрывающих его тело. Осьминог тут же исчез, оставив за собой чернильное облако, которое по краям его щупальца превратили в спирали.

Эмерелль проследила за мыслями женщины. Сейчас она была очень близко к Фальраху. Она касалась его. Она хотела его! Эмерелль подавила искушение вмешаться в ход мыслей женщины. Испугать ее было бы легко.

Эльфийка поплыла. Сильными движениями. Теперь она знала, где находится. Она почувствовала силу Элеборна. Он собрал весь двор, чтобы предаться одному из тех разгульных празднеств, о которых ходило столько разговоров.

Послышалась музыка. Принесенная водой, она казалась чуждой, не только проникала в уши, она касалась всего тела и заставляла вибрировать. То был возбуждающий, чувственный звук. Почти как прикосновение в любовной игре.

В воде извивались полосы голубоватого света, подчиненные ритму музыки. Некоторые существа надели маски. Их окружало сияние. Каждое их движение оставляло светлую полосу. Большинство танцевали сами. Пары были редки. Все двигались в полной гармонии.

Эмерелль увидела Фальраха. Он был обнажен, как и все остальные. Тело его покрывал узор из стилизованных цветов.

Рядом с ним в танце извивалась эльфийка. Ее длинные черные волосы, пронизанные голубоватым светом, ласкали его.

Не мешай им!

Она обернулась. Из глубины бездны поднималась беловолосая фигура. Элеборн! Он тоже был обнажен. Не мешай моему празднику, Эмерелль.

Кто она?

Найлин, моя возлюбленная.

Вполне в его духе, в бешенстве подумала Эмерелль. Он всегда был немного извращенцем. Что она делает с Фальрахом?

Они всего лишь танцуют. Ты не можешь отпустить его?

Всего на одну ночь. Я могу отпустить Найлин. И поскольку это факт, она всегда возвращается ко мне. Чего ты боишься?

Что он найдет в других то тепло, которого ты не можешь ему дать?

Ты меня не знаешь!

Действительно. Он открыл ей поток образов. Умирающие птицы и рыбы. Крохотные точечки света, плывущие по воде.

И посреди всей этой смерти — она. Колышется в волнах. Поглощает свет своим телом. Такую Эмерелль я не знаю. Ты достаточно наубивалась? Вернула себе то, что потеряла?

Он схватил ее за руку и потащил прочь.

Я не знала… Прошу, прости меня. Я…

И ты думаешь, что на этом все? Лагуна, в которой ты спала, была чудесным местом. Там можно было мечтать. Твои сны разрушили ее, и я спрашиваю себя, не уничтожат ли твои мечты весь Альвенмарк.

Ты же знаешь, что это не так, Элеборн.

Знаю ли я это? Я думал, что знаю тебя, Эмереллъ. Но, похоже, ты и сама себя не знаешь. Я хочу, чтобы ты покинула мое царство. Завтра. Можешь забрать с собой мечника и лисьеголового. Но эта ночь принадлежит Фальраху. Я тебя не прощу. Его свобода в эту ночь — цена, которую я требую за то, что ты натворила.

Идем на сушу. Мне не нравится, что ты можешь читать мои мысли и воспоминания.

Мои мысли точно так же открыты тебе.

Меня не интересуют воспоминания сластолюбца!

Может быть, ты могла бы поучиться у меня тому, как нужно наслаждаться жизнью.

Пожалуй, это столь же вероятно, как и то, что однажды ты будешь сражаться за Альвенмарк.

Это уже было, возмутился Элеборн.

Мы оба знаем, что ты сражался с троллями лишь вполсилы.

Они молча направились к берегу.

— Чего ты хочешь от меня, Эмерелль? Я предоставил тебе убежище. О тебе заботились. Твои раны исцелились. Не думай, что я отправлюсь с тобой на твою войну.

Другой мир

Эмерелль отметила неохоту, с которой Элеборн покидал воду.

Он тоже носил камень альвов, как и она. Ни одно существо в океанах Альвенмарка не могло сравниться с ним по силе. Он верил, что его сила рождена водой. На земле он чувствовал себя не в своей тарелке. Эмерелль хорошо помнила те дни, когда он был таким же, как она. Элеборн происходил из одного из древнейших родов Альвенмарка. Он тоже сражался в войне против девантаров. Был тяжело ранен. Получил ожоги.

Эмерелль видела его тогда и не думала, что он выживет. Но случилось чудо. Ему потребовалось очень много времени, чтобы поправиться. А потом он ушел в воду. Однажды он рассказывал ей, что, несмотря на то что у него снова наросла кожа без шрамов, он все еще чувствует глубоко внутри боль и жар от ожогов. От пребывания в воде ему становилось легче. Альвы, оценившие его верность в тяжкие времена, подарили ему зельки и собственный камень альвов. Так Элеборн стал правителем под волнами. И он там и остался. Он наслаждался едва не утраченной жизнью. Его праздники скоро стали притчей во языцех — благодаря их роскоши, а из-за распутства о них шла дурная слава.

Недовольно вздохнув, Элеборн опустился на песок. Вытянул ноги, чтобы морской прибой ласкал пальцы. Неподалеку в воде мерцало голубое свечение. На миг Эмерелль показалось, что она видит тень зельки, но уверена не была.

— Ну, и чего ты хочешь от меня в этом мире, где ложь скрыть легче, чем в моем царстве?

Эмерелль коснулась губ и носа. Странное создание, цеплявшееся за ее лицо, давая ей возможность дышать, отпало, а она и не заметила.

— Я хочу знать, что произошло за то время, что я потеряла на тропах альвов.

— С чего начать? Со времен твоей битвы на Шалин Фалахе и победы троллей прошло более одиннадцати лет.

— Расскажи о тролльском короле. Что он предпринимает?

Как обращается с народами Альвенмарка? Какой он правитель — справедливый или жестокий?

Элеборн рассказал о новых законах троллей. О том, как ограбили богатых, о том, что торговля за деньги сменилась бартером. Он рассказал, что, по его ощущениям, простым крестьянам и ремесленникам живется легче, чем когда-либо прежде, и что каждый может предстать перед Советом Короны в замке Эльфийский Свет, хоть и приходится долго ждать, прежде чем тебя выслушают. Поведал он и о войне с кентаврами, и о загадочных караванах в Снайвамарк, а также о том, что вот уже два года от дальних берегов Альвенмарка к Китовой бухте направляется множество тяжело груженных кораблей, чтобы затем вернуться на родину с пустыми трюмами.

Они сидели на прибрежном песке и смотрели на светящееся море. Эмерелль задумчиво рисовала палочкой узор на песке, пытаясь вникнуть в планы троллей.

— Как думаешь, что они возят в Снайвамарк?

— Я был готов к тому, что корабли гружены экзотическими блюдами. Или мехами, красивыми камнями, редкостями. Разными интересными вещами, которые нравятся троллям. И был очень удивлен, когда побывал на затонувшем корабле и осмотрел груз. Корабль был забит золотом и серебром.

Эмерелль тоже была удивлена. Тролли ненавидели металлы.

Серокожие ни во что их не ставили.

— Возможно, был один такой корабль?

Элеборн задумчиво покачал головой.

— Не думаю. Ты бы видела, как глубоко сидят в воде те суда, что идут в Снайвамарк. Они везут исключительно тяжелый груз. Я думаю, что их король не пошутил с отменой денежной торговли. А еще мне кажется, что он везет все золотые и серебряные монеты в свои пещеры, чтобы оно осталось там навеки, ведь никто не сможет вытащить металл из тролльских крепостей. Таким образом они хотят добиться того, чтобы наш мир погряз в бартере, независимо от того, кто сидит на троне, тролль или ты, Эмерелль. Они создают необратимые вещи.

Эмерелль стерла рисунок. Тролли вели себя непредсказуемо. Но если серокожие думают, что их крепости надежны, то ошибаются. Вообще-то они должны были понять: однажды их уже выкурили из грязных каменных гнезд.

— Думаешь о войне?

Эмерелль не стала отвечать. Она разглаживала песок. Стояла приятная теплая ночь. Эльфийка не могла вспомнить, когда последний раз была на песчаном морском берегу. Ее жизнь никогда не предоставляла возможности побездельничать. И она немного завидовала Элеборну.

— Ты же знаешь, истекли кровью большие дворянские семьи нашего народа, Эмерелль. Детей слишком мало. Слишком много душ утрачено — многие ушли в лунный свет. Что мы выиграем в войне, которая в долгосрочной перспективе уничтожит наш народ?

Она слишком хорошо понимала, что нельзя надеяться на то, что удастся войти в Сердце Страны во главе гордых эльфийских рыцарей и прогнать троллей. И даже если бы у нее было такое войско… Она не знала, хочет ли воевать. С тоской подумала о первых днях в Снайвамарке, вскоре после того, как отказалась от трона. Тогда она еще не понимала, насколько велико различие между Олловейном и Фальрахом. Она хотела Олловейна.

Ему принадлежало ее сердце. Она знала это столь же хорошо, как и то, что он потерян навеки. Существовала только одна сила, которая, возможно, могла бы вернуть его.

— Я больше не хочу сражений, — произнесла она наконец. — Я ищу кое-что другое. Как думаешь, в нашем мире еще есть альвы?

Элеборн вопросительно посмотрел на нее.

— Ты говоришь о Серебряной ночи?

Эмерелль не думала о празднике в Старом лесу, во время которого в последний день осени каждого года можно было услышать голоса альвов. Или это иные голоса? Кто знает?

Прежде чем Фальрах вернулся к ней в старую крепость и на них напали ши-хандан, она долго размышляла о том, что ей сказала Фирац. И чем дольше она думала, тем больше убеждалась, что Фирац дала ей ясное указание — в Альвенмарке остались альвы. Или ей просто хотелось так думать?

— Ты когда-нибудь задавался вопросом, действительно ли все они ушли?

— С тех пор как завершились Драконьи войны, никто больше не видел альвов. Или, может быть, даже больше… С чего ты взяла, что они могли уйти… не все? Разве ты не была на прощальном празднестве?

— Была… Но вынуждена признаться, что не могла понять, что происходило в ту ночь. Воспоминания спутаны. Этот праздник был таким непохожим на все, что мне когда-либо доводилось переживать. На все органы чувств была большая нагрузка, мои воспоминания о той ночи очень размыты. Произошли вещи, которые я не могла постичь. И яснее они не стали… Нет, я вовсе не сомневаюсь в том, что большинство действительно покинули наш мир. Но что, к примеру, произошло с Певцом? Я не помню, чтобы он был там.

— Ты же знаешь, я не философ. Готов спорить, что половина библиотеки в Искендрии наполнена писаниями об альвах, их деяниях и их исчезновении. Каждый мудрец в какой-то момент чувствовал желание поразмыслить над тем, почему они оставили нас и куда могли уйти. Ждут ли они в лунном свете или находятся в другом месте. Разочаровались ли они в нас или подарили нам мир и вынуждены были уйти, чтобы мы стали по-настоящему свободными. Ясно одно: они оставили нам загадку.

— Ты ведь знаешь, оракулы не могут лгать. Что ответил бы оракул, если бы ему случайно задали вопрос, ответ на который открыл бы, что ушли не все альвы?

Элеборн с сомнением посмотрел на нее.

— Ты сделала это? Думаю, в такой ситуации оракул оказался бы перед внутренним противоречием. Возможно, он даже промолчал бы. Если альвы — создатели этого мира и хотят, чтобы что-то осталось тайной, то, наверное, этого не откроют ни одному созданию. Иначе они, наверное, не столь всемогущи, как мы полагаем… Или же они решили, что их тайна не такая уж и великая, и допустили утечку информации. Я убежден: ничего не может произойти вопреки их воле. И боюсь, что если они еще здесь, то наши войны и заботы им безразличны. Иначе я не могу объяснить все эти бессмысленные кровопролития.

Эмерелль улыбнулась князю.

— Неужели под маской старого сластолюбца скрыт философ?

— Философом я становлюсь, только если выпью лишний бокал вина или меня бросает девушка, которая на много веков младше меня.

«Что это, прилив меланхолии? — подумалось Эмерелль. — Или просто неприкрытая правда?» Она слишком давно не беседовала с Элеборном и не могла утверждать, что знает его.

Она снова подумала о Фирац. Как вернуть Олловейна, я сказать тебе не могу. Это были ее слова. Упрямое могу — можно ли его было заменить словом хочу? Можно ли толковать это так, будто она знала, как вернуть Олловейна, но не имела права говорить? И если да, то кто или что могло ей помешать? Она ведь оракул. Она обязана говорить правду.

И она не боялась смерти. Она знала, что к ней придут еще два посетителя. Она знала о ши-хандан. И Эмерелль чувствовала, что призрачное чудовище убило газалу незадолго до того, как стало тянуть свет из самой Эмерелль.

Так что же могло обладать достаточной силой, чтобы запечатать уста газале? Ни один оракул в Алъвенмарке не сможет ответить на твой вопрос. Это крикнула Фирац ей вслед. Что это было, указание на силу, которая имела вес только в Альвенмарке, но не в иных местах?

— Так тихо, — вдруг произнес Элеборн.

Королева посмотрела на него.

— Я буду искать альвов. Думаю, ушли не все.

— Разумно ли это? Если кто-то еще здесь, то они не хотят, чтобы их обнаружили. Я знаю, что твоя сила велика, Эмерелль, и что ты очень упряма. Но это тебе не поможет, если они не желают участвовать в нашей жизни.

— А может быть, они только и ждут, чтобы их нашли.

— Так же как девушка — первого поцелуя поклонника, не осмеливаясь сделать это сама, как бы ей ни хотелось?

Эмерелль улыбнулась.

— Ты много выпил сегодня?

— О девушках я думаю и в то время, когда трезв, если ты это имеешь в виду.

— Учитывая, что ты происходишь из одной из самых благородных семей нашего народа, ты выглядишь удивительно неотесанным чурбаном, Элеборн.

— Я бы предпочел другую формулировку: у меня было достаточно времени для того, чтобы сбросить весь ненужный балласт за борт и найти себя.

«Если не направить разговор в нужное русло, вскоре он, пожалуй, станет рассказывать, каким невероятно хорошим любовником был», — подумала Эмерелль.

— А ты можешь дать мне небольшой парусник? Такой, чтобы можно было править вдвоем? Он должен быть довольно потрепанным и неприметным. Ни в коем случае не эльфийским.

— Я правлю под волнами. С чего ты взяла, что у меня есть парусник? Да еще и потрепанный? Лодки, которыми я располагаю, знавали и лучшие времена. Ты их не захочешь.

— Я взяла бы лодку, которая потерялась.

— Наверное, ты имеешь в виду, была украдена! — Он рассмеялся. — Не верится. Могущественная Эмерелль спрашивает, не украду ли я для нее потрепанную лодку!

— И как? Ты сделаешь это?

— Все имеет свою цену. Ты оставишь Фальраха в покое, пока он сам к тебе не придет. Долго ждать не придется. Он приходил к лагуне каждый день.

— Ты имеешь в виду, что я должна отдать его той маленькой танцорке?

— Нет, ты должна предоставить его самому себе. У него должна быть возможность делать то, что ему хочется.

— Я думала, она твоя возлюбленная…

— Что вовсе не означает, что она — моя собственность.

Эмерелль медленно сделала вдох, затем выдох. Говорить с Элеборном о морали было бессмысленно. Фальрах любил Эмерелль. Но королева знала и о том, каким эльф был прежде.

Двор морского князя словно создан для того, чтобы пробудить в Фальрахе все его былые дурные привычки. Раньше эльф был игроком и бабником. Этого Эмерелль не забудет никогда. Даже в те далекие дни, когда она любила его всем сердцем, всегда оставались сомнения в его верности. Странно. Любовь к нему она потеряла. А сомнения остались.

— Откуда ты знаешь, что это не Олловейн? Прочел в мыслях?

— Сначала я придерживался этикета. Но когда я в третий раз подряд проиграл ему в фальрах, то попытался сжульничать.

Я проник в его мысли глубже, чем это принято. Вообще-то я просто хотел посмотреть, какие ходы он собирается делать.

Но то, что я увидел, сказало мне, почему я не могу выиграть.

Я должен был догадаться. Я ведь раньше уже играл с ним. Этому негодяю удается создать ощущение, что ты едва не выиграл, а на самом деле он намного сильнее.

— Почему он тебе нравится?

— Когда-то давно мы были друзьями. Мы были похожи.

А потом он ушел с тобой. Я никогда не мог понять, почему он сделал это.

— Ты ведь тоже сражался с драконами.

Внезапно князь посерьезнел.

— Да. Но он делал это из любви к тебе. А я — потому что у меня не было выбора.

— И условием столь чудесной мужской дружбы является то, что ты отдаешь ему свою возлюбленную на ночь?

— Я не буду стоять между ними этой ночью. А это большая разница.

Эльфийке с трудом удавалось сдерживаться. Она смотрела на море. На сияние. И в ней поднялись воспоминания о том, как юная девушка парила в воде рядом с Фальрахом. Окруженная голубым светом. Обнаженная. Как и он.

— Ты ведь любишь Олловейна. Почему же тебе настолько тяжело дать свободу Фальраху? Поверь ему. Ты даже не догадываешься, насколько сильны связывающие вас узы.

— А ты, который познакомился с ним вновь всего несколько дней назад, знаешь о нем так бесконечно много?

— Как я уже говорил, иногда я не обращаю внимания на этикет. Ты не можешь забыть его тяжелые стороны, а я знаю, что он делает ради тебя и твоей любви к Олловейну.

Эмерелль поняла, что дальше намеков Элеборн не пойдет и что пытаться выяснить что-либо бессмысленно. Он по собственной инициативе стал защищать Фальраха. Но все его красивые слова не могли смягчить то, что она видела. Найлин приставала к Фальраху, а ему это нравилось! Будь на его месте Олловейн, этого нельзя было бы себе даже представить. Белый рыцарь и не появился бы на этом безнравственном празднике.

У него были крепкие моральные устои, он был честен.

К горлу подступил комок. И этого эльфийка тоже вынести не могла.

След стрел

Андеран наблюдал за тем, как сгружали на грузовую баржу корзины с вязанками стрел. Пятьдесят тысяч стрел. В каждом пучке по двадцать штук. Наконечники производили многие кузнецы в Танталии. Большая часть древков прибывала из Мелиамера, где соединяли наконечники и древки, чтобы затем отправить их сюда, в Валемер.

Повелитель Вод ощупал наконечник, который носил на кожаном ремешке на шее. Тот самый, который два года назад убил его сына Балдана и который не давал ему покоя. Больше года пытался он смириться с гибелью своего ребенка. Но не мог. Хольд должен был узнать, как наконечник из Танталии попал к кентаврам, ведь у них были кузнецы союзников из Уттики или даже из Фейланвика, расположенных посреди степи. Возможно, получится узнать, какое из кентаврийских племен владело такими стрелами.

Чем дольше Повелитель Вод шел по следу, тем более странным казалось ему то, какими извилистыми путями они попадают на север. Хотел он посмотреть в глаза тем кобольдам, которые продавали стрелы кентаврам, в то время как те же самые кентавры вели в степях бои против кобольдов — строителей дороги.

Андеран путешествовал инкогнито. Он даже побрил голову и надел брюки, чтобы не каждый встречный-поперечный мог узнать в нем хольда. Держал Повелитель Вод в тайне и то, что является членом Совета Короны.

Моросил дождь. Все корзины были накрыты вощеными полотнами. Если не знать, то и в голову не придет, что на грузовой барже лежит много сотен смертей.

Скоро погрузят последнюю корзину. Взгляд Андерана скользил по акватории гавани. На якоре стояло всего несколько кораблей. Морская торговля почти заглохла. Региональный бартер шел легко. А в масштабах Альвенмарка законы троллей оказались для экономики настоящим ядом.

Она рухнула. Выжили только крупнейшие торговые дома, которые теперь пытались наладить товарные маршруты: Зерновой путь, Путь индиго… Теперь даже Элийя Глопс был уверен, что торговля между дальними городами скоро оправится от потрясения.

Андеран смотрел на глубоко осевшие баржи, пришвартованные неподалеку к наполовину разрушенным мосткам.

Для этих кораблей и их владельцев оживление рынка произошло слишком поздно. Разрушенные склады, окружавшие гавань, тоже говорили сами за себя. В замке Эльфийский Свет хольд смотрел налоговые документы Валемера и других городов, в которых побывал. Несмотря на то что порт не был вовлечен в военные конфликты и в нем не бушевали болезни, население города за последние годы сократилось более чем наполовину. В Фейланвике, конечном пункте следования баржи, дела обстояли еще хуже. Торговля буйволовыми шкурами и вяленым мясом захирела по причине своей ненужности.

Андеран вышел из тени склада, откуда наблюдал за грузовой баржей. Он направился прямо к жилистому кобольду с красным платком на голове, отдававшему приказы во время погрузки.

— Ты корабельщик?

— Кого это интересует?

— Путешественника, который ищет надежный путь в Фейланвик.

Кобольд повернулся и принялся разглядывать незнакомца: жилет без рукавов, брюки с прорезями, ботинок странный тип не носил, но вокруг бедер был повязан кушак с потрепанными кистями, который наверняка в свое время стоил целое состояние.

— Надежного пути в Фейланвик не существует. Времена изменились, мы уже не ходим с конвоем. Предоставлены сами себе. А в этой проклятой реке воды мало. Даже на середине течения нас легко могут обстреливать кентавры.

— Так зачем ты идешь, если это так опасно?

Жилистый кобольд сплюнул на мостовую желто-коричневой слюной.

— Чтобы иметь возможность завтра жевать табак. Это мой первый груз за последние три месяца. Одного задатка, который я получил, хватит на то, чтобы покрыть все долги. — Он оглядел собеседника с ног до головы. — Вопрос заключается скорее в том, зачем такому франту, как ты, отправляться в столь трудное путешествие. Тебе стало скучно жить, имея хорошо накрытый стол и добротную одежду?

— Дядя поручил мне руководить его торговой конторой.

Корабельщик рассмеялся.

— Что ты натворил, парень? Обрюхатил одну из племянниц или соблазнил красивую дядину жену? В Фейланвике больше нет контор, у которых дела идут хорошо. Твой дядя посылает тебя в самую ужасную дыру в Землях Ветров. Позволь дать тебе совет. Напиши ему, что ты заболел, и не поднимайся на борт.

Андеран указал на накрытые корзины, плотными рядами стоявшие на палубе.

— Ну, похоже, кто-то дела все же проворачивает.

Корабельщик снова сплюнул.

— Интересно, ты глуп или просто упрям? То, что там, внутри, перепродать в Фейланвике нельзя. По крайней мере без риска для жизни. — Он наклонился к самому уху Андерана. — Это стрелы, которые используют кентавры. Тот, кто везет их, вынужден жить в страхе из-за того, что исполненный ненависти князь племени лошадиных задниц перережет горло вместо оплаты. А когда сумасшедший торговец вернется, ему придется опасаться князя троллей, потому что продавать оружие кентаврам запрещено.

— А кого боишься ты?

Корабельщик рассмеялся.

— Только мелководья. Я в это дело глубоко не влезаю. На товары, ввозимые в Фейланвик, ограничений нет.

— А сколько мне будет стоить отправиться с тобой?

— Ты так боишься своего дяди?

Андеран промолчал. Выдержал пристальный взгляд корабельщика. То, что этот парень с такой охотой говорил о своем грузе, беспокоило. Но ведь хольд шел по следу стрел уже несколько недель. Он не станет сдаваться, когда цель так близка.

— Принеси мне мешок чечевицы, десять фунтов хлеба и пять фунтов мяса, тогда я возьму тебя. О своем пропитании ты должен позаботиться сам, оно в твой счет не включено.

— Высокая цена за путешествие на борту судна без кают.

Корабельщик усмехнулся, обнажив коричневые от жевательного табака зубы.

— Если для тебя это слишком дорого, можешь подождать недели две-три, пока в Мику войдет следующая баржа, если до тех пор река окончательно не замерзнет. В противном случае придется ждать до весны.

Андеран протянул кобольду руку.

— Принимается! По рукам!

Его собеседник колебался.

— Как ты будешь обменивать продукты? У тебя, похоже, с собой немного.

— Долговые расписки. Мой дядя — важный купец. Почти в каждом крупном городе найдется контора, где у меня кредит.

— Бумажки! — Корабельщик произнес это слово с презрением. — Жаль, что нельзя платить честным серебром. Все было бы проще. На борт придешь только тогда, когда у тебя будет с собой провиант. А с тяжелым арбалетом обращаться умеешь?

— А что?

— Просто хотел узнать, годишься ли ты на что-то кроме как царапать на бумажке. На реке бывают пираты и прочий сброд.

Пером много не навоюешь.

Разбитый флот

Соль сверкала на потрескавшемся сером дереве носа. Лодка, которую достал Элеборн, действительно выглядела так, будто едва держится на воде. Роль паруса исполняла залатанная тряпка.

Эмерелль стояла на носу и держала весло. Она правила к маленькой, окруженной скалами бухте, куда давно сослала Самур. Тогда над бухтой поднимались покрытые снегом кедры. Вокруг не было ни души. На островке жили только парочка пастухов и рыбаков, да и те поселились во многих милях от приветливого южного побережья.

Сейчас все было иначе. Кедры исчезли. Дюжины кораблей стояли в естественной гавани. Один из них выделялся: красный корпус, пурпурные паруса. Между скалами надувались от ветра тенты. С моря дул устойчивый бриз. Лодка шла хорошо.

На скалах застыли стражи, наблюдавшие за морем. Бородатые мужчины с суровыми обветренными лицами.

На кораблях виднелись следы сражений. В корпусах были дыры с рваными краями. Раненых перекладывали на небольшие лодки и переправляли на берег.

— Нехорошее это место, госпожа, — пробормотал Никодемус.

По приказу Эмерелль лутин принял вид маленького мальчика. Выглядел он красиво, с безупречно коричневой кожей и лисьими глазками. Лицо обрамляли черные вьющиеся волосы. На нем была лазурного цвета туника. Точно так же, как и на Фальрахе. На груди эльфа скрещивались две перевязи.

Украшены они были примитивными амулетами. Один из мечей предназначался королеве, если возникнет необходимость сражаться.

Почти неделю кружили они меж Эгильских островов. Звезда альвов, через которую они прошли, была расположена на берегу Искендрии. Эмерелль воспользовалась временем, чтобы научить спутников местному диалекту. То был грубый язык рыбаков и крестьян. Без какой бы то ни было поэзии.

Целую неделю королева пыталась выведать у Фальраха, что у него было с Найлин. Прямо об этом она не заговаривала.

А ему нравилось… просто не понимать ее. Неправильно истолковывать все метафоры и намеки.

Даже Никодемус понял, о чем идет речь!

Но Фальрах молчал. Наверняка он всего лишь танцевал с эльфийкой. Он повторял это Эмерелль уже сотню раз. Но королева знала его слишком хорошо и не поверила. Она знала, что это глупо. Она не поверила бы ему, даже если бы он сказал, что ничего не было.

Фальрах стоял, прислонившись к мачте, и наблюдал за воинами в бухте. На скалах несли стражу лучники. Эльфийский рыцарь потянулся к висевшим за спиной мечам, удостоверился, что клинки легко выскользнут из смазанных маслом ножен. Он был хорош в тунике. На ногах у него были алые сандалии. Под широкой плетеной кожаной повязкой эльф скрывал свои уши. Эмерелль хорошо понимала, что таится за спокойствием Фальраха. Он был готов убивать.

О ней он совершенно забыл. Все его органы чувств были напряжены до предела.

Какая жалость, что флот пиратского принца Тигранеса с Цеолы отыскал себе убежище именно здесь. Эмерелль дважды бросала якорь в маленьких рыбацких деревушках, поэтому знала, кому принадлежит корабль с алыми парусами. Тигранес был героем, ведшим неравный бой с Искендрией. На протяжении нескольких лет ему постоянно удавалось уходить от превосходящего по численности и силе флота жрецов-князей.

А несколько дней назад было морское сражение. Интересно, князь-пират тоже пришел сюда спросить совета у оракула?

— Заходить в эту бухту неразумно, — произнес Фальрах, не отводя взгляда от лучников на скалах. — Нужно плыть дальше и вернуться через пару дней. Они наверняка не останутся надолго.

— И я так считаю, — поддержал эльфа Никодемус. — Это всего лишь горстка головорезов.

— Рыбаки называют их борцами за свободу, — спокойно ответила Эмерелль.

Фальрах обернулся к королеве. Впервые за несколько часов он посмотрел на нее.

— Будем сражаться или сдаваться?

— Подождем. Ты ведь не думаешь, что дети человеческие могут быть опасны для нас?

— Их много, — ответил эльф. — И, похоже, они в отчаянии.

Было бы разумно уйти с их дороги.

— Мне нужно к Самур! Время не терпит.

По лицу собеседника эльфийка видела, что тот не верит ей.

— Если я тебя правильно понял, прошли века с тех пор, как ты в последний раз видела газалу. Почему же теперь для тебя счет пошел на часы?

— Потому что не знаю, преследуют ли нас другие ши-хандан.

Они могут отыскать нас даже в мире людей. Призрачный пес несколько лет назад обнаружил меня в Фирнстайне во Фьордландии. Я не хочу, чтобы дети человеческие снова оказались втянуты в борьбу за власть в Альвенмарке.

Однако все сказанное было ложью. Фальрах прав. Выждать было бы разумно, но у нее лопнуло терпение. Она хотела получить Олловейна. Или уверенность в том, что он потерян навеки.

— Ты думаешь, что за нами охотятся и другие призрачные собаки! — в ужасе воскликнул Никодемус. — Ты должна была сказать об этом раньше!

— Мне казалось, ты был очень несчастен на своем островке.

— Лучше я буду несчастным, чем мертвым, — возмутился рыжий кобольд.

— Тогда помолчи! Не забывай, что ты послушный ребенок, а не наглый лутин. И следи за тем, чтобы не потерять свой облик. У тебя на ладошках уже отросла лисья шерсть! — Эмерелль направила лодку к отвесной скале, торчавшей на входе в бухту.

Лутин выругался.

— Когда мне страшно, я не могу сосредоточиться на заклинаниях.

— Тогда я посоветую тебе не бояться.

Эмерелль была несправедлива и знала это. Просто настроение было такое. Она то и дело украдкой поглядывала на Фальраха. Он снова повернулся к ней спиной и принялся наблюдать за детьми человеческими. Несколько дней, проведенных при дворе Элеборна, изменили эльфа. Он не такой, как раньше. Гордый. Мужчина, которого не удержать, если не сражаться за него каждый день. Она должна быть равнодушна к нему!

Далеко в море врезался каменный пирс. Вокруг него болталось несколько маленьких лодок. Над бухтой стояла давящая жара. Пахло кровью, мертвыми раковинами и гниющими снастями.

Эмерелль отыскала свободное место. Мягко направила лодку к стене, и Никодемус привязал ее к ржавому железному кольцу. Первым на причале оказался Фальрах. Протянул королеве руку. Выглядел он по-настоящему здорово. У него было лицо Олловейна, но впечатление он производил несколько иное. Появилась черточка лихости, которой никогда не было у прямолинейного первого рыцаря.

Фальрах низко наклонился и помог выбраться на пирс Никодемусу.

На камнях Эмерелль заметила большие пятна крови. Раненых, которых приносили с кораблей, клали на простыни и так, завернутых, уносили к скалам, туда, где отбрасывали остроконечную тень тенты.

Люди стонали и ругались. Некоторые беззвучно плакали.

Другие смотрели на жаркое солнце. Зрачки у них были крохотными, словно булавочные головки. Эмерелль взглянула на раны и поняла, что многие не переживут следующего восхода солнца. По пирсу носилась худая пегая собака и слизывала кровь со светлого камня. Сквозь свалявшуюся шерсть проступали ребра. Никто не мешал ей в ее жуткой трапезе.

Внезапно один из стражников закричал. Он указал на море.

На горизонте виднелся один-единственный синий парус.

— Нужно убираться отсюда, — прошипел королеве на ухо Фальрах. — Это корабль из Искендрии.

— Пока здесь окажется флот, нас давным-давно не будет.

— Кто вы такие? Что вам нужно? — Путь преградил бородатый воин в изорванном тканом доспехе.

Другие мужчины, которые до сих пор занимались только ранеными, замерли и уставились на них.

— Моя госпожа Камилла — целительница из далекой Марчиллы, — ровным голосом ответил Фальрах. — Она пришла к оракулу.

Эмерелль надвинула на лоб зеленый платок, скрывавший ее волосы, и скромно опустила глаза. На ней было длинное зеленое платье, широкое внизу, чтобы было легче ходить. Платье скрывало ноги от излишне любопытных взглядов. Вверх от бедер, впрочем, оно было искусно зашнуровано и подчеркивало талию и грудь.

— Целительница, значит… — Во взгляде воина было что-то отчаянное, под глазами темнели круги. — У твоей госпожи дорогое платье. Похоже, она богата. Наверное, она хорошая целительница.

— Она из приличной семьи и…

Воин потянулся к Никодемусу и вынул кинжал. Но прежде чем сын человеческий успел приставить клинок к горлу ребенка, острие меча Фальраха уже коснулось его шеи.

— Видишь лучников, которые там стоят? — спросил воин.

— Хочешь проверить, кто окажется быстрее: стрела или мой клинок? — Фальрах медленно начал вынимать второй меч.

Другие воины подняли оружие.

— Неужели пролито мало крови? — Эмерелль схватила Никодемуса за руку и оттащила его от бородача. — Что тебе от нас нужно?

Воин опустил кинжал. Лицо его казалось серым.

— Мой господин умирает. Его может спасти только чудо.

— Почему ты просто не спросил, не могу ли я помочь?

— Потому что… — Мужчина беспомощно развел руками. — Наверное, я разучился просить. Я… Нет, извинений быть не может. Я… Ты должна помочь ему! Наверное, ты важная госпожа у себя на родине. Пожалуйста, хотя бы осмотри его! — Бородач глянул на горизонт мимо Эмерелль. — Еще час или два, и они будут здесь.

— А если вы отнесете его на корабль?

— Этого он не переживет.

Эльфийка взглядом велела Фальраху опустить оружие.

— А кто твой господин?

— Идем, и увидишь. Если ты спасешь его, то получишь золота столько, сколько весишь сама.

Эмерелль обернулась и посмотрела на горизонт. Синий парус исчез.

Семь

— Где Андеран? — Сканга могла видеть только ауры присутствующих, но они были столь же неповторимы, как и лица.

— Он отправился в Вахан Калид. Вернется через две луны, — произнес Элийя.

Сканга некоторое время глядела на каждого. Заседания Совета Короны она терпеть не могла. Всю эту бесконечную болтовню, так восхищавшую кобольдов. Но сегодняшний сбор был важен.

— Эмерелль объявилась!

Шаманка наблюдала за реакцией кобольдов. Представителей маленького народца было вдвое больше, чем троллей. Лишь двое из присутствующих не испугались. Оргрим и Элийя.

— Она может собрать войско, герцог?

Полководец медлил с ответом. Его аура источала самоуверенное спокойствие.

— Конечно, может, но оно не будет очень сильным. Если она хочет сражаться, ей придется идти к кентаврам. Только среди них она легко найдет союзников. Небольшое количество маураван с военной точки зрения можно в расчет не принимать. Остальные эльфы разобщены. Ей потребуется много времени, чтобы собрать мощную армию. Мы будем сильнее.

Я буду рад, если она выйдет на открытый бой. Но, вероятно, она окажется не настолько глупа.

— А нельзя ли послать парочку наемных убийц? — поинтересовался Элийя.

Вопрос лисьехвостого рассердил Скангу. Вообще-то Элийя мог бы этого и не спрашивать.

— Если мы пошлем наемных убийц, то заберем жизни лишь тех, кто окажется настолько глуп, чтобы принять заказ. — Оргрим ответил быстрее шаманки. — У Эмерелль нет войска, и она его не получит. Но за трон она будет бороться.

— Я думаю, что нам не следует посылать никого на поиски Эмерелль. Она сама придет к нам.

Мертвая тишина. Сканга изучала поток чувств, отражавшийся в аурах. Последние превратились в яркие радуги. У каждого были свои причины опасаться возвращения эльфийской королевы. Теперь испугался даже Элийя.

— Ты думаешь, она придет на Праздник Огней в Вахан Калиде?

Сканга кивнула Оргриму.

— Да. Так и будет. Она придет на Праздник Огней и предложит свою кандидатуру. Затешется среди детей альвов, будет улыбаться, и эти глупцы, которые столетиями эксплуатировались эльфами, будут радостно приветствовать ее.

— Не будут! — яростно вскричал Элийя. — Нашим братьям и сестрам живется лучше, с тех пор как стали править мы.

— Ты же знаешь народ, Элийя. Блеск Эмерелль ослепит их.

А какой блеск можем предложить мы? Ты взгляни на замок Эльфийский Свет, на лагерь у стен. Им живется лучше. Но на нас они не смотрят снизу вверх.

— Но ведь правителя Альвенмарка выбирает не народ, — напомнил Оргрим.

Сканга готова была расцеловать его. Среди всех зазнаек, которые называли себя Советом Короны, он был единственным, кто мог следить за ходом ее мыслей.

— Что бы сделал ты, герцог, чтобы вернуть себе корону?

Оргрим задумчиво покачал головой.

— Это не мой способ ведения битвы, Сканга. Ты не того спрашиваешь.

Шаманка пристально вгляделась в ауру полководца. Неужели боится, что она обвинит его в заговоре?

— Я бы попытался надавить на князей, которые придут на выборы, и запугать их, — взял слово Элийя. — А непокорных велел бы убить, чтобы заставить остальных повиноваться.

Кроме того, я послал бы в толпу подстрекателей. Большими скоплениями народа управлять легче, соблазнить их проще, чем небольшие группы. Если сотня закричит и затопает ногами, то тысяча вокруг перестанет мыслить разумно и станет поступать так же.

То, что Элийя так легко смог смоделировать ситуацию, ни в коей мере не удивило Скангу. Она уже давно сомневалась в его верности, хотя никаких доказательств предательства не было. Лутину нравилось быть князем Танталии. И он был честолюбив. Может быть, он уже давно подумывает над тем, чтобы на троне Альвенмарка сидел кобольд.

— Как можно защититься от такого, Оргрим?

Полководец помассировал брови, словно у него вдруг разболелась голова. В цветах его ауры появились признаки неудовольствия. Он очень сильно изменился со времен сражения в Землях Ветров. И то, что большая дорога закончена и уже третий караван направился в Снайвамарк, в крепость Кенигсштейн, похоже, не принесло герцогу удовлетворения. Катандер был тяжело ранен. По слухам, князь Уттики уже не мог ходить самостоятельно. Он отстранился от сражений и забрал своих воинов. Он был достаточно умен, чтобы понимать, сколь уязвимы города его княжества.

— Мы знаем, когда и куда придет Эмерелль, — произнес Оргрим. — Для того чтобы организовать заговор, нужно время. Давайте лишим ее времени. Праздник Огней состоится в следующем году. До него еще почти десять лун…

— Мы можем перенести его на более ранний срок. Записан год, в который отмечается праздник коронации, но не месяц.

Давайте отпразднуем его весной! — предложил Элийя.

— Возникнут беспорядки, — прошептала Сканге на ухо Бирга. — Половина советников недовольна. Не думаю…

— Я вижу их ауры, — прошипела шаманка.

— Думаю, было бы разумно хранить в тайне, какие именно князья будут приглашены на выборы короля, — сказал Оргрим. — Если их имена не будут известны, Эмерелль не будет знать, на кого давить. Лучше всего, если мы решим в день праздника, кто именно удостоится чести быть приглашенным на выборы короля. И давайте изменим требования к выборам.

Пусть только Совет Короны определяет список приглашенных, и только утром в день Праздника Огней. Таким образом, для Эмерелль будет почти невозможно что-либо предпринять.

И давайте ограничим число князей до семи.

— Почему до семи? — спросила Сканга.

— Потому что тогда будет достаточно выставить четверых верных князей, чтобы решить судьбу Альвенмарка, — удивительно цинично произнес Оргрим. — Это должно сработать.

Так что давайте отыщем тех четверых, кто захочет любой ценой сохранить Гильмарака на троне.

Принц пиратов

Бородатый воин повел Эмерелль прочь от причала к скалам.

Повсюду сидели или лежали усталые гребцы и воины. Большинство мужчин были измождены до предела. Худые, с лихорадочным блеском в глазах.

— Мы воюем уже четыре года, — пояснил ей проводник. — С тех пор как был убит верховный жрец Промахос. Они утверждали, что принц Тигранес подослал к жрецу-князю наемного убийцу. Это ложь! Но с тех пор они охотятся на нас.

Наш остров Цеола превратился в пустыню. Они разрушили каждый дом на острове, сожгли каждый куст и каждое дерево, развеяли соль по нашим полям и лугам. Они побывали почти во всех прибрежных деревнях и городах. В более чем дюжине битв затонуло неисчислимое множество галер. Наших жен и детей они утащили на невольничьи рынки Искендрии.

— Так за что же вы сражаетесь? — спросила Эмерелль, когда бородач на миг остановился, чтобы перевести дух.

Эльфийка знала, что на Эгильских островах жило примерно столько же пиратов, сколько и купцов. Но кто зарабатывал на жизнь грабежом и убийствами, не причитает, если однажды поплатится за свои поступки.

Воин с горечью посмотрел на Эмерелль. Открыл рот, но не нашелся что ответить. Только что-то пробормотал себе под нос.

А затем они предстали перед Тигранесом. Принц лежал на обожженном и мокром ковре. Он дрожал. Лицо, грудь и руки были изуродованы ужасными ожогами. Он умирал. Никакая целительница из детей человеческих не смогла бы его спасти.

Некоторые воины беспомощно толпились у ковра. Рядом с принцем стоял на коленях старик и пытался напоить его водой из серебряной пиалы.

— Ты знаешь, как обстоят дела? — мягко спросила бородача Эмерелль.

— Ты великая целительница! — хриплым голосом ответил мужчина. — Умение надеяться — последняя добродетель, которая есть у нас. Помоги ему!

Эльфийка взглянула на Фальраха. Воин потянулся и расслабил мышцы плеч и шеи. Рядом с принцем находилось семеро воинов и бородач. Скалы скрывали группу от остальных.

Гости из Альвенмарка сумеют победить, но в таком случае спокойно поговорить с газалой не удастся.

— Мне нужно свежее мясо, если я займусь исцелением. Оно должно быть еще теплым!

Бородач вопросительно взглянул на Эмерелль.

— Мясо?

— Хочешь остудить его раны при помощи мяса? — Стоявший на коленях рядом с принцем старик пристально посмотрел на нее. — В первую очередь ему нужно пить. Все, что мы можем дать принцу, — это милосердную смерть. Посмотри на него. Исцелить его способны только боги.

— Я принесу мясо! — упрямо заявил воин и побежал прочь.

Старый целитель поставил серебряную пиалу на ковер. Потянулся за маленькой деревянной шкатулкой и открыл ее.

Эмерелль увидела, как дрожали его руки, когда он извлекал фиалу с молочной жидкостью внутри.

— Опиумный мак?

Старик поднял взгляд на целительницу. В глазах у него сверкали слезы.

— Ты знаешь, он лучше, чем о нем говорят. Большинство преступлений, которые приписывают ему, были совершены другими людьми.

Эмерелль опустилась на колени рядом с принцем. Протянула руку к одной из его обнаженных ног. Кожа была прохладной и сухой. Королева закрыла глаза. Боль хлестнула ее, словно плеть. Эмерелль сжала в руке камень альвов, висевший у нее на шее. Разделила боль умирающего. Тело пирата отчаянно боролось с ожогами. Пыталось остудить раны. Из ран постоянно выделялся секрет. И иссушал тело, не помогая.

Эмерелль отняла руку и тяжело вздохнула.

Старый целитель недоверчиво наблюдал за ней.

— Вот уже пятьдесят лет я помогаю раненым и больным.

И за все эти годы я ни разу не видел, чтобы фокусы-покусы ведьм-травниц когда-нибудь помогали. Все, что вы можете, — это пробуждать надежду. Тщетную надежду. Ты молодая красивая женщина. Большинство мужчин наверняка верят во все, что ты им говоришь. Иди своей дорогой. Я позабочусь о том, чтобы Миридас оставил тебя в покое. Иди к оракулу.

Чудодейственные целительницы и жрицы чудесно подходят друг другу.

— Ты уже смирился с его смертью. Что тебе терять, если я попытаюсь помочь ему?

Он мягко улыбнулся.

— При всем уважении к твоим стараниям, женщина… Дело не во мне. И не в принце. Он уже почти с богами. Речь о тебе. Если я назову тебя шарлатанкой и с руганью прогоню прочь, то Миридас не тронет тебя. Но если ты будешь проводить при нем какие-то варварские ритуалы с мясом и принц умрет, то вся ярость и разочарование Миридаса обернутся против тебя.

Эмерелль поглядела на стражей. Несмотря на слова целителя, она увидела на их лицах робкую надежду. Их взгляды молили ее остаться.

— Пойдем, мама, — негромко произнес Никодемус. — Старый человек дал нам добрый совет.

Эльфийка снова коснулась ноги принца. Она не была готова еще раз разделить его боль. Но был и иной, более темный способ помочь ему.

