Конкуренты

И последствия

Лето было практически на исходе. Казалось, вот совсем недавно было первое июня, и Бобров праздновал открытие собственного огорода. Ну надоело ему питаться бобами да недомерками в виде огурчиков и тыковок. Оказывается, греки не знали ничего из того, к чему привыкли Бобров и компания. Даже грецкие орехи (ну, казалось бы) были привозными, а что такое гречка не слышал самый продвинутый грек. А пришельцы очень уважали помидорчики, огурчики (особенно соленые), баклажанчики и другие кабачки. Еще им нравились дыни и арбузы. Ну, про картошку с белокочанной и говорить нечего.

И все это поспевало почти одновременно под совокупным воздействием воды и солнца. Ефимия, первое время пугавшаяся всего неизвестного, уже освоила салаты, гаспаччо и щи. Население поместья распробовало вкус баклажанной икры с чесноком и специями, а также жареные кабачки. Подходило время арбузов и дынь. К дяде Васе стояла очередь из желающих работать, потому что огородники первыми опробовали свой продукт. А когда Бобров лично приготовил обжаренный в оливковом масле мелкий молодой картофель, даже не очищенный от кожуры, восторгу не было предела.

Вобщем, обитатели поместья получили дополнительный стимул держаться за это место обеими руками.

Заехавший по делам Никитос, оставшийся по случаю на обед, сначала с интересом посматривал на разносимые блюда, а, отведав, не смог сдержать восхищенного возгласа. А, узнав, откуда все это, стал приставать к Боброву с просьбой продавать овощи только через его лавку. Довольный Серега потирал руки в стороне, хотя уж тут-то он был совершенно ни при чем.

Однако Никитоса ждал жестокий облом.

— В этом году, — сказал Бобров, — мы ничего продавать не будем. Нам просто нечего. Огородик маленький, а населения в поместье много и на всех хватает с трудом. А нам еще на зиму надо заготавливать.

— Это как это? — заинтересовался Никитос, забыв даже про то, что его только что обломали.

— А-а, такты еще не знаешь. Тогда пойдем, — Бобров привел озадаченного Никитоса во владения Ефимии, и попросил показать все для консервирования.

Раздраженная чем-то Ефимия хотела сначала всех попросту послать, но услышав про консервирование, кое для нее самой было еще в диковинку, охотно продемонстрировала изумленному Никитосу блестящие прозрачные банки, желтые железные крышки и свою гордость — закаточную машинку.

Никитос осторожно взял в руки трехлитровую банку, осмотрел ее со всех сторон и вернул заметно волновавшейся Ефимии.

— Вот уж диво, — сказал он восторженно. — А что вы потом будете с этими сосудами делать?

— А потом, — чувствуя свою значимость, важно сказала Ефимия. — Мы будем складывать туда овощи, заливать их рассолом или соком, прогревать и закрывать крышками при помощи той самой машинки. Называется «закатывать». Ну, и в подвал.

— И что? — немного разочарованно спросил Никитос.

— А зимой, — мечтательно ответила Ефимия, — мы откроем банку, и все вокруг будет пахнуть летом. И мы ощутим на языке его вкус.

Бобров слушал Ефимию и улыбался про себя. А практичный Никитос уже стал искать выгоду.

— А много у вас, уважаемая Ефимия, этих прекрасных сосудов?

— Мало, — моментально становясь суровой, ответила Ефимия и, посмотрев на Боброва, желчно добавила: — Очень мало.

Бобров увлек порывающегося еще что-то спросить Никитоса с собой, говоря ему по дороге:

— Пойдем, пойдем, я тебе сейчас что-то расскажу.

Никитос с трудом дал себя увести.

— Вот смотри, — сказал ему Бобров. — Чтобы не шокировать публику непонятными продуктами, мы берем хорошо известные у нас овощи и фрукты, а именно огурцы, бобы, фиги, сливы и консервируем их в специальных керамических сосудах, закрытых герметически специальными же крышками и обмазанными смолой как амфоры. Понимаешь?

— Понимать-то я понимаю, — сказал Никитос. — Но тут же возни сколько.

— Ха! Аты хотел, чтобы тебе привезли готовое, а ты просто продал? Не выйдет, брат. Придется поработать.

Тут Бобров вдруг оставил Никитоса и задумался, потом сказал:

— Ты подожди пока втаблинуме. Я сейчас.

Бобров вышел в коридор, проходящий через всю усадьбу, и поймал пробегавшую мимо горничную.

— Бажена, найди мне, пожалуйста, Серегу. Пусть немедленно идет втаблинум.

— Но… — вякнула, было, горничная.

— Ничего, — успокоил ее Бобров. — Я тебя заранее прощаю.

Серега был отловлен у себя в ведомстве бочкотары и пришел, недовольно ворча.

— Слушай, друг мой, — вкрадчиво начал Бобров.

Серега напрягся. Когда шеф начинал говорить так, это сулило или большие неприятности, или какую-нибудь неподъемную работу, или большие деньги. Ну, или все вместе.

— Друг мой, что ты знаешь о промышленном консервировании?

— Ничего, — абсолютно честно ответил Серега и напрягся еще больше.

Тема была ему совершенно незнакома, но ведь Бобров не зря позвал именно его.

— Помнится, ты совсем недавно ратовал за прогрессорство и экспансию? — коварно спросил Бобров.

— Ну, — насупился Серега, не ожидая в связи с этим ничего хорошего.

— Тогда это как раз для тебя, — широко улыбнулся Бобров. — Вобщем, не буду тебя интриговать, но Никитос подбросил мне интересную мысль. И состоит она в том, чтобы внедрить среди греков, а потом и среди других идею консервирования продуктов. И начнем мы с солений и компотов. Только учти, для начала будем использовать исключительно местный продукт: огурчики, сливу, инжир, виноград. Производство бочкотары ты прекрасно поставил, надеюсь, и с этим справишься.

Бобров похлопал Серегу по плечу и быстро вышел.

— Но как же!.. — крикнул ему вслед Серега, но того уже и след простыл.

Серега постоял минуту, тупо пялясь на ряд книжных полок, заполненных содержимым технической библиотеки, потом тяжело вздохнул и отправился к ящичку с картотекой. Надо было для начала хотя бы ознакомиться с предметом.

Начав, он неожиданно увлекся и через пару часов считал себя уже специалистом. Правда, была одна неясность, которая портила всю картину. Неясность состояла в таре. Во всей литературе Серега не нашел ни единого упоминания об использовании таких экзотических материалов как керамика и дерево. Кругом была луженая жесть и стекло. Привыкший оперировать категориями бочек и ушатов, Серега слегка растерялся. Но из положения надо было как-то выходить. Слова Боброва не шли у него из головы. Он подумал и пошел на поклон к Ефимии. Надо было начинать с опытов.

Ефимия, после эмоционального Серегиного рассказа о принципах промышленного консервирования в условиях древнего мира, тоже заинтересовалась проблемой. А уяснив, что это ни в ком случае не относится к ее драгоценным стеклянным банкам и запасам овощей с огорода дяди Васи, ее интерес вырос до энтузиазма.

Появляться в среде херсонесских горшечников Сереге, как их главному конкуренту-бондарю, было небезопасно. Евстафий посмеялся, но воинов для статусной охраны не дал. Тогда Серега поехал к Никитосу и объяснил ему ситуацию. Никитос оказался в курсе, но, в силу зашоренности мышления, дальше, чем купи-продай не пошел. Однако, он подал Сереге ценную мысль, что сосуд для консервации должен быть глазурован, потому что обычная керамика все-таки хотя и полу-, но проницаемая. Но переговоры с горшечниками взял на себя без возражений.

Надо отдать им должное, горшечники суть вопроса ухватили сразу. Их, конечно, никто не просвещал по части использования сосудов, но вот идею герметичности они поняли тут же. А когда Никитос озвучил объемы производства, его едва ли не причислили к сонму богов. Ему даже не припомнили торговлю изделиями их злейшего врага — Боброва.

Вернувшийся Никитос сообщил, что дело, собственно, на мази и ему, как старшему торговому партнеру, хотелось бы знать, когда кириос Серегос выдаст первую партию. Серега, которому звание кириос было лестно, тем не менее, спросил:

— Опа. А когда это ты стал старшим торговым партнером?

Однако Никитос не смутился.

— Ну, других-то у вас нет. Значит я старший.

Серега от такой логики только головой помотал, как лошадь, отгоняющая мух, но спорить не стал.

Первые опыты он провел у Ефимии на кухне. Той самой было интересно. Первой позицией пошел компот из слив. Сливы для этого были закуплены на местном базаре. Горшечники предоставили Никитосу, а уж он переправил в поместье несколько экспериментальных горшков. Получившийся компот был закрыт в сосудах с крышками, которые для пущей герметичности были обмазаны тем же составом что и амфоры с вином.

Ждали две недели. Серега сначала прибегал смотреть каждый день, потом через день, а потом забыл совсем и только Ефимия ему напомнила. Для снятия пробы пригласили все сочувствующих, ну то есть, сколько смогло поместиться в столовой. Первым, что естественно, был Бобров. Он попробовал и очень одобрил. И даже ложку облизал, чтобы показать, как ему понравилось. После такого вступления, отбоя от желающих просто не было. Серега ощутил себя триумфатором и принимал поздравления. Присутствующий здесь же Никитос уже потирал руки, предвкушая сумасшедшую прибыль. И ведь не ошибся, чертов грек.

Бобров потихоньку вышел из триклиния, предоставив Сереге купаться в лучах славы. В том, что тот справится с заданием, у Боброва не было ни малейшего сомнения. Серега и производство развернет с его, Боброва помощью, конечно, и они с Никитосом принесут приличную прибыль поместью.

Но сейчас Боброва занимало несколько иное. И это иное носило не только личностный характер, но, получив мощную подпитку от Петровича, который сам того не зная, сподвигнул товарища на полное переосмысление того, что он вначале задумал. Вобщем, все получилось как всегда неожиданно.

Совершенно неожиданно захандрила Златка. Полностью здоровая девушка вдруг потеряла аппетит, у нее исчез блеск из глаз, она стала вялой и на вопросы отвечала невпопад. Всполошившийся Бобров, естественно, потащил ее к Петровичу. Петрович приступил к делу обстоятельно. Но скоро и он вынужден был развести руками. Однако, не желая отступать, он спросил:

— Злата, может, ты чего-нибудь хочешь? Этакого, — Петрович изобразил рукой в воздухе некую фигуру, — особенного.

Девушка потупилась и даже покраснела. Петрович приписал эту реакцию природной стеснительности и решил поощрить ее к откровенности.

— Мне можно рассказывать все, — уговаривал он. — Я даже мужу твоему не проболтаюсь.

— Ой, а как же тогда… — и Златка опять замолчала.

Но Петрович был не простым врачом, а немного знахарем, а где-то даже и экстрасенсом, и он, в конце концов, все-таки выяснил…

— Тьфу ты! — плюнул в сердцах Петрович. — Что ж ты сразу не сказала. Муж чуть на стенку не полез. И меня старика совсем смутила.

— Я не хотела, — жалобно пробормотала Златка. — У нас в городе этого нет. Где он это достанет?

— Он, — назидательно сказал Петрович, и даже палец вверх поднял, — для тебя все достанет.

— Правда, — расцвела Златка.

— Истинная правда, — подтвердил Петрович. — Ты только ему об этом сама скажи, — и он усмехнулся по-доброму.

Теперь Бобров, порадовавшись за Серегу, должен был решать новую задачу. Сначала, выслушав Златку и попеняв ей за то, что сразу к нему не обратилась, он хотел просто удовлетворить ее желание и забыть про это, но потом подумал, что к нему в руки практически сама идет прекрасная возможность еще выше поднять престиж поместья без всякого участия божественных сил за порталом. Поручить это дело было уже некому, потому что все были вплотную заняты. И он занялся сам.

Главным по скифам считался Агафон. Он наработал прекрасные связи, раздал кучу взяток и подарков, которые, если считать по Бобровским ценам, не стоили почти ничего, а вот, если считать по ценам тех же скифов, то им цены не было. Агафон был вхож даже в царский дворец. С самим царем он, конечно, не был знаком, но вот с его, так сказать, премьером водил самое тесное знакомство. Прочие же царедворцы у него практически с рук ели. И вот к такому человеку направился Бобров.

Визит был тщательно обставлен. Боброву в принципе на внешний антураж было глубоко наплевать, но престиж Агафона пострадать был не должен. Поэтому Бобров ехал на парадной подрессоренной повозке с возницей. Спереди кортеж предварялся всадником в форме поместья с мечом и кинжалом, по бокам и сзади топали четверо воинов в полном вооружении и с копьями. Было жарко, дорога пылила и, хотя расстояние было плевым, воины уже взопрели. Однако, мужественно терпели, потому что такая работа.

Миновав открытые ворота города, где Боброву с его эскортом салютовали стражники, повозка направилась не в порт, где ранее проживал Агафон, а в богатый квартал и остановилась у широких вычурно украшенных ворот. Всадник, не сходя с коня, грохнул по верху рукоятью кинжала. В окошечко выглянул привратник, и тут же заскрипела, открываясь, тяжелая створка.

Агафон встретил Боброва у бассейна перистиля, усадил на мраморную скамейку в тени какого-то густого куста и крикнул слуге, чтобы нес что-нибудь прохладительное. Просьбу он выслушал внимательно, подумал немного и назвал цену.

— Побойся богов, Агафон, — Бобров даже чашу с питьем поставил на скамью. — Это где ж такое видано, чтобы за пять коров с быком заламывать триста шестьдесят драхм. У меня такое ощущение, что ты меня считаешь приезжим из Афин.

— Ну сам посуди, — не стал отступать Агафон. — За эти, прямо скажем, небольшие деньги тебе подгоняттовар прямо к двери. Никаких забот по транспортировке. И, если изъявишь желание, за каких-то пятьсот драхм при них будет коровница.

Бобров задумался. Предложение выглядело реалистичным.

— Только коровница не должна быть слишком молодой, — высказал он пожелание.

— Это тебе Злата сказала? — ухмыльнулся Агафон.

— Нет, — терпеливо объяснил Бобров. — Просто опыт приходит с годами. Ладно, я согласен. Только пусть приведут рано утром, пока город спит. А за деньгами сам заедешь, а то мне здесь светиться с мешком серебра нет резона.

