Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории

Призраки прошлого

Изначально он намеревался провести ночь в городской гостинице «Тигр». Но потом его осенило, что, может быть, свободна его бывшая комната. Сейчас было лето, и студенты, наверное, уже разъехались. Во всяком случае, стоило попытаться. Он не мог представить себе ничего более приятного, чем провести ночь в своей прежней комнате, в своей прежней кровати.

Дом нисколько не изменился. Он поднялся по цементным ступеням, улыбаясь при виде их все так же осыпающихся краев. «Те же старые ступеньки, — подумал он, — в том же плачевном состоянии». И той же самой была дверь с провисшей москитной сеткой, и точно таким же звонок, на кнопку которого, чтобы он сработал, надо было нажимать под определенным углом. Улыбаясь, он покачал головой и подумал, а жива ли еще мисс Смит.

Дверь открыла не мисс Смит. Сердце у него упало, когда вместо шаркающей ногами старушки к двери стремительно подошла крупная женщина средних лет.

— Да? — Ее хриплый голос прозвучал неприветливо.

— А мисс Смит здесь еще живет? — спросил он, еще на что-то надеясь.

— Нет, мисс Ада умерла несколько лет назад.

Ему будто дали пощечину. На мгновение его будто оглушило, и он лишь кивнул женщине.

— Понятно, — сказал он. — Понятно. Я, видите ли, снимал здесь комнату, когда учился в колледже, и подумал…

Мисс Смит умерла.

— Так вы учитесь?

Он не решил, считать ли это оскорблением или комплиментом.

— Нет, нет. Я здесь проездом по дороге в Чикаго. Колледж я закончил много лет назад. Просто хотелось узнать, живет ли кто-нибудь в моей старой комнате.

— Вы имеете в виду большую комнату? — спросила женщина, рассматривая его как под микроскопом.

— Да, именно ее.

— До осени в ней никого не будет.

— А можно мне… взглянуть на нее?

— Ну, я…

— Я подумал, что, может быть, остановлюсь в ней на ночь, — добавил он поспешно, — если, конечно…

— О, все в порядке. — Женщина потеплела. — Если вы хотите ее снять.

— Хочу, — подтвердил он, — Что-то вроде свидания с юностью, знаете ли.

Он понял, что слова прозвучали как-то напыщенно, и постарался вложить в улыбку побольше уверенности.

— И сколько вы заплатите? — Женщину сильнее интересовали деньги, чем воспоминания.

— Ну, если верно помню, я платил за нее двадцать долларов в месяц. Предположим, я заплачу вам столько же.

— За одну ночь?

Он почувствовал себя глупо. Но уже не мог повернуть назад, хотя и знал, что подобный промах вызван исключительно ностальгией. Ни одна комната не стоит двадцати долларов за ночь.

Он одернул себя. К чему отговорки? Возвращение в молодость стоило того. Двадцать долларов для него давно уже пустяк. А вот прошлое…

— Да, с радостью. Вполне справедливая цена.

Он неловкими пальцами достал банкноты из бумажника и протянул их женщине.

Пока они шли по тускло освещенному коридору, он заглянул в ванную. Знакомая картина заставила его улыбнуться. Было что-то чудесное в возвращении сюда. Он не мог этого не ощущать — оно было.

— Да, мисс Ада умерла примерно пять лет назад, — сказала женщина.

Его улыбка померкла.

Когда открылась дверь, ему захотелось долго простоять на пороге, оглядывая комнату, прежде чем снова в нее войти. Однако женщина стояла рядом, и было бы нелепо просить ее подождать, поэтому он только глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

Путешествие во времени. Эти слова пронеслись в голове. Он будто внезапно вернулся назад, первокурсник, который впервые заходит в свою комнату с чемоданом в руке, в самом начале нового приключения.

Он молча оглядывал комнату, и его вдруг охватил невыразимый испуг. Комната, казалось, вернула все. Абсолютно все. Мэри, Нормана, Спенсера, Дэвида, их занятия, концерты, вечеринки, танцы, футбольные матчи, пивные кутежи, полуночные разговоры и все остальное. Воспоминания напирали толпой, пока уже не начало чудиться, что они раздавят его.