— Он заслуживает жизни?

Старик раздраженно нахмурился. Сердито посмотрел на нее.

— Тебе не пристало судить его.

— Поэтому я тебя и спрашиваю, — приветливо ответила Эмерелль. — Заслуживает ли он жизни?

Целитель поднялся. То был невысокий сгорбленный человек.

— Убирайся, женщина! Тигранес не заслужил, чтобы рядом с его смертным одром была такая, как ты!

— Каждый из нас умер бы за него, — произнес один из воинов, светловолосый, со щетиной на щеках, состарившийся раньше времени. — Он был героем. Нашей надеждой. Если бы он был в сознании, то не потерпел бы твоих речей, Серенас.

А над тобой, ведьма-травница, подшутил бы, незлобно. Он заставил бы всех улыбнуться и при помощи нескольких слов заронил бы в нас семя надежды.

Эмерелль посмотрела на умирающего. Пожалуй, о ней никто бы так не сказал. Интересно, сколько лет принцу? В любом случае, ноги у него не стариковские. По лицу возраст определить трудно. Несмотря на то что ожоги не разрушили ни нос, ни губы, оно было настолько изувечено, что кожи на нем почти не осталось.

Вернулся Миридас. За собой на веревке он тащил шелудивую пегую собаку, бросившуюся в глаза Эмерелль у причала.

— Это мясо достаточно свежее? У нас здесь нет ни овец, ни коз, чтобы их можно было забить. — Бородатый воин вынул кинжал. — Как лучше? Перерезать ей горло?

Фальрах придвинулся к Эмерелль, а Никодемус вцепился ей в ноги. Голос Миридаса звучал резко. Старый целитель был прав, когда предупреждал ее. Воина лучше не разочаровывать.

— Живое животное лучше куска мяса, — спокойно произнесла целительница. Она посмотрела на собаку и прошептала слово силы. Та немного успокоилась. Эмерелль погладила ее за ушами. Затем оттянула ей губы. Несмотря на всю свою шелудивость, животное было нестарым. — Прости меня, — прошептала эльфийка ему на своем родном языке.

А затем снова повернулась к воину.

— Держи пса крепко! Ты ни в коем случае не должен отпускать его, что бы ни происходило. Если он бросится на меня и укусит, пока я буду лечить Тигранеса, все будет испорчено и твой принц умрет.

— А что может произойти?

— Увидишь.

Эмерелль положила руку на спину собаки, другой рукой коснулась обожженной груди принца.

— У тебя чистые руки, ведьма? — набросился на нее Серенас.

Она закрыла глаза и зашептала. Слова силы. Темная магия, рожденная из крови и страдания. Она снова почувствовала боль принца. Его ранил сноп огня, когда он прикрывал отход своих людей с горящего корабля.

Эмерелль передала боль дальше. Она была лишь мостом.

Она пропускала ее через себя. Собака завыла. Запахло горелой шерстью. Затем горелой плотью. Собака уже почти не сопротивлялась хватке Миридаса.

Кого-то стошнило. Эмерелль услышала поспешные удаляющиеся шаги. Боль стала отступать. Кожа принца стала гладкой и теплой на ощупь. Эльфийка открыла глаза. От собаки остался съежившийся, дочерна обгорелый труп. Тигранес был исцелен не полностью. Там, где ожоги были самые сильные, кожа все еще была темно-красной. Может быть, это навсегда.

Но принц не умрет. Теперь стало очевидно, насколько он молод. Эмерелль всегда было тяжело оценивать возраст детей человеческих. Они слишком быстро старели! Но принц, наверное, и двадцати еще не прожил.

Один из стражников куда-то запропал. Остальные были на месте, но очень бледны. Глаза у всех были широко раскрыты от страха.

— Что ты с ним сделала, ведьма? — набросился на нее Серенас.

— Он будет жить, как я и обещала. Ему нужен покой и много питья. Натри ему кожу гусиным жиром, и тогда, надеюсь, пропадут даже оставшиеся следы.

— Скажи мне, что ты с ним сделала, ведьма! — закричал Серенас. — Она украла у него душу! Это магия крови.

Миридас удержал старого целителя.

— Она вернула нам Тигранеса. А ты заткнись. Она и ее люди могут идти, куда хотят. — Бородач посмотрел на стражей. — Никто не станет говорить о том, что здесь произошло.

Верните Полиоса. Он тоже должен молчать. — Он поклонился Эмерелль. — Благодарю вас. Кто бы вы ни были, вы больше, чем целительница из Марчиллы. Благодарю вас!

— Вам следует подняться на борт кораблей и бежать. — Фальрах впервые заговорил с детьми человеческими. — Эта бухта — ловушка. Если станете медлить, вам не уйти.

— Знаю, — сказал бородач.

Он отпустил целителя, мрачно смотревшего на Эмерелль.

Принц застонал. Он открыл глаза. Серенас дал ему попить.

Тигранес посмотрел на Эмерелль. Несмотря на то что он был очень молод, глаза его были стары.

— Мы перенесем раненых на корабли. — Принц замолчал. — Скажи ей, что они делают.

Миридас кивнул.

— Если мы оставим раненых и больных, искендрийцы привяжут их на коротких поводках прямо за линией прибоя на берегу. Для алых крабов. Они питаются падалью или тем, кого считают таковой.

— Мы сразимся здесь в последнем бою, — сказал принц. — Идите своей дорогой. Это вам нужно скорее уходить отсюда.

Толстая Баша

Тяжелая баржа встала на якорь посреди реки. В сумерках корабельщик приказал поднять весла. До Фейланвика оставалось три дня пути. Андеран сидел у борта. Снова шел дождь.

Какая ужасная страна! Несколько дней его одежда не просыхала. Хольда мучил озноб. Команда устала. Вот уже десять дней, как у них больше не было лошадей, которые могли бы тянуть баржу против течения. С тех самых пор они шли на веслах или под парусом, если позволял капризный ветер.

Повелитель Вод прижимал горящие, израненные руки к мокрой куртке. Он не был неженкой! Он привык грести, хотя в последние годы редко находил время выйти на плоскодонке в мангровые заросли и поохотиться на крабов.

Но работа на борту грузовой баржи была просто убийственной! Кобольды не созданы для того, чтобы грести, помогая длинной тяжелой лодке идти против течения!

Корабельщик беспокойно расхаживал взад-вперед по палубе и вглядывался в темноту. Небо затянуло тучами. Стояла почти полная темень. На судне не горел ни единый фонарь.

Ни огонька, чтобы согреть продрогшие косточки. Даже днем нельзя было разжечь костер, потому что безумец капитан полагал, что кентавры могут увидеть дым издалека. При этом баржу было прекрасно видно с холмов.

Андеран постучал по палубе. До сих пор они не видели кентавров. Нужно надеяться, что так оно будет и дальше. Еще три чертовски тяжелых дня до Фейланвика. Первым делом, как приедет в город, он надолго уляжется в горячую ванну. По меньшей мере часа на три!

— Скоро выпадет первый снег, — произнес корабельщик.

Его неустанная ходьба прекратилась. — Ты единственный, кто не спит. Слишком сильно мерзнешь? Или жалеешь, что поднялся на борт? Я тебя предупреждал.

— Ненавижу снег, — признался Андеран.

— Я тоже. Со снегом приходит лед. А лед ловит баржи. Однажды мне довелось видеть, как баржу со всех сторон окружили льдины на середине реки и она не могла сдвинуться с места. Тогда был мир. Если это произойдет с нами сейчас, нам крышка.

— Всего три дня…

Корабельщик сплюнул за борт.

— Может, хочешь пожевать табак? Все больные соки из тела выгонит. Мысли другие появятся.

— Нет, благодарю.

— Я знаю, что творится у тебя в голове. Думаешь о какойнибудь ласковой девочке в Фейланвике. После такой долгой и холодной поездки нет ничего лучше, чем целый день со шлюхой в постели рядом с хорошо протопленной печкой.

Я поступлю точно так же.

Перспектива была привлекательная. Но в этом не стоит признаваться, подумал Андеран.

— А я уже начал думать, что ты любишь только Толстую Башу.

Корабельщик негромко рассмеялся.

— Как бы там ни было, она самая полезная девушка из всех, с кем я когда-либо встречался. На Толстуху можно положиться! Она сослужила мне хорошую службу.

— Тебе приходилось ее использовать?

— Всего дважды. Довольно давно. Но предпочитаю осторожность. Лучше, конечно, если не приходится срывать с нее одежду.

Андеран посмотрел на корму, где к поручням была прислонена Баша. Около полудня корабельщик почистил и смазал ее. То был самый большой тяжелый арбалет, который когдалибо доводилось видеть Повелителю Вод. Поистине устрашающее чудовище. Стрелы, которые в него заряжали, были длиной в руку кобольда.

— Так ты уже использовал ее? — не отставал Андеран.

— Первый раз оказалось достаточно снять с нее платок и продемонстрировать. Это было в те времена, когда вдоль реки имелись тягловые лошади и каждую ночь можно было разбить на берегу лагерь с настоящим костром. Когда разбойники видят, что им способны дать отпор, эти ребята с большой дороги вдруг теряют весь свой задор. После первого раза нас не беспокоили почти целый год… — Он снова сплюнул за поручни. — Никогда не забуду тот вечер. Это было милях в пятидесяти отсюда. Они неслись во весь опор, эти лошадиные задницы. Едва заслышав топот копыт, я метнулся к Толстой Баше. Чтобы ее натянуть, нужно время. Это единственный недостаток. Но когда уже заряжена, уложит любого.

Корабельщик снова уставился на берег. Дождь немного утих, но светлее не стало.

— И… — напомнил Андоран.

— Во второй раз уже оказалось недостаточно просто показать Толстуху. Один лошадиный урод с луком в меня все же прицелился. Они тупы, словно буйволиное дерьмо! Натягивает лук, когда я целюсь в него из Баши! Я не церемонился. Ты бы видел, как его сшибло. Болт пробил его насквозь, а затем пролетел еще немного. Вот это был крик! Они хотели пристрелить меня, эти дети кобыл. Но когда я перезарядил оружие, они передумали. За Башей все равно что за каменной стеной. А лошадиные задницы так просто подняться на борт не могут. Не получается. Боятся, что поломают себе свои тощие ножки, когда будут запрыгивать. Пока они кричали и трепались, я перезарядил. И тут у них вдруг пропало какое бы то ни было желание ссориться, и они смылись. С тех пор неприятностей у меня не было.

Корабельщик облокотился о поручни и посмотрел на корму.

— Хорошая девочка моя Баша, — негромко произнес он.

Затем они оба надолго замолчали.

Андеран страдал от холода. Подтянув колени к подбородку, он обхватил себя руками. Но тепло уходило из него. Никогда в жизни ему еще не было так холодно.

— Первая зима в твоей жизни?

У хольда стучали зубы.

— Никогда не забирался так далеко на север, — отрывисто выдавил он из себя.

— Подожди, еще снег пойдет, — злорадно произнес кобольд-капитан. — Тогда проснешься утром, а твои мокрые волосы примерзли к палубе.

— Но это еще не скоро, ведь так?

— Никто не может сказать. Если подует северный ветер, погода может перемениться вмиг. Кентавры называют его ветром клинков, потому что он режет плоть, словно нож.

И тогда ты захочешь…

Он остановился. Затем вдруг бросился на нос. Его поглотила темнота. Андеран посмотрел на спящих гребцов. Никто не проснулся. С носа доносились странные звуки.

Хольд выпрямился. И теперь увидел то, что вызвало беспокойство у корабельщика. На реке были огни. Он насчитал пять.

Держась за поручни, Андеран перешел на нос. Корабельщик снял чехол с Толстой Баши. Он медленно вертел рукоять, с помощью которой натягивалась тетива тяжелого арбалета.

Каждый поворот сопровождался металлическим щелчком.

— Видишь это? — прошептал капитан. — Фонари. Они слишком низко. Словно задницей в воде сидят! Это, должно быть, плоты!

— Кто это?

— Раньше бывало, что древесину справляли по реке в Валемер. Но сейчас никто ничего не строит. Ни корабли, ни дома. Здесь что-то не так. Никто не ходит ночью по течению.

Впрочем, мы живем в странные времена. Я не хочу будить остальных и в конце концов оказаться объектом для насмешек. Может быть, это плоты мертвецов. Но их давненько уже не было.

— Плоты мертвецов?

— Некоторые дикие эльфы из лесов на севере хоронят своих умерших, складывая их на плоты и отправляя по реке.

Однажды я видел выброшенный на берег плот мертвецов.

Жуткое зрелище. Невдалеке сидел эльф и караулил трупы. Он был совершенно голый, разукрашенный красно-коричневой краской. Они предоставляют мертвых животным и стихиям.

Но горе тому из детей альвов, кто посягнет на них. — Корабельщик положил тяжелый болт в направляющую.

Может быть, он имеет в виду маураван, подумал Андеран.

Такие странные ритуалы вполне в их духе.

Плоты были теперь совсем близко. Но их все еще нельзя было хорошо разглядеть. Фонари были замазаны сажей, их стекла почти не пропускали свет и освещали только несколько связанных между собой стволов. Большая часть конструкций оставалась в темноте. Андерану показалось, что он видит тень всадника.

— Горбон, отойди от арбалета!

Андеран пригнулся. Голос донесся с берега. В нем слышался эльфийский акцент, который нельзя было спутать ни с чем.

Голос был женским. Хольд еще ни разу не слышал, чтобы ктото обращался к корабельщику по имени.

— Не бойся, они нас не видят, — прошептал Горбон. — Слишком темно.

— Отойди от арбалета! — крикнул Андеран. — Поверь мне, она тебя видит.

— Хрен там она видит. — Он повернул арбалет.

Берег был погружен во тьму.

— Убирайся, шлюха, или моя любимица пощекочет тебя!

Андеран бросился плашмя на палубу. Проснулись некоторые гребцы.

— Не поднимайте головы! — крикнул хольд. — Горбон, прошу…

— Я не боюсь. Поэтому я корабельщик. Я…

Свист пронзил ночную тишь. Горбон обмяк на корпусе Баши, обхватив ее широко раскинутыми руками, словно любовник. Он медленно сползал вниз.

Андеран подполз к корабельщику. Порыв ветра налетел на большую баржу. Дождь прекратился.

— Горбон?

Корабельщик сполз на палубу. Из груди торчала длинная стрела. Эльфийская стрела с совиными перьями на древке, это хольд заметил сразу. С тех пор как умер Балдан, Повелитель Вод стал разбираться в стрелах. Многие мауравани верят, что совиные перья несут стрелу по воздуху столь же бесшумно, как и ночную хищницу.

Что-то ударило в поручни. Гребцы пригнулись. Еще удар!

Что-то потянуло баржу. А затем Андеран понял, что происходит. В поручни цеплялись абордажные крюки.

Хольд почти дополз до капитана. Рот мертвеца был широко открыт. Андеран выругался. Проклятая Толстая Баша убила дурака!

По палубе застучали копыта. По мокрым доскам скользил кентавр. За ним второй. Вспыхнул факел.

Теперь Андеран увидел, что ошибся. Первой на борт взошла кентавресса. Белая кобылка. Ее длинные светлые волосы были связаны на затылке. Она подняла брезент, которым была накрыта одна из корзин. А затем кивнула своему спутнику с факелом.

Андеран сжал кулаки в бессильной ярости. Кентавресса точно знала, какой груз они везут! Должно быть, кто-то предал их!

— Эй, ты! — Женщина-лошадь указала на хольда. — Ведите баржу к южному берегу!

— Я не знаю, как это делается. Я всего лишь писарь. Я не умею править судном. — Конечно, это было ложью. До сих пор Повелитель Вод управлял только небольшими лодками, но думал, что у него получилось бы.

Кентавресса посмотрела на других кобольдов. Все они поднялись и стояли перед воинами-полуконями с униженно опущенными головами.

— А как насчет вас? Кто-нибудь умеет управлять баржей?

— Вы убили капитана, — сказал Андеран.

— А вы скоро убьете мое терпение! Не нужно рассказывать, что на борту только один кобольд, который может управлять этой посудиной!

Хольд не знал, что и думать. Лицо кентаврессы было отмечено грубоватой красотой. Холодное ли у нее сердце? Что она предпримет дальше? Гордон мертв, хотя целился всего лишь в темный берег.

— Мы не можем сняться с якоря в темноте, — пояснил хольд. — Слишком много мелей. Баржа застрянет в сотне шагов от берега.

Кентавресса склонилась к нему. Она действительно была красива, несмотря на то что в уголках губ и вокруг глаз уже появились первые морщинки.

— Разве ты только что не говорил, что не можешь управлять этой лодкой?

— Ночью не могу, госпожа. Никто на борту не сможет. Даже мертвый корабельщик не отважился бы на такое.

— Бойкий у тебя язык, писарь. Ну да ладно. Мы не спешим. — И она прокричала кентаврам что-то на языке, которого Андеран не понял. — Значит, будем ждать рассвета.

То была долгая ночь. На борт поднялись еще два воинакентавра. Они согнали команду на корму. Теперь, когда кобольды не боялись быть обнаруженными, можно было наконец разжечь небольшой костерок в железной жаровне. Матросы и хольд собрались у огня. Никто не осмеливался говорить о том, что принесет новый день.

Кентавры были разговорчивее. Болтали на своем языке.

Похоже, кентаврессу любили. Она шутила со своими товарищами. Манера общения была довольно свободная, но дистанция сохранялась. Перевязь кентаврессы была украшена роскошной бирюзой. На белой кобылке была кожаная безрукавка, подбитая мехом. Спереди на жилете были вышиты два ламассу. Она была богата. Чем дольше рассматривал ее Андеран, тем больше убеждался в том, что уже слыхал о ней.

Кентавресса с белокурыми волосами. Княгиня. Должно быть, это Крита, супруга Нестеуса, предводителя восстания в Землях Ветров, изгнанника, за которого назначил награду собственный отец. Истории о Нестеусе и Крите проникли даже в Вахан Калид. В этих историях кентавресса выступала благородной, самоотверженной воительницей. Оставалось надеяться, что в песнях бардов и сказителей есть зерно истины.

Незадолго до рассвета ветер посвежел. Теперь он дул с севера. И ощущение было в точности такое, как описывал капитан. Порывы действительно резали плоть словно ножом.

С ветром пришел снег. То были крохотные хрупкие хлопья, таявшие от малейшего прикосновения к влажной палубе.

Команда выполняла приказы княгини. Они подняли якоря и повели баржу к берегу. Там ожидали другие воины-кентавры. Они привели с собой вьючных лошадей. Все было организовано наилучшим образом.

Прошло немногим более часа, прежде чем баржа была разгружена. Пятьдесят тысяч стрел в распоряжении кентавров!

Скольких жизней стоит этот потерянный груз?

Пока сгружали корзины, хольд наблюдал за эльфийкой, которая затесалась среди кентавров. Стройная фигура. Развевающееся платье. Лицо раскрашено бандагом. Андерану удалось подойти к ней достаточно близко, и он увидел у нее на щеках изображение стилизованных волчьих голов. Она убила Горбона.

Когда с баржи была сгружена последняя стрела, кентавресса принесла большой мешок, полный сушеного буйволиного мяса.

— Это вам на обратный путь. И, если позволите, дам вам совет: продайте баржу и больше никогда не поднимайтесь по Мике. Другие вожди кентавров хуже относятся к кобольдам, которые везут стрелы нашим врагам.

И, не дожидаясь ответа, княгиня помчалась прочь.

Гребцы поспешили вернуться на баржу, но Андеран взял себе часть провианта и остался на берегу. Ему нужно было попасть в Фейланвик. Он должен был узнать, куда везли стрелы. Подозрение у него было… Но нужна была уверенность.

Снег лежал на берегу. Повелитель Вод затянул узелок потуже и отправился на запад.

Испытавшие касание будущего

Никодемусу было страшно. Люди здесь ждали смерти. Они были упрямы и безнадежны. Они могли бы убежать, по крайней мере некоторые, но не делали этого. Он не совсем вник в суть разговора с раненым предводителем, но вот что понял: пират не хотел бежать и бросать своих раненых на милость врагов. Это безумие! Многие могли бы спастись. А теперь они все умрут. Безумно, но впечатляет. Парень был разбойником и одновременно героем. Чем дольше лутин путешествовал, тем непонятнее казалась жизнь. Вот был Мадра, тролль, который относился к рыжему хорошо. И полулис спас жизнь Эмерелль, несмотря на то что был послан выследить ее, а затем привести к ней наемных убийц. Допустим, если говорить точнее, он спас и себя, когда открыл врата посреди тропы альвов… Но жизнь — какая-то очень запутанная штука.

Фальрах кривился и мрачнел. Неужели сердится из-за того, что в жертву бессмысленной борьбе приносят целый флот?

Понять остроухого не так-то просто.

Они вернулись к причалу. Целительница, слуга и ребенок шагали по лестнице с неровными ступеньками, выбитыми в скалах. Повсюду стояли невысокие каменные стелы, вокруг которых были повязаны пестрые тряпки. Скалы вдоль дороги были покрыты рисунками, либо созданными с помощью красок либо высеченными в камне. Изображения кораблей и воинов, животных, причудливых узоров и чудовищ, которых не существовало в Альвенмарке. Похоже, некоторым посетителям оракула приходилось долго ждать, пока их примут.

Раненые лежали даже возле лестницы. Но их было не так много, как внизу у причала. Обернувшись и посмотрев на бухту, Никодемус удивился, насколько высоко взобрался.

В дымке на горизонте, похоже, что-то двигалось. Или он просто придумал это? Лутин на миг остановился. Разглядеть чтолибо было невозможно. Но у полулиса было такое чувство, будто что-то там движется. Что-то огромное, заполняющее собой весь горизонт.

Никодемус подтянулся на следующую ступеньку. Какое мучение! Несмотря на то что он принял вид человеческого ребенка, он по-прежнему оставался маленьким. Настолько маленьким, что некоторые воины недоверчиво смотрели на него: ведь такие крохи не умеют говорить и ходить. Большинству людей он не доставал даже до колена. Похоже, человеческие дети вырастают повыше, когда начинают ходить.

Наконец они достигли входа в пещеру. Никодемус запыхался. Икры горели. Ему с трудом удавалось сохранять свой облик.

— Ты останешься здесь и проследишь, чтобы нам никто не мешал, Фальрах. Возможно, мне потребуется провести с Шамур некоторое время. Газалы иногда несколько своенравны.

Никодемус устало опустился на камни. Было бы здорово передохнуть.

— Ты пойдешь со мной!

Лутин закрыл глаза.

— Зачем? Я не хочу знать свое будущее. Мне кажется, что жизнь без пророчеств как-то свободнее.

— Значит, твоя свобода заканчивается сегодня!

Он не поверил своим ушам.

— Что… Ты хочешь меня заставить?

— Нет, не хочу. Было бы лучше, если бы ты пошел по доброй воле, потому что я прошу тебя. Кроме того, тебя могут затоптать здесь, снаружи, когда полчища священнослужителей нападут на бухту. Ты только посмотри на море.

Никодемус обернулся. Линия горизонта расплылась. Вода и небо перетекали друг в друга, и посреди этой неясной полосы двигались крохотные пятна. Они забрызгивали горизонт подобно чешуе огромной змеи. А потом лутин понял, что там движется. Он рассмотрел паруса! Огромный флот направлялся прямо к острову.

Увидел это и Фальрах.

— Вы оба меня очень обяжете, если немного поторопитесь.

У вас около получаса. Если вам потребуется больше времени, то шансы, что оракул расскажет что-то о вашем будущем, крайне низки, поскольку оно закончится в ближайшие два часа.

— Ты идешь, Никодемус?

Полулис подумал обо всех воинах, которых видел. Он не сумеет остановить ни одного. И в случае чего в пещере прятаться лучше, чем снаружи. Кроме того, разве оракулы не неприкосновенны?

Эмерелль вошла в пещеру, и лисьехвостый последовал за ней. Вскоре шедший слегка под уклон коридор вывел их в просторную пещеру. Повсюду были расставлены крохотные масляные светильники, источавшие теплый желтый свет.

Посреди пещеры, перед жаровней, от которой поднимался сизый дымок, сидела молодая женщина со строго зачесанными назад намасленными волосами.

— Ты хочешь спросить оракула, какова твоя судьба.

Именно этого он и не хотел.

— А ты не можешь поговорить с ним?

— О тебе — нет. Газала своеобразна. Она расскажет о тебе только тебе. Я при этом присутствовать не буду. Но я увижу то, что должна знать, когда ты вернешься.

— А зачем мне…

— Фальрах считает тебя очень важным. Он готовит игру, в которой ты будешь важной фигурой.

— Игру! — Да они оба с ума сошли! — Это же…

— Когда он последний раз выдумывал фигуры для своей игры в фальрах, умер король драконов. Не стоит его недооценивать. Таким образом он совершает невозможное.

Никодемус спросил себя, видел ли Фальрах в игре свою смерть.

— Ты мечтаешь стать таким же известным, как твой брат.

Ты на пути к своей мечте, хоть и не догадываешься об этом.

Фальрах доверяет тебе. Я — нет. А теперь иди! Ты знаешь, как мало у нас времени.

Таким же известным, как Элийя… Возможно ли это? Никодемус посмотрел вниз, на жрицу. Похоже, она даже не заметила их — неотрывно глядела на угли в жаровне.

И лисьехвостый пошел вниз. Оракул оказалась человеческой женщиной. Не газалой! Лицо ее было сильно накрашено.

Белая пудра, кроваво-красные губы. Глаза она обвела углем.

Выглядело все это жутко.

Когда лутин оказался прямо перед ней, она подняла голову.

— Ребенок, который им не является. — Голос у нее был низкий. Совсем не женский. — Следуй за мной.

Полулис глубоко вздохнул. От поднимавшегося из жаровни дыма у него немного закружилась голова. Жрица знала, кто он. Что он! Неужели она действительно оракул?

Женщина повела его в уголок пещеры, где горела только одна масляная лампа. Там был бассейн. Вода в нем была подобна черному зеркалу.

— Посмотри! — приказала она.

Ему пришлось взобраться на камень, чтобы заглянуть.

— Умойся и убери волосы назад. Такое маленькое лицо. Так мало места…

Никодемус повиновался. Вода была прохладной. Он не совсем понял слова жрицы. Она сказала «так мало места»? По спине у лутина побежал холодок.

Странная женщина подняла светильник.

— Следуй за мной!

Спуск, ведущий дальше, вглубь горы, находился в глубокой тени. Здесь не горели огни. Ступеньки были неровными.

У каждой была своя высота и ширина. Никодемус дважды споткнулся. Наконец жрица взяла рыжего кобольда за руку.

Они добрались до дна. Вокруг была кромешная тьма. Масляная лампа выхватывала только небольшое пятно на полу.

Перед ними лежала подушка. Пахло сандаловым деревом и влажным камнем.

— Ложись. Не сдвинь подушку. Закрой глаза и не открывай, пока я за тобой не приду.

— А оракул?

— Он коснется тебя, когда я уйду.

Никодемус почувствовал, что сердце забилось быстрее. Эта пещера была жуткой. Он вообще не хотел знать свое будущее!

И что это значит? Оракул коснется меня!

— Ложись, — мягко произнесла жрица.

Полулис повиновался.

Подушка была твердой, словно наполненная косточками.

На ней видны были темные пятна. Засохшая кровь?

— Успокойся. Глаза открывать нельзя, что бы ни происходило. Ты понял, маленький человек? Не открывай глаза! Иначе это будет стоить тебе зрения!

Женщина поднялась.

— Ты можешь оставить свет? — взмолился лутин.

— Если ты будешь лежать с закрытыми глазами, он тебе не нужен. А если откроешь их раньше времени, то никогда больше не увидишь света. Лежи тихо-тихо!

Никодемус вслушивался в шаги. Попытался контролировать дыхание, но ничего не получилось. Оно выходило неровно, со свистом. Что это, шорох? Прямо над ним? Скольжение, как будто трутся друг о друга смазанные маслом кожаные ремни. Похожий звук производили ремни рогатых ящериц, когда животные получали слишком мало корма и приходилось подтягивать сбрую, державшую на их спинах платформы.

Лисьехвостый хотел было открыть глаза. Нет!

Кто-то коснулось его. Что-то острое! Он почувствовал дыхание на своем лице. Что-то проплыло над ним. Он был в этом совершенно уверен!

— Что ты хочешь знать?

Слова в буквальном смысле касались его — настолько близко к нему была та, кто произнесла это. Что там говорила Эмерелль? Он вообще ничего не хочет знать! Охотнее всего он убежал бы, но ему было слишком страшно.

— Ну… — Голос его дрожал. По крайней мере он вспомнил, о чем просила Эмерелль. — Какова моя судьба?

Тишина. Ее дыхание. Сколько же это продлится? Никодемус беспокоился все сильнее. И вдруг что-то кольнуло в щеку.

— Что…

— Тихо! Не то погибнешь!

А затем его коснулись тысячи игл. Они были повсюду на лице. Так быстро, что он уже не мог различать отдельные уколы, все слилось в жгучую боль. Кровь и слезы бежали по изувеченным щекам. Он хныкал, но не осмеливался шевельнуться. Иглы кололи даже вокруг глаз! Боль становилась все более сильной. А затем лутина поглотила ночь.

Об истине и боли

Никодемуса вела за руку жрица. Он еле шаркал ногами. Женщина подтолкнула его к Эмерелль. Как только ведущая рука отпустила лутина, он остановился. Зажмурился. Несмотря на то что полулис, очевидно, только что умывался, по светлой коже текла кровь. Четкие, без завитков, буквы были написаны на его лице. Правда. И звучала она так, как и опасалась Эмерелль. Она не могла поверить в то, что Фальрах доверяет кобольду.

Королева мягко положила руку на плечо Никодемуса. Лутин вздрогнул.

— Это я. Не нужно больше бояться. Можешь открыть глаза.

— Нет! Она мне их выколет! Я не могу…

— Все позади. — Эмерелль опустилась на колени рядом с рыжим кобольдом. Осторожно провела рукой по его лицу, отмеченному кровью и иссиня-черными чернилами. Коснувшись бедняги, она почувствовала его жгучую боль. Она поможет ему, когда вернется. А сейчас ей понадобится вся ее сила. — Все позади.

— Так больно. Как будто иглы все еще колют, как будто они разожгли огонь у меня под кожей.

Королева повела лутина ко входу в пещеру, где чувствовался дующий с моря ветер.

— Стой здесь и жди. Когда я вернусь, помогу.

— Не ходи туда! — Он схватил ее своей детской рукой. — Ужасно больно. Оно того не стоит. Не ходи!

На миг королева заколебалась. Флот священнослужителей был как на ладони. Эмерелль с удивлением обнаружила, что экипажи заняли стоявшие в бухте галеры. Уйти было уже невозможно. Слишком поздно. Флот из Искендрии образовал строй, напоминавший полумесяц. Все корабли держали дистанцию. Для детей человеческих они были удивительно дисциплинированны. Маленькая флотилия отошла от центрального звена и, похоже, решила обойти бухту. На солнце сверкали шлемы и острия копий. Может быть, суда должны были транспортировать воинов?..

Лутин сжал руку эльфийки.

— Не ходи! Она будет мучить тебя!

Неужели Фальрах все же прав? Так трогательно, что Никодемус заботится о ней, несмотря на то что именно она послала его в пещеру боли. Королева посмотрела в израненное лицо полулиса, прочла слова оракула, высвободилась из цепкой хватки маленьких ручонок. Нельзя ему верить! Нужно идти вниз.

Как и лутин, она умылась. Жрица молча наблюдала за ней.

По пути вниз Эмерелль старалась не смотреть на свет лампы.

Глаза быстро привыкли к темноте. Свод пещеры был высоким.

Что-то свисало с него. Разглядеть, что именно, она не могла.

Похоже, сверху был еще один вход. Эмерелль почувствовала небольшой сквозняк. Он принес с собой аромат сандалового дерева и смазанной маслом кожи.

Когда эльфийка легла на пол пещеры, жрица строго приказала ей ни в коем случае не открывать глаза. Подушка была приятно твердой. Королева расслабилась. Прислушалась к шагам дочери человеческой. Почувствовала запах, пропитавший подушку, — запах пота перепуганного лутина.

Негромкое жужжание заставило ее открыть глаза. Шамур скользнула с потолка, словно паук. Но вместо одной-единственной шелковой нити она висела на нескольких кожаных ремешках, которые обвивали ее руки и ноги.

— Я давно ждала тебя, свергнутая королева. Ты хочешь знать то, чего не могла сказать тебе моя сестра. И на этот раз, как и в саду Ядэ, за тобой идут смерть и разрушение.

— Ты знаешь, что флот священнослужителей плывет сюда не из-за меня.

— А не все ли равно? Там, где ты, — война и смута. Ты должна вернуться в Альвенмарк и отвоевать свою корону, чтобы вернуть нашему миру покой. Это твоя судьба!

— Хочешь вытатуировать это на моем лице?

Газала опустилась ниже, и ее лицо оказалось на расстоянии ладони от лица Эмерелль.

— На твоем лице будет ответ на самый главный для тебя вопрос. Ты знаешь, мой дар не так силен, как дар сестры.

Мне будущее не открывается в ясных и четких образах.

Позже, когда мои туманные видения становятся реальностью, я вижу все ясно. Может быть, именно это и превращает меня в настоящего оракула — я не влияю ни на что. Задай вопрос, и я увижу. Ответ будет написан у тебя на лице. Вот почему никто не приходит ко мне дважды. Для каждого у меня только один ответ, и поэтому обдумай свой вопрос как следует.

Лицо газалы было так близко, что эльфийка не могла охватить его взглядом. У провидицы были красивые губы. Изогнутые рога уходили к спине. Женщина излучала силу. Лицо ее было раскрашено, как и лицо жрицы.

— Ты боишься собравшихся снаружи людей?

— Я знаю, что моя жрица умрет сегодня. Собственного будущего я не знаю. Я свободна от страха, потому что жизнь моя чиста. Знакомо ли тебе это чувство, Эмерелль?

Эльфийка сделала вид, что не услышала вопроса.

— Тебе не обязательно делать мне татуировку на лице. Ты ведь знаешь, что в отличие от детей человеческих я обладаю силой, способной стереть ее.

— Все дело в боли, которая приходит вместе с истиной. Боль телесная — только подготовка к душевной боли, которую она несет. Ты можешь исцелить и эту боль?

— Некоторые утверждают, что моя душа мертва и что у меня тысяча лиц.

— Мы обе знаем, что в тебе живет нечто чудовищное.

И я знаю, какой вопрос ты задашь мне, несмотря на то что должна была бы задать другой. Знаю я и то, почему ты хочешь задать этот вопрос. Это достаточное для меня доказательство того, что твоя душа не мертва. А теперь закрывай глаза и задавай вопрос!

Королева повиновалась. Она глубоко вздохнула и прислушалась к себе. Эльфийка знала, что имела в виду Шамур. Но нормирга не могла иначе, она должна была задать вопрос, который, возможно, приведет ее к Олловейну.

— Если бы кто-то из альвов остался у нас на родине, где мне следовало бы его искать?

Укол на щеке. Эмерелль почувствовала, как проникают под кожу чернила. Второй укол… А потом быстрая смена сотен уколов. Эльфийка закрылась от боли. Мысленно унеслась в те места, где была счастлива. Она бежала. Мысли ее превратились в калейдоскоп счастья.

— Эмерелль!

Вместе с голосом пришла боль. Она обрушилась на королеву с такой силой, что стало дурно. Над Эмерелль парила Шамур. Эльфийка отчетливо увидела перчатки газалы. Кончики пальцев были утыканы мелкими иглами: по одной и целыми группами они покрывали каждый дюйм.

— Ты была очень далеко.

Эмерелль кивнула. Казалось, щеки пылают.

— Поторопись вернуться к своим спутникам. Беги на другую сторону острова. Там есть небольшая рыбацкая деревушка. Вы найдете лодки.

— А ты?

Газала потянула за ремни.

— А я уйду в свой тайник и буду надеяться, что они не найдут меня. Они убьют мою служанку. Она не уйдет, несмотря на то что знает это.

Эльфийка подумала, что оракулы не могут увидеть собственную смерть, и спросила себя, не обманывает ли ее газала.

— Ты могла бы пойти в Альвенмарк с нами.

Шамур улыбнулась.

— Я так долго хотела этого. Но сейчас моя сестра мертва.

Я потеряла связь с нашим миром. Я останусь здесь.

— Ты знаешь, почему я изгнала тебя?

Провидица поднялась на пядь выше.

— Я знаю, что доставляла тебе неприятности. И это случилось бы снова, если бы я оказалась в Альвенмарке. Я оракул.

Я всегда говорю правду. — И она скользнула в темноту под сводом пещеры.

Эмерелль поспешила наверх, к бассейну, умыла лицо. Попыталась прочесть надпись, но разобрать казавшийся размытым почерк не смогла. Нетерпеливо бросилась ко входу в пещеру. Жрица стояла рядом с Фальрахом и смотрела на море. Неравный бой начался.

С носа одного из искендрийских кораблей взметнулся вверх столб пламени. Он едва не угодил в галеру с алыми парусами, зато поджег воду.

— Должно быть, это дистиллированная нефть, — деловым тоном произнес Фальрах. — Водой не потушить. Я думаю, они покинули бухту потому, что начался прилив. Если бы искендрийцы вылили эту нефть в воду, море принесло бы ее в бухту. Они могли бы сжечь весь флот, не начиная сражения.

— Что написано у меня на лице?

Фальрах обернулся. С ужасом поглядел на Эмерелль.

— Что там написано?

— Ты выглядишь ужасно. Как она могла это сделать?! Как же сильно она должна ненавидеть тебя…

— Что…

Он закрыл ей рот рукой. Затем притянул к себе и поцеловал в лоб.

— Я люблю тебя, — мягко произнес он. — Не нужно легкомысленно распоряжаться своей жизнью. Прошу тебя… Я…

Фальрах всегда умел выбрать неподходящий момент для объяснения в любви.

— Что…

Он снова коснулся ее губ.

— «На Голове Альва спит альвов глава» — вот что написала она у тебя на лице. Безумные слова оракула, которые могут означать все и ничего одновременно.

— Нет! Это значит, что Певец там. Он не ушел, как я и надеялась!

— В равной мере это может означать и то, что он мертв и там похоронено его тело. Но что бы это ни значило, никто не может подняться на вершину Головы Альва. Ни одно дитя альва, ни одно дитя человеческое. Все, кто пытался сделать это, пропали. Пожалуйста, не ходи туда! Или скажи мне, что за долгие годы, пока меня здесь не было, ситуация изменилась.

— Туда можно подняться.

Эмерелль знала, что Фальрах прав. Никто и никогда не взбирался на вершину загадочной горы. Из тех, кто пытался — а их было много, — не вернулся никто. Даже могущественные черноспинные орлы не отваживались летать вблизи вершины.

— А что написано у меня на лице? — тихо спросил Никодемус.

Лутин часто-часто моргал, как будто в глаз ему попала песчинка. Кровь и слезы оставили темные полосы на его щеках.

— Не обращай внимания на Шамур. Она ослепла от ненависти, — произнес Фальрах.

— «Тех, кто доверяет мне, я предам» — написала она. Я могу стереть надпись. — Именно этого и ожидала Эмерелль от лисьемордого. Королева никогда не станет ему доверять. Он брат Элийи Глопса, величайшего смутьяна, который когдалибо рождался в народе кобольдов.

— Я доверяю тебе, Никодемус, — упрямо произнес Фальрах. — А теперь идемте, иначе мы не успеем.

Эмерелль взглянула на море. Корабль с алыми парусами пробил первый ряд вражеских галер. Единственное судно пиратского флота, которому это удалось. Остальные горели или ввязались в сражение. Галеры второго ряда пытались остановить князя пиратов.

— Нечего и надеяться на то, чтобы бежать на нашей лодке, — сказал Фальрах. — Искендрийцы не станут спрашивать, ходили ли мы к оракулу. Они убьют каждого, кто находится в этой бухте. Нужно идти через горы на другую сторону острова. Это наша единственная надежда.

«И ты не веришь в пророчество оракулов», — подумала Эмерелль, следуя за ним по узкой тропе, уходящей в горы. Она думала о кораблях, которые отделились от главного звена флота. Достигли ли они уже берега? Где они высадят воинов?

Замерзшие собачьи кучни и выброшенные на берег предметы

— Получи! Умри, подлый тролль!

— Ха, да моя старая собака двигается быстрее тебя!

— Болтовня тебе уже не поможет!

Кадлин прислушивалась к быстрому обмену ударами, последовавшему за словами. Она стояла, прислонившись к нагретой полуденным солнцем скале, и смотрела на фьорд. День клонился к вечеру. Длинные тени скользили по дальним склонам. Постоянный южный ветер запутался в скалах и гнал маленькие волны на берег.

У причала небольшого города стояло бесформенное грузовое судно, пришвартовавшееся всего час назад. Виднелись горы бочек и мешков. Завтра начнется Праздник Яблок. Ввел традицию ее отец Альфадас, и с тех пор появился обычай набивать себе брюхо за счет королевского дома. Праздник обходился в целое состояние. Только одних быков зажарят завтра десяток. Тридцать бочонков сидра были приготовлены, еще столько же — пива. Кадлин опасалась, что этого не хватит.

Несколько дней она пыталась запасти еще провизии. Может быть, корабль привез что-нибудь… Она посмотрела на лежавшие на причале товары. Бочонки были небольшие. Наверное, с соленой сельдью.

— Ты обманываешь! — послышался громкий девичий голос. — Никто из троллей не может быть настолько проворным!

Свана оббежала вокруг скалы. Одна из кос расплелась. Через все предплечье шла красная царапина. Глаза ребенка сверкали от гнева. Удар по руке, очевидно, был очень болезненный.

Но рассердило девочку не это.

— Конлин злой!

Кадлин провела рукой по растрепанным волосам дочери.

— А что случилось-то?

— Он ловкий, как ласка. Мы играли, что он тролль, а я — славная воительница, как ты.

Королева улыбнулась, но твердо решила выяснить, какой бездельник рассказал ее дочери лживые героические истории о тролльской войне. Может быть, дедушка Ламби?

К ним подошел Конлин. Играючи взмахнул деревянным мечом.

— Задавака! — зашипела на него Свана.

У мальчика были длинные черные волосы, совсем как у его матери. Он был почти на полголовы ниже Сваны, хотя младше ее всего на пять месяцев. Изящный, но при этом жилистый, мальчик двигался с такой грацией, что привлекал к себе всеобщее внимание. Глаза Конлина хитро блестели.

— Ты никогда не сумеешь сразиться с троллем, пока не победишь хотя бы меня.

— Однажды я стану королевой, ты, длинноухий зазнайка.

И вот тогда увидишь, как я с тобой справлюсь.

— Пф, титул — это всего лишь слово.

Свана сделала неожиданный выпад. Даже Кадлин удивилась внезапной вспышке гнева дочери. Но Конлин легко увернулся и шлепнул Свану по попе. Девочка споткнулась и растянулась во весь рост. Мать уже хотела наклониться к ней, когда увидела, что девочка украдкой подмигивает.

Конлин видеть этого не мог. Заметив, что его противница лежит не шевелясь, он сильно забеспокоился.

— Что с ней?

— Похоже, ты действительно победил ее. — Кадлин с трудом удавалось сохранить серьезность.

— Но я ведь всего лишь слегка шлепнул… Это ведь не может…

— У человеческих женщин там очень чувствительное место.

Конлин склонился над Сваной. Убрал волосы, чтобы заглянуть в лицо. И в этот миг девочка перевернулась и легонько кольнула деревянным мечом в грудь мальчика-эльфа.

— Иногда недостаточно быть проворным, — захихикав, выдавила она из себя.

Конлин обиженно поглядел на Кадлин.

— Ты знала, что она так поступит.

Королева улыбнулась.

— Девочки держатся вместе.

— Ты не девочка. Ты королева, — проворчал мальчик. — Так нельзя.

— Слова «так нельзя» я слышу, как мне кажется, каждый день с момента коронации. Но я должна поблагодарить тебя, Конлин. Ты хороший учитель фехтования. Я рада, что ты учишь мою дочь.

Он был по-прежнему рассержен. Скривился.

— У нее нет таланта. Она как замерзшая собачья кучка.

Кадлин судорожно сглотнула. Она понимала, что Конлин сейчас в таком возрасте, когда обычно начинают пробовать цветисто ругаться. По лицу ребенка женщина видела, что тот ждет, когда его отругают. Маленький эльф, точно так же, как и ее собственная дочь, любил сидеть в длинном доме Ламби и слушать истории старика. В этом ругательстве подозрительно слышались нотки ветерана.

— А у тебя манеры как замерзшие собачьи кучки, — возмутилась дочь.

Конлин вызывающе поднял деревянный меч.

— А ну-ка, повтори!

— Королева! — По берегу спускались Ансвин, командующий ее личной гвардией, и какой-то незнакомец крепкого телосложения. Вместе они тащили большой деревянный ящик.

Спорщики наконец угомонились.

— Что случилось?

— Дар Финна, ярла Стайндама, что близ Гонтабу! Неподалеку от города разбился большой торговый корабль. На борту никого не было. Это произошло во время сильной бури на прошлой неделе. Вероятно, моряки предпочли довериться лодкам, а не потерявшему мачты кораблю.