Через неделю, когда чуть забрезжило, часовой с вышки доложил о приближении стада. Разводящий поднял караул и стадо встретили у начала подъема. При стаде в качестве погонщиков наличествовало двое молчаливых скифов на лошадях и одна замурзанная, оборванная женщина со сбитыми в кровь ногами. Когда скифам попеняли на это, они только равнодушно пожали плечами.

Тем не менее, их накормили, напоили и отпустили восвояси. Скифы удалились так же молча.

Бобров, выйдя встречать оплаченный товар, хотел было возмутиться габаритами коров, но скифы, посредством толмача, ему разъяснили, что у них все такие, и они специально мелких не отбирали. И Боброву пришлось смириться.

Женщину, которая без сил опустилась на землю, тут же призванные на помощь двое воинов оттащили в ванную, где горничные отмыли, вернее, выстирали ее, выбросив всю одежду. Потом ее, завернутую в кусок полотна, те же воины доставили к Петровичу, а сами быстренько смылись. Они уже знали назначение разложенных на столике блестящих инструментов.

Женщина до этого от удивления даже забывшая стонать, оставшись наедине с Петровичем, просто испугалась и тот вынужден был пригласить нубийку Меланию, немного освоившую обязанности медсестры. Увидев рядом с Петровичем темно коричневую, одетую в белый халат женщину, пациентка перепугалась еще больше. Ее с трудом успокоили, потому что греческого она не понимала, скифским владела с пятого на десятое и только Злата смогла как-то с ней договориться, используя свой, подзабытый уже, словенский. Имя у нее оказалось очень уж подходящим — Млеча.

Отмытая и одетая Млеча оказалась совсем молоденькой — не больше шестнадцати лет. Бобров даже засомневался, откуда у девчонки может быть опыт. Но, избавившаяся через неделю от цепких рук Петровича, девушка моментально доказала, что опыт у нее есть. Надо сказать, что всю неделю, пока она отсутствовала, коровами занимались всякие случайные люди, которые считали, что главное, это скотину накормить. Правда, у Евстафия нашелся солдат, который умел даже доить, чем заслужил денежное поощрение и внеочередной отпуск. Наконец, она, так сказать, вышла на работу. И все сразу поняли, что такое профессионал. Вобщем, через пару дней в усадьбе появились сметана, творог, сливки и даже варенец. Млечу стали привечать на кухне, и сама Ефимия, сойдя с Олимпа, подружески потрепала ее по щеке.

Девчонка, казалось, умела все и Златкина хандра исчезла буквально на глазах. Щеки ее снова порозовели, в глазах появился блеск, волосы больше не висели неопрятными сосульками. А явившийся через недельку из Большого мира Смелков, отведав нового блюда Ефимии — вареников с творогом в сметане по-древнегречески, впал в задумчивость, а потом упился до положения риз и кричал Боброву:

— Не пойду я обратно! Я тут хочу!

Одно было плохо — коровы всем скопом давали не больше одного ведра молока за день. Надо было думать, как улучшать породу. Бобров полез в литературу. Высмотрел он там такое, что потом долго крутил головой и удивленно ругался сквозь зубы. Но, как бы то ни было, делиться пришлось с еще не совсем пришедшим в себя Смелковым. Мрачный Юрка отпивался в триклинии сильно разбавленным ледяной водой вином. Ледяную воду у Ефимии еще надо было заслужить. Юрка заслужил после того, как доставил ей пару морозильных камер.

— На-ка, прочти, — сказал Бобров, следя за реакцией.

Юрка прочитал и поперхнулся вином.

— Ты что, с телеги упал?! И где я тебе все это возьму?!

Смелков, разогретый пусть и разбавленным, но вином, еще долго буйствовал, крича:

— Да у меня весь Херсонес на шее сидит!

Когда же он в запале крикнул, что будет жаловаться на этот произвол в ЕСПЧ, вошел Серега и поставил на стол два горшочка примерно на литр вместимостью кааждый.

— Вот, — сказал он гордо. — Только что из автоклава. Еще теплые.

Бобров заинтересованно потрогал горшочек.

— И сколько, по-твоему, они простоят?

— Да не меньше полугода. Мы там всю микрофлору вместе с микрофауной на хрен поубивали.

— Это чего? — спросил Смелков, немного остывая.

— Это консервированный компот из слив, — ответил Серега. — Две драхмы горшок. Кстати, с тебя тонна сахара за приобщение к тайне.

Так как нормальные слова у Юрки кончились, а ругательные он применить не мог из-за вошедшей следом за Серегой Дригисы, то он только выпучил глаза и злобно запыхтел.

Август ознаменовался повальным увлечением консервированием. Ефимия, даже забросила свое основное дело, свалив все на заместительницу. Вкус блюд от этого не ухудшился, и Бобров начал подумывать о том, чтобы назначить Ефимию старшей над консервным предприятием, работающем на внешний рынок, потому что и Серега забросил свое бондарное производство. Но как только он попытался поднять этот вопрос в присутствии обоих потенциальных претендентов, как тут же получил гневные отповеди и с той и с другой стороны.

— Не понял, — сказал Бобров недоуменно. — Вы что ж, оба хотите или оба не хотите?

Серега и Ефимия дружно замотали головами.

— Что? Хотите? Ах, не хотите? Ничего не понимаю. Тогда сделаем так: Ефимия возвращается на свое рабочее место и ей вменяется консервирование овощей исключительно с дяди Васиного огорода. Серега же будет работать только на продажу. Договаривайся с Вованом насчет средиземноморских фруктов и ягод. А то у нас здесь растет всякая мелочь. И, кстати, подумай над ассортиментом.

Оба консервных мастера ушли недовольными.

— Я же и виноват, — сказал Бобров в пространство.

…Серега, как манагер, оправдал возложенные на него надежды и на этот раз. Причем, на этот раз он подошел к делу серьезно и без дураков. Это не была лихая кавалерийская атака, как в случае с бочками. Там ему, можно сказать, повезло. Но выводы он сделал. Поэтому Серега внимательно перечел все, что относилось к промышленному консервированию, включая ГОСТы, описания и инструкции. Потом подумал над заменой тары, потому что Бобров категорически запретил использование стеклянных и жестяных банок, зная Серегину страсть к прогрессорству. Кстати, Юрка инициативу Боброва горячо поддержал. Правда, по другой причине — не хотелось ему возиться с пустыми банками. Много денег с них не получишь, а мороки выше головы.

С тарой помог Никитос. Через его посредничество городские горшечники согласились поставить нетипичные сосуды с крышками. Причем Серега потребовал, чтобы после обжига крышка без зазоров прилегала к горловине. Если же такого не случалось, посуда попросту браковалась. Хорошо, что горшечникам подсказали обтачивать обожженные горшки. Иначе была бы масса брака, потому что, как правило, горшки слегка ведет при обжиге.

Следующей проблемой была обеспечивающая герметичность прокладка. Ни один из местных материалов на эту роль не годился, меняя при длительном хранении или цвет, или вкус, или запах консервируемого продукта. И, как правило, не в лучшую сторону. Над решением проблемы бились чуть ли не всем поместьем. Наконец Боброву это надоело и он, призвав Юрку, заказал ему целую связку обычных резиновых прокладок. Юрка связался напрямую с заводом и получил сразу несколько тысяч штук. После небольшой доработки крышек прокладки легли туда как родные.

Осталось самое простое — прижать крышку так, чтобы прокладка заработала и в таком виде отдать покупателю. Когда подумали, оказалось, что подборка прокладки еще не самая простая проблема. И опять поместье погрузилось в раздумья. Закаточная машинка, которой хвасталась Ефимия, отпала сразу по причине несоответствия крышек. Простая обмазка смолой, как это применялось на амфорах, не решала вопроса работы прокладки, хотя и обеспечивала минимальную герметизацию. Но мазать смолой горячую банку — занятие не для простых смертных. Тут надо быть или героем, или иметь специальные перчатки.

Разгадку опять нашел Смелков. Он не поленился притащить с собой банку с крышкой, которая прижималась к горловине специальной пружиной. Даже не пружиной, а хитро выгнутой полоской стали. Ну а так как инициатива наказуема, то Смелкову и досталось размещать заказ на такие стальные полоски. А уж изогнуть ее, то есть полоску, в нужной конфигурации и закалить… С этим вполне справился местный кузнец.

И вот торжественная презентация. Не чуждые искусства гончары вместо того, чтобы с любовью расписать горшки сценами из легенд и мифов, вынуждены были наносить рисунок по выданному Серегой трафарету. Это конечно отвращало ценителей, но таковых оказалось немного. Для других важно было содержимое горшков, на которых, чтобы кто не промахнулся, красовались надписи на чистом греческом: компот из слив, компот из фиг и другие компоты из всяких экзотических фруктов и ягод.

Первым, кто стоял в очереди на продажу, естественно оказался Никитос. И не только как главный торговый партнер, но и как совладелец бренда, принявший в создании продукта самое активное участие. Стоит только вспомнить его посредническую деятельность, связавшую Серегу с гильдией горшечников.

Бобров, в своем слове по поводу выпуска в свет нового товара, отметил, что хорошо бы было начать продажи поздней осенью, когда свежие фрукты и ягоды станут редкостью. К его словам прислушались все, кроме Агафона. Как тот заявил, его контингент будет это потреблять в любое время года и пообещал представить доказательства не позднее чем через неделю.

В разгар мероприятия примчался слуга, подметавший двор и крикнул из дверей:

— Господин, там показался наш корабль, у которого на буксире еще два.

На крик обернулись все присутствующие, так как все считали себя господами. Но поняли только двое.

— Серега, а ведь это наш Вован кого-то отловил, — сказал Бобров. — Пойдем-ка глянем.

Презентация была скомкана. Вся толпа из триклиния отправилась на пристань. Посмотреть на обещающее быть неординарным зрелище отправились все кроме часовых на стенах. Часовые изнывали от любопытства, но и службы не забывали. Часть народа выстроилась на кромке обрыва, а Бобров с Серегой, женами и теми, кто считал себя вправе находиться рядом, спустились непосредственно на пристань.

Пристань стараниями уже штатного фортификатора поместья Ипатиоса потерпела ряд существенных изменений. Решетчатую башню, возвышавшуюся над обрывом, решено было оставить. А вот рядом с ней прорыли довольно пологий спуск, облицованный камнем, чтобы повозки с грузом могли подниматься. Угол уклона выбирался таким, чтобы мулы, запряженные попарно, вытаскивали наверх примерно до полутонны. Как правило этого хватало. Ну а если груз был тяжелее и при этом неразъемен, в помощь мулам применяли тали. Деревянный настил самой пристани расширили и удлинили. Мало того, от него к середине бухты отходили два коротких, метров по десять отростка, которые молом назвать рука не поднималась, потому что они представляли собой настил на толстых сваях. Боковые стороны пристани были огорожены поручнями, и с одной стороны стояла будка часового, поднимавшего по тревоге на невысокой мачте черный шар. Шар был прекрасно виден посту на башне. Правда, до сих пор этим способом связи еще не воспользовались.

Вованов «Трезубец Посейдона» уже ложился на курс, приводящий его прямиком к пристани. Тащившиеся сзади суденышки палубная команда подтягивала поближе. На берегу гадали, кто бы это мог быть, и большинство утверждало, что это непременно пираты, хотя никто до этого пиратских кораблей в глаза не видел.

На корабле толпу встречающих тоже заметили и радостно замахали руками. Один Вован, уже различаемый рядом с рулевым, сохранял вид значительный и серьезный. Вот он что-то прокричал и паруса, сминаясь, поползли к мачте и гафелю, а за кормой слегка взбурлила вода. Вован не любил швартоваться под парусами. И теперь, имея двигатель, вовсю этим пользовался. Тем более, что из города процесс швартовки виден не был.

— Это что у тебя за корыта на буксире?! — крикнул Бобров.

— Пираты, — коротко ответил Вован.

На носу и на корме «Трезубца» скалились загорелые матросы со швартовами в руках. Высокий борт корабля надвинулся, взбурлила за кормой вода, заскрипела пристань, когда к ней прижалась тяжелая туша.

— Трап подать! — заорал сверху боцман.

И наконец, на настил пристани важно спустился сам Вован в занятной одежде, состоящей из хитона перепоясанного широким кожаным поясом, на котором с одной стороны висела тяжелая абордажная сабля, а с другой — не менее тяжелый нож-кукри. На голове набекрень сидела совершенно не гармонирующая с нарядом, широкополая шляпа, поля которой были смяты для придания ей формы треуголки.

— Попугая тебе не хватает, — убежденно заявил Бобров, тиская капитана.

— За этим дело не станет, — отмахнулся Вован, здороваясь с Серегой, а потом даже слегка покраснел, когда его обчмокали Злата с Дригисой.

Наверху приветственно орали встречающие. Матросы, тем временем, подтянули к причалу обе посудины. Вблизи они выглядели здорово побитыми. На одной даже видны были следы огня.

— Купцам продадим, — беззаботно махнул рукой Вован.

— А где же команды? — поинтересовался Бобров.

— Где ж им быть-то. В трюме, конечно. Кто уцелел.

— Тяжело было? — участливо спросил Бобров.

— Да нет. Ерунда. Шарахнули метров со ста картечью и сразу полкоманды выбили. Потом подошли поближе и добавили.

— А второй чего такой опаленный?

— Второй-то? А по нему огненной стрелой отстрелялись. И попали. Ну а пока они тушили, мы подошли поближе и ка-ак…

— Слушай, так может это и не пираты вовсе?

— Да ладно. Их же трое было. И они совсем было собрались нас брать на абордаж. Пришлось немного отбежать и воевать дистанционно.

— А где же тогда третий?

— Ну-у, третий того. Сгорел вобщем. Мы на нем опробовали наш напалм. Знаешь, очень действенная штука оказалась. Попали только одной гранатой и ему хватило.

Матросы тем временем выгрузили из трюма десяток пиратов. Пираты выглядели крайне непрезентабельно, но, тем не менее, были аккуратно связаны в цепочку. Наверно, чтобы не потерялись.

— Куда ты их? — спросил Бобров.

— Продам. Мне жаловались, что в каменоломнях работать некому. Все какие-то деньги, — философски заметил Вован.

— Вон тот, толстый на Кравчука, гад, похож, — мотнул головой Бобров.

— Значит паровозом пойдет, — слегка оживился Вован. — А что тут у вас за две недели произошло? Чего Серега такой веселый?

— О! — оживился Бобров. — Пойдем, расскажу, пока ты будешь завтракать, — он посмотрел на часы. — Ну, или обедать. Но сначала про твое плаванье.

— Это мы запросто, — оживился Вован. — Вы только накормите.

