ГЛАВА VIII

Патрульный Брэнн сидел в одиночестве в Длинном Доме. Священный огонь погас, но свет, исходивший из кристаллического шара, падал на медвежью шкуру, покрывавшую возвышение, на котором он расположился. Воины, которые привели Локриджа, преклонили колени в благоговейном ужасе.

— О, наш Бог, — сказал их дородный рыжий начальник. — Мы привели колдуна по твоему приказанию.

— Хорошо, — кивнул Брэнн. — Подождите в углу.

Четверо воинов отсалютовали томагавками и отошли за пределы освещенного круга. Их факел шипел, отбрасывая красные и желтые искры, в свете которых их обветренные лица были едва различимы. Молчание затянулось.

— Садись, если хочешь, — мягко сказал Брэнн по-английски. — Нам нужно о многом поговорить, Малькольм Локридж.

Откуда он узнал его полное имя?

Американец остался стоять, поскольку иначе ему пришлось бы сесть рядом с Брэнном, и внимательно оглядел его. Так вот он, враг.

Патрульный успел снять плащ; он оказался худым и мускулистым, почти семи футов ростом; на нем был облегающий черный костюм — такие Локридж уже видел в подземном коридоре. У него была очень белая кожа, руки изысканной формы, лицо… пожалуй, красивое: узкое, с прямым носом; холодное совершенство линий. Следов бороды не было, густые волосы были коротко подстрижены и напоминали соболиную шапку. Глаза отливали сталью.

— Что ж, можешь постоять. — Он улыбнулся и указал на бутылку и два тонких, изящных бокала, стоявшие рядом с ним. — Выпьешь? Это бургундское 2012 года. То был чудесный год.

— Нет, — отказался Локридж.

Брэнн пожал плечами, налил себе и отпил.

— Я вовсе не желаю тебе зла.

— Ты его уже достаточно причинил, — огрызнулся американец.

— Это, безусловно, прискорбно. Но если человек прожил всю жизнь с концепцией необратимости, неизменяемости времени, видел вещи куда страшнее, чем сегодня, да не один, а множество раз; если сам подвергался такому же риску — что проку в сентиментальности? Если уж на то пошло, Локридж, ты сам сегодня убил человека, чьи жены и дети будут оплакивать его.

— Так ведь он же хотел убить меня!

— Верно. Но он не был дурным человеком. Он управлял своими родными и иждивенцами как мог лучше, достойно вел себя с друзьями и не стремился быть особенно жестоким с врагами. По пути сюда ты проходил через деревню. Если честно: ты ведь не видел ни убийств, ни пыток, ни избиений, ни поджогов, — скажи, не видел? В целом, в ближайшие века эта последняя волна иммигрантов будет смешиваться с местным населением довольно мирно. Сегодняшняя потасовка — в некотором роде исключение. Гораздо чаще — во всяком случае, в Северной Европе, если не на юге и востоке — пришельцы будут занимать господствующее положение просто благодаря тому, что их обычаи более подходящи для приближающегося бронзового века. Они более мобильны, их горизонты шире, они лучше умеют защищаться. Поэтому аборигены станут подражать им. Ты и сам сформировался не без их влияния, и многое из того, что тебе дорого, подверглось этому воздействию.

— Это все слова, — сказал Локридж. — А то, что благодаря тебе они напали на нас, — это факт. Ты убил моих друзей.

— Не я, — покачал головой Брэнн. — Это Кориока.

— Кто?

— Эта женщина. Каким именем она назвалась?

Локридж заколебался. Однако он не видел смысла упрямиться по пустякам.

— Сторм Дарроуэй.

Брэнн беззвучно рассмеялся.

— Вполне подходяще. Она всегда любила показуху. Прекрасно, если хочешь, будем называть ее Сторм. — Он поставил свой бокал и наклонился вперед. Черты его вытянутого лица посуровели. — Появившись в этой деревне, она принесла горе ее жителям. И она знала, чем это грозит. Ты серьезно думаешь, что ее хоть каплю волновало, что может произойти, — с ними или с тобой? Нет, мой друг, нет, вы были просто пешками в очень большой и очень давней игре. Она формировала целые цивилизации и отбрасывала их, когда они больше не были нужны для осуществления ее замыслов, так же спокойно, как ты отбросил бы сломанный инструмент. Что ей горстка дикарей из каменного века?