Кадлин пристально смотрела на ярла Стайндама. Она никогда прежде не видела его и редко о нем слыхала.

— Надеюсь, на берегу не горели ложные маяки.

Ярл был здоровым мужчиной среднего возраста. Он смотрел на королеву честными серыми глазами.

— Как вы могли подумать?! Иногда мы кое-что берем себе при помощи меча, как поступали деды и прадеды. Но таким образом… — Он сердито мотнул головой. — Мы ведь не альдарвикийцы! Не контрабандисты, не береговые пираты!

— Что везло судно?

— Ткани и платья, повелительница. Настоящее сокровище. — Мужчина посмотрел на ящик и улыбнулся. — Вы хоть взгляните. Таких тканей не найти во всей Фьордландии. Яркие краски…

— Пожалуйста, мама, открой ящик! — взмолилась Свана.

— Здесь, на берегу?

— Пожалуйста!

Конлин тоже с любопытством вытягивал шею. По крайней мере они забыли о том, что вели себя, как пьяные кабацкие горлопаны.

— Поставьте ящик, — приказала Кадлин. — Мне кажется, что вы пришли как раз вовремя, чтобы предотвратить войну между Альвенмарком и Фьордландией.

Ярл улыбнулся.

— Вы не пожалеете, госпожа.

Теперь любопытство одолевало даже королеву. Она напряженно наблюдала за тем, как незнакомец открывает тяжелый замок. Когда он откинул крышку, глаза ослепило сияние ткани, ослепительно-желтой, словно солнце в чистом небе.

— Ты прикоснись, госпожа.

Кадлин опустилась на колени. Погладила материю. Протянула руку и Свана.

— Пожалуйста, вынь его! Давай посмотрим!

От платья исходил несколько затхлый запах. Вероятно, ткань намокла. Кадлин вынула платье и приложила к себе.

Ансвин прищелкнул языком. Королева строго глянула на него, но капитан гвардии только улыбнулся.

— Оно словно создано для вас, госпожа. Может быть, в бедрах нужно немного ушить, но длина подходит.

— Его можно зашнуровать на спине, — пояснила Свана. — Оно подойдет и без перешивания. — Девочка наклонилась над ящиком и вынула второе платье, светло-голубого цвета. Подражая Кадлин, она поднесла его к груди и закружилась.

— Ты похожа на темного альва, который выпотрошил тролльский сундук с платьями. Оно слишком велико на тебя.

Свана зарылась лицом в ткань.

— Мягкое, как лепестки цветов, — вздохнула она.

— Ниже, на дне ящика, есть платья, которые подойдут вам, принцесса, — приветливо произнес ярл.

Свану было не удержать. Она с визгом нырнула в сундук.

Казалось, в темноте ящика пойманы все цвета радуги.

— Мы что-то пропустили?

Кадлин на миг вздрогнула, несмотря на то что голос был ей хорошо знаком. На берег фьорда пришли Мелвин и Лейлин. Делалось жутко от того, что эльфы двигались бесшумно даже по галечному пляжу. Казалось, Лейлин немного смущена. Длинные черные волосы были распущены. Среди тяжелых прядей Кадлин заметила увядший листок. Волосы закрывали эльфийку, словно плащ. Платье было немного в беспорядке. Заметив взгляд Кадлин, Лейлин покраснела и поправила его.

Мелвин нагло улыбнулся. Его нисколько не смущало, что для всех очевидно, чем они занимались в лесу, пока Конлин воевал со Сваной. Его веселость проникала в сердце как стрела. Кадлин не сдержала улыбки. Она немного завидовала эльфам. За все эти годы королева так и не нашла себе нового мужа, несмотря на то что ярлы не упускали возможности расхваливать ее, словно племенную кобылу.

Среди всех мужчин, которые за последние одиннадцать лет просили ее руки, не было никого похожего на Бьорна. Ей вспомнилась первая встреча с Ламбисоном, щеголеватым франтом из свиты принца Ульрика. Они сцепились в первую же встречу. «Неужели вы настолько бедны, что ты вынуждена донашивать старые штаны своего отца, девочка?» — вот что он ей первым делом заявил. Слово за слово — и мгновением позже она отправила его в пыль ударом в подбородок.

Сражалась она не по-рыцарски. Но Бьорн принял поражение на глазах своих товарищей и принца как человек чести. Он даже при всех предложил в качестве компенсации заказать ей платье.

С тяжелым сердцем смотрела королева на сундук. Она скучала по Бьорну даже спустя столько лет. Иногда, когда Свана смеялась, она видела его лицо в чертах девочки.

Звонкий радостный крик оторвал Кадлин от меланхоличных размышлений. Свана нашла темно-синее платье с вышитыми на нем серебряными листьями.

— Это я надену завтра на праздник! Разве оно не чудесно?

— Ты действительно выглядишь как принцесса, — с сильным акцентом произнесла Лейлин. Язык Фьордландии давался ей с трудом. — Цвет очень хорошо подходит к твоим прекрасным белокурым волосам. Впрочем, тебе нужно немного укоротить подол. Если хочешь, я помогу.

Мелвин этому не очень обрадовался, но ничего не сказал.

— Пожалуйста, останься на праздник, — негромко сказала эльфийка.

Братец закатил глаза. Но Кадлин хорошо знала, что он не может отказать Лейлин.

— Ты мог бы и на всю зиму остаться.

— Зимой эльфы пробуждают плохие воспоминания у твоего народа.

— Это было так давно…

Полуэльф покачал головой.

— Забыть это нельзя. Я же вижу, как на меня смотрят. Лейлин тоже замечает… Мы пугаем твоих людей, хоть ты и закрываешь на это глаза.

— Я могла бы присмотреть за Конлином. Тогда у вас было бы больше времени друг для друга, — с заговорщицкой улыбкой произнесла королева.

Похоже, Лейлин услышала ее слова. Как бы то ни было, она снова покраснела.

— Нет, Кадлин. Мы вернемся следующим летом. После праздника нужно уйти. В горах уже снег. Если мы слишком затянем с уходом, перевалы станут непроходимыми.

Взгляд на чайку

Никодемус прислонился к скале, с трудом переводя дух.

— Можете оставить меня, — запыхавшись, произнес он. — Без меня вас никогда не поймают. Я знаю, как сильно задерживаю вас.

Но Фальрах и слышать ничего не хотел. Как-нибудь справятся.

— В этом вопросе я придерживаюсь того же мнения, что и принц пиратов. Мы никого не бросим!

— Это стоило принцу жизни.

— Неизвестно, — спокойно ответила Эмерелль. — Сможешь пройти еще немного?

Фальрах выглянул из-за скалы, за которой они укрылись.

Ниже по склону он разглядел два отряда преследователей.

Местность просматривалась плохо. Глубокие расселины и небольшие кедровые рощи давали укрытие. Эльф вынужден был признать, что искендрийцы сумели удивить его. От него не укрылось, что от главной части флота отделилась небольшая флотилия. Гостей газалы не нашли до сумерек, и Фальрах начал надеяться, что они сумели уйти от искендрийцев. Он даже согласился устроить привал. Они отдохнули всего несколько часов.

На следующее утро путники хотели было спуститься к деревне, но оказалось, что войска захватчиков действуют систематически. В каждой деревушке на якоре стояли боевые галеры, а по всем тропам двигались воины, очевидно, в сопровождении местных проводников. Эльфы и лутин оказались в ловушке.

Разумного объяснения поведению искендрийцев не было. Чистой воды фанатизм. Они хотели, чтобы ни один человек из войска пиратов не ушел?.. Все должны были поплатиться за смерть Промахоса?..

— Я возьму тебя на плечи, Никодемус.

— Ты пойдешь медленнее. Оставь меня.

Эльф вгляделся в покрытое струпьями лицо лутина. Он все еще сохранял образ ребенка, ведь они надеялись, что, если их окружат, мальчика, быть может, все-таки оставят в покое.

Лисьеголовое же отродье не могло рассчитывать на милость мечников. Фальрах снова прочел татуировку. Тех, кто доверяет мне, я предам. В это он не хотел верить! Слова не соответствовали впечатлению о рыжехвостом.

— Вперед, не будем тратить времени на болтовню! — И, не дожидаясь ответа, он поднял кобольда на плечи. — Если мы не попадемся до сумерек, то сумеем уйти.

Эмерелль закрыла глаза. Казалось, она находится где-то далеко, как часто бывало в последнее время. Фальраху хотелось, чтобы она доверяла ему, но, похоже, эльфийка приняла решение разбираться со своими заботами самостоятельно.

— Повелительница!

Он мягко коснулся ее плеча. Когда она открыла глаза, то на миг вдруг показалась удивленной и растерянной. Затем взгляд ее прояснился. Неужели она отпускала свою душу?

— В получасе ходьбы находится большой отряд вооруженных людей. Они идут прямо на нас. И если мы будем продолжать идти по тропе, то вскоре наткнемся на другие группы воинов. А горы настолько круты, что без дороги нам далеко не убежать.

— Тогда я предложил бы вам обоим превратиться в птиц.

Один я как-нибудь справлюсь.

— А как насчет того, что «мы никого не бросаем»? Нет, мастер меча. Мы пойдем вместе.

— И я того же мнения, — подтвердил сидевший у Фальраха на плечах Никодемус.

Эльф очень хорошо помнил, что бесполезно спорить с Эмерелль, если она что-то вбила себе в голову. Поступить посвоему возможно только в том случае, если он предугадает возможные трудности раньше королевы, осторожно проведет ее по верному пути и оставит в плену иллюзии, будто она выбрала этот путь сама. Но Эмерелль изменилась. И он тоже. Ему стало труднее принимать решения. Иногда у него возникало чувство, что он — уже не он. Не Олловейн ли это? Неужели формируется новое сознание мечника? Сколько времени потребуется белому рыцарю на то, чтобы снова занять свое тело?

Фальрах окинул взглядом горный пейзаж, исполненный дикой прелести. По мнению эльфа, для осеннего дня было жарковато. Но нужно наслаждаться моментом. В какой-то миг он просто отойдет за спину Олловейна. Интересно, как это будет? Станет ли он безучастным зрителем, вынужденным просто наблюдать за жизнью Олловейна, не имея возможности повлиять на нее? Или померкнет совсем?

Он разглядывал Эмерелль, шедшую впереди по узкой козьей тропе. Она двигалась уверенно, не колеблясь. Каждое ее движение было исполнено грации. Она была чудесной женщиной. Легко было влюбиться в нее. Из-под платка, под которым она скрыла свои уши, выбились две каштановые пряди.

Слегка вьющиеся, они покачивались при каждом шаге эльфийки. Фальраху вспомнились далекие ночи любви, когда он зарывался лицом в ее волосы. Он еще помнил их запах. Больше всяких духов он любил в нем аромат леса.

Вспомнилась ему и любовная игра в горном ручье в Сожженных Землях. Так хотелось прикоснуться к эльфийке…

Лежать рядом… Фальрах очень хорошо знал свои слабости.

Ему нужно было, чтобы его любили. И требовал он не только чувство. Ему необходимо было обнимать женщину, которая принадлежит только ему. Он мог бы получить Найлин. Она была великолепной танцовщицей. Одно лишь воспоминание о том, как она прижималась к нему, когда они плыли посреди этого странного свечения, возбуждало. Она хотела его и была очень соблазнительна. Эльф слегка сожалел, что оттолкнул ее.

Он хотел возлюбленную князя под волнами — каждой клеточкой своего тела. И она чувствовала это. Да и скрыть было нельзя, поскольку танцевали они обнаженными.

Но Фальрах отчасти и гордился тем, что устоял перед соблазнительницей. Нет, перед собой. Перед той злополучной страстью к телесной любви. Жаждой экстаза. Он хотел Эмерелль. Снова взглянул на ее волосы. Возможно, он никогда не был к ней ближе, чем в этот миг.

Внезапно королева остановилась. Впереди узкая тропа расширялась. В тени кедров отдыхала группа воинов. Шлемы они сняли. В отряде было восемь вооруженных солдат и один крестьянин.

— Позволь мне поговорить с ними, — прошептала Эмерелль.

Фальрах обругал себя за то, что глубоко погрузился в свои мысли и оказался застигнут врасплох.

Эльфийка зашагала навстречу воинам. Теперь они заметили ее. Один сказал что-то, остальные расхохотались. По крайней мере они не чувствуют угрозы, подумал Фальрах. Это хорошо.

А чего им беспокоиться? Они ведь видят всего лишь женщину и мужчину, который хоть и вооружен, но не может вынуть привязанный за спиной меч, пока на плечах его сидит ребенок.

— Как видишь, мы ходили к оракулу, почтенный воин. Ее знаки на наших лицах, и мы не имеем никакого отношения к пиратам, которых вы ищете.

Приземистый мужчина, к которому она обратилась, похоже, был командиром. Его бронзовый доспех и поножи были великолепного по человеческим меркам качества. Мясистые, слегка выпяченные губы не вязались со строгими серыми глазами, иссиня-черной щетиной на щеках и редеющими волнистыми волосами, уже седыми на висках.

— Почему вы здесь? Ваша лодка наверняка в бухте оракула.

Почему вы бежите, если не имеете отношения к пиратам?

— Мой муж опасался, что благородные граждане Искендрии не станут задаваться вопросами. Он думал, что после сражения вы убьете всех, кого обнаружите в бухте. Поэтому решил, что стоит уйти в горы, а позже нанять рыбацкую лодку и вернуться на родину.

Искендриец презрительно поглядел на Фальраха.

— Вот как, носильщик твоего ребенка принимает такие решения. А впереди идешь ты. И заговорила со мной ты. Как это все понимать?

Некоторые воины рассмеялись.

— Ты умный человек, от которого не ускользают даже мелочи, — вежливо ответила Эмерелль, но Фальраху показалось, что он услышал оттенок недовольства в ее голосе.

Невольно вспомнился зал суда в Фейланвике.

— Поскольку я действительно не имею никакого отношения к пиратам, то легко могу объяснить. Мы родом из Марчиллы. Мой муж плохо понимает язык, на котором мы говорим. Поэтому говорю я. И… — Она нарочито смущенно склонила голову. — А впереди я иду потому, что моему мужу нравится смотреть, как я покачиваю бедрами.

Воины заржали словно кони. Не смеялся только предводитель.

— Ты так легкомысленно говоришь о своей привлекательности, женщина. И ответы твои слишком быстры, слишком умны. Сказать, что я о тебе думаю? Мой князь-священнослужитель Промахос был убит женщиной, которая втерлась к нему в доверие. Или скажем иначе: шлюхой, любовное искусство которой заставляло его думать чем угодно, кроме головы. Я никогда не встречался с ней, но говорят, что она — хрупкая красивая женщина с темными волосами, которая быстро соображает. Женщина, которая умеет завоевывать сердца. Эта женщина бежала к князю Тигранесу — после того как совершила кровавое злодеяние в Искендрии. Мы ищем ее уже много лет. Похоже, что она бежала вместе с принцем-пиратом. И вот передо мной стоит красивая хрупкая женщина, которая еще, к тому же, умна…

— А если все же правда то, что сказала я?

— Посмотри на это с нашей точки зрения, прекрасная незнакомка. — И он мило улыбнулся.

Фальрах увидел, как напряглась Эмерелль. Он тоже повел плечами, чтобы Никодемус приготовился прыгать.

— За каждого пирата, которого отыщем в горах, мы получим золотую монету. Если я вообще не буду думать об истинности твоей истории, то в руках у меня окажется три золотые монеты. Но если ты — та женщина, которую ищут, и я привезу тебя, то получу тысячу золотых монет. А если та, кем я тебя считаю, — взять тебя будет сущее удовольствие. Такая радость, в которой я не откажу и своим ребятам, потому что в море мы давно и уже позабыли, каково это — оказаться у женщины между ног.

— Думаешь, я позволила бы нанести татуировку на лицо, если бы вынуждена была жить своей красотой?

— Я думаю, что ты сделала бы все, чтобы уйти от возмездия.

— Значит, ты не видишь возможности просто отпустить меня? — Эмерелль немного наклонилась, словно выражая смирение.

— Я был бы глупцом, если бы сделал это.

— Видишь ту чайку наверху?

Воин поднял голову. В этот миг Эмерелль потянулась за его мечом, выхватила его из ножен и плавным движением перерезала мужчине горло.

— Ты сам решил жить меньше, чем требуется помету чайки, чтобы с неба долететь до земли, умный человек.

Воин попятился. Схватился за горло. Эльфийка протиснулась мимо и вонзила короткое искендрийское оружие в живот следующему солдату.

— Прыгай!

Лутин отреагировал мгновенно. Фальрах извлек оба своих меча и прыгнул вперед.

Воины были настолько удивлены, что только один из них успел обнажить оружие.

Эмерелль метнула короткий меч, вошедший одному из солдат прямо в грудь.

— Дай нормальный меч, Фальрах! — крикнула она, когда он встал рядом с ней.

Оцепенение спало. Оставшиеся воины принялись с руганью тащить на свет божий свои клинки, убежденные, что имеют дело с мнимой шлюхой и ее телохранителем и сумеют победить.

Фальрах устремился вперед. Сделал обманный выпад, целясь в ногу воина, стоявшего перед ним. Когда тот парировал у земли, эльф ударил ладонью в сгиб локтя противника. Не задумываясь предоставил сражаться своему телу. То был кровавый танец. И Эмерелль, похоже, владела этим искусством не менее виртуозно, чем он.

Спустя десять ударов сердца в живых остался только крестьянин.

— Ты пойдешь с нами, — решительно произнесла Эмерелль. — Отведешь в ближайшую рыбацкую деревню и поможешь украсть лодку.

— Госпожа, все, что скажете… Но в деревнях полно воинов.

Их сотни!

Эмерелль отерла клинок о тунику одного из мертвецов.

— Тебе кажется, что мне трудно убить воинов жреца-князя?

Канатоходец

Арманду его профессия нравилась. Еще в детстве его восхищали канатоходцы. Он никогда не забудет тот день, когда пришли бродячие циркачи и натянули канат над рыночной площадью, от фронтона ратуши до зубцов старой храмовой башни. Артисты танцевали высоко в небе, проделывали различные трюки. Посмотреть на них собрался весь город. А ночью мать Арманда уложила к себе в постель одного из канатоходцев. На этот танец смотрел только он один. Его отца не было дома… Как обычно…

В одиннадцать лет Арманд убежал из дому. Хотел выбраться из грязи и подняться в небо, как канатоходцы. Целый год он бродил по проселочным дорогам, пока не отыскал артистов, которые приняли его в труппу. А затем началось самое счастливое время в его жизни. Время, когда он учился покорять небо.

А когда ему исполнилось двадцать пять, небо потеряло свой блеск. Он понял, что навсегда останется бедняком. Он похоронил трех своих учителей. Двоих — с разбитыми конечностями, потому что внезапный порыв ветра толкнул их на смерть. Третьего унесла лихорадка. Бедняга мог бы выжить, но денег на лекаря не было.

Все наставники Арманда были похоронены в стороне от кладбища, на перекрестке дорог. Такова судьба бездомных. На двадцать пятом году жизнь молодого канатоходца получила новый оборот. Он повстречал своего последнего мэтра. Человека, который научил его нести смерть. И с тех пор как началось обучение, Арманд перестал ложиться спать с урчащим от голода животом.

Сейчас ему тридцать два. И своего последнего учителя он убил. В некотором роде ради искусства. И в эту ночь он убьет снова. Похоже, Тьюред не очень ценит своего белого рыцаря, иначе он прогнал бы тучи и осветил ночь сиянием звезд. Или внушил бы священнослужителям, что они не должны, например, сегодня молиться и спорить в храмовой башне до полуночи. Святоши совещались о том, каким образом нужно нести людям слово Господа и допустима ли организация рыцарей — послушников Тьюреда.

Арманд потянул за веревку, которая вела от крыши бани мимо ствола сожженного дуба к строительным лесам у храмовой башни. Тщеславные священнослужители постоянно достраивали и перестраивали башни, и это явилось воистину даром Тьюреда!

Веревка была туго натянута. Хорошая веревка, которая не будет слишком пружинить. Катушка с креплением была недавно смазана. Скользить он будет практически бесшумно.

Тень, рожденная тенью. Веревка находилась почти в пяти шагах над дорогой, по которой священнослужители возвращались каждую ночь из башни. Этого более чем достаточно.

В такой темноте можно не опасаться, что веревку заметят раньше времени. Наоборот, если его план сработает, она усилит страх. Дело в том, что Арманд пропитал веревку маслом, чтобы пенька была более гибкой. И потратил целый день на то, чтобы глубже вогнать между волокнами молотую серу. Она загорится, словно фитиль, когда представление закончится.

Даже жаль, что спектакль увидят лишь несколько священнослужителей. К утру весь город будет знать о том, что небесная кара поразила белого рыцаря.

Арманд оделся в черное. Так положено созданию ночи. Лишь маска, которую он собирался надеть, была белой и представляла собой переднюю часть настоящего черепа. С внутренней стороны маска была укреплена кожаными ремешками, которые не позволяли ей развалиться.

Пальцы Арманда скользнули по холодным ножнам косы.

Ему пришлось заказать ее ради этого дела. Лезвие было тяжелым и широким, как лезвие меча. Канатоходец тренировался обращаться с этим инструментом в глубине леса. Коса была настолько смертоносно-острой, что удавалось валить молодые деревца с одного удара. Такой штуке молодой рыцарь не сможет противопоставить ничего.

Арманд остановился. В храмовой башне запели. Скоро священнослужители выйдут через большие ворота. Какое счастье, что этот Мишель Сарти никогда не снимает доспехов.

Таким образом Арманд сумеет узнать его даже в темноте.

Подобно пламени будет сиять он среди одетых в темно-синие одежды святош. Шлем в руках. Рыцарь будет идти вместе с ними, и лицо его будет серьезно. Интересно, насколько далеко отлетит голова? Может быть, до открытых ворот храма?

Канатоходец снял черные перчатки и надел маску-череп.

Нацепил катушку на веревку и прижался к фронтону. Последний раз проверил драпировку широкого плаща с капюшоном.

Плащ надуется, словно черные крылья, когда смерть заскользит по веревке. Арманд пожалел, что не может видеть своего выступления. Завтра он придет на площадь перед храмовой башней в неприметной одежде и попросит рассказать, как все случилось. Это почти то же самое.

Смерть белого рыцаря должна быть поистине необыкновенной, так хотел заказчик. Целый мешочек золота получил убийца в качестве задатка. И получит еще два, если заказчик останется доволен. Арманд самоуверенно улыбнулся. Убийства, подобного этому, не было еще никогда. Во всем королевстве будут говорить о том, что с ночного неба спустился демон или злой эльф, чтобы убить Мишеля Сарти на том же самом месте, где много лет назад был убит святой Гийом.

Врата храмовой башни распахнулись. Как обычно, вперед вышел старый священнослужитель с фонарем. Арманд наблюдал за собором уже пять дней. Положительной (с точки зрения убийцы) стороной святош была их заскорузлая консервативность, они любили делать все по шаблону, стремились соблюдать заведенный распорядок, придерживаться давнего ритуала мессы. И первым всегда из высокой башни выходил старик.

Затем на улице показалась группка священнослужителей.

Они были так увлечены разговором, что, вероятно, даже не заметили, день сейчас или ночь. Арманд потянулся к креплению катушки. Правой рукой поднял косу. Она была тяжелой.

Возможно, он сумеет разрубить белого рыцаря пополам.

Это, пожалуй, даже эффектнее, чем обезглавленный рыцарь.

А в корпус попасть проще, чем в шею.

Арманд колебался. Никогда не стоит менять планы в последнюю минуту. Снова вспомнил молодые деревца в лесу, которые он скосил. Человек, разрубленный пополам, — зрелище более впечатляющее, чем обезглавленный. Нет и не может быть никаких сомнений. Арманд представил, как ноги рыцаря еще несут часть торса, а верхняя половина туловища лежит на мостовой, руки подрагивают.

Канатоходец провел пальцем по лезвию. И тут в воротах показался Мишель Сарти. Он тоже был увлечен разговором.

Смеялся. Молодой рыцарь производил приятное впечатление.

Когда он надевал шлем, то в своем странном доспехе с серебряным лицом представлялся жутким. Однако сейчас шлем был зажат под мышкой.

Больше колебаться Арманд не мог. Еще раз подумал о золоте и оттолкнулся от крыши. Почти беззвучно заскользила по веревке деревянная катушка. Убийца разгонялся все сильнее. Веревка слабо пружинила. Он долгое время колебался, не довершить ли свое выступление драматичным выкриком.

Что-то вроде: «Смерть пришла за тобой!» Но это было глупо.

Если бы Мишель Сарти после этого сохранил присутствие духа и бросился на землю, все бы пропало. Арманд должен был застать рыцаря врасплох!

Мужчина размахнулся косой для удара. Шея или торс? Торс.

Скользнул над первым священнослужителем. Кто-то поднял глаза. Крик. Теперь на него смотрел и Мишель. Коса ринулась вниз. Арманд замахнулся широко и сильно. Загнутое лезвие угодило рыцарю прямо посреди груди.

Канатоходец вскрикнул. Показалось, что руку оторвало.

Плечо хрустнуло. Ослепительные точки света заплясали перед глазами. Мишель упал. От сильного удара Арманд скользнул чуть назад по веревке. И теперь снова понесся вперед.

Белый рыцарь поднялся. Он казался оглушенным. Этого не может быть! Никто не может устоять перед таким ударом.

И уж тем более в кожаных доспехах.

Священнослужители закричали. Они указывали вверх, на него. Некоторые рухнули на колени и принялись молиться.

Арманд скользил по направлению к безопасным лесам. Никто не умеет карабкаться так, как он. Канатоходец оглянулся через плечо. Мишель обнажил меч. Какой глупый, бесполезный жест!

Рыцарь швырнул клинок вверх. Ноги Арманда коснулись балок строительных лесов. Он протянул руку, чтобы подтянуться на одной из досок. И в тот же миг веревка провисла.

Канатоходец выпустил из рук косу и упал. В отчаянии пытался ухватиться хоть за что-то. Ударился оземь. Жгучая боль пронзила правое плечо. Арманд знал, что вывихнул его.

Высота падения была недостаточной для того, чтобы разбиться. Наемник сел. Оглушенный, поглядел на площадь.

К нему приближалась белая фигура.

Рыцарь пнул косу. Она со звоном полетела по мостовой.

Острие меча коснулось горла Арманда.

— Кто послал тебя?

— Не скажу.

— Тебя будут пытать.

— Все равно промолчу.

Да он и не мог ничего сообщить. Тот, кто ищет наемного убийцу, не представляется. И не объясняет, почему должен умереть тот или иной человек. Даже если им удастся сломить его волю, ничего они не узнают.

Рыцарь снял с Арманда маску. Тем временем подошли священнослужители с фонарями. На площадь нерешительно выходили люди из близлежащих домов. Открывались ставни.

— Почему?

— Потому что я получил за это мешок золотых.

Рыцарь кивнул. Губы сомкнулись в узкую полоску. Внезапно он словно постарел.

— У меня к тебе просьба, Мишель Сарти.

На щеке воина дрогнул мускул.

— Почему я должен удовлетворить твою просьбу?

— Потому что ты не такой, как я.

Мишель ничего не ответил. Но не отводил взгляда.

— Я знаю, что меня казнят. Я заслужил это. Ты обладаешь властью, пользуешься уважением. Пожалуйста, скажи им, чтобы меня повесили. Раньше я был канатоходцем — в те времена, когда еще не убивал ради золота. Я хочу в последний раз станцевать на веревке. Даже если это будет на виселице.

Неплохая смерть

Когда Андеран добрался до Фейланвика, ноги его потеряли чувствительность, а пальцы на руках так замерзли, что он уже не мог выпустить плащ. Четыре дня продлился поход вдоль Мики. То и дело шел снег. Сугробов намело выше колен хольда. И хлопья снега перестали таять, падая на ладони. Северный ветер тоже перестал истязать. Похоже, его ножи разрезали только то, что могло испытывать боль.

Перед глазами Андерана стояло лицо сына. Повелитель Вод видел его маленьким, играющим с камешками… Видел, как он убегает от краба-сигнальщика… Белая земля была словно чистый лист, на котором яркими красками проступали сны.

Несчастный отец смотрел прямо перед собой. Машинально переставлял ноги… Постоянно, неустанно, подобно тому как бьется сердце, хотя никто не посылает ему команды.

Хольд остановился, только когда прямо перед ним возникло лицо тролля. Оно появилось настолько внезапно, словно материализовалось из его снов.

— Ты куда собрался, маленький снеговик? — Голос пронизал насквозь. В ушах загудело — так громко говорил тролль.

Андеран обессиленно закачался. Шагнул назад. Рядом с лицом тролля появился закутанный в шубу кобольд, видны были только кончик носа и глаза.

— Ты откуда, брат? И отвечай сразу, когда к тебе обращаются. Времена неспокойные, не все тролли-стражники столь терпеливы, как мой друг.

— Ты мне что-то говорил?

— Я звал тебя трижды, но ты продолжал идти дальше, будто снежный дух.

— Мне нужно в торговый дом «Веррак».

— Не говори глупостей. Тебя срочно нужно отвести к большому костру, чтобы ты немного оттаял. Ты удивишься, но когда жизнь возвращается в тело — это очень больно. — Кобольд бросил скептический взгляд на руки Андерана. — Или не возвращается.

— Мне нужно в торговый дом «Веррак». Срочно!

— Ты с ума сошел…

— Я Андеран, Повелитель Вод в Вахан Калиде и член Совета Короны короля Гильмарака. Ты отведешь меня в торговый дом. Сейчас же!

— Но дома, который ты ищешь, больше не существует, господин. Верраки ушли много лет назад. Их контора заколочена, они…

— Этого не может быть, — упорствовал Андеран. — Они купили целый корабль стрел. Должно быть, ты ошибаешься!

Отведите меня в их контору.

Кобольд отошел и немного посовещался с троллем. А затем серокожий побежал прочь.

Андеран пришел в ярость. Он знал, что долго стоять на ногах не сможет. Силы оставляли его. Нужно было идти дальше, иначе скоро он уже будет не в силах этого сделать. Он должен узнать!

— Идем! — сказал кобольд. — Я отведу тебя к Верракам. Ты увидишь, что я не солгал.

И они побрели по глубокому снегу. Через некоторое время кобольд в шубе уже поддерживал члена Совета Короны. Он вел его мимо ряда заброшенных домов, через мост, остатки стен на котором указывали, что когда-то здесь стоял большой дом. Путь лежал вдоль канала, где, подобные серым могильным камням, стояли пришвартованные грузовые баржи — последние воспоминания об умершей торговле.

Наконец они остановились перед домом с высокой красной дверью. Поверх нее крест-накрест были набиты доски. Ржавчина на петлях не оставляла сомнений в том, что в дом давно уже никто не входил.

— Вот торговая контора «Веррак», — произнес кобольд, голос его звучал обиженно.

Андеран уставился на дверь.

— Этого не может быть. — Он не хотел верить в очевидное и не хотел, чтобы опасения, подвигнувшие его на путешествие, оправдались. — Я видел документы. Все было в порядке. Дом «Веррак» заплатил три груза продуктов за груз, который должен был прийти сюда. Это было всего три луны тому назад.

— Верраки ушли на юг. Наверняка они еще ведут дела. Может быть, на бумагах они до сих пор указывают свою основную контору в Фейланвике. — Кобольд из местных, похоже, честно пытался прояснить возникшее недоразумение.

Тролль, которого куда-то отправили с поручением, брел к ним по снегу. На руках он нес кобольда, лицо и шея которого были замотаны кричаще ярким шарфом.

— Это Солтон, тальман Фейланвика. Он знает все о конторах в городе.

Было совершенно очевидно: Солтон не рад тому, что его сюда притащили. Он с неприязнью поглядел на Андерана маленькими темными глазами. Они напоминали глаза большой болотной крысы в мангровых зарослях.

— Речь идет о грузе для дома «Веррак».

— Он не мог быть предназначен для Фейланвика! Ты вообще умеешь читать коносаменты? Не хотел бы обижать тебя, но недостаточно просто уметь читать и писать, чтобы понять документы на перевозку груза. Может быть, Верраки все еще пишут название своей главной конторы на письмах. Так могла получиться путаница.

— Именно это я ему и говорил, дядя!

— Я был на барже, которая должна была доставить сюда этот груз, — устало ответил Андеран.

Казалось, хольд вот-вот упадет. Он уже не чувствовал ног.

А теперь то, что мучило его столько недель, вдруг стало ему безразлично. Хотелось просто лечь и закрыть глаза. Спать.

И очень долго. — …поэтому невозможно… Ты меня вообще слушаешь? — набросился на него тальман.

— Я был на грузовой барже…

— И где эта баржа, скажи на милость? Сюда уже много недель не заходила ни одна баржа.

— Захвачена кентаврами, — пробормотал Андеран.

— Они сжигают баржи. Обстреливают их огненными стрелами. Как лошадиная задница может забраться в реку?!

— На плотах.

Тальман казался уже не столь раздраженным.

— Груз для дома «Веррак»… — Он покачал головой. — У них еще осталось в городе несколько складов. Но их действительно немного. Идем со мной!

Он знаком велел троллю пройти немного дальше вдоль канала, пока они не достигли места, где стояли вплотную друг к другу деревянные дома с остроконечными фронтонами. Под коньком каждого торчала длинная балка, на которой, наверное, раньше висели подъемные механизмы. Фасады были разделены закрытыми яркими ставнями отверстиями величиной с дверь. Некоторые крыши обвалились.

Солтон велел ссадить себя перед желтыми воротами, на которых была изображена красная собачья голова. Крановщик вынул из-под плаща тяжелую связку ключей. На толстой железной цепи висел ржавый замок. Андеран услышал, как скрипнул металл. Старый кобольд выругался. Затем шмыгнул носом, плюнул на замок и предпринял новую попытку. Наконец язычок с жалким скрипом сдвинулся в сторону.

— Ну вот, — усмехнулся старик. — Нужно было просто немножко смазать. Подождите здесь!

Тролль открыл тяжелые ворота, и Солтон исчез в темноте.

Андеран прислонился к стене дома. Может быть, стоило спросить тролля, не понесет ли тот и его. Если есть склад, все может проясниться. Может быть, семья Веррак планировала послать управляющего, чтобы он возобновил старые сделки.

Впрочем, приказчик должен был прибыть сюда еще до товаров! Нехорошее предчувствие, терзавшее Повелителя Вод с тех пор, как он отыскал след стрел, не желало уходить. Даже если есть управляющий, все равно остается открытым вопрос, для кого предназначены стрелы.

Из складского помещения с фонарем в руке вышел Солтон.

— Иди сюда, брат советник Короны.

Старик аж оскалился от удовольствия. До переворота он наверняка не позволил бы себе такой дерзости. Андеран слишком устал, чтобы указать ему на то, что даже между братьями существует некоторая разница. ¦ В помещении склада стоял затхлый запах. Где-то плескалась вода. Стропила слегка поскрипывали под грузом снега.

— Знаешь, брат, раньше склады имели большое значение для успешной торговой конторы. Пока не началась эта жуткая война с кентаврами, складских помещений в городе постоянно не хватало. Место, где лежат твои товары, определяло то, насколько быстро можно загрузить или разгрузить твою баржу. Склад на рынках определял, насколько хорошо пойдут твои дела, будешь ты первым, к кому подойдут торговцы, или же только седьмым. За склады крупные конторы раньше воевали. Да, они играли решающую роль во времена расцвета.

Жаль, ты не видел Фейланвик тридцать лет назад, до возвращения троллей. Даже десять лет назад, до того как новый король ввел бартерную торговлю, мы были гордым городом.

Солтон остановился перед закромами. Троица проследовала мимо двух зданий, подобных этому. Доски были просто прибиты к тяжелым балкам, поддерживавшим крышу склада.

— Вот последний закром семьи Веррак.

Грубо сколоченная дверь была не заперта. Старик потянул ее и посветил фонарем. На полу лежала старая солома. Пара порванных мешков. Из круга света торопливо выбежала крыса.

— Знаешь что, брат советник Короны? Пока у них есть хоть один склад, их старые права в силе. Почти у всех так. Никогда не знаешь, не изменятся ли времена к лучшему. Если ты действительно советник Короны, то тебе это известно. Вернут ли тролли нам когда-нибудь деньги? Или, по крайней мере, позаботятся ли о том, чтобы Мика снова стала надежной рекой и можно было снова торговать с кентаврами? Без мяса их стад Фейланвик ничего не стоит. Город умрет, если мы не заключим мирный договор с кентаврами. Даже вожак стаи, который сидит здесь на заднице и ничего не делает, понял это. Но похоже, его никто не слушает.

Андеран покачал головой. Подумал о караванах в Снайвамарк и их тайной цели. Золото не вернется никогда. Об этом Гильмарак позаботился!

— Знаешь что, брат? Насрать мне на вас, советников Короны, и на нового короля. Вы позволяете городу подохнуть! Да даже во времена тирана Шандраля было лучше!

— Вы вольны уйти. Другие города процветают, — безразлично произнес Андеран.

— Что значит вольны? Мой род живет в Фейланвике более трех сотен лет. Мое имя звучит здесь гордо! Я тальман. Ты вообще знаешь, что это означает? Когда-то я был одним из самых значительных жителей в этом городе. А теперь я правлю пауками и гниющими мешками. И несмотря на это, я останусь. Моему брату проклятый Шандраль отрубил обе руки.

Мой дядя потерял голову под одним из молотов речных кузнецов. Неужели все это зря? Это твоя свобода, брат советник Короны? А теперь скажи, зачем ты пришел сюда на самом деле. Что за груз должен был лежать здесь? Пара ящичков с украшениями?

— Пятьдесят тысяч стрел. — Андеран прислонился к толстому деревянному столбу. Он не чувствовал ног, он падал от усталости.

— Нет! — Тальман едва не выпустил из рук фонарь. — Этого ты на мой город не повесишь, советник Короны. Это неправда!

— Знаю. Здесь нет места для груза, находившегося на барже.

И командовала нападением Кирта, супруга Нестеуса. Это не может быть случайностью. Эти стрелы не должны были прибыть в Фейланвик. И я боюсь, что так происходит уже не в первый раз. Только за три последних года я отыскал более семи грузов со стрелами. Стрелами, которые использовались во время крупного нападения на шедший в Снайвамарк караван. Они с самого начала предназначались кентаврам. Фейланвик не имеет никакого отношения к этим делам.

Стоять Повелитель Вод не мог. Силы иссякли. Он давно уже подозревал махинации и предательство, но, несмотря на все, надеялся, что ошибается. Было у него и подозрение относительно личности, которая позаботилась, чтобы в войне полукони не испытывали дефицит оружия. Но сможет ли он это доказать? Все, за что он сражался на протяжении последних лет, разбилось. И его сын погиб ради лживой цели.

— Что с ним?

— Проклятье, он умирает, — прошептал старик. — Поход по снегу оказался чересчур тяжелым. Если он действительно советник Короны и умрет здесь, не миновать беды. Позови своего тролля.

— Но ты ведь не можешь…

— Тролль сделает это. Идет зима. Каналы замерзают. Если мы бросим его туда, то до весны он не всплывет. И если его потом кто-нибудь найдет, то его даже родная мать не узнает.

Я уже видел такие трупы. Давай, зови своего тролля!

Андеран все понял, но сил на то, чтобы поднять голову, у него не было. Пусть будет так. Утонуть — не самая худшая смерть для Повелителя Вод.

Маски

Открыв глаза, Эмерелль судорожно вдохнула.

— Ну что, — тревожно спросил Фальрах, — мы пройдем?

— Все, кто уже спал, спят теперь очень крепко. Но с теми, кто бодрствует, я сделать ничего не могу. Их много. Будет опасно. — Она поглядела на небо. Словно назло, над ними ярко сияла луна. — В деревне всего восемь постов. Но на обеих галерах, стоящих на море, многие не спят. Выставили двойные посты. Боятся, что на море еще есть пираты, которых привлечет дым горящего флота. У искендрийцев на огне странные котлы. Думаю, это и есть их оружие. На носу каждой галеры стоит медная труба. Не знаю, как это используется…

— С таким освещением на море издалека будет видна каждая лодка, — запричитал Никодемус. — Нам отсюда не уйти.

— Но и оставаться мы не можем. Трупы в горах наверняка уже давным-давно обнаружили. Остров слишком мал. Вечно прятаться не получится. Возьмем самую маленькую лодку и не будем ставить парус, пока не выйдем в открытое море.

— Это кажется самым разумным. — Эмерелль поглядела на берег. Там виднелось семь лодок. Две галеры стояли на якоре примерно в двухстах шагах от берега. На них горели масляные лампы. — Хоть гребцы спят.

— А ты не можешь поджечь корабли при помощи заклинания? — Никодемус смотрел на королеву совершенно невинными детскими глазами.

И она не могла удержаться от того, чтобы снова прочесть слова оракула, написанные у него на лице. Тех, кто мне доверяет, я предам.

— Ты вообще представляешь, о чем спрашиваешь? Да, я могла бы сделать это. На каждом корабле восемьдесят гребцов.

Они прикованы к кораблю цепями. Они либо сгорят заживо, либо утонут, когда будет гибнуть судно. А потом, на каждом корабле около пятидесяти моряков и воинов. Из них многие наверняка сумеют прыгнуть в воду. Но поможет ли им это?

Я видела, что этот огонь горит даже на воде. Мне не нужно было бы особо колдовать, чтобы бросить искру в каждый кипящий котел. Но человек двести непременно расстанутся с жизнью, если я сделаю это. Имею ли я на это право? А как насчет тебя, Никодемус? Останешься ли равнодушным, если от твоего совета умрут двести детей человеческих? Сможешь ли просто забыть об этом, когда мы вернемся в Альвенмарк?

Или эти видения будут преследовать тебя всю жизнь? Образы горящих детей человеческих, прыгающих в море, которое не может спасти их от огня? А крики! Ты когда-нибудь слышал крик существа, горящего заживо? Я — да.

Лутин потупился.

— А они о нас подумали бы?

— Можем ли мы допустить, чтобы их поступки определяли поступки наши? В горах у нас не было выбора. Здесь он у нас есть. Пока что…

— Тогда вперед, — сказал Фальрах. — Небо безоблачно.

Лучше не станет, если мы будем ждать. Давайте уж покончим с этим.

Эмерелль снова оглядела широкую бухту. Освещенные галеры выглядели красиво. Их огни отражались в воде. На одном из кораблей пел человек. У него был низкий звучный голос. Песня была о девушке, которая ждала своего моряка.

Каждый день она стояла у воды и глядела на море, пока не поседела и утром ее не нашли мертвой на берегу.

Интересно, у скольких гребцов есть девушка, которая ждет на берегу?

Пригнувшись, эльфы и лутин пробежали по усыпанному галькой берегу. Эмерелль знала, что стражи в деревне наблюдают за холмами. Море они оставляли своим товарищам на кораблях.

Троица выбрала утлую лодчонку. С бортов ее облупливалась синяя краска. По обе стороны носа был намалеван большой глаз. Воняло рыбными потрохами. Эльфы столкнули суденышко с берега, и Эмерелль была уверена, что шум разнесется на целую милю вокруг. Но сигнальный рог не прозвучал. Им повезло!

Наконец лодка вошла в волны прибоя. Фальрах поднял лисьехвостого на борт. Затем помог королеве. Обхватил ее за бедра. И она наслаждалась его прикосновениями. Вспомнила, как они любили друг друга в чистой воде горного ручья. Пока с губ ее не сорвалось имя Олловейна… Ее спутник был хорошим любовником. Очевидно потому, что проклятый бродяга набрался опыта! От этой мысли в ней вспыхнула жгучая ярость. Раньше такого не было. Она слишком несдержанна, напомнила себе Эмерелль. Почему?

Фальрах забрался в суденышко и тут же взялся за весла.

Мощными гребками погнал лодку прочь от берега. Отлив помогал им.

Вдруг эльф поднял взгляд.

— С тобой все в порядке?

Неужели заметил ее гнев?

— Я думаю о Голове Альва.

— Тебе не следует ходить. Гора убьет тебя.

— Может, мне повезет больше, чем другим?

— Я пойду с тобой и посмотрю на это.

Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он претворит свои слова в жизнь. Внезапно вся ярость Эмерелль улетучилась.

— Это неразумно. Ты можешь погибнуть.

Он негромко рассмеялся.

— Ты же знаешь, у меня привычка умирать рядом с тобой.

— Привычка — это когда что-то происходит больше одного раза. Я этого не допущу!

Он посмотрел на возлюбленную. Улыбка едва не разбила ей сердце. Он что-то скрывает! И не допустит, чтобы она заглянула за маску этой улыбки. Маска… То, что нужно! Она прошептала слово силы.

— Что ты сделала? — тревожно спросил Никодемус. — Они обнаружили нас?

— Нет, и уже не обнаружат. Если они посмотрят на лодку, то увидят только очертания кита, плывущего по течению.

Нож Лута

Кадлин вытерла пот с лица Сваны. Девочка лежала голышом. Только что королева сделала ей новое обертывание голеней. Перед ужином ребенок еще чувствовал себя хорошо. Жар поднялся внезапно.