Рассказ капитана был краток. Вован быстро управился с блюдом жареной султанки, отламывая маленькими кусочками мягкий ноздреватый хлеб, запил это дело кружкой вина, одобрительно оглянувшись на присутствующую Ефимию, когда в кувшине брякнули кубики льда, и сказал:

— Ну слушайте.

— Мы шли к Фасису. Как всегда напрямик, чтобы не бороться с прибрежным противным течением. Когда осталось каких-нибудь пятьдесят миль, и мы уже шли в виду берега, эти орлы и появились. Скорость у нас была небольшая, где-то наверно узла три, потому что ветер был вообще никакой, и нас стали догонять три небольших суденышка.

Тут Вован прервался, поболтал кувшин, вылил содержимое в кружку и знаком показал одной из слушавших его официанток, чтоб долила.

— Не части, — сказал Бобров. — А то мы дослушать не успеем.

— Я как стеклышко, — заверил Вован. — Так вот. Надо признать, что за время плаванья мы слегка расслабились и заметили гавриков, когда до них было около кабельтова. Нас извиняет только то, что их не было видно на фоне берега и зашли они с левой раковины. Мы бы так и не поняли, кто это такие, если бы они не поторопились. Залп из луков они сделали явно с целью запугать. Наш корабль же не походит на классическую триеру. Ну и они, видать, решили, что это такой своеобразный купец. А на купцах известно кто ходит.

Он прервал рассказ и, оглядев стол, пощелкал пальцами, выбирая. Потом отломил кусок хлеба, макнул в красный соус и с явным удовольствием сжевал.

— Не смотри на меня так, — сказал он Боброву. — Походишь с мое в море…

Бобров только рукой махнул.

— Ага, — продолжил Вован. — Так вот, стрелы кроме двух не долетели и мы поняли, что это не мирные мореходы. Я скомандовал слегка увалиться, чтобы, значит, иметь ветер повыгоднее и приготовиться к отражению атаки. Абордажа одного такого суденышка мы не боялись, но три это уже был перебор. Там заметили, что мы изменили курс и наддали. А надо сказать, чо гребцы там были хорошие. А кормчие еще лучше. И они стали нас нагонять. Ну и когда они подошли метров на пятьдесят, и траектория наших эвфитонов однозначно стала настильной, я приказал всадить в головного горшок с напалмом. Как ни странно, попали с первого раза. Впрочем, качки почти не было, да и расстояние такое, что стреляли практически в упор. Вобщем, разгорелось быстро и ребятам стало не до погони. А остальные еще прибавили. Пока на корме по новой заряжали машинку, я немного развернулся, и по следующему отстрелялись уже картечью из носового аппарата. Последний, прекрасно видя, тех, в кого попало, тоже потерял охоту, и стал разворачиваться. Я крикнул ребятам на корму, чтобы сменили напалм на горящую стрелу, и они вкатил ее в борт последнему. Ну а мы, пока они возились с водой, заливая горящий борт, плавно развернулись и взяли их на абордаж. Собственно абордажа, как такового, не было. Просто, когда над ними воздвигся наш борт, а над планширем торчало с десяток взведенных арбалетов, у них пропала всякая охота к сопротивлению.

— Чего-то мало народа на три судна? — с сомнением сказал Серега.

— Ну пришлось пострелять, — неохотно ответил Вован. — Тебе что, их жалко?

В триклиний заглянул боцман и крикнул с порога:

— Кэп, куда девать барахло?

— А, — отмахнулся Вован. — Разделите между командой. Аты почему до сих пор не за столом?

— Да я уже перехватил по мелочи, — ответил боцман и исчез.

— Это мы пиратское гнездо разорили, — неохотно ответил Вован в ответ на вопросительный взгляд Боброва. — Оружие там, ткани, пленники…

— Пленницы были? — поинтересовался Серега.

— Были и пленницы, — поднял на него глаза Вован. — Из близлежащих городов. Из Фасиса, из Диоскуриады, из Питиунта. Но учти, мы их всех развезли по домам. Так что… А что у вас? Вы обещали.

— Потерпи, — сказал Бобров. — У нас, понимаешь, все съедобное. Так что не только услышишь, но и увидишь и даже попробуешь.

— Так я вроде бы сыт, — с сомнением сказал Вован.

— Ничего, — успокоил его Бобров. — Мы немного перенесем обед.

После такого предисловия Вован с трудом дождался обеда. Он, правда, сходил на корабль, но его участие в его приведении в божеский вид после плавания было чисто номинальным и состояло в раздаче ценных указаний, да в чистке вместе с механиком газогенератора. А потом он просто маялся, бродя от кухни, где приставал к Ефимии, до триклиния. Наконец Ефимия его просто выгнала, и несчастный капитан отправился на верфь к Боброву. По дороге, уже за стеной усадьбы, он увидел симпатичную девчушку, загорелую и длинноногую, которая весело бежала по тропинке, размахивая легким ведерком. Светлые волосы ее, в отличии от остальных женщин поместья, были острижены совсем коротко, практически под мальчика.

— Кто это? — спросил он у подвернувшегося Андрея, шедшего со стороны виноградника.

— Это-то, — Андрей посмотрел вслед девчушке. — Это Млеча. Скифы пригнали. Она у нас за коровами ходит.

— За какими это коровами? — удивился Вован. — Блин! Стоило отойти на пару недель и — нате вам!

Он отправился дальше, удивленно крутя головой, а в глазах мелькали гладкие загорелые бедра, и задорно улыбалось веснушчатое личико.

Спас Вована сигнал на обед. Услышав блямканье, он оставил желание пообщаться с Бобровым на фоне нового корабля и поспешил обратно. В триклинии уже рассаживались оголодавшие обитатели усадьбы, пропустившие обычное время обеда по вине Вована и возмущавшиеся по этому поводу. И тут две официантки внесли, держа с двух сторон за ручки, здоровенную миску, наполненную исходящими паром… варениками. Все радостно загудели, а Вован выпал в осадок. А когда он немного пришел в себя, следом за официантками вошла Ефимия и водрузила на стол, мало уступающую миске с варениками в размерах, миску с холодной сметаной. Вот тут Вован выпал в осадок вторично.

Когда он, стеная, заталкивал в себя двадцатый, казавшийся ему гигантским, вареник, с которого стекала разогретая сметана, пачкая руки и губы, сидевший напротив Бобров возгласил:

— А теперь пусть войдет волшебница, без которой всего этого не было бы!

И Ефимия втащила в триклиний за руку смущенную девчонку, ту самую, которую Вован давеча встретил на улице.

— Представляю почтеннейшей публике нашу Млечу, — торжественно сказал Бобров. — Царицу молока, графиню простокваши и сметаны и баронессу творога!

Публика заорала «Ура!», девушка покраснела как маков цвета и опустила голову, спрятав глаза, а бесстрашный капитан вдруг ощутил мимолетный испуг оттого, что подумал, а может она несвободна.

После вареников было огромное блюдо с салатом. Где Ефимия раздобыла такое, осталось загадкой, а вот содержимое живо напомнило Вовану оставленный дом в далеком уже восемьдесят девятом году, когда об этом чертовом капитализме знали только по произведениям Драйзера. Помидоры, свежие огурчики, лучок зеленый и репчатый, перцы, укроп, петрушка и другая не поддающаяся идентификации зелень. Объевшийся Вован с тоской смотрел на это изобилие, от души политое сметаной, и на азартно чавкающих друзей.

— Откуда эта радость? — спросил он тоскливо. — Юрка притащил?

— С нашего огорода, — гордо ответил Серега, уже оставивший мысль о приобщении древних греков к плодам огородной цивилизации. — Дядя Вася расстарался.

— Да ладно? — не поверил Вован.

— Вот те крест, — побожился Серега. — Ты хотя бы попробуй немного, чтобы место в животе осталось.

— Для чего? — испугался Вован и даже вилку от блюда отдернул.

— Увидишь, — загадочно сказал Серега и успокоил: — Это не больно.

Впрочем, Вован много бы съесть все равно не успел, потому что с салатом расправились и без него и очень быстро. А потом Серега возгласил:

— А компот?!

И девчонки-официантки сноровисто стали вскрывать какие-то горшочки и вываливать из них в глубокие миски нечто странно похожее на мелкие сливы.

— Это что? — опасливо спросил Вован.

— Это вкусно, — ответил с набитым ртом Бобров.

Против такого авторитета Вован не устоял. Тем более, что отведанное яство оказалось обычным консервированным компотом.

— Стоп, — сказал сам себе Вован. — Откуда тут консервированный компот? Колись, Серега.

Серега скромно улыбнулся.

Все выяснилось буквально на следующий день. Вован осознал, что пока он вел с пиратами свою локальную войну, в поместье шагнули очень далеко на пути превращения его, по сути, в самодостаточное образование, для которого соседи не более чем торговые партнеры. Уже сейчас обитатели усадьбы брали в городе только керамические изделия. При желании, они могли бы наладить и свое производство, но Бобров просто считал излишним нагружать свою инфраструктуру местными технологиями. Получается у соседей хорошо — и ладно. А вот то, что Бобров не хочет делиться с обитателями города технологиями двадцатого века, капитан, в отличие от Сереги, поддерживал и одобрял. По его однозначному мнению, ход истории это ход истории, и не надо в него вмешиваться. Концепцию «люди как боги» он категорически отвергал. И знал, что он в этом не одинок, и его, ежели что, поддержит и Петрович и даже Юрка, служащий главным мостом между мирами. Насчет дяди Васи он, конечно, был не так уверен, но даже возраст того указывал скорее на консерватизм мышления. Никто не спорил, что бывало и наоборот, но это, как правило, были исключения.

Вобщем, Вован с удовольствием принял возложенную на него часть обязанностей и обещал передать всем капитанам своих кораблей и заморским купцам-посредникам назидание о закупке всяких, даже экзотических фруктов.

Серега же, получив такую поддержку, перешел к уже промышленным масштабам. Под это дело была построена даже котельная для питания паром технологического процесса, где предусматривалась высокая температура и давление. А Агафон лично съездил на встречу со свои скифским коллегой и отвез ему на пробу несколько горшочков нового изысканного лакомства. Отзывы из дворца поступили самые благожелательные и Агафон, не сомневаясь больше, взял на реализацию большую партию, прибавив к ним несколько амфор молодого пока коньяка.

Обоз должен был тащиться до Неаполя пару суток и Вован не стал дожидаться результатов. В новое плавание его провожала робко стоящая в сторонке Млеча.

Была середина октября. Море стало темно-синим и сморщенным. Ветер дул преимущественно с северных направлений и воздух ощутимо похолодал. Осень правила бал на юго-западе Крыма. Вернувшийся из города Прошка злорадно доносил развалившемуся в кресле Боброву:

— Неуютно у них в городе. Народ уже сейчас мерзнет, заматываясь на улице в гиматии, пеплосы и хламиды. И, главное, никто не утепляется. Кажется, пример перед глазами, я имею в виду скифов, ну надень ты штаны и будет тебе счастье. Нет, блин, ходят с голыми ногами. Даже наш прогрессивный Никитос. А потом прибежит к Петровичу. Ведь ясно же, что здесь не Греция.

— Это он зря, — добродушно проговорил Бобров. — Дует же. Сколько там снаружи? Не смотрел?

— Смотрел, конечно, — Прошка отвлекся от критики несчастных херсонеситов. — Девять градусов. А между прочим, когда я уезжал утром, было одиннадцать. Холодает, однако.

— Холодает — ладно, — сказал Бобров. — А вот шторм нам сейчас совсем не нужен. На днях должен прийти «Трезубец», а Владимир вдоль берега не ходит. И, скорее всего, рванет от Босфора прямо сюда.

— Нуда, — хихикнул Прошка. — Млеча и все такое…

— А в ухо? — лениво поинтересовался Бобров.

— Молчу, молчу, — Прошка был само смирение.

В дверь таблинума заглянула Злата.

— Ага. Вот ты где. Там Юрик появился. Замерз как последний раб в одной набедренной повязке. Сейчас на кухне трясется. Ефимия ему вино греет.

— Зря он с вина начал, — проворчал Бобров. — Лучше бы чайку с медом принял. Наверно не хочет выбиваться из образа.

— Это кто тут чего не хочет? — из-за плеча Златы появился закутанный в одеяло Смелков.

В руках его исходила паром большая кружка. Юрка смачно отхлебнул из нее и блаженно зажмурился.

— Некта-а-ар.

Потом добавил специально для Боброва.

— Сам пей чай, узурпатор. Расселся тут, понимаешь.

— Чего тебя принесло в такой холод? — поспешил перевести разговор Бобров, зная Юркино отношение к авторитетам.

— Это у вас холод, — передернулся Смелков и торопливо отпил из кружки. — А у нас теплынь и некоторые еще купаются. А принесло меня по твоей просьбе. Так наверно я и останусь неоцененным, — добавил он, обращаясь уже к Злате.

Та сочувственно покивала.

— Это что еще за просьба? — удивленно спросил Бобров.

— А кто это у меня просил достать ему сперму быка-производителя для искусственного осеменения? Не ты?

Окружающие ошеломленно посмотрели на Боброва, а тот заметно смутился и начал оправдываться:

— Ну просил. Так это когда было-то.

Юрка даже про свое вино забыл.

— Ты что ж, думаешь я ее под кроватью держу, эту сперму? Или что я сам бык-производитель? Я же пол Хохляндии обзвонил пока не раздобыл это… не знаю, как назвать. А денег сколько угробил. Вобщем, с тебя полкило золота. В другой валюте не беру.

— Прошка, сбегай за Петровичем, — попросил Бобров. — Где у тебя эта сперма? — это уже к Юрке.

Тот вытаращился небывало.

— Моя при мне, — проворчал он. — А вот бычья в моей комнате в сосуде Дьюара. И надо поторопиться.

Петрович вбежал в таблинум решительный и готовый ко всему. Однако среди присутствующей публики он не заметил никого, кто бы остро нуждался в его помощи. Петрович недоуменно оглядел странно выглядящий народ и повернулся к Боброву за разъяснениями. Но Бобров его опередил.

— Петрович, — спросил он и слегка поежился, — вот как ты относишься к искусственному осеменению?

— Я? — переспросил несколько огорошенный эскулап. — Я к нему не отношусь.

— Нет, ты не понял, — сказал Бобров. — А чтобы было понятно всем, я начну издалека. Вот все вы любите творог, сметану и простоквашу.

Из угла, где пристроился Прошка, раздался мечтательный вздох.