— Заткнись! — заорал Локридж, сжав кулаки.

Стоявшие в тени ютоазы заволновались и заворчали. Брэнн дал им знак оставаться на месте, однако держал руку на широком, медного цвета поясе, где висел энергопистолет.

— Как видно, она и впрямь производит громадное впечатление, — пробормотал он. — Она, разумеется, сказала тебе, что ее Хранители сражаются за абсолютное добро, а мои Патрульные — за абсолютное зло. Опровержений ты слушать не хочешь. Но подумай сам, парень: разве когда-нибудь так бывало?

— Было в мое собственное время, — возразил Локридж. — Например, нацисты. — Брэнн насмешливо поднял брови, и он поспешил добавить неуверенным голосом: — Я не утверждаю, что союзники были святыми. Но, черт побери, выбор был ясен.

— Где у тебя доказательства, кроме слова Сторм, что в войне, идущей во времени, сложилась аналогичная ситуация? — спросил Брэнн.

Локридж нервно сглотнул. Ночь, казалось, смыкается вокруг него — мрак, и сырость, и далекие неразличимые лесные звуки. Он вдруг остро ощутил свое одиночество и, чтобы прогнать это чувство, до боли сжал челюсти.

— Послушай, — очень серьезно сказал Брэнн, — я не утверждаю, что мы, Патрульные, — образцы добродетели. Эта война не менее безжалостна, чем любая из прошлых войн; это война между философиями; две стороны, принимающие в ней участие, формируют само прошлое, их породившее. Подумай, прошу тебя. Наука, которая дает людям возможность лететь на Луну и еще дальше, освобождает их от тяжкого труда и спасает от голода, помогает вылечить ребенка, погибающего от дифтерита, — это зло? Конституция Соединенных Штатов — зло? Это что, зло, если человек использует свой разум — то, чем он отличается от животных, — и старается обуздать в себе зверя? А если нет, то откуда все это появляется? Какой взгляд на жизнь, какой образ жизни нужны для создания этого?

— Только не путь Хранителей! Неужели ты и вправду думаешь, что эта направленная к земле, полная заговоров и заклинаний, основанная на животном инстинкте, разнузданная вера в Богиню сможет когда-нибудь подняться над собой? Тебе хотелось бы, чтоб она возродилась в будущем? В мою эпоху это, знаешь ли, произошло. А потом, подобно змее, кусающей свой хвост, она вернулась назад, чтобы морочить и пугать людей в этом смутном прошлом, пока они не станут ползать на брюхе перед Ней. О, они в некотором роде могут быть счастливы: воздействие на них не так уж сильно. Но погоди, пока увидишь ужас настоящего правления Хранителей!

Подумай — это всего лишь маленький археологический штрих: местные жители хоронят своих мертвых в общих могилах. А культура Боевого Топора предоставляет каждому отдельную. Это тебе что-нибудь говорит?

На какое-то мгновение Локриджу вспомнилось, как его дед рассказывал ему об индейских воинах. Он всегда сочувствовал индейцам, но если бы он мог переписать по-ново историю, стал бы он это делать?

Локридж отогнал тревожную мысль, выпрямился и сказал:

— Я выбрал сторону Сторм Дарроуэй и не стану менять решения.

— А может, это она выбрала тебя? — мягко спросил Брэнн. — Как вы с ней встретились?

Локридж сперва не собирался говорить ни слова. Один Бог знает, каким вражеским целям это может послужить. Однако — что же, Брэнн вел себя совсем не как негодяй. А если удастся его успокоить, он, может быть, мягче обойдется со Сторм. Да так или иначе, какое значение могут иметь детали его вербовки? Локридж кратко рассказал. Брэнн задал несколько вопросов. Прежде чем Локридж понял, что происходит, он уже сидел рядом с Патрульным, держа в руке бокал, и рассказывал обо всем.

— Ага, так, значит. — Брэнн кивнул. — Любопытно. Хотя ничего необычного. Обе стороны используют в своих операциях коренных жителей. Это одна из практических причин, которые вызывают все эти манипуляции с культурами и религиями. Однако у тебя, кажется, незаурядные способности. Мне хотелось бы, чтоб ты был моим союзником.

— Этого не будет, — ответил Локридж менее решительно, чем собирался.

Брэнн искоса взглянул на него.