Женщина смотрела на старого целителя. У того было серьезное, даже мрачное лицо. Он ощупал пах Сваны, за что был награжден недовольным взглядом матери. Кадлин увидела, как дочь вздрогнула во сне, когда Олав надавил на припухлость.

— Ради всех богов! Не будь ты таким грубым! — зашипела королева на старика.

Не нужно было его звать. Не впервые у малышки жар. Наверняка завтра ей уже будет лучше!

Целитель поднял руки Сваны и ощупал подмышки. Теперь его дыхание участилось. Он встал и отпрянул к двери.

— Повелительница, ты должна немедленно покинуть этот дом! Мы должны сжечь его! Сними одежду. Ничего с собой не бери! — продолжая говорить, он принялся раздеваться.

— Ты с ума сошел, Олав? Совсем стыд потерял?

— Повелительница, я схожу с ума от тревоги. Не знаю, как тебе и сказать… — Он стянул штаны настолько поспешно и неловко, что едва не упал.

Кадлин поняла, что произошло что-то страшное. Посмотрела на Свану.

— Но ведь я не могу… Что с ней?

— Она должна остаться здесь. Я понимаю, ты не можешь…

Я поднесу факел к крыше.

Жещина посмотрела на целителя.

— Уходи!

— Госпожа…

— Уходи и не смей больше попадаться мне на глаза! Как ты смеешь предлагать мне живьем сжечь дочь?! Уходи! Ты проклят, Олав Эриксон. Да не откроются перед тобой никогда Златые Чертоги!

— Госпожа, у нее чума! Прошу, мы должны сжечь дом. Слава богам, что ты живешь здесь, а не во дворце. Может быть, нам удастся предотвратить самое страшное. Против чумы помогает только огонь. А тот, кого болезнь коснулась, пропал.

Не выживает и один из ста!

Кадлин посмотрела на девочку. От жара ее лицо пылало.

Щеки блестели розовым. Белокурые волосы прилипли к щекам. Тело еще было детским. Еще не начали наливаться груди.

Она так юна!

— Это всего лишь жар, — упиралась женщина. — Она никогда тяжело не болела. Ни у кого во всем королевстве нет чумы. Почему же она должна заболеть? Должно быть, ты ошибаешься, Олав!

— Она была в месте, где могла вдохнуть дурной воздух?

— Нет! — крикнула Кадлин.

— Госпожа, я понимаю твою боль. Но ты королева. Ты должна думать о народе. Обо всех тех, чья жизнь находится в твоих руках. Да, известий о других случаях заболевания чумой нет. Тем важнее сжечь этот дом. Мы сможем искоренить болезнь прежде, чем она вцепится в нас и умрут тысячи. — Теперь целитель стоял в дверях.

— Если ты хочешь сжечь мою дочь, тебе придется сжечь с ней и меня. А что касается моего королевства… — Она огляделась по сторонам и заметила роскошный шлем, принадлежавший когда-то королю Озабергу. Кадлин схватила его и швырнула в целителя, который едва успел пригнуться. — Возьми себе эту проклятую корону! Она не стоит того, чтобы приносить в жертву моего ребенка! Я не покину этот дом. Не вынесу болезнь за порог. Не беспокойся. Но если ты решишь поднести факел к крыше, то сожжешь и меня!

— Госпожа, ты ведь не можешь…

— Ты понятия не имеешь о том, что я могу. Я не оставлю свою дочь Луту! А ты… ты отберешь лучших всадников. Они должны выступить немедленно и догнать Мелвина. Он должен вернуться. Он и его жена сумеют вылечить Свану.

Олав опустил голову.

— Госпожа… Эльфы покинули нас два дня назад. Они путешествуют со скоростью ветра.

— Ты пошлешь за ними всадников!

Целитель кивнул. А потом резко поднял голову.

— Ты убиваешь сама себя! Сване никто не сможет помочь.

Тот, кто заболевает чумой, умирает за несколько дней, хоть ты и не хочешь этого понимать. Твои упрямство и высокомерие бросают вызов богам! Лут поднес нож к нити судьбы Сваны, а мы всего лишь смертные. Подчинись судьбе!

— Ты осмеливаешься угрожать мне? Прочь с моих глаз!

Пошли всадников! Если Свана не единственная, кто заболел, эльфы, быть может, сумеют помочь другим. Мелвин сможет…

Слезы душили Кадлин. Она уже не могла сдерживаться.

Пошла к двери и захлопнула ее изо всех сил. А затем положила засов на крюки и подошла к Сване.

Она слышала голос Олава. Но говорить было нечего.

Королева взяла старый табурет, стоявший у очага, и присела у ложа дочери. Закусила губу, потекла кровь. Нельзя плакать! Свана не должна видеть ее такой, когда жар отступит.

Кадлин обмакнула тряпку в миску с водой и промокнула лоб малышки. А затем негромко запела. Песню, которую пела над ее колыбелькой. Песню о дяде Ульрике и его любви к дочери простой прачки. Песню о том, как он совсем ребенком победил тролля и как вместе со своей великой любовью Хальгардой превозмог смерть, когда посреди зимы на погребальном костре, где лежали они, зацвели деревья.

Закончив песню, Кадлин пожалела, что бросила вызов богам, и принялась молиться так, как не молилась никогда в жизни. Она просила, чтобы для Сваны тоже расцвело дерево, несмотря на то что стояла осень и листья осыпались.

Синева лжи

Маленькая лодка скользила по снежному полю, над которым возвышались высокие горы. От холода захватывало дух! Только что они были в море, и он открыл звезду альвов.

Никодемус дрожал всем телом. Фальрах чувствовал себя не лучше. В тонких летних одеждах они были беспомощны перед морозом. И только Эмерелль было все равно. Лутин попытался вспомнить слово силы. Когда-то он учил его…

— Теперь можешь вернуться к своим. — Королева указала на снег. — Здесь совсем недавно были мауравани. Их следы хорошо видны. Лучше им тебя не встречать. Я полагаю, они не очень хорошо относятся к лисьехвостым кобольдам.

Никодемус не видел никаких следов! Она просто хочет от него избавиться, вот и все. После всего, что они пережили вместе, она просто отодвигает его в сторону! Неблагодарная коза! Не будь Никодемуса, ее убил бы ши-хандан в старой крепости! У оракула он принес себя в жертву… Лутин ощупал свое лицо. В таком виде на глаза брату лучше не показываться!

— Мое лицо, госпожа… Слова оракула… Таким мне лучше к Элийе не приходить.

Эмерелль посмотрела на него. Было совершенно очевидно, что думала она о чем-то другом. Никодемус гордился тем, что путешествовал с королевой. По крайней мере последнее время. Кто из лутинов так долго был рядом с правительницей Альвенмарка, пусть и поверженной?! Но для нее, похоже, все это вообще ничего не значит.

Эмерелль положила руку ему на лицо. Шерсть почти скрывала вытатуированные буквы. Но рисковать рыжий не хотел.

Элийя всегда был недоверчив!

Тянущая боль заставила Никодемуса охнуть. Казалось, что с лица сдирают шерстку. А потом все закончилось.

— Теперь ты свободен, Глопс, — холодно произнесла королева. — Расскажи своему брату о том, что пережил. И берегись Сканги! Она наверняка не оценит, что ты спас меня от последнего ши-хандан. В ее глазах это будет равносильно предательству.

Предупреждение удивило лутина. Эмерелль права, без сомнения! Неужели он ей все же не безразличен? Он никак не мог ее раскусить. Может, и нужно быть такой, чтобы успешно править? Непонятной!

Эмерелль вышла из лодки. А Фальрах остался. Эльф опустился перед лутином на колени.

— Не огорчайся. Ты же знаешь, какая она.

«Нет, утверждать такое я бы не осмелился», — подумал Никодемус.

— Можешь спокойно говорить обо всем, что пережил с нами. Они наверняка станут тебя допрашивать. Когда придет время, возможно, я попрошу тебя о помощи. Ты сильный и влиятельный муж. А я — уже нет. Я был бы счастлив, если бы ты был моим другом. — Фальрах протянул Никодемусу руку. Тот схватил ее и крепко пожал. Для эльфа Фальрах был действительно ничего себе!..

Затем из лодки вышел и остроухий. Лутин видел, что тот дрожит от холода. У игрока не было волшебной силы. Он не мог защититься от мороза. А Эмерелль снова забыла о нем.

Интересно, что привязывает Фальраха к королеве? Он давно должен бы бросить ее!

Никодемус некоторое время смотрел вслед обоим. Пока они спускались по широкому заснеженному склону, Фальрах дважды обернулся на лисьехвостого. Эмерелль — ни разу.

Лутин обхватил себя руками. Ему действительно нужно убираться отсюда как можно скорее, пока не отмерзла мордочка. Потребовалось четыре попытки, прежде чем удалось открыть магические врата. Попробуй поколдовать, когда зубы стучат! Никодемус поспешно шагнул под искрящуюся красками арку. Там не было ни холодно, ни жарко. Он мысленно представил себе Золотую Сеть. Она была не такой, как раньше.

Похоже, к замку Эльфийский Свет направлялось много путешественников. Он еще никого не встречал в Паутине, хотя болтали, будто это реальность. Никодемус полагал, что альвы создали это произведение магического искусства таким образом, чтобы встретиться было невозможно. Иначе как разминуться на узких тропках? Должно быть, создатели вплели в свое заклинание какой-то гениальный фокус со временем, чтобы две группы путешествующих не могли встретиться в одной точке в один и тот же миг. Вероятно, именно этот фактор времени, вплетенный в Золотую Сеть, и был причиной скачков в будущее при неудачном заклинании.

Вскоре лисьемордый отыскал крупную звезду, которая должна была привести в тронный зал. И его снова охватило чувство, что рядом с ним по паутине ходят другие существа.

Рыжий кобольд прошел ворота. Перед ним горел костер.

Два воина-тролля скользнули по нему скучающим взглядом.

— Иди дальше! — приказал ему чей-то хриплый голос.

Никодемус повиновался и удивленно огляделся по сторонам. Нет, все правильно, он находился в тронном зале королевы Эмерелль. Но чтобы узнать его, нужно было как следует присматриваться. На полу валялись солома и тростник. Повсюду сидели группы путешественников, очевидно, ожидавших очереди войти в Золотую Сеть. Здесь собрались создания из всех уголков мира. Лутин с изумлением обнаружил кобольдов, стоявших в ряд вдоль стены с водопадом и мочившихся в узкий желобок, в котором собиралась вода, прежде чем стечь по потайной трубе. Ему было знакомо желание облегчиться, прежде чем войти в Золотую Сеть. Многие боялись этого способа передвижения. Интересно, что сказала бы Эмерелль, если бы увидела свой тронный зал? При мысли о том, какое было бы у нее лицо, лисьехвостый усмехнулся.

У магических врат, которые то открывались, то закрывались, дежурили лутины. Из-под светящейся арки вышел минотавр, тащивший за собой на поводке испуганного дрессированного медведя.

Один из лутинов набросился на минотавра.

— Иди дальше! Не останавливайся! — После того как минотавр бросил на стражников злобный взгляд, последовало еле слышное «пожалуйста».

Никодемус никого из кобольдов не знал.

В поисках брата он покинул тронный зал. В примыкавшем помещении толпился самый разный народ. Под высоким сводом кружили, ругаясь, две гарпии. Женщины-птицы ссорились из-за куска падали, которую одна из них держала в когтях. В воздухе мелькали черные перья.

По направлению к тронному залу тянулся караван вьючных ослов. Сопровождали животных кобольды, надевшие себе на головы плетеные корзины, словно шлемы. Они были вооружены копьями с загнутыми наконечниками. На всех — длинные черные куртки, все босиком. И только предводитель был одет в алый шелк. Интересно, не из Манчукетта ли они? Никодемусу всегда хотелось побывать в этом далеком королевстве. Но абсолютно точно: они были из тех мест, где полулис странствовал. Он снова огляделся. Вообще лисьехвостый не посещал областей Альвенмарка, бывших родиной многих присутствующих в тронном зале гостей. Похоже, мир очень сильно изменился!

Стены зала напоминали голубое летнее небо и в то же время казались нематериальными. Какое-то иллюзорное заклинание эльфов-архитекгоров. Впрочем, иллюзию нарушали пятна грязи и следы копоти. А еще — маленькие дверцы в стене.

Из одной из них вышла колонна грузчиков с огромными корзинами на спинах. Одежда их была покрыта красно-коричневой пылью. Никодемус вспомнил, что у его брата был план по расширению переходов для кобольдов внутри замка. Интересно, неужели работы еще ведутся?

Сквозь толпу в просторном зале проталкивалась группа троллей. Лутин с ужасом обнаружил в толпе Скангу и ее спутницу Биргу. Больше всего ему хотелось убежать, но он знал, что это привлечет внимание шаманки. Никодемус попытался принять как можно более безразличный вид и уставился в потолок. На остальных, похоже, появление шаманки не произвело никакого впечатления. Может быть, они вообще не знали, кто такая Сканга и на что она способна. Страх стал сильнее, когда лутин вспомнил предупреждение Эмерелль. Дурак он!

Не нужно было сюда приходить! Он ведь знал, что Сканга — ближайшая советница короля. Его появление в замке неизбежно должно привести к встрече с троллихой!

Ну вот, серокожие остановились. Что же делать?

Рядом с Никодемусом на узелке с поклажей дремал фавн.

— Привет, брат!

Фавн заморгал и посмотрел на него.

— Мне не нравится вся эта «братская болтовня».

Лисьемордый решил не сдаваться. Он должен завязать разговор с этим парнем и стать как можно незаметнее.

— Значит, тебе не нравится новый король и его реформы? — безразличным тоном поинтересовался он.

Фавн испугался.

— Этого я не говорил! Слышишь?! Я тебе не позволю ничего на меня навесить! Ты… Кто ты вообще такой? Я тебя не знаю!

Никодемус поднял руки, пытаясь успокоить его.

— Нет причин беспокоиться, я…

— Эй, ты! — громко крикнул кто-то.

Лутин задрожал.

— Что это все значит? — Фавн встал. Он оказался в три раза выше Никодемуса. — Этот тролль сзади что-то от тебя хочет.

— Наверное, от тебя, — раздраженно произнес Никодемус. — Как бы там ни было, я ничего не имею против реформ и пытаюсь…

— Эй, лисьеголовый! Подойди к моей госпоже!

Фавн зло усмехнулся.

— Ну вот и все, рыжий.

Глопс обернулся через плечо. На миг прикинул, не пуститься ли в бега и не слиться ли с толпой. Но это глупо. Далеко ему не уйти!

— Ты герой, — негромко сказал он самому себе. — Ты сражался в славных боях, пережил приключения бок о бок с Эмерелль и Фальрахом.

— Что ты там бормочешь? — Фавн слегка отпрянул, словно опасался, что одного присутствия рядом с лутином довольно, чтобы рухнуть в пучину несчастья.

— Иди сюда! — крикнул тролль.

Никодемус выпятил подбородок и обернулся.

— Я герой! — снова сказал хвостатый кобольд. А затем направился навстречу троллю и позволил отвести себя к Сканге.

В зале стало тихо. Одна из коз удивленно заблеяла. Большинство присутствующих старались смотреть в другую сторону, чтобы не привлечь внимание шаманки. Немногие обладали мужеством смотреть на происходящее.

— Твоя аура сияет холодным синим цветом. Чего ты боишься? — приветствовала лутина Сканга.

Ее слепые белые глаза были похожи на отполированные мраморные шарики на сером, изборожденном морщинами лице. Она двигалась, согнувшись, тяжело опираясь на палку.

— Я вообще ничего не боюсь, — выдавил Никодемус из себя таким тоном, который выдавал его с головой.

— Я знаю тебя, лутин. Ты…

— Никодемус Глопс, брат Элийи Глопса! — Он произнес это очень громко. Более того, он почти прокричал это, надеясь, что у кого-то из присутствующих достанет мужества позвать брата.

— Я стара, но не оглохла, — сообщила шаманка. — Что ж, теперь, когда все присутствующие знают, кто ты такой, нам придется продолжить разговор в другом месте. Невежливо оскорблять других криками.

Никодемус судорожно сглотнул.

— Мне скрывать нечего…

— Да? А твоя аура говорит об обратном. — Старуха наклонилась вперед. — И что с твоим лицом?

Он невольно коснулся мордочки. Неужели Эмерелль убрала не всю татуировку?

— Ты был ранен, Никодемус?

— Да. — Сначала лутин хотел рассказать об ожогах, но потом решил лгать как можно меньше. Он подозревал, что старая шаманка сразу замечает ложь. — Меня вылечила Эмерелль, — добавил он. Пусть Сканга поразмыслит над тем, какие последствия возможны, если она причинит ему какойто вред.

— Мы забираем его! — Сканга развернулась.

Один из ее личных гвардейцев грубо подхватил лисьемордого и понес, держа, словно щенка, за шиворот. Для лутина не было ничего более унизительного, чем такое обращение.

— Можно я допрошу его? Я уверена, что через час он расскажет все, что мы хотим знать, — попросила у Сканги служанка в страшной маске.

А от того, что слышал о ней Никодемус, и при мысли о том, что его могут отдать ей, по спине лутина пробежал холодок.

— У меня нет тайн! — закричал он. — Мы можем обо всем поговорить.

Сканга рассмеялась блеющим смехом.

— Я уверена, что так и будет.

Никодемуса принесли в большую комнату, похожую на кухню.

— Посадите его туда!

Лутин испуганно огляделся, и то, что он увидел, укрепило его желание покориться. Он был не первым, кого здесь допрашивали, несмотря на то что единственными живыми существами в кухне были несколько цветочных фей с оторванными крыльями. Темницами им служили большие стеклянные фужеры.

— Значит, ты встречался с Эмерелль, — начала Сканга и уставилась на него своими мертвыми глазами. — Холодная синева в твоей ауре стала еще сильнее, Никодемус. Что же тебя путает?

— Эта комната, — выдавил он из себя.

— Что-нибудь еще?

— Я… — Никодемус лихорадочно соображал, как выбраться, но страх мешал думать.

— Можно я оторву ему палец? — спросила Бирга. — Это сильно оживит его воспоминания, обещаю.

— Пока нет. — Сканга улыбнулась лисьехвостому. — Ты действительно хочешь пойти по пути боли?

— Ты сама отправила меня на поиски Эмерелль!

— Это было одиннадцать лет назад. Не знаю, как для лутина, но мне это кажется очень долгим промежутком времени.

Я послала тебя найти Эмерелль, чтобы ее можно было казнить.

И вот ты возвращаешься… Не так давно тебя лечила эльфийка, которой ты должен был принести смерть. Согласись, все это представляется в не очень выгодном свете. А тут еще твоя аура, и холодная синева страха затмевает все. Чего ты боишься, Никодемус?

Лутин откашлялся.

— Что у меня не будет времени объяснить тебе эти — признаю — довольно странные обстоятельства.

Старая шаманка опустилась на один из сундуков.

— Говори! И ничего не упускай!

И Никодемус, запинаясь, начал рассказ. Сканга и Бирга не перебивали, а он постепенно набирался смелости. Лисьемордый рассказал обо всем, выпустив только доклад о посещении оракула. Когда он закончил, страх почти ушел.

— И что планирует Эмерелль? — спросила Сканга.

— Она хочет встретиться с маураванами. А еще собирается на вершину Головы Альва. Думаю, в это путешествие Фальрах с ней не отправится.

— Если она попытается подняться на Голову Альва, нам уже не о чем беспокоиться, — заявила довольная Бирга.

— Но, возможно, она знала, что этот лутин нам все расскажет? — заметила Сканга. — Ведь этот Фальрах славится тем, что строит очень запутанные планы. Может быть, они обманули лутина, чтобы мы мнили себя в безопасности, когда он все это сообщит. Сомнительно, что Эмерелль настолько безумна, чтобы попытаться подняться на гору, которая убивает каждого. И как ты думаешь, почему она возвращается незадолго до королевских выборов, когда столько лет о ней ни слуху, ни духу? Это не случайно! Она не поднимется на эту гору. Она пришла, чтобы свергнуть Гильмарака. А поскольку знает, что на поле боя это не удастся, то идет к мауравани в поисках наемного убийцы, который поможет ей убить нашего короля.

Слова шаманки отрезвили Никодемуса. Возможно ли, чтобы Фальрах и Эмерелль обманули его? Даже Фальрах?

— Вижу, теперь и ты сомневаешься, — обратилась к нему шаманка, — и сквозь грязно-коричневый цвет сомнения снова пробивается синий цвет страха. Ты все же что-то утаил от нас!

— Нет, госпожа, я бы никогда…

— А теперь я вижу цвет лжи. Матово-желтый.

Никодемус поглядел на дверь. Сумеет ли он… И прежде, чем он успел додумать эту мысль до конца, его схватила Бирга. Он воспротивился ее силе. Напрасно. Он чувствовал себя беспомощным, словно дрыгающий ногами ребенок на руках у матери.

— Сейчас ты должен сказать нам то, что хотел скрыть. — В голосе Сканги звучала усталость.

Никодемус подумал о татуировке на своем лице. Эта история будет стоить ему головы. Кому захочется иметь рядом предателя?! Нельзя говорить этого.

— Начинай, Бирга, — произнесла старая шаманка. — Не убивай его. Он должен жить, ты меня поняла?

— Он будет жить, госпожа моя. И под конец с удовольствием скажет все, что знает!

В голосе женщины-тролля звучала пугающая уверенность.

— У тебя есть любимый пальчик, лутин?

Это еще что такое? Он заподозрил самое худшее.

— Какой из твоих пальцев значит для тебя больше всего?

Какой имеет наибольшее значение? Я хотела бы защитить его.

Нет, он не настолько туп, чтобы поверить!

— Мизинец моей левой руки. Я использую его во время любовных игр. Женщинам можно доставить…

— Этого я знать не хочу, — перебила его Бирга. — Твои похождения не имеют значения. Значит, ты был бы очень несчастен, если бы потерял этот палец? Ты уверен? Другие особенно ценят большой палец правой руки.

Никодемус вспотел от страха.

— Большой палец правой руки нужен мечникам и лучникам. А мне нет. Моя магия заключается в мизинце левой руки.

Но, хможет быть, мы поговорим о чем-нибудь другом?

— Нет! — Бирга взяла обе его руки и несмотря на то, что он изо всех сил пытался сжать кулаки, без труда развела его пальцы. — Я хочу помочь тебе, — медовым голосом произнесла она. — Что нужно сделать, чтобы твоя жизнь, когда мы выясним правду, пострадала как можно меньше? Ты ведь наверняка влиятельный муж?

Она взяла большой палец его правой руки и зажала между своими большим и указательным пальцами. Руки Бирги были обмотаны тряпками. Ткань показалась Никодемусу грубой, словно песок, поднятый драконьим дыханием в Сожженных Землях. Троллиха вывернула его большой палец.

Никодемус закричал. И больше боли мучило его то, что должно было произойти дальше.

Бирга продолжала выворачивать. Палец выскочил из сустава. Боль была настолько сильной, что лутин уже даже не кричал, просто тяжело, с хрипом дышал.

— Мы уже почти закончили, — произнесла ученица шаманки и повернула еще немного.

У Никодемуса почернело в глазах. Когда он пришел в себя, Бирга держала его.

— Ты снова с нами, маленький лисьеголовый? Посмотри-ка на пол!

Дрожа, он подчинился. Там лежал его большой палец. Троллиха оторвала его, так, как он в детстве обрывал крылья мухам. Рыжему кобольду стало дурно!

— Давай еще поговорим о твоих пальцах, лутин. Сейчас ты должен сказать, какой палец для тебя второй по значимости.

И, прошу, будь со мной честен.

— Левый мизинец! — закричал Никодемус.

Он почувствовал, как по правой руке течет кровь. Вспомнил татуировку на своем лице. Нет, он не может этого сказать.

Она свернет ему шею, если услышит!

— А какой из оставшихся пальцев значит для тебя меньше всего? — Бирга произнесла это таким тоном, как будто задавала вопрос уже добрую сотню раз.

— Правый мизинец. Но, пожалуйста, давай…

Она взяла его левый мизинец.

— К сожалению, я не могу обращать внимания на твои просьбы. Поскольку ты молчишь, придется показать тебе, что я могу быть строгой. Ты вынуждаешь меня сделать это. — Бирга слегка повернула палец.

Никодемус закричал.

— Немедленно отпустите его!

Сквозь пелену слез лутин заметил маленькую фигурку в черном кожаном плаще.

— Королю будет доложено о ваших деяниях. Отпустите его, не то вам непоздоровится! Я знаю, что он не ценит твою жестокость и уже давно ждет предлога призвать тебя к ответу за преступления перед народом. Для таких опустившихся, жестоких индивидуумов, как ты, в нашем новом справедливом обществе места нет, сестра Бирга!

— Отпусти лутина, — бесцветным голосом произнесла Сканга. — Конечно, мы не будем противиться воле короля и его любимых лизоблюдов.

Бирга поставила Никодемуса на ноги. Бедняга не мог стоять самостоятельно. Силы оставили его. Он опустился на колени.

Всхлипывая, поднял окровавленный палец.

— Идем со мной, брат. — Элийя обнял его и помог подняться. Схватил под мышки и потянул за собой.

Больше не было сказано ни слова.

Никодемус не мог сдержать слез. Он то и дело всхлипывал.

За дверью брошенной кухни ждали другие кобольды. Он увидел Лицу. Свою возлюбленную! Никодемус постарался сдержаться. Не хотел выглядеть перед ней плаксивым слабаком.

— Они за это ответят, — прошипел ему на ухо Элийя. — Еще немного, и настанет день расплаты.

Мятежники

Эмерелль вела его по широкой заснеженной равнине к краю древнего густого леса. Ветки скрипели под тяжестью снега, ветра почти не было. Раскидистые кроны деревьев так сильно переплелись друг с другом, что даже сейчас, когда листья опали, свет земли не достигал.

Едва они вошли в лес, у Фальраха возникло чувство, что за ними наблюдают. Но как ни старался он, обнаружить тайных соглядатаев не мог. Он спросил себя, не сами ли деревья следят за ними. Не передают ли скрипящие ветви секретные послания.

Или же это все же мауравани, мастера маскировки? Дикий народ, как называли их многие братья-эльфы — наполовину пренебрежительно, наполовину почтительно. Мауравани… Те, кто не любил жить во дворцах, а предпочитал обширные леса у подножия Головы Альва. Одиночки, отдавшие все силы магии деревьев. Те, кто не хотел изменять творение альвов, стараясь жить в согласии с лесами и не строить из них хижины, не рубить деревья.

Казалось, Эмерелль точно знает, куда идти. Судя по ее виду, жутковатая атмосфера леса нисколько не впечатлила королеву. Она вела спутника в заснеженную долину, скалистые склоны которой были покрыты похожими на змей ветвящимися корнями.

Фальраху лес казался все более жутким. На серых скалах деревья не должны расти настолько густо. Это неестественно.

И это неизвестные ему деревья! Похоже, долину защищало заклинание. Даже снег лишь кое-где падал на землю. Спуск становился все более крутым. Фальрах хватался за корни, стараясь не наступать на предательский мох. Эльф с удивлением заметил, что многие деревья не сбросили листву, несмотря на то что зима была в самом разгаре. На отдельных растениях были цветы и плоды одновременно, словно все сезоны слились воедино.

Густые кроны изменили свет зимнего дня. Он казался зеленым. Подобно стрелам пронзал он лесные сумерки, выхватывая из темноты только крохотные пятнышки. В воздухе витал тяжелый запах прелой листвы. Мимо Фальраха на серебристых крыльях промчалась стрекоза.

Только сейчас эльф заметил, что перестал мерзнуть. Это странное место не терпело зимы. Чуть впереди на склоне возвышался монолит. Один-единственный стоящий вертикально камень более четырех шагов в высоту. Лучи, пронзавшие листву, окутывали его холодным серым сиянием.

Эмерелль остановилась перед монолитом. Склонилась, и голова ее коснулась покрытого бороздами камня. Эльфийка застыла неподвижно. Губы неслышно шевелились.

— Чего ты хочешь, свергнутая королева?

Фальрах обуздал рефлекс и не схватился за меч. Он не мог сказать, откуда пришел голос. Нервно обернулся, вгляделся в сумерки. Меж переплетенных корней поднимался туман.

Несмотря на то что здесь, в глубине леса, совершенно не было ветра, дымка двигалась плавными спиралями, как будто это были не мелкие капли воды, а что-то наполненное жизнью.

— Я ищу Мелвина, сына Сильвины.

— Он больше не один из нас. Он решил покинуть этот мир.

Теперь туман подполз к ногам Фальраха. Меж деревьев появились призрачные фигуры. Эльф нервно сжал и разжал кулаки. Мауравани слыли капризными и жестокими существами. Даже по отношению к эльфам.

— Куда он ушел?

— Зачем нам говорить тебе? — Голос все еще доносился, казалось, отовсюду и из ниоткуда одновременно. Понять, кто из призрачных воинов говорит, было нельзя.

— Затем, что он отведет меня на вершину Головы Альва.

Фальрах закрыл глаза. Что за аргументация! Над лесом повисла тишина. Теперь туман поднялся до колен.

— Он предпочитает укрываться под юбкой своей женщины, а не завоевывать свободу в сражении с троллями. Почему ты думаешь, что он отведет тебя на Голову Альва? Зачем ему это?

Чтобы обрести смерть вместе с тобой?..

— Я пообещаю, что там он встретится со своим отцом.

Я знаю, как мучит его то, что он не мог с ним поговорить. Он пойдет со мной.

— Его отец мертв. Как они смогут встретиться на вершине горы?

— Мы отыщем там альвов, — произнесла Эмерелль с уверенностью, от которой растерялся даже Фальрах.

Слова газалы могли означать все, что угодно. Трактовать их так было чистой воды отсебятиной.

Одна из фигур-теней выступила вперед. Эльфийка, раскрасившая лицо красно-коричневым соком куста динко. Волосы ее были зачесаны назад и заплетены в тугую косу. На ней была потертая охотничья одежда. Глаза холодного светло-голубого цвета, радужку окружал тонкий черный ободок…

«Волчьи глаза», — подумал Фальрах.

— Мой сын живет в горах неподалеку от человеческого поселения Фирнстайн, — сказала она. — И пусть он наконец обретет покой. Если он попытается подняться на Голову Альва, то о нем не будут помнить как о мауравани, бежавшем от сражения с троллями.

Фальрах не поверил ушам. Собственная мать предает сына!

Они сумасшедшие, эти мауравани! Вне всякого сомнения, безумцы все до единого!

— Что нужно здесь тебе, Олловейн?

На Голову Альва он с Эмерелль не пойдет. Он принес себя в жертву, чтобы защитить ее от огненного дыхания дракона; в этом был смысл. Но поиск альвов… Она гоняется за призраками. Поскольку маураванам, очевидно, нравится помогать умалишенным, он должен действовать как идиот.

— Я ищу союзников, которые помогут свергнуть короля троллей и вернуть Альвенмарк эльфам.

— Почему у тебя получится то, что не получилось у нас за более чем одиннадцать лет?

— Потому что до сих пор у вас не было предводителя, который превратил бы ваши слабости в силу.

Осенний вечер

Кабецан сидел на стуле с мягкой обивкой на террасе своего дворца и смотрел на виноградники. Подобно трудолюбивым муравьям ползали по склонам рабочие. Хорошее выдалось лето в этом году. Много солнца, да и дождя тоже. Лето, которое принесло крепкие, сладкие ягоды винограда. Будет превосходное вино.

На коленях у короля лежала тяжелая шкура медведя. Он подставил лицо солнцу, наслаждаясь теплом осеннего вечера.

Давно уже он не чувствовал себя настолько хорошо. Но взгляд на лицо Балдуина позволял предположить, что продлится это недолго. Кроме гофмейстера здесь присутствовал и Танкрет.

Однако Кабецан был уверен, что за ними наблюдают по меньшей мере из дюжины окон.

— Ну, выкладывай уже, Балдуин. Какие дурные вести ты принес?

— Покушение на белого рыцаря провалилось. Убийца считался очень способным. Поговаривают, будто сам Тьюред отвратил смертоносный удар от рыцаря. Благодаря нашему плану воин Господа в очередной раз стал героем. Мишеля Сарти любят, как никогда прежде.

— Твои симпатии тоже на его стороне, или я ошибаюсь?

Балдуин позволил себе улыбнуться.

— Вынужден признать, что с удовольствием встретился бы с этим молодым человеком.

— И сразу же посоветовал посягнуть на трон?

— Повелитель, я не…

— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Сохрани мои уши от своей лжи! Значит, друснийцы не смогли уничтожить его стрелами. Твой убийца не сумел скосить этого чудесного рыцаря косой. Судя по всему, нам придется пойти иным путем.

Похоже, для стали этот человек неуязвим. Давайте его отравим! Я хочу, чтобы ты послал к нему эту девушку… — Король раздраженно щелкнул пальцами. В последнее время его все чаще подводила память. Он увидел перед собой лицо маленькой шлюхи. — Ну, ты понял… Девушку, которая была в Искендрии.

— Элодию?

— Да, именно ее я и имел в виду! Кстати, ты еще пишешь письма от имени ее покойного брата?

— Нет, вот уже больше года. Мое последнее письмо к ней было написано от имени жены, которой никогда не было у ее брата. Я сообщил ей, что он умер от чумы.

Кабецан не поверил своим ушам.

— Что? Как ты мог?! Это же подорвет ее боевой дух! Надо было спросить меня, проклятый старый дурак! И о чем ты только думал?

Балдуин входил в число тех немногих людей, которые осмеливались выдержать взгляд Кабецана, когда тот входил в раж.

— Я не мог больше лгать девушке. В Друсне ей пришлось несладко. Она едва не осталась там.

— И ты, будучи таким верным другом, написал, что ее братик подох? Чего ты собирался этим добиться? Чтобы она повесилась?

— Я просто больше не мог ей лгать, — спокойно ответил старик. — Боюсь, я вообще почти не думал. Просто хотел избавиться от неприятной обязанности.

В то, что он ни о чем не думал, Кабецан не поверил. Это не в духе Балдуина. Интересно, что старик выкинет в следующий раз? Напишет девушке письмо, в котором будет раскрыта правда о смерти ее брата?

— Ты выполнишь мой приказ, Балдуин! Шлюха должна соблазнить благородного рыцаря, а затем налить ему в бокал отравленного вина. И тогда с неприятностью будет покончено.

От яда доспех его, наверное, не защитит!

— Прошу меня простить, повелитель, но это не то же самое, что убивать языческих князей в Искендрии или Друсне. Мишель Сарти — герой. Как я должен объяснить необходимость его смерти?

— Я король! Я не обязан отчитываться перед каждой потаскухой! О чем ты вообще думаешь?!

— Я думаю, что потаскухой ее сделали мы и что она оказала гораздо большие услуги Фаргону в борьбе с его врагами на протяжении последних нескольких лет, чем все наши воины, вместе взятые, включая белого рыцаря. Не стоит навешивать на нее столь грязное преступление. Непременно выплывет, что рыцаря убила она.

— Если малышка издохнет, тем лучше. Тогда она уже не сможет выяснить, что ты обманул ее насчет брата. Танкрет позаботится о том, чтобы чернь нашла ее и пригвоздила к первому попавшемуся дереву. — Охранник короля улыбнулся. Совести у него не было. — А теперь можешь идти, Балдуин. До сумерек я желаю видеть письмо, которое ты напишешь этой курве.

Кабецан запрокинул голову и прислушался к шаркающим шагам старого гофмейстера. Столь прямолинейно Балдуин никогда еще не выступал против него! Этого король стерпеть не может! Старый развратник поглядел на небо. Слабое осеннее солнце закрыла небольшая тучка. На террасе стало прохладно. Он подтянул медвежью шкуру повыше.

Когда Балдуин исчез, король подозвал Танкрета.

— Дерзость гофмейстера разозлила меня. Я был бы рад, если бы у него больше не было возможности меня обидеть.

Это должно выглядеть как несчастный случай. У него много друзей. Но никто не удивится, если старик упадет с лестницы.

Впрочем, сначала пусть сочинит письмо. Завтра будет хороший день для его смерти.

Танкрет подошел ближе.

— Мой король, разумно ли убивать старика?

Кабецан раздраженно поднял брови. Впервые охранник отказывался убить. Неужели его окружают предатели и слабаки?

— Не поймите меня превратно, повелитель. Долгие годы я ждал вашего приказа убить его. Он считает меня тупым головорезом. Не упускает ни единой возможности продемонстрировать мне свое презрение. Я не стану сожалеть о его смерти. И иногда я подумывал даже, не взять ли судьбу в свои руки, не дожидаясь вашего приказа. Но Балдуин слишком важен… Он посвящен в слишком многие тайны. Он хорошо справляется с задачами по управлению от вашего имени, и вам не приходится с этим возиться. Среди придворных не найдется никого, кто смог бы заменить гофмейстера. На следующий же день после его смерти начнутся трудности. Если позволите дать совет, повелитель, то пусть он сначала подготовит себе преемника. Тогда я с радостью убью его.

Кабецан устало провел ладонью по лбу. Охранник, обсуждающий приказы… Нужно и Танкрету поручить подготовить себе замену!

Дом королевы

Маураване удивили королеву. Они подарили ей роскошного белого жеребца и чудесное платье. Наряд был очевидно маураванский и тем не менее подходил Эмерелль: из мягкой белой кожи с длинной бахромой на рукавах, швы защищены от намокания, разрезы по бокам, чтобы удобно было сидеть верхом (или привлекать внимание мужчин)… Сотня мелких речных жемчужин образовывала причудливый спиральный узор.

К платью прилагались белые сапоги выше колен. Наряд был красив и практичен одновременно. В такой одежде королева сможет взобраться на Голову Альва.

Эмерелль повела коня через заснеженную равнину к звезде альвов. Она то и дело поглядывала на вздымавшуюся вдали гору. Пик ее был окутан густыми тучами. Говорили, что никогда еще дитя альвов не видело вершины. Фальрах сказал что-то, на что королева сначала просто не обратила внимания, но слова проникли в нее, словно яд, украдкой. Если ни одно дитя альвов и ни одно дитя человеческое не может найти путь наверх, значит, там может таиться девантар. Тот самый последний девантар, некоторое время назад сунувшийся в Сердце Страны, чтобы зачать дитя с волшебницей Нороэлль, а затем исчез. Может быть, он ждет на Голове Альва? Может быть, запрет — это защита?

Чушь, сказал ей рассудок. Зачем бы ему прятаться там?

Может быть, чтобы завершить кровавую вражду с альвами?

Эмерелль подошла к лодке, по-прежнему лежащей на склоне горы. Ее наполовину замело. Эльфийка расслабилась, очистила дух от сомнений. А затем потянулась к камню альвов. Ощутила силу Золотой Сети, пропустила ее через себя.

При этом она думала о Январском утесе, расположенном высоко над Фирнстайном, где на вершине горы лежит нужная ей звезда.

Магические врата открылись. Королева почувствовала беспокойство своего жеребца. Несмотря на то что он бесстрашно позволил ввести себя в Золотую Сеть, глаза его были расширены от страха, а ноздри подрагивали. Всего несколько шагов — и вот она в другом мире. Ветер трепал ее волосы, когда она ступила сквозь магические врата. Посмотрела вниз, на серые воды фьорда. На Январском утесе еще не лежал снег, но зима была близко. Холодный моросящий дождик вплетал серебристые капельки-жемчужины в гриву коня.

На берегу фьорда клубился легкий туман. Фирнстайна не было видно, но там, где должен был находиться город, сияли два ярких огня. Нет, не огня. То были костры, словно дома горели!

Эмерелль вскочила в седло и стала спускаться по склону.

Жеребец уверенно перенес ее через осыпь на отвесный, поросший травой склон. Когда порыв ветра разорвал туман, эльфийка отчетливо увидела огонь и детей человеческих, бегущих к фьорду. Горел дом неподалеку от праздничного зала королевы! Второй — в центре поселения. Что происходит?

Вражеских воинов вроде не видно…

Как только местность позволила, королева послала коня в галоп. Вскоре эльфийка увидела силуэты лодок на воде, а затем настигла беглецов. На лицах читался страх. Когда Эмерелль приблизилась, к ней бросился молодой человек с угрожающе поднятой мотыгой.

— Не подходи! Наша семья еще здорова! Не подходи!

Эмерелль придержала коня. Крупное животное заржало и встало на дыбы. Передние копыта взвились в воздух, и крестьянин испуганно отпрянул.

— Не ходи в Фирнстайн! Там чума!

Не удостоив мужчину ни единым словом, королева понеслась по берегу. Неужели в мире детей человеческих есть только беда и несчастье? Врата в примитивном деревянном палисаде были широко распахнуты. По безлюдной улице брела худая собака. Эмерелль понеслась на холм, где стоял пиршественный зал. Рядом стоял небольшой дом. Крыша его обвалилась. Из дверей вырывалось бушующее пламя.

Неподалеку эльфийка обнаружила мертвеца. Кто-то вонзил ему в живот меч. Одежда из тонкой ткани свидетельствовала о том, что при жизни это был зажиточный человек. На руках не было мозолей. Эмерелль растерянно огляделась. Направилась к пиршественному залу. Услышав голоса, она отпустила поводья. С детьми человеческими она в случае чего справится и без меча.

Королева вошла в зал. У жаровни на полу сидела небольшая группа вооруженных людей. Внезапно один из мужчин вскочил и обнажил меч. Эмерелль удивилась тому, что воин так быстро заметил ее. Она вошла совершенно бесшумно, а те, у жаровни, сидели к ней спиной. Должно быть, он почувствовал ее присутствие. Необычно для сына человеческого.

— Кто ты? — набросился на нее воин.

— Не надо, Ансвин! — Безносый старик опустил правую руку воина. В глазах его стояли слезы. — Клянусь богами, наши молитвы были услышаны!

Эмерелль вспомнила старика. Когда-то он был доверенным лицом короля Альфадаса и сражался в Снайвамарке против троллей.

— Ламби, — приветливо сказала она. — Кажется, твои боги хранят тебя.

Старик бросился ей навстречу. На миг она испугалась, что Ламби обнимет ее, и отпрянула. Мужчина остановился, раскинув руки. Он стоял так близко, что Эмерелль почувствовала: он уже болен. На лбу у него выступил пот, глаза блестели…

В его дыхании жила болезнь.

Ламби опустился перед ней на колено.

— Почтенная королева Эмерелль, ты пришла в час величайшей нужды. Прошу, помоги Кадлин. Ее дочь борется со смертью… — Он запнулся. — Она почти…

— Отведи меня к ней, Ламби. Весь Альвенмарк обязан Кадлин. Я никогда не забуду этого и всегда буду настроена благожелательно по отношению к Фьордландии.

— Вы слышали?! Все будет хорошо. Ну же, поднимите свои зады, нужно свести вместе двух королев.

Мужчины отодвинули скамьи, на которых сидели, в стороны, убрали тростник от жаровни. В полу оказалось железное кольцо. Мужчина, обнаживший против нее меч, открыл люк в полу.

— Нам пришлось спрятать их, — пояснил Ламби. — Лейбмедик поджег дом. Я знаю Олава много лет. Должно быть, он сбрендил от страха. В последнее время он сам не свой! Вместо того чтобы помочь, он напутал людей. Когда сегодня днем от чумы умер первый ребенок, поднялась паника. Они сожгли дом, где случилась первая смерть. А потом поднялись сюда.

Увидев в городе пожар, я спрятал Кадлин и Свану в тайник здесь, в королевском зале. А потом пришли они. Мужчины и женщины, которые еще несколько дней назад праздновали вместе с ней. — Старик покачал головой. — Они словно обезумели. Привел их Олав. Они решили, что королева с дочерью все еще заперты в своем доме. И эти свиньи принялись бросать на крышу факелы. Когда дом вспыхнул ясным пламенем, они испугались. Остался только Олав. Думаю, этот стервятник ждал криков из дома. Я прибил его. Потом уже никому не захотелось оставаться. Все убежали…

Ламби взял факел.

— Идем, о дар богов!

Эмерелль не сдержала улыбки. За все столетия, что она прожила на свете, никто не называл ее даром богов…

Сын человеческий повел свергнутую королеву вниз по короткой лестнице в туннель, настолько низкий, что даже ей пришлось идти согнувшись. Через несколько шагов они оказались перед грубо сколоченной дверью. За ней оказалась комната, где висела ветчина. У стен стояли бочонки. Поверх мешков лежали шкуры. На них, вытянувшись, лежала обнаженная белокурая девочка. Тело ее было изможденным. Эмерелль увидела рубцы в паху и в подмышках. В маленькой комнатке воняло гноем и потом.

У ложа сидела на полу женщина с рыжими растрепанными волосами. Бедняжка была в полной прострации. Время от времени она вытирала влажным платком тело ребенка. Женщина даже не заметила, что кто-то вошел.

Эмерелль подошла к королеве Фьордландии и мягко положила руку ей на плечо.

— Позволь помочь.

Женщина подняла голову. В волосах сверкали первые седые нити. Под глазами чернели круги, в уголках губ залегли глубокие морщинки. Эльфийка была потрясена. Насколько же быстро стареют дети человеческие…

— Кадлин?