— Так вот, Млечина молочно-товарная ферма не может обеспечить всех желающих этим продуктом. Не потому, что ей не хочется, а потому, что местная порода коров этого сделать не позволяет. Мелкая она слишком. Понимаете? И надои у нее соответствующие. А современную нам корову через портал не протащить.

— Ну-у, — сказал Петрович. — Я бы взялся.

Присутствующие посмотрели на него удивленно, а закутанный в одеяло Смелков с откровенной иронией. Бобров же вообще не отреагировал и продолжил, как будто Петрович ничего и не говорил.

— Почитал я литературу про выведение новых пород и понял, а зачем нам здесь корова или бык-производитель, когда можно обойтись частью быка.

— Хрен отрезать? — подал голос испорченный агорой Прошка.

Бобров посмотрел на него укоризненно и Прошка смешался.

— Так вот, частью. И эту часть нам Юрка доставил.

Юрка забросил конец одеяла на плечо на манер гиматия, прижал руку к сердцу и раскланялся. Содержимое кружки он предусмотрительно выпил.

— Теперь, кто у нас ближе всего к этому делу? Конечно, Петрович.

Общее внимание обратилось на Петровича.

— Э-э, — сказал тот. — Я врач. Терапевт. Я не ветеринар.

— Ничего, — успокоил его Бобров. — Ты же гинекологию знаешь. Ну вот, там то же самое, только хвост мешает. И вообще, Мелания тебе поможет, да и Млеча в стороне не останется. Давай, Петрович, а то сперма испортится. А за нее деньги плачены.

Петрович ушел, храня на лице выражение одновременно мрачное и озадаченное.

… — Парус! — с воплем в таблинум ворвался всезнающий Прошка.

Бобров и Петрович, сидящие за низким столиком и вычисляющие сроки стельности коров, дружно вздрогнули. Бобров погрозил Прошке кулаком, а Петрович швырнул в него тапочек. Прошка ловко уклонился, и Петровичу пришлось идти за тапочком к самой двери.

— Это Вован, — сказал Бобров значительно и продекламировал: — Из дальних странствий возвратясь…

Наверху, на обрыве и внизу на пристани собрались все свободные на этот час. Прибытие корабля, тем более, из дальнего плавания, по-прежнему было в поместье событием номер один. На пристани рядом с Бобровым и Златой стояла смущенная, красная до корней волос Млеча, одетая в аккуратное пальтишко и повязанная шерстяным платком. По распоряжению Боброва, ввиду сильного ветра, женщин без головных уборов на улицу не выпускали вообще, и часовому на воротах был дан соответствующий наказ. Поэтому все тетки, пришедшие встречать корабль, были замотаны до глаз. Только модница Злата, пользуясь своим привилегированным положением, надела кокетливую шапочку, на которую все время неодобрительно косился Бобров.

«Трезубец» вырос рядом совершенно неожиданно. Буквально только что он был метрах в ста и вот уже почти нависает над пирсом. Но тут же паруса потеряли ветер, под кормой коротко взбурлило, и высокий борт мягко коснулся навешенных кранцев. Наверху, через планширь свешивались головы свободных от вахты. В этом году рейс был последним в связи с наступлением сезона зимних штормов, и команда предвкушала приятное безделье на твердой земле в тепле и безветрии.

Вован сошел на пирс одним из последних, поздоровался с Бобровым и всеми остальными присутствующими и сделал вид, что только сейчас заметил Млечу. А та уже не знала куда деваться и, если бы не Злата, спряталась за спины встречающих. Вован посмотрел на толпу, махнул рукой и обнял спрятавшую лицо девушку. Наверху радостно загомонили, а внизу наоборот, притихли.

Торжественный ужин по поводу возвращения «Трезубца» в триклинии был дан исключительно для избранных. Андрей назвал это симпосионом и все молча согласились, зная, что все равно все закончится банальной пьянкой. Счастливая Млеча сидела рядом с мужественным капитаном и робко оглядывала собравшихся.

Когда народ уже достаточно наужинался, Вован перешел к самому главному, к повествованию о своем путешествии. Голос его звучал твердо и гласные он не растягивал. Что значит — опыт.

Во первых строках он, естественно, упомянул море. Капитан был бы не капитан, если бы он не живописал пробитую солнцем зелень волны, отороченной белым пенным гребнем, крики чаек, свист ветра в такелаже и грохот прибоя у неведомых скал. Он даже упомянул, как они крались по Босфору ночной порой по течению туда и против оного обратно, применяя двигатель, потому что пройти его под парусами можно только при наличии постоянного сильного ветра.

Но больше всего Вован рассказывал все же про Афины. Оставив судно в Пирее на боцмана, он на наемной повозке отправился в город.

— Ну, скажу я вам, мужики, большего столпотворения я в жизни не видел. Ближайшее подобие — наша толкучка на пятом километре. В выходной день, естественно. Правда, это только на ихней агоре. В других местах народу конечно поменьше. Но все равно, гвалт такой, что хоть затыкай уши и беги. Наш городок это просто бледное подобие. Провинция, одним словом.

— Это мы и сами знаем, — прервал его Петрович, а дядя Вася спросил: — Как там Парфенон?

— Парфенон стоит, — оживился Вован. — Слушайте, он целехонек и такой белый, словно светится. Я не мог не подняться. Представляете, Пропилеи целые и Коры с неотбитыми носами. А уж народу-то, народу. Уважают в Греции девушку Афину. Но не это главное. Я, когда спустился, пошел в ближайшую таверну, потому как после этого подъема есть хотелось — жуть. И совершенно случайно подслушал разговор двух сильно принявших на грудь мужиков. Они обсуждали до того интересные вещи, что я просто не могу вам их не пересказать. Значит, откинул сандалии в Афинах всеми уважаемый гражданин по имени Пасион. Юрка, это, кстати, тебя касается.

— Ты имеешь в виду откидывание сандалий? — недовольно спросил Смелков. — Так знай, я здесь ни при чем.

— Да нет, — отмахнулся Вован. — Сандалии здесь не при делах. Ты слушай дальше. Оказывается этот уважаемый гражданин был в молодости рабом. А когда он помер, наследники насчитали, держитесь за стол, семьдесят четыре таланта оставшегося после него капитала. Конечно же, не все в серебре. Ну, Юрке это ничего не говорит. Он привык оперировать долларами, рублями и купонами. Так вот, человек не нашего времени, семьдесят четыре таланта это почти две тонны серебра или четыреста сорок четыре тысячи драхм. Это, блин, капитал. Чтобы было понятней — на эти деньги можно купить семьдесят четыре усадьбы вроде нашей до перестройки.

Впечатленный Смелков присвистнул. Бобров тоже бы присвистнул, так как знал насколько трудно рабу просто стать вольным человеком, а не то, чтобы так сказочно разбогатеть, однако промолчал и только вопросительно посмотрел на Вована. Тот понял правильно и продолжил.

— Так вот, этот Пасион был рабом Архестрата. Кто такой Архестрат и чем он у себя на родине был знаменит, не суть важно. Вроде он был банкиром и упомянутый Пасион у него работал. Но он у нас больше нигде не проходит. А Пасион, вот он. Его там все знали. По словам этих ханыг, его щупальца были раскинуты по всей Греции. Он тупо кредитовал клиентов с процентом по кредиту до тридцати. Понятное дело, что рисковал.

— Так он наверно с обеспечением кредитовал? — сказал Юрка. — Иначе так влетишь, что потом только гребцом на триеру.

— Понимаешь, — сказал Вован. — Ему как бывшему рабу, принимать в качестве обеспечения недвижимость было нельзя. Ну, закон такой. Мы ведь тоже столкнулись. Так он брал обеспечение ликвидным товаром, в частности, зерном. Кстати, рассказывали, что он принял на себя поручительство за иностранца, который стрельнул бабки у одного грека, отправлявшегося в Пантикапей. А греку он поручил получить за него такие же деньги с его должника. В Пантикапее, прикиньте. Причем, не с самого должника, а с его папаши. Вот такая сложная финансовая операция. А залогом был груз зерна. И срослось. То есть удача чувака не оставляла.

— А чего же раб занялся таким выгодным ремеслом? — спросил Бобров. — И где в это время были всякие там Демокриты с Периклами?

— А вот тут еще одна особенность античного мира, — ухмыльнулся Вован и надолго присосался к кубку.

Оторвавшись, он окончил свою мысль.

— Оказывается свободным грекам заниматься этим просто западло. Поэтому сим, выгодным во всех отношениях, дельцем увлекаются в основном бывшие рабы и иностранцы.

— А чего это вы все на меня смотрите? — возмутился Смелков.

Ну, посмеялись и вроде забыли. А на следующий день Юрка еще до завтрака поскребся к Боброву. Бобров, в принципе, уже встал и даже надел спортивные штаны, потому что бродить по дому в хитоне считал не комильфо. Но негодница Златка приняла такую завлекательную позу, частично откинув одеяло для пущей эротичности, что он стал терзаться раздумьями. И тут принесло Смелкова. Юрка из-за двери потребовал немедленной аудиенции. Пришлось сделать в сторону Златки виноватое лицо и быстро выйти, пока она еще что-нибудь не придумала.

— Не мог подождать? — почти жалобно поинтересовался Бобров.

— Не мог. Не фиг сибаритствовать, дело надо делать.

— Ну и что у тебя за дело? — заинтересовался Бобров.

— Помнишь вчерашний рассказ Вована о трапезитах?

— Ну помню. И что с того?

— Как что? — удивился Смелков. — Ты, шеф, совершенно неделовой человек. Тут же пахнет большими деньгами. Вот скажи мне как на духу, много у вас сейчас наличности в серебре?

— Ну-у, — Бобров слегка замешкался. — Талантов одиннадцать будет. Но у нас же еще…

Юрка поднял руку.

— Достаточно. Остальное меня пока не интересует. Теперь скажи, найдется у нас подходящий раб?

— Юрик, — голос Боброва был пронизан жалостью, — Ты же знаешь, что у нас рабов нет.

Юрка досадливо поморщился.

— Да я, собственно, и не предлагаю стоять за прилавком в кандалах. Но есть же официально освобожденные.

— Да они все у нас официально освобожденные. Только поведутся ли они на твою авантюру?

Юрка только самодовольно хмыкнул. Бобров на это пожал плечами.

Нужный человек, вопреки ожиданиям Боброва, нашелся быстро. И это оказался не кто-нибудь, а заместитель Сереги по консервному делу. Серега рвал и метал. Он обещал закатать Юрку в бочку, сделав из него князя Гвидона, и отправить на поиски острова Буяна. Он был очень убедителен и Смелков слегка струхнул. Однако, Сереги хватило ненадолго, потому что подключилась тяжелая артиллерия в лице Боброва. Серега поворчал и потребовал равноценной замены. Ему было обещано, и он почти успокоился.

Тем временем Смелков сам развил бурную деятельность. Он даже пропустил время возврата через портал и, не убоясь холодной воды, решил прожить в прошлом еще неделю. Что значит, дух стяжательства.

Устраивать новую контору решили прямо в Агафоновском постоялом дворе, который мало того что сам по себе был проходным местом, но еще и располагался почти в порту, то есть как раз там где было сконцентрирована торговая суть города.

Агафон, прежде чем дать добро, попытался выяснить, чем предполагаемая деятельность Боброва (а он прекрасно знал откуда у представленного ему несчастного Петра растут ноги) может быть выгодна лично ему. А когда выяснил, первым делом обругал себя разными нехорошими словами за то, что не смог додуматься до такого простого дела. Конечно, люди, дающие деньги в рост, в городе имелись, но длительное кредитование торговых сделок с ликвидным обеспечением и страховкой несло в себе элемент новизны. Агафон раскинул мозгами и велел закладывать повозку, чтобы ехать к Боброву проситься в долю. Вернувшись через час, он поспешил дать добро и даже выделил раба для мелких услуг.

Юрка не ограничился выбором места. Он провел маркетинговые исследования, то есть поговорил с купцами, провел рекламную компанию, которая заключалась не только в расклейке объявлений, но демонстративном заключении пары сделок (участники сделок были фиктивными) и выбил из Вована дополнительные сведения, которые тот успел прочно забыть. После этого он повесил все на Боброва, сделал народу ручкой и убулькал через портал на всю зиму.

Боброву это веселье было не особенно нужно, тем более, что Юрка затеял эту бодягу осенью, а зима на Понте традиционно пора штормов и ни один уважающий себя купец в море не попрется. Разве что самый отмороженный. Купцы сидят дома, подсчитывают выручку, пьют разбавленное вино и строят планы на будущее. Ну или увлекаются сухопутной торговлишкой. Со скифами, к примеру. Потому что с дикими таврами торговать это все равно, что плавать по зимнему Понту.

Бобров, однако, был человеком ответственным и подсознательно чувствовал, что Юркина затея не безнадежна, хотя, конечно, время для ее реализации выбрано не очень удачное. Тем не менее, механизм уже запущен и останавливать его это значит дать окружающим понять, что ты или несостоятелен или допустил ошибку, потому что не смог предвидеть и распланировать. Короче, Боброву не хотелось выглядеть в глазах все подмечающей публики полным лохом.

Поэтому он взял себе за правило навещать Агафоновский притон и интересоваться делами новоявленного «трапезита». Дисциплинированный парень, а других в поместье не было, сидел на месте под вывеской на древнегреческом, которая нагло гласила «Дешевые кредиты», и будучи грамотным, почитывал какой-то пустой романчик из запасов Златы. Бобров сделал ровно два рейса, а, приехав в третий раз, застал своего парня бойко объясняющим какому-то толстому греку суть кредитования по-бобровски. Грек задумчиво кивал и, похоже, склонялся к тому, чтобы попасть в кабалу, потому что Бобров мягко стлал, а вот спать было жестко. Правда, не всем.

После того как грек, оказавшийся купцом из Гераклеи, застрявшим временно в городе, ушел, погруженным в себя, Бобров поинтересовался результатом. Оказывается, купец застрял здесь не просто так, а в надежде распродать свой товар, оказавшийся неликвидным.

— Что же он привез такое? — недоверчиво поинтересовался Бобров.

Парень пожал плечами.

— А зачем оно мне? Главное, что за кредитом он все-таки придет и в качестве обеспечения предлагает как раз тот самый товар. Я попросил принести образец. Вот и узнаем.

— Запутано как-то все, — с неодобрением сказал Бобров и передернулся.