— Не будет? Может и нет. Но расскажи-ка ты мне, как Сторм Дарроуэй доставала деньги в вашей эпохе?

— Грабежом, — вынужден был признать Локридж. — Настраивала пистолет на оглушение. У нее не было выбора. Вы вели войну.

Брэнн достал свой пистолет и повертел его в руках.

— Может, тебе будет интересно узнать, — сказал он безразличным тоном, — что это оружие не может быть установлено на мощность ниже смертельной.

Локридж вскочил, уронив бокал. Он не разбился, но вино растеклось по полу, точно кровь.

— Правда, зато оно может дезинтегрировать труп, — добавил Брэнн.

Локридж выбросил вперед кулак, целясь ему в зубы, но Брэнн увернулся, отпрыгнул в сторону и направил на него пистолет.

— Полегче! — предупредил он.

— Ты врешь, — проговорил Локридж, задыхаясь от ярости.

— Если я когда-нибудь смогу тебе доверять, с удовольствием дам тебе самому его испытать, — сказал Брэнн. — А пока пошевели мозгами. Мне кое-что известно о двадцатом веке — не только благодаря диаглоссе, но и благодаря тому, что я несколько месяцев провел, охотясь за своим противником, — я знал, что ей удалось скрыться. По твоим словам — спокойно, я сказал! — по твоим словам, Локридж, у нее были тысячи долларов. Скольких прохожих пришлось ей оглушить, чтобы очистить их кошельки, прежде чем она набрала эту сумму? Разве волна таких ограблений, когда люди один за другим приходят в сознание после загадочного обморока, не стала бы сенсацией года? Разве не стала бы? Но в газетах не было ни слова.

С другой стороны, исчезновения — вещь весьма распространенная, и если человек пропадает без вести, то сообщение об этом появляется разве что на последней странице местных газет… Подожди. Я не говорил, что она никогда не пользовалась пистолетом, чтобы ограбить ночью пустой дом, а потом поджечь его, чтоб замести следы, — хотя и странно, что она не сказала тебе, что это и был ее modus operandi[2]. Но я представляю тебе доказательства того, что она, может, и не сознательная преступница, может, просто безжалостная. В конце концов, она ведь богиня. Что смертные для нее, бессмертной?

Локридж с шумом втянул воздух. Его била непроизвольная дрожь, похолодели конечности и пересохло во рту.

— У тебя преимущество передо мной, — с усилием выговорил он. — Но я ухожу. Я не обязан больше слушать.

— Не обязан, — согласился Брэнн. — Думаю, лучше всего, если правда будет открываться тебе постепенно. Ты человек, который умеет хранить верность. Поэтому я и думаю, что ты можешь оказаться ценным, когда решишь, кому в действительности нужно эту верность хранить.

Злобно огрызнувшись, Локридж резко повернулся и шагнул к двери. Ютоазы сразу подбежали и окружили его.

— К твоему сведению, — бросил Брэнн ему вслед, — ты все-таки перейдешь на другую сторону. Как, ты полагаешь, мне стало известно о коридоре Хранителей в Америке и о том, что Сторм удрала в эту эпоху? Откуда, ты думаешь, я знаю твое имя? Ты отправился в мое время, туда, где находился я, Локридж, и предупредил меня!

— Врешь! — завопил он и выбежал из дома.

Сильные руки заставили его остановиться. Он долго стоял и громко ругался.

Наконец спокойствие частично вернулось к нему. Локридж огляделся вокруг, словно ища новую опору для своего пошатнувшегося мира. В Авильдаро было пусто и тихо. Женщин и детей, не ушедших в лес со стариками и старухами, которых победители с пренебрежением отпустили, согнали вокруг мерцающих на лугу костров. Оттуда доносилось грустное мычание захваченных коров; еще дальше слышалось кваканье лягушек. Дома казались черными пятнами с мохнатыми шапками крыш; за домами поблескивала вода, позади шелестела роща, над ними раскинулось великолепное звездное небо. Воздух был прохладным и влажным.

— Непросто это — разговаривать с богом, а? — посочувствовал рыжий начальник охраны.

Локридж фыркнул и направился в сторону хижины, где была Сторм. Ютоаз остановил его.

— Стой, колдун. Бог сказал, что тебе нельзя ее больше видеть, а то могут быть неприятности.