Женщина недоверчиво смотрела на гостью. По лицу бедняжки текли слезы. Эмерелль почувствовала, что королева тоже заразилась.

— Ты… — Кадлин покачала головой. — Ты пришла. — Фьордландка схватила подол белоснежного платья и зарылась лицом в тонкую кожу. — Наконец-то. Лут, ты услышал меня.

Наконец-то…

Эмерелль опустилась на колени рядом с ложем. Осторожно положила руку на грудь девочки. Малышка совсем замерзла.

Она умирала. Болезнь истощила ее силы. Сердце билось неровно.

Ребенок открыл глаза и взглянул на эльфийку. У него были глаза матери. С бледных губ сорвался негромкий вздох. А затем усталое сердце перестало биться.

Корень лоабо

Элодия сложила письмо в маленькую шкатулку из щепок, которую хранила под кроватью. Она перечитала его трижды. Почерк у Балдуина стал нетвердым. В нем не было прежней силы. Поверх темно-красного воскового пятна стояла печать короля. Они требовали совершить нечто чудовищное, такова была воля правителя. Интересно было другое… Девушке показалось, что письмо было вскрыто после того, как его запечатал король. Под печатью стояла еще одна, последняя строчка.

Бывшая цветочница подумала, что стоит показать написанное настоятельнице, но затем отбросила эту мысль. Жрицы рефугиума не обсуждали приказы короля.

Это было первое письмо, полученное ею после известия о смерти брата. Она надеялась, что стены заведения больше покидать не придется.

Элодия закрыла глаза. Она устала. Иногда девушка спрашивала себя, не болезнь ли это. Вернувшись из лесов Друсны, она постоянно чувствовала себя разбитой, сколько бы ни спала. Ей было тяжело выполнять немногие обязанности, возложенные на нее в рефутиуме. Все, что она делала, она делала для брата. С тех пор как он умер, жизнь ее стала пустой. Иногда она спрашивала себя, не покарал ли ее Тьюред за злодеяния. Хотя этого не могло быть… Она убивала только язычников! Но это поручение… Если она выполнит его, то станет проклятой, а если откажется, то предательницей. Девушка уже слыхала о белом рыцаре. Пожалуй, в Фаргоне о нем слышал каждый. Она убила князя Арси, но героем этой войны стал Мишель Сарти. Его имя у всех на устах. И ей это на руку. Она не гордилась тем, что совершила. Всего лишь выполнила приказ короля, и ее поступок наверняка очень нужен Фаргону. Но этот новый приказ убить… Возможно ли, чтобы рыцарь участвовал в заговоре против Кабецана? Когда она вспоминала старика в постели, ей становилось страшно. Никто не отзывался о нем хорошо. Люди боялись правителя. Но его, вне всякого сомнения, коснулся Господь. Его жизнь не обрывалась, несмотря на то что он то и дело тяжело болел.

Балдуин отправил послание, значит, смерть рыцаря нужна королевству! Сам гофмейстер тоже иногда писал ей. Она всегда будет благодарна этому человеку за то, что он сообщил в длинном письме о смерти Жеана и, в первую очередь, о его жизни. Жеан был счастлив. Он влюбился, но чума унесла его и его возлюбленную. Брат был уважаемым писарем при дворе, и Балдуин не сомневался, что он возвысился бы до наместника, если бы прожил подольше.

На глазах Элодии выступили слезы. Она сделает это для Балдуина, а не для Кабецана. Поднялась и вышла из маленькой хижины, прилепившейся у стены в стороне от главного здания рефугиума. Ей понадобится помощь сестры Анаис, садовницы. Сама Элодия в ядах не разбиралась.

На садовых дорожках стояли лужи. Утром прошел сильный дождь. Он принес с собой первое ощущение зимы. Было промозгло и сыро. Небо низко нависало над горами. Обширные сады, заложенные сестрами, были еще молоды. У недавно посаженных деревьев стволы были не толще руки. Когда они вырастут, рефугиум станет чудесным местом.

Бывшая цветочница прошла мимо молодой послушницы, обрезавшей розовый куст. Девушке было самое большее семнадцать. Она была красива. Элодия меланхолично улыбнулась. Сюда судьба забрасывала только красивых девушек.

Они называли организацию орденом, а себя — сестрами.

Но Церковь ничего не знала о рефугиуме на Моне Габино.

А если бы знала, то наверняка не благословила бы орден. Хотя происходившие здесь чудовищные вещи казались не столь страшными, так как в рефутиуме царил строгий порядок. Все девушки и наставники обращались друг к другу вежливо.

Элодия замерла перед узким красным деревянным мостиком, переброшенным через черную лужу. Темная вода была неподвижна. Девушка тяжело вздохнула. Это было единственное место в рефугиуме, приводившее ее в ужас. В этом пруду в запечатанных глиняных горшках топили тела нерожденных детей. Не проходило и года, чтобы не беременела одна из послушниц. Образование девушек редко предполагало изучение книг. На досуге за высокими стенами рефугиума девушки упражнялись в тоги же искусстве, которое требовалось от них при исполнении заданий короля, поэтому без беременностей не обходилось. Однако в Моне Габино не было места для детей.

Некоторые сестры скрывали свое положение, но все равно правда всплывала. Настоятельница сама забирала детей. Но утопить тяжелый кувшин в черном пруду мать должна была самостоятельно.

Элодия собралась с духом и быстро перешла мост. Вверх взлетели брызги. Карп выпрыгнул за мухой. Здесь они росли большими и жирными. Никто не ел рыбу из этого пруда.

Элодия обнаружила сестру Анаис у кустов олеандра. Сестра размахивала кадилом между растениями и негромко напевала себе под нос. Девушка некоторое время наблюдала за садовницей, пока та наконец заметила ее.

— Элодия! Как хорошо, что ты оставила свою хижину и решила прогуляться. Иди сюда, вдохни дым. Сандаловое дерево не только оживляет растения, но и открывает человеческую душу. Хочешь немного помочь мне с работой в саду?

— Если честно, сестра, я пришла просить тебя помочь мне.

Нужен совет относительно яда. Действие в течение двух-трех дней. Без боли. Жертва не должна заподозрить, что ее отравили, и по трупу не должно быть видно, что бедняга умер неестественной смертью.

Анаис поставила кадило и принялась массировать переносицу большим и указательным пальцами. Была у нее такая привычка, предмет частых насмешек. Внезапно лицо сестры омрачилось. Когда она подняла взгляд, губы ее сжались в узкую полоску.

— Ты требуешь слишком многого.

Элодия еще никогда не видела сестру Анаис в таком состоянии.

— Такого яда нет?

— Почему же? Есть. Но нет у меня в запасах. Под описание подходит корень лоабо. Его нужно извлечь из земли в полнолуние с помощью черного шелкового шарфа, иначе он потеряет свою силу. Это очень необычный яд. Он поражает сосуды мозга. Разъедает их, пока кровь не проникнет в серое вещество.

— И это наверняка смертельно?

— Да. Действует медленно. У некоторых начинает болеть голова. Но чаще всего у жертв наблюдается просто головокружение. Они говорят неясно, забывают отдельные слова. Яд смертелен! В первые два дня после того, как жертва приняла его, она ничего не чувствует. К сожалению, в моем саду есть только один лоабо, — подавленно сказала Анаис.

— И? Его можно выкопать?

— Да, конечно. В полнолуние. А потом мы должны будем извлечь из него яд. Потребуется время. Я надеялась получить от лоабо отводок. — Садовница вздохнула. — Идем к настоятельнице. Боюсь, что черного шелкового шарфа у нас в рефугиуме тоже нет. И если уж я должна принести в жертву свой единственный корень лоабо, то хочу, чтобы все было по правилам!

Свободная воля

Эмерелль крепко прижала руки к груди девочки. Снова. И снова. Сердце шевельнулось. Эльфийка почувствовала робкие, слабые удары. Закрыв глаза, попыталась стать единым целым с телом малышки. Настроилась на прерывающееся, неровное сердцебиение, снизила жар, очистила кровь. Дала телу новые силы, чтобы оно могло подавить повторное возникновение болезни. Наконец излечила разрушенную ткань лопнувших гнойников, заставила раны исчезнуть, не оставив на коже и следа.

Когда Эмерелль открыла глаза, Кадлин схватила ее за руку.

— Ты можешь помочь?

— Она будет жить. А теперь нужно позаботиться о тебе. — Она посмотрела на безносого воина. — И о тебе тоже. В вас обоих уже живет болезнь.

Она занялась обоими. У старика ослабила боль, которую давала разбушевавшаяся подагра. У обоих было много укусов насекомых.

— Вам нужно почистить одежду в кипящей воде. Если мех или что-то подобное — придется сжечь. Чуму переносят блохи.

— Болезнь в одежде? — Кадлин странно посмотрела на Эмерелль.

— В одежде блохи. Кроме того, одежда, соприкасавшаяся с гноем, вытекающим из чумных бубонов, тоже опасна.

— Пару дней назад пришел ярл с полным сундуком платьев.

Свана взяла одно из них. Я тоже…

— Я взял себе штаны, — произнес старик.

— Это не должно иметь никакого отношения к вспышке болезни, — сказала Эмерелль. — Давайте уйдем из этой комнаты. — Ей хотелось свежего воздуха. Даже стоять под дождем было приятнее, чем находиться в душной комнатушке.

Кадлин осторожно взяла на руки дочь. Поцеловала спящую девочку в лоб. По щекам королевы катились слезы.

Старик отвел их в королевский зал. Воины все еще несли вахту. Они собрались вокруг Кадлин и ее дочери. Эмерелль была тронута нежностью, с которой дети человеческие обращались друг к другу. И почувствовала себя лишней.

Она тихо покинула зал. На улице все еще лило. Туман рассеялся. Огонь почти потух. От руин валил густой дым. Собака возилась рядом с мертвецом. Трудно поверить, что целитель бросил факел на дом, где, как он полагал, находятся смертельно больные люди. На дом своей королевы! Люди навсегда останутся для нее загадкой.

Эмерелль услышала за спиной голоса. К ней на дождь вышла Кадлин. На плечах у нее был грубый зеленый шерстяной плащ.

— Спасибо, — сказала она просто, но так сердечно, что любое другое слово только исказило бы вложенные в него чувства.

— Я рада, что пришла вовремя, — ответила эльфийка.

Они некоторое время стояли рядом и смотрели на фьорд.

Наконец молчание нарушила Кадлин.

— Что привело тебя сюда, королева?

Эмерелль невольно улыбнулась. Кадлин умна и понимает, что не божественное провидение привело ее в Фирнстайн.

— Я ищу Мелвина, — прямо сказала эльфийка.

Кадлин пристально посмотрела на нее.

— Зачем?

Очевидно, беспокоится за сводного брата.

— Он должен отвести меня на гору. Только он сможет найти туда дорогу.

— А ты не можешь полететь на большом орле?

Похоже, дочь человеческая считает ее глупой.

— Нет.

Кадлин требовательно смотрела на эльфийку. Эмерелль молчала. Юная девушка превратилась в настоящую королеву.

Не боялась силы, которую таит дитя альвов. Гостья решила, что фьордландка заслуживает более ясного ответа.

— На гору наложено заклятие. Ее называют Голова Альва.

Сильные ветра мешают птицам приближаться к ее вершине.

Они разбиваются о скалы. Мелвин — единственный, кто может отвести меня туда.

— А почему не может другой?

Эмерелль удивилась. Неужели королеве Фирнстайна неведома благодарность? Очень невежливо столь настойчиво расспрашивать, когда по ответам ясно: гостья из Альвенмарка не хочет больше говорить на эту тему.

— Это опасно для моего брата?

— Для него это опасно не будет. Говорят, что ни дитя человеческое, ни дитя альвов не может живым попасть на эту гору.

А твой брат — сын человека и эльфийки. Никогда прежде не рождался ребенок от союза эльфа и человека. Судьбой предначертана ему возможность попасть на эту гору!

— Разве? Может быть, он дважды проклят, потому что является и человеком, и эльфом?

Эмерелль вынуждена была признать, что о такой возможности не думала.

— Не тебе определять путь своего брата. Это решение может принять только он один.

— Ты спасла жизнь мне и Сване. Какая свобода выбора осталась у него? Разве сможет он отказать тебе?

Никогда больше не быть конем

Он подумал о ядреной светловолосой девушке, стоявшей перед трактиром, и фыркнул.

— Все хорошо, — сказал Адриен.

Мальчик чистил его скребницей. Сам расседлал. Эти обязанности он никогда не поручал другим. Иногда он бывал до ужаса правильным. Живой святой. Никогда не ложился в постель с женщиной. А ведь возможностей было предостаточно.

Та белокурая перед трактиром строила ему глазки, но он даже не заметил.

В городе есть конный рынок.

— Тебе нужна кобыла?

Он произнес это очень по-деловому. У мальчика просто нет чувства юмора, раздраженно подумал Жюль. И ведь при этом он случайно попал в самую точку. Ему очень сильно хотелось высказаться кое о чем… Но этого делать было нельзя. Адриен стал именно таким, как хотел его учитель. Годы усилий превратили его в идеального рыцаря. В настоящего зануду! С тех пор как он перестал искать эту Элодию, он занялся исключительно нуждами Церкви, спасал бедных и обездоленных.

Я буду вынужден тебя покинуть.

Адриен опустил скребницу.

— Я тебя обидел? Я не хотел! Я думал…

Дело не в кобылах, солгал Жюль. Ты же знаешь, меня послал Тьюред, чтобы я присмотрел за тобой. Но тебе давно не нужен надсмотрщик. Ты мужчина, сам можешь отвечать за свои дела, за свою жизнь. Я горжусь тобой. От неуверенного мальчика, которого я встретил четыре года назад и который даже верхом неумел ездить, не осталось ничего.

— Но ты мне нужен! Ты так часто давал мне советы.

И я знаю… — Голос Адриена понизился до шепота. — Ты ждешь от меня, что я убью короля Кабецана.

Ты не хочешь убивать короля. Считаешь, что заколоть старого больного человека в постели — это не по-рыцарски.

Мы довольно часто спорили об этом. Твое рыцарство привело к тому, что не проходит и недели, чтобы не происходило убийства по приказу короля. И ты бездействуешь. Приносишь этих людей в жертву своему рыцарскому кодексу.

— Ты поэтому уходишь?

Нет, мальчик. Просто пришло время… У Тьюреда для меня другое задание. Мы с тобой здорово провели время. Я навсегда запомню тебя.

— Я убью Кабецана! — Адриен отбросил все предосторожности. Несмотря на то что они были в хлеву одни, никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.

Знаю. Ты должен сделать это. Или он найдет способ убить тебя. Долго терпеть тебя он не станет. Не позволит, чтобы в его королевстве жил такой человек, как ты. Хочу дать один совет. Будь готов к тому, что он использует твое рыцарство против тебя. Будь осторожен! Он старый больной человек. Но он все еще опасен.

Адриен отложил скребницу. Лицо его стало жестким, замкнутым. Обычно он выглядел так, когда любой ценой хотел скрыть свои чувства. Но голосом он не владел.

— Я буду скучать по тебе, — произнес он.

Малышу действительно удалось тронуть Жюля. Бродячий проповедник провел с сыном слишком много времени. Привязался к нему всем сердцем. Подобных ситуаций нужно остерегаться! Люди живут слишком недолго… Адриен сделал свое дело хорошо. Это важно. Рыцарский орден основан. Задача мальчика выполнена. Убийство тирана было бы блестящим завершающим аккордом, но Адриену уже не нужно делать этого, чтобы войти в историю Церкви под именем святого Мишеля Сарти.

Жюль вышел из конюшни. Свобода! Как же он по ней истосковался… Четыре года он был конем. Довольно! Хоть и нравился ему мальчик, и от роли тоже удовольствие получил…

Я не очень умею прощаться. Прощай, Адриен. И береги себя теперь, когда у тебя нет коня, который будет прикрывать твой тыл.

Мальчик обнял его! Этого не может быть. Не обратил внимания на то, как на него будут смотреть в трактире!

— Прощай, Белый Гром. Мне будет не хватать наших разговоров.

Перестать разговаривать с лошадьми у всех на виду. Это странно даже для почти святого. И да… Мне тоже будет не хватать разговоров с упрямым идеалистом.

Жюль отвернулся и понесся по заснеженной дороге, удивляясь собственным чувствам. Он уже начал скучать по мальчику. Самое время позаботиться об иных вещах. Для таких сентиментальных глупостей в его жизни больше нет места!

Делатель королей

Андеран вошел последним в комнату, где собрались коменданты, узкий кружок верных Элийи. Из всех ветеранов борьбы с эльфами осталась только горстка. Большинство были избраны позже. Андеран был здесь потому, что когда-то защитил Элийю от ши-хандан. Повелитель Вод долгие годы с удовольствием занимался наведением нового, лучшего порядка в мире. Но теперь чувство опьянения успехами ушло.

Только вчера он вернулся из Фейланвика. Мороз стоил ему двух пальцев на руках и трех — на ногах. И еще повезло, что молодой кобольд решительно воспротивился предложению Солтона утопить старика в канале.

Андеран плюхнулся на последний свободный стул. Сидел он рядом с новеньким. Братом Элийи. Вчера он уже кое-что слышал об этом молодом лутине. Похоже, лисьемордый кобольд долгое время провел в обществе Эмерелль. Обманул свергнутую королеву, следил за ней. Если то, что он говорил, правда, то она вовсе не собирается возвращать себе потерянный трон.

Элийя поднялся со своего места. Смолкли последние разговоры комендантов. Но вместо того, чтобы смотреть на Элийю, все смотрели на Повелителя Вод. Что происходит?

— Братья и сестры, вчера Совет Короны принял решение относительно князей, которые будут призваны на выборы короля. На протяжении нескольких недель это было темой наших тайных собраний, и я рад сообщить вам, что удалось повлиять на Совет Короны таким образом, что было принято выгодное для нас решение. Они призовут обоих князей кентавров, Катандера и Нестеуса.

Андеран не поверил своим ушам.

— Наши враги будут призваны на выборы короля?

Элийя бросил на него раздраженный взгляд.

— Поскольку на протяжении последних недель тебя здесь не было, ты не понимаешь всей глубины… Идея этих выборов заключается в том, чтобы лишить троллей власти. Они вынуждены действовать по нашим планам. Если они не придут на Праздник Огней, то потеряют лицо, и весьма сомнительно, что их и дальше будут воспринимать в народе как предводителей. Если же они явятся, у них будет только два голоса из семи. Сканга и Гильмарак убеждены, что таким образом князья будут неопасны, поскольку короля выбирают простым большинством. Они даже пошли на то, чтобы позвать эльфа Альвиаса, бывшего гофмейстера Эмерелль. Герцог Мордштейна и герцог Волчьей Ямы представляют на выборах троллей.

Они оба не славятся остротой ума, но преданы Гильмараку.

Но Сканга далеко не глупа. Она давно опасается, что я потянусь за короной, поэтому назвала меня в качестве одного из князей, которые будут призваны на выборы. Князья не могут сами претендовать на королевский титул. Титул князя Танталии мне был дан потому, что право выбирать короля есть только у князей Альвенмарка. И седьмым князем в этом славном собрании будешь ты, Андеран. Наряду со мной ты — единственный кобольд Альвенмарка, который носит признанный Советом Короны княжеский титул. Тебя очень скоро призовет Сканга.

Андеран был совершенно сбит с толку. Такого он не ожидал.

— Чего хочет от меня шаманка?

— Как тебе известно, Сканга очень проницательна. Конечно, она умеет считать только до семи и не доверяет нам, кобольдам. Она прокляла меня. Если я осмелюсь проголосовать против Гильмарака, то умру в тот же миг, когда сделаю это.

И не только я. Все, кто когда-либо что-либо значил в моей жизни, будут уничтожены. Сканга надрежет кожу на твоей груди каменным ножом и проделает некоторые весьма неприятные вещи, если решит наложить проклятие и на тебя. Подозреваю, что ты подвергнешься болезненной процедуре.

Андеран недоумевал. Вероятно, он еще слаб из-за тягот путешествия и обморожений…

— Если мы будем вынуждены проголосовать за Гильмарака, то что мы выигрываем?

Элийя просиял.

— Пожалуйста, прости меня, но ты мыслишь, как тролль.

Все рассмеялись. Очевидно, они были посвящены.

Элийя насладился возможностью еще на несколько мгновений выставить его дураком, а затем сжалился:

— Сканга тоже решила, что можно проголосовать только против или за Гильмарака. А мы просто воздержимся. Таким образом проклятие не коснется нас, а Гильмарак не будет избран тремя против двух голосов. А тот, кто провалился на королевских выборах… Тот может выставить свою кандидатуру только на следующем Празднике Огней, через двадцать восемь лет!

План показался Андерану безумным.

— А таким образом что мы выиграем? Ты среди князей, которые принимают участие в выборах. Как ты собираешься стать королем?

— Еще одна тролльская мысль, дорогой мой. Я уверен, что Сканга думала так же. Но старые законы о выборах короля, которые мы не упраздняли, предполагают, что во втором туре голосования могут стать королями и призванные на выборы князья. И тогда они просто не могут принимать участия в голосовании.

— Ты ведь не думаешь, что Катандер, Нестеус и Альвиас проголосуют за тебя.

Лутин скривился.

— Боюсь, тут ты прав. Кентавры никогда не простят лутинам, что мы превратили гробницы их предков в кладовые для троллей. Поэтому я не буду выставлять свою кандидатуру.

А ты — будешь.

У Андерана отвисла челюсть.

— Это… — Он не мог подобрать слов. Никогда он не осмеливался мечтать о том, чтобы стать правителем Альвенмарка.

Это никогда не было целью его жизни.

Похоже, Элийя догадывался, о чем он думает.

— Один из нас должен стать королем. И ты — единственный настоящий князь среди кобольдов. У тебя доброе имя.

Многие тебя знают. Ты уже давно являешься членом Совета Короны. И ты ведь согласишься со мной, что Альвенмарку не перенести еще двадцати восьми лет правления троллей. Они уничтожат все. Гильмарак совершенно неверно понял мои ранние труды. Я всегда был за перераспределение богатства.

За справедливое общество. Но уничтожать сокровища Альвенмарка, упразднять деньги, разваливать экономику — это уже безумие! Гильмарак нанес большой урон, и скоро изменения станут необратимыми. Не нужно объяснять тебе, Андеран, что караваны в Снайвамарк служат не для того, чтобы мостить золотом пещеры троллей.

Повелитель Вод знал, что сокровища отвозят к вулкану, вздымающемуся на месте погибшей крепости Кенигсштейн.

Он присутствовал, когда первый караван достиг цели. Кроме него там было только три кобольда из Совета Короны. На последнем отрезке пути сокровища были доверены только троллям. Степные корабли, преодолевшие последний мили, встали на якорь примерно в десяти милях от горы. А пришедшие встречать тролли были из новых выдолбленных в скалах пещер неподалеку от Кенигсштейна. Эти тролли швыряли сокровища Альвенмарка в жерло. Три каравана добрались до цели. И множество грузов с сокровищами были перевезены в Китовую бухту. Гильмараку нужно придерживаться своего плана всего два-три года, и тогда во всем Альвенмарке не останется золота и серебра для возобновления системы денежных отношений. Хоть Черный, печатник, входивший в состав тайного совета комендантов, и предлагал напечатать ценные бумаги и заменить ими серебро и золото, Андеран не мог представить себе, чтобы у такой идеи было будущее. Кто же поверит куску бумаги?! И как легко было бы увеличить свое состояние, просто напечатав дополнительные бумажки… Как-то это непродуманно! Ни одна здоровая экономика не может существовать на основе бумаг. Никто в народе не поверит… Золото и серебро — вот это надежно! С начала времен они были основой торговли.

— А почему Катандер и Нестеус выберут меня?

— Потому что ты — наименьшее из зол, товарищ. Они понимают, что никогда не станут правителями Альвенмарка.

А если они не выберут тебя, кто знает, как сложится третий тур!

Андеран понял ход мыслей Элийи.

— Хорошо, тогда у меня будут голоса кентавров и твой. Оба тролля голосуют против. Если Альвиас тоже проголосует против, то у нас не будет большинства.

— Альвиаса уже не будет в живых.

— Как… — Андеран почувствовал, что его провели, как ребенка.

— Подумай как следует. Он был самым верным из верных.

Несчетное множество лет был он гофмейстером Эмерелль. Он превратил замок Эльфийский Свет в то, чем он является. Позаботился о том, чтобы правление Эмерелль было блестящим!

Я уверен, что он знает, как сейчас обстоят здесь дела. Знает, что сделали тролли с замком. И он ненавидит их за то, что они лишили власти Эмерелль, унизили ее. До первого тура он к Гильмараку не подберется. Но если король троллей проиграет выборы, поднимется суматоха. И Альвиас воспользуется этой возможностью, чтобы отомстить. Он не мастер меча, но я знаю, что он сражался в целом ряде битв. Может быть, ему удастся убить Гильмарака. Ясно одно — он не выживет. И останется только пять князей, имеющих право выбирать, а тебе трех голосов против двух будет достаточно.

— Не знаю, смогу ли я нести бремя королевской власти, — неуверенно произнес Андеран.

— Думаешь, будешь править хуже, чем тролль? Конечно, мы все тебе поможем. Ты будешь сидеть на троне, но ты не один.

Неужели в последней фразе послышалось предупреждение?

Наверняка у Элийи уже есть план того, как поступить, если Повелитель Вод не будет плясать под его дудку.

— А как насчет Эмерелль? Думаешь, она не попытается захватить власть?

— Об этом тебе расскажет мой брат Никодемус. Он долгое время был рядом с королевой. Он лучше любого другого в Альвенмарке знает, как обстоят дела.

Лутин выглядел очень молодо. Только теперь Андеран заметил, что на руке у него не хватает большого пальца. Хоть это и абсурд, но благодаря общему недостатку старик почувствовал симпатию к рыжему кобольду.

— Думаю, Эмерелль сошла с ума, — спокойным голосом начал он. — Я сам видел, как она раздевалась донага, позволяла дикарям обмазывать себя глиной и бегала по пустыне.

Когда я покинул эльфийку, она планировала подняться на Голову Альва. Она убеждена в том, что альвы не покинули наш мир, что их нужно искать на вершине горы. Возможно, ее мастер меча попытается захватить корону Альвенмарка. Но он мне доверяет. Он снова свяжется со мной. И я буду в курсе всего, что он задумал.

Во время последнего Праздника Огней Андеран видел Эмерелль. Она была в платье с бабочками. Королева выглядела такой величественной и неприступной! А теперь она носится по пустыне, среди дикарей, обмазанная глиной? Как же низко она пала!

— Судя по всему, — снова взял слово Элийя, — существует три группы, которые будут оспаривать корону. Тролли, мастер меча и мы. Мы — единственные, кто в курсе всех событий.

Поэтому мы победим. Гонка за короной — это бой! Но этот бой нельзя выиграть только при помощи силы и меча, поэтому мы не слабее эльфов и троллей. Мы победим, потому что это единственный логичный вывод, напрашивающийся из истории Альвенмарка. Народы кобольдов намного превосходят по численности остальных детей альвов. Время, когда немногие правили многими, миновало. Мы живем в эпоху, когда народ берет судьбу в свои руки. А мы — легитимные представители народа. Но мы не имеем права упускать из виду то, что всегда существует опасность поражения перед самой победой. Мы должны быть готовы к тому, что эльфы еще один, последний раз восстанут, попытаются изменить неотвратимый ход истории. Они пошлют наемных убийц. Ты будешь в опасности, Андеран. Брат Мадрог и его пауки будут защищать тебя, когда ты станешь королем. А мы в течение следующих недель переместим тысячи самых верных красношапочников в Вахан Калид. Они устроят путч, если выборы примут нежелательный оборот.

Наверное, под этим выражением подразумевается его смерть, рассуждал Андеран. Он попытался не думать о том, что сделает с ним Сканга, если он станет правителем Альвенмарка вместо Гильмарака.

— Каждому из нас в последние годы довелось много страдать. Я потерял почти все свое племя, остались только мой брат и наш товарищ Лица. Я знаю, всем есть кого оплакивать.

Думайте о погибших, когда отправитесь в Вахан Калид. День, когда мы потребуем плату за жертвы, уже недалек. День, ради которого погибли наши друзья. Мы в долгу перед ними, и мы должны победить, чтобы превратить наш мир в место, о котором они мечтали, и совершенное общество, где никто из слабых не будет бояться тирании сильного. Мир, где все мы будем равны перед законом. Встаньте, братья и сестры! Почтите павших! Мы разойдемся и станем всеми силами бороться за достижение нашей славной цели. Когда мы соберемся в следующий раз, Андеран будет правителем Альвенмарка.

Песнь горы

Семь недель украли у нее эти двое! Такова была цена, которую запросили Кадлин и Мелвин. Ей пришлось остаться во Фьордландии, пока чума не будет побеждена. И Кадлин была непреклонна. Мелвин был одним из лучших воинов Альвенмарка, но он не мог противостоять силе воли Кадлин.

Порыв ветра подхватил орла и безжалостно потащил вниз, на скалы. Птица отчаянно боролась, хлопала крыльями на ветру. Утесы скрывались за рваными полосами туч. Эмерелль почувствовала, как кончики маховых перьев коснулись камня.

Орел сложил крылья и пролетел вдоль отвесной скалы. Эльфийку качнуло в каркасе. Желудок взбунтовался.

Внезапно орел широко раскинул крылья. Падение прекратилось. По широкой спирали, на некотором расстоянии от горы он снова начал подъем.

Лучше не пытаться повторить это. Высоко в небе кружил Тученырь, князь орлов, который нес Мелвина. Нам не подняться выше восточного ледника. Там мы будем вынуждены ссадить вас. Если вы разумны, то вернетесь вместе с нами.

Эмерелль пришлось едва ли не свернуть себе шею, чтобы разглядеть Тученыря. Пятноног, ее собственный орел, казался утомленным. Королева висела прямо у него под грудью и сверху не видела почти ничего. Все тело ее болело от такого тяжелого полета. Мелвин придумал новые упряжи. У них были подвесные системы, как на рюкзаках, но с дополнительными кожаными ремнями, спускавшимися до самого паха и скрещивавшимися на груди. Все ремни были скреплены на спине у пассажиров крепким куском корневой древесины, который поднимался до головы, где был вставлен в кольцо, укрепленное несколькими слоями кожаных полосок. За кольцо было удобно цепляться орлу. Со временем ремни, несмотря на то были туго стянуты, начинали впиваться в плоть. Что уж и говорить, такой вид путешествия был совершенно некомфортным.

На протяжении последних недель каждую свободную минуту Мелвин отдавал подготовке к путешествию. Похоже, он совершенно не испытывал страха. Возможно, ему хотелось на время перестать быть отцом семейства. Он любил Лейлин и Конлина, но очень тосковал по свободе. Он выковал крюки и шипы для опасного путешествия. Дважды уходил с Эмерелль в горы, чтобы поучить королеву взбираться на скалы.

На замерзшем водопаде они тренировались взбираться по льду. Мелвин учил эльфийку и тому, как двигаться в обвязке, и как страховать друг друга. Очевидно, все это мероприятие воодушевляло полуэльфа, и он относился к происходящему серьезно. С каждым днем Эмерелль все больше убеждалась, что выбрала спутника мудро.

Мы сядем на ледник.

Эмерелль посмотрела на бурлящее море туч, окружавшее вершину. Недавно миновал полдень, но небо уже потемнело.

Королева защитилась от смертоносного холода при помощи заклинания, но все равно чувствовала себя беззащитной перед силами природы. На юге весна уже вступала в свои права, а здесь зима была в разгаре.

Перед ними ширилась белая равнина. Склон был не слишком отвесным. Оба орла направились к восточному леднику.

Они скользили среди влажных сгустков тумана, которые сила ветра гнала вниз по склонам горы.

Ссади меня там, Пятноног, подумала Эмерелль. Она чувствовала, что черноспинный орел испытал облегчение. Огромная птица, способная убить быка, боялась Головы Альва. Широко раскинув крылья, Пятноног заскользил над заснеженным полем. Он не осмеливался лететь ниже десяти шагов над поверхностью, опасаясь, что порыв ветра может швырнуть его на склон. Эмерелль расслабилась, чтобы справиться с ударом.

Сейчас!

Когти орла разжались. Снег смягчил падение. Эльфийка скользнула немного вниз и встала на ноги.

Мелвин приземлился на склоне шагах в ста выше. Он крикнул что-то, но завывания ветра поглотили его слова. Полуэльф указал на уступ, вздымавшийся из снега, словно темная башня.

Птицы уже исчезли в клубящихся тучах. Возврата не было.

Эмерелль легко побежала по снегу. Несмотря на тяжелую ношу, она почти не проваливалась. Как и все эльфы, она умела ходить по снегу, использовала его, вместо того чтобы бороться с ним, как поступали тролли и дети человеческие, оставлявшие своими неловкими шагами глубокие борозды в сугробах.

Мелвин присел с подветренной стороны скалы. Кристаллики льда сверкали в его волосах.

— Ты заметила ступени там, выше в снегу?

Эмерелль кивнула.

— Это граница обрушения… Здесь сходят… лавины… может остаться такая граница. Если мы хотим на ледник… нужно торопиться. Мы должны… скорее добраться до кромки скал, которые… вздымаются к северу. Надеюсь… мы подберемся близко к вершине.

Эмерелль кивнула. Половину слов Мелвина она читала по губам, поскольку вой урагана заглушал все звуки. Мауравани подошел к дочери нормирга вплотную и принялся снимать с нее ремни. В десяти шагах за их спинами в скале было углубление.

— Мы сложим… обвязки. Тученырь… обещал, что будет каждый день через два часа… до восхода солнца прилетать сюда и искать нас.

Эльфийка снова поняла не все. Сняла обвязку и подошла к расселине. В голове стучала слабая боль. Может быть, все дело в турбулентности. Королева спрятала ремни. И вдруг замерла. В расселине кто-то сидел. Подтянув к себе ноги и обхватив их руками. Поставив подбородок на колени. Лицо незнакомца потемнело от мороза. Ярко светились белки глаз.

Существо не отрываясь смотрело на Эмерелль.

Должно быть, неизвестный мертв. Узкое лицо с мелкими чертами позволяло предположить, что перед ней эльф. Свергнутая королева наклонилась и хотела закрыть погибшему глаза, но веки примерзли. Чем дольше смотрела она на труп, тем сильнее убеждалась, что это эльф. На трупе была слишком легкая одежда. А значит, бедняга был уверен, что сумеет защититься от жгучего мороза при помощи заклинания.

Почему же он замерз?

Эмерелль сложила ремни перед мертвецом. Мелвин бросил на нее короткий взгляд.

— Говорят, вся вершина — это могильник, — произнес он. — Идем. Нужно попасть наверх до наступления ночи.

Эльфийка двинулась следом. Ветер гнал по леднику мелкий снег. Мелвин летел как заведенный. Королева, напротив, чувствовала усталость и легкое головокружение. Каждые несколько шагов ей приходилось останавливаться и делать глубокий вдох. Она все еще не могла оправиться от вида мертвеца. Холод въелся глубоко в ее тело. То был холод страха.

Через полчаса эльфы достигли каменной гряды, выбранной Мелвином в качестве первой цели. С другой стороны гряды была отвесная осыпь. На камнях кое-где виднелись пятна снега.

— Все в порядке?

Эмерелль удивленно подняла взгляд на Мелвина.

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Ты тяжело дышишь. Тебе плохо?

— Нет, — раздраженно ответила она.

Головная боль не отпускала. Может быть, это из-за ветра?

— Если тебе нужен совет, пожалуйста, скажи об этом вовремя. Переходы на большой высоте очень быстро отнимают силы. Иногда можно увидеть вещи… — Порыв ветра унес его слова.

Эльфийке пришлось пригнуться, чтобы защититься от ветра.

— Какие вещи? — прокричала она.

— Вещи, которых нет!

Эмерелль покачала головой. Она не сошла с ума! Мелвин долго смотрел на нее, а потом без слов пошел дальше. Королева следовала за полуэльфом. Было видно, что он тоже немного устал. Часто останавливался, чтобы перевести дух, поэтому Эмерелль легко догоняла его.

Вскоре путники оказались среди облаков. Ветер не стихал ни на миг. То и дело слышались его завывания. Он был похож на песню. Гора пела! То была меланхоличная песня. Без слов, но полная чувств.

Во второй половине дня им пришлось надеть когти. Гребень заканчивался отвесным склоном в каскадах сверкающего льда.

Вдоль стены они продвигались очень медленно. Мелвин выбивал уступы во льду. Иногда мауравани казался Эмерелль похожим на муху, бегущую по гладкой стене. Нормирга хихикнула. Головная боль прошла. В душе пробудилось сильное возвышенное чувство. Вот только пальцы болели, и это было неприятно. Иногда они прилипали ко льду.

Эльфийка то и дело останавливалась, чтобы вдохнуть поглубже. Гора определенно пела! Разобрать, что именно, королева не могла. Но мелодия придавала Эмерелль силы.

Иногда мелкий снег сметало сверху. Один раз Мелвина облепило искристыми снежинками. Они налипли на брови и волосы. Устроились в складках одежды.

Край ледяной стены скрывался в проплывающих мимо облаках. Эмерелль потеряла чувство времени. Когда она опустилась на узкий уступ, чтобы немного отдохнуть, то заметила, что руки ее изменили цвет. Кончики пальцев потемнели. Ногтевые ложа припухли и посинели. Руки горели. Было неприятно, но не больно.

Королева улыбнулась. И медленно-медленно, сквозь пелену эйфории осознала, что, очевидно, ее заклинание перестало защищать. Она ощупала лицо. Щеки отчетливо ощутили прикосновение пальцев. Но самих пальцев она уже не чувствовала.

Сосредоточиться было тяжело. Она посмотрела на ладони.

Медленно подняла их и скрестила на груди, там, где лежал под кожаным платьем камень альвов.

Мимо, по ледяному каскаду, сыпался снег.

Мелвин что-то прокричал, но она не поняла ни слова. Похоже, гора колдовала. Эмерелль становилось все труднее принимать решения. Сначала заняться руками… Иначе пальцам скоро нельзя будет доверять!

Нормирга попыталась сосредоточиться. Наконец она почувствовала боль, которая стала медленно уходить.

Ливень снежной крошки поглотил мир. Снег забивался в нос и в рот. Эмерелль решила подняться и взмахнула руками.

Пропасть! Эльфийка испуганно прижалась ко льду. Как она могла встать! Гора усыпляет ее и пытается убить. Вот что уничтожило всех остальных. Она в опасности. Она не такая, как Мелвин. Похоже, он не слышит пения горы.

Тяжело дыша, королева сосредоточилась на своих руках.

Нельзя сдаваться. Она регулярно хватала ртом воздух, но лучше не становилось. Спокойствие! Гора не убьет ее. Эльфийка смахнула снег с ресниц и взглянула вверх. Руки могут подождать! Нужно держаться поближе к Мелвину. Только рядом с ним она в безопасности. Мелвин неуязвим для горы.

Эмерелль потянулась к выступам, которые полуэльф выбивал во льду. Пальцы онемели. Но, значит, она и боли чувствовать не может! Королева полезла дальше. Неспешно. Если слишком торопиться, она допустит ошибку. Эмерелль быстро оглянулась через плечо. Под ней плыли растрепанные ветром тучи. Интересно, далеко ли донизу? Путь по ледяной стене отвел их от острого гребня. Теперь под эльфийкой была почти вертикальная стена. Лед сменяли участки голого камня. Все глубже и глубже дно… Миля? Или больше? Казалось, пропасть манит ее. Было так заманчиво отпустить руки…

Эмерелль испуганно вжалась в лед лицом. Нельзя смотреть вниз. И назад тоже. Чуть выше нее — Мелвин.

Она снова представила, что просто отпускает руки и падает в пропасть спиной. Это освободило бы ее от забот.

— Эмерелль?

Голос разрушил чары. Она полезла дальше. Медленно переставляя руки. Она прижималась к скале так плотно, как могла.

А затем увидела протянутую руку. Ухватилась за нее и оказалась за краем скалы. Перед ней простиралась осыпь, перемежающаяся широкими полосами снега. Склон был пологим.

Эльфийка перевела дух. Она в безопасности!

— Да ведь ты дрожишь.

Эмерелль хотела что-то сказать, но была слишком взвинчена, словно в лихорадке. Ей было стыдно. Она не могла контролировать дрожь. Поднялась и решила отойти подальше от пропасти. И тут налетел порыв ветра. Он был подобен удару невидимой руки. Внезапный, резкий. Эльфийка потеряла равновесие. Покачнулась…

Мелвин схватил ее и оттащил от края бездны.

— Гора злобна, — выдавил он сквозь зубы, толкая королеву вперед. — Нужно повернуть, пока это возможно!

Эмерелль посмотрела на до смешного короткую веревку, обвязанную вокруг груди Мелвина.

— И как же мы вернемся? С ее помощью?

Снова пронесся шквал. На этот раз они успели пригнуться и холодный ветер не смог причинить им вреда.

— Мы свяжемся веревкой, — решительно заявил Мелвин.

Эльфийка посмотрела на склон. По сравнению с ледяной стеной это просто прогулка!

— Зачем?

Мауравани удивленно уставился на нее. А затем ступил на осыпь. Несколько маленьких камешков сдвинулись с места и покатились в пропасть.

— Никогда не доверяй горе. Многие камни примерзли друг к другу, но некоторые вполне свободны. Как думаешь, что произойдет, если ты заскользишь? А потом, этот шквал…

Вообще-то здесь должно было бы лежать гораздо больше снега. Порывы ветра сметают со склона все. Снег остается только там, где его защищают выступающие скалы. Осыпь может ожить в любой момент. Здесь очень опасно.

Мелвин снял с себя веревку и обвязал вокруг каждой ноги эльфийки, а конец вывел и сделал поясничную петлю. Получилось что-то вроде подгузников из веревки. Полуэльф тщательно проверил узлы. Затем обвязал вторым концом себя.

— Вперед. — Он осторожно прощупывал дорогу древком ледоруба.

Они двигались вдоль склона бесконечно медленно.

Эмерелль негромко считала. Четыре шага. Остановка. Глубокий вдох. Четыре шага. Она была словно в трансе. Попыталась сосредоточиться на руках. Ей показалось, что волдыри под ногтями стали больше.

Мелвин потянул веревку. Сама того не заметив, нормирга остановилась. Нужно придерживаться ритма. Четыре шага.

Глубокий вдох. Четыре шага…

Тучи над ними расступились. Пальцы ослепительно яркого света ощупывали покрытый щебнем склон. Теперь остановился мауравани.

Немного ниже них кто-то лежал. Раскинув руки, зарывшись лицом в камни. Ветер сорвал с тела мертвеца большую часть одежды. Его кожа была очень светлой, почти алебастровой.

Вокруг бедер, где были веревка и обвязка, еще осталась ткань.

Много слоев, друг поверх друга. Ноги обнажены. Одна нога в ботинке с подбитой гвоздями подошвой. Второго ботинка видно не было.

— Интересно, давно он здесь? — Эмерелль снизила голос до шепота.

Даже завывание ветра стихло на миг.

— Он был еще жив, когда упал, — подавленно пробормотал Мелвин. — Вероятно, сломал ноги. Он пытался подтянуться выше по склону. Веревка порвалась. Где-то здесь лежит и его товарищ. Он… — Порыв ветра унес последние слова.

Чуть впереди от осыпи со стуком отделился камень величиной с кулак и покатился вниз, потянув за собой несколько более мелких камешков. А затем исчез в пропасти. Эмерелль представила, как такой камень угодил бы ей в голову, пока она карабкалась по ледяной стене, и судорожно сглотнула.

Пелена туч снова сомкнулась. Пальцы света погасли.

— Вперед! — поторопил Мелвин.

Они оставили мертвеца позади и снова перешли на прежний ритм. Четыре шага. Глубокий вдох. Четыре шага…

Наконец Мелвин довел королеву до скалистого уступа, защищавшего от внезапного камнепада.

— Тебе нужно позаботиться о своих руках, — безапелляционно заявил он.

Эмерелль сделала попытку. Тщетно. Мысли были в беспорядке. Она не могла сосредоточиться!

Наконец Мелвин взял ее руки в свои и потер их. Пальцы закололо, словно под ногти кто-то загнал тысячи иголок.

— Ты промерзла! — с упреком произнес он. — Почему не защищаешься от холода заклинанием?

Она и забыла, что нужно поддерживать заклинание! Такого с ней не бывало еще никогда. Она выживала в ужасных буранах в Снайвамарке и на Карандамоне. Сражалась в вечных льдах. На нее охотились. Она была из народа нормирга. Эльфом с холодного севера. Защищаться при помощи заклинания было для нее столь же естественно, как и дышать!

А теперь она не знала, что ответить Мелвину.

Руки Эмерелль сейчас выглядели получше. Было стыдно.

Мауравани был куда худшим целителем, чем она. Почему она не может помочь себе? Почему? Эльфийка потеряла нить рассуждений и снова прислушалась к песне ветра.

— Эмерелль!

Полуэльф тряс ее. Королева заморгала. Она уснула!

Мелвин взял ее ладони и положил себе на плечи.