— Здесь немного пыльно, но я все приберу, когда вы отправитесь обедать, — пообещала женщина, — Пойду принесу чистые простыни.

Он не услышал ее слов, не услышал ее шагов, удаляющихся по коридору. Лишь стоял посреди комнаты, весь во власти прошлого.

Неясно было, что именно заставило его содрогнуться, но внезапно он обернулся. Это был не звук и не то, что можно было бы увидеть. Но он это почувствовал умом и телом, какая-то тень беспричинного страха.

Вскрикнув, он подскочил на месте, когда дверь с грохотом захлопнулась.

— Это просто сквозняк, — сказала женщина, вернувшаяся с простынями.

Бродвей. Загорелся красный, и он нажал на тормоз. Взгляд скользил по фасадам магазинов.

Вон аптека «Краун», нисколько не изменилась. Рядом обувной магазин Флоры Дейм. Взгляд метнулся через улицу. Магазин Глендейла все такой же. И «Одежда Барта» тоже на прежнем месте.

В мозгу расслабилась какая-то пружина, и он вдруг понял, что больше всего боялся увидеть, как изменился городок. Потому что когда он повернул на Бродвей и обнаружил, что книжный магазин мистера Слоуна и «Колледж-гриль» исчезли, то ощутил себя едва ли не преданным. Городок, который он помнил, жил в его голове нетронутым, и от этих мелких перемен было не по себе. Все равно что встретить старинного приятеля и обнаружить, что у того нет одной ноги.

Но многое осталось точно таким же, что вызывало на его губах торжественную улыбку.

Театр «Колледж», куда он с друзьями ходил на полуночные представления по субботам, после свидания или долгих часов учебы. Университетский кегельбан, там, наверху, была бильярдная.

А внизу…

Поддавшись импульсу, он подогнал машину к тротуару и заглушил мотор. Минуту посипел, смотря на вход в «Золотой кампус». Наконец быстро вышел из машины.

Над входом висел все тот же старый навес, некогда кричащие краски которого от времени и погоды сделались консервативно темными. Он двинулся вперед, на губах играла улыбка.

Затем, когда он стоял, глядя вниз, на крутую узкую лестницу, на него вдруг накатила непередаваемая тоска. Он взялся рукой за перила и, мгновение поколебавшись, начал медленно спускаться. В его воспоминаниях лестница не была такой узкой.

На последней ступеньке до него донеслось жужжание. Кто-то чистил место для танцев полотером с вертящимися щетками. Сойдя с лестницы, он увидел низкорослого негра, который возил по полу медленно ползущий агрегат. Металлический нос полотера стукнулся об одну из колонн, обозначавших границы танцевальной площадки.

Он снова нахмурился. Помещение такое маленькое, такое угрюмое. Не может же быть, чтобы его память так ошибалась. Нет, быстро пояснил он самому себе. Нет, это потому что сейчас здесь пусто и горят не все лампы. Это потому что музыкальный автомат не мельтешит разноцветными огоньками и нет танцующих парочек.

Не сознавая того, он сунул руки в карманы брюк — подобную позу он позволял себе всего пару раз с тех пор, как восемнадцать лет назад закончил колледж. Он подошел ближе к танцевальной площадке, кивнул при виде низкого древнего помоста для оркестра, словно встретил старого знакомого.

Он стоял перед площадкой и думал о Мэри.

Сколько раз они кружились по этому крошечному пятачку, двигаясь в ритме, который задавал сияющий музыкальный автомат? Они танцевали медленно, тела соприкасались, ее теплая рука лениво поглаживала его сзади по шее. Сколько раз? Что-то сжалось внутри. Он видел ее лицо будто наяву. Поспешно отвернувшись от площадки, он взглянул на темные деревянные кабинеты.

На губах появилась улыбка. Неужели они все еще на месте? Он обогнул колонну и двинулся в глубь помещения.

— Ищете кого-нибудь? — спросил пожилой негр.

— Нет-нет. Просто хотел взглянуть на кое-что.