В комнатушке Агафоновского постоялого двора было несколько прохладно. Центрального отопления здесь не было и Бобров, несмотря на свитер под гиматием, отчаянно мерз. Его парень, определенный на роль трапезита, тоже не выглядел страдающим от жары. А Бобров привык о своих людях заботиться. Поэтому, вернувшись, он первым делом велел построить из подручных материалов маленькую буржуйку и вместе с дровами отвезти к месту работы несчастного трапезита.

Если учесть все расходы, состоящие из содержания самого трапезита и платы Агафону за аренду помещения, то они явно превысили прибыль за те три зимних месяца, которые парень просидел на постоялом дворе. Бобров про себя обещал Юрке все земные кары, какие мог придумать, Серега злорадствовал — он нашел себе неплохую замену, Вован хмыкал, словно что-то знал, Петрович относился индифферентно, а дядя Вася думал и почитывал имеемую литературу.

Зиму провели, в отличие от горожан, вполне неплохо. По опыту предыдущей зимы определили слабые места усадьбы и наложили там приличную теплоизоляцию из подручных материалов. Все окна обзавелись стеклами, все двери уплотнениями, а наружные так и вовсе сделали двойными. Погреба ломились от запасов. Теперь Ефимия больше не посылала служанок на агору за продуктами. За пределами усадьбы покупали только овец у знакомого овцевода, а в самой усадьбе нашлись умельцы по переводу их в мясо. Правда, с рыбой пришлось завязать. Когда вода остыла, рыба ушла к Малой Азии, а идти за ней специально не хотелось, хотя, конечно, Вован порывался. Зато заготовки Ефимии и дяди Васи удались на славу. Серега тоже попытался урвать себе толику славы, но его поддержал только Никитос, торгующий его продукцией.

— Вам лишь бы жрать! — в сердцах сказал Серега. — А я ведь серебро в дом приношу.

— Серебро в дом все приносят, — попытался урезонить его Бобров. — Петрович, Андрей, я. И ничего.

Но Серега закусил удила и припомнил обществу трапезита, расписав до невозможности свои потери от изъятия у него главного консерватора. Боброву крыть было нечем — Серега действительно подготовил себе достойного зама, который не растерялся и на новой для него работе. Оставалось доказать компаньону, что человек у него изъят не зря и на новом месте он принесет гораздо больше пользы, нежели будучи заурядным тружеником консервной промышленности.

После сумбурно прошедшего обеда Бобров удалился в свою спальню, возлег на ложе и принялся думать. Однако, практически тут же примчалась расстроенная Златка и начала, как ей казалось, Боброва успокаивать. В результате они угомонились где-то через полчаса, и Златка, собрав разбросанную одежонку, гордо удалилась, а Бобров остался перевести дух. И в это время ему в голову пришла неоднозначная мысль — нагрузить пока еще несостоявшегося трапезита еще одной функцией.

Он хотел тут же ехать в город, но вспомнил, что уже поздно и решил это сделать завтра с утра.

А как только прошла зима, и вода слегка потеплела (это случилось уже в апреле) в поместье появился промерзший насквозь Смелков. Его естественно, не ждали так рано, и Юрке пришлось весь путь от пристани до усадьбы проделать бегом в мокром виде. Это было каких-то сто метров, но ему хватило. Часовой был настолько огорошен, что пропустил бедолагу без звука, за что Евстафий потом долго мылил ему холку. Юрка помчался прямиком на кухню, где ему срочно нагрели вина, пока он приплясывал, лязгая зубами. С дымящейся кружкой он рванул в ванну. Встретившаяся по дороге Мелания оказала ему необходимую помощь, налив в ванну горячей воды, и когда Юркино достоинство, сперва почти невидимое от холода, по мере согревания обрело видимость, он предложил нубийке разделить с ним ванну. Вышел он оттуда бодрым шагом и, замотавшись в простыню, направился в триклиний.

— Ага, — сказал Бобров. — А вот и наш финансист пожаловали. Не замерзли?

— Уже нет, — буркнул Юрка, садясь за стол.

После обильного обеда, будучи в благодушном настроении, разомлев от тепла и сытости, Юрка, наконец, поинтересовался:

— А как там мой протеже?

Серега, не забывший унижения, заворчал было, но сидевшая рядом Дригиса быстро его усмирила. А Бобров сказал как ни в чем ни бывало:

— Если хочешь, можем сейчас съездить. А нет, так на завтра перенесем.

При этом он переглянулся с Вованом, который на этот раз никуда не отправился и пребывал дома.

На следующий день сразу после завтрака конюх заложил повозку уже значительно отличавшуюся от древнегреческой наличием рессор, мотоциклетных колес и откидного верха, правда, по-прежнему влекомой ушастым мулом. Юрка, до сих пор содрогавшийся при воспоминании о своем купании, обмотался теплым гиматием, хотя на улице было по-весеннему тепло, и уселся рядом с невозмутимым Бобровым. Солдаты эскорта привычно заняли свои места.

Повозка, мягко покачиваясь, переваливалась на неровностях дороги, солдаты бодро топали обочь. Бобров, не признающий кнутов, погонял мула длинным прутом, тыча его в задницу. Мул лениво отмахивался хвостом.

Они миновали ворота и свернули направо. Когда миновали Агафоновский притон, Юрка посмотрел на Боброва растерянно.

— Сейчас, сейчас, — сказал Бобров.

Дом не выглядел богатым, зато он выглядел новым. Эскорт вместе с повозкой втянулся через неширокие (только проехать) ворота в маленький дворик без всяких бассейнов и фонтанов. Смелков успел заметить на наружной стене дома вырезанную на камне и залитую краской надпись, гласившую, естественно на древнегреческом, «Кредитно-страховое общество».

— Выросли, — сказал он одобрительно. — Что, и правда работает?

— Сейчас сам убедишься, — уклончиво сказал Бобров, вылезая из накренившейся повозки.

Дом был спланирован совсем не по-гречески и внутри больше походил на нормальную советскую контору. Разгоняя полумрак, горела под потолком яркая керосиновая лампа. Окна, несмотря на день, были прикрыты ставнями.

— Стекол мы не ставили, — пояснил Бобров. — Не фиг народ нервировать, — он усмехнулся. — Серега, конечно же, возражал.

Они прошли по короткому коридору.

— Здесь круглосуточная охрана, — пояснил Бобров. — Домик запросто выдержит краткосрочную осаду. У охраны постоянная связь с Евстафием, а у того команда быстрого реагирования. Но пока обходилось.

— А что за связь? — поинтересовался Смелков.

— Китайские рации, — усмехнулся Бобров. — Но нам хватает. Конечно же, никто об этом не знает.

В большой комнате, разгороженной деревянным барьером с неприметной дверью за ним, сидели трое мужчин одетые в одинаковые туники. За барьером маялись четверо клиентов прикинутых намного богаче. Однако, они вели себя смирно может из-за атмосферы заведения, а скорее всего из-за того, что по сторонам барьера стояли двое солдат Евстафия, одетых в гражданское, то есть в хитоны, но при мечах и кинжалах.

— Здесь у нас, хе-хе, операционный зал, — сказал Бобров. — Двое ребят оформляют кредиты, а вон тот крайний принимает страховые взносы.

— И много желающих? — поинтересовался Смелков.

— Пока не очень, — вздохнув, признался Бобров. — Но ведь зимой вообще не было. Вон тот парень по твоей милости зря просидел почти три месяца. И убрать его было никак невозможно — урон чести. Так что с тебя причитается.

— За мной не заржавеет, — легкомысленно отмахнулся Юрка. — Ты лучше расскажи, как у вас здесь все поставлено?

— Да запросто, — пожал плечами Бобров. — Пошли.

Они прошли за барьер. Клиенты покосились на них, но ничего не сказали.

— Петр, — обратился Бобров к самому на вид старшему, — открой нам, пожалуйста, комнату.

Тот встал, снял с шеи ключ на цепочке и отпер встроенный замок.

— Значит так, — начал Бобров, когда они уселись на неудобные табуреты. — Контора выдает кредиты или под поручительства, причем поручителя надо предоставить живьем и бумага здесь не катит или под залог. Размер кредита ограничен одним талантом. Процент начисляется исходя из срочности, длительности, факторов риска, ну и суммы кредита конечно. Как правило, он не превышает тридцати процентов. Ну это, как Вован рассказывал, повсеместная практика.

— Постой, постой, а чего обязательно поручителя-то волочь?

— А они, мерзавцы, пергаменты подделывают. А поручитель потом отпирается. Мол, я не я и подпись не моя. У нас, правда, только раз такое было, но нам вполне хватило.

— Ну а чего в качестве залога берете?

— Ну а что ты возьмешь с купца кроме товара? Вот его и берем. Но только если товар ликвидный и относительно компактный. Ткани, например. Иначе у нас просто помещений не хватит, чтобы сложить этот залог. Хорошо, что пока кредиты под залог товара взяли только трое. Иначе бы мы затоварились.

— А что, недвижимость не предлагают?

Бобров внимательно посмотрел на Юрку.

— Такое ощущение, что ты шпионишь на кого-то из архонтов. Забыл что ли, что недвижимость в залог может брать только гражданин?

— Ага, — сказал Смелков. — Где я, а где те архонты. Ну а как выходите из положения? Ведь ни складов не надо, ни охраны. Красота.

— Выходим, — сказал Бобров. — Думаешь, только у тебя придурки квартиры закладывают? Тут это тоже практикуется. И на этот случай у нас есть достойный гражданин Никитос, который уже является собственником пары неплохих строений.

— А чего не продаете?

— Это у нас стратегический запас. Да и серебро уже трудновато складировать. К тебе же его не переправить.

— Это да, — сказал Юрка. — И в этом у нас недоработка.

Открылась дверь и в комнату вошел Петр, скособочившись и держа в руке небольшой кожаный мешок. Погрузив его в стоящий в углу ящик, он отдулся.

— Кредит вернули, — сказал он. — Семь тысяч драхм.

— Однако, — Юрка присвистнул. — Мешками носите. Петр, не возникала мысль смыться вместе с мешком.

Бывший раб поскреб затылок.

— Возникала, — сказал он. — Один раз. Когда вернули сразу два кредита. Больше двух талантов тогда скопилось. Но я подумал, куда с такой тяжестью. К скифам — убьют, на судно — утопят. А просто сидя здесь, я такую же сумму за несколько лет накоплю. Так что, как там, шеф — игра не стоит свеч?

— Какие у тебя все умные, — позавидовал Смелков.

— А то, — самодовольно ответил Бобров. — Ну так вот, слушай дальше. Мы рискнули народу предложить страхование. Пока только рейсов и пока только купцам. Сначала никто не велся, хотя мы постарались, чтобы об этом узнал каждый. А потом, на наше счастье, случился шторм…

— На счастье ли?

— Я же сказал: на наше. Купцы, понятное дело, думают по-другому. Так вот, накрылось тазом сразу пять кораблей. Это много. И надо же было такому случиться, что среди погибших был один, который как раз у нас застраховался. Как всегда случается в красивых сказках, купец выжил и даже не простудился. Когда он добрался до города, ему все сочувствовали, но этот тип отмахнулся от сочувствий и пришел к нам с бумагой. И мы ему выплатили всю страховую сумму. Вот тут те, у кого утоп товар и взвыли. Теперь у нас клиентов завались. Думаем ввести новый вид страхования — от нападения пиратов.

— А домохозяев страховать не пробовали? — спросил Юрка. — От пожара там, от грабежа. Или частных лиц, например, страхование жизни.

— Не все сразу, — ответил Бобров. — У нас просто людей на все не хватит. Да и не собирались мы, если честно, всем этим заниматься. Опять начнется: Бобров — популист, ищет дешевой популярности, дорога к диктатуре… Нет уж…

— Зато смотри сколько денег.

— Ну и куда я их дену?! У нас же все есть. Причем гораздо больше, чем у местных миллионеров. Прикупить еще один участок. Еще один дом. Отдать на благотворительные цели? Давай подсказывай. Молчишь? Ну молчи, молчи.

Когда ехали обратно, Юрка бы задумчив. Похоже, его задели Бобровские слова по отношению к накоплениям, и он сопоставлял с этим свои собственные взгляды.

После традиционно вкусного и сытного обеда, подавляющего разнообразием, Юрка решил вернуться к разговору, тема которого, похоже, не давала ему покоя.

— А вот скажи мне, кудесник, — обратился он к Боброву.

Бобров, собравшийся уже вставать из-за стола, остановился.

— Не было ли у тебя мысли пустить деньги, которых у тебя, как сам сказал, девать некуда, на благосостояние, так сказать, родного города?

— Это ты не по адресу обратился, — ответил Бобров. — Это тебе вон к Сереге надо. Это он у нас по части благотворительности и прогрессорства.

Однако, Смелков не отставал.

— Серега — понятное дело. Это он по молодости и книжек начитался. Но ты-то человек зрелый и опытный. У тебя же должна быть какая-то цель в этом мире. Если не прогрессорство, то какая?

Бобров задумался ненадолго. Потом огляделся. На него с интересом смотрели все присутствующие: обе девчонки, Петрович, дядя Вася, Вован, Андрей, одна из задержавшихся официанток. Причем интерес, похоже, у всех был разный.

— Стабильность, — сказал, наконец, он и заметил, как старшие товарищи облегченно вздохнули. — Я хочу создать здесь процветающий анклав единомышленников, занятых любимой работой, которым никто и ничто не мешает. А деньги только способ этого добиться. И мы уже много добились. Мы имеем все, что может предложить нам этот мир и многое из того, что предлагает мир ваш.

— А дальше? Что дальше?

— А ничего, — со вкусом ответил Бобров. — Ты заметил, что у нас каждый удовлетворяет свои желания. Заметь — каждый. И при этом никто не мешает другому. Вот возьми Вована. Ты же помнишь, каким он был. Ну и сравни с теперешним. А все почему? У Вована была страсть к путешествиям. Причем, по морю. Ну и… Он капитан корабля. Мало того, у него их целая флотилия. У него своя морская школа. И всегда есть куда возвращаться. А это, похоже, для моряка самое главное. Или вот, возьми Петровича.

Петрович с насмешкой помахал Юрке.

— Он у нас самый авторитетный врач Ойкумены. Ну не считая бога Асклепия, конечно. Попасть к нему на прием мечтают все местные олигархи и, по-моему, до Пантикапея и Гераклеи слухи тоже дошли. А он лечит, кого хочет, вернее, кого совесть подсказывает. Рыбаков, грузчиков, матросов, их детей и жен. На это деньги нужны? Вот скажи Петрович, пока Юрка здесь, что тебе еще надо?