В своем буйном возбуждении Локридж пропустил эти слова Брэнна мимо ушей.

— И еще он сказал, что отобрал у тебя колдовскую силу, — добавил воин. — Так что почему бы тебе не побыть таким же человеком, как все? Мы должны тебя сторожить, но мы не желаем тебе зла.

«Сторм!» — кричала душа Локриджа. Но делать было нечего: приходилось оставить ее одну, в непроглядном мраке. Факел в руке юноши со странно привлекательным веснушчатым лицом отбрасывал беспокойный тусклый свет на готовые к действию томагавки.

Он сдался и зашагал в ногу со стражниками. Начальник шел рядом с ним.

— Меня зовут Уитукар, сын Хронаха, — сказал он приветливо. Находясь под покровительством бога, он ничуть не боялся колдуна. — Моя эмблема — волк. А ты кто, откуда явился?

Локридж посмотрел в его откровенные, ждущие ответа голубые глаза и почувствовал, что не может испытывать к нему ненависти.

— Зови меня Малькольмом, — хмуро ответил он. — Я из Америки, это далеко за морем.

— Мокрый путь, — поморщился Уитукар, — это не по мне.

Тем не менее, вспомнил Локридж, датчане — как и все европейцы — в конце концов обойдут на кораблях моря всего света. Так что дух Крита и Тенил Оругарэй все-таки выстоит. До сих пор, во всяком случае, Брэнн говорил правду: люди Боевого Топора были не какими-то извергами, а просто иммигрантами. Более воинственными, конечно, чем древнее население этой земли; более индивидуалистичными, несмотря на то, что правили ими аристократы, разъезжавшие на колесницах; у них была более простая религия, согласно представлениям которой боги управляли космосом так же, как у поклоняющихся им людей отец управляет своим семейством; однако эти люди обладали отвагой, чувством чести и определенной грубоватой добротой. Не их вина, что существа в черном проникли сквозь время и использовали их в своих целях.

Словно читая его мысли, Уитукар продолжал:

— Понимаешь, я ничего дурного не могу сказать о морских и лесных племенах. Они храбрые, и я, — он начертал в воздухе знак, — уважаю их богов. Мы бы не напали на вас сегодня, если бы нам не приказал наш бог. Но он сказал нам, что в этом селении укрывается ведьма — его враг. Ну, а теперь, коли уж мы здесь, мы получим свою награду. По мне, я бы лучше вел обмен. Может, со временем взял бы жену из их женщин. Это выгодно, если она из зажиточного дома. Они, видишь ли, наследуют по женской линии, значит, я получил бы вещи ее матери. Но раз уж все так получилось, думаю, мы расширим досюда пастбищные угодья, поскольку земля теперь наша. Но нас не так много, чтобы вечно воевать с окрестными деревнями. Если мы не сумеем договориться, придется забрать добычу и отправляться домой. — Он пожал плечами. — Вожди будут держать совет по этому поводу.

Какая-то отрешенная часть сознания Локриджа, преодолев четыре тысячи лет, начала анализировать слово, которым обозначался «вождь». Оно означало просто «патриарх», человек, обладающий значительной собственностью, стоящий во главе своих сыновей, слуг и честолюбивых юношей, поступивших к нему на службу. В этом качестве он также совершал богослужения во время жертвоприношений; однако здесь не было никакого духовенства и ничего, подобного той традиции, которая закрепляла за членом клана Тенил Оругарэй его положение еще до рождения. В связи с этим религия у ютоазов не была такой обязывающей: меньше табу, ритуальности, страха перед неведомым, — чистая вера в солнце, ветер, дождь, огонь. Более мрачные элементы скандинавского язычества будут включены позднее из древних культов земли.

Локридж прогнал эти мысли и лихорадочно попытался сосредоточиться на языке. Такой вещи, как индоевропейский язык, не существовало, только набор понятий, нашедших отражение в грамматике и словаре, который оказал влияние на язык коренного населения, подобно тому как нормандскому диалекту французского языка предстояло оказать влияние на английский язык. (Дочь — dohitar — доярка, чей труд считался в Авильдаро мужским.) Меньше половины слов, употребляемых Уитукаром, пришло из черноморских степей. Сам он, скорее всего, родился в Польше, Германии или…

— Вот мы и пришли, — сказал ютоаз. — Извини, но нам придется связать тебя на ночь. Это не дело, так поступать с мужчиной. Но бог приказал. Да и не лучше ли спать на свежем воздухе, чем в какой-нибудь вонючей хижине.