Он зашагал вдоль кабинетов, стараясь не обращать внимания на собственное смущение. «В каком же из них?» — спрашивал он себя. Нельзя было вспомнить, все они выглядели одинаково. Он остановился, уперев руки в бока, и окинул взглядом все кабинеты, медленно покачивая головой. Негр закончил натирать пол, выдернул вилку из розетки и укатил древнюю машину прочь. Наступила мертвая тишина.

Он понял, что смотрит на третий кабинет. Тонкие буквы стали почти такими же темными, как само дерево, однако, без сомнения, были на прежнем месте. Он проскользнул в кабинет и рассмотрел ближе.

«Б. Дж.». Билл Джонсон, И под инициалами год. «1939».

Он подумал обо всех ночах, которые они со Спенсером, Дейвом и Нормом провели в этом кабинете, ловко препарируя вселенную свежезаточенными скальпелями выпускников колледжа.

— Казалось, весь мир у нас в кармане, — пробормотал он. — До последнего кусочка.

Он медленно снял шляпу и присел за стол. Все, чего ему сейчас хотелось, — стаканчик прежнего пива: густого солодового напитка, который растекся бы по жилам и возвеселил сердце, как часто говаривал Спенсер.

Будто с кем-то соглашаясь, он покивал и прошептал тост:

— За тебя, непревзойденное прошлое.

Произнеся это, он оторвал взгляд от стола и увидел молодого человека, который стоял в противоположном конце помещения, в темноте у подножия лестницы. Джонсон посмотрел на юношу, не в силах четко разглядеть его без очков.

Спустя миг молодой человек развернулся и ушел вверх по лестнице. Джонсон улыбнулся самому себе. «Вернусь сюда в шесть», — решил он. Танцы начинаются не раньше шести.

При этом он снова подумал о тех вечерах, что провел здесь, внизу, в этом заплесневелом полумраке, за пивом, разговорами, танцами, прожигая юность с расточительностью миллионера.

Он молча сидел в полутьме, и воспоминания накатывали на него неутомимым приливом, омывали его сознание, вынуждая крепко сжимать губы из-за понимания того, что все это ушло навсегда.

И посреди этого прилива к нему опять пришло воспоминание о ней. Мэри, думал он, что же сталось с Мэри?

Он снова вздрогнул, когда проходил под аркой, ведущей в кампус. Неприятное ощущение, будто прошлое и настоящее сошлись, а он сам ступает по натянутому между ними канату, готовый упасть по ту или по другую сторону.

Это ощущение преследовало его по пятам и охлаждало восторг от свидания с прошлым.

Он взглянул на здание, вспомнил занятия, на какие ходил сюда, людей, с которыми здесь встречался. И почти одновременно он увидел свою нынешнюю жизнь, тусклые, пустые обязанности коммивояжера. Месяцы и годы одинокого путешествия по стране. Завершающегося неизменным возвращением в дом, который ему не нравится, к жене, которую он не любит.

Он все время думал о Мэри. Какой он был дурак, что упустил ее. Считал со свойственной молодым бездумной уверенностью, будто мир полон безграничных возможностей. Думал, что это неправильно, так рано делать выбор, хвататься за настоящий момент. Ведь он был создан для того, чтобы пастись на самых сочных пастбищах. И он все искал и искал, пока все его пастбища не высохли.

И снова это ощущение. Вернее, сочетание нескольких ощущений. Угнетение, которое сгибало и душило его, и необъяснимое и беспрерывное чувство погони. Непобедимое желание оглянуться через плечо и посмотреть, кто же за ним гонится. Он никак не мог от него отделаться, и это беспокоило и расстраивало.

Он подумал, не остановиться ли, не посидеть ли немного в кампусе. Под деревьями расположились несколько студентов, они смеялись и болтали.

Но он не станет больше разговаривать со студентами. Как раз перед тем, как войти в кампус, он заглянул в кафе, выпить стакан холодного чая. Он присел рядом с каким-то студентом и попытался завести разговор.

Молодой человек держался с ним крайне заносчиво. Джонсон, конечно, ничего не сказал, но это было в высшей степени оскорбительно.