— УЗИ, — быстро сказал Петрович.

= Дорого, — поморщился Юрка.

— Ну так возьми ведро серебра в подвале.

Народ захихикал.

— Переплавь, отлей в слитки, отвези в Одессу на пробу и продай.

— Так ведра не хватит, — подхватил шутку Смелков.

— Возьми два. Или, хочешь, мы тебе сто лишних амфор хиосского подкинем. Или может лесбосского.

— Продолжайте лучше гнать местное. Там народ все равно не разбирается, — буркнул Юрка. — Ты вот начал о присутствующих. Вован, Петрович — все понятно. Дядя Вася, я думаю, тоже возражать не станет.

— И ведь не стану, — подал голос дядя Вася.

— А что скажешь насчет Сереги? Как он вписывается в твою концепцию?

— А никак он не вписывается, — сказал Бобров, но досада в его голосе не прозвучала. — Серега у нас проходит по отдельной статье. Он у нас прогрессист и этот… Серега, кто ты еще?

— Экспансионист, — мрачно ответил Серега.

— Во-во, — обрадовался Бобров. — Оно самое и есть. Так вот, Серега у нас работает раздражителем. Он хочет, чтобы мы захватили всю округу по самый Перекоп и устроили здесь развеселую, насыщенную, интересную и богатую жизнь.

— Ну, — поторопил его Юрка. — А вы чего?

— Мы ведемся. И устроили как раз такую жизнь, как он хочет, то есть интересную, насыщенную и богатую. Правда, второе Серегино условие мы пока не выполнили — не захватили всю округу. И знаешь почему?

— Нет, — сказал Юрка, ожидая подвоха.

— А не хотим. Вот ты только представь, что будет с жителями города, если на них завтра свалится электричество, пар, двигатели внутреннего сгорания, всякая бытовая мелочевка, которая делает жизнь легче, передовая медицина с ее лекарствами и инструментарием. Они же сперва воспримут все как чудо, как дар богов, а потом им понравится и они привыкнут. А все же рано или поздно ломается. А сами воспроизвести они это не смогут, потому что нет соответствующих знаний и технологий. Значит, надо тащить из-за портала, воспитывая тем самым потребителей еще хуже, чем у нас. И все, накрылась античность медным тазом, кончилось поступательное развитие цивилизации, народ стремительно деградирует, потому что Сереге в один прекрасный или не очень момент все надоедает, и он перестает снабжать окружающих чудесами техники. Откат будет тем тяжелее, чем дольше они продержатся на всем новом. Они могут съехать гораздо ниже той ступени развития, на которой сейчас находятся. Так что, лучше мы сделаем красивую жизнь немногим избранным, в которых уверены, что они не разнесут все, что здесь увидят, по знакомым и родственникам. Поэтому с нами живут в основном бывшие рабы и нездешние.

Юрке сказать было, похоже, нечего и он спросил:

— А как же этот ваш трапезит? Для чего это все?

— Это, — переспросил Бобров. — Ах, это. Ну надо же как-то деньги зарабатывать. А заодно и Серегину идею прогрессорства подвигать. Не совсем же мы звери.

— Это что там от прогрессорства? — подозрительно спросил Серега.

— Ну как же, экспансионист ты наш, а страхование, а гарантии от пиратов. А кредитный союз, в конце-то концов.

Серега озадаченно заткнулся.

— Я к вам отдохнуть, — заявил Смелков, появляясь, как всегда, неожиданно.

Выглядел он, впрочем, вполне пристойно, если не считать того, что мокрые штаны и рубашка прилипли к телу, очерчивая не вполне героические Юркины пропорции. С него уже не текло потоком, но пока капало. Бобров оторвался от книги и посмотрел на Юрку неодобрительно.

— Иди, переоденься, — сказал он. — Явился тут. Наяд, блин.

Смелков удалился без возражений, но его место тут же занял дядя Вася.

— Слышь, шеф, — сказал он. — Тут у меня идея появилась.

Бобров досадливо поморщился.

— Дядя Вася, может, ты лучше после обеда выскажешься? А то ведь весь аппетит испортишь.

— Нет уж, — дядя Вася был настойчив. — После обеда я опять забуду.

Бобров отложил книгу и обреченно сказал:

— Ну ладно, давай выкладывай, что у тебя там.

По мере того, как дядя Вася развивал свою идею, глаза Боброва открывались все шире и шире и, когда ему показалось, что наступила кульминация, Бобров скомандовал:

— Стоп. А теперь сначала и помедленней.

Дядя Вася пожал плечами и повторил. На этот раз реакция Боброва не была столь ярко выраженной, но все равно он покрутил головой и сказал:

— Эка завернул. Сейчас Юрка обсохнет — будешь его уламывать.

— Аты?

— А я посмотрю.

Юрка инициативу дяди Васи сначала не одобрил. Он долго бухтел о том, что и так уже на него косо смотрят из-за рыбы, масла и вина, которые он вынужден выдавать за честную контрабанду и поэтому расходовать значительную часть выручки на взятки. А если к этому изобилию добавятся еще и плоды земли в товарном количестве то ему проще всего будет сразу нанять пограничников, которые все равно ни хрена не делают, чтобы они всей заставой занимались отгрузкой через портал, благо, он как раз под ними и расположен.

Он бурчал бы еще долго, пока Боброву это не надоело, и он посоветовал Юрке перейти к конструктиву. Юрка сказал «есть» и перешел. И первым делом потребовал от дяди Васи составления расширенного списка с включением сроков созревания, количества в разовой поставке и общего, соответствия принятым нормативам и… и… Юрка почесал затылок и сказал, что дальше он пока не знает, но непременно придумает. Бобров погрозил Юрке кулаком и пообещал, что придумает сам и тогда ему, Смелкову будет туго.

А дядя Вася принял все Юркины измышления за чистую монету и отправился составлять список, который предоставил уже через пару часов. Скорее всего, такой список у него уже был.

Список выглядел дпиным. Видно, дядя Вася подошел к делу ответственно. Там значилась вся продукция дяди Васиного полупромышленного огорода и, кроме того продукция желательная и перспективная, та есть такая, которую дядя Вася желал бы выращивать и которая, по его мнению, могла найти сбыт в Юркином мире. Список содержал примерно двадцать позиций и в нем как в хорошем календаре огородника были указаны не только даты созревания той или иной культуры, но и площади посевов и примерный товарный выход за минусом потребностей поместья.

Бобров уважительно покачал головой, сказал «Мда-а» и передал бумагу Юрке. А вот тот схватился за голову и запричитал:

— Ну и куда я все это дену? Мне что, покупать место на рынке и нанимать продавщиц?

— Ну это конечно твое дело, — немного обиженно сказал дядя Вася. — Но ведь можно же продавать и оптом. Я вот, например, на Северной такой базарчик знаю или, опять же, на «Чайке».

Смелков разом заткнулся и посмотрел на дядю Васю внимательно.

— Слушайте, — сказал он проникновенно. — Ну неужели вам мало? Вот смотрите: масло вы поставляете, рыбу поставляете, вино тоже. Да у вас сейчас все вместе тянет почти на восемьдесят штук долларей. Я вам товара притаскиваю всего тысяч на десять и то, кричите, много. Вы из этих десяти штук ухитряетесь делать серебра примерно на центнер. Да перевозки, да тара, да консервы, да суда и лодки, да трапезит ваш, в конце-то концов. Куда вам еще? Прослышат скифы, налетят и ограбят. Или свои же.

— Скажи лучше сразу, что нет такого желания, — обиделся дядя Вася.

— Да причем здесь мое желание! — взвился Смелков. — Вы хоть представляете, что такое портал в пределах большого города? И что мне стоит поддерживать режим секретности? Да я лишний раз боюсь туда катер подогнать. Хорошо, кто-то надоумил контрабандой прикрыться. Но ведь доберутся. И взятки не помогут.

— Да-а, — сказал дядя Вася. — Об этом я как-то не подумал.

— Во-во, — сказал Юрка, остывая. — Не подумал он. Вы бы еще предложили организовать экскурсии в древний мир. Вот бы озолотились.

— Да ладно тебе скворчать, — примирительно сказал Бобров. — Ну, сам подумай, куда дяде Васе девать все им выращенное.

— Да у вас здесь больше сотни народу, — удивился Юрка. — Неужели не управитесь? А если учесть еще зимние заготовки. В конце концов, продайте свои излишки. Я думаю, в городе у вас их с руками оторвут.

— Отвечаю по порядку, — сказал Бобров. — Народу у нас действительно больше сотни, а если быть точным, то сто сорок восемь. Представь себе, не управляемся. Дядя Вася столько выращивает, что хватает для заполнения сотни трехлитровых банок и все равно остается. Теперь, что касается продажи. Мне категорически не хочется нарушать историческую последовательность.

— Это как это? — ошеломленно спросил Смелков.

Вот скажи мне, буржуин недорезанный, откуда у нас картофель? А помидоры? А кукуруза или, скажем, клубника, перец и бобовые?

— Ну, насколько я помню, из Америки. Колумб в этом деле еще был замешан. И что из этого?

— А то, что ты предлагаешь выпустить это в свет за полторы тысячи лет до Колумба. И чем это может грозить, я даже не догадываюсь.

— Тю, я-то думал, — Смелков даже позволил себе саркастически хихикнуть. — Значит, китайские выкидухи, украинский свекловичный сахар, керосиновые лампы, свечи, финская бумага, турецкие материи и прочая галантерея у тебя историческую последовательность не нарушает? А Серегины бочки с ушатами, Андреев коньяк, твои корабли и чем вы там еще грузите несчастных горожан, тоже не нарушают? Ты бы хоть про свое войско вспомнил.

— А что войско? — огорошенно спросил Бобров.

— Вот почему они у тебя рассекают в бронежилетах и в касках? Опять же, арбалеты эти.

— Я должен поддерживать свое реноме эксцентричного чужеземца. А арбалеты они на публике не демонстрируют. И вообще, что ты прицепился. Ну впаривали в лавке первое время всякую фигню. А куда было деваться, деньги-то нужны. Но сейчас, заметь, ассортимент сильно поменялся. Диковины, конечно, есть, надо же подогревать интерес публики, но все это можно объяснить загадочностью Востока, который, и все это прекрасно понимают, дело тонкое. А отсюда и ткани, и бумага, и свечи и оружие. Мы, можно сказать, только-только начали переводить ассортимент на местный колорит. Репутация у лавки теперь стабильна, привлекать публику чем-нибудь экстравагантным больше не приходится. Поэтому якобы восточные товары потихоньку с прилавка уходят. И тут ты предлагаешь…

— Да оставь ты лавку. Вон у вас Агафон процветает. А у него, между прочим, постоялый двор с чем-то вроде таверны. Я думаю, он с радостью пойдет на расширение меню. Атам, глядишь, публика распробует и набежит. И вовсе необязательно подавать все в чистом виде. Замаскируйте как-нибудь, хотя бы порежьте мелко. Сметаной вон полейте. Или оливковым маслом.

Бобров слушал внимательно, а дядя Вася даже записывал. Наконец Смелков иссяк и задумчиво выпил вина. Потом, словно очнувшись, попросил Меланью долить. Выпил еще и пока Бобров разбирался с дядей Васей, умыкнул и Меланью и кувшин с вином.

— Ну и где теперь этого буржуина искать? — поинтересовался дядя Вася.

— Известно где, — ответил Бобров. — Только я тебе не рекомендую. Найдешь еще на свою голову. Сам-то Юрка безобидный, а вот Меланья…

Вспомнив тигриную грацию нубийки, дядя Вася только вздохнул и решил подождать до ужина. Уж Меланья на ужин всяко придет, потому что на нем ее рабочее место.

Почувствовав за Бобровым слабину, Серега тоже решил наехать. Но овощи дяди Васи были здесь совершенно ни при чем. У Сереги появился новый пунктик — он решил цивилизовать диких тавров.

— Чего?! — переспросил Бобров, до предела открывая глаза.

Такого он не ожидал даже от Сереги. Тот быстро-быстро, пока не перебили начал излагать свою концепцию. Оказалось, что Серега, ни много, ни мало хотел создать из обитателей южнобережных гор вооруженный противовес эллинскому влиянию на полуострове.

— Мало тебе противовесов, — пробурчал Бобров, немного придя в себя. — Вон, в Неаполе отличный противовес обитает. Или в Пантикапее. Чем тебя эти не устраивают?

— Э, нет, — сказал Серега. — Что в Неаполе, что в Пантикапее сильная царская власть. Там мне развернуться не дадут. Там или в рабство, или на плаху — по-другому не бывает. А вот у тавров военная демократия. То есть, целина непаханая для предприимчивого человека.

— Беда с тобой, — вздохнул Бобров. — Ну что тебе не сидится спокойно? Как только ты станешь что-нибудь собой представлять, обязательно найдется завистник, который стукнет в Херсонес. А связать тебя и поместье только идиот не сможет. А мы еще не настолько сильны, чтобы бодаться с полисом. Да, мы можем сильно осложнить им жизнь. Но победить — это вряд ли.

— Ну скучно же живем, — заныл Серега. — Смотри, каждый день одно и то же.

— Молодой ты еще, — покачал головой Бобров, констатируя факт. — Дело тебе надо, чтобы по сторонам не пялился. Напомни мне перед ужином.

Примерно за час до ударов в сигнальную железку Серега уже был в таблинуме. В углу, за плотной ширмой бубнил телевизор. Там шел просмотр очередной слезливой мелодрамы, жанр обожаемый женщинами поместья. Не всеми, конечно, а особо приближенными, в когорту которых входили, кроме Златки и Дригисы, также Ефимия, Меланья, обе официантки, Млеча, жена Евстафия и некоторые жены десятников. Всего одиннадцать человек. Часто там пропадали и Андрей с Прошкой. Но это когда шли боевики или детективы. Тогда и Евстафий присоединялся. Но сегодня демонстрировалась свежая мелодрама, привезенная Юркой и мужики ее демонстративно игнорировали.

Бобров что-то быстро записывал. Увидев входящего Серегу, он поднял голову.

— Ага, — сказал он и показал на плотно заполненный строчками с двух сторон лист бумаги. — А вот тебе и работа.

— Чего это? — Сереге почему-то стало не по себе.

— Это, — сказал Бобров и ощерился. — Это список вопросов, которые ты выяснишь на той стороне. А то Юрка уже сколько времени работает без контроля. Надо все-таки посмотреть, чем мы там владеем. А то, может и ничем. И тот товар на десять тысяч и несколько фильмов — это все, что нам причитается.