— Не спи! Ты была права. Там, выше, я увидел кое-что странное. Кто-то на вершине. Или, по крайней мере, был. Ты не должна спать. Ты совсем замерзла. Не засыпай! Наверху мы сможем развести костер.

«Костер посреди пустыни из камней и снега», — удивленно подумала Эмерелль. А потом глаза ее закрылись.

Тринадцать

Все они ушли. Все, кто знал, что высокая стопка ящиков на набережной — больше, чем просто стопка ящиков. Он воспользовался своим влиянием коменданта, чтобы переместить ее в самый отдаленный уголок Альвенмарка. Все к лучшему.

Они не станут горевать по Вахан Калиду. По его мнению, в части плана Элийи были посвящены слишком многие.

И только коменданты видели полную картину. Но их больше двадцати. Напряжение продлится еще семь чертовски долгих дней до выборов короля. Просто чудо, что до сих пор ничего не всплыло! Сканга была подозрительна по своей природе!

Она натравила на него ши-хандан, потому что он считал, что убить Эмерелль невозможно. Мадрог улыбнулся. Похоже, он оказался прав. Прежняя королева все еще жива. И он не верил, что она сбрендила. Только не Эмерелль. Она правила бессчетные века. У нее камень альвов. Она пережила нападение шихандан. Он не удивится, если она появится на выборах короля.

Мадрог забрался в ящик. Узкое пустое пространство с лестницей до самого верха. Было просторно… Достаточно, чтобы вместить торсионное орудие. Самое лучшее из тех, что привезли в Вахан Калид. Его чертова дюжина… Он приказал провести тренировочную стрельбу в Лесном море. Тринадцатое орудие показало наилучший результат по точности и кучности, причем с различной обслугой. Конечно, важно, кто стреляет из орудия. Он и сам пытался стрелять из чертовой дюжины. Он знал, что она не разочарует. Мадрог опустился на колени, чтобы еще раз проверить пять каменных ядер. Прижал деревянный трафарет к каждому. При этом он осторожно поворачивал их. Все ядра были идеально круглыми. Редкость для снарядов торсионных орудий. А еще большей редкостью было то, что у всех был одинаковый вес. Хороший стрелок сумеет обеспечить пять попаданий подряд.

Он откинул доску на направляющей торсионного орудия.

Провел по ней ладонью. Деталь была покрыта смазкой. Кобольд взглянул на гавань. Роскошная либурна, на которой пройдут выборы короля, стояла на рейде. Рядом швартовались другие корабли.

Мадрог сам выбрал обслугу для остальных двенадцати орудий. И воинов, которые будут прикрывать их. Большинство было пауками. На всех них можно было положиться. Даже если интрига Элийи провалится, ребята позаботятся о том, чтобы путч против троллей удался. Причем прежде, чем Никодемус подаст условный сигнал, по которому должны ринуться в атаку полчища красношапочников. Решиться и притащить сюда шесть тысяч воинов… Он всеми силами пытался отговорить организаторов от этого. При таком количестве посвященных их затея ни за что не останется в тайне!

Мало того, они еще доверили верховное командование Никодемусу. Командир пауков не доверял его хитрой лисьей морде. Лутин слишком долго шлялся невесть где. И как проверить правдивость историй, которые хвостатый рассказал об Эмерелль? Если бы прислушались к мнению Мадрога, он оставил бы лутина еще на пару часов Сканге и Бирге. Как он ни ненавидел троллих, но вынужден был признать, что обе они очень искусны в вопросах выбивания правды. Элийя слишком рано забрал брата.

Луна висела низко над гаванью. Было самое начало весны, но, несмотря на это, стояла неприятная липкая жара. Заплечных дел мастеру не нравился Вахан Калид. Ежедневные ливни… А большинство гостей будут ночевать под открытым небом… Праздник Огней пострадает от этого. Неподходящее время для подобных затей.

Мадрог увидел фонари, которые приказал развесить. На корме королевской либурны к поручням он привязал арбуз, и теперь кобольд напряженно вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть его очертания. Сейчас на судне не было никого.

И в гавани тоже.

Орудие находилось на достаточной высоте, чтобы снаряды не зацепили голов детей альвов, которые наводнят гавань через семь дней. Мадрог заметил баржу с яркой мачтой. Она пришвартовалась неподалеку от грузового крана, на ярких стапелях. Кран покрасили только вчера. По высоте мачты и стапелей кобольд мог определить, насколько поднялась вода в порту. Амплитуда прилива составляла до двух шагов. Для стрелка это не имело значения. А вот пауки — другое дело!

Они ничего не оставляли на волю случая. На протяжении нескольких недель Мадрог работал с ними над тем, чтобы выставить повсюду в гавани мачты и стойки для палаток. На всех были знаки. Очень светлая веревка… Широкий белый крест…

Посвященный знал, как это трактовать, и для него гавань вокруг либурны превращалась в узор, который служил для определения расстояния с точностью до двух пальцев. Ведь хороший выстрел — это не случайность!

Командир видел, что уровень воды в гавани на три локтя ниже максимального. Расстояние до арбуза на поручнях составляло примерно сто семьдесят шагов, один локоть и пять пальцев. Кобольд слегка откорректировал угол возвышения торсионного орудия. Затем угол доворота. Через сто восемь шагов летящий прямолинейно снаряд перейдет на параболическую траекторию. Мадрог еще раз откорректировал угол возвышения. Теперь, глядя поверх направляющей, он видел верхнюю часть арбуза.

Командир пауков выбрал один из каменных снарядов и поместил в ложе орудия. Затем осторожно повернул пусковую рукоятку. Ему нравились негромкие металлические щелчки.

После семнадцатого оборота он остановился. Отвел предохранительный рычаг. Каменный снаряд ринулся вперед. Кобольд с любопытством склонился над направляющей, высматривая цель. Арбуз исчез. Очень хорошо!

Удивительно, как похоже ведут себя арбузы и головы, когда оказываются на пути снаряда массой два фунта. Теперь Мадрог был спокоен. Как бы ни прошла коронация, у него есть возможность закончить ее по-своему.

Синяя звезда

Эмерелль проснулась и вдруг ощутила что-то тяжелое на груди. Эльфийка судорожно хватала ртом воздух. Почувствовала, как расширяются легкие. Однако дышать легче не становилось. Королева чувствовала слабость, кружилась голова. Рядом горел небольшой костер. Дым бледно-серой струйкой уходил в небо. Стояло полное безветрие. По небу тянулись темные облака. Иногда сквозь них проглядывал бледный солнечный диск.

Несмотря на то что эльфийка лежала близко к огню, ей все еще было холодно. Она потянулась и вдруг заметила, что завернута в тонкую голубую ткань с узором по краю. Где она?

На вершине. Неподалеку возвышается деревянное строение, отдаленно напоминающее разбитый остов корабля.

Между скалами было мало снега. У костра сверкало разбитое стекло. Нормирга поднялась. Это стоило остатка сил.

Она дышала часто, словно собака после безумной охоты. Эмерелль попыталась собрать свою волшебную силу, но не смогла сосредоточиться.

Появился Мелвин. Он казался каким-то затравленным. Бегающий взгляд. Присев рядом с эльфийкой, он удостоверился в том, что за спиной у него надежная скала.

— Нам нужно уходить, — прошептал он ей.

— Альвы… Они здесь? Мне нужно…

— Я их не видел…

В голосе полуэльфа слышалась нерешительность и интонации, придававшие словам пугающий смысл. Бледный солнечный диск стоял низко над горизонтом. Слишком низко! Солнце ведь только что было почти в зените!

— Что такое?

— Здесь все… — Мауравани пытался подыскать подходящее слово. — Такое… чужое. Я никого не нашел, но постоянно чувствую, что за мной наблюдают. И ты только посмотри на небо!

Сейчас ночь! Время бежит быстрее. Или наша жизнь утекает быстрее… И ты так ослабла. Совсем без сил. Тебе не может помочь даже камень альвов. Давай уйдем, как только солнце снова покажется на небе. Нужно бежать, пока есть возможность!

— Я должна найти его…

— Ты не понимаешь. Тут, наверху, наши желания ничего не значат. Ты здесь как снежинка в буране. Наш путь определяют уже не наши решения. Ничего из того, что мы считаем само собой разумеющимся, не действует. Посмотри на небо! Звезды движутся быстрее, чем обычно. Когда бродишь между скалами, возникает такое чувство, что до определенных объектов на вершине не дойти. Идешь к ним — и вдруг оказываешься в другом месте. Оглядываешься, а точка, куда ты собирался, вдруг обнаруживается за другим объектом, а ты мимо такого не проходил!

Каждое его слово укрепляло Эмерелль в убеждении, что альвы здесь.

— Это корабль?

Мелвин придвинулся немного ближе.

— Нет, — прошептал он. — Я тоже так думал, хотя корабль на вершине горы — странная штука. Но это нечто иное…

У него слишком много мачт. Это первое, что мне бросилось в глаза. — Теперь в голосе полуэльфа звучало нечто среднее между отчаянием и ужасом. — Слишком много мачт! Они не только на палубе. Должно быть, они находились и по бортам, были мачты даже внизу, под килем. А в корпусе, похоже, были большие полусферы из стекла.

Эмерелль закрыла глаза. В воспоминаниях всплывали образы. Образы из детства и юности. И имя. «Синяя звезда».

Корабль Певца. У него были синие паруса. Его корабль плавал по воздуху. Яркие стеклянные купола сверкали на солнце, когда он скользил по небу. Ребенком ей хотелось оказаться на борту этого судна, когда он несся по небу с драконьим эскортом.

Несколько раз ей довелось видеть альвов издалека. Они были такими неприступными. Не разговаривали со своими детьми. Считалось, что им достаточно разок посмотреть на кого-нибудь — и тот сразу понимал, чего они хотят. То было понимание без слов, которые искажают мысли, поскольку являются несовершенным средством для их выражения.

Альвы не называли своих имен. Эмерелль знала сказки, в которых говорилось, что тот, кто узнает истинное имя альва, получит над ним власть. Прозвища для альвов были выдуманы их детьми. Так же как и имя корабля, «Синяя звезда». Или имя того альва, который путешествовал на нем по небу. Певец.

— Ты можешь понести меня, Мелвин?

Мауравани в отчаянии поглядел на нее.

— Да, — наконец сказал он. — Но здесь ничего нет.

— Разбуди меня, когда взойдет солнце. — И она закрыла глаза.

Вскоре эльфийка оказалась в плену странного сна. Там был ребенок. Он тянул к ней руки.

— Эмерелль!

Она неохотно заморгала. Было светло. Костер погас. Над эльфийкой возвышался Мелвин. Солнце снова было высоко.

А ощущение было, будто она только что уснула.

Мауравани поднял ее на руки, словно ребенка.

— Ты спала беспокойно.

Нормирга огляделась. Все представлялось ей с необычайной ясностью. Небо было безоблачным, вершина горы купалась в золотистом свете.

Мелвин понес Эмерелль по широкой дуге вокруг сломанной мачты. Между скалами лежал тонкий шелковый швартовочный канат. В смятой парусине виднелись гнезда.

Эльфы обошли скалу, упиравшуюся в небо, как крепкий каменный шип. Теперь корпус корабля был виден лучше: причудливые золотые линии, резьба.

Под ногами Мелвина трещало разбитое стекло. Судно было разломано почти по всей длине, словно на полной скорости налетело на риф, а затем его швырнуло на вершину.

Говорили, что Певец — самый старший из альвов. Предводитель. Эмерелль вспомнились слова оракула, вытатуированные Самур на ее коже. «На Голове Альва спит альвов глава».

Фальрах назвал это бредом оракула. Но, может быть, нужно понимать эти слова буквально? Может быть, Певец спит в своем разбитом корабле?

— Ты чувствуешь? — снова зашептал Мелвин.

— Что?

— Кто-то наблюдает за нами.

— Откуда?

— Тихо, — зашипел мауравани. — Точно сказать не могу.

Но он здесь. Я ясно ощущаю.

Эмерелль огляделась. Никого не было видно. И она не чувствовала ничего. Мелвина мучил страх. Или он все же прав?

Она снова огляделась. Повсюду лежали обломки судна. Похоже, кто-то выносил мебель из корпуса корабля. Некоторые предметы были замотаны в обрывки паруса. Спрятаться здесь было бы легко. Но зачем Певцу делать это? Ему ведь нечего бояться их!

— Нам нужно войти на корабль!

— Не выйдет, — запротестовал мауравани.

— Иди! — резко приказала Эмерелль и почувствовала, как напряглись его мышцы. — Пожалуйста, — примирительно добавила эльфийка. — Я должна найти его. Там, впереди, где из сломанного корпуса торчат шпангоуты. Нужно попытаться.

Мелвин не сказал ни слова. Он двинулся к кораблю. И вдруг путники оказались между скалами. Перед ними подобно тенту была закреплена парусина. Под ней в нише скалы стоял стул с высокой спинкой. Одна ножка была отломана и заменена доской. Между камнями был натянут плащ. Он что-то скрывал. Из-под ткани торчала узкая серебристая полоска. Край чаши? По форме она напоминала серебряную чашу в тронном зале Эмерелль.

Эльфийка поглядела через плечо Мелвина. Корпус корабля теперь находился у них за спиной.

— Как я тебе и говорил. — Голос мауравани звучал устало. — Впрочем, в этом месте я еще не был.

По краю чаши текла кровь. В ней что-то было! Скрытое тканью. Эмерелль с трудом перевела дух.

— Отнеси меня к стулу!

— Я не вижу никакого стула.

Королева взвилась на руках у Мелвина.

— Стул там, впереди! Под парусиной. До него всего три шага.

— Я не вижу стула, — упрямо настаивал полуэльф. — Между скалами лежит подушка. Она грязная.

— Тогда отнеси меня к подушке!

Он сделал шаг. В лицо ударил ледяной ветер. Они стояли на широкой заснеженной равнине.

Эмерелль в отчаянии огляделась. За ними вздымалась похожая на башню скала. Они стояли там, где их ссадили орлы.

Все оказалось напрасным.

Грохот заставил Мелвина обернуться. Выше по склону сдвинулся снег. Мауравани выругался. А затем побежал.

Игрок

Фальрах нерешительно повертел в пальцах маленькую фигурку, изображавшую Эмерелль. Интересно, где она? Поставил фигурку на край стола для фальраха. Где бы королева ни была, она вне игры!

Он еще раз посмотрел в потрепанный список, который передал ему кобольд. Поначалу эльф был настроен очень скептически. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их разведчики уже обнаружили орудия вокруг гавани. Все двенадцать находились в указанном месте. Сложнее было понять, соответствует ли истине список князей, избранных для голосования Советом Короны. Это станет ясно, только когда они соберутся на либурне. Эльф колебался долго. Альвиас, Нестеус и Катандер! Звучало невероятно. Зачем звать на выборы заклятых врагов троллей?

В письме подробно рассказывалось о планах Элийи. Но все это казалось Фальраху бредом… Он сдвинул несколько фигур на доске. Дело плохо. Их противники гораздо сильнее.

— Ну что, мой князь?

Эльф поднял голову. Перед ним стояла Сильвина. Одета в темное, лицо раскрашено. Она говорила от имени всех мауравани, собравшихся на поляне.

— Сегодня ночью отправятся первые десять, — решил он. — Их отберешь ты.

— Как прикажешь, мой князь. — Сильвина бесстыдно ухмыльнулась.

Семь недель назад маураване провозгласили Фальраха князем. Весть о том, что Олловейн стал князем лесного народа, разнеслась повсюду. Они остановились на имени Олловейн, потому что истина была слишком сложной. Никогда прежде не терпели маураване над собой князя. Это противоречило их мироощущению. Но только таким образом Фальрах мог принять участие в выборах короля. Он должен был носить княжеский титул. Он был князем Снайвамарка, по крайней мере этот титул причитался ему после смерти отца, но, поскольку тролли заняли Снайвамарк и их правитель тоже носил титул короля Снайвамарка, легитимность Олловейна легко было оспорить. А вот если его признают князем маураване, то тут уж не придерешься.

— Не послать ли в город больше воинов? До Праздника Огней осталось всего четыре дня. В городе полно гостей.

— Нет. Опасность разоблачения слишком велика.

Больше Сильвина не сказала ни слова. Фальрах удивился, насколько легко маураване присоединились к нему, когда он заявил, что хочет помешать Гильмараку еще раз короноваться.

Нужно быть сумасшедшим, чтобы ввязываться в заговор против короля. Всего горстка воинов. А враги могли легко выставить сотни бойцов. Фальрах подозревал, что именно безнадежность плана и привлекала мауравани.

Он сдвинул несколько фигур на столе. Сильвина внимательно смотрела на эльфа. Он читал в ее глазах вопрос.

— Можем ли мы победить? — Он снова посмотрел на стол и покачал головой. — Наш козырь — неожиданность. Надеюсь, они не догадываются, насколько хорошо им известны наши планы. Так что давай предположим, что обманывают не нас… В соответствии с этим одна из семи игр оканчивается нашей победой. Но все это справедливо только в том случае, если игра заканчивается моей коронацией. Если же расширить условия и победой считать мое возвращение из города на своих двоих, шансы значительно падают.

— Почему ты идешь на это?

Фальрах пожал плечами.

— Если все будут разумны и законопослушны, то нами будут править тролли и кобольды. Нужно либо дать толчок, либо втянуть голову в плечи и держать рот на замке.

— У нас, у мауравани, всегда плохо получалось втягивать голову в плечи. Ты заслужил уважение нашего народа, Фальрах. Если когда-нибудь окажешься без приюта, тебе всегда будут рады в наших лесах. При условии, конечно, что ты не соберешься еще раз стать нашим князем.

Эльф улыбнулся. Была в Сильвине какая-то дикая привлекательность. В прежней своей жизни он попытался бы соблазнить ее.

— Не переживай, ты же знаешь, я стремлюсь к большему.

Либо через четыре дня на моей голове будет корона Альвенмарка, либо у меня вообще не будет головы — и вопрос короны, будь она королевской или княжеской, решится раз и навсегда.

Почти любовная история

— Он идет, госпожа.

— Так исчезните скорее!

Элодия выбрала не слишком грязный участок дороги, в то время как слуги схватили ее лошадь и помчались прочь. На лесной дороге было много следов от копыт, и следы ее животного не могли вызвать подозрений.

Девушка упала на дорогу, следя за тем, чтобы платье слегка запуталось в кустах ежевики. Острые шипы пронзили ткань и жилет ее костюма для верховой езды. Она нарочно надела не сапоги, а туфли без каблука, вообще-то не предназначенные для езды верхом. Два часа назад Элодия позаботилась о том, чтобы ее ноги украсило достаточно синяков. Пока она задерет юбку, пройдет еще несколько часов. Он не заметит, что синяки появились не из-за неудачного падения!

Бывшая цветочница нащупала за поясом серебряный флакон в маленькой сумочке. Это будет ее первое убийство с помощью яда. Она чувствовала некоторую неуверенность. То и дело тянулась к флакону. Он не мог разбиться! Но она все равно переживала.

Послышался глухой стук подков. Элодия принялась стонать. И всего несколько мгновений спустя показался он. Всадник в белом, на белом жеребце. Лицо скрыто за серебряной маской-шлемом. Впечатление он производил жутковатое.

— Что случилось, госпожа?

Он спрыгнул с седла. Даже не огляделся по сторонам. Он совершенно ничего не заподозрил.

— Барсук… Он вдруг выскочил из зарослей. Лошадь сбросила меня и убежала. — Девушка попыталась подняться, но со стоном опустилась на землю. — Моя нога…

Похоже, он растерялся, насколько это можно было сказать по человеку, чье лицо скрыто за маской из серебра.

— Вы не могли бы помочь мне подняться? Может быть, если я встану… — Она прикрыла рот ладошкой. — Ой, я вас узнала. Должно быть, вы — тот самый известный рыцарь Тьюреда. Благодарение Господу! О лучшем спасителе нельзя было и мечтать.

Он смущенно откашлялся.

— Я всего лишь человек, пытающийся жить по заповедям Тьюреда. — Он склонился к ней и протянул руки. — Если позволите, госпожа…

Так трогательно! Большинство мужчин, с которыми до сих пор встречалась Элодия, не упустили бы возможности подхватить ее на руки, при этом облапав. А он ждал разрешения коснуться.

— Пожалуйста, благородный рыцарь. — Она протянула ему руку. — Боюсь, без вашей помощи я не смогу подняться.

Он взял ее за руки. Невероятно! Он не осмеливался коснуться ее больше нигде. Или считает ее непривлекательной?

Несколько недель назад она обнаружила на висках первые седые пряди. У нее были шрамы. На руках, на спине. Время, проведенное в Друсне, навеки оставило на ней отметины.

Очень осторожно, демонстрируя спокойную силу, рыцарь поднял ее. Она притворилась, что пытается не нагружать раненую ногу. Негромко вскрикнув, словно от боли, она повисла на руке своего спасителя. Девушка была рада тому, что на ней длинная юбка для верховой езды и корсет. Явно обнажить свои прелести было бы ошибкой.

Он снова откашлялся. Элодия представила, как он краснеет за маской. Интересно, как он выглядит? Почему скрывает лицо? Неужели уродлив? В историях, которые ей доводилось слышать, говорили, что он — видный молодой человек. У него необычный доспех. Весь из белой кожи. Ничего подобного девушка не видела прежде.

— Мне кажется, вам не стоит нагружать лодыжку, госпожа.

— Да. — Она негромко застонала. — Очень больно.

— Если вы позволите обнять вас за бедра, я посажу вас в седло. Тогда мы могли бы отправиться на поиски вашей лошади.

Элодия опустила взгляд и притворилась смущенной.

— Это так великодушно с вашей стороны.

— Нет, я был бы рад! Я имею в виду, помочь вам… Я не хочу пользоваться вашей бедой, чтобы коснуться вас безнравственным образом. Надеюсь, вы не станете думать обо мне слишком плохо… Я… У меня не очень большой опыт в обращении с дамами.

«Безнравственным образом коснуться», — подумала Элодия, улыбаясь про себя. Никогда еще не говорил с ней мужчина подобным образом!

— Мне и в голову не приходило, что вы могли бы попытаться воспользоваться моим положением. Напротив!

Вы самый галантный кавалер, которого мне доводилось встречать!

Он снова откашлялся. Какой-то миг просто стоял, смутившись. Она взяла его ладони и положила себе на бедра.

— Так подойдет?

— Э… конечно.

Он поднял ее безо всяких усилий. Элодия села по-дамски, хоть и не нравилось ей ездить верхом таким образом.

Он повел своего коня в поводу. Ни единой попытки взобраться в седло за ее спиной. Ее снова захлестнула волна сомнений. Неужели она некрасива?

Некоторое время оба молчали. Он даже не оборачивался.

У Элодии было достаточно времени, чтобы рассмотреть его.

Сложен он был хорошо. Несмотря на доспех, было видно, что у него прекрасная мускулатура. И у него была узкая талия…

Это ей в мужчинах нравилось. Вываливающиеся из-за пояса брюшки она презирала. А большинство мужчин, которым она отдавалась, именно так и выглядели.

— Господь послал мне вас, настоящий дар Тьюреда, — наконец пропела она, чтобы завязать разговор.

— Действительно, счастливое стечение обстоятельств. — Он снова откашлялся.

Она подождала, не последует ли еще что-либо. Разговор смолк.

Вскоре отыскалась ее лошадь. Негромко заговорив с кобылкой, рыцарь сумел поймать поводья и удержать их. Похоже, с лошадьми он за словом в карман не лезет, раздраженно подумала Элодия. А у нее даже имени не спросил!

Мишель Сарти сел верхом на ее кобылу и поехал рядом с девушкой.

— Мне говорили, что на этой дороге должен быть трактир, — произнес он наконец — спустя целую вечность.

— Было бы хорошо наконец отдохнуть и осмотреть раненую лодыжку.

— Мы можем отдохнуть немедленно, если вы устали.

— Нет, нет. Впрочем, вы могли бы порадовать меня. У меня просьба. Простите, что я осмеливаюсь сказать. Возможно, я покажусь вам смешной. Говорят, вы красивы, как святые на витражах храмовых башен.

Рыцарь снова откашлялся. Неужели у него слова застревают в горле?

— Думаю, я разочарую вас, — наконец выдавил он.

Однако поднял руку к шлему. Щелкнула пряжка, он снял маску и зажал ее под левой подмышкой. Волосы у него были слегка растрепаны. Лицо с ровными, правильными чертами.

Взгляд Элодии привлек благородно очерченный рот. Неудивительно, что рыцарь Церкви никогда не снимает шлем. Каждой нормальной женщине придут в голову безнравственные мысли при виде такого мужчины.

Молодой человек слегка покраснел, когда заметил, что она не отводит взгляда.

— Вы действительно столь же красивы, как мне рассказывали. Наверняка вы помолвлены с благородной дамой.

— Э… нет.

— Такой красивый мужчина одинок?

— Там… там впереди. Должно быть, это трактир. Я поеду вперед и попрошу хозяина подготовить прохладный уксус и повязку для вашей лодыжки. — И он умчался.

Элодия выругалась про себя. Ей очень хотелось узнать, как у рыцаря обстоят дела с женщинами.

Когда она добралась до трактира, ее ждала девушка, которая помогла спешиться. Элодия увидела своего рыцаря у конюшни. Он старался не смотреть на нее.

Шлюха короля продолжала играть свою роль. Опираясь на служанку, она захромала в трактир. Там заказала жареную курицу, свежий хлеб, немного сыра и кувшин вина.

Прошло много времени, прежде чем явился рыцарь. Еда уже стояла на столе. Кроме них и трактирщика со служанкой в комнате было только двое путешественников. Все украдкой поглядывали на них. Вся Друсна слыхала истории о белом рыцаре.

— Прошу, мой спаситель! — Элодия указала на лавку рядом с собой.

Он снова покраснел.

— Прошу! Курица, отдавшая ради нас свою жизнь, заслужила, чтобы мы ее съели.

Он впервые улыбнулся. Выглядел он просто потрясающе.

И зачем ему понадобилось злоумышлять против короля?!

Проклятый глупец! Нужно поскорее покончить с этим.

— Вы ведь выпьете вина?

Элодия налила ему. Бокал был уже готов. В него девушка плеснула на палец яду. Он был прозрачен, словно вода, слегка пах орехами, и сестра Анаис утверждала, что он безвкусен. До конца шпионка ей не верила. Кто же добровольно попробует яд, чтобы узнать, каков он на вкус? В любом случае, крепкое вино перебьет вкус, если даже он есть.

Бывшая цветочница подняла бокал.

— За Тьюреда, пославшего мне благородного рыцаря.

Она поднесла бокал к губам и выпила до дна, как было принято после произнесения тоста. Теперь была его очередь, если он не хотел обидеть ее.

Он поклонился.

— За безымянную лесную красавицу, созданную Тьюредом для того, чтобы научить меня пониманию истинной красоты.

Элодия покраснела. Рыцарь выпил залпом, как и она. По спине ее побежали мурашки. Ни одно из убийств не удавалось настолько легко. У Мишеля Сарти осталось три дня. А может быть, даже два. Задача была выполнена. И девушка почувствовала себя грязной.

— С вами все в порядке, благородная дама? Надеюсь, я не смутил вас своим тостом. Обычно я не такой смельчак…

Я… — Он улыбнулся ей, отчего ее сердце едва не разбилось. — Сам не знаю, что на меня нашло.

Элодия оторвала от курицы ножку. Только не сентиментальничать! Ей удалось заставить себя улыбнуться.

— Это был самый изящный комплимент, который мне когда-либо делали, — сказала она.

Это не было ложью. Промахос льстил ей самым изощренным образом, но все его комплименты были призваны разжечь ее. А рыцарь, она была уверена, сказал это без всякой задней мысли. Он говорил то, что думал.

— Курочка пахнет очень вкусно, — произнес он, очевидно, чтобы сменить тему.

— Не беспокойтесь, вы не смутили меня. Совсем напротив, вы тронули мое сердце, а это до сих пор удалось только одному человеку.

— Наверняка он счастлив…

— Не знаю. Я не видела его больше одиннадцати лет. Не знаю, что с ним стало.

Элодия думала о мальчике, который украдкой наблюдал за ней. Он знал, чем занимается цветочница, и это его не отпугнуло. Ей казалось, что в его глазах она видит любовь. Он так никогда и не осмелился заговорить с ней. Может быть, поэтому он и не шел у нее из головы. Глупые слова ни разу не опошлили чувств. Тогда было легче легкого узнать его имя от других попрошаек. Иногда, особенно в последние годы, она грезила о невинной любви. Мечтала о том, какой могла быть ее жизнь.

И каждый раз при этом думала о нем.

— Мне тоже ведома боль несбывшейся любви. Я был еще мальчиком, когда встретил ее. — Рыцарь смущенно улыбнулся. — Я даже не осмеливался заговорить с ней. Вы видите, я и сегодня не очень хорошо умею обращаться со словами в присутствии прекрасной дамы. Судьба забросила меня в одинокую долину. Я думал о возлюбленной каждый день.

А когда наконец вернулся в родной город, ее уже там не было.

Целых два года я искал ее по всему Фаргону. Никогда не будет для меня никого другого, кроме моей Элодии, моей цветочницы с Сенного рынка в Нантуре!

Бокал выпал из рук девушки. Этого не может быть!

— Вам нехорошо, госпожа? Вы вдруг побледнели как смерть.

— Тебя зовут Адриен?

Рыцарь удивленно посмотрел на нее. И вдруг в его взгляде появилось недоверие.

— Так называла меня мать. Но мое настоящее имя — Мишель Сарти.

— А эта цветочница? Что она делала, когда ей не удавалось продать цветы?

— Об этом мне не хотелось бы говорить, госпожа, — холодно ответил молодой человек.

— Может быть, она ходила к мяснику, который делал такие вкусные колбасы? Или к булочнику у моста, или…

— Вы ее знали?

В лице рыцаря Элодия искала черты того мальчика. Она всегда видела Адриена лишь издалека. Цвет волос у них одинаковый. И, быть может, та же смущенная улыбка…

— Ты ведь священнослужитель…

— Я еще не посвящен.

— Не важно. Я должна исповедаться тебе. — На глаза навернулись слезы. Сделать это здесь она не могла. Если слова рыцаря были правдой, она убила свою мечту. Маленького невинного мальчика, которого никак не могла забыть. — Идем за сарай.

Элодия представила себе, как он отрубит ей голову, когда узнает, что она — подлая убийца, что она убила его. Хоть ему и осталось еще жить три дня, противоядия против лоабо не существовало. Адриен погиб!

Путь денег

Андеран ухватил протянутую руку. Он провел в каналах больше двадцати часов и настолько устал, что с трудом держался на ногах. То была приятная усталость, которой ему так часто не хватало в последние годы. Он не просто наблюдал за строительными работами, он участвовал в них.

В набедренной повязке, покрытый илом, с мокрыми волосами… Повелитель Вод попрощался с остальными кобольдами. Они задержались ненадолго, шутили и жаловались друг другу на своих жен. А затем разбежались. Все хорошо потрудились, закончили работу на день раньше, чем планировалось.

Андеран смотрел вслед ребятам. Он знал, что такого дня, как этот, больше никогда не будет в его жизни. Они проложили шесть новых спусков в каменное сердце города. А еще обследовали золотые приливные ворота в Зале падающей воды и запланировали изменение в их закрывающем механизме.

Андеран наслаждался возможностью еще раз побывать в этом роскошном зале подземной системы цистерн, каналов с питьевой и сточной водой. То был тронный зал Повелителя Вод.

Его отец Гондоран дал такое название. Андеран хорошо помнил, как отец стоял с ним на балконах высоко в Зале падающей воды, слушая песню потока. Отец погиб в далеком Филангане.

Сын — в просторах Земель Ветров. Ветвь рода Брагана уже не даст побегов.

В таком меланхолическом настроении Андеран отправился домой. Служанки подготовили для него ванну. Хольд наслаждался теплой водой. В доме царила тишина. Андеран был один.

Поразглядывал свои руки и ноги, погоревал о потерянных пальцах.

Он должен стать королем Альвенмарка. Интересно, что сказал бы на это отец? Гондоран рисковал жизнью, чтобы спасти королеву, когда тролли внезапно напали на Вахан Калид. А теперь его сын с помощью хитрости и интриг должен завоевать ту самую корону, которую стремился Гондоран сохранить для Эмерелль. Отец не оценил бы… А сын, Балдан?

Мысли о нем уже не причиняли такой боли. Балдан сказал бы, пожалуй, что Андеран провел слишком много времени в Совете Короны. И был бы прав. Место Повелителя Вод — в Вахан Калиде. В каналах города!

Подумал Андеран и о последних камнях мозаики, сложившихся на протяжении последних недель. Обо всех письмах и счетах. И о коротком сообщении, которое дошло до него только вчера. В княжеском дворце Танталии уже шесть лет не вешали новых штор. Это стало последним камешком. Теперь мозаика образовала ясную картину. Идя по следу стрел, он шел по пути денег.

Год назад Элийя перевел на счет торгового дома Веррак десять тысяч серебряных слитков. Серебро, вероятно, было изъято из сундуков в караванах в Снайвамарк. На эту сумму можно было укутать в шелк полдворца. На протяжении следующих месяцев торговый дом «Веррак» раздал заказы различным кузнецам и изготовителям стрел. И корзинщикам.

Андеран видел все эти счета, поскольку воспользовался своей властью в Совете Короны и приказал изготовить списки конторских книг Верраков. Без ведома купцов. Если добавить сюда транспортные расходы, оплату за использование складов, то все это составляло как раз десять тысяч серебряных слитков. Совершенно очевидно, что Верраки не осмелились снять прибыль от этой сделки.

Конечно, их махинации были запутанны и непрозрачны.

Перед судом, в котором не одни тролли, Верраки наверняка смогут оправдаться. Десять тысяч серебряных слитков — всего лишь малая доля стоимости товаров, проходивших через торговый дом на протяжении года. Наверняка можно было доказать, что монеты из Танталии ушли на совершенно другие дела. Ясно и другое: все суммы складывались примерно в десять тысяч серебряных слитков.

Андеран вытянулся в ванной. В стенной нише среди горшков с маслами для ванны стоял деревянный корабль, который он много лет назад вырезал для Балдана. Ни одно принятие ванны не проходило без того, чтобы мальчик не спустил кораблик на воду. Балдан сделал парус из ярко раскрашенных банановых листьев. Парус, который давно сгнил.

Повелитель Вод нащупал острие стрелы, которое он носил на груди. Долго разглядывал маленький кусок железа, прервавший жизнь сына. Через три дня он станет правителем Альвенмарка. Но если заставит Элийю предстать перед судом, то будет замарано все, за что отдали жизни сотни кобольдов на протяжении последних лет. Элийя неприкосновенен. Если падет он, падет весь Альвенмарк…

Ребенок

Мелвин потащил Эмерелль за собой. В панике он бросился в укрытие, за скалу, а эльфийка все еще смотрела на лавину. Похоже, по склону двигалась туча. Величественный рык сопровождал вскипающую белизну. Звук, в котором тонули все остальные.

Нормирга почувствовала, как задрожала земля. Вибрация горы вызвала более мелкие лавины, спешившие впереди огромного белого облака, словно герольды, возглашавшие прибытие короля.

Комки смерзшегося снега ударили по ногам. Эмерелль покачнулась. Мелвин снова потянул ее за собой. Лавина была быстра! Гораздо быстрее, чем они. Эльфам не удастся добежать до скалы-башни.

Мауравани легко несся прочь, а ноги королевы чуть увязали в снегу. Неужели волшебная сила оставила ее? Дышать становилось трудно. Но эльфийка дышала. Чувствовала ледяной зимний воздух, наполнявший легкие. Однако, похоже, это не помогало. Эмерелль казалось, что она вот-вот задохнется.

Она снова споткнулась. Скоро лавина поглотит ее. Склон горы дрожал. Гора хотела убить. Должна была сделать это.

И скоро работа ее будет завершена.

Мелвин схватил эльфийку. Закричал что-то, но она не поняла ни слова. Грохот был словно тиран, не терпевший рядом с собой ни единого звука. Мауравани подхватил Эмерелль на руки.

Теперь и он стал проваливаться в покрывшийся коркой снег. Королева оказалась слишком тяжелой. Попытка спасти ее обречена. Теперь и его смерть стала неотвратимой.

Бурлящий белый поток налетел на скалу-башню. Их поглотило облако мелких, кружащихся в воздухе кристалликов льда. Мелвин все еще продолжал бежать.

Эмерелль зажмурилась. Льдинки кололи каждый дюйм незащищенной кожи. Беглецы ударились о что-то твердое и упали. Полуэльф уже не поднимался. Снежная масса неслась слева и справа от них, но он не отпускал королеву. Тянул куда-то.

Затаскивал в теснину с острыми краями. Эльфийка ударилась головой. Все вокруг тряслось. Рев горы стирал все мысли до единой.

Мелвин крепко прижимал Эмерелль к себе. На шее она чувствовала его теплое дыхание. Единственное утешение в этом мире из камня…

Грохот стал удаляться. В воздухе все еще летала мелкая снежная крошка. Ничего не было видно, но скала-башня перестала дрожать. Напряжение спадало. Эльфийка чувствовала себя в безопасности в объятиях Мелвина. И внутренне расслабилась.

Внезапно перед ней возник ребенок, являвшийся во сне на вершине. Девочка с золотистыми, слегка вьющимися волосами и глазами цвета шерсти косули.

Вид ребенка наполнил Эмерелль глубоким внутренним спокойствием. Малышка улыбалась, и у эльфийки чаще забилось сердце. Королева знала, что видит свою дочь. Дочь, которой у нее никогда не было. Девочка махала рукой, бежала к ней. И на бегу росла, превращалась в молодую женщину.

Пейзаж вокруг нее менялся. Она оказалась на широкой равнине. В джунглях. Затем Эмерелль узнала Вахан Калид. Роскошные огненные цветы Праздника Огней украшали небо.

Четыре раза приходила ее дочь в Вахан Калид. И каждый раз в ночном небе загоралось меньше огней. И город раз за разом казался все более и более запущенным. Внезапно ее дочь исчезла. Посреди горящего леса. Эмерелль закричала, заплакала.

Обвела взглядом все вокруг. Повсюду был только огонь.

Каким-то образом ей удалось уйти от пламени. Но куда бы они ни пошла, земля превращалась в пепел. Однажды эльфийке показалось, что она видит скользнувшую по небу тень дракона. Но сколько она ни искала, жизни не было. А затем за ее спиной вдруг появился кто-то. Незнакомец сидел у костра и вырывал страницы из мелко исписанной книги, чтобы скормить их огню. То был лутин. Он напомнил Эмерелль Элийю Глопса, но до конца уверена она не была. Кобольд оставался у костра, пока не сгорел даже переплет книги, а потом убежал прочь. И едва он ушел, обложка и страницы снова сложились воедино, восстав из пепла. Книга раскрылась, словно крылья птицы, и взлетела в небо. С быстротой стрелы унеслась она прочь, и вдруг показалась огромная гора. Книга летела на скалу-башню посреди заснеженной равнины. Там сидел замерзший эльф. Эмерелль увидела, что книга лежит под его левой ногой.

А затем снова появилось лицо девочки. И лицо Олловейна.

Мастер меча не произнес ни слова, но по сдержанной улыбке эльфийка поняла, что он снова стал самим собой. Он держал в руках маленькую книгу. Глаза его сияли. Он подмигивал ей…

Картина изменилась. Она смотрела сверху на Вахан Калид, наблюдала Праздник Огней. Снова и снова. Прошло много столетий. Один раз по небу, прямо под ней, скользнула угрожающая тень. Внезапно над портовым городом взвились чужие знамена. Башни-дворцы лежали в руинах, повсюду видны были флаги с мертвым черным деревом на белом фоне. Она увидела себя и Скангу. У них был третий камень альвов!

И творили они что-то чудовищное!

Она снова увидела девочку с золотистыми волосами.

— Эмерелль?

Она рывком села. В глазах у нее стояли слезы. Было холодно.

— Они здесь, — негромко произнес Мелвин.

Он все еще обнимал ее. Осторожно подтолкнул вперед.

Все еще борясь со слезами, Эмерелль поднялась. Тученырь и Пятноног сидели на белом склоне. На фоне огромной равнины они казались крохотными, словно воробьи. Сама себе эльфийка тоже казалась маленькой. Она посмотрела на гору.

Вершина все еще была скрыта от взгляда. Стоял ясный день.

Гора была прекрасна. Совсем не похожа на убийцу. Может быть, виноваты те, кто хотел достичь вершины, единственного места в мире, запретного для всех детей альвов. Эмерелль догадывалась, что Певец там, наверху. Но он не позволил ей увидеть себя. Может быть, он послал ей сны… Альвы не разговаривали со своими детьми. Но судьба мира, который они создали, им была небезразлична.

Эльфийка почувствовала себя маленькой и потерянной на огромном склоне. Может быть, гора хотела научить ее смирению?

Мелвин принес ее ремни. Свои он уже надел. Выглядел он немного смешно.

— Ты готова?

Эмерелль кивнула. Мауравани помог ей влезть в ремни и принялся зашнуровывать.

— Куда ты хочешь отправиться, Мелвин?

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— К Конлину и Лейлин. К моим. Я не сказал Лейлин, куда собираюсь, и запретил Кадлин говорить об этом. Ты знаешь, Лейлин кажется такой спокойной и приветливой, но иногда она может быть очень решительной. Она не отпустила бы меня, если бы знала… — Он затянул пояс так туго, что Эмерелль стало больно. — А ты? Сильно разочаровалась?

Она завидовала полуэльфу из-за семьи. Такой жизни она не знала. Ее отец был уже мертв, когда она родилась.

— Мне нужно на минутку вернуться к скале.

Свергнутая королева понимала, что Мелвин не одобрит промедления, но она должна была знать. Подошла к расселине, спасшей их от лавины. К могиле безымянного эльфа, у которого замерзли веки и который теперь должен был вечно смотреть на заснеженную равнину. Под его левой ногой лежала маленькая черная книжица. Эмерелль не была уверена, что книга была там, когда они первый раз видели тело.

Эльфийка опустилась на колени. Орлиная сбруя не пускала.

Нормирга потянулась и наконец кончиками пальцев сумела коснуться переплета. Книга существует! Это не иллюзия.

Нужно только взять ее, тогда ребенок с золотистыми волосами войдет в ее жизнь. Ее ребенок. И Олловейна. Если он прочтет книгу, то вернется, и она завоюет его сердце. Нужно только отнести ему книгу.

Значит, Певец все же ответил на ее вопрос. По-своему.

— Нужно уходить! — крикнул Мелвин. — Не стоит еще раз бросать вызов горе. Прошу, идем!

Эмерелль коснулась пальцами книги. Подумала о ребенке.

Будет всего четыре коронации, если она возьмет ее. Более сотни лет…

— Прошу тебя! Орлы беспокоятся. Они хотят улететь!

Эльфийка выпрямилась. Последний раз бросила взгляд на книгу. Она была уверена, что ее уже не будет здесь, если она вернется еще раз.

Орлы расправили крылья. Оттолкнулись от заснеженного склона и скользнули вниз, в долину. Затем повернули и, совершая сильные взмахи, вернулись. Эмерелль видела, как их трепал ветер. Она побежала к Мелвину. Он еще раз проверил ее ремни.

— Что ты там делала?

— Прощалась с семьей.

Мауравани пристально посмотрел на нее. Понять он не мог.

— Мне нужно в Вахан Калид, — сказала Эмерелль.

Предчувствие

Жюль повернулся на бок и поставил ноги на пол. Он весь был покрыт мучной пылью. Никогда он еще не делал этого на мельнице. Осмотрел себя с ног до головы. Он был похож на призрака.

Белокурая еще спала. Самое время уйти. Он поразвлекся.

Здорово, что он больше не конь! Сейчас он отправится в ближайший кабак. Ему нужно пиво. Понадобится очень много пива, чтобы забыть сено, овес и плохую воду из поилок. В ипостаси коня он позволял себе краткие вылазки.

Священнослужитель подошел к двери и взглянул на небо.

Между тучами сверкал узкий серп луны. Почему же он проснулся? Он почти не спал.

Потер покрытые щетиной щеки и подумал о мальчике. Интересно, где сейчас Адриен? За последние месяцы он многого добился. Нужно оставить его в покое. Проклятье, он ему не нянька. Адриен носит доспехи, делающие его почти неуязвимым. А с тех пор, как перестал гоняться за той девушкой, глупостей он стал делать намного меньше.

Жюль потянулся и отрыгнул. Вечером он слишком много съел. Снова посмотрел на спящую мельничиху. Она стоила того, чтобы остаться на пару дней. Была мила с ним. У нее было своеобразное чувство юмора, и она радовалась, что с ней в постели, ну, или на мешках с мукой, священнослужитель Тьюреда.

Он снова посмотрел на месяц. С мальчиком что-то не так.

Он чувствовал. Предчувствия всегда оправдывались. Поэтому он еще был жив, несмотря на то что все остальные девантары мертвы.

Уходить было бы неразумно… Не стоит показываться Адриену. Если все в порядке, то можно снова скрыться. Интересно, где же мальчик? Неужели отправился к Кабецану? Целых два года он упирался. После того как в Друсне он потерял след Элодии, времени для того, чтобы свергнуть короля, было предостаточно. Может быть, он занялся этим прямо сейчас?