Локридж едва расслышал. С проклятием он остановился как вкопанный.

Высоко вздымалось пламя костра, затянув пеленой дыма Большую Медведицу; в его пляшущем свете виднелись колесница Уитукара и пасущиеся стреноженные лошади. Вокруг разлеглось еще полдюжины человек — оружие они держали под рукой, но глаза у них были сонные и усталые. Один из них — юноша лет семнадцати, кажущийся широкоплечим в своих кожаных латах, со старым боевым шрамом на пухлой щеке — держал в руке ремень. Другой его конец был обмотан вокруг запястья Аури.

— Именем всех Марутов! — воскликнул Уитукар. — Что это?

Девушка лежала, сжавшись в своей безнадежности. Увидев Локриджа, она с криком вскочила на ноги. Волосы ее были спутаны, слезы оставили дорожки на заляпанном грязью лице, на бедре виднелся пурпурно-красный шрам.

Парень осклабился.

— Мы услыхали не так давно, как кто-то крадется. Я ее нашел и поймал. Девчонка ничего, а?

— Рысь! — взмолилась Аури на своем родном языке. — Рысь! — Шатаясь, она шагнула в его сторону.

Молодой воин дернул за привязь, и она упала на колени.

— Рысь, я убежала в лес, но я должна… я должна была вернуться и увидеть, как ты… — Она не могла говорить.

Локридж стоял, объятый кошмаром.

— Ну что ж, отлично, — улыбнулся Уитукар. — Видно, боги любят тебя, Туно.

— Я ждал, пока ты вернешься, вождь, — сказал юноша с ноткой самодовольства. — Можно мне теперь пойти с нею?

Уитукар кивнул. Туно встал, сжал в горсти прядь волос Аури и заставил ее подняться на ноги.

— Ну ты, пошли, — бросил он. Зубы его обнажились в плотоядной улыбке, блестели влажные губы.

С пронзительным криком Аури попыталась вырваться. Туно залепил ей пощечину с такой силой, что у нее затряслась голова.

— Рысь! — рыдала она жутким, полным муки голосом, в отчаянии цепляясь за слова. — Я не должна!

Локридж скинул с себя оцепенение. Он знал, что она имеет в виду. Пока с нее не снят запрет, переспать с мужчиной было для Аури равносильно смерти, даже хуже смерти. Плевать, что это предрассудок; а что бы чувствовала на ее месте его сестра?

— Нет! — заревел он.

— Что? — отозвался Уитукар.

— Я знаю ее. — Локридж схватил вождя за плечи и тряхнул. — Она священна, к ней нельзя прикасаться: самое страшное проклятие навлечет на себя тот, кто ее тронет.

Мужчины, сидевшие вокруг костра и с интересом наблюдавшие сцену, в гневе вскочили. Уитукар выглядел смущенным. Однако Туно, как ни был возбужден, только огрызнулся:

— Врет он!

— Я могу поклясться чем угодно, — сказал Локридж.

— Чего стоит клятва колдуна? — усмехнулся Туно. — Если он имеет в виду, что она девушка, то что, нам когда-нибудь было хуже от этого? А больше она никем не может быть. У них здесь нет священных женщин, кроме одной древней старухи, которая в молодости нарожала кучу щенков.

Уитукар нервно пощипывал бороду, его глаза перебегали с одного воина на другого.

— Верно… Это верно, — проговорил он. — Все так, но лучше не рисковать.

— Я свободный человек, — резко возразил Туно. — Если что случится, то падет на мою голову. — Он рассмеялся. — Что случится прежде всего, я знаю. Пошли!

— Ты вождь! — в исступлении крикнул Локридж Уитукару. — Останови его!

— Не могу. — Ютоаз вздохнул. — Как он сказал, он свободный человек. — Уитукар проницательно посмотрел на американца. — Я видел людей, боящихся гнева богов. Ты не похож на них. Может, тебе самому ее хочется?

Аури впилась ногтями в ухмыляющуюся рожу Туно. Тот схватил и вывернул ее руку. Она согнулась от боли.

«А ее отец и брат лежат в поле, и вороны выклевывают им глаза…» — подумал Локридж и перешел к действиям.

Загрузка...