— Так это что, — окрысился Серега, — стукачом меня желаете сделать?

— Не стукачом, — мягко сказал Бобров. — Не стукачом, а аудитором.

Пылающий благородным гневом Серега немного потух, но еще дымился.

— Вована возьмешь с собой, — сказал Бобров. — Ему полезно развеяться. Да и груз ответственности не так давить будет. Все-таки на двоих разделите, — он усмехнулся.

— Ладно, — произнес Серега загробным голосом. — Давай свои вопросы. Когда выходить-то?

— А вот Юрка натешится, с ним и пойдете. Недели вам должно хватить. Дригису с собой не желаете взять?

… Посланные явились на одиннадцатый день. Бобров уже собирался идти навстречу когда, миновав ворота, на территории усадьбы появились мокрые Серега и Вован. В руках они держали пластиковые мешки. Мешки были серьезно наполнены, и Бобров сразу заподозрил, что там не только штаны и рубашки.

На вошедших аудиторов сразу набросились: на одного Дригиса, на другого Млеча и растащили их по комнатам сушиться. Ну, скорее всего.

Следующий раз, сгоравший от нетерпения, Бобров увидел их только за обедом. Оба выглядели не совсем в своей тарелке. И заставить их сейчас отчитываться было бы просто неприлично. Хотя Серега наверно все-таки смог бы. К концу обеда, то ли под действием кулинарного искусства Ефимии, то ли под действием выпитого вина, оба аудитора уже вполне были готовы к употреблению. Прежде чем их подруги опомнились, Бобров утащил обоих в таблинум.

— Ну, — сказал он, усаживаясь в любимое кресло. — Рассказывайте.

— Шеф, — сказал Серега. — Там все смешалось, как в доме Облонских.

Вован кивнул, мол, все так и есть.

— Ну-ну, — поощрил их заинтересованный Бобров.

И Серега взял с места. Начал он медленно, с запинками, часто поглядывая на Вована, но по мере развития повествования разошелся, разгорячился, стал размахивать руками. Вобщем превратил свое выступление в целое театральное действо.

И выяснилась интересная картина. Оказывается Юрка не пошел путем Боброва и его камарильи, которые выстроили в прошлом нечто вроде русской боярской вотчины с обширными угодьями, со своими мастерскими, выпускающими все, что душе угодно, с лояльным и умелым населением и даже с собственным войском. Такие вотчины, порой, успешно конкурировали и с княжеской столицей.

— Ну до столицы нам еще далеко, — поспешил заметить Бобров. — А в остальном все верно.

Серега нетерпеливо переждал Бобровскую ремарку и продолжил, оказывается Смелков, списывая все свои действия на создавшуюся в стране и в городе обстановку, прибегнул к полной децентрализации своей организации. Прослышав или вычитав где-то про схему построения подпольных групп, он решил сформировать свое предприятие именно на такой основе. И назвал все это Альянсом. Именно так, с большой буквы.

— Подожди, — сказал Бобров. — Тут так просто не разобраться. Крикни-ка там кому-нибудь в коридор, пусть вина принесут. Да чтоб холодного.

Только после того как вино было принесено и опробовано Бобров разрешил продолжить. Настроение его заметно улучшилось, из чего следовало, что за обедом вина было мало.

— Так вот, — продолжил Серега. — Юркин Альянс состоит, во-первых, из четырех человек, которые курируют основные направления деятельности этого самого Альянса. Это рыба, это вино, это оливковое масло и это товары, поставляемые к нам. Во-вторых, каждое основное направление, в свою очередь делится на ряд второстепенных. К примеру, рыбное направление делится на белое и черное. Белое имеет флот уже из двух ботов с командами, орудиями лова и всеми необходимыми лицензиями. Черное же имеет рыбу. Белое рыбное направление имеет своего ответственного. У него легально зарегистрированная фирма, он по-честному платит минимальную зарплату сотрудникам и налоги. Вобщем, целиком лоялен. А вот черный занимается поставками того, что мы ему переправляем, ресторанам и розничникам. У него тоже штат, но они нигде не зарегистрированы, хотя деньги имеют большие.

Серега передохнул.

— Ну наверно поэтому и имеют. С вином там несколько иное. Там все нелегально, потому что легализовать старое херсонесское в натуральных амфорах очень проблематично. Поэтому вино идет через пару посредников, которые к Юрке никаким боком, и уходит за рубежи не нашей родины.

— А как же с деньгами? — спросил Бобров.

— Все по предоплате, — ответил Серега и продолжил. — С вином там еще одна проблема: так как упаковка оригинальна, а содержимое коренным образом отличается от нынешнего ширпотреба, то вокруг Юркиных посредников вьются всякие нехорошие люди, желающие на халяву подзаработать. Потому что вино это ценится довольно дорого и пара зарубежных фирм ищет подходы. И пока не находит. Боюсь, что скоро товарищи за него сцепятся. По-хорошему, надо было бы увеличить выход, но у нас же по-хорошему не бывает. Как бы не пришлось посылать войско на зачистку.

— Про войско это ты серьезно? — переспросил Бобров.

— Да нет, — вздохнул Серега. — Это я так, от безысходности. Юрка боится, что с вином придется завязать.

— Жаль, если так. Прибыльное, говоришь дело?

— Примерно тысяча процентов прибыли. Сравнимо с торговлей оружием и наркотиками.

— М-да. С таким наваром в покое не оставят. Ну и что там дальше?

— Дальше у нас оливковое масло. Ну тут особых проблем нет. Отвечающий за направление имеет в подчинении двоих человек. Из них один работает чисто на опте, забирая половину поставок, а второй фасует свою половину в гараже в поллитровый ПЭТ и снабжает две точки розницы. У каждого, само собой, есть свой штат, работают они полулегально, балансируя на грани, но пока вроде обходится. Наездов там никаких нет, похоже, бандитам это направление неинтересно.

— Поня-атно, — протянул Бобров. — С вином проблема занятная. Ну ладно, и наконец?..

— Наконец особо стоит человек, отвечающий за закупки товаров для нашей розницы. Ну там совсем все просто. Человек нигде и никак не зарегистрирован, имеет на подхвате четверых помощников (ну это я их так определил, может они по-другому называются), получает от Юрки заказ, деньги наличкой, потом отчитывается. Сидит чисто на зарплате, никакого побочного навар у него нет. Вот вроде все по, собственно, структуре.

Вован торжественно кивнул, мол, все правильно, а Серега, как человек, сдавший трудный экзамен, вздохнул и разом отпил половину стакана.

— Но-но, — озаботился Бобров. — Ты же практически ничего не рассказал, а уже хлещешь.

— Как это? — сделал вид, что удивился Серега. — Да я здесь уже полчаса тебе втираю про Юркину организацию.

— Про организацию действительно рассказал, но тебя ведь не только за этим посылали. Где увлекательное повествование про деньги. Или это все, что тебе Смелков поведал, пока вы с ним водку пьянствовали?

Тут зашевелился Вован, возмущенный тем, что Бобров могтак нелицеприятно подумать про своих непьющих товарищей.

Бобров внимательно посмотрел на обоих и аккуратно закруглил разговор, пообещав продолжить его завтра с самого раннего утра и желательно до завтрака. Аудиторы, обрадовавшись было, закручинились. Отчитываться до завтрака было равносильно изощренной пытке. Но делать нечего, Бобров был в своем праве.

Заботы по поместью заняли у Боброва остаток дня. Он имел длительный разговор с управляющим об освоении дополнительно прикупленных участков. На них и раньше процветало виноградарство, но какое-то кустарное, а Андрей хотел перевести все производство вина поближе к центральной усадьбе, уничтожив попутно маленькие давильни и цистерны. То есть он предлагал сделать из разрозненных участков один большой и производить вино, начиная от давилен и заканчивая подвалами, в одном месте. Но для этого ему надо было проложить по поместью две дороги. Бобров возражал, говоря, что занимать все поместье под виноград нет никакого резона, потому что столько вина они не выпьют, а продать его пока некуда. К тому же часть площади надо обязательно выделить под какое-никакое, но пастбище, потому что сметану все любят. Андрей, услышав про сметану, задумался. А Бобров, оставив его в этом состоянии, поспешил на пристань, где ожидалось прибытие судна из финикийского Тира.

Вообще-то оно ожидалось уже три дня, но так как штормов все три дня не было, то и Бобров особо не беспокоился и ходил на пристань уже как на дежурство. На пристани он встретил Вована, который присутствовал там по долгу службы. Сегодняшний выход на пристань не прошел даром, в море показался парус, который при рассмотрении его в бинокль, оказался своим, потому что никто больше таких парусов не имел. Не прошло и полчаса как двухмачтовая шхуна подала концы на пирс.

Бобров подождал, пока капитан соблюдет с Вованом необходимые формальности, следования которым начальник судоходной компании неукоснительно требовал от своих подчиненных, и поинтересовался содержимым трюмов. Получив заверения, что весь заказ прибыл в целости, он удовлетворенно кивнул и отправился домой. Теперь можно было вызывать Никитоса, распространять в городе слух о прибытии товаров с загадочного Востока и под этим флагом завозить через портал, строго при этом ограничивая, товары из двадцатого века.

Никитос, конечно же, будет требовать большего, но переспорить Боброва было трудно, и опять придется недовольному торговцу довольствоваться уже устоявшимся ассортиментом. Единственное, чем Бобров мог порадовать Никитоса, так это тканями с другим рисунком.

Утром Бобров самолично прошел по персональным покоям, стащив с койки Вована и с Дригисы Серегу. Серега, что естественно, возражал, но сочувствия не добился. Неумолимый Бобров заявил:

— А вот не фиг было вчера надираться.

Понурые аудиторы, переживая каждый свое, поплелись в таблинум, где их ожидал суровый шеф. Серега, несмотря на показную самостоятельность, шефа все же немного побаивался. Он очень уютно устроился в этом мире и не без причины считал себя Боброву очень многим обязанным. И ему очень бы не хотелось всего этого одномоментно лишиться. А вот Бобров мог такое и устроить. Не по злобе, а для острастки. Вован же ничего криминального за собой не ощущал и опасался просто на всякий случай. Привычка у него была такая.

— Ну, продолжайте, — сказал Бобров, расположившись в кресле. — С организацией мне все ясно. Теперь переходите к главному, за чем вас, собственно и посылали.

— Ну, — начал Серега и посмотрел на Вована, но тот сделал отсутствующее лицо и Серега понял, что отдуваться придется самому.

— Значиттак, — сказал Серега. — Начну по позициям.

— Вот это верно, это правильно, — одобрил Бобров. — Начни, пожалуй.

— Начну, — неуверенно сказал Серега и откашлялся. — С рыбы начну.

Бобров кивнул поощрительно и сел в кресле поудобнее, демонстрируя готовность слушать.

— Рыбы мы поставляем около сотни килограмм раз в два дня, — сказал Серега, косясь в сторону Вована.

Бобров благостно кивал.

— Средняя стоимость получается около пяти долларов. Вообще-то местная рыба стоит дешевле, но мы же поставляем отборную. Например, наша камбала примерно в два раза крупнее местной. Я уж не говорю про султанку и ставридку. Кефаль вообще вне конкуренции. Для розницы приходится отбирать самую мелкую, потому что сразу возникает вопрос — где выращивали и на каких витаминах. В ресторанах, слава Богу, таких вопросов не задают, ну там и цены на доллар повыше. Итого получается партия рыбы примерно в четыреста долларов. То есть в месяц выходит шесть тысяч.

Серега опять посмотрел на Вована, словно ища одобрения, но тот был бесстрастен. Серега вздохнул и продолжил:

— Теперь масло. Мы поставляем сто двадцать литров, опять-таки, раз в два дня. Как я уже говорил, масло делится на две партии в примерно равной пропорции, но, опять же, в зависимости от запросов оптовика, которому Юрка, как правило, не отказывает. Хотя он и платит меньше, зато без этих хлопот. Я имею в виду закупку тары, фасовку и распродажа в розницу с вечной угрозой влететь. Тем не менее, средняя цена получается в семь долларов за литр. И того восемьсот сорок или двенадцать тысяч шестьсот в месяц.

— Маловато получается, — пробормотал Бобров. — Пока… Кстати, а чего ты без записей?

— Да это я, чтобы не демаскировать миссию, — туманно пояснил Серега. — Там и так на нас косились, мол, ходят, выспрашивают…

— Ну ладно, продолжай.

— А чего продолжать? Одно вино и осталось. Поставка двести литров в два дня. Раз в неделю Юрка его вывозит. Это в среднем семьсот бутылок. Продает по двадцать долларов. По его словам. Потому что бумаг, естественно, никаких нет. Это четырнадцать тысяч за партию или пятьдесят шесть тысяч в месяц. Значит всего в месяц получается пятьдесят шесть плюс двенадцать и шесть плюс шесть семьдесят четыре и шесть тысяч. Так что получается, что он если и покривил душой, то в пределах статистической погрешности.

— Хорошо, — буркнул Бобров с одной стороны довольный, а с другой стараясь это не показать. — А расходы?

— Расходы-ы, — сказал Серега. — А вот расходы, шеф, после завтрака, — и заканючил. — Ну, шеф, ну нельзя столько терпеть. Ведь не война или еще какой экстрим. А за завтраком мы же вообще не пьем.

Бобров посмотрел на него с сомнением.

— Ладно, — сказал он. — Поверю. Но смотрите у меня.

Серега слово сдержал и после завтрака сам предложил продолжить и даже принес из своей комнаты бумаги, сказав, что расходы он записывал, потому что там запомнить просто невозможно. Прослышав про Серегину миссию, в таблинум просочился Петрович, взглядом попросив разрешения у Боброва. Тот только рукой махнул.

Серега на этот раз уселся за стол и разложил свои бумаги.

— Начнем, пожалуй, — сказал он.

— Валяй, — согласился Бобров.

— Первыми у нас идут рыбаки, — начал Серега. — Как я уже говорил, рыбное направление разделяется на два. Во главе каждого стоит начальник направления. Юрка, тот еще жмот и содержит их буквально в черном теле, платя каждому по сто пятьдесят долларов. Именно долларов, потому что курс сейчас около ста тысяч карборванцев за один бакс.

Серега посмотрел на оживившегося Петровича и сказал:

— Это не шутка. Хохлы, по слухам двадцатитысячную купюру выпустили, но Юрка говорит, что у них она пока не пробегала.

— Так они что у него — миллионеры? — чуть не подскочил Бобров.

— Ну-у, — ответил Серега. — Получается, что так.

— Ничего себе — черное тело, — обратился Бобров к Петровичу. — Пятнадцать миллионов зарплата. А у нас тут тридцать драхм считается чуть ли недаром божьим.

— Сергей, а ты не в курсе, сколько там, на той стороне сейчас средняя зарплата?

— Чего ж не в курсе? В курсе конечно. Примерно тридцать семь долларов.

Петрович грустно покачал головой.

— М-да, растут люди.

Дверь таблинума внезапно растворилась, и на пороге появился дежуривший сегодня при входе воин. Он окинул взглядом помещение, увидел Боброва и обратился к нему:

— Шеф, там из города выехал стратеге сопровождением. Направляются сюда. Распоряжения будут?

— Да нет, какие там распоряжения. Встретьте, как положено и прямо сюда.

— Не вовремя, как всегда, — сказал он с досадой. — Так, всем переодеться. Серега, тебя тоже касается. И не вздумай хитон на шорты надеть. И крикни там, чтобы никто по первому этажу не шатался. Особенно к девчонкам это относится. Ответственности, понимаешь, никакой.

Стратег был великолепен. Похоже, для визита он нацепил парадный прикид и теперь весь сиял и переливался. Начищенный бронзовый нагрудник за неимением солнца отражал светильники, бронзовые же поножи соревновались с ним, но так как частично оставались в тени, то все-таки проигрывали. Медный шлем, надраенный до просто нестерпимого блеска и в довершение всего увенчанный красным гребнем, стратег, слава богам, держал в руке. Дополнял картину выбивающийся из-под нагрудника белоснежный хитон. Лицо стратега имело торжественное выражение, и Бобров сразу понял, что у него что-то будут просить. И не ошибся.

— Хайре! — рявкнул стратег.

— Хайре, хайре, — сказал Бобров, вставая.

Формально он стратегу не подчинялся, так как не был гражданином Херсонеса, но прекрасно знал, что возможностей насолить у стратега больше чем достаточно и решил не обострять. Тем более, что стратег у него еще ничего не попросил. Жестом гостеприимного хозяина он указал Стратегу на кресло возле низкого столика и изобразил хлопок в ладоши.

Дверь тут же открылась и в таблинум вплыла Меланья. Одетая в белейший шелковый хитон гораздо короче общепринятого с талией подчеркнутой черным пояском, что указывало на ее статус вольной. Хитон был скреплен на левом плече замысловатой фибулой, а вот правая грудь была обнажена. Бобров подумал, что это сделано специально для смущения стратега, но стратег оказался крепок и не смутился, хотя грудь у Меланьи была идеальной формы. В руках девушка держала блестящий поднос, на котором вызывающе торчал стеклянный кувшин с вином, стеклянные же кубки и ваза с компотом и серебряной ложечкой в ней.

Грациозно изогнувшись, так что хитон поднялся совсем уж неприлично, обнажая белые трусики, которые вогнали любопытствующего стратега в ступор, Меланья поставила поднос на столик, сгрузила кувшин с кубками и вазочкой и величаво выплыла за дверь.

Бобров мысленно пообещал себе после окончания визита выпороть паршивку вожжами на конюшне.

— М-да, — сказал стратег задумчиво, провожая глазами нубийку. — Так вот, Александрос… — он пожевал губами, еще раз сказал, — м-да, — и продолжил:

— Тут такое дело. Скифы численностью до двух сотен вчера совершили набег на дальнюю виллу нашего уважаемого архонта. Виллу они естественно, сожгли, предварительно разграбив, а персонал и рабов увели с собой. Архонт этот имеет некоторый вес в ареопаге и сегодня он протолкнул решение устроить демонстрацию силы на воображаемой границе со скифским царством. Сразу скажу, что лично у меня душа к этому не лежит. Самих скифов давно и след простыл, а демонстрировать силу, если этого никто не видит, попахивает идиотизмом. Это значит, что я с войском должен пройти примерно два дневных перехода, устроить показательные маневры, и со славой возвратиться обратно.

Бобров состроил удивленное лицо, посочувствовал и поинтересовался с какого бока здесь он. Стратег слегка замялся, а потом озвучил, наконец, то, что ему было от Боброва нужно. Бобров услышав такое, едва не заржал, но вовремя сдержался. Все-таки стратег был ему симпатичен. А просил он ни много, ни мало как довезти его воинство до конца Севастопольской бухты и там высадить. И тем самым сэкономить им как минимум один дневной переход Бобров задумался. Пару судов под городское войско он мог выделить. Это не было проблемой, тем более, что при нужном ветре пройти бухту можно за час. Вопрос был в другом — что можно было стрясти со стратега за услугу. Да что там, со стратега, ему бы все войско должно было. Топать целый день по жаре и пыли. Да еще и по бездорожью. Это спорт смелых. А морская прогулка даже в стиснутом слегка состоянии это же совсем другое дело. Бобров понимал, что стратег это тоже понимал.

Бобров щедрой рукой налил в бокалы вина. Дорогое хиосское сверкнуло в свете настенного светильника.

— Ну, за наше мероприятие, — сказал он и сделал большой глоток.

Стратег посмотрел вокруг — водой для разбавления вина никто не озаботился — и, подражая Боброву, осторожно отхлебнул. Вино было густым и сладким. Стратегу новое ощущение понравилось. Особенно, когда ему предложили заесть его солененьким огурчиком, которые прекрасно получались у Ефимии, хотя она до этого об огурцах и не слышала.

Вобщем провожать стратега вышел Бобров, за которым двое Евстафиевых ребят с трудом тащили амфору с хиосским и маленький бочонок с огурцами.

Корабли под стратегову авантюру пришли прямо в городской порт в три часа ночи, когда все архонты видели десятые сны. Двести человек воинов разместились в трюмах и на палубе. Было немного тесновато, но никто не роптал. Все прекрасно понимали, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Вован филигранно в темноте вывел головного из Карантинной бухты и переложил руль вправо.

Проводив корабли, Бобров вернулся домой и в дверях столкнулся с Меланьей. Девушка на этот раз была одета вполне пристойно, но все равно выглядела ярко и необычно.

— Аты чего среди ночи бродишь? — спросил Бобров.

Свое желание выдрать паршивку вожжами он уже благополучно забыл и сейчас взирал на нубийку со смесью удивления и одобрения.

— Ну так Вов Санычу надо было завтрак подать.

— Там и без тебя бы нашлось кому подать, — сварливо буркнул Бобров. — Спать иди. Я скажу Ефимии, чтобы тебя рано не будили.

— Добрый господин! — Меланья внезапно упала перед Бобровым на колени и схватила его за руку.

Бобров вздрогнул от неожиданности и попытался руку отнять, но ее держали крепко. Тогда он присел на корточки рядом, потому что терпеть не мог, когда перед ним стояли на коленях. А так, по крайней мере, глаза были на одном уровне.

— Чего ты хочешь? — спросил он девушку. — Зачем эти драматические жесты среди ночи.

Мелания вдруг всхлипнула.

— Эй, эй! — испугался Бобров. — Сырость не разводи. — а сам подумал. — Не хватало мне еще сейчас Златки.

И только он успел это подумать, как скрипнула ступенька лестницы, ведущей на второй этаж, и в коридоре как привидение показалась Злата в коротком прозрачном пеньюаре, привезенном ей вредным Юркой.

— Чего это вы тут в такой интересной позиции? — спросила она и зевнула. — А что, наши уже ушли?

Бобров растерялся, не зная на какой вопрос отвечать первым, но понял одно, что Златка совершенно не ревнует и это даже где-то обидно.

— Ушли, — сказал он наконец.

А Меланья вытерла слезы свободной рукой, второй продолжая держаться за Боброва. Златка остановилась над ними и посмотрела на нубийку.

— Да помоги ты ей уже наконец, — сказала она Боброву.

— Как же я помогу, — чуть не взвыл тот. — Когда она ничего не говорит, а только носом хлюпает.

Как бы в подтверждение его слов Меланья снова всхлипнула.

— Значит так, — начала Златка и уселась рядом прямо на пол.

— Куда, — всполошился Бобров. — Куда голой попой на каменный пол, — он поднялся, подхватил обеих девчонок и повлек их в близкий таблинум.

Усадив их на диван, он велел Златке:

— Рассказывай.

Оказывается, Мелания имела несчастье влюбиться в черного парня, состоящего в рабах у одного из членов ареопага. Причем, члена старого, вредного и нудного. Бобров усомнился было, но Меланья опять накуксилась. Златку было уже не остановить, и скоро Бобров узнал, что Меланья откладывает из своего невеликого жалования большую часть, надеясь парня выкупить.

— Ну это уже ни в какие ворота, — расстроился Бобров. — Мне-то почему не сказали?

— Она боялась, — сказала Златка, поежилась и добавила. — И я тоже.

Наутро к завтраку Бобров вышел невыспавшийся и с тяжелой головой. Меланья, расставляя тарелки и кувшины, посматривала на него с надеждой и страхом, а Златка, садясь рядом, напоминающее погладила его по руке.

— Беда с этими женщинами, — подумал Бобров.

Однако данное обещание надо было выполнять. Поэтому, пользуясь отсутствием Вована, который сейчас отдыхал в районе будущего Инкермана, Бобров реквизировал маленькое судно, погрузил на него Серегу, Андрея, Меланью, Злату, которая непременно хотела увидеть, чем закончится дело, четверых солдат в полном боевом, и отправился в город морем, чтобы не трястись по пыльной дороге. Бобров намеревался провернуть одновременно несколько дел, чтобы потом опять не ходить.

Для начала он посетил лавку Никитоса. Тот сам уже давно не стоял за прилавком, доверив это дело ушлому переселенцу из Калос-Лимен, желающему закрепиться в метрополии. Старшая дочка Никитоса вроде бы благоволила смазливому парню. Однако осторожный Бобров все-таки предостерег партнера, заметив в Никитосовском сотруднике не смазливого шустрого помощника, а вполне себе расчетливого провинциала, надеющегося одним махом подняться из низов, выгодно женившись на дочке уважаемого торговца. Никитос обещал присмотреться.

Бобров посидел полчасика, выпил охлажденного вина с кубиками льда (верный принципам Бобров не предоставлял технику даже своим людям в городе и Никитос вынужден был посылать слугу каждое утро к Ефимии с контейнером за льдом), поговорил о делах, причем Никитос традиционно пожаловался на их плохое состояние, и наконец, спросил о возможностях покупки раба, назвав имя члена ареопага. Никитос подумал и посоветовал не связываться. Ничего, конечно, этот тип Боброву сделать не сможет, но крови попортит изрядно.

Бобров поблагодарил и отправился к своему трапезиту, называемому так по старой памяти, потому что уже пару месяцев как на месте довольно убогого строения возвышалось помпезное здание со всеми приличествующими атрибутами: портиком, колоннами и статуями. Вывеска (Бобровское нововведение) гласила (на древнегреческом, естественно) «Центральный коммерческий банк» и ниже буквами поменьше «Херсонесская страховая компания».

Бывший трапезит, а ныне директор всего этого хозяйства встретил Боброва, как дорогого гостя. Бобров, однако, задерживаться не стал, а сразу спросил, есть ли что на товарища из ареопага. Он вообще-то ни на что не рассчитывал, но к его удивлению, оказалось, что все-таки есть. За товарищем числилась ссуда на две тысячи драхм, и срок платежа, к радости Боброва, истекал через неделю. Жаль, что процент был не грабительский, но залог в виде городского дома вселял оптимизм.

— Через неделю, значит? — непонятно сказал Бобров и посоветовал без него процесс изъятия долга не начинать.

Запросив для порядка отчет по последнему месяцу и, удовлетворенно кивнув, Бобров отправился, наконец, к дому, где жил предмет воздыхания Меланьи. Дом находился недалеко от агоры и это радовало. Что там делалось за стенами, Боброву было неинтересно, но Меланья посмотрела на него умоляюще, и он кивнул одному из воинов. Тот, зловеще улыбнувшись, грохнул в калитку тупым концом копья. Открылось маленькое окошко, выглянул привратник и, увидев столь представительную делегацию, поспешил открыть калитку.

Серега вошел первым, за ним, придав лицу скучающее выражение, — Бобров. Остальные остались на улице согласно местному этикету. Впрочем, Бобров, вспомнив, зачем они, собственно, пришли, позвал с собой и девчонок. Хозяина удачно не оказалось дома, но, пройдя в перистиль, они сразу увидели там рослого негра, который поспешил убраться с глаз. Бобров обернулся к Меланье и по выражению лица понял, что это и есть ее тайная страсть.

— Ну нет, так нет, — покладисто сказал Бобров.

Он уже увидел все, что ему было надо.

— Зайдем позже.

Они отправились обратно, по пути забрав Андрея, утрясавшего дела с виноторговцами. Команда дисциплинированно ждала на палубе, и Бобров сразу приказал отваливать. Он собирался по дороге еще получить Серегин отчет, вернее, его оставшуюся часть, но ветер был противный, и обратная дорога превратилась в череду поворотов и валяний с борта на борт, мало располагающих к неспешному течению беседы. Посему действо было перенесено на после ужина. Приход Вована предполагался через день и его решили не дожидаться.

Серега начал бодро, видно, ему самому эта бодяга уже достаточно надоела и он хотел побыстрее с ней покончить, чтобы заняться чем-нибудь более интересным. Например, цивилизовать диких тавров. Так Бобров подумал, глядя на вдохновенное Серегино лицо.

— Мы остановились на рыбе, — сказал Серега. — И на окладе начальников направлений в сто пятьдесят долларов. Розничники, которых двое, имеют по семьдесят плюс накладные расходы в виде аренды мест, доставки и прочих мелочей, в сотню. И того получается пятьсот сорок долларов в месяц.

Серега отложил один лист и взял другой.

— Теперь масло. Начальники направлений получаютте же сто пятьдесят каждому. А…

Без стука вошел Евстафий.

— Шеф, такое дело, часовой с вышки заметил на высотах юго-востока толпы воинов. Далековато, конечно, но он предположил диких тавров. Я поднялся к нему. У меня бинокль помощнее. Точно тавры…

— Нет, ну это ж надо! — Бобров стукнул кулаком по подлокотнику. — А в городе войска нет! У них что? Крот? Евстафий, гонца в город! И дальше действуй по плану.

Евстафий кивнул и вышел.

— Вот, Серега, тебе и случай представился.

Серега непонимающе посмотрел на Боброва.

— Чего таращишься? Иди, цивилизуй.