С Кабецаном у него возникнут сложности.

Жюль представил, как мальчик после устроенной им прощальной головомойки покупает коня и направляется прямо во дворец Кабецана. С него станется пойти просто так, не имея никакого плана. А там никогда не бывает меньше пятидесяти лейб-гвардейцев. Все как один — отборные воины.

Достаточно, чтобы расправиться с мальчиком. Если Адриен попал в переделку, то во дворце Кабецана.

Жюль взглянул на мельничиху последний раз. Пара дней — и он вернется. Всего пара дней! Может быть, он все это себе напридумывал и Адриен стоит на какой-нибудь рыночной площади, наслаждается популярностью и проповедует. Нужно признать, это у него получается хорошо.

Вероятно, недобрые предчувствия вызваны слишком обильным ужином.

Жюль натянул синюю рясу священнослужителя и пошел по грязной дороге до моста в конце деревни. До ближайшей звезды альвов далековато. Нет звезды и поблизости от дворца Кабецана. Потребуется некоторое время, чтобы добраться туда. Может быть, дня два… А может быть, чуть дольше. Наверняка он просто слишком много съел. И просто слишком много времени провел с Адриеном. Это всего лишь человек, нельзя постоянно думать о нем. Мальчик все равно умрет.

Лучше не привязываться к людям. Они слишком быстро умирают, тогда как он, не старея, идет сквозь века.

Какие же глупости лезут в голову! Идти сквозь века! В данный момент он шлепает босиком по грязной проселочной дороге. И ему довольно холодно. Он усмехнулся. Люди бы так удивились, так восхищались бы им. Они ведь понятия не имеют о том, как легко защититься от холода при помощи всего лишь одного слова силы. Для них он был аскетичным бродячим священнослужителем.

Нужно надеяться, что мальчик не ввязался в неприятности.

Жюль ускорил шаг. Можно превратиться в лошадь, чтобы передвигаться быстрее. Адриен не должен умереть недостойно! Тогда все годы работы пропадут. Священнослужитель призвал себя к спокойствию. Мальчик сейчас наверняка лежит где-нибудь в трактире и спит! А он просто проявляет излишнее беспокойство.

Жюль ускорил шаг. Нет, вовсе не помешает пораньше удостовериться, что с ним все в порядке. Как только он перейдет мост, нужно будет превратиться в коня. Там его уже никто не увидит.

Убийца

Альвиас последний раз провел точилом по клинку. Бросил взгляд вниз, на переполненные улицы. Чернь ликовала, вместо того чтобы воспротивиться страшному правлению троллей. Безумие какое-то. Эмерелль приносила себя в жертву стране на протяжении веков. А что сделали подданные для своей королевы? Да, Альвиас мог понять, почему они не идут с мечом на дворец тролльского короля. Но если бы здесь воцарилась тишина вместо разнузданных праздничных воплей, это стало бы знаком, понятным даже троллям. Молчаливая толпа, сплоченная, в немом укоре…

Бывший гофмейстер поднялся. Беглого взгляда было достаточно, для того чтобы увидеть, как плохо организован праздник. Повсюду на улицах валялся мусор.

Эльф спустился по длинной лестнице. Ему было неприятно находиться среди ликующей толпы. Свиты у него не было.

Этот путь он пройдет в одиночку. Любой, кто пошел бы с ним, попал бы под удар. Альвиас вложил кинжал в ножны на поясе. То было богато украшенное оружие, предназначенное для демонстрации власти и благосостояния обладателя. Оно подходило к его княжескому облачению. Никто не обратит на кинжал внимания. Меч пронести на борт либурны он бы не смог. Но кинжал не покажется троллям опасным.

Бывший гофмейстер обошел группу пьяных минотавров, устроивших состязание в борьбе прямо посреди улицы. Вокруг них собрались толпы орущих кобольдов, делали ставки.

В городе нашлась даже парочка кентавров. Альвиас удивился, увидев их здесь. Они ведь были единственными, кто сопротивлялся правлению короля Гильмарака. Но на Праздник Огней все традиционно заключали перемирие. До сих пор этого правила придерживались даже тролли. Однако во время последних выборов короля они сожгли полгорода. А теперь были правителями и заботились о том, чтобы все было по закону. Циничная шутка. Прихоть истории. А он позаботится о том, чтобы востролление больше не повторилось.

Альвиас представил, как подойдет к Гильмараку. Сделает вид, что поздравляет серокожего с повторной коронацией.

Целый вечер он будет исключительно вежлив. А потом вонзит ему кинжал под ребра, провернув острием строго вверх, чтобы попасть в сердце. И погибнет с именем Эмерелль на устах.

Нет, это слишком мелодраматично. Не в его стиле. Он умрет с холодной улыбкой. Эльф задумчиво провел рукой по длинному, украшенному серебряной тесьмой черному шелковому плащу. Тесьма была не слишком пышной. Под плащом была темно-красная туника, тоже обрамленная серебряной тесьмой. Альвиас целых два дня подбирал костюм. Для него было важно умереть хорошо одетым. Во времена варварства это будет символично.

Он перешел на противоположную сторону улицы, чтобы обойти толпу ревущих кобольдов, обсевших фонтан и обрызгивавших каждого прохожего водой и звонким смехом. Двое нарисовали на обнаженных задницах лица и показывали всем проходящим.

Альвиас с отвращением отвернулся. Нетвердо стоящая на ногах женщина едва не споткнулась о стоявшую на краю дороги жаровню, на которой два фавна жарили неаппетитные куски мяса. То была эльфийка! Просто ужасно, как мало самоуважения осталось у некоторых представителей его народа!

Напиваться здесь, в такой день!

Фавны, ругаясь, принялись бросать в женщину деревяшки, но та шаталась настолько сильно, что ни один снаряд не попал в нее. На эльфийке был украшенный узором из змей кожаный камзол. Волосы в беспорядке. Руки и ноги раскрашены бандагом. Теперь она пошла в сторону Альвиаса.

— Привет, красавчик! Ты выглядишь так, как будто проглотил метлу.

Альвиас смерил ее мрачным взглядом.

— Я не ценю общение с созданиями вроде тебя.

Женщина рассмеялась ему в лицо. Неотесанная личность!

Альвиас отвернулся, но она схватила его за плечо и попыталась поцеловать. От нее несло дешевым самогоном и сельдью.

Отвратительно. Он увернулся, в то же время пытаясь оттолкнуть ее. Эльфийка вцепилась в его пояс.

— Один поцелуй! — пролепетала она.

— Да, поцелуй манекен, а потом пусть тебя стошнит ему на плащ, — проревел один из кобольдов.

— Если ты немедленно не отвяжешься, я буду вынужден освободиться силой. Ты… ты, пьяница! — Эльфу впервые стало жаль, что он не владеет необходимым репертуаром бранных слов.

Женщина отпустила его.

— Уф, дикий буйвол! — Она обернулась к фавнам. — Он хотел схватить меня между ног, сластолюбец этакий, вы видели?

— Точно! — крикнул шутник из рядов кобольдов у колодца, оба фавна тоже глупо заулыбались.

— Эта женщина лжет! — возмутился Альвиас. — Мне никогда бы и в голову не пришло прикоснуться к кому-то вроде нее! Она…

Пьяная эльфийка, пошатываясь, брела по улице, вообще не обращая на него внимания. Альвиас облегченно вздохнул.

А затем его охватил ужас. Он потянулся к кинжалу. Неужели она хотела его обокрасть?

Нет, оружие было на месте. Он оглядел себя. Она не испачкала его. Что-то торчало у него за поясом. Листок какого-то дерева. Кончиками пальцев бывший гофмейстер вынул его.

На нем было что-то нацарапано коричневой краской. Какой неразборчивый почерк!

Держись подальше от Гильмарака, если тебе дорога жизнь, Альвиас!

Он обернулся, намереваясь побеседовать с незнакомкой, но та исчезла бесследно. Неужели его считают предателем, поскольку он, единственный из эльфов, принимает участие в коронации? Или хотят защитить тролля? Нет, он не позволит запугать себя. Все равно с жизнью покончено.

Альвиас скомкал листок и бросил его в сточную канаву.

Подлость

— Ты? — Элийя удивленно смотрел на хольда.

Лутин постарел. Мордочка его была седой. Из-за маленьких очков в стальной оправе взгляд казался еще жестче. На хвостатом руководителе заговорщиков был тот же потрепанный кожаный плащ, что и всегда, костюм дополняли старые брюки и пара нечищеных сапог. На рубашке прямо под воротником красовалось пятно от соуса. В отличие от большинства кобольдов, стремившихся к шику и почету, Глопс никогда не придавал особого значения дорогой одежде.

Элийя смерил гостя презрительным взглядом.

— Наверное, ты хочешь войти в историю как самый неодетый король Альвенмарка. Вынужден признать, твой наряд меня несколько удивляет, Андеран.

— Так одеваются хольды с тех пор, как стоит Вахан Калид.

Я не стану скрывать свое происхождение в самый важный в моей жизни день.

Элийя поставил еще одну подпись под документом. Затем отложил перья и подошел к письменному столу. Снова уставился на Повелителя Вод.

— Набедренная повязка — это действительно мало… — Он пожал плечами. — Это твое решение. — Глопс выглянул в окно. Солнце висело низко над морем. — Пожалуй, пора.

Традиционно выборы проводились в час, когда над морем гасла последняя серебряная полоса. И как только принималось решение о том, кто будет носить корону, заклинатели всех народов окрашивали ночное небо яркими красками.

— Наши шпионы обнаружили среди празднующих маураван, — спокойно произнес Андеран. — Я здесь потому, что переживаю.

— Я готов был к тому, что они пошлют убийц. — Лисьемордый все еще смотрел на море. — Может быть, они здесь вовсе не из-за нас. Маураване — гордый народ, начисто лишенный политических амбиций. Возможно, они считают Катандера, Нестеуса и Альвиаса перебежчиками и хотят отомстить. Я ожидаю от них подобного хода.

— Возможно, они тоже умеют считать и решили, что выборы короля должны принять выгодный им оборот, не тот, на который рассчитываем мы.

Элийя обернулся.

— Это означало бы, что им известно, кто призван на выборы. А список — секрет Совета Короны.

— Ладно тебе, Элийя, не прикидывайся дурачком. Тебя не слишком давно сделали князем. Ты первый из лутинов, кто поднялся до таких высот. Не нужно быть особо умным, чтобы догадаться, что ты будешь принимать участие в выборах.

Он кивнул.

— Да, пожалуй, ты прав. — Лутин подошел к сундуку, стоявшему возле письменного стола, и постучал по украшенной позолоченной резьбой крышке костяшками пальцев. — Конечно, я тоже размышлял об этой проблеме. И пришел к выводу, что отправлюсь в гавань таким способом. — И он снова постучал костяшками пальцев по крышке.

— В сундуке! — удивленно воскликнул Андеран.

— Правильно. Даже самому талантливому лучнику маураван тяжело будет попасть в меня. Есть эльфийка, Сильвина, якобы во время последних выборов ей поручали убить Эхмерелль. Я не удивлюсь, если она получила сходное задание и на этот раз.

Я говорил о ней с Мадрогом. По его словам, она очень хороша.

— Ты не считаешь такое появление недостойным? Тебя ведь считают очень храбрым, бесстрашным. Ты — пример для подражания.

— Я предпочитаю потерять достоинство, а не жизнь. Но благодарю за заботу обо мне. Могу ли я сделать из твоей речи вывод, что ты хочешь предложить мне иной путь на либурну?

Андеран всполошился. Неужели лутин считает его предателем?

— Я действительно хотел предложить тебе отправиться со мной через каналы. Под этим дворцом есть новый спуск, о котором кроме меня знают лишь несколько хольдов. По этому пути мы можем добраться почти до самой набережной, где пришвартовано судно. А на последнем отрезке нас прикроет Мадрог.

— И ты думаешь, будет выглядеть достойно, если я вылезу из вонючего канала?

— Ты, наверное, хочешь меня обидеть! — Андеран все больше раздражался. — Конечно, я поведу тебя через каналы с питьевой водой. В крайнем случае ты только промочишь ноги!

Лутин оскалился. Улыбка? Элийя поднял руки, успокаивая холь да.

— Конечно, я ни в коем случае не хотел рассердить будущего правителя Альвенмарка. — Снова этот оскал. — Ты ведь не будешь против, если я возьму с собой своих гвардейцев?

Интересно, давно у него появились личные гвардейцы?

— Сколько угодно. Если, конечно, они не боятся замкнутого пространства.

— Тогда пойдем, как ты предложил. Хороши бы мы были, если бы я не мог тебе доверять. Ты знаешь город лучше всех.

И наверняка придумал, как безопасно добраться в гавань.

Впрочем, я всего час назад вызвал пятьсот арбалетчиков, чтобы они поддержали ребят Мадрога. Я тоже думаю, что в гавани безопасно.

Элийя схватил с письменного стола маленький колокольчик и позвонил. Мгновением позже в комнату вошли трое тяжеловооруженных воинов-пауков. Глопс объяснил им, что они пойдут в гавань по каналам.

Андерану пауки не нравились. Никогда не нравились. Они были наемными убийцами. То, что среди комендантов-заговорщиков был Мадрог, унижало их революцию.

— Идемте же, — коротко бросил он.

Хольд провел их через самое глубокое подвальное помещение башни-дворца. С помощью пауков отодвинул каменную плиту, скрывавшую спуск в каналы. В лицо ударил хорошо знакомый прохладный аромат. В трех шагах под ним текла хрустально-чистая вода.

— Вот наш путь!

Он хотел спуститься в шахту, но один из пауков удержал его:

— Я пойду первым, если ты позволишь. За мной пойдет брат Элийя.

Андеран отступил. Вспомнил о пятистах арбалетчиках.

Нехорошо это!

Над крышами Вахан Калида

— Слишком много, — сказал Фенрил.

Сильвина бросила на графа раздраженный взгляд. Не нужно было брать его с собой.

— Мы, маураване, не считаем головы врагов, прежде чем напасть.

— Подсчет помогает предотвратить поражение. Проклятье, их слишком много.

— Это кобольды. Не ходи, если боишься.

— Это кобольды с тяжелыми арбалетами. С близкого расстояния они пробивают железную пластину толщиной в полдюйма.

— Это тоже не важно, — спокойно заявила Сильвина, — поскольку мы, маураване, все равно не носим железных доспехов. Сквозная рана нравится мне больше, чем болт, застрявший в теле. Если мы сейчас не атакуем, то через час у нас будет король-кобольд. Это последняя возможность помешать.

— Кобольды обманывают нас, — напомнил Фенрил. — Обо всех этих арбалетчиках на крышах не было речи.

— М-да, я бы сказала, что арбалетчикам очень сильно не повезло.

Мауравани наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть толпу, двигавшуюся по улицам. Город ей не нравился. И она не могла понять, как можно получать удовольствие от того, чтобы собраться толпой и оттаптывать друг другу ноги. Овцы ведут себя точно так же. По-настоящему комфортно они чувствуют себя, только когда собьются в плотную кучу.

Сильвина бросила взгляд на море. Заходящее солнце почти коснулось горизонта. Самое время появиться Фальраху. Мужества ему не занимать. Идея нормирга не убедила ее. При помощи игры можно предугадать ход битвы… Сомнительно.

Но храбрость его не подлежала сомнению.

Наконец в конце улицы показался эльф. Он ехал верхом на белом жеребце, одет был во все белое. В густой толпе он продвигался очень медленно. На борт корабля он взойдет в одиночестве. Самое время позаботиться о спрятанных торсионных орудиях.

Сильвина подняла руку и отыскала взглядом четверых маураван, прятавшихся вместе с ней в руинах сожженного дворца. Когда она поняла, что все смотрят на нее, указала на кобольдов на террасе под ними. Скупым жестом она указала каждому из бойцов его цель. К сожалению, кобольдов было шесть. Ей нужно успеть сделать второй выстрел прежде, чем шестой успеет ноднять тревогу.

— А я? — спросил Фенрил.

У графа был с собой короткий степной лук, таким же пользовались кентавры. Сильвина не доверяла искусству стрельбы эльфа. Она слышала, что он хороший мечник, но как о лучнике о нем не говорил никто. Нехороший это знак!

— Возьми того толстяка с черной косынкой на шее. Но стреляй только в том случае, если будешь уверен, что попадешь так, чтобы он не успел закричать.

Фенрил кивнул и извлек стрелу из колчана.

Сильвина бросила короткий взгляд на своих воинов. Все они были готовы и ждали знака. Повсюду на крышах на позициях стояли лучники. Некоторые сидели в своих укрытиях на протяжении трех дней. То, что Фальрах появился на ведущей к гавани улице, было знаком к атаке. Маураван было пятьдесят три, плюс горстка добровольцев вроде Фенрила.

Сильвина поднялась из укрытия. Не завершив движения, она вынула стрелу, наложила ее на тетиву и выстрелила. Кобольдов смело выстрелом. Попал даже Фенрил. Но сейчас не время для комплиментов. Пока что тревогу никто не поднял. Неожиданность была их самым главным оружием.

Мауравани перелезла через разрушенную стену и одним прыжком оказалась на обуглившейся балке крыши. Балка слегка задрожала под ее весом. Сильвина побежала дальше.

Вокруг по руинам бесшумно бежали ее товарищи.

Охотница спрыгнула на опорную колонну. Рукой держалась за корни куста, выросшего в руинах. Осторожно перебралась через колонну и, сделав последний длинный прыжок, оказалась на террасе. Все шестеро кобольдов неподвижно лежали на полу. Под их телами растекались лужи крови.

Сильвина сняла с плеча веревку и обмотала ее вокруг каменных перил террасы. В десяти шагах под ней находился зал с широкими арочными окнами. Там стояли два торсионных орудия, направленных на гавань. Их расчеты решали, жить или умереть тем, кто находился на роскошной либурне.

Ее соратники показались на террасе. Безмолвно обмотали свои веревки вокруг перил и присели, прячась от взглядов.

Последним пришел Фенрил.

— Рада видеть, что ты не свалился, — прошептала ему Сильвина.

Эльф укрылся рядом с ней и привязал веревку.

— Готовы? — негромко спросила мауравани.

Остальные кивнули. Отложили колчаны со стрелами. Оружие только помешает.

— Вперед!

Сильвина схватила свою веревку и направилась к краю террасы. А затем бросилась к перилам так быстро, как только могла. Одним прыжком перемахнула и, раскинув руки, нырнула в ночь. На миг бросила взгляд на ликующую толпу. Она слышала песни. Затем последовал рывок. Его ощутило все тело. Веревка натянулась. Охотница качнулась ногами вперед к стене башни-дворца. К счастью, окна были большими. Ее левая рука нащупала застежку, при помощи которой она отстегнет веревку.

Сильвина оказалась в проеме окна. На излете она расстегнула пряжку на поясе. Теперь она свободна! Мауравани приземлилась на корточки. Над ней пролетел арбалетный болт.

Первые пауки уже оправились от шока внезапного нападения.

Они укрылись за ящиками, стоявшими рядом с орудиями.

Сильвина обнажила оба длинных кинжала. В зале было около тридцати кобольдов, треть из них — пауки. Она ударила нападавшего на нее кобольда с алебардой по лицу и вырвала оружие у него из рук. Метнула один из кинжалов в воина с арбалетом. Его руки дернулись. Болт ударился о потолок.

Сильвина побежала к паукам, находившимся рядом с орудиями. Навстречу ей бросился очередной кобольд с алебардой.

Мауравани увернулась от оружия, схватила древко и подняла своего противника. Пальцы ее вцепились в жилет кобольда, смотревшего на нее широко раскрытыми от ужаса глазами.

Она повернулась, используя его в качестве щита. Почувствовала, как в его тело входят болты. Он сплюнул кровью.

Сильвина понеслась дальше, швырнув умирающего в одного из пауков. Уклонилась от чего-то блестящего. Метательный нож оцарапал ей щеку.

Мимо левого уха со свистом пронесся болт. Воин-паук прямо напротив поворачивал рукоятку, не спуская с нее глаз. Еще три шага! Он поднял оружие, положил болт на направляющую. Ее кинжал угодил ему в шею. Умирая, он спустил болт.

Снаряд попал ей в руку. Всего лишь задел. Ей повезло, он отвел оружие в сторону.

Шум битвы вокруг стих. Фенрил был цел. Вопреки ее совету он прыгнул с мечом. Кровь стекала с его клинка. Истории о том, что он — хороший мечник, очевидно, правдивы.

Все ее воины выжили. Лучше, чем она могла надеяться.

Одному из них она приказала забрать с террасы луки и колчаны. А затем подошла к окну и взглянула на гавань.

Фальрах почти достиг судна. Его появление вызвало переполох. Сбегались тролли-стражники. По мосткам к стражникам топал вожак стаи.

Чавкающий звук заставил Сильвину обернуться. Одного из ее воинов, стоявших у окна, отшвырнуло в зал. Его голова исчезла. Послышался громкий стук. Что-то ударило в дальнюю стену зала, а затем покатилось к мауравани. Каменный снаряд!

Она пригнулась. Очевидно, не все нападения на орудийные позиции увенчались успехом.

Мраморный парапет рядом с ней разбился от попадания.

Праздник на улицах продолжался. Пока никто не заметил бесшумную битву высоко на башнях.

Последний день

— Не нужно тебе ехать. Тебе…

Адриен улыбнулся.

— Я вернусь, обещаю.

Элодия мягко коснулась его губ.

— Ты бы себя видел. — Она уже не могла сдерживать слезы. — Твоя улыбка! Улыбается только половина рта. Вторая половина неподвижна. Это яд. Сегодня третий день. День, когда ты умрешь.

— Мне хорошо, как никогда, — солгал Адриен. — Я тебя… — Он хотел сказать что-то, но слово не пришло на ум. — Я вернусь!

Она обняла его, покрыла его лицо поцелуями, а потом он схватил ее руки и мягко отстранился.

— Пожалуйста. Я должен… — Он запнулся. — Я должен…

Жди меня. Не делай глупостей! Я должен знать, что ты еще здесь…

— Да, — выдавила она. — Да.

Он сел в седло. Это оказалось трудно. Положил руки на луку и подтянулся. Затем широко усмехнулся. Чувствовал он себя совершенно нормально. Не ощущал, что часть его губ не улыбается. И ему было все равно. Он нашел ее!

Махнул ей рукой. А затем пришпорил животное. Внизу, в долине, он увидел дворец. Это недалеко. Он успеет. Совершенно точно! Он повернулся в седле. Она стояла перед маленькой хижиной посреди виноградника. Боже, как она красива. Так невероятно… Она то и дело пыталась разрушить свою красоту при помощи слов. Но он не хотел слушать. Да, она его отравила.

Она убила его… Он простил. Как долго он тосковал по ней. Два дня минуло с тех пор, как он принял яд. С этими сумерками начался его последний день. Он должен убить Кабецана. Старый король — корень всех зол. Если бы он раньше послушал совет своего проклятого коня и покончил с этим негодяем…

Но тогда он никогда не встретился бы с Элодией… Адриен вздохнул.

Наверное, так должно было быть. Если бы он не стискивал зубы, когда они ехали через лес, поговорил с ней тогда, а не в трактире…

Что уж теперь думать об этом. Он встретил ее, когда жизнь казалась ему безрадостной. Может быть, Тьюред наказал его за то, что она значит для него больше, чем Церковь. Он рассмеялся так громко, что лошадь испугалась. Да, он дурак, как часто говорил Жюль. Если бы он оказался перед выбором, прожить ли еще сорок таких же, как последние два года, лет или два дня, но заплатив за счастье, он выбрал бы яд.

Беспокоился он только из-за того, что она сделает что-нибудь глупое, если он умрет. Уже хотя бы поэтому он должен вернуться. Он хотел взять с нее обещание, которое она не осмелится нарушить. И он хотел лежать в ее объятиях, когда наступит смерть.

Молодой человек не отводил взгляд от дворца. Что-то не так с этим зданием. Оно казалось каким-то сдвинувшимся.

Адриен крепко зажмурился и посмотрел еще раз. Теперь лучше. Что-то не так с его головой. Он чувствовал глухую боль.

Нужно скорее покончить с этим!

У Адриена не было плана, как в одиночку взять штурмом дворец, в котором полно стражи. Им достаточно закрыть ворота, и он ничего не сможет сделать. Но он надеялся, что они впустят его. В конце концов, он — знаменитый Мишель Сарти. Чего им бояться? Его репутация безупречна. Никто не заподозрит в нем убийцу короля.

Вот и план, уже спокойнее подумал Адриен. Он просто войдет во дворец. А когда окажется перед королем, будет уже слишком поздно задерживать его. Простые планы лучше всего! Тупость — залог успеха.

Он снова подумал об Элодии. О прошедших двух днях.

И улыбнулся. Он стал мужчиной. Она постоянно стремилась рассказать ему, что с ней случилось. Он терпеливо слушал. Но что бы она ни говорила, ничто не могло разрушить ее образ.

Он знал это, когда она опустилась на колени за конюшней, чтобы исповедаться. Он готов был простить все, только бы обнять ее. Точно, он дурак. Может быть, все дело в яде, из-за него он не в состоянии мыслить трезво. Или это сладкий яд любви, как говорят поэты? Жаль, их любовь не сбылась раньше! Это единственное, о чем он жалел!

Дворец представлял собой большое здание с колоннами из прекрасного мрамора. Крыша первоначально была выложена оранжевой черепицей, но сейчас цветов было много. Крышу то и дело латали. Стена с ходом и низенькими приземистыми башенками была явно позднейшей пристройкой. С западной стороны, прямо у стены, толпилось множество людей. Последние лучи солнца преломлялись на шлемах и копьях, но среди собравшихся были не только воины.

Адриен заморгал. Глаза снова принялись играть с ним. Казалось, он видит два изображения, которые отчасти накладываются друг на друга, но полностью не совпадают.

Молодой рыцарь надел шлем. Он беспокоился, что лицо его выдаст и станет ясно, что с Мишелем Сарти что-то не так. Он вспомнил, что сказала о его улыбке Элодия.

Застегнуть шлем удалось с трудом. Кончики пальцев на правой руке потеряли чувствительность. Похоже, яд действовал быстрее, чем полагала любимая. Адриен обернулся в седле. Показалось, что он видит ее перед хижиной, но уверен он не был. Ряды виноградников сливались.

Рыцарь крепко зажмурился и отпустил поводья. Конь найдет дорогу. Молодой человек устало вслушивался в топот копыт. Его впервые охватил страх. Внезапно словно разошлись тучи. Ему не хотелось умирать! Не сейчас, когда он обрел счастье!

— Вы — Мишель Сарти?

Он открыл глаза. Перед ними плясали светлые точки. Увидел стражника с копьем. Адриен достиг дворца.

— Да, — с трудом произнес он.

Слово пришлось подыскивать. Такое простое слово!

Воин позволил пройти. То был молодой человек. Адриену показалось, что он пробормотал что-то о гневе Тьюреда, но уверен до конца не был. Рыцарь въехал в просторный двор и спешился.

К нему бежал воин. Лицо его показалось молодому человеку знакомым. Да, он уже однажды видел этого парня… Но голова подводила. Имя он должен был помнить.

У воина были седые локоны. Лицо гладко выбрито. Полированный панцирь, сверкавший красноватым в свете вечерней зари. Плащ с золотой застежкой говорил о благородном происхождении.

— Капитан… — Как там называется дом короля? Адриен забыл слово. Этот парень должен быть начальником дома короля.

Его собеседник улыбнулся.

— Да, вижу, вы помните. Я Рауль Дельо. Капитан городской стражи Нантура. Мы уже встречались однажды.

Теперь рыцарь вспомнил тот день.

— Вежливо болтая со мной, вы вывели меня из города, опасались, что из-за меня могут быть неприятности. — Адриену показалось, что в голове что-то шевельнулось. Давление и боль внезапно отступили.

— Вы стали знаменитым.

— А вы — капитан королевского… — нет, слово, которым называют дом короля, стерлось из памяти, — …королевского отряда.

— Сомнительная честь. — Внезапно старый воин показался напряженным.

— И что? Теперь вы, вежливо беседуя, выведете меня за ворота, чтобы я не причинял неприятностей?

— А разве вы здесь для того, чтобы причинить их? — Капитан пристально посмотрел на него. Что-то в его взгляде показалось Адриену странным.

— Если я дам вам честный ответ, нам обоим придется обнажить мечи.

— Тогда я предложил бы поговорить о чем-нибудь нейтральном. Может быть, о погоде? Чудесный день для конца осени, не находите?

Адриен не поверил своим ушам. Неужели это ловушка? Или яд играет с ним? Капитан не мог сказать этого!

Воины и придворные у стены разошлись. Все смотрели на молодого рыцаря. Внезапно одна из женщин опустилась на колени и подняла руки в молитве. Остальные сделали то же.

Даже некоторые стражи!

На земле был расстелен синий плащ. Из-под него торчала пара сапог.

— Вам потребуется щит, друг мой?

— Возможно… — осторожно ответил Адриен. Капитан должен догадываться, что он задумал.

Рауль протянул большой круглый щит с гербом Древа Праха. Тяжелый! Адриен просунул руку в ремни. Рука сомкнулась на деревянной рукояти.

— Что здесь происходит?

Капитан указал на плащ.

— Балдуин, старый гофмейстер, выпал из окна. Все во дворце любили его. Пожалуй, не найдется никого, кому он когдалибо не оказал услугу. Он был добрым духом дворца. Да что я говорю… всего королевства!

— Он мог слишком сильно высунуться из окна…

Рауль цинично улыбнулся.

— Несчастный случай? Нет, здесь из окна случайно не выпадают. Идемте, друг мой.

Капитан повел Адриена по ступеням к воротам. Оба стражника по знаку открыли перед ними дверь.

— Должен признать, что до сегодняшнего дня я не был истово верующим и мои симпатии скорее принадлежали древним богам, чем Церкви Тьюреда. Но теперь я буду смотреть на вашу веру другими глазами. Вас поистине послал Господь!

Вы ведь говорите о том, что ваш новый орден — это меч и щит Господа…

— Церкви, — поправил его Адриен. — Господу не нужны ни меч, ни щит.

— Одно и то же. Будьте же сегодня мечом Господа!

Они молча поднялись по лестнице. Множество ступеней истощили силы Адриена. Ему дважды приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

Рауль обеспокоенно поглядел на него.

— Вам нехорошо?

— Все кровь!

— Что?

— Я же говорю, все кровь!

Адриен увидел, как судорожно сглотнул капитан. Рауль протянул ему руку.

— Возьмите ее сейчас же, иначе я оставлю вас здесь!

Рыцарь увидел, как капитан схватил его правую руку, но не почувствовал этого. Последние ступеньки дались легче. Они дошли до двери, перед которой стояли два стражника.

— Можете идти вниз, попрощаться с Балдуином. Я покараулю.

Воины посмотрели на них. А затем не колеблясь удалились.

— Я справлюсь один. — Адриен снова овладел голосом. Но голова болела. Ощущение было, что она вот-вот лопнет. Мир снова, казалось, распался на две картинки, которые никак не хотели складываться.

Рыцарь толкнул дверь.

Перед ним развевались тонкие белые полотна. Он удивленно огляделся. Дверь за его спиной закрылась на замок. Адриен обнажил меч. Сжать руку на рукояти оказалось нелегко.

Между полотнами показалась тень. Крупный, бритый наголо воин. Он закричал на Адриена, но его голос, казалось, просто отскакивал от ушей. Воздух прорезала серебристая дуга.

Адриен попятился. Боевая секира едва не нашла свою цель.

Воин толкнул его плечом.

— Сейчас я выколочу из тебя все дерьмо, зазнайка в чудесных доспехах!

Адриена потащили назад. Что-то с грохотом ударило его по шлему. Рухнув на свой щит, он больно ударился. Воин стоял над ним, широко расставив ноги. Лицо его было искажено гримасой, он жаждал крови. Он поднял секиру обеими руками. И она со свистом устремилась вниз.

Адриен зажмурился. Удар был невероятный. Голова рыцаря стукнулась об пол. Перед глазами заплясали звезды. А потом давление в черепе отпустило. Воин недоверчиво смотрел на гостя. Никто не мог пережить такого удара. Никакой шлем не мог выдержать такого. Ни один созданный людьми шлем.

— Не поломай доспех, — послышался слабый голос где-то в глубине комнаты.

Адриен снова почувствовал меч в руке. Он нанес удар вверх, прямо в пах воина, и дальше, до самых кишок. Меч вошел в тело, не встретив сопротивления.

Воин закричал. Схватил противника за руку. Парень был невероятно силен; несмотря на то что из него лилась рекой кровь, ему удалось прижать руку Адриена к полу, чтобы заставить его вынуть меч. Он зажал рану обеими руками и рухнул на колени. При этом он не отрываясь глядел на белого рыцаря.

Адриен поднялся. Ему удалось подтянуть к себе щит. Покачиваясь, он встал на ноги. Кровь отскакивала от кожи доспехов, не оставляя следов. Выглядело это жутко.

Меж развевающихся полотен рыцарь заметил ложе. На нем маячила крохотная иссушенная фигура. Обнаженное тело было отмечено болезнью. Голова больше напоминала череп без кожи.

— Не нужно, — прошептал хриплый голос. — Прошу. Я король. Не нужно. Я сделаю тебя богачом.

Адриен почувствовал головокружение.

— От имени Тьюреда я объявляю, что твое правление окончено, король Кабецан. — Он поднял окровавленный меч и опустил острие на грудь короля. — Я рыцарь. Я не убиваю безоружных.

Что делать, молодой человек не знал. Нерешительно взглянул туда, где за занавесками должна была быть дверь. Может ли он приказать гвардейцам отнести собственного правителя в тюрьму? Или они испугаются? Отпустят ли они Адриена?

Он не мог так просто убить старика. Он не мог…

Его охватила резкая боль. Должно быть, что-то пронзило его доспех. Прямо над правым бедром. Но это же невозможно!

Ноги перестали повиноваться, подкосились. Тяжелый щит соскользнул с руки. Рыцарь обернулся. Из бедра его торчала рукоять кинжала. Тонкая струйка крови текла по кожаному доспеху. Это же невозможно… Ни одно оружие не могло пробить белую кожу.

Адриен едва дышал, но при каждом вздохе боль усиливалась. Молодой человек рухнул лицом вперед. Пальцы правой руки дрогнули. Он прижал ее к полу и попытался подняться.

Силы не хватало.

Рыцарь подумал об Элодии. Нельзя допустить, чтобы все закончилось вот так. Он обещал ей вернуться. Закрыл глаза.

Нужно собраться с силами. Он умрет у нее на руках, не здесь.

Перед лицом вдруг возникли сапоги. Адриен попытался поднять голову, но не сумел. Кто-то принял меч из его ослабевшей руки.

— Очень хорошо, капитан. Успокойте его. Но не повредите доспех. Проткните подмышку, потом сердце. Капитан…

Что… — Пронзительный крик.

Адриен услышал звуки ударов мечом. Снова и снова. А затем наконец воцарилась тишина.

Сапоги снова были перед ним.

— Я уведу вас отсюда. — Капитан вложил окровавленный меч в его ножны. — Уж простите меня, но я скажу, что это вы убили Кабецана. Вы герой, который убил тирана. А я, возможно, предстал бы перед людьми просто капитаном, который поднял меч на своего господина, и меня за это повесили бы.

У Адриена не было сил возражать.

— Кинжал…

— Я не могу вынуть его из раны. Тогда вы очень быстро истечете кровью. Не хочу вас обманывать. Но если я не трону его, то вы тоже истечете кровью. Только медленнее…

— Конь…

— Вы хотите к своему коню? Не думаю, что стоит…

— Прошу вас.

Рауль осторожно поднял Адриена на руки.

— Нельзя было отпускать вас одного. Вы больны?

У рыцаря не осталось сил говорить. Очень хотелось снять шлем. Ощутить на лице прохладный ночной воздух. Он не желал делать свой последний вздох под застывшей маской.

Капитан ничего больше не сказал. Исполнил его последнее желание и посадил в седло. Осторожно вставил ноги Адриена в стремена. Вокруг коня стояли стражники и придворные.

Лица их словно окаменели. Некоторые плакали.

— Пропустите! — твердым голосом произнес капитан. — Отпустите его.

Адриену удалось поднять голову. Высоко в виноградниках золотистым светилось окно. Маленькая хижина. Он должен добраться туда. Он обещал Элодии!

Эмерелль

Эмерелль смотрела на башни-дворцы Вахан Калида. С рисовых полей под городом поднимался туман. Последние лучи заката окутали их розовым и золотистым сиянием. За пеленой колышущегося света город казался зачарованным. Он скрывал шрамы нападения, свершившегося двадцать восемь лет назад. Двадцать восемь лет длилась война. Этой ночью она должна была положить ей конец! Но не знала как… Жаль, что посланный Певцом сон не был отчетливым.

Нормирга провела рукой по шее кобылы, которую дали ей маураване. Некоторые из них сейчас где-то в городе и, возможно, сражаются в своем последнем бою. Она не поверила ушам, когда ей сказали, что Олловейн хочет стать королем.

Она недооценивала его. Фальрах всегда умел преподнести сюрприз.

Ее животное беспокойно пританцовывало на месте. Шум из города доносился даже через просторные рисовые поля.

Собрались князья, которые должны выбирать короля. Эмерелль закрыла глаза и прошептала слово силы. Слово, которое понесло туман в леса.

На ней было длинное белое шелковое платье с высоким воротником и узкими рукавами. На нем не было ни украшений, ни вышивки.

Она почувствовала, что ее зов услышали. Почувствовала пробуждение. Скоро стал слышен негромкий шорох крыльев.

Почти бесшумный. На руку приземлился мотылек. Его нежные крылья сияли всеми цветами радуги. Из джунглей летели сотни мотыльков. Некоторые размером с ноготок, другие — с раскрытые ладони. Неровно покачиваясь, они возникали из тумана. С ними прилетели светлячки, сея свой зеленоватожелтый свет. Они усаживались на платье, закрывая его полностью. Аромат цветов был на ней. Аромат весны. Пробуждения. Они должны были стать ее почетным эскортом. Ее праздничной свитой.

Звон тысячи крыльев обеспокоил лошадь. Эмерелль перевела ее на шаг. Туман тянулся к ней призрачными щупальцами. Эльфийка вплетала его в свое заклинание. Придала ему магическое мерцание светлячков.

Кобылка перешла на легкую рысь. Узкие дорожки между рисовыми полями казались заброшенными. Все, что имело ноги, переместилось в город.

Чувства тысяч существ захлестнули Эмерелль, когда она вступила в Вахан Калид. Все соблюдали мир. Тролли и кентавры шли бок о бок. Кобольды пели свои прелестные песенки. Некоторые цветочные феи смешались с мотыльками, узнав свергнутую королеву.

Перед ней на переполненной улице образовали коридор.

Толпа расступилась. Она услышала свое имя, произносимое шепотом. Увидела недоверчивые взгляды, стыдливо опущенные головы. Шепот стал громче. А потом он понесся впереди нее, перерастая в настоящую бурю голосов:

— Эмерелль!

Зал падающей воды

— Далеко еще до гавани? Мы опаздываем!

— Почти пришли, — солгал Андеран, прислушиваясь к песне воды. Он указал на небольшой проход, отходивший от канала. — Там, впереди, мой дворец. Сердце потайного царства Повелителя Вод Вахан Калида. — Оттуда в канал падал теплый свет.

— Дворец… Здесь, внизу?

— Жаль, что ты не видел его, Элийя. Второго такого места не найти во всем Альвенмарке.

— Мы опаздываем. — Теперь его торопил и паук, который командовал маленьким отрядом. Личные гвардейцы Элийи следили за тем, чтобы между хольдом и лутином постоянно находился один из них.

Андеран пригнулся и вошел в проход. Оказался на небольшом балконе, расположенном высоко под сводом куполообразного зала, и насладился неповторимой картиной.

Рядом появился паук. Поглядел в глубину. На балконе было как раз достаточно места для двоих. Андеран заметил, что даже хладнокровный убийца застыл на миг дольше, чем положено. Никто не мог остаться равнодушным при виде этого.

На балкон вышел Элийя. В его шерсти блестели капли воды.

Стояла приятная прохлада.

Перед зрителями простирался просторный зал с куполообразным потолком, стены были сделаны из безупречно белого камня. Свод находился шагах в пяти-шести над смотровой площадкой. В него были встроены светившиеся бледным светом янтарины. Повсюду из стен торчали золотые трубы, из которых каскадами изливалась вода. Большинство труб украшали птичьи головы с загнутыми клювами, дельфины или волки… Были также несколько драконьих голов. Расходившиеся широким веером фонтаны, проливавшиеся из их золотых пастей, сверкали, словно жидкие кристаллы. Воздух был наполнен мелкой пылью крохотных водяных жемчужин. Радуги тянулись между каскадами.

В бассейне было более двадцати больших стоков. Вода там, внизу, бурлила, образуя пену.

Голос воды звучал с такой силой, что, даже крича, трудно было понять друг друга. Некоторые считали это серьезным недостатком зачарованного места. Андеран рассматривал это иначе. Здесь с хольдами беседовала вода. Ему нравилось слушать мощную песнь. Зал был сердцем подземного города, всех каналов и цистерн, резервуаров и распределителей. Когда-то нормирга, эльфийский народ, из которого происходила королева, создали большие насосы, поддерживавшие воду в движении подобно огромным сердцам. Воду нужно было оберегать, в противном случае в Вахан Калиде пили бы только отстоянный бульон, протухшую воду, как в мангровых зарослях вокруг города. Хольды были хранителями, они поддерживали жизнь воды. Здесь, в просторном зале, она дышала, падая с большой высоты и образуя бурлящую пену. Здесь она проявляла себя во всей красе.

Лутин нащупал потайной рычаг под перилами.

— Красиво. А теперь нам пора! — крикнул Элийя, пытаясь перекричать рев воды, когда послышался звук гонга. Повсюду опускались золотые переборки в дюйм толщиной, закрывая все стоки в зале.

— Здесь, в Зале падающей воды, когда я был ребенком, начались мои мечты. Здесь они должны закончиться! — крикнул Андеран.

Он посмотрел вниз. Было видно, что вода поднимается.

Совсем немного, и зал будет наполнен.

— О чем ты там бормочешь? — напустился на хольда Элийя. — С ума сошел? — Лутин обернулся. Только теперь он заметил массивную золотую стену, закрывавшую выходы к каналам. — Немедленно открой!

— Возможности открыть переборки изнутри нет. — Впервые за много месяцев Андеран испытывал внутреннее спокойствие. Он целый день размышлял, стоит ли это делать.

Элийя заколотил кулаками по металлу. Бесполезно. Наконец он взглянул на Повелителя Вод.

— Зачем?

Андеран погладил пальцами наконечник, висевший у него на груди.

— Ты заплатил за стрелу, которая оборвала жизнь моего сына. Из-за тебя погибли сотни наших самых верных товарищей.

Грохот воды постепенно стихал. Почти половина золотых желобов погрузилась в воду.

— Ты же знаешь, у меня не было выбора.

— Нет, не знаю! С того самого времени, как у меня появились первые подозрения, я пытаюсь понять, зачем ты это сделал. Зачем?

— Это была историческая необходимость. Правление короля троллей могло быть только переходной фазой на пути к идеальному обществу. И чтобы сократить этот период, я должен был дестабилизировать его. Поэтому я официально поддержал их кодекс законов и караваны в Снайвамарк. Все это должно было дискредитировать серокожих перед способными принимать решение слоями населения Альвенмарка. Кроме того, безнадежная война в Землях Ветров должна была подточить их желание править. Я тоже принес жертвы. От всего моего племени после гибели первого каравана в Снайвамарк в живых остались только Лица и Никодемус. Да пойми же наконец, Андеран! Эти жертвы были необходимы, чтобы мы могли скорее сделать следующий шаг. А теперь открой переборки! Через час ты будешь королем! И тогда мы наконец сможем создать общество, о котором мечтаем! Да, нам пришлось принести в жертву сотни. Я сознательно принимал это решение в одиночку, чтобы не отягощать никого из комендантов угрызениями совести. Но ведь тысячи будут спасены, если в эту ночь мы покончим с правлением троллей. А теперь открой же эти проклятые ворота! Если все закончится вот так, то герои умерли напрасно. Не насмехайся над смертью своего сына, друг мой! Идем же!

А сила его слов столь же велика, подумал Андеран. Все казалось вполне убедительным, когда Элийя говорил вот так.

Нельзя поддаваться! Какие решения примет Элийя в одиночку? Что эльфы — латентная опасность миру внутри нового общества? Что города разрушают мораль и что все дети альвов должны жить в мелких поселениях на природе?

Существовало много полемических сочинений Элийи, которые нравились Андерану до сих пор. Но годы борьбы за власть изменили лутина.

— Ты ведь не можешь просто так все разрушить, Андеран!

Так близко от цели! Неужели свобода кобольдов от какой бы то ни было тирании ничего для тебя не значит?

— Она значит для меня все. Поэтому мы оба умрем. — Вода достигла балкона. — Я спасаю Альвенмарк от нашей тирании. И спасаю все твои добрые дела.

— Дурак ты! — Элийя схватил его. — Да открой же наконец ворота! Должна быть возможность! Если вода перестанет стекать, твои любимые каналы будут разрушены. Ты никогда бы так не поступил.

Андеран восхитился трезвостью рассудка, которую лутин сохранил даже перед лицом смерти.

— Действительно, я никогда не разрушил бы эти каналы.

Я Повелитель Вод, их хранитель. Когда зал наполнится, вода будет собираться в притоках. Через некоторое время откроется шлюз. К тому времени мы давно уже захлебнемся. Поток стекающих вод вынесет нас далеко в мангровые заросли, где наши тела станут пищей для крабов-сигнальщиков. — Вода уже достигала им обоим до бедер. — Нас никогда не найдут.

Твои лейб-гвардейцы сохранят в тайне то, что произошло.

Они не станут рассказывать историю своей собственной неудачи. Поскольку мы исчезли таким загадочным образом в день выборов короля, воспоминания о нас будут жить, Элийя. Это мой подарок тебе, убийца моего сына. Став королем, я мог бы заставить тебя предстать перед судом. Но с приговором тебе погибло бы все хорошее, что ты сделал. Ты был на правильном пути. Но я не заметил, когда ты сошел с него.

Вода подняла Андерана. Он не боролся с ней. Просто плыл по течению.

Элийя снял кожаный плащ и сапоги и поплыл.

Вода была ледяной. Андеран почувствовал, как она медленно вытягивает из его тела тепло жизни. Зал наполнялся все быстрее. До янтаринов на куполе было уже рукой подать.

— Ты отдал Альвенмарк на произвол троллей! — закричал Элийя.

Повелитель Вод подумал о длинном письме, которое он передал маураванам. Письме, в котором было описано все.

Кто будет призван на выборы, где стоят орудия, какие интриги сплел Элийя. Даже если маураване не потянутся к власти, голоса Катандера, Нестеуса и Альвиаса теперь будут против голосов двух троллей. Нет, с правлением троллей покончено.

Он продумал все. И сейчас может уйти с миром.

Яркий сияющий янтарин, встроенный в центр купола, находился прямо над ним. Ребенком он мечтал о том, чтобы однажды коснуться недосягаемого камня. Он даже дал ему имя. Радужный. Его свет был ярче остальных. Хольд полагал, что именно этот камень создает радуги между каскадами. Он представлял, что у того, кто сумеет коснуться недосягаемого камня, все желания сбудутся. Андеран протянул руку. Янтарин был теплым на ощупь. Приятным.

Теперь вода не доходила до высшей точки купола всего на несколько пядей. Элийя все еще пытался держать голову над поверхностью. Он никогда не сдастся. Не в его это духе.

Андеран обеими руками оттолкнулся от янтарина. А затем сделал выдох. Посмотрел на серебряные шарики, летящие к свету. Собрал все свое мужество. Он — Повелитель Вод. Он не будет бороться. Он откроется. Вдохнул. Ледяная вода заполнила легкие.

И, широко раскинув руки, Андеран стал опускаться на дно.

Мимо золотых птичьих голов. Навстречу темноте. Глубокое спокойствие охватило его.

Педантичный бухгалтер

Сильвина осторожно выглянула из-за края. Дело сделано. Орудия с противоположной стороны наконец замолчали. Обвела взглядом выживших членов своего маленького отряда. Ранены были все.

— Продолжайте держаться подальше от окон, — спокойно произнесла она. — На крышах остались арбалетчики.

Но их оружие не достанет роскошной либурны. Исход битвы предрешен. Теперь дело за Фальрахом. Их князь был совершенно уверен в том, что выиграет выборы. Почему — он не сказал даже ей. Странный он. Непонятный.

— Сильвина! — Фенрил уже некоторое время возился с ящиками. Теперь он махал ей листком бумаги. — Ты должна это увидеть! Еще не все кончено. Еще…

Рассердившись, она подошла к нему.

— Что там у тебя?

— Список отгруженных товаров. Он был в одном из ящиков. Орудия привезены с портовых укреплений Мелиамера.

Их изготовил кобольд. Он очень раздражен тем, что у него забрали его орудия. А теперь посмотри внимательно, что там написано.

Сильвине было совершенно не до каких-то там бухгалтерских списков. Она хотела увидеть, что происходит на борту судна. Может быть, нужно снова активировать орудия здесь, наверху. Она посмотрела на аккуратно сложенные каменные ядра. Кто бы ни организовал перевозку орудия, он позаботился о том, чтобы боеприпасов было достаточно.

— Сильвина!

Она посмотрела в бумагу. Фенрил указывал на последнюю строку. — …настоящим я подтверждаю заем в тринадцать торсионных орудий для гавани Вахан Калида.

— Тринадцать! Где-то должно быть еще одно. Одно, о котором мы ничего не знаем! Одно, которое может решить исход выборов одним поворотом рукоятки. Фальрах в огромной опасности!

Сильвина подошла к ближайшему окну. Не обращая внимания на опасность, она смотрела на большой порт. Шесть дворцов-башен находились на некотором расстоянии от судна, откуда можно сделать довольно точный выстрел. Были сотни окон, за которыми могло скрываться орудие. Не говоря уже о террасах и балконах. Дюжины домов были достаточно высоки, чтобы можно было поставить орудие на крыше. Даже не вглядываясь, мауравани заметила семь кораблей, которые были выше либурны и с которых хорошо простреливалась ее палуба.

Арбалетный болт пролетел на расстоянии вытянутой руки и ударил в дальнюю стену зала. Сильвина пригнулась, продолжая рассматривать гавань.

— Что делать? — торопил ее Фенрил.

— Сохранять спокойствие и думать как следует. — Где бы поставила орудие она, если бы хотела быть совершенно уверенной в том, что его не найдут?

Выборы короля

Сканга услышала суматоху и подошла к перилам. Колышущиеся ауры сотен зевак в гавани слились в многоцветное сияние без контуров. Шаманка вынуждена была отвести взгляд.

— Там, внизу, Олловейн, — прошептала ей на ухо Бирга.

— Этого не может быть! — набросилась она на ученицу. — Это… — Нужно убедиться самой. — Пусть поднимется!

Бирга что-то крикнула стражникам. Мгновение спустя эльф оказался на борту.

— Альвиас и оба кентавра смотрят на него широко открытыми глазами, — прошептала Бирга.

Сканга уставилась на трех князей. В их аурах читалось удивление. По крайней мере, прибытие эльфа не является частью заговора, в который вовлечены эти трое.

— Олловейн, — произнесла старая троллиха.

Что-то в ауре эльфа было странным. Она была нарушена легким трепетанием. Как будто там был еще один, более слабый свет, который перекрывало сильное сияние эльфа.

— Что тебе здесь нужно?

— Присутствовать на выборах короля.

В окружавшем его свете не отразилось ни следа синевы страха.

— Похоже, он не вооружен, — прошептала Бирга.

Иногда ее ученица действительно на что-то годна!

Сканга слышала о том, что маураване сделали эльфа своим князем. Сначала она удивилась. Но сейчас задуманное становилось ясным.

— Ты надеешься стать королем Альвенмарка?

— Сперва мне хотелось бы стать гостем на выборах короля, — вежливо ответил остроухий.

Шаманка посмотрела на праздничный стол. Все были в сборе. Не хватало только двух проклятых кобольдов! Куда они запропастились? Вдалеке послышались крики. Имя. Разобрать его было нельзя.

— Ты видишь кобольдов?

Бирга вытянулась. Помедлила с ответом.

— Нет, госпожа, — наконец произнесла она.

Указательным и большим пальцами шаманка помассировала свои слепые глаза. Что происходит? Может быть, коротышек поймали, чтобы изменить результат выборов? Чего-то подобного она опасалась. Нельзя было соглашаться на то, чтобы враги Гильмарака были в числе князей, которые станут решать, кто будет избран.

Старуха оглядела палубу.

— Остальные здесь?

— Да, — ответила Бирга. — Нет только лисьеголового и Повелителя Вод.

Значит, Совет Короны в сборе. Она еще может все изменить.

— Пользуясь правом голоса в Совете Короны, я хочу предложить лишить Элийю Глопса и Андерана из Вахан Калида права участия в выборах короля, поскольку их все еще нет.

Кто-нибудь хочет возразить?

В аурах кобольдов она заметила раздражение и тревогу. Но никто не осмелился пискнуть что-то против. Олловейн казался совершенно спокойным. А в ауре Гильмарака отразилась тревога. Он стоял на некотором расстоянии от Сканги, во главе большого стола. Все замерли в торжественном оцепенении, ожидая начала.

— Выборы еще не начались, и я хочу предложить двух новых князей взамен. Герцог Гровак Блутбержский и Оргрим, герцог Нахтцинны. — Шаманка нащупала камень альвов, спрятанный среди амулетов у нее на груди, и вложила силу в свои слова. — Кто-нибудь хочет возразить?

Она увидела, как изменились ауры присутствующих. След страха троллиха заметила даже в ауре Олловейна.

— Значит, Совет Короны единогласно решил допустить к выборам короля двух новых князей. Пусть начнутся выборы!

Гильмарак подошел к ней.

— Спасибо! — прошептал он.

Сканга вздохнула. Короли не благодарят! Позже, вечером, когда никто не будет слышать, она объяснит ему.

— Оставайся здесь и не беспокойся! Покажи им свою власть и достоинство!

Шум, услышанный ею прежде, достиг гавани. Все больше празднующих выкрикивали имя. Имя… Эмерелль!

На судне воцарилась тишина, все затаили дыхание. Шаманка обвела взглядом гавань. Эту ауру не спутаешь ни с чем.

Бело-золотой свет, настолько яркий, что больно ее слепым глазам. Но остроухая опоздала! Эмерелль парила над толпой.

Возможно, сидела верхом.

«Она опоздала», — повторила про себя Сканга.

— Выборы короля могут начаться!

— Эмерелль! Эмерелль! — раздался тысячекратный крик.

Почему народ ликует? Эльфийки ведь не было столько лет!

— Нестеус! — Сканга снова вложила магию в свой голос, чтобы перекричать шум.

— Я голосую против Гильмарака! — громко и отчетливо произнес кентавр.

— Она выглядит впечатляюще, — прошептала троллихе на ухо Бирга. — На ней платье из бабочек и живого света. Ничего подобного я никогда прежде не видела.

Дешевые трюки, которыми Эмерелль производит впечатление на чернь, раздраженно подумала Сканга. Она тоже так может, если захочет. Но завоевывать таким образом авторитет — просто жалко!

— Снайф Мордштейнский! — крикнула она.

— За Гильмарака, — низким грудным голосом произнес герцог троллей.

Внезапно ликование стихло.

— Она раскинула руки, и они замолчали, — прошептала Бирга.

— Жалкое заклинанишко, — сердито прошипела Сканга.

— Нет, не думаю, чтобы она колдовала.

Над гаванью воцарилась тишина. Шаманка увидела, как стражи у входа на корабль почтительно отпрянули от эльфийки. Сканга не могла смотреть на остроухую, настолько сильно жег глаза свет ее ауры. Теперь, наверное, всем покажется, что она склоняет голову перед Эмерелль, зло подумала троллиха.

— Катандер, князь Уттики!

— Я голосую против тролля Гильмарака.

Теперь голоса были слышны отчетливо. Интересно, как далеко они разносятся по гавани? Толпа смотрела на корабль, затаив дыхание.

Эмерелль молча встала рядом с Олловейном. А куда же еще!

Сканга недоуменно пялилась на ауру эльфа. Тот казался удивленным. Что все это означает?

— Дерг, герцог Волчьей Ямы!

— За Гильмарака, моего короля!

Сканга снова посмотрела на Эмерелль.

— Ты знаешь, что запрещено влиять на свободную волю князей при помощи магии.

— Она склоняет голову перед тобой, — прошептала Бирга.

По рядам толпы на набережной пробежал шепот. — Все это выглядит так, словно она хочет подчиниться тебе, Сканга.

«Этого она никогда не сделает, — решилоа старая шаманка. — Но сейчас важнее, что подумает народ».

— Альвиас! — Какой он там князь? Ладно…

— Я голосую против варварства, а значит, против Гильмарака.

Сканга почувствовала, как напрягся тролльский король рядом с ней.

— Спокойно, не позволяй лизоблюдам Эмерелль злить тебя.

— Гровак, герцог Блутбержский!

— За Гильмарака, убийцу драконов!

Перестарался, подумала Сканга. Но Гровак никогда не отличался умом. Убить гельгерока — не мелочь. Но драконы — это совсем другое! Значит, теперь три голоса за Гильмарака и три против него. Шаманка посмотрела на Оргрима и улыбнулась. Дело сделано.

— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос!

Последний прицел

Мадрог прицелился, глядя поверх орудия. Он совершенно отчетливо видел ее голову! И присутствующие почти не двигались. Вспомнил разбившиеся арбузы. Жаль, что он не увидит, как это произойдет. Для тех, кто находится поблизости, это наверняка станет незабываемым переживанием.

Он опустился на колени и взвесил в руке каждый из оставшихся снарядов. Выбрал третий. Скоро все закончится. Он еще раз глянул поверх направляющей торсионного орудия.

Поглядел на маркировку, отмечавшую высоту прилива. Затем вызвал в памяти узор, нанесенный на гавань. Поискал соответствующую маркировку и рассчитал расстояние. Слегка скорректировал угол возвышения орудия.

Он понимал: что-то пошло не так, как планировал Элийя.

Кобольды не появились на судне, что могло вообще-то означать и смерть обоих.

Он последний раз прицелился в ее голову. Все стояли на своих местах, словно приклеенные. Хорошо! Положил снаряд на направляющую. Теперь он перестал видеть свою цель.

Положил руку на пусковую рукоятку. Ход истории изменится. Он перевел рычаг.

Словно удар молота по мясу

— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос!

Эмерелль задержала дыхание.

— Я воздерживаюсь, — запинаясь, произнес тролль.

— Что?! — воскликнула Сканга. — Ты…

Гильмарак выступил вперед. На лице его читалось недоумение. Сделал еще шаг.

— Ты… — Короля троллей швырнуло вперед. Послышался звук, словно кто-то ударил молотом по куску мяса.

Изо рта Гильмарака текла кровь. Все на корабле будто окаменели.

Сканга опустилась на колени рядом с королем.

Эмерелль протолкалась мимо кентавров.

Скрюченные подагрой пальцы тролльской шаманки ощупывали спину Гильмарака. Она казалась старой и беспомощной. Эмерелль никогда еще не видела Скангу такой.

Эльфийка тоже опустилась на колени рядом с троллем. На шею Гильмарака слетелись мотыльки.

Троллиха смахнула их раздраженным жестом.

— Забери своих животных, шлюха эльфийская!

Эмерелль коснулась тролля и отпрянула. Боль едва не оглушила ее. Плоть под его плечом была растерзана, лопатка разбита. Ребра под ней были сломаны, пробили левое легкое. На сердце давил осколок кости.

— Можно я помогу? — спокойно спросила Эмерелль.

— Ты? — Мертвые глаза Сканги в буквальном смысле буравили ее. — Ты ведь отдала этот приказ!

— Клянусь, это не так.

— Дай руку.

Эльфийка протянула ей правую руку. Похожие на когти пальцы Сканги сомкнулись на ней. Она поднесла руку ко лбу и прижала ее. Всего на два, три удара сердца. Затем отпустила.

— Помоги ему, — очень тихо произнесла шаманка. — Ты можешь сделать это лучше меня.

Эмерелль глубоко вздохнула. Она готовилась к боли, которая сейчас захлестнет ее. Прислушивалась к негромкому шороху крыльев мотыльков. К замершей в жутком молчании толпе на набережной. Скоро начнется паника.

— Ты должна поговорить с ними, Сканга. И прошу тебя, не об убийстве, не о покушении. Ты ведь тоже чувствуешь их страх, не так ли?

Эмерелль положила обе руки на спину Гильмарака и отдалась боли.

Красный фонарь

Никодемус забрался на ахтерштевень насколько мог высоко, чтобы видеть происходящее. Роскошная либурна находилась чуть дальше пятидесяти шагов. На палубе царила страшная неразбериха с тех пор, как упал Гильмарак. Все толпились вокруг тролльского князя. Над детыми альвов танцевали мотыльки и светлячки.

— Он мертв? — крикнул он Лице, сидевшей в вороньем гнезде и имевшей лучший обзор.

— Не могу разглядеть, — ответила она через некоторое время.

— А Элийю видишь?

Лица молчала. Никодемус задавал этот вопрос добрых две дюжины раз за последние полчаса. Элийя ни за что не опоздал бы. Только не в эту ночь! Должно быть, что-то случилось.

С тех пор как на корабле появилась Эмерелль, лутин находился на грани паники. Он не рассчитывал на то, что она придет.

Может быть, ее появление и исчезновение его брата как-то связаны между собой?

Гильмарак убит, Элийя исчез. Все было ясно. Она хочет вернуть трон. Никодемус выбрал не ту сторону. Он не возобновил общение с Фальрахом, несмотря на то что тот несколько раз пытался сделать это. Он предал его и Эмерелль.

Не своего брата. Где были эльфы, когда Бирга пытала его?!

Элийя спас его. Элийя всегда был рядом, сколько он себя помнил. Он не мог предать брата. И его чудесный план, чтобы на троне Альвенмарка сидел кобольд…

— Ты должен поднять красный фонарь! — крикнула Лица.

Лисьехвостый спустился с ахтерштевня и посмотрел на красный фонарь у грот-мачты на палубе брошенного грузового корабля. Он знал, что в этот момент за кораблем наблюдает по меньшей мерее сотня пар глаз. Все предводители красношапочников, которые пришли сюда и прятались где-то со своими людьми. Вооруженные кобольды, преданные ему и Элийе. Если он поднимет красный фонарь, они нанесут удар. Но против кого? Они должны были сражаться за Элийю и Андерана, если бы тролли отказались признать Повелителя Вод королем.

Но все сложилось иначе. Что случится, если он поднимет фонарь? Возможно, судно обстреляют. Выстрелят пауки из своих орудий. В толпе на набережной начнется паника. Сотни существ затопчут, ранят. Только потому, что он поднял красный фонарь.

Больше не было старшего брата, который мог дать совет.

Теперь лисьемордый должен принимать решения сам. Он взял фонарь и подошел к поручням. Широко размахнулся и бросил его в воды гавани.

— Что ты там делаешь? — закричала с мачты Лица.

— Я ухожу, — спокойно произнес Никодемус.

Революция закончилась. Без приказа атаковать красношапочники, вероятно, скоро разбредутся. Самые умные из них, возможно, примут участие в празднике. Лутин посмотрел в ночное небо. Спектакль огней, который устроят маги, наверняка будет прекрасен. Это единственная возможность в его жизни увидеть представление. Через двадцать восемь лет его наверняка здесь не будет. Если он вообще останется в живых.

Лица слезла с мачты. Сжав кулаки, она шла прямо на него.

— Что ты наделал?! Ты, предатель!

Он подумал о том, что написала ему на лице оракул.

Действительно, получилось так, что в конце концов он всех предал, как Фальраха, так и Элийю. И все равно он шел по прямой дороге.

Лица не сможет победить его, удивленно подумал лисьемордый. Из-за прыжка во времени вместе с Эмерелль он теперь на много лет ее моложе. Он схватил лутинку, прижал к палубе и держал, пока она не перестала сопротивляться. Он знал ее. Нет, не станет он совершать ошибку и отпускать ее сейчас. Она убьет его при помощи первого попавшегося гвоздя. Нужно подождать, пока схлынет ее гнев.

— Все кончено, Лица. Без Элийи и Андерана нам уже не за что сражаться. Посмотри правде в глаза! Если мы позовем красношапочников, начнется бессмысленное кровопролитие.

Я устал. Я повидал достаточно битв. Впервые в моей власти возможность предотвратить сражение. И именно это я и сделаю. Все кончено, послушай! И я даже не могу сказать тебе, кто выиграл. Ясно одно: это не мы.

Лица выгнулась дугой, попыталась нанести удар, но он держал ее железной хваткой. Хвостатая кобольдесса даже попыталась укусить его. Да, она была по-прежнему красива. Как долго он был в нее влюблен, а она на него даже внимания не обращала.

— Не может все вот так закончиться! Наше племя уничтожено. Все мертвы! Даже рогатые ящерицы. Не могли они все погибнуть напрасно!

— Это было не напрасно. — Никодемус с трудом сдерживал слезы. — Они погибли за мечту. За мечту Элийи о лучшем мире. До него было рукой подать, до этого мира. Но он не стал реальностью.

— И что ты собираешься делать?

— Посмотрю праздник. А завтра отправлюсь в Земли Ветров. Надеюсь, что не попадусь никому из кентавров. Поймаю дикую рогатую ящерицу и построю дом на ее спине. А потом смогу основать новое племя.

— Ты с ума сошел!

Он улыбнулся.

— Может быть… Может быть, уже через месяц я буду лежать где-нибудь в степи с кентаврийской стрелой в спине. Они и через сто лет не простят нам того, что мы скормили троллям их предков. Но, может быть, мне повезет и я буду ездить на спине рогатой ящерицы.

Лица посмотрела на него так, как не смотрела никогда. Она немного косила. Все же годы не прошли для нее бесследно.

Внезапно лутинка оскалила зубы.

— Ты по-прежнему глупец и болтун, Никодемус. Как ты собираешься основать племя в одиночку?

Он улыбнулся в ответ.

— Может быть, я уйду не один. — Кобольд поднял изувеченную руку. — Было бы идеально, если бы со мной отправилась полуслепая или косая женщина, которая не сразу заметит, что берет бракованный товар.

— Я не кошу, — резко произнесла она.

— Тогда, наверное, это с моими глазами что-то не так.

Она расслабилась, и он рискнул отпустить ее руки.

— Только чуточку, когда сильно злюсь.

— Значит, все-таки это бывает часто! — Он усмехнулся.

— А ты наглее, чем раньше.

Никодемус решился подняться.

— Вот еще один пункт, в котором я стал хуже.

— Мне так не кажется. — Лица села и не отрываясь смотрела на него. Глаза ее остались молодыми! — И ты серьезно собираешься основать новое племя?

— Совершенно серьезно! Знаешь… Я хочу родить целую стаю щенят. А когда они достаточно подрастут, я хотел бы рассказать им об Элийе. О Ганде и Увальне. О мастере Громьяне, самом великолепном и ворчливом учителе, которого я когда-либо встречал. И о Мадре, тролле, который был моим другом. Я тебе когда-нибудь рассказывал о том, как путешествовал верхом на тролле?

— Ты хвастунишка.

— Да, пожалуй, ты права. Но если я расскажу о них, то получится, что все они умерли не зря. Они будут продолжать жить в головах малышей. Это все, что мы можем для них сделать. Ты пойдешь со мной?

— Наверное, я слишком стара, чтобы родить целую стаю щенят…

Никодемус вздохнул.

— Да, может быть.

Кобольд долго смотрел на Лицу. Вероятно, она ждет, чтобы он сказал еще что-то. Но лутинка молчала. Взгляд ее стал отсутствующим. Наконец Глопс сдался и подошел к поручням.

Грузовые корабли в гавани были тесно связаны друг с другом.

Между ними лежали мостки, по которым можно было попасть на набережную.

— Никодемус?

Он обернулся. Женщина поднялась.

— Да?

Лица оскалила зубы в улыбке.

— Думаю, мне хотелось бы посмотреть на то, как ты пытаешься поймать рогатую ящерицу. Большего я тебе не обещаю.

Может быть, я зарою в степи жалкие останки бракованного товара, если ты окажешься настолько глуп, что позволишь ящерице растоптать тебя.

Бегство

Мадрог глянул поверх направляющей. На палубе судна царила суматоха. Он удовлетворенно потер руки. А потом он увидел ее. Сканга! Она жива. Он не попал в нее. Как это могло случиться? В кого же попал снаряд?

Теперь шаманка опустилась на колени. Остальные тролли закрыли ее. Подошла Эмерелль. Проклятье! В кого же он угодил?

Кобольд нерешительно поглядел на три оставшихся снаряда. Интересно, догадается ли Сканга, что в действительности целью была она? И поймет ли, кто стрелял? Прошли годы с тех пор, как она натравила на него ши-хандан. Этого он ей не простил.

Мадрог еще раз посмотрел поверх направляющей. Невозможно было понять, когда обзор снова освободится. Нужно бежать. Он сложил оружие. Снял все, что могло выдать в кобольде паука. Оставил он только нож. Затем натянул дурацкую пеструю куртку, которую надевали многие кобольды на Праздник Огней.

На прощание он погладил орудие.

— Это не твоя вина.

Поспешно спустился по лестнице. Добравшись до дна тайника, он выглянул в дыру. Просто невероятно, сколько толпится детей альвов. Он чувствовал их беспокойство. Никто не знал, что случилось на роскошной либурне.

Мадрог открыл дверь в стене ящика. На него удивленно уставился фавн.

— Чудесное сухое местечко для сна, — приветливо улыбнувшись, сказал бывший паук. А затем смешался с толпой.

Стал с ней единым целым. Обсуждал загадочное происшествие на либурне, выкрикивал имя Эмерелль, удаляясь все дальше от стопки ящиков.

Внимание его привлекла одетая в темное эльфийка. Волосы остроухой были заплетены в косу, лицо раскрашено соком куста динко. Мауравани. Интересно, видела ли она, откуда стреляли? Это было почти невозможно! Но она двигалась по направлению к ящикам. Следом шли другие эльфы. Хорошо, что он убежал!

Эмерелль подошла к поручням судна. Ее окружали мотыльки и светлячки. Глупость какая! Но эльфийке каким-то образом удавалось выглядеть хорошо. Она раскинула руки, и волнующаяся толпа умолкла.

— Король Гильмарак был ранен, но он оправится от раны!

Он не был избран снова. За него проголосовали три князя, и три против него. Один воздержался. Теперь будет новое голосование. На этот раз они будут принимать решение относительно меня.

— Эмерелль! — громко проблеял пьяный минотавр.

— Эмерелль! — Его крик подхватили другие, и вскоре кричали уже тысячи.

Мадрог тоже подпрыгивал, размахивал обеими руками и кричал изо всех сил:

— Эмерелль! Эмерелль!

Только не обращать на себя внимание, пока эта мауравани бродит в толпе… Нужно надеяться, что эльфийка выиграет.

После этого начнется спектакль огней, и толпа рассредоточится по улицам города. Тогда он сможет уйти.

Брат Жюль

Жюль издалека увидел, что с Адриеном что-то не так. Мальчик в буквальном смысле слова висел в седле, чего не делал даже в первый день обучения верховой езде. Бродячий проповедник побежал.

Адриен двигался от дворца Кабецана. Он ехал по дороге, ведущей к виноградникам, и выглядел так, словно сражался со всей лейб-гвардией тирана. Как же возможно, чтобы его ранили?

По боку белого жеребца струилась кровь. Она вытекала откуда-то из-под плаща Адриена.

Жюль схватил поводья жеребца и посадил мальчика ровно.

— Ты меня не узнаешь?

Глаза за серебряным шлемом-маской заморгали.

— Элодия?

Мальчик бредил. Жюль отчаянно огляделся по сторонам.

Нужно было место, где он сможет позаботиться о сыне. В воздухе пахло дождем. Если он хочет помочь Адриену, нельзя оставаться на улице!

В хижине неподалеку горел свет. Кто бы там ни жил, он не прогонит их в ночь! Священнослужитель схватил поводья и потянул коня за собой. То и дело оглядывался, опасаясь, что мальчик выпадет из седла.

По дороге бежала женщина. Она была одета слишком хорошо, чтобы быть хозяйкой виноградника!

— Адриен!

У Жюля вырвался вздох. Неужели рыцарь обо всем забыл?

Как он мог назвать свое настоящее имя первой попавшейся женщине, затащившей его в постель?! Сколько лет он вдалбливал мальчику, что он — Мишель Сарти!

— Адриен! — Женщина вцепилась в сапог молодого человека.

— Было бы гораздо лучше, если бы ты не вытягивала его из седла.

— Кто ты?

— Брат Жюль. Его старый учитель. Там, в хижине, есть кровать?

— Да.

— Хорошо.

Адриен шевельнул губами, но понять, что он сказал, было невозможно. Хорошо, что женщина его поддерживает. Жюль мог не оборачиваться постоянно, и они стали продвигаться быстрее.

Перед хижиной он снял Адриена с лошади. Незнакомка открыла двери. Священнослужитель осторожно отнес мальчика на постель. Чувствовался запах того, что эти двое любили друг друга. Невероятно, все эти годы малыш притворялся целомудренным, а теперь такое!

Бродячий проповедник положил рыцаря на живот и отбросил плащ. Из спины Адриена торчал кинжал. Древнее оружие, созданное не руками человека. Кабецан всегда был помешан на дарах из прошлого. Но что он доберется до такого оружия, Жюль не ожидал. И, очевидно, Адриен повернулся к старому королю спиной. Неужели же он все забыл?

— Как я могу помочь? — спросила молодая женщина.

Жюль оценивающе оглядел ее с ног до головы. Да, красива, это нужно признать.

— Принеси миску холодной воды. Быстрее!

Она не стала задавать вопросов, просто бросилась на улицу.

Ну и хорошо. Жюль положил руку на шею мальчику. Попытался настроиться на него. Понять, насколько плохо обстоят дела. Вне всякого сомнения, он потерял много крови. Теперь Жюль чувствовал клинок в плоти. Он не задел ни один из жизненно важных органов. Мальчику повезло. Он…

Жюль замер. Было тут что-то еще. Он ощупал голову мальчика и осторожно повернул ее. Глаза… Зрачки совсем крохотные. Он помахал перед ними рукой. Никакой реакции! Адриен ослеп.

— Эло… — пробормотал он.

Один из уголков рта был странно опущен.

Священнослужитель положил обе руки Адриену на голову и снова закрыл глаза. Захлестнула боль. Глухая, мучительная боль. Были задеты некоторые сосуды. Кровь текла в мозг. Некоторые части мозга были мертвы.

Жюль закричал от ярости и отчаяния.

Что-то рухнуло на пол.

Он обернулся. Женщина стояла посреди комнаты. Она выронила миску с водой. Осколки валялись по всему утоптанному глиняному полу.

— Хорошенькая помощь.

— Почему вы закричали? Что такое? Прошу, скажите!

— Ему плохо. А теперь иди и принеси воды!

— Вы можете помочь?

— Вероятно, если у меня будет вода, чтобы промыть раны.

Наконец-то она убежала. Жюль погладил мальчика по голове. Нельзя было оставлять его.

— Эло… Элодия.

Жюль вздохнул. Даже сейчас, когда речь шла о жизни и смерти, у сына в голове только цветочница.

Женщина вернулась, принеся целое ведро. Она казалась знакомой. Священнослужитель пристально посмотрел на нее.

Лица он не забывал никогда. Раньше она выглядела иначе.

Была похожа на девочку. А теперь в уголках губ появились суровые складки. Однако сомнений быть не могло. Адриен в конце концов все же отыскал свою цветочницу!

— Оставь меня с ним наедине!

— Нет! — решительно произнесла она. — Я обещала, что буду рядом, когда… Когда он…

— Когда он умрет?

Она кивнула.

— Ты Элодия, не так ли?

Снова кивок.

— Слушай меня внимательно. Мне сейчас не нужен никто, кто будет мне мешать, глазеть на моего ученика и задавать глупые вопросы. Мне придется использовать всю свою силу, когда я буду бороться за его жизнь! Если я проиграю этот бой… если он будет умирать, я позову тебя. Тогда он твой. А до тех пор оставь меня с ним наедине!

— Но…

— Я позову. Если ты хочешь видеть, как он умрет, то пожалуйста, оставайся. Но лучше, если я стану действовать один.

Если хочешь помочь, не трать мое время и подожди на улице.

Губы ее задрожали, словно она была готова вот-вот расплакаться. Затем женщина торопливо склонилась над Адриеном, легко коснулась губами его волос. И наконец ушла.

— Эло… — простонал мальчик.

Жюль вдруг понял, что Адриен его не узнает. Только чудо могло спасти рыцаря. С ума сойти с этими детьми человеческими. Мальчик тратит свой последний вздох на то, чтобы прошептать имя девушки, которую почти не знал.

Он взял руку мальчика и мягко сжал ее. А затем произнес голосом Элодии:

— Я с тобой. Не бойся. Все будет хорошо.

Жюль судорожно сглотнул. Давненько ложь не давалась ему с таким трудом.

Адриен глубоко вздохнул. Он изо всех сил боролся, чтобы только еще раз услышать ее голос.

Последний голос

— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос! — На этот раз сделать выбор призывал Фальрах.

Эмерелль беспокоилась. Ее будущее было в руках тролля, и она ничего не могла поделать с этим. Спася Гильмарака, она попросила Скангу предоставить право голоса еще двум князьям, но старая шаманка отказала. Они перестали быть заклятыми врагами. Однако ожидать от нее поддержки, наверное, не стоит. Теперь Сканга в буквальном смысле слова буравила Оргрима взглядом.

Тролльский герцог все еще колебался. Начал проявлять нетерпение и Фальрах.

— Оргрим, герцог Нахтцинны! Твой голос! — произнес он, на этот раз требовательнее.

Если тролль еще раз воздержится, она не получит корону, как и Гильмарак.

— Я голосую за Эмерелль.

Нормирга облегченно вздохнула. Дело сделано! Кошмар видения сожженной земли предотвращен. Но не стоит забывать и о светловолосой девочке из снов, с которой она не встретится никогда.

— Госпожа, позвольте поздравить вас с избранием королевой. — Альвиас, как обычно, излучал несколько скованную, консервативную элегантность. Впрочем, Эмерелль не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь так открыто улыбался.

— Спасибо, друг мой.

— Не будет ли с моей стороны слишком самонадеянно полагать, что вы, возможно, еще раз рассмотрите мою кандидатуру в качестве гофмейстера?

Теперь улыбнулась она.

— А кто же им еще будет? — приветливо произнесла эльфийка. — Я рада, что ты снова рядом. А теперь приступай к исполнению своих обязанностей. Объяви народу исход выборов.

Преисполнившись гордости, Альвиас подошел к поручням роскошного баркаса. Выпрямился.

— Дети Альвенмарка! — В свой голос он вложил магию, чтобы не кричать и чтобы при этом его было слышно далеко на улицах Вахан Калида. — У наших народов новая королева!

Послышались первые ликующие возгласы.

— Это эльфийка Эмерелль из народа нормирга. Пусть ее правление принесет нам мир и благополучие!

Эмерелль увидела, что тролли покидают судно. Она подошла к Сканге и удержала старую шаманку. Ее постоянная спутница, закутанная с ног до головы в тряпки Бирга со своими отвратительными масками, что-то прошептала на ухо госпоже.

— Вы не хотите остаться?

— Это не наш праздник, — ответила старуха. Она смотрела на Эмерелль мертвыми белыми глазами. — Мы возвращаемся в Снайвамарк.

— Будет ли мир?

Сканга покачала головой.

— Для этого слишком много всего случилось. Но мы можем прекратить сражения. Посмотрим, что будет.

Тролли уходили. Они возвышались над массой ликующих существ. В ночном небе зажглись первые огни. Маги Альвенмарка теперь устроят мирную дуэль, пытаясь перещеголять друг друга. Вот уже на черном небосклоне расцвели первые цветы. Это были тренировки новичков.

Эмерелль взглянула на Оргрима. Он был единственным оставшимся на баркасе троллем. Из-за сегодняшнего решения герцога, возможно, станет презирать собственный народ.

Над Лунной башней, дворцом Алагайи в Вахан Калиде, взмыл в небо дракон из бело-голубого света. По толпе пробежал шепоток. Наверняка это заклинание сплела сама эльфийская княгиня. Дракон расправил крылья, сквозь которые просвечивали звезды.

По спине Эмерелль пробежала дрожь. Ей вспомнились давно минувшие бои с драконами. «Ведь это всего лишь иллюзия», — мысленно одернула она себя.

Дракон спикировал на набережную. Некоторые зрители вскрикнули. Он пролетел прямо над ними, взмахнул крыльями и снова немного набрал высоту, но недостаточно быстро.

Некоторые острия мачт пронзили его тело. Он развернулся и полетел в сторону моря. А там растаял.

Эмерелль глядела на Лунную башню. Какой могущественной волшебницей стала Алатайя!

Словно чудо

Горы на горизонте обрамлял серебристый свет. «Наконец-то закончилась бесконечная ночь», — устало подумала Элодия.

Она ходила взад-вперед перед хижиной. Иногда останавливалась и прислушивалась к звукам за дверью. Но внутри давно уже было тихо. Среди ночи старый бродячий священнослужитель занавесил окно.

Девушка молилась. Неустанно просила Тьюреда о чуде.

Смотрела на белого жеребца, стоявшего у поилки. Когда испугалась, что сходит с ума от бесконечного ожидания, она отмыла седло от крови, почистила шерсть. Столько крови!

Элодия снова поглядела на дверь. Когда взойдет солнце, она войдет в хижину, что бы ни говорил ворчливый проповедник.

Жив ли Адриен? Хороший ли это знак, что старик не звал ее, или же он просто не сдержал обещание? Старик приводил ее в ужас. Он напоминал ей священнослужителя, который много лет назад со стражниками утащил из Нантура ее и брата.

Какой-то звук заставил Элодию поднять голову. Дверь!

Отодвигали засов. Неужели проповедник пришел за ней? Неужели все? Она часто слышала, что смерть наступает с первыми лучами солнца. Молодая женщина сдержала слезы, неловким движением провела по волосам, чтобы поправить их. Не должен Адриен видеть ее плачущей и растрепанной!

Из двери вышел белый рыцарь. Элодия испуганно дернулась, так сильно была удивлена.

— Адриен!

Он улыбнулся ей.

Она бросилась к нему, обняла. Ее руки касались его волос.

Она осыпала его поцелуями. А затем немного отстранилась, чтобы лучше разглядеть. Он казался немного неуверенным.

— Это… это чудо, — недоуменно пролепетала Элодия.

Рухнула на колени, подняла руки к небу и неистово принялась молиться Тьюреду. Это чудо! Господь спас своего первого рыцаря!

— Старый священнослужитель поставил меня на ноги, — негромко произнес Адриен.

— Я тоже хочу поблагодарить его!

Молодой человек рукой преградил ей дорогу в хижину.

— Лучше не надо. Он ворчливый старый козел. И он не очень высокого мнения о тебе, Элодия. Мне не хотелось бы, чтобы он ранил тебя злым словом.

Она удивленно смотрела на него.

— Я как-нибудь переживу.

— А я, возможно, нет. Прошу, не ходи в хижину!

В первых лучах солнца его глаза лучились почти магическим синим цветом. Он был так красив! Так невероятно красив! И он победил смерть ради ее любви. Элодия нежно погладила его по щеке.

— Я люблю тебя, Адриен.

Внезапно он погрустнел.

— Что с тобой?

— Тебе придется набраться со мной терпения. Может статься, что иногда я буду странным… — Он потупил взгляд. — Я… боюсь, ранение потребовало свою цену, несмотря на то что внешне я цел и невредим. Помню не все. — Он запнулся. — Не помню, когда мы впервые поцеловались. Боюсь, иногда я буду несколько странным любовником…

Элодия снова обняла его. Ей стало больно оттого, что он не помнил… Ведь со времени их первого поцелуя прошло всего два дня! Но он смотрел в лицо смерти! Он имеет право быть странным!

— Думаю, мы всегда были странной парой. Еще ребенком ты влюбился в меня, хоть и знал, чем я занимаюсь… А я отравила тебя, когда Тьюред послал тебя мне, а я не узнала. — Она улыбнулась. — Может быть, это и хорошо, что ты не вспомнишь некоторые вещи. Ты родился заново. Давай начнем новую жизнь. Давай забудем то, что было!

Адриен задумчиво кивнул.

— Да, родился заново… Пожалуй, так и есть. — И вдруг поцеловал ее со страстью, которой она в нем не знала. Теперь его не ослаблял яд.

— Идем, Элодия!

Она поглядела на дверь. В хижине было темно. В глубине виднелись неясные очертания фигуры на ложе.

— Но твой учитель… священнослужитель. Ты ведь не можешь уйти, не сказав ему ни слова!

— Я понесу его в своем сердце. Он всегда будет со мной.

А сейчас ему нужно отдохнуть. Нам не следует мешать ему.

Когда он проснется, мы не услышим от него ничего, кроме упреков. Он очень зол на меня. Так что оставим его. То, что он вылечил меня, истощило его силы. Он будет спать долго…

— Куда же нам теперь идти, любимый мой?

Он одарил ее очаровательной улыбкой.

— Я родился заново. Ты сказала, мы начнем новую жизнь.

Мы можем пойти куда угодно. Весь мир наш!

Прощание

Эмерелль вышла на просторную террасу, расположенную высоко над городом. Посмотрела на гавань, на город. Утренний туман рассеивался. Эльфийка все еще слышала далеко под собой шум самых стойких празднующих. Всю ночь она принимала поздравления и пожелания. Пожала множество рук. Даже руки князей, которые еще вчера были якобы верными приверженцами Гильмарака.

Только один не пришел. Тот, кого она ждала больше остальных. В какой-то момент Фальрах исчез с баркаса.

Королева подошла к перилам террасы. Чем дальше уходил туман, тем отчетливее проступали раны города. Сожженные дома. Пустые окна, стены над которыми почернели от копоти.

Пройдет еще много времени, прежде чем Вахан Калид воссияет в своем былом великолепии.

Город — это отражение Альвенмарка, с грустью подумала Эмерелль. Повсюду следы третьей гролльской войны. Самой страшной. Эльфийка надеялась, что Гильмарак и Сканга не нарушат мир. В прошлую ночь она много услышала о правлении троллей и кобольдов. И не только плохого! Нужно проверить, какие изменения оказались позитивными. Дома можно отстроить. Но просто стереть правление троллей не получится. Ее новое королевство будет иным, не таким, как то, что погибло двадцать восемь лет назад в пожарах Вахан Калида. Возврата туда не было.

— Госпожа? — В дверях на террасу появился Альвиас.

— Да?

— К вам гости.

Она вздохнула. Ей действительно было не до рукопожатий.

— Кто это?

— Олловейн.

— Впусти! — Эмерелль произнесла это с большим чувством, чем пристало королеве.

Альвиас поднял брови в молчаливом укоре. А затем привел Фальраха.

Войдя на террасу, эльф низко поклонился, странно размахивая в воздухе правой рукой.

— Ваше высочество…

Эльфийка рассмеялась.

— Что это значит?

Фальрах выпрямился. Ей показалось или он слегка пошатывается?

— Я еще никогда не говорил с вами как с королевой, ваше высочество. Я еще не обучился этикету.

— Надеюсь, между нами ничего не изменилось.

Внезапно он погрустнел.

— Как скажете!

Вот глупец! Она имела в виду не это!

— Я надеялась, что ты останешься при дворе. Какую должность ты хочешь?

— Это приказ?

— Конечно нет!

Фальрах развел руками.

— Я думаю, будет неразумно, если я останусь. Игрок в придворной должности… — Он снова улыбнулся. — Может быть, в качестве казначея… Но пойдут пересуды. И у тебя не будет времени, как вчера ночью.

— Где ты был?

— Пил с Оргримом. — Фальрах заморгал, словно глазам было больно от света. — Он пьет, словно в бездонную бочку льет. Вообще-то он совсем неплохой парень… для тролля. Мы поладили. Ты не поверишь, о чем он меня спросил. — Эльф покачал головой. Эмерелль догадалась: решение принято. — Он спросил, не соглашусь ли я сопровождать его в Нахтцинну в качестве его лейб-гвардейца. Он просто не хотел понять, что я на самом деле не Олловейн.

— Зачем троллю лейб-гвардеец из эльфов? Абсурд какой-то!

— Нет, ты должна выслушать всю историю. Он беспокоится из-за одного эльфа. Фародин зовут его. Оргрим совершенно уверен, что этот Фародин попытается его убить.

Эмерелль понимающе кивнула. Она знала историю древней вражды.

— И ты пойдешь?

— Ненадолго… Я подозреваю, что Оргрим должен неплохо играть в фальрах. Он рассказывал о своих битвах. — Обезоруживающая улыбка появилась на лице эльфа. — Я рад, что ты вернулась с Головы Альва. И я пришел сюда, чтобы сказать тебе это. Надеюсь, ты нашла то, что искала.

— Можно было бы сказать, что я встретилась с Олловейном… Я не смогла взять его с собой. Он остался на горе. Навсегда. — Голос отказался повиноваться ей. Перед глазами снова всплыло лицо белокурой девочки.

— Может быть, ты захочешь рассказать мне о нем.

Эмерелль удивленно посмотрела на Фальраха.

— Зачем?

— Когда ты говоришь о нем, твое сердце освобождается.

И, быть может, он ближе к нам, чем ты думаешь.

— Неужели ты стал романтичным, Фальрах?

— Нет, ты же знаешь, я страстный игрок. Во всех моих действиях есть расчет. Может быть, я надеюсь научиться у него завоевывать твое сердце.

— Тебе уже однажды удалось это, а Олловейна ты даже не знал.

— Значит, ты думаешь, это не безнадежно?

Она ответила улыбкой.

— Только не уходи надолго.