И случилось кое-что еще. Когда он подходил к кассе, мимо прошел молодой человек. Джонсону показалось, что юноша ему знаком, и он даже вскинул руку, чтобы привлечь к себе внимание.

Но потом понял, что никак не может знать никого из нынешних студентов, и смущенно опустил руку. Он расплатился по чеку, ощущая крайнюю подавленность.

Чувство подавленности все не покидало его, когда он поднимался по ступенькам Корпуса гуманитарных наук.

На крыльце он развернулся и окинул взглядом весь кампус. Как бы там ни было, он повеселел, увидев, что кампус остался точно таким же. Хотя бы он не переменился — значит, в мире все-таки есть что-то незыблемое.

Улыбка коснулась его губ, он развернулся. А потом развернулся снова. Неужели кто-то действительно его преследует? Сейчас это чувство было особенно сильным. Обеспокоенный взгляд метался по кампусу, не находя ничего необычного. Раздраженно передернув плечами, он вошел в здание.

Оно тоже осталось прежним. Приятно было снова пройтись по темным плиткам пола, под расписным потолком, подняться по мраморным ступеням, войти в прохладные залы, где затухал любой звук.

Он не рассмотрел лица студента, который прошел мимо, хотя их плечи едва не соприкоснулись. Ему показалось, что этот студент смотрит на него. Однако он не был уверен, а когда обернулся через плечо, студент уже завернул за угол.

День медленно тянулся к концу. Он бродил от здания к зданию, входил в каждое с благоговением, смотрел на доски объявлений, заглядывал в аудитории и улыбался всему застенчивой улыбкой.

Однако энтузиазм, похоже, стал покидать его. Было обидно, что с ним никто не заговаривает. Он подумал, не зайти ли к куратору выпускного курса и не поболтать ли с ним, но решил этого не делать. Не хотелось показаться излишне пафосным. Он просто бывший студент, который скромненько навещает места, где прошли его студенческие годы. Вот и все. Незачем устраивать из этого спектакль.

Когда после ужина он возвращался обратно в свою комнату, им уже овладела совершенная уверенность в том, что кто-то его преследует.

Но каждый раз, когда он настороженно хмурился и оборачивался, никого не было. Только машины гудели, проезжая по Бродвею, да из домов доносился юношеский смех.

На крыльце дома он остановился и оглядел улицу, неприятный холодок пробежал по спине. Наверное, сегодня днем слишком много потел, решил он. И вот теперь вечерний воздух его холодит. В конце концов, он ведь уже не так молод…

Он мотнул головой, пытаясь отогнать от себя эту фразу. Человек молод настолько, насколько себя чувствует, авторитетно заявил он самому себе и коротко кивнул, чтобы лучше донести этот факт до сознания.

Хозяйка оставила парадную дверь открытой. Войдя, он услышал, как она разговаривает по телефону в комнате мисс Смит. Джонсон снова кивнул самому себе. Сколько раз он разговаривал с Мэри по этому телефону? Какой, кстати, у него номер? Сорок четыре пятьдесят восемь. Вот какой. Он гордо улыбнулся тому, что еще помнит.

Сколько раз он сидел там, в старом черном кресле-качалке, ведя с ней беседы ни о чем? Его лицо осунулось. Где она теперь? Вышла замуж, нарожала детей? Или же?..

Он напряженно замер, когда за спиной скрипнула половица. Выждал секунду, ожидая услышать голос хозяйки. Затем стремительно развернулся.

В коридоре было пусто.

Переведя дух, он шагнул в свою комнату и плотно закрыл дверь. Принялся нашаривать выключатель и наконец зажег свет.

Снова улыбнулся. Так уже лучше. Он обошел всю комнату, пробежал пальцами по крышке бюро, по студенческой конторке, по кровати, Кинул на конторку пальто и шляпу, с усталым вздохом опустился на постель, Улыбнулся, когда под ним застонали старые пружины. «Старые добрые пружины», — подумал он.

Он подтянул ноги и упал на подушку. Господи, хорошо-то как! Руки любовно поглаживали покрывало.

В доме было очень тихо. Джонсон перевернулся на живот и посмотрел в окно. За окном был старый переулок, большой древний дуб все еще возвышался над домом. Он покачал головой, чувствуя, как от воспоминаний сдавило грудь.

Потом вздрогнул, когда дверь чуть приоткрылась. Быстро обернулся через плечо. «Это просто сквозняк», — вспомнились слова женщины.

Попросту переутомился, решил он, однако все это тревожит. Оно и неудивительно. День был полон эмоций. Целый день оживлять прошлое и сожалеть о настоящем — это выбьет из колеи кого угодно.

После плотной трапезы в кабачке «Золото на черном» клонило в сон. Он заставил себя подняться и добрел до выключателя.

Комната погрузилась в темноту, и он осторожно двинулся обратно к постели. С довольным вздохом улегся.

Старая добрая кровать. Сколько ночей он провел на ней, пока в голове клокотали слова из прочитанных книг? Он протянул руку и распустил ремень, привычно убеждая себя, будто ничуть не сожалеет о том, насколько раздалось некогда худощавое тело. Он глубоко вздохнул, когда живот оказался на свободе. Потом перекатился на бок в теплом душном воздухе и закрыл глаза.

Он полежал несколько минут, прислушиваясь к шуму машин. Потом со стоном перекатился на спину. Распрямил ноги, расслабился. Затем сел на кровати, вытянул руку, расшнуровал ботинки и уронил их на пол. Снова упал на подушку и снова со вздохом перевернулся на бок.

Ощущение подползало неспешно.

Сначала показалось, что шалит желудок. Потом стало ясно, что это вовсе не мышцы живота, это каждый мускул всего тела. Он чувствовал, как десятки струн проходят сквозь тело и дрожат, натянутые на его каркас.

Он открыл глаза и заморгал в темноте. Что, ради всего святого, происходит? Он уставился на конторку и увидел силуэты пальто и шляпы. Снова закрыл глаза. Нужно расслабиться. В Чикаго предстоит встреча с крупными клиентами.

«Холодно», — подумал он раздраженно и поерзал, чтобы вытащить из-под раздобревшего тела покрывало. По коже бегали мурашки. Он понял, что прислушивается, хотя стояла абсолютная тишина, если не считать его собственного сиплого дыхания. Он неловко повернулся, гадая, с чего вдруг ему стало так зябко. Наверное, простуда.

Он перекатился на спину и открыл глаза.

Мгновенно его полностью парализовало, и все звуки намертво застряли в горле.

Склонившись прямо над ним, в воздухе висело белое лицо, дышавшее такой ненавистью, какой он не видел ни разу в жизни.

Он лежал, глядя в оцепенелом, неприкрытом ужасе на это лицо.

— Убирайся, — произнесло лицо, и в скрипучем голосе звучала угроза, — Убирайся отсюда. Ты не можешь вернуться.

Прошло много времени после того, как лицо исчезло, а Джонсон так и лежал, едва в силах дышать, руки сжались в кулаки, округлившиеся глаза устремлены в пустоту. Он пытался размышлять, однако стоило вспомнить лицо, и все мысли в голове сковывал лед.

Он не стал медлить. Как только к нему вернулись силы, он встал и сумел выбраться из дому, не привлекая внимания хозяйки. Быстро выехал из городка, весь побелевший, способный думать лишь о том, что видел.

Самого себя.

Это было лицо его тогдашнего, когда он учился в колледже. Его юная ипостась возненавидела нарушителя, грубо вторгшегося туда, где ему нельзя было оказываться снова. И молодой человек в «Золотом кампусе» тоже был его юношеское «я». И студент, прошедший мимо в кафе кампуса, был он сам. И студент в коридоре, и некто, чье постоянное присутствие он ощущал, бродя по кампусу, некто, ненавидевший его за то, что он вернулся и ворошит прошлое, — все это был он сам.

Он больше ни разу не навещал город и никому не рассказывал о том, что произошло. И когда, в крайне редкие моменты, он заговаривал о студенческих годах, то всегда делал это, пожимая плечами и цинически усмехаясь, чтобы показать, как мало эти годы для него